Кестрель восхищенно следила за состязанием, когда вдруг заметила на столбе знакомый перепачканный силуэт.
— Эй, это же Мампо!
Так оно и было. Среди прочих ныряльщиков мальчик выглядел непомерно стройным и хрупким, но зато и самым бесстрашным. Казалось, он смеялся над чужой осторожностью — влезал, прыгал и снова карабкался обратно, как заводной, в пучину бросался дальше остальных, подолгу не выныривал и быстро превратился во всеобщего героя.
— Где он успел научиться? — поразились близнецы.
— Мампо! — громко позвала девочка. — Мы здесь!
— Кесс! Кесс! — Мальчишка еще раз покувыркался в воздухе, просто чтобы показать себя, потом отцепил веревку и затопал к своим друзьям по узкой грядке.
— Видели? — радостно вопил он. — Вы меня видели?
Чрезвычайно довольный собой, одноклассник чем-то смахивал на щенка, дождавшегося вечерней прогулки. Бомен первым разглядел желтоватые пятна у него на зубах.
— Опять эти листья.
— Кесс, любимая! — воскликнул Мампо и сграбастал ее в объятия. — Как же мне здорово! А тебе? Я хочу, чтоб нам обоим было здорово!
И он запрыгал вокруг девочки, хохоча и размахивая чумазыми руками.
Бомен посмотрел на ее лицо и тихо сказал, пока сестра чего-нибудь не отмочила:
— Не трогай его сейчас.
— Да он сам тронулся.
— Возьмем парня с собой, — решил Бо и, поймав расшалившегося товарища за локоть, внятно произнес: — Пошли, Мампо. Нам нужно поговорить со старушкой королевой.
— Мне так здорово! — повизгивал тот. — Здорово, здорово, здорово!
— Честное слово, скучный он мне больше нравился, — посетовала Кестрель.
Брат не ответил. Перед его глазами так и застыл однокашник, летящий с высоты в черную бездну. В тот миг Мампо выглядел таким грациозным. Презираемый всеми вонючка оказался диким гусем — неуклюжим на земле, но изящным и легким среди облаков. Бомену понравилась эта мысль: в ней не было прежней жалости, которая, как мальчик с отвращением понял, скрывала всего лишь равнодушие. Почему раньше никто не заинтересовался Мампо? В конце концов, этот изгой сам по себе — одна сплошная загадка. Откуда он взялся? И почему остался без семьи? Все в Араманте жили с родителями.
— Послушай, Мампо… — начал брат Кестрель.
— Здорово, здорово, здорово! — в упоении распевал тот.
Да уж, не лучшее время для расспросов. Троица друзей двинулась дальше. Всю дорогу Мампо без устали скакал, веселился и горланил залихватские песни.
Глава 12
Глава 13
— Эй, это же Мампо!
Так оно и было. Среди прочих ныряльщиков мальчик выглядел непомерно стройным и хрупким, но зато и самым бесстрашным. Казалось, он смеялся над чужой осторожностью — влезал, прыгал и снова карабкался обратно, как заводной, в пучину бросался дальше остальных, подолгу не выныривал и быстро превратился во всеобщего героя.
— Где он успел научиться? — поразились близнецы.
— Мампо! — громко позвала девочка. — Мы здесь!
— Кесс! Кесс! — Мальчишка еще раз покувыркался в воздухе, просто чтобы показать себя, потом отцепил веревку и затопал к своим друзьям по узкой грядке.
— Видели? — радостно вопил он. — Вы меня видели?
Чрезвычайно довольный собой, одноклассник чем-то смахивал на щенка, дождавшегося вечерней прогулки. Бомен первым разглядел желтоватые пятна у него на зубах.
— Опять эти листья.
— Кесс, любимая! — воскликнул Мампо и сграбастал ее в объятия. — Как же мне здорово! А тебе? Я хочу, чтоб нам обоим было здорово!
И он запрыгал вокруг девочки, хохоча и размахивая чумазыми руками.
Бомен посмотрел на ее лицо и тихо сказал, пока сестра чего-нибудь не отмочила:
— Не трогай его сейчас.
— Да он сам тронулся.
— Возьмем парня с собой, — решил Бо и, поймав расшалившегося товарища за локоть, внятно произнес: — Пошли, Мампо. Нам нужно поговорить со старушкой королевой.
— Мне так здорово! — повизгивал тот. — Здорово, здорово, здорово!
— Честное слово, скучный он мне больше нравился, — посетовала Кестрель.
Брат не ответил. Перед его глазами так и застыл однокашник, летящий с высоты в черную бездну. В тот миг Мампо выглядел таким грациозным. Презираемый всеми вонючка оказался диким гусем — неуклюжим на земле, но изящным и легким среди облаков. Бомену понравилась эта мысль: в ней не было прежней жалости, которая, как мальчик с отвращением понял, скрывала всего лишь равнодушие. Почему раньше никто не заинтересовался Мампо? В конце концов, этот изгой сам по себе — одна сплошная загадка. Откуда он взялся? И почему остался без семьи? Все в Араманте жили с родителями.
— Послушай, Мампо… — начал брат Кестрель.
— Здорово, здорово, здорово! — в упоении распевал тот.
Да уж, не лучшее время для расспросов. Троица друзей двинулась дальше. Всю дорогу Мампо без устали скакал, веселился и горланил залихватские песни.
Глава 12
Королева припоминает
Из дворца доносился престранный шум — там что-то лопотало, пищало и булькало. А еще там топали сотни ног и кто-то все время кричал:
— Хватит!
Или:
— Слезайте!
Высокий частокол не позволял заглянуть вовнутрь, а зайти можно было лишь через единственную дверь.
Даже Мампо, к великому облегчению Кестрель, притих от любопытства.
— Соберись и веди себя как следует, — предупредила она. — Мы не к кому-нибудь пришли, а к самой королеве, так что будь повежливей.
И девочка учтиво постучала. Конечно, из-за шума и гама никто ее не услышал. Кестрель подождала немного и решилась открыть сама.
Друзья очутились на просторном дворе, полном чумазых младенцев. Одни мирно спали вповалку на матрацах, другие шустро ползали на четвереньках, похожие на маленьких собачек, третьи неуклюже пытались ходить, каждую секунду на кого-то натыкаясь, четвертым это удавалось лучше, а пятые носились и орали как резаные. Одежды на детях не было, если не считать неизменного толстого слоя грязи. Но малышей это явно не смущало: даже сталкиваясь и наступая друг на дружку, они не пищали от боли, а продолжали упиваться жизнью, кто во что горазд. Посреди копошащейся массы неколебимые, точно скалы в бурном океане, высились дородные седые матроны. И так же, как по скалам, детишки ползали по ним, не встречая ни малейших возражений. Лишь изредка одна из почтенных дам поднимала для защиты руку или же повышала голос. Остальное время старушки сидели молча и ровным счетом ничего не делали.
Сбитые с толку близнецы вконец растерялись. Потом заметили в середине огороженного частоколом двора широкое отверстие и ступеньки, что уводили под землю — в королевские покои, должно быть. Однако спросить у кого-нибудь правильную дорогу все-таки не мешало, и Кестрель подошла к ближайшей почтенной леди.
— Простите, мэм. Нам очень нужно повидать королеву.
— Разумеется, кого же еще, — рассеянно ответила старушка.
— Не могли бы вы объяснить, куда нам идти?
— Лично я бы на вашем месте никуда не ходила.
— Тогда, пожалуйста, отведите нас к ней.
— Да ведь я и есть королева, — изумилась леди. — По крайней мере одна из королев.
— А, — только и сказала Кестрель, покраснев как помидор. — И много их у вас… э-э-э, вас у них?
— Предостаточно. Все, кого ты здесь видишь, и еще целая куча.
Девочка просто не знала, куда ей девать глаза.
— Ладно, юная худышка, не стесняйся, — покачала головой собеседница Кесс. — Просто скажи, чего ты хочешь.
— Дело в том… нам посоветовали обратиться к старой королеве…
— Ах, вот кто вам нужен!
В это время со спины влиятельной особы разом свалились на землю три грудничка и тут же подняли рев. Дама отряхнула их, приласкала и отправила ползать дальше.
— Скоро им будет пора в постель, — обратилась она к гостям. — Дождитесь, пока они заснут, и сможете поговорить без помех.
Прозвенел звонок, и пожилые леди, неловко поднявшись на ноги, принялись перетаскивать малышей вниз по лестнице. Бомен, Кестрель и Мампо, на которых почти никто не обращал внимания, пошли за ними. Юный ныряльщик в грязь присмирел как овечка: видимо, пары коварной таксы улетучивались из его головы.
Широкие ступени привели в огромную подземную залу, казавшуюся бесконечной из-за длинных-предлинных колоннад, на которые опирался всей тяжестью сводчатый потолок. Последние столбы таяли где-то в таинственном полумраке.
Младенцев уложили спать самым незатейливым и бесцеремонным образом: прямо на пол, мягко застеленный, как и в землянке Виллума, бесчисленными ковриками. Ребятишки повалились на них без разбора, принялись елозить и путаться в тряпках, лепетать и попискивать. Почтенные толстые дамы прохаживались между малышами: кого-то гладили по головке, кого-то заботливо укрывали, кому-то меняли подгузник, кого-то перекладывали поудобней, а в основном оставляли все как есть. Потом женщины важно уселись и скрипучими голосами затянули колыбельную. Когда негромкая протяжная песня заполнила это огромное «птичье гнездо», малышня повозилась, зазевала и быстро уснула.
— У меня в голове каша — малаша, — пожаловался Мампо.
А потом обвел глазами сонное царство, широко зевнул и решил «присесть на минуточку». Друзья и пальцем не успели пошевелить, как он уже сладко похрапывал в гуще младенцев, накрывшись половичком.
Поразительно скоро залой овладела тишина — если можно назвать тихой комнату, где сопят носиками сотни спящих ребятишек. Тогда старуха, с которой говорила сестра Бомена, поднялась и поманила близнецов за собой.
По пути королева Нум — так ее звали — поведала юным гостям, что на самом деле карапузы не спят во дворце каждую ночь. Обычно сиятельные особы приглядывают за ними только до вечера, но нынче особый день, и родители младенцев задержатся на жатве допоздна. Кестрель нашла весьма странным, что их величества вообще сидят с малышами.
— А зачем же еще мы, по-твоему, нужны? — рассмеялась королева Нум. — Не в поле же нам, старушкам, работать!
В дальнем конце гигантской залы дети увидели несколько дам совсем уж преклонных лет; их величества сидели вокруг очага и почти не моргали пустыми, невидящими глазами. Одна из них казалась и вовсе мертвой, такой дряхлой она была. К ней-то и подвела близнецов гостеприимная леди.
— Не спишь, дорогуша? — отчетливо произнесла Нум и шепотом пояснила: — Она туговата на ухо, наша старая королева.
Последовало долгое молчание. Потом из лиловой щели рта послышался тонкий скрипучий голос:
— Разумеется, не сплю. Который год уже. Вспомнить бы, что это такое — сон.
— Ну да, милая. Тяжело тебе приходится.
— Ты-то что понимаешь?
— Дорогуша, к тебе пришли юные худышки. Позволишь им задать парочку вопросов?
— Не загадки, надеюсь? — брюзгливо прошамкала старуха, даже не взглянув на Бо и Кесс, хотя те стояли прямо перед ней. — Загадки меня утомляют.
— Нет, им нужно другое, — ответила королева Нум. — Могла бы ты кое-что вспомнить?
— А, воспоминания… — Морщинистое лицо скривилось еще сильнее. — Столько всего… — Неожиданно маленькие птичьи глазки уставились на Кестрель, которая находилась ближе других. — Мне ведь целая тысяча лет. Веришь?
— Вообще-то не очень, — призналась девочка.
— Ну и правильно. — Старушка не то закашлялась, не то разразилась сухим смехом. Когда последние звуки утихли, она вновь недовольно поджала губы. — Все, можешь идти.
— Прошу тебя, милая, — вступилась королева помоложе. — Худышки прошли такой долгий путь.
— Тем хуже для них. Лучше бы сидели дома. — Ее величество закрыла глаза и даже зажмурилась из вредности.
— Ничего не поделаешь, — развела руками Нум. — Это теперь надолго.
— А можно, я с ней побеседую? — подал голос Бомен.
— Она уже не ответит.
— Не важно.
Мальчик опустился на пол и прикрыл веки, чтобы лучше сосредоточиться. Немного погодя в голове назойливо загудели, точно злые зимние мухи, мысли старой королевы. Сердито бормочущие голоса, запоздалые сожаления, и над всем этим — невероятная, пронизывающая до мозга костей усталость. Бомен терпеливо проникал сквозь вековые наслоения, все глубже и глубже, пока его разум не наткнулся на пласт чистейшего ужаса, безмолвного и черного, будто самая кромешная ночь. Леденящая бездна разверзлась перед его взором, и мальчик, сам того не ведая, закричал:
— А-а-а! Страшно!
— Что с тобой? — встревожилась Кестрель.
— Она умирает, — промолвил Бомен осипшим голосом. — Это очень близко и очень жутко. Никогда не думал, что смерть — такая…
Внезапно старая королева заговорила не столько для гостей, сколько для самой себя:
— И жить надоело, и туда — боишься.
В этом скрипе несмазанных пружин детям послышалась нотка удивления. Королева открыла глаза и внимательно посмотрела на мальчика.
— Худышка, маленький худышка, — по сморщенным бескровным щекам потекли ручьи слез. — Как же ты забрался в мою душу?
Бомен тоже заплакал — не от грусти, а потому что в этот миг сердца их были едины. Королева подняла трясущиеся руки; мальчик понял, чего от него ждут, и, приблизившись, позволил обнять себя. Мокрые щеки прижались к его лицу. Слезы ребенка и дряхлой, как мир, старухи смешались в один поток.
— Юный воришка, — шептала королева. — Ты украл мое сердце.
Кестрель смотрела на брата с гордостью и восхищением. Вот это да! Хотя порой близнецы понимали друг друга так, словно у них на двоих было одно тело и один разум, но фокусы с проникновением в чужие чувства всякий раз превосходили разумение девочки. За это она еще сильнее любила брата.
— Ну, ладно, ладно, — приговаривала старая королева, прижимая к себе юного гостя. — Что уж теперь плакать…
Ее величество Нум благоговейно вздыхала, глядя на них.
— Ничего не поделаешь. — Почтенная леди ласково погладила мальчика по грязным волосам. — Ничего не поделаешь.
— Пожалуйста, — промолвил Бомен. — Не могли бы вы нам помочь?
— Какой прок от развалины вроде меня, худышка?
— Расскажите о…
Кестрель беззвучно предупредила.
— … о том, кого здесь не называют.
— Ах, вот оно что.
С минуту старушка молча гладила мальчика по голове. Затем послышался ее тихий голос, будто бы долетевший из дальней страны воспоминаний:
— Говорят, он крепко спит и будить его нельзя, ибо… Как, бишь, там дальше? Была ведь причина! Столько лет прошло… погодите! Я знаю!
Глаза ее расширились, словно увидели давно позабытый кошмар.
— Они шагают, губят всякую жизнь и продолжают неудержимо шагать. Не ведая жалости. Не ведая поражений. О небеса, сжальтесь надо мной и позвольте покинуть этот мир прежде, чем они вернутся!
Королева уставилась в темный угол, окаменев от ужаса, точно враг уже явился оттуда.
— Зары, да?
— О, юные худышки! — дрожала старуха. — За долгие годы я вытеснила их из памяти, а нынче… Бабушка рассказывала мне то, что слышала от своей бабушки, а та воочию видела все эти черные ужасы. Последний марш заров — о, горе нам, горе! Лучше смерть, чем пережить подобное!
Тут она так часто и хрипло задышала, что Нум выступила вперед и положила ей руку на плечо.
— Довольно, милая. Передохни.
— Мы знаем, как заставить Поющую башню снова запеть, — вмешалась Кестрель.
— А-а, — протянула старая королева и заметно успокоилась. — Башня… Если б только ее услышать… Тогда бы я ничего не боялась.
Девочка развернула перед ней карту.
— Вот куда нам нужно идти. Правда, мы плохо разбираемся, что к чему.
Ее величество приняла свиток, несколько раз подслеповато изучила его, вздохнула, и взор ее затуманился, обратившись в ушедшие дали.
— Дитя мое, где ты взяла это?
— Император дал…
— Ха! Император! Чей он император, хотела бы я знать!
— Вам что-нибудь понятно?
— Понятно? А как же…
Трясущийся скрюченный палец указал прямую черту на пожелтевшем пергаменте.
— Когда-то здесь пролегал Великий Путь, настоящее чудо! Маленькой девочкой и я побывала там. Тогда вы ни за что не сбились бы с дороги: давным-давно ее указывали великаны…
Костлявая ладонь двинулась дальше.
— Не проглядите мост, потому что другого нет. Только он ведет через… как же оно называлось? Провалиться, ненавижу старость!
— Трещина-Посреди-Земли, — подсказала Кесс.
— Верно! А ты откуда знаешь?
— Мой папа читает на языке древних мантхов.
— Неужели? Должно быть, он еще старше меня. Ведь нас, таких, на свете раз, два — и обчелся. Да-да, видите, вот она, Трещина. Главное — мост не пропустите, он там один…
Голос начал угасать.
— Ты устала, милая, — промолвила королева Нум. — Переведи-ка дух.
— Успею еще наотдыхаться, — пробурчала та.
— А что потом? — спросил мальчик.
— Потом, потом гора… И пламя… И тот, кого не называют вслух. И нужно войти в огонь, а выхода уже не будет…
— Почему? Что с нами сделают?
— То же, что и со всеми, юные худышки. Он украдет ваши любящие сердца.
— У нас нет выбора, — потупилась Кестрель. — Или Поющая башня опять запоет, или зло овладеет миром навеки.
Глаза ее величества распахнулись и подслеповато прищурились на девочку.
— Зло овладеет миром… Это ты верно сказала… Пожалуй… пожалуй, так оно и есть… Нум, отведи худышек на тропы, ведущие к горним землям. Помогай им, чем только сможешь. Пошли за ними вслед нашу горячую любовь. Слышишь меня?
— Да, милая.
Скрип несмазанного железа увял до страдальческого шепота.
— Чему быть, того не миновать, — произнесла напоследок седая как лунь королева.
И задремала хрупким, беспокойным от грозных видений сном.
Ее величество Нум поманила детей и молча вывела их в иные покои дворца, где уже был подан поздний ужин.
— Утро вечера мудренее, — рассудила она.
После еды гостям предложили отдельный угол с мягкими ковриками. Сама же королева опустилась в кресло с высокой спинкой.
— Никогда не сплю в ночь урожая. Сижу вот так и до утра смотрю на малышей. Это умиротворяет мою душу.
Брат и сестра преклонили колени на разбросанных половичках и загадали желания на ночь. Ах, каким неправильным и горьким показался знакомый ритуал без надежных родительских рук и без теплого дыхания крошки Пинпин на лицах! Но лучше что-то, чем ничего, и близнецы тесно прижались лбами, вспоминая родной дом.
Первой заговорила Кестрель — тихонько, дабы не нарушить покоя этих чертогов, наполненных легким детским дыханием.
— Хочу, чтобы мы отыскали голос Поющей башни и поскорее вернулись.
— Хочу, чтобы мама, папа и Пинпин были невредимы, не расстраивались и знали, что скоро мы все увидимся, — отозвался Бомен.
После этого дети свернулись на ковриках, обнимая друг друга.
— Кесс, тебе не страшно? — шепнул мальчик.
— Страшно, — откликнулась сестра. — Зато, что бы там ни случилось, мы будем вместе.
— Все ерунда, главное — вместе, — серьезно кивнул брат. И дети наконец заснули.
— Хватит!
Или:
— Слезайте!
Высокий частокол не позволял заглянуть вовнутрь, а зайти можно было лишь через единственную дверь.
Даже Мампо, к великому облегчению Кестрель, притих от любопытства.
— Соберись и веди себя как следует, — предупредила она. — Мы не к кому-нибудь пришли, а к самой королеве, так что будь повежливей.
И девочка учтиво постучала. Конечно, из-за шума и гама никто ее не услышал. Кестрель подождала немного и решилась открыть сама.
Друзья очутились на просторном дворе, полном чумазых младенцев. Одни мирно спали вповалку на матрацах, другие шустро ползали на четвереньках, похожие на маленьких собачек, третьи неуклюже пытались ходить, каждую секунду на кого-то натыкаясь, четвертым это удавалось лучше, а пятые носились и орали как резаные. Одежды на детях не было, если не считать неизменного толстого слоя грязи. Но малышей это явно не смущало: даже сталкиваясь и наступая друг на дружку, они не пищали от боли, а продолжали упиваться жизнью, кто во что горазд. Посреди копошащейся массы неколебимые, точно скалы в бурном океане, высились дородные седые матроны. И так же, как по скалам, детишки ползали по ним, не встречая ни малейших возражений. Лишь изредка одна из почтенных дам поднимала для защиты руку или же повышала голос. Остальное время старушки сидели молча и ровным счетом ничего не делали.
Сбитые с толку близнецы вконец растерялись. Потом заметили в середине огороженного частоколом двора широкое отверстие и ступеньки, что уводили под землю — в королевские покои, должно быть. Однако спросить у кого-нибудь правильную дорогу все-таки не мешало, и Кестрель подошла к ближайшей почтенной леди.
— Простите, мэм. Нам очень нужно повидать королеву.
— Разумеется, кого же еще, — рассеянно ответила старушка.
— Не могли бы вы объяснить, куда нам идти?
— Лично я бы на вашем месте никуда не ходила.
— Тогда, пожалуйста, отведите нас к ней.
— Да ведь я и есть королева, — изумилась леди. — По крайней мере одна из королев.
— А, — только и сказала Кестрель, покраснев как помидор. — И много их у вас… э-э-э, вас у них?
— Предостаточно. Все, кого ты здесь видишь, и еще целая куча.
Девочка просто не знала, куда ей девать глаза.
— Ладно, юная худышка, не стесняйся, — покачала головой собеседница Кесс. — Просто скажи, чего ты хочешь.
— Дело в том… нам посоветовали обратиться к старой королеве…
— Ах, вот кто вам нужен!
В это время со спины влиятельной особы разом свалились на землю три грудничка и тут же подняли рев. Дама отряхнула их, приласкала и отправила ползать дальше.
— Скоро им будет пора в постель, — обратилась она к гостям. — Дождитесь, пока они заснут, и сможете поговорить без помех.
Прозвенел звонок, и пожилые леди, неловко поднявшись на ноги, принялись перетаскивать малышей вниз по лестнице. Бомен, Кестрель и Мампо, на которых почти никто не обращал внимания, пошли за ними. Юный ныряльщик в грязь присмирел как овечка: видимо, пары коварной таксы улетучивались из его головы.
Широкие ступени привели в огромную подземную залу, казавшуюся бесконечной из-за длинных-предлинных колоннад, на которые опирался всей тяжестью сводчатый потолок. Последние столбы таяли где-то в таинственном полумраке.
Младенцев уложили спать самым незатейливым и бесцеремонным образом: прямо на пол, мягко застеленный, как и в землянке Виллума, бесчисленными ковриками. Ребятишки повалились на них без разбора, принялись елозить и путаться в тряпках, лепетать и попискивать. Почтенные толстые дамы прохаживались между малышами: кого-то гладили по головке, кого-то заботливо укрывали, кому-то меняли подгузник, кого-то перекладывали поудобней, а в основном оставляли все как есть. Потом женщины важно уселись и скрипучими голосами затянули колыбельную. Когда негромкая протяжная песня заполнила это огромное «птичье гнездо», малышня повозилась, зазевала и быстро уснула.
— У меня в голове каша — малаша, — пожаловался Мампо.
А потом обвел глазами сонное царство, широко зевнул и решил «присесть на минуточку». Друзья и пальцем не успели пошевелить, как он уже сладко похрапывал в гуще младенцев, накрывшись половичком.
Поразительно скоро залой овладела тишина — если можно назвать тихой комнату, где сопят носиками сотни спящих ребятишек. Тогда старуха, с которой говорила сестра Бомена, поднялась и поманила близнецов за собой.
По пути королева Нум — так ее звали — поведала юным гостям, что на самом деле карапузы не спят во дворце каждую ночь. Обычно сиятельные особы приглядывают за ними только до вечера, но нынче особый день, и родители младенцев задержатся на жатве допоздна. Кестрель нашла весьма странным, что их величества вообще сидят с малышами.
— А зачем же еще мы, по-твоему, нужны? — рассмеялась королева Нум. — Не в поле же нам, старушкам, работать!
В дальнем конце гигантской залы дети увидели несколько дам совсем уж преклонных лет; их величества сидели вокруг очага и почти не моргали пустыми, невидящими глазами. Одна из них казалась и вовсе мертвой, такой дряхлой она была. К ней-то и подвела близнецов гостеприимная леди.
— Не спишь, дорогуша? — отчетливо произнесла Нум и шепотом пояснила: — Она туговата на ухо, наша старая королева.
Последовало долгое молчание. Потом из лиловой щели рта послышался тонкий скрипучий голос:
— Разумеется, не сплю. Который год уже. Вспомнить бы, что это такое — сон.
— Ну да, милая. Тяжело тебе приходится.
— Ты-то что понимаешь?
— Дорогуша, к тебе пришли юные худышки. Позволишь им задать парочку вопросов?
— Не загадки, надеюсь? — брюзгливо прошамкала старуха, даже не взглянув на Бо и Кесс, хотя те стояли прямо перед ней. — Загадки меня утомляют.
— Нет, им нужно другое, — ответила королева Нум. — Могла бы ты кое-что вспомнить?
— А, воспоминания… — Морщинистое лицо скривилось еще сильнее. — Столько всего… — Неожиданно маленькие птичьи глазки уставились на Кестрель, которая находилась ближе других. — Мне ведь целая тысяча лет. Веришь?
— Вообще-то не очень, — призналась девочка.
— Ну и правильно. — Старушка не то закашлялась, не то разразилась сухим смехом. Когда последние звуки утихли, она вновь недовольно поджала губы. — Все, можешь идти.
— Прошу тебя, милая, — вступилась королева помоложе. — Худышки прошли такой долгий путь.
— Тем хуже для них. Лучше бы сидели дома. — Ее величество закрыла глаза и даже зажмурилась из вредности.
— Ничего не поделаешь, — развела руками Нум. — Это теперь надолго.
— А можно, я с ней побеседую? — подал голос Бомен.
— Она уже не ответит.
— Не важно.
Мальчик опустился на пол и прикрыл веки, чтобы лучше сосредоточиться. Немного погодя в голове назойливо загудели, точно злые зимние мухи, мысли старой королевы. Сердито бормочущие голоса, запоздалые сожаления, и над всем этим — невероятная, пронизывающая до мозга костей усталость. Бомен терпеливо проникал сквозь вековые наслоения, все глубже и глубже, пока его разум не наткнулся на пласт чистейшего ужаса, безмолвного и черного, будто самая кромешная ночь. Леденящая бездна разверзлась перед его взором, и мальчик, сам того не ведая, закричал:
— А-а-а! Страшно!
— Что с тобой? — встревожилась Кестрель.
— Она умирает, — промолвил Бомен осипшим голосом. — Это очень близко и очень жутко. Никогда не думал, что смерть — такая…
Внезапно старая королева заговорила не столько для гостей, сколько для самой себя:
— И жить надоело, и туда — боишься.
В этом скрипе несмазанных пружин детям послышалась нотка удивления. Королева открыла глаза и внимательно посмотрела на мальчика.
— Худышка, маленький худышка, — по сморщенным бескровным щекам потекли ручьи слез. — Как же ты забрался в мою душу?
Бомен тоже заплакал — не от грусти, а потому что в этот миг сердца их были едины. Королева подняла трясущиеся руки; мальчик понял, чего от него ждут, и, приблизившись, позволил обнять себя. Мокрые щеки прижались к его лицу. Слезы ребенка и дряхлой, как мир, старухи смешались в один поток.
— Юный воришка, — шептала королева. — Ты украл мое сердце.
Кестрель смотрела на брата с гордостью и восхищением. Вот это да! Хотя порой близнецы понимали друг друга так, словно у них на двоих было одно тело и один разум, но фокусы с проникновением в чужие чувства всякий раз превосходили разумение девочки. За это она еще сильнее любила брата.
— Ну, ладно, ладно, — приговаривала старая королева, прижимая к себе юного гостя. — Что уж теперь плакать…
Ее величество Нум благоговейно вздыхала, глядя на них.
— Ничего не поделаешь. — Почтенная леди ласково погладила мальчика по грязным волосам. — Ничего не поделаешь.
— Пожалуйста, — промолвил Бомен. — Не могли бы вы нам помочь?
— Какой прок от развалины вроде меня, худышка?
— Расскажите о…
Кестрель беззвучно предупредила.
— … о том, кого здесь не называют.
— Ах, вот оно что.
С минуту старушка молча гладила мальчика по голове. Затем послышался ее тихий голос, будто бы долетевший из дальней страны воспоминаний:
— Говорят, он крепко спит и будить его нельзя, ибо… Как, бишь, там дальше? Была ведь причина! Столько лет прошло… погодите! Я знаю!
Глаза ее расширились, словно увидели давно позабытый кошмар.
— Они шагают, губят всякую жизнь и продолжают неудержимо шагать. Не ведая жалости. Не ведая поражений. О небеса, сжальтесь надо мной и позвольте покинуть этот мир прежде, чем они вернутся!
Королева уставилась в темный угол, окаменев от ужаса, точно враг уже явился оттуда.
— Зары, да?
— О, юные худышки! — дрожала старуха. — За долгие годы я вытеснила их из памяти, а нынче… Бабушка рассказывала мне то, что слышала от своей бабушки, а та воочию видела все эти черные ужасы. Последний марш заров — о, горе нам, горе! Лучше смерть, чем пережить подобное!
Тут она так часто и хрипло задышала, что Нум выступила вперед и положила ей руку на плечо.
— Довольно, милая. Передохни.
— Мы знаем, как заставить Поющую башню снова запеть, — вмешалась Кестрель.
— А-а, — протянула старая королева и заметно успокоилась. — Башня… Если б только ее услышать… Тогда бы я ничего не боялась.
Девочка развернула перед ней карту.
— Вот куда нам нужно идти. Правда, мы плохо разбираемся, что к чему.
Ее величество приняла свиток, несколько раз подслеповато изучила его, вздохнула, и взор ее затуманился, обратившись в ушедшие дали.
— Дитя мое, где ты взяла это?
— Император дал…
— Ха! Император! Чей он император, хотела бы я знать!
— Вам что-нибудь понятно?
— Понятно? А как же…
Трясущийся скрюченный палец указал прямую черту на пожелтевшем пергаменте.
— Когда-то здесь пролегал Великий Путь, настоящее чудо! Маленькой девочкой и я побывала там. Тогда вы ни за что не сбились бы с дороги: давным-давно ее указывали великаны…
Костлявая ладонь двинулась дальше.
— Не проглядите мост, потому что другого нет. Только он ведет через… как же оно называлось? Провалиться, ненавижу старость!
— Трещина-Посреди-Земли, — подсказала Кесс.
— Верно! А ты откуда знаешь?
— Мой папа читает на языке древних мантхов.
— Неужели? Должно быть, он еще старше меня. Ведь нас, таких, на свете раз, два — и обчелся. Да-да, видите, вот она, Трещина. Главное — мост не пропустите, он там один…
Голос начал угасать.
— Ты устала, милая, — промолвила королева Нум. — Переведи-ка дух.
— Успею еще наотдыхаться, — пробурчала та.
— А что потом? — спросил мальчик.
— Потом, потом гора… И пламя… И тот, кого не называют вслух. И нужно войти в огонь, а выхода уже не будет…
— Почему? Что с нами сделают?
— То же, что и со всеми, юные худышки. Он украдет ваши любящие сердца.
— У нас нет выбора, — потупилась Кестрель. — Или Поющая башня опять запоет, или зло овладеет миром навеки.
Глаза ее величества распахнулись и подслеповато прищурились на девочку.
— Зло овладеет миром… Это ты верно сказала… Пожалуй… пожалуй, так оно и есть… Нум, отведи худышек на тропы, ведущие к горним землям. Помогай им, чем только сможешь. Пошли за ними вслед нашу горячую любовь. Слышишь меня?
— Да, милая.
Скрип несмазанного железа увял до страдальческого шепота.
— Чему быть, того не миновать, — произнесла напоследок седая как лунь королева.
И задремала хрупким, беспокойным от грозных видений сном.
Ее величество Нум поманила детей и молча вывела их в иные покои дворца, где уже был подан поздний ужин.
— Утро вечера мудренее, — рассудила она.
После еды гостям предложили отдельный угол с мягкими ковриками. Сама же королева опустилась в кресло с высокой спинкой.
— Никогда не сплю в ночь урожая. Сижу вот так и до утра смотрю на малышей. Это умиротворяет мою душу.
Брат и сестра преклонили колени на разбросанных половичках и загадали желания на ночь. Ах, каким неправильным и горьким показался знакомый ритуал без надежных родительских рук и без теплого дыхания крошки Пинпин на лицах! Но лучше что-то, чем ничего, и близнецы тесно прижались лбами, вспоминая родной дом.
Первой заговорила Кестрель — тихонько, дабы не нарушить покоя этих чертогов, наполненных легким детским дыханием.
— Хочу, чтобы мы отыскали голос Поющей башни и поскорее вернулись.
— Хочу, чтобы мама, папа и Пинпин были невредимы, не расстраивались и знали, что скоро мы все увидимся, — отозвался Бомен.
После этого дети свернулись на ковриках, обнимая друг друга.
— Кесс, тебе не страшно? — шепнул мальчик.
— Страшно, — откликнулась сестра. — Зато, что бы там ни случилось, мы будем вместе.
— Все ерунда, главное — вместе, — серьезно кивнул брат. И дети наконец заснули.
Глава 13
Семья Хазов наказана
Аира Хаз не спала с того самого дня, как пропали близнецы. В первую же ночь, оставшись наедине с малышкой в их новой комнате Серого округа, мама, как всегда, уложила дочку, а сама просидела без сна до рассвета — все ждала, не послышится ли робкий стук в дверь. Аира не сомневалась, что дети скрываются где-то в городе и наверняка проберутся к ней под покровом спасительной темноты. Но этого не случилось.
Наутро явились два городовых, один угрюмее другого, задали кучу вопросов, касающихся Бо и Кесс, а затем велели cразу же сообщить властям, если беглецы объявятся. Выходит, их еще не поймали! В сердце матери затеплилась надежда. Ясно, что слежка-то и отпугнула смышленых детей от нового дома. А вот если побродить снаружи… Может быть, Бо и Кестрель увидят маму из своего укрытия и придумают, как подать ей весточку?
Едва появившись на улице с крошкой Пинпин, Аира начала ловить на себе косые взгляды прохожих. Новых жильцов обходили стороной и только в спину им недобро ухмылялись. Неподалеку располагалась пекарня, и мама решила купить кукурузных лепешек на завтрак. Жена пекаря уставилась на посетительницу в той же бесстыдной, не сулившей ничего хорошего манере и ядовито заметила, вручая товар:
— В Оранжевом-то, поди, такое и в рот не берут.
— Почему вы так говорите? — удивилась Аира.
— Ах, все у них там тортики да крем-брюле, — усмехнулась язвительная собеседница, откидывая засаленную челку. — А вот извольте, как мы: небось, несладко?
Между тем у входа шипела и озабоченно квохтала небольшая толпа унылого серого цвета. Навстречу Аире выступила, подбоченясь, самая бойкая и сердитая соседка.
— Нечего тут из себя строить! Если нам, простым людям, серый хорош, то и вы уж как-нибудь утретесь!
Лишь теперь Аира Хаз обратила внимание на свою одежду цвета мандаринов. Ну да, конечно, с этим переездом и треволнениями разве упомнишь каждую мелочь?
Из толпы проорали:
— Про ваше возмутительное поведение уже доложено! Пусть накажут, и поделом!
— Я просто забыла, — растерялась правнучка пророка.
— Ах, она забыла! Думает, она еще в Оранжевом!
— Чем ты лучше прочих, дорогуша? Наши детки не бегают по улицам, точно крысы!
Пинпин тоненько захныкала. Взгляд госпожи Хаз метался по лицам: на всех лежала одна и та же печать ненависти.
— Да я и не считаю себя лучше вас. Я только одинокая женщина, и мне нелегко.
По сути, это была мольба о снисхождении, но произнесенная таким ровным голосом, что лишь подлила масла в огонь.
— А чья вина? — выкрикнула госпожа Моль, соседка с нижнего этажа. — Благоверному твоему, видно, работать не хотелось! Ничего в этой жизни задарма не получишь!
«О, пропащий народ». Аира прикусила губу, подхватила расплакавшуюся малышку и молча тронулась в обратный путь. Бесчисленные ступени, сумрачный коридор, двадцать девятый блок Серого округа, комната номер триста восемнадцать — теперь это новый дом семьи Хазов.
Супруга Анно сумела удержаться от хлестких слов, однако внутри у нее все кипело. Мало ей отчаянной тоски по мужу и страха за пропавших детей, теперь еще и эта слепая нетерпимость!
Защелкнув замок, внучка пророка рухнула на кровать, занимавшую чуть ли не половину комнаты, и уставилась в окошко. Унылые здания из бетона. Некрашеные цементные стены. Сизая занавеска и сизая дверь… Как ужасно. Утешительную пестроту создавали только рыжие одежды да родное полосатое покрывало.
— Любимые мои, — горько сказала женщина в пустоту. — Когда же вы вернетесь домой? Пожалуйста, возвращайтесь…
Примерно в это же самое время Анно и еще сорок один кандидат покорно сидели за партами в огромном зале и слушали ректора Пиллиша.
— Моя единственная цель — помочь вам, — нудно бубнил он, как человек, которому многократно приходится разжевывать прописные истины. — Все вы провалили последний Великий экзамен. Подвели себя, своих родных, а теперь, конечно, горько сожалеете. И вот мы собрались здесь: вы — чтобы наверстать упущенное, и я — чтобы вас поддержать. Но в первую очередь вы сами должны этому поспособствовать. Надейтесь на себя, ибо исправить ваше прискорбное положение может одно — упорный труд.
Преподаватель резко хлопнул в ладоши, подчеркивая важность сказанного, и повторил:
— Упорный труд!
Затем опустил на стол четыре тома в скучных коричневых переплетах.
— Великий экзамен не так уж и страшен. Вопросы охватывают самый обширный круг знаний. Природные данные — это еще не все. Усердно трудитесь и непременно пожнете плоды.
Он поднял по очереди каждый том и потряс ими в воздухе:
— Расчеты. Грамматика. Основы науки. Основы искусства. Все необходимое для Великого экзамена вы найдете здесь. Читайте. Запоминайте. Повторяйте. Больше ничего и не требуется. Читаем. Запоминаем. Повторяем.
Анно Хаз не слышал ни единого слова. Его целиком занимали страхи за близнецов. На утренней перемене он вышел побродить по круглому, огороженному высокими стенами двору, успокоиться и привести в порядок мысли. С тех пор как Анно покинул дом, от родных не пришло ни весточки. О чем это говорило? Должно быть, Кестрель еще не обнаружена и прячется где-то в городе. А если так, ее поимка — вопрос времени, ведь из Араманта девочке не выбраться.
Мучительные мысли неустанно бродили по замкнутому кругу, повторяя тревожные шаги опального отца семейства.
Вдруг до него долетели приглушенные рыдания. Анно остановился. Один из кандидатов, невысокий человечек с редеющими седыми волосами, уткнулся лицом в стену и плакал.
— В чем дело?
— Так, ничего… — Мужчина провел ладонью по глазам. — На меня иногда накатывает.
— Неужто из-за экзамена? Человечек молча кивнул.
— Я же старался. А вот как сяду за парту — все, что выучил, из головы вон.
Кандидата звали Мико Мимилит, он работал ткачом и, по его словам, преуспевал в своем ремесле. Однако Великий экзамен по-прежнему оставался для него ежегодным кошмаром. Семья Мико проживала в Коричневом округе и уже не мечтала перебраться в места получше.
— Через пару месяцев мне стукнет сорок семь, — изливал душу бедолага. — Двадцать пять раз я сдавал Великий экзамен, и всегда одно и то же.
— Но хоть что-нибудь ты знаешь?
— Могу считать, когда не слишком волнуюсь. Вот и все.
— Счастливчик, — подал голос моложавый светловолосый мужчина, стоявший рядом. — Я и того не умею. Разве про бабочек порассказал бы…
— Лучше про облака, — вмешался третий кандидат.
— Я наизусть помню всех бабочек, порхавших когда-либо в Араманте, — серьезно промолвил белокурый. — Даже тех, которых не видели уже лет тридцать.
— Спросите у меня про облака, что угодно спросите, — не унимался третий. — Задайте любую температуру воздуха, силу и направление ветра, так я вам скажу, когда и где пройдут дожди.
— А я вот, например, обожаю ткани, — горячился Мико, всплескивая изящными ручками. — Нежный хлопок, прохладный лен, теплый шерстяной твид… завяжите мне глаза, дайте потрогать лоскут лишь кончиком левого мизинца — и я назову не только сорт материи, но и место, где она была соткана.
Анно изумленно смотрел на спорщиков, еще недавно совсем подавленных и безвольных, видел, как исчезает с их глаз тусклая пелена, уступая место мечтательному блеску, как вздергиваются гордо их вялые подбородки, как мужчины в запальчивости наседают друг на друга.
— Вот кабы каждого спрашивали то, в чем он дока, — вздохнул незадачливый любитель облаков. — Красота, да и только!
Однако он не успел развить свою мысль; воздух прорезал окрик Пиллиша:
— Кандидат Хаз! Срочно явиться в кабинет ректора.
Анно постучался и вошел в строгую комнату, стены которой скрывались за книжными полками. Пиллиш вел беседу не с кем-нибудь, а с Главным экзаменатором.
— А вот и он, — произнес ректор. — Мне удалиться?
— Нет необходимости, — возразил Мэсло Инч. И с холодной улыбкой обратился к вошедшему. — Что же, старый приятель. Ненавижу отрывать обучаемых от их занятий, однако тебе, без сомнения, интересно, что стало с твоими детьми.
Сердце Анно забилось с удвоенной силой.
— Порадовать не могу. Вчера пополудни люди видели, как они спускались в соляные пещеры. С тех самых пор близнецы точно в воду канули. Боюсь, уповать на то, что они еще живы, бессмысленно.
Наутро явились два городовых, один угрюмее другого, задали кучу вопросов, касающихся Бо и Кесс, а затем велели cразу же сообщить властям, если беглецы объявятся. Выходит, их еще не поймали! В сердце матери затеплилась надежда. Ясно, что слежка-то и отпугнула смышленых детей от нового дома. А вот если побродить снаружи… Может быть, Бо и Кестрель увидят маму из своего укрытия и придумают, как подать ей весточку?
Едва появившись на улице с крошкой Пинпин, Аира начала ловить на себе косые взгляды прохожих. Новых жильцов обходили стороной и только в спину им недобро ухмылялись. Неподалеку располагалась пекарня, и мама решила купить кукурузных лепешек на завтрак. Жена пекаря уставилась на посетительницу в той же бесстыдной, не сулившей ничего хорошего манере и ядовито заметила, вручая товар:
— В Оранжевом-то, поди, такое и в рот не берут.
— Почему вы так говорите? — удивилась Аира.
— Ах, все у них там тортики да крем-брюле, — усмехнулась язвительная собеседница, откидывая засаленную челку. — А вот извольте, как мы: небось, несладко?
Между тем у входа шипела и озабоченно квохтала небольшая толпа унылого серого цвета. Навстречу Аире выступила, подбоченясь, самая бойкая и сердитая соседка.
— Нечего тут из себя строить! Если нам, простым людям, серый хорош, то и вы уж как-нибудь утретесь!
Лишь теперь Аира Хаз обратила внимание на свою одежду цвета мандаринов. Ну да, конечно, с этим переездом и треволнениями разве упомнишь каждую мелочь?
Из толпы проорали:
— Про ваше возмутительное поведение уже доложено! Пусть накажут, и поделом!
— Я просто забыла, — растерялась правнучка пророка.
— Ах, она забыла! Думает, она еще в Оранжевом!
— Чем ты лучше прочих, дорогуша? Наши детки не бегают по улицам, точно крысы!
Пинпин тоненько захныкала. Взгляд госпожи Хаз метался по лицам: на всех лежала одна и та же печать ненависти.
— Да я и не считаю себя лучше вас. Я только одинокая женщина, и мне нелегко.
По сути, это была мольба о снисхождении, но произнесенная таким ровным голосом, что лишь подлила масла в огонь.
— А чья вина? — выкрикнула госпожа Моль, соседка с нижнего этажа. — Благоверному твоему, видно, работать не хотелось! Ничего в этой жизни задарма не получишь!
«О, пропащий народ». Аира прикусила губу, подхватила расплакавшуюся малышку и молча тронулась в обратный путь. Бесчисленные ступени, сумрачный коридор, двадцать девятый блок Серого округа, комната номер триста восемнадцать — теперь это новый дом семьи Хазов.
Супруга Анно сумела удержаться от хлестких слов, однако внутри у нее все кипело. Мало ей отчаянной тоски по мужу и страха за пропавших детей, теперь еще и эта слепая нетерпимость!
Защелкнув замок, внучка пророка рухнула на кровать, занимавшую чуть ли не половину комнаты, и уставилась в окошко. Унылые здания из бетона. Некрашеные цементные стены. Сизая занавеска и сизая дверь… Как ужасно. Утешительную пестроту создавали только рыжие одежды да родное полосатое покрывало.
— Любимые мои, — горько сказала женщина в пустоту. — Когда же вы вернетесь домой? Пожалуйста, возвращайтесь…
Примерно в это же самое время Анно и еще сорок один кандидат покорно сидели за партами в огромном зале и слушали ректора Пиллиша.
— Моя единственная цель — помочь вам, — нудно бубнил он, как человек, которому многократно приходится разжевывать прописные истины. — Все вы провалили последний Великий экзамен. Подвели себя, своих родных, а теперь, конечно, горько сожалеете. И вот мы собрались здесь: вы — чтобы наверстать упущенное, и я — чтобы вас поддержать. Но в первую очередь вы сами должны этому поспособствовать. Надейтесь на себя, ибо исправить ваше прискорбное положение может одно — упорный труд.
Преподаватель резко хлопнул в ладоши, подчеркивая важность сказанного, и повторил:
— Упорный труд!
Затем опустил на стол четыре тома в скучных коричневых переплетах.
— Великий экзамен не так уж и страшен. Вопросы охватывают самый обширный круг знаний. Природные данные — это еще не все. Усердно трудитесь и непременно пожнете плоды.
Он поднял по очереди каждый том и потряс ими в воздухе:
— Расчеты. Грамматика. Основы науки. Основы искусства. Все необходимое для Великого экзамена вы найдете здесь. Читайте. Запоминайте. Повторяйте. Больше ничего и не требуется. Читаем. Запоминаем. Повторяем.
Анно Хаз не слышал ни единого слова. Его целиком занимали страхи за близнецов. На утренней перемене он вышел побродить по круглому, огороженному высокими стенами двору, успокоиться и привести в порядок мысли. С тех пор как Анно покинул дом, от родных не пришло ни весточки. О чем это говорило? Должно быть, Кестрель еще не обнаружена и прячется где-то в городе. А если так, ее поимка — вопрос времени, ведь из Араманта девочке не выбраться.
Мучительные мысли неустанно бродили по замкнутому кругу, повторяя тревожные шаги опального отца семейства.
Вдруг до него долетели приглушенные рыдания. Анно остановился. Один из кандидатов, невысокий человечек с редеющими седыми волосами, уткнулся лицом в стену и плакал.
— В чем дело?
— Так, ничего… — Мужчина провел ладонью по глазам. — На меня иногда накатывает.
— Неужто из-за экзамена? Человечек молча кивнул.
— Я же старался. А вот как сяду за парту — все, что выучил, из головы вон.
Кандидата звали Мико Мимилит, он работал ткачом и, по его словам, преуспевал в своем ремесле. Однако Великий экзамен по-прежнему оставался для него ежегодным кошмаром. Семья Мико проживала в Коричневом округе и уже не мечтала перебраться в места получше.
— Через пару месяцев мне стукнет сорок семь, — изливал душу бедолага. — Двадцать пять раз я сдавал Великий экзамен, и всегда одно и то же.
— Но хоть что-нибудь ты знаешь?
— Могу считать, когда не слишком волнуюсь. Вот и все.
— Счастливчик, — подал голос моложавый светловолосый мужчина, стоявший рядом. — Я и того не умею. Разве про бабочек порассказал бы…
— Лучше про облака, — вмешался третий кандидат.
— Я наизусть помню всех бабочек, порхавших когда-либо в Араманте, — серьезно промолвил белокурый. — Даже тех, которых не видели уже лет тридцать.
— Спросите у меня про облака, что угодно спросите, — не унимался третий. — Задайте любую температуру воздуха, силу и направление ветра, так я вам скажу, когда и где пройдут дожди.
— А я вот, например, обожаю ткани, — горячился Мико, всплескивая изящными ручками. — Нежный хлопок, прохладный лен, теплый шерстяной твид… завяжите мне глаза, дайте потрогать лоскут лишь кончиком левого мизинца — и я назову не только сорт материи, но и место, где она была соткана.
Анно изумленно смотрел на спорщиков, еще недавно совсем подавленных и безвольных, видел, как исчезает с их глаз тусклая пелена, уступая место мечтательному блеску, как вздергиваются гордо их вялые подбородки, как мужчины в запальчивости наседают друг на друга.
— Вот кабы каждого спрашивали то, в чем он дока, — вздохнул незадачливый любитель облаков. — Красота, да и только!
Однако он не успел развить свою мысль; воздух прорезал окрик Пиллиша:
— Кандидат Хаз! Срочно явиться в кабинет ректора.
Анно постучался и вошел в строгую комнату, стены которой скрывались за книжными полками. Пиллиш вел беседу не с кем-нибудь, а с Главным экзаменатором.
— А вот и он, — произнес ректор. — Мне удалиться?
— Нет необходимости, — возразил Мэсло Инч. И с холодной улыбкой обратился к вошедшему. — Что же, старый приятель. Ненавижу отрывать обучаемых от их занятий, однако тебе, без сомнения, интересно, что стало с твоими детьми.
Сердце Анно забилось с удвоенной силой.
— Порадовать не могу. Вчера пополудни люди видели, как они спускались в соляные пещеры. С тех самых пор близнецы точно в воду канули. Боюсь, уповать на то, что они еще живы, бессмысленно.