А дети продолжали тонуть. Грязь доходила им уже до горла; меж тем ноги так и не могли нащупать никакой опоры. Кестрель перепугалась и наверняка закричала бы из последних сил, если бы не Мампо, который надрывался сразу за всех.
— Й-яа-аа уаа-ааа! — визжал он, точно младенец. — Й-яа-аа уаа-ааа!
Троица не слышала, как приблизился Виллум, пока тот не подал голос.
— О, землица моя сладкая! — воскликнул мужчина, остановившись на ближайшей тропе.
— Й-яа-аа уаа-буль! — ответил Мампо и затих — не потому, что заметил подмогу, а потому, что захлебнулся грязью.
Близнецы попытались обернуться, но уже не смогли.
— Спасите! — взмолился Бомен и тоже закашлялся.
— Да уж сам вижу, — отозвался Виллум.
Подобно всякому жителю соляных пещер, толстячок всегда носил крепкую бечевку, обмотав ее вокруг пояса. Вот и теперь он быстренько размотал один конец и аккуратно забросил его на поверхность озера как можно ближе к детям.
— Давайте, ребятки, хватайтесь. Только не спеша.
Беднягам стоило большого труда выпростать руки из мерзкой густой жижи, а затем поймать веревку. И тут Виллум заметил неподалеку от них целый куст заветной таксы с широкой, зрелой кроной — что называется, первый сорт.
— А вон листики, — мотнул он головой. — Их тоже заберите, ладно?
Чем отчаяннее дети ловили бечевку, тем быстрее погружались в пучину; они почти задыхались, но добряк Виллум забыл обо всем на свете при виде любимой поживы.
— Вон там, — указал он опять. — Возьмите, что вам стоит?
Бомен поймал веревку одной рукой, а другой рукой поддерживал сестру, пока и та не вырвалась из плена. Едва вцепившись в спасительную бечеву, Кестрель протянула дрожащую ладонь Мампо.
— Тащите! — прокричал Бо. — Тащите же!
— Да сейчас, — откликнулся мужчина, продолжая стоять спокойно. — Листочки-то мои не взяли.
По чистой случайности пальцы Мампо сомкнулись вокруг темного куста. В тот же миг Виллум уперся в землю необычайно крепкими ногами, склонился вперед и двинулся по тропе, вытягивая за собой нелегкую ношу, словно вьючный мул. С каждым его шагом дети понемногу освобождались из цепких объятий смерти.
Кестрель зафыркала, утерла с лица ил и жадно перевела дух. Мампо сплюнул грязные комья — и снова завыл. Бомен тяжко отдувался и старательно считал удары сердца, лишь бы заглушить назойливые мысли об ужасном конце, который ожидал их, не подоспей на помощь этот могучий коротышка.
Ощутив под ногами твердую почву, приятели рухнули как подкошенные от пережитого страха и полного бессилия. Виллум склонился над Мампо, разжал его пальцы и взял желанную добычу.
— В самый раз, — радостно заулыбался толстяк. — Спасибочки вам большое.
Он поспешил оторвать кончик большого листа, забросил его в рот, а все остальное припрятал в мешочек.
Потом задумчиво поглядел на детей, которых вытащил из пучины. Кто же они такие? Не местные, это точно. Больно уж тощие, да и не ходят пещерные жители без веревок. Должно быть, ребятки свалились «оттудова», сверху.
— Я понял, кто вы есть, — объявил спаситель. — Вы худышки.
Мужчина повел близнецов и Мампо за собой извилистыми подводными тропами, видными только ему. Слишком измученные, чтобы задавать вопросы, дети молча шагали гуськом, по-прежнему не выпуская из рук веревку. Непривычный способ передвижения — приходилось то погружать ногу в темное озеро, то с силой извлекать ее наружу — быстро утомил их, но ничего иного не оставалось, и троица продолжала путь, пока большие дыры в соляном своде затягивал сумрак.
По дороге Виллум тихонько напевал под нос и поминутно ухмылялся. Это надо же, найти настоящих худышек! Вот супруга-то удивится! Ему не терпелось увидеть, как Джум разинет рот от изумления.
За день толстячок успел забрести очень далеко от дома, поэтому и возвращаться пришлось долго. В конце концов тени сгустились так, что дети стали натыкаться друг на друга и непременно заблудились бы, если б не надежная бечевка. Внезапно Виллум остановился, довольно выдохнул и произнес:
— Все-таки дома — это не где-нибудь, верно?
Да уж, разом подумали юные беглецы, дрожа от холода и перепугано озираясь. Вокруг расстилалось темное озеро. Из небольшой дырки в земле почему-то тянуло дымком. Ни единого признака жилья, ни намека на укрытие. Это вам «не где-нибудь», верно.
— Давайте за мной, маленькие худышки. Осторожней на лестнице, — промолвил спаситель и шагнул куда-то вниз.
Кестрель бесстрашно двинулась следом. Нога провалилась в грязь, однако потом нащупала первую ступеньку. Ага, вот она, лестница!
— Рот закрыли, — предупредил хозяин. — Глазки тоже.
Мятежница ощутила мокрую грязь вокруг шеи, потом на лице, а в следующий миг девочка уже стояла в подземном жилище, где пахло дымом и ярко пылал огонь в очаге. Сверху появился Бомен, за ним вынырнул Мампо. Мальчики плевались и яростно терли глаза. Черный ил над их головами спекся в толстую корку, образуя потолок.
— Так-так, Виллум, — сердито сказал некто. — Долго же тебя носило.
— Зато глянь-ка, Джум, чего я нашел!
Мужчина отступил в сторонку. У огня сидела полная, перепачканная грязью женщина.
— И что же? — нахмурилась она, помешивая варево в котле.
— Это худышки, милая!
— Ах, значит, худышки?
Джум неуклюже поднялась со стула и подошла к гостям, погладила чумазой рукой их головы, ласково ущипнула за щеки.
— Бедненькие.
Тут она резко повернулась к мужу и рявкнула:
— Зубы!
Виллум послушно предъявил супруге желтовато-коричневый оскал.
— Тикса. Так и знала.
— Только самый малюсенький листочек, любимая.
— И ведь знает, что завтра сбор урожая. Стыда у тебя нет, вот что!
— А я тебе орешков принес, — проворковал мужчина, торопливо развязывая чулки, и вывалил из них на удивление солидную горку бурых комьев.
Джум затопала обратно к огню, отказываясь даже смотреть на плоды усердного труда супруга.
— Ну, милашка моя! Лапочка! Драгоценная!
— И нечего подлизываться! Надоел ты мне со своей тиксой!
Забытые всеми дети с любопытством глазели по сторонам. Комната, куда они попали, оказалась просторной норой под правильным округлым сводом, в отверстие которого уходил дым. Посреди жилища, на каменной платформе высотою с обычный стол, пылал очаг, окруженный решеткой из железных прутьев, на которых удобно было подвешивать котлы и кастрюльки — сразу с нескольких сторон и на разной высоте, по желанию. Большой котел висел выше всех и слабо дымился; горшочек для тушения подпрыгивал внизу, кипел и шумно плевался брызгами.
У очага стояла деревянная скамейка, на ней удобно расположились остальные члены семьи. Все они были одинаково круглые и чумазые, так что на первый взгляд отличались разве что ростом, и только. Но приглядевшись, юные беглецы распознали ребенка, тетушку и старого деда. Домочадцы Виллума изумленно таращились на нежданных гостей, один дедуля продолжал посматривать на мужчину и украдкой моргать ему глазом.
На утоптанном полу как попало валялись мягкие, истрепанные коврики, покрытые неизменной грязью; они придавали норе сходство с большой неубранной постелью.
— Поллум, еще миски! — велела хозяйка, помешивая в котле.
Пещерное дитя подпрыгнуло и кинулось к стенному шкафу.
— Что, Виллум, удался денек? — подмигнул старик.
— Не жалуюсь, — подмигнул в ответ мужчина.
— Стало быть, без ужина перебьешься, — буркнула жена, громыхая горшком для тушения. — Сегодня все равно витаешь в облаках тиксы.
Виллум подкрался к супруге и крепко сжал ее в объятиях.
— А кто у нас любит свою Джум? — промурлыкал он. — А кто пришел к своей ненаглядной?
— А кто весь день где-то шлялся? — проворчала ненаглядная.
— Джум, Джум, мое сердечко: бум!
— Ладно, ладно, — смягчилась жена и, опустив поварешку, позволила чмокнуть себя в шею. — Ну и что мне делать с этими твоими худышками?
Тут в разговор вмешалась молчаливая тетушка.
— Наполнить их бедные тощие животики, — объявила она.
— Так-то лучше, — ухмыльнулся Виллум и, пристроившись на скамейке с дедом, принялся с ним о чем-то шушукаться.
Поллум расставила по столу миски, и мать заполнила их густым горячим варевом из горшочка.
— Садитеся, худышки, — пригласила она заметно подобревшим голосом.
Изголодавшиеся приятели заняли свободные места, но подозрительно покосились на странную бурую смесь, не осмеливаясь попробовать.
— Ореховая похлебка, очень вкусно, — подбодрила хозяйка.
И сунула себе в рот пару ложек: вот, мол, как это делается.
— Простите, мэм, — учтиво промолвил Бомен, — какие именно здесь орехи?
— Грязевые, конечно, — несказанно удивилась Джум. Мампо загреб полную ложку. Он даже не поморщился, так что Кестрель подумала и тоже решила попробовать. Против ожидания оказалось и вправду вкусно. Грязевые орехи чем-то напоминали печеную на костре картошку. Вскоре все трое жадно уписывали сытную похлебку. Джум наблюдала за ними с довольной улыбкой. Маленькая Поллум обняла мать за колени и зашептала:
— Мам, а это кто?
— Худышки, доча. Оттудова, сверху. Бедные ребятки.
— А почему они здесь?
— Удрали, наверно. Сбежали к нам.
Горячий ужин поднял гостям настроение, и приятелей снова разобрало любопытство.
— Значит, вы живете на Низменном озере? — уточнила Кестрель.
— Этого не знаю, — пожала плечами хозяйка. — Внизу, да. Все мы внизу.
— А грязь, она… Ну, в смысле… — Девочка так и не придумала, как вежливо закончить вопрос, поэтому перескочила на другое: — А здесь почти не пахнет.
— Как это? — не поняла супруга Виллума. — Надеюсь, очень даже пахнет. Сладкой землицей.
— И… все?
— А чего еще надо?
Тетушка, сидевшая у огня, прыснула в ладонь.
— Сквоч! — воскликнула она. — Думают, наша грязь — это сквоч!
— Не-е, — протянула Джум. — Тупые они, что ли?
— А ты спроси, — подначила родственница. — Спроси, спроси.
— Худышки, вы же не приняли нашу грязь за сквоч?
— А что это? — вежливо осведомился Бомен.
— Не знаете? — поразилась вопросу хозяйка, а Поллум захихикала. — Сквоч — это… сквоч.
Виллум решил встрять в занятную беседу.
— Ну да, сквоч. А что такого? Все в конце концов уходит в землю и добавляет аромата. Один большой котел, вот что это.
Он зачерпнул из горшка половник наваристой похлебки.
— Когда-нибудь и я лягу и не встану, и сладкая землица заберет меня назад, и ей станет лучше. Это ничего, худышки, что вокруг сквоч. Все мы из него сделаны, ежели глянуть хорошенько. Каждый человек — только часть землицы.
И он шумно хлебнул из половника. Супруга одобрительно закивала.
— Ну и удивляешь ты меня порой, Виллум.
Мампо первым прикончил свою порцию варева. Усталый мальчик тут же повалился на пол, свернулся калачиком и немедленно заснул.
— Вот так и надо, худышка, — нежно сказала хозяйка и укрыла его драным ковриком.
Близнецы тоже падали с ног, но как же улечься, если все тело покрывает неприятная корка?
— Пожалуйста, мэм, — попросил Бо, — где тут можно помыться?
— Что, ванну захотели?
— Да, мэм.
— Поллум! Готовь ванну!
Пещерная девочка сняла с очага дымящийся котел и опрокинула его в некое углубление в земле. Горячая вода заплескалась меж грязных стенок ямы.
— Ну, кто первый?
Брат и сестра недоуменно переглянулись.
— Покажи им, Поллум, — вмешалась тетушка. — У них там, поди, и мыться не умеют. Бедняжечки.
Подземной девочке не часто доставалось нежиться в «первой» — самой чистой — ванне, поэтому она прыгнула без разговоров. Довольная, Поллум распласталась на дне, точно краб, заерзала и перекатилась туда-сюда, повизгивая от восторга, пока ее тело зарастало свежей кашицей из тепловатой слизи.
— Хватит, Поллум. Оставь немного худышкам.
Близнецы как можно учтивее объяснили, что им уже расхотелось: ноги, мол, совсем не держат. Хозяйка заботливо набросала две мягкие кучи половичков, и гости по примеру Мампо свернулись калачиками. Бомен, утомленный пережитыми ужасами дня, сразу же крепко заснул, а девочка все лежала, не смыкая глаз, и наблюдала за подземными жителями. Виллум поделился с дедулей какой-то травкой из мешка, и теперь они вполголоса хихикали в углу. Джум по-прежнему сидела у огня и зачем-то варила гигантский котел похлебки. А Поллум донимала ее расспросами.
— Почему они такие тощие, мам?
— Кушают мало, доча. У них там и орешков-то нет.
— Нету орешков?
— Понимаешь, наверху ведь и грязи нет.
— Нету грязи?!
— Вот и не забывай, Поллум, как тебе повезло. Не то что им.
Кестрель хотела послушать еще, но тут голоса смешались, поплыли, а теплые блики, плясавшие на потолке, завертелись у нее перед глазами. Девочка зевнула, укуталась поуютнее, подумала об уставших ногах и о том, как приятно лежать в постели, а через миг уже сладко спала.
Глава 11
— Й-яа-аа уаа-ааа! — визжал он, точно младенец. — Й-яа-аа уаа-ааа!
Троица не слышала, как приблизился Виллум, пока тот не подал голос.
— О, землица моя сладкая! — воскликнул мужчина, остановившись на ближайшей тропе.
— Й-яа-аа уаа-буль! — ответил Мампо и затих — не потому, что заметил подмогу, а потому, что захлебнулся грязью.
Близнецы попытались обернуться, но уже не смогли.
— Спасите! — взмолился Бомен и тоже закашлялся.
— Да уж сам вижу, — отозвался Виллум.
Подобно всякому жителю соляных пещер, толстячок всегда носил крепкую бечевку, обмотав ее вокруг пояса. Вот и теперь он быстренько размотал один конец и аккуратно забросил его на поверхность озера как можно ближе к детям.
— Давайте, ребятки, хватайтесь. Только не спеша.
Беднягам стоило большого труда выпростать руки из мерзкой густой жижи, а затем поймать веревку. И тут Виллум заметил неподалеку от них целый куст заветной таксы с широкой, зрелой кроной — что называется, первый сорт.
— А вон листики, — мотнул он головой. — Их тоже заберите, ладно?
Чем отчаяннее дети ловили бечевку, тем быстрее погружались в пучину; они почти задыхались, но добряк Виллум забыл обо всем на свете при виде любимой поживы.
— Вон там, — указал он опять. — Возьмите, что вам стоит?
Бомен поймал веревку одной рукой, а другой рукой поддерживал сестру, пока и та не вырвалась из плена. Едва вцепившись в спасительную бечеву, Кестрель протянула дрожащую ладонь Мампо.
— Тащите! — прокричал Бо. — Тащите же!
— Да сейчас, — откликнулся мужчина, продолжая стоять спокойно. — Листочки-то мои не взяли.
По чистой случайности пальцы Мампо сомкнулись вокруг темного куста. В тот же миг Виллум уперся в землю необычайно крепкими ногами, склонился вперед и двинулся по тропе, вытягивая за собой нелегкую ношу, словно вьючный мул. С каждым его шагом дети понемногу освобождались из цепких объятий смерти.
Кестрель зафыркала, утерла с лица ил и жадно перевела дух. Мампо сплюнул грязные комья — и снова завыл. Бомен тяжко отдувался и старательно считал удары сердца, лишь бы заглушить назойливые мысли об ужасном конце, который ожидал их, не подоспей на помощь этот могучий коротышка.
Ощутив под ногами твердую почву, приятели рухнули как подкошенные от пережитого страха и полного бессилия. Виллум склонился над Мампо, разжал его пальцы и взял желанную добычу.
— В самый раз, — радостно заулыбался толстяк. — Спасибочки вам большое.
Он поспешил оторвать кончик большого листа, забросил его в рот, а все остальное припрятал в мешочек.
Потом задумчиво поглядел на детей, которых вытащил из пучины. Кто же они такие? Не местные, это точно. Больно уж тощие, да и не ходят пещерные жители без веревок. Должно быть, ребятки свалились «оттудова», сверху.
— Я понял, кто вы есть, — объявил спаситель. — Вы худышки.
Мужчина повел близнецов и Мампо за собой извилистыми подводными тропами, видными только ему. Слишком измученные, чтобы задавать вопросы, дети молча шагали гуськом, по-прежнему не выпуская из рук веревку. Непривычный способ передвижения — приходилось то погружать ногу в темное озеро, то с силой извлекать ее наружу — быстро утомил их, но ничего иного не оставалось, и троица продолжала путь, пока большие дыры в соляном своде затягивал сумрак.
По дороге Виллум тихонько напевал под нос и поминутно ухмылялся. Это надо же, найти настоящих худышек! Вот супруга-то удивится! Ему не терпелось увидеть, как Джум разинет рот от изумления.
За день толстячок успел забрести очень далеко от дома, поэтому и возвращаться пришлось долго. В конце концов тени сгустились так, что дети стали натыкаться друг на друга и непременно заблудились бы, если б не надежная бечевка. Внезапно Виллум остановился, довольно выдохнул и произнес:
— Все-таки дома — это не где-нибудь, верно?
Да уж, разом подумали юные беглецы, дрожа от холода и перепугано озираясь. Вокруг расстилалось темное озеро. Из небольшой дырки в земле почему-то тянуло дымком. Ни единого признака жилья, ни намека на укрытие. Это вам «не где-нибудь», верно.
— Давайте за мной, маленькие худышки. Осторожней на лестнице, — промолвил спаситель и шагнул куда-то вниз.
Кестрель бесстрашно двинулась следом. Нога провалилась в грязь, однако потом нащупала первую ступеньку. Ага, вот она, лестница!
— Рот закрыли, — предупредил хозяин. — Глазки тоже.
Мятежница ощутила мокрую грязь вокруг шеи, потом на лице, а в следующий миг девочка уже стояла в подземном жилище, где пахло дымом и ярко пылал огонь в очаге. Сверху появился Бомен, за ним вынырнул Мампо. Мальчики плевались и яростно терли глаза. Черный ил над их головами спекся в толстую корку, образуя потолок.
— Так-так, Виллум, — сердито сказал некто. — Долго же тебя носило.
— Зато глянь-ка, Джум, чего я нашел!
Мужчина отступил в сторонку. У огня сидела полная, перепачканная грязью женщина.
— И что же? — нахмурилась она, помешивая варево в котле.
— Это худышки, милая!
— Ах, значит, худышки?
Джум неуклюже поднялась со стула и подошла к гостям, погладила чумазой рукой их головы, ласково ущипнула за щеки.
— Бедненькие.
Тут она резко повернулась к мужу и рявкнула:
— Зубы!
Виллум послушно предъявил супруге желтовато-коричневый оскал.
— Тикса. Так и знала.
— Только самый малюсенький листочек, любимая.
— И ведь знает, что завтра сбор урожая. Стыда у тебя нет, вот что!
— А я тебе орешков принес, — проворковал мужчина, торопливо развязывая чулки, и вывалил из них на удивление солидную горку бурых комьев.
Джум затопала обратно к огню, отказываясь даже смотреть на плоды усердного труда супруга.
— Ну, милашка моя! Лапочка! Драгоценная!
— И нечего подлизываться! Надоел ты мне со своей тиксой!
Забытые всеми дети с любопытством глазели по сторонам. Комната, куда они попали, оказалась просторной норой под правильным округлым сводом, в отверстие которого уходил дым. Посреди жилища, на каменной платформе высотою с обычный стол, пылал очаг, окруженный решеткой из железных прутьев, на которых удобно было подвешивать котлы и кастрюльки — сразу с нескольких сторон и на разной высоте, по желанию. Большой котел висел выше всех и слабо дымился; горшочек для тушения подпрыгивал внизу, кипел и шумно плевался брызгами.
У очага стояла деревянная скамейка, на ней удобно расположились остальные члены семьи. Все они были одинаково круглые и чумазые, так что на первый взгляд отличались разве что ростом, и только. Но приглядевшись, юные беглецы распознали ребенка, тетушку и старого деда. Домочадцы Виллума изумленно таращились на нежданных гостей, один дедуля продолжал посматривать на мужчину и украдкой моргать ему глазом.
На утоптанном полу как попало валялись мягкие, истрепанные коврики, покрытые неизменной грязью; они придавали норе сходство с большой неубранной постелью.
— Поллум, еще миски! — велела хозяйка, помешивая в котле.
Пещерное дитя подпрыгнуло и кинулось к стенному шкафу.
— Что, Виллум, удался денек? — подмигнул старик.
— Не жалуюсь, — подмигнул в ответ мужчина.
— Стало быть, без ужина перебьешься, — буркнула жена, громыхая горшком для тушения. — Сегодня все равно витаешь в облаках тиксы.
Виллум подкрался к супруге и крепко сжал ее в объятиях.
— А кто у нас любит свою Джум? — промурлыкал он. — А кто пришел к своей ненаглядной?
— А кто весь день где-то шлялся? — проворчала ненаглядная.
— Джум, Джум, мое сердечко: бум!
— Ладно, ладно, — смягчилась жена и, опустив поварешку, позволила чмокнуть себя в шею. — Ну и что мне делать с этими твоими худышками?
Тут в разговор вмешалась молчаливая тетушка.
— Наполнить их бедные тощие животики, — объявила она.
— Так-то лучше, — ухмыльнулся Виллум и, пристроившись на скамейке с дедом, принялся с ним о чем-то шушукаться.
Поллум расставила по столу миски, и мать заполнила их густым горячим варевом из горшочка.
— Садитеся, худышки, — пригласила она заметно подобревшим голосом.
Изголодавшиеся приятели заняли свободные места, но подозрительно покосились на странную бурую смесь, не осмеливаясь попробовать.
— Ореховая похлебка, очень вкусно, — подбодрила хозяйка.
И сунула себе в рот пару ложек: вот, мол, как это делается.
— Простите, мэм, — учтиво промолвил Бомен, — какие именно здесь орехи?
— Грязевые, конечно, — несказанно удивилась Джум. Мампо загреб полную ложку. Он даже не поморщился, так что Кестрель подумала и тоже решила попробовать. Против ожидания оказалось и вправду вкусно. Грязевые орехи чем-то напоминали печеную на костре картошку. Вскоре все трое жадно уписывали сытную похлебку. Джум наблюдала за ними с довольной улыбкой. Маленькая Поллум обняла мать за колени и зашептала:
— Мам, а это кто?
— Худышки, доча. Оттудова, сверху. Бедные ребятки.
— А почему они здесь?
— Удрали, наверно. Сбежали к нам.
Горячий ужин поднял гостям настроение, и приятелей снова разобрало любопытство.
— Значит, вы живете на Низменном озере? — уточнила Кестрель.
— Этого не знаю, — пожала плечами хозяйка. — Внизу, да. Все мы внизу.
— А грязь, она… Ну, в смысле… — Девочка так и не придумала, как вежливо закончить вопрос, поэтому перескочила на другое: — А здесь почти не пахнет.
— Как это? — не поняла супруга Виллума. — Надеюсь, очень даже пахнет. Сладкой землицей.
— И… все?
— А чего еще надо?
Тетушка, сидевшая у огня, прыснула в ладонь.
— Сквоч! — воскликнула она. — Думают, наша грязь — это сквоч!
— Не-е, — протянула Джум. — Тупые они, что ли?
— А ты спроси, — подначила родственница. — Спроси, спроси.
— Худышки, вы же не приняли нашу грязь за сквоч?
— А что это? — вежливо осведомился Бомен.
— Не знаете? — поразилась вопросу хозяйка, а Поллум захихикала. — Сквоч — это… сквоч.
Виллум решил встрять в занятную беседу.
— Ну да, сквоч. А что такого? Все в конце концов уходит в землю и добавляет аромата. Один большой котел, вот что это.
Он зачерпнул из горшка половник наваристой похлебки.
— Когда-нибудь и я лягу и не встану, и сладкая землица заберет меня назад, и ей станет лучше. Это ничего, худышки, что вокруг сквоч. Все мы из него сделаны, ежели глянуть хорошенько. Каждый человек — только часть землицы.
И он шумно хлебнул из половника. Супруга одобрительно закивала.
— Ну и удивляешь ты меня порой, Виллум.
Мампо первым прикончил свою порцию варева. Усталый мальчик тут же повалился на пол, свернулся калачиком и немедленно заснул.
— Вот так и надо, худышка, — нежно сказала хозяйка и укрыла его драным ковриком.
Близнецы тоже падали с ног, но как же улечься, если все тело покрывает неприятная корка?
— Пожалуйста, мэм, — попросил Бо, — где тут можно помыться?
— Что, ванну захотели?
— Да, мэм.
— Поллум! Готовь ванну!
Пещерная девочка сняла с очага дымящийся котел и опрокинула его в некое углубление в земле. Горячая вода заплескалась меж грязных стенок ямы.
— Ну, кто первый?
Брат и сестра недоуменно переглянулись.
— Покажи им, Поллум, — вмешалась тетушка. — У них там, поди, и мыться не умеют. Бедняжечки.
Подземной девочке не часто доставалось нежиться в «первой» — самой чистой — ванне, поэтому она прыгнула без разговоров. Довольная, Поллум распласталась на дне, точно краб, заерзала и перекатилась туда-сюда, повизгивая от восторга, пока ее тело зарастало свежей кашицей из тепловатой слизи.
— Хватит, Поллум. Оставь немного худышкам.
Близнецы как можно учтивее объяснили, что им уже расхотелось: ноги, мол, совсем не держат. Хозяйка заботливо набросала две мягкие кучи половичков, и гости по примеру Мампо свернулись калачиками. Бомен, утомленный пережитыми ужасами дня, сразу же крепко заснул, а девочка все лежала, не смыкая глаз, и наблюдала за подземными жителями. Виллум поделился с дедулей какой-то травкой из мешка, и теперь они вполголоса хихикали в углу. Джум по-прежнему сидела у огня и зачем-то варила гигантский котел похлебки. А Поллум донимала ее расспросами.
— Почему они такие тощие, мам?
— Кушают мало, доча. У них там и орешков-то нет.
— Нету орешков?
— Понимаешь, наверху ведь и грязи нет.
— Нету грязи?!
— Вот и не забывай, Поллум, как тебе повезло. Не то что им.
Кестрель хотела послушать еще, но тут голоса смешались, поплыли, а теплые блики, плясавшие на потолке, завертелись у нее перед глазами. Девочка зевнула, укуталась поуютнее, подумала об уставших ногах и о том, как приятно лежать в постели, а через миг уже сладко спала.
Глава 11
Сбор урожая
Когда близнецы наконец проснулись, через дымное отверстие над очагом сочились тусклые серенькие лучи дня. Хозяева куда-то ушли, только маленькая Поллум тихонько сидела у огня, дожидаясь, пока гости откроют глаза. Мампо нигде не было видно.
— Ваш друг на озере, — сообщила девочка. — Помогает собирать урожай.
Поллум поставила на стол тарелку с аппетитным печеньем, которое оказалось не чем иным, как обжаренными ломтиками грязевых орехов.
— Вы что же, ничего другого не едите? — поинтересовалась Кестрель.
Поллум, казалось, не поняла вопроса.
За завтраком близнецы обсудили свое положение. Ясно, что мама сходит с ума от страха за них; ясно, что они заблудились и сами боятся. И все же Кестрель наотрез отказалась возвращаться в Арамант:
— Я скорее умру, чем опять пойду мимо этих ужасных детей-старичков.
— Тогда ты знаешь, как нам поступить.
— Да.
Юная мятежница достала карту императора и вместе с братом задумчиво склонилась над пергаментом.
— Сначала надо найти дорогу, — произнес Бомен, проводя пальцем по долгой линии, обозначенной как «Великий Путь».
— А еще раньше — выбраться отсюда.
Дети спросили у Поллум, знает ли она какой-нибудь выход из этих пещер. Девочка округлила глаза и удивленно замотала головой: нет, разумеется, нет.
— Должен быть выход, — настаивала Кесс, — есть же у вас дыры для света.
— Ну… — Поллум пораскинула мозгами. — Падают обычно вниз, а не наверх.
— Ладно, лучше спросить у взрослых. Когда они вернутся?
— Не скоро. Сегодня день урожая.
— И что вы собираете?
— Грязевые орехи.
Дочка хозяев поднялась, чтобы навести порядок на столе. Брат с сестрой оживленно зашептались.
— Как поступим с Мампо?
— Пусть идет с нами, — решил Бо. — По крайней мере, от него больше проку, чем от меня.
— Пожалуйста, не говори так, а то опять расплачешься.
И действительно, на глаза мальчика уже наворачивались крупные слезы.
— Прости, Кесс. Я просто трусишка.
— Храбрость — это еще не все.
— Папа велел за тобой приглядывать.
— Вот мы и заботимся друг о друге, — сказала Кестрель. — Ты умеешь чувствовать, а я — делать.
Бомен поразмыслил и кивнул. Он и сам ощущал нечто подобное, да только не мог выразить словами. Поставив тарелки отмокать в лужице мокрой грязи, Поллум вытерла руки об одежду и сказала:
— Ну, мне пора на озеро. День такой. Все занимаются урожаем.
Гости решили пойти с ней и поискать Виллума. Надо же выспросить дорогу на равнины.
Выбравшись из землянки, дети удивленно огляделись по сторонам. Вчерашний угрюмый вид совершенно переменился. Повсюду через дыры в серебристых сводах падали столбы дневного света. Блики отплясывали на волнах так, что больно было смотреть. Огромные сияющие лужицы у основания столбов источали мягкое сияние, которое разбегалось мелкой рябью по всей глади озера, теряясь где-то в туманной дали. Прямо по этому великолепию бродили взад и вперед сотни занятых делом людей. Некоторые трудились, построившись в длинные ряды, другие выгребали на огромных плотах. Кое-кто хлопотал у громадных костров, а кто-то — у странных, похожих на лебедки приспособлений. И где бы подземные жители ни сходились, они дружно затягивали песню — красивую, рабочую песню. Ибо какое же нелегкое дело обходится без нее? Кестрель изумленно потянула носом.
— По-моему, больше не воняет.
— Да нет, — возразил Бомен. — Это мы притерпелись.
Близнецы осторожно пригляделись: нет ли поблизости седовласых карликов? Затем, успокоившись, поискали глазами кого-нибудь из вчерашних знакомых. Как на грех, обитатели соляных пещер казались гостям на одно лицо: все одинаково круглые и перепачканные. Поллум отправилась вперед, показывая дорогу, и дети боязливо тронулись за ней — вдоль по каменной грядке, к одному из ближайших костров. По пути они начали понимать, чем же занимаются местные жители.
Грязевые орехи росли на полях неглубоко от поверхности озера, в мутной серовато-бурой жиже. Прилежные жнецы шагали по этим полям, низко кланяясь и погружая руки по локти в грязь. Сорванные орехи, каждый чуть больше крупного яблока, отправлялись в деревянные ведра, которые приходилось таскать за собой. Двигаться нужно было в одном ритме, поэтому каждый ряд хором тянул свою песню.
Близнецы, как завороженные, смотрели на эти бесконечные цепочки, раскачивающиеся вверх и вниз, точно морские воды в час прилива, и слушали мелодичные голоса, чей звон долетал до высоких пещерных сводов и возвращался обратно приглушенным эхом. Люди у больших костров тоже пели, однако не столь слаженно, сбиваясь то на один, то на другой мотив и ничуть не заботясь об этом. По-видимому, им досталась работа полегче, а некоторые, казалось, и вовсе бездельничали, поминутно заливаясь хохотом. Кое-кто жарил на углях орехи, а потом выкатывал их длинными палочками, иные счищали со скорлупы присохшую грязь, а большинство носилось по Низменному озеру с деревянными ведрами в руках.
Поллум тоже ухватила три посудины, для себя и для гостей.
— Идем, я покажу, что делать.
Она ни капли не сомневалась в готовности близнецов помочь. Да и Виллум куда-то запропастился… К тому же все вокруг столь усердно трудились, что Бо и Кесс показалось невежливым отлынивать от общих обязанностей. Они пошагали за девочкой, выслушивая нехитрые объяснения.
Детям соляных пещер надлежало менять у собирающих полные ведра на пустые. Работать приходилось быстро, кидаться по первому же кличу: «Готово!» Урожай сваливали большими кучами у костров, разложенных на каменных грядках вдоль ореховых полей, так что бегать было совсем недалеко. И все-таки уже через некоторое время близнецы взмокли от напряжения. Непросто, очень непросто носиться с тяжелым ведром по липкой грязи, особенно если та доходит почти до середины голени. Ноги и руки детей гудели с непривычки, а грязная корка пропиталась соленым потом. Впрочем, вскоре и к большому своему облегчению, юные гости поняли, что и в этой работе имеется свой четкий ритм. Тогда дружные песни собирающих несколько взбодрили приунывших брата и сестру. За тихими секундами покоя обычно следовал зов: «Готово!», и опять начинался бег с препятствиями. Возвращаясь к палящему костру и слушая хохот подземных жителей, которые выкатывали из углей печеные орехи, дети по-настоящему изнывали от жара. Но вот наступал счастливый миг: ведро опрокидывалось, поклажа высыпалась наружу и тело словно бы обретало крылья. Путешествие обратно по озеру казалось полетом наяву, танцем среди солнечных лучей и темной ряби.
Прошел, как почудилось детям, целый день; сияние в небесных дырах заметно поблекло, когда сборщики урожая начали выпрямляться, потирая натруженные спины и оглядываясь на костры.
— Обед, — сказала Поллум.
Работники потянулись к огромным лоханкам, в которых уже дымились печеные, с пылу с жару, орехи, а главное — рядом стояли кадки с чистой — ну, сравнительно чистой — водой. Первым делом каждый напился из ковшей с вытянутыми ручками, второпях проливая себе за шиворот. Потом все чинно уселись небольшими группками, а лохани пустили по кругу. Обедающие стали грызть орехи, точно спелые яблоки.
Близнецы уже никого и ничего не искали, кроме хорошего плода пожирнее. С полминуты брат и сестра изумленно жевали то, что досталось, потом их глаза встретились. Дети молчаливо кивнули: это самый роскошный обед в их жизни. Сладкая, вроде сливочного крема, но с привкусом орешков, мякоть нежно таяла во рту, после того как прокусишь хрустящую корочку с невероятно соблазнительным ароматом костра…
— Бесподобно, а? — Виллум сам нашел своих гостей и теперь ухмылялся от уха до уха. — Из милой землицы, а потом еще из огня. Я вот что скажу: кто не едал орешка в день урожая, тот не знает вкуса жизни.
Мужчина подмигнул и ни с того ни с сего расхохотался.
— Ой, пожалуйста, — испугалась Кестрель, видя, что Виллум собирается брести дальше, — не могли бы вы нам помочь?
— Помочь, худышки? Это как же? — усмехнулся он, ощутимо раскачиваясь из стороны в сторону.
— Нам нужен выход из пещер — туда, на равнины.
Мужчина сморгнул, нахмурил брови, снова расплылся в улыбке.
— Из наших соляных пещер? На равнины? Шутники! Нет-нет-нет, вы меня не проведете!
И он заковылял прочь, негромко посмеиваясь себе под нос.
Близнецы огляделись: оказывается, многие работники вели себя похожим образом — шатались по полю и заливались хохотом. Здесь и там они сбивались в целые стаи, вместе качались и ржали в голос.
— Может, это из-за листьев, которые они жуют? — предположил Бомен.
— Истинная правда, — промолвил со вздохом знакомый голос — Сегодня все мужчины отправились в страну таксы.
Это была Джум, она как раз принесла новую лохань с печеными орехами.
— Мы, женщины, слишком разумные существа. И слишком заняты для всяких шалостей.
— Прошу вас, мэм, — взялась за свое Кестрель. — Как нам отсюда выбраться?
— Выбраться? Ну, это смотря куда.
— На север. В сторону гор.
— Вот оно как? — Джум изогнула левую бровь. — А чего там интересного, в горах-то?
— Нам нужно попасть в Чертоги Морах.
Вокруг повисла гробовая тишина. Люди стали подниматься и уходить, суеверно косясь через плечо.
— О таких вещах не говорят, — наставительно произнесла супруга Виллума. — Здесь их даже по имени не кличут.
— А почему?
Джум помотала головой.
— У нас тут ничего такого нет, и не надо. Довольно и сверху этого добра.
Она возвела глаза к потолку пещеры.
— В Араманте?
— Сверху, — повторила женщина, — живет народ этого… кого мы не называем. Да вы и сами знаете, худышки, раз убежали оттудова.
— Мы не… — начала девочка, но брат перебил ее:
— Знаем, знаем.
— Разве? — удивилась Кестрель.
Мальчик решительно кивнул, хотя и не смог объяснить свои слова. Кажется, впервые до него смутно дошло, что мир, который он принимал и любил от рождения, был не чем иным, как извечной темницей, а близкие и соседи — всего лишь узниками, заточенными за высокой стеной.
— Все они там, — продолжала Джум, указывая взглядом наверх, — так или иначе повязаны с этим… Только нас оно и не трогает, из-за милой, сладкой землицы.
— А вот когда проснется Поющая башня, — проговорил Бомен, — то и мы освободимся от… ну, кого вы не называете вслух. Навсегда.
— О, правда? Поющая башня?
— Вы слышали о ней?
— Всякие ходят басни. Старики у нас говорливые. Хотела бы и я порадоваться на эту самую башню. Песенки-то мы любим.
— Тогда, пожалуйста, помогите найти дорогу.
— Что ж, — промолвила супруга Виллума после короткого раздумья. — Наверное, вам лучше потолковать со старой королевой. Она чего только не знает.
Толстый палец женщины указал на дальний курган, на вершине которого красовался низкий деревянный частокол.
— Вон ее дворец.
— А нас туда пустят?
Джум удивленно заморгала.
— А как же? Ну, сходите да побеседуйте.
Близнецы поблагодарили ее и двинулись в путь по каменной грядке. Пещерные жители вокруг похохатывали, пели во все горло, а то и бесшабашно отплясывали на глади озера. Листья тиксы явно переполнили мужчин любовью к целому свету: оборачиваясь, дети повсюду видели теплые улыбки, приятельские взмахи рукой и даже страстные объятия.
Немного погодя брат и сестра миновали грязевые поля, где урожай созревал чересчур глубоко и для сбора требовались большие плоты, которые крепко держались на поверхности, перемещаясь при помощи больших веревочных лебедок. Собирающие лежали ничком по краям и погружали руки в грязь до самых подмышек. Теперь, когда работа остановилась на обед, стояли без дела и плоты, и лебедки, так что у наиболее безрассудных молодых людей появилась отличная возможность посостязаться в нырянии.
Зачарованные Бомен и Кестрель даже замедлили шаг. По углам деревянных плавучих сооружений были установлены двадцатифутовые столбы. Обвязавшись бечевкой вокруг пояса, смельчаки с обезьяньей ловкостью взбирались по ним и для начала раскачивались наверху, отрывая то правую, то левую руку, дабы похвастать ловкостью перед товарищами. Потом издавали дикий крик и бросались в озеро, а веревка змеилась следом. Грязь в этих местах была настолько жидкой, что ныряльщики немедленно пропадали из виду. Несколько мгновений ничего не происходило, и у зрителей замирало сердце. Но вот бечева еле заметно вздрагивала, дергалась посильнее, и на поверхность под радостные вопли выпрыгивал довольный храбрец-молодец. Самые бурные восторги зрителей доставались тем, кому удавалось продержаться на глубине дольше других.
— Ваш друг на озере, — сообщила девочка. — Помогает собирать урожай.
Поллум поставила на стол тарелку с аппетитным печеньем, которое оказалось не чем иным, как обжаренными ломтиками грязевых орехов.
— Вы что же, ничего другого не едите? — поинтересовалась Кестрель.
Поллум, казалось, не поняла вопроса.
За завтраком близнецы обсудили свое положение. Ясно, что мама сходит с ума от страха за них; ясно, что они заблудились и сами боятся. И все же Кестрель наотрез отказалась возвращаться в Арамант:
— Я скорее умру, чем опять пойду мимо этих ужасных детей-старичков.
— Тогда ты знаешь, как нам поступить.
— Да.
Юная мятежница достала карту императора и вместе с братом задумчиво склонилась над пергаментом.
— Сначала надо найти дорогу, — произнес Бомен, проводя пальцем по долгой линии, обозначенной как «Великий Путь».
— А еще раньше — выбраться отсюда.
Дети спросили у Поллум, знает ли она какой-нибудь выход из этих пещер. Девочка округлила глаза и удивленно замотала головой: нет, разумеется, нет.
— Должен быть выход, — настаивала Кесс, — есть же у вас дыры для света.
— Ну… — Поллум пораскинула мозгами. — Падают обычно вниз, а не наверх.
— Ладно, лучше спросить у взрослых. Когда они вернутся?
— Не скоро. Сегодня день урожая.
— И что вы собираете?
— Грязевые орехи.
Дочка хозяев поднялась, чтобы навести порядок на столе. Брат с сестрой оживленно зашептались.
— Как поступим с Мампо?
— Пусть идет с нами, — решил Бо. — По крайней мере, от него больше проку, чем от меня.
— Пожалуйста, не говори так, а то опять расплачешься.
И действительно, на глаза мальчика уже наворачивались крупные слезы.
— Прости, Кесс. Я просто трусишка.
— Храбрость — это еще не все.
— Папа велел за тобой приглядывать.
— Вот мы и заботимся друг о друге, — сказала Кестрель. — Ты умеешь чувствовать, а я — делать.
Бомен поразмыслил и кивнул. Он и сам ощущал нечто подобное, да только не мог выразить словами. Поставив тарелки отмокать в лужице мокрой грязи, Поллум вытерла руки об одежду и сказала:
— Ну, мне пора на озеро. День такой. Все занимаются урожаем.
Гости решили пойти с ней и поискать Виллума. Надо же выспросить дорогу на равнины.
Выбравшись из землянки, дети удивленно огляделись по сторонам. Вчерашний угрюмый вид совершенно переменился. Повсюду через дыры в серебристых сводах падали столбы дневного света. Блики отплясывали на волнах так, что больно было смотреть. Огромные сияющие лужицы у основания столбов источали мягкое сияние, которое разбегалось мелкой рябью по всей глади озера, теряясь где-то в туманной дали. Прямо по этому великолепию бродили взад и вперед сотни занятых делом людей. Некоторые трудились, построившись в длинные ряды, другие выгребали на огромных плотах. Кое-кто хлопотал у громадных костров, а кто-то — у странных, похожих на лебедки приспособлений. И где бы подземные жители ни сходились, они дружно затягивали песню — красивую, рабочую песню. Ибо какое же нелегкое дело обходится без нее? Кестрель изумленно потянула носом.
— По-моему, больше не воняет.
— Да нет, — возразил Бомен. — Это мы притерпелись.
Близнецы осторожно пригляделись: нет ли поблизости седовласых карликов? Затем, успокоившись, поискали глазами кого-нибудь из вчерашних знакомых. Как на грех, обитатели соляных пещер казались гостям на одно лицо: все одинаково круглые и перепачканные. Поллум отправилась вперед, показывая дорогу, и дети боязливо тронулись за ней — вдоль по каменной грядке, к одному из ближайших костров. По пути они начали понимать, чем же занимаются местные жители.
Грязевые орехи росли на полях неглубоко от поверхности озера, в мутной серовато-бурой жиже. Прилежные жнецы шагали по этим полям, низко кланяясь и погружая руки по локти в грязь. Сорванные орехи, каждый чуть больше крупного яблока, отправлялись в деревянные ведра, которые приходилось таскать за собой. Двигаться нужно было в одном ритме, поэтому каждый ряд хором тянул свою песню.
Близнецы, как завороженные, смотрели на эти бесконечные цепочки, раскачивающиеся вверх и вниз, точно морские воды в час прилива, и слушали мелодичные голоса, чей звон долетал до высоких пещерных сводов и возвращался обратно приглушенным эхом. Люди у больших костров тоже пели, однако не столь слаженно, сбиваясь то на один, то на другой мотив и ничуть не заботясь об этом. По-видимому, им досталась работа полегче, а некоторые, казалось, и вовсе бездельничали, поминутно заливаясь хохотом. Кое-кто жарил на углях орехи, а потом выкатывал их длинными палочками, иные счищали со скорлупы присохшую грязь, а большинство носилось по Низменному озеру с деревянными ведрами в руках.
Поллум тоже ухватила три посудины, для себя и для гостей.
— Идем, я покажу, что делать.
Она ни капли не сомневалась в готовности близнецов помочь. Да и Виллум куда-то запропастился… К тому же все вокруг столь усердно трудились, что Бо и Кесс показалось невежливым отлынивать от общих обязанностей. Они пошагали за девочкой, выслушивая нехитрые объяснения.
Детям соляных пещер надлежало менять у собирающих полные ведра на пустые. Работать приходилось быстро, кидаться по первому же кличу: «Готово!» Урожай сваливали большими кучами у костров, разложенных на каменных грядках вдоль ореховых полей, так что бегать было совсем недалеко. И все-таки уже через некоторое время близнецы взмокли от напряжения. Непросто, очень непросто носиться с тяжелым ведром по липкой грязи, особенно если та доходит почти до середины голени. Ноги и руки детей гудели с непривычки, а грязная корка пропиталась соленым потом. Впрочем, вскоре и к большому своему облегчению, юные гости поняли, что и в этой работе имеется свой четкий ритм. Тогда дружные песни собирающих несколько взбодрили приунывших брата и сестру. За тихими секундами покоя обычно следовал зов: «Готово!», и опять начинался бег с препятствиями. Возвращаясь к палящему костру и слушая хохот подземных жителей, которые выкатывали из углей печеные орехи, дети по-настоящему изнывали от жара. Но вот наступал счастливый миг: ведро опрокидывалось, поклажа высыпалась наружу и тело словно бы обретало крылья. Путешествие обратно по озеру казалось полетом наяву, танцем среди солнечных лучей и темной ряби.
Прошел, как почудилось детям, целый день; сияние в небесных дырах заметно поблекло, когда сборщики урожая начали выпрямляться, потирая натруженные спины и оглядываясь на костры.
— Обед, — сказала Поллум.
Работники потянулись к огромным лоханкам, в которых уже дымились печеные, с пылу с жару, орехи, а главное — рядом стояли кадки с чистой — ну, сравнительно чистой — водой. Первым делом каждый напился из ковшей с вытянутыми ручками, второпях проливая себе за шиворот. Потом все чинно уселись небольшими группками, а лохани пустили по кругу. Обедающие стали грызть орехи, точно спелые яблоки.
Близнецы уже никого и ничего не искали, кроме хорошего плода пожирнее. С полминуты брат и сестра изумленно жевали то, что досталось, потом их глаза встретились. Дети молчаливо кивнули: это самый роскошный обед в их жизни. Сладкая, вроде сливочного крема, но с привкусом орешков, мякоть нежно таяла во рту, после того как прокусишь хрустящую корочку с невероятно соблазнительным ароматом костра…
— Бесподобно, а? — Виллум сам нашел своих гостей и теперь ухмылялся от уха до уха. — Из милой землицы, а потом еще из огня. Я вот что скажу: кто не едал орешка в день урожая, тот не знает вкуса жизни.
Мужчина подмигнул и ни с того ни с сего расхохотался.
— Ой, пожалуйста, — испугалась Кестрель, видя, что Виллум собирается брести дальше, — не могли бы вы нам помочь?
— Помочь, худышки? Это как же? — усмехнулся он, ощутимо раскачиваясь из стороны в сторону.
— Нам нужен выход из пещер — туда, на равнины.
Мужчина сморгнул, нахмурил брови, снова расплылся в улыбке.
— Из наших соляных пещер? На равнины? Шутники! Нет-нет-нет, вы меня не проведете!
И он заковылял прочь, негромко посмеиваясь себе под нос.
Близнецы огляделись: оказывается, многие работники вели себя похожим образом — шатались по полю и заливались хохотом. Здесь и там они сбивались в целые стаи, вместе качались и ржали в голос.
— Может, это из-за листьев, которые они жуют? — предположил Бомен.
— Истинная правда, — промолвил со вздохом знакомый голос — Сегодня все мужчины отправились в страну таксы.
Это была Джум, она как раз принесла новую лохань с печеными орехами.
— Мы, женщины, слишком разумные существа. И слишком заняты для всяких шалостей.
— Прошу вас, мэм, — взялась за свое Кестрель. — Как нам отсюда выбраться?
— Выбраться? Ну, это смотря куда.
— На север. В сторону гор.
— Вот оно как? — Джум изогнула левую бровь. — А чего там интересного, в горах-то?
— Нам нужно попасть в Чертоги Морах.
Вокруг повисла гробовая тишина. Люди стали подниматься и уходить, суеверно косясь через плечо.
— О таких вещах не говорят, — наставительно произнесла супруга Виллума. — Здесь их даже по имени не кличут.
— А почему?
Джум помотала головой.
— У нас тут ничего такого нет, и не надо. Довольно и сверху этого добра.
Она возвела глаза к потолку пещеры.
— В Араманте?
— Сверху, — повторила женщина, — живет народ этого… кого мы не называем. Да вы и сами знаете, худышки, раз убежали оттудова.
— Мы не… — начала девочка, но брат перебил ее:
— Знаем, знаем.
— Разве? — удивилась Кестрель.
Мальчик решительно кивнул, хотя и не смог объяснить свои слова. Кажется, впервые до него смутно дошло, что мир, который он принимал и любил от рождения, был не чем иным, как извечной темницей, а близкие и соседи — всего лишь узниками, заточенными за высокой стеной.
— Все они там, — продолжала Джум, указывая взглядом наверх, — так или иначе повязаны с этим… Только нас оно и не трогает, из-за милой, сладкой землицы.
— А вот когда проснется Поющая башня, — проговорил Бомен, — то и мы освободимся от… ну, кого вы не называете вслух. Навсегда.
— О, правда? Поющая башня?
— Вы слышали о ней?
— Всякие ходят басни. Старики у нас говорливые. Хотела бы и я порадоваться на эту самую башню. Песенки-то мы любим.
— Тогда, пожалуйста, помогите найти дорогу.
— Что ж, — промолвила супруга Виллума после короткого раздумья. — Наверное, вам лучше потолковать со старой королевой. Она чего только не знает.
Толстый палец женщины указал на дальний курган, на вершине которого красовался низкий деревянный частокол.
— Вон ее дворец.
— А нас туда пустят?
Джум удивленно заморгала.
— А как же? Ну, сходите да побеседуйте.
Близнецы поблагодарили ее и двинулись в путь по каменной грядке. Пещерные жители вокруг похохатывали, пели во все горло, а то и бесшабашно отплясывали на глади озера. Листья тиксы явно переполнили мужчин любовью к целому свету: оборачиваясь, дети повсюду видели теплые улыбки, приятельские взмахи рукой и даже страстные объятия.
Немного погодя брат и сестра миновали грязевые поля, где урожай созревал чересчур глубоко и для сбора требовались большие плоты, которые крепко держались на поверхности, перемещаясь при помощи больших веревочных лебедок. Собирающие лежали ничком по краям и погружали руки в грязь до самых подмышек. Теперь, когда работа остановилась на обед, стояли без дела и плоты, и лебедки, так что у наиболее безрассудных молодых людей появилась отличная возможность посостязаться в нырянии.
Зачарованные Бомен и Кестрель даже замедлили шаг. По углам деревянных плавучих сооружений были установлены двадцатифутовые столбы. Обвязавшись бечевкой вокруг пояса, смельчаки с обезьяньей ловкостью взбирались по ним и для начала раскачивались наверху, отрывая то правую, то левую руку, дабы похвастать ловкостью перед товарищами. Потом издавали дикий крик и бросались в озеро, а веревка змеилась следом. Грязь в этих местах была настолько жидкой, что ныряльщики немедленно пропадали из виду. Несколько мгновений ничего не происходило, и у зрителей замирало сердце. Но вот бечева еле заметно вздрагивала, дергалась посильнее, и на поверхность под радостные вопли выпрыгивал довольный храбрец-молодец. Самые бурные восторги зрителей доставались тем, кому удавалось продержаться на глубине дольше других.