" Здесь ты ничего не можешь. Здесь ты должен будешь то, что тебе
скажут, делать, " проронил фразу все тот же надломленный бас. " Ты хоть
представляешь, где ты находишься, дружбан?
" Смутно. А по тому, что заметил, то в "Отделении милиции No 6".
" Хоть ты и красавчик, но ты и грач " простая душа. Ты находишься в
камере смертников. Здесь никто никогда не увидит друг друга, и никто никогда
не выйдет отсюда. Отсюда выносят вперед ногами, потому что стреляют здесь
же. На месте.
" Какое же они имеют право?
" Право большинства.
" Ты имеешь в виду суд и прочие ему подобные учреждения?
" Красавчик, я так понимаю, что ты недавно не только в этой дыре, но и
впервые на этом острове. Поэтому попытаюсь тебе хоть что-то объяснить. Меня,
понимаешь ты, толкнула сюда несчастливая судьба. Жил я себе одиноко, никого
не трогал, жил не в городе, а близ него. Ходил в город только
затовариваться: ну, там солью, хлебушком и все, не более, ну разве что иной
раз и спички с водярой прихватишь. Шел я как-то раз по этому делу к
магазину, пристроился в очередь к мужику. Стою. Очередь не двигается. А
мужики и бабы стоят, как неживые. Кричу им: чего не двигаетесь-то?! Молчок.
Я взял " дурак " и прошел далее к двери, а потом и в магазин зашел. И увидел
вопиющий факт: наша продавщица в обнимку с генералом танцуют полонез, а
дружбаны-посетители им наигрывают его на губах, таких же толстых, как у
самого генерала. Ну я ради шутки тоже присоединился, значит. И дуду. Во-от.
" И что же дальше? " полюбопытствовал я.
" А дальше, этот генерал и говорит: господа-трудящиеся, бомжи-одиночки,
алкоголики-бездельники и прочая иная сволочь, присутствующая здесь и стоящая
там, за пределами магазина! Объявляю вам, что гражданка продавщица по нашим
данным сильно проворовалась и ее предстоит ликвидировать, ибо вы ныне не
получите ни хлеба, ни мяса, ни прочих продуктов, необходимых для вашей
жизнедеятельности. Что тут началось! Все готовы были разорвать ее на части "
запыхавшуюся от полонеза. А я-то эту Мананну знал. Я с ней любился десять
лет назад. Заскочила она к нам в края с каким-то вертихвостом, пожили, потом
он ее бросил, ну она и пошла, куда можно было, " в магазин, хотя, конечно,
место опасное: товар, проверки на дорогах и прочий контроль. Вот я ее и
приголубил, Мананну-то. А генерал не унимается и продолжает: все вы должны с
ней сделать то, что она сделала со своими продуктами. Вы должны подвергнуть
ее съедению. Кто за? - спрашивает. Мужики и бабы и онемели. Ведь я как раз в
этот момент и попал. Расталкиваю их, кричу, что дело-то небывалое, не было
такого в мировой еще практике, чтобы продавщицу подвергать съедению. Меня не
слушают. А я присматриваюсь и вижу у иных слюни-то текут. Бросился я тогда
на генерала и откусил ему нос.
" Чего же у него было откусывать? У него ведь его почти нет.
" А тогда был и весьма существенный, дружбан. Это он после
косметической операции таким стал: курносым.
" Как смерть? " продолжил я шутя.
" Не понимаю, " проскрипел бас. " Не понимаю, дружбан. Короче, сожрали
ее за милую душу и разошлись. А меня сюда вот. И тоже жрут. По частям.
" Ты не бредишь?
" Да я наполовину обглодан. Но умирать не дают. У нас на острове " это
не составляет труда. Генерал " большой ученый. И тебя, видимо, тоже начнут
покусывать.
Я пытался по прошествии времени приглядеться к темноте, но напрасно "
она оставалась такой же насыщенной и непроглядной. Ни фотона света. Мой
собеседник, как бы догадался, что я хочу и сказал :
" Не напрягай глаза. Я уже здесь второй год и ни хрена не вижу. Даже
того, кто от меня откусывает куски мяса.
" И тебе даже не больно?
" Нас с тобой сначала будут подмораживать все сильнее и сильнее, пока
не окоченеем, потом нечто ползущее подберется к нашим телам и начнет рвать
ноги, руки, а головы " это последнее. Мы с тобой даже не будем видеть, а
только чувствовать, что на нас еще висит из тела.
" Это бред!
" Это остров! " произнес бас.
" И когда же эта мука начнется?
" Сон разума рождает чудовищ. Неужели ты до сих пор еще не
почувствовал, что твой мозг уже начал откусывать от тебя части твоего тела?
Неужели ты, красавчик, настолько невосприимчив к слову, которым я тебя уже
начал мучить, а ты все ждешь еще более реального продолжения.
Я устыдился неизвестного мне существа, рассказавшего нечто
невообразимое и упрекнувшего меня в восприятии эстетического воздействия
словом. Неужели я так огрубел, так опустошился душой, что физический мир
стал для меня более важен, чем мир галлюцинаций. И, когда мир физический
перетекает в мир галлюцинаторный, я больше пугаюсь первого, нежели
последующего. Какая глупость! Какое убожество! Но какой странный этот
незнакомец.
" Я не знаю, как тебя назвать, но назову Лапой?
" Ты угадал. Это моя кличка.
" Твои размышления о слове не соответствуют твоему, как бы это сказать,
обозначенному умственному уровню. Ты выдаешь себя за другого?
" Вот так всегда с интеллигентами. Ввернешь им какую-нибудь хреновину "
они готовы уже строить воздушные замки.
" Я не о том, Лапа. Ты ведь тоже не знаешь кто я. Я " Бог. Меня избрали
им мои фантомы, один из которых Платон, ну, милиционер, который и привел
меня к генералу, вдруг превратился в крепкое физическое реальное существо и
вышел из-под моего повиновения. И именно на этом острове. Видимо, эта земля
обладает свойством метафизические измышления превращать в грубую физику?
" Я это знаю. Я сам оказался в этой ловушке. Когда я пришел сюда одним
из первых, а привела меня на эту землю, как я говорил, несчастливая судьба,
то я привел с собой в мозгу и генерала, и прочую шушеру, которую ты не видел
еще. Они воплотились в реальные лица. Я бежал, как и ты, из мира и попал в
мир своих собственных страхов и грез. Они меня пожирают. Но если тебя твои
фантомы объявили богом, то тебя ждет нечто пострашнее, поритуальнее.
" А тебя не соблазняла Лиза?
" Ты все еще не догадался, что это та же " Мананна!
" А кто же тогда Терентий Щуга и его Аграфена?
" Ты, Скалигер, не валяй дурака. Я тебя заприметил еще в том кабаке,
когда ты со стариканом каким-то винцо попивал и язык официанту оторвал. Я
подумал, вот крутой парень. А ты " Бог, да кто такие другие...
Я растерялся. Кто же это мог быть со мной в камере? Кто этот
соглядатай, который также видел мои перемещения в другом мире? Я терялся в
догадках. Неужели шутки генерала?
" Не шевели мозгами. Все равно меня не вспомнишь. Я тебе говорил о
своей несчастливой судьбе. Ты со стариком о своих родителях говорил... У
меня тоже, что-то близкое произошло. Устал я от мира. Бросил все: квартиру,
любовниц, машину, дело, здесь еле от своих коммерческих братьев отвертелся.
Нарядился бомжем и двинулся в сторону леса. Шел черт знает сколько. Где
кусок хлеба раздобуду, где одной водой желудок размочу. Так и шел. Сил уже
не было. Упал где-то у дороги. Видно, от голода и усталости сознание
потерял. Очнулся, как в раю: на свежей постели, умытый, причесанный и
смотрит на меня женщина и такая милая и ласковая, такая душевная, что,
знаешь, заплакал, как в детстве
" Что, милый, приключилось с тобой? " спрашивает. А я плачу и ничего не
могу ответить. " Да, говорит, заболела твоя душа. Отдохни. Полежи. Забудь
обо всем. Я тебя не брошу. Ты мой " любимый. Ждала я тебя долго и дождалась.
Сказала это и вышла из избы. И пропала. Жду я день, другой, месяц, год,
а ее нет и нет. И уйти с места боюсь, а вдруг придет, а меня нет. А на душе
" как камней навалили. За всю свою жизнь я не встречал такой ласки.
Родителей я своих не помню. Детдомовский. В армии не до сентиментальностей,
да и были-то одни бляди. А здесь " свет небесный душу озарил. Пойду, думаю,
поищу. Вдруг что приключилось! Дорогами, тропами, буераками, пока не набрел
на избу Мананны. Она уже одна жила. Я к ней с расспросами. А она меня вывела
на задворки и говорит: "Знаю, кого ты ищешь. Ищешь ты меня. Я та, которая
приютила тебя, а потом исчезла."
" А кто же твои, ну этот Терентий и Аграфена?
" А это мои родители. Не могла я их оставить. Вот к ним и устремилась.
Думала, обернусь и к тебе поспею. А ты сам меня нашел, милый. И кинулась в
объятия. Чего уж было " не вспомню. Но помню, что втолкнули меня сюда, в это
логовище и глодают по частям.
" Что ж, Лапа, ты обманут был своей мечтой. И терпишь за это муки. А я?
Я, живший вне вашего того мира, не участвовавший в нем и ничего в нем не
имевший, разве что моих родителей, которых забрала смерть и свела меня с
ума. Я, как гонимый ветром странник, по разным пределам и среди разных
сопутствующих мне фантомов, за что я оказался в этом логовище и должен
страдать. Я " Бог.
" За что? За богохульство!
" Ты слишком прост в своем заключении. Я не ищу поклонения среди
других, я не даю жизнь другим и не отнимаю ее, но я создаю свои сущности,
которые почему-то именно здесь становятся страшными реальностями. Недаром
меня предупреждал Омар Ограмович, что здесь я могу погибнуть.
Мой сосед молчал. Он тихо постанывал и звал Мананну. Его мечта
оставалась мечтой: будь она Лизой ли, Мананной ли, все равно. Я ощутил
наступление холода. Руки стали деревенеть, ноги почти уже не чувствовались.
" Начинается... " брезгливо сказал Лапа.
Я с ужасом и нетерпением ждал неведомого. Но страх и тоска исчезли из
моего сердца. Лапа своим рассказом многое объяснил мне. Все, находящиеся на
этом острове, обмануты своими иллюзиями, мечтой и прочей фантасмагорией. Это
не физические особи, а материализованные мечтания и желания. О, этот
странный остров! А если попытаться измышлять здесь, создавая фантомы именно
на этом острове? Может быть, что-нибудь удастся изменить в своей судьбе?
Высокий молотильщик зерна Жакино и коренастый сапожник Пьер бродили в
поисках хлеба насущного по Монтобрану и с горечью и тоской вспоминали своего
друга лекаря Бордони, который в горячечном пылу назвался неким Скалигером и
завел веселенький, как им казалось, роман с вдовушкой Николь.
" Говорил я тебе, олух, " обращался Жакино к Пьеру, " что нельзя их до
официальной свадьбы оставлять вдвоем. А теперь поди-ка сыщи их!
" Ох, верно, " вздыхал Пьер и смотрел подобострастно на высокого и
злого Жакино.
" Что будем делать?
" Вспомни лучше, как постарели мы и они, как ноги Николь стали
лиловыми, как две рачьи клешни, как она выгнала нас. Было такое?
" Да, " утвердительно мотнул головой Жакино.
" Мы с тобой должны пуститься следом за нашим другом его же путем.
" Не понимаю, друг Пьер.
" Надо выпить крови старика Жана Понтале. Этого брадобрея.
" Ну что ж, пошли к цирюльнику.
У ворот, как и прежде, их встретил лай целой своры собак. И после
недолгого отсутствия явился не слуга, а сам старик Понтале.
" Чего желаете, бездельники и хулиганы?
" Желаем узнать, где наш друг с твоей девкой с красными ногами и
желаем, если их нет в твоем доме, отправиться вслед за ними.
Ворота распахнулись, и они увидели перед собой крепкого и веселого Жана
Понтале с бритвой в руках.
Но гости не испугались. "Мы все твои проделки знаем, " начал было Пьер.
" Нам надо к другу нашему " лекарю Бордони!".
Бодрый старик улыбнулся, взял две дубовые кружки, разрезал себе вену и
нацедил им по полной " своей черной крови.
" Пейте ! " сказал он несколько ошалевшим гостям.
Что случилось с ними после того, как они опрокинули с опаской две
кружки крови цирюльника, они и представить не могли, но оказались на
Тверском бульваре, под вечер, где прогуливалась толпа незнакомых им людей в
странных одеждах, со странно звучащей музыкой из рук. Пьер и Жакино тоже
устроились на скамейке и стали осматриваться.
" Во, парни классные, ништяк, " казали две юных подружки, остановившись
напротив них и рассматривая их в упор.
" Вы, че, иностранцы?
Жакино крякнул и ответил на чистом русском языке:
" Нет, киска, мы, как говорится, "новые русские", вот вышли из банка
подышать и повалять дурака.
" Да-да, " тут же сориентировался Пьер и закинул нога за ногу.
" Ой, как хорошо, " воодушевились девочки. " А то мы без клиентов. В
ресторане не попрыгаешь, там отстегивать надо Кондеру. А по улицам одни
чурки шныряют нищие. Можно с вами повалять дурака?
" Как вас зовут " для начала? " спросил расхрабрившийся Пьер.
" Фора и Анела, " ответила за двоих длинноногая красивая девушка с
каштановыми волосами.
" Жакино, " шепнул Пьер, " я хочу быть именно с Анелой.
" Дурак ты, еще не известно, чем кончится. Что они к нам просто так
подошли что ли? Ладно.
Девочки порхнули на скамейку и тут же закурили сигаретки с каким-то
дурманящим дымком.
Жакино недовольно повел крупным носом.
" Не нравится? " обиженно спросила Фора, которая примостилась с Жакино.
" Да нет, просто не пробовал никогда такого дыму, " неуклюже ответил
Жакино.
" Тогда зачем дело стало? А? " встряхнулась Фора и сунула папироску в
рот Жакино, который чуть было не поперхнулся, затягиваясь сладковатым дымом.
Не отстал от Жакино и Пьер и через некоторое время они чувствовали себя
крутыми красавцами, которым море по колено.
-- Эй, мент засраный, ты че ходишь туда и обратно? - пристал к
милиционеру высокорослый детина Жакино.
Платон подозрительно посмотрел на загулявшего бугая, скромно и молча
отошел подальше от них и спрятался за дерево.
- Да ты почище Кондера будешь, - сказала Анела, оторвавшись от
прилипчивого Пьера. - Пойдемте-ка к нам, у нас всего навалом: и дурноты, и
выпивки, и постелей. Как, согласны?
- Только как с деньгами? - сурово спросила Фора.
Жакино самодовольно и вызывающе похлопал себя по карману вельветовых
штанов.
- И за карманами кое-что есть! - громко захохотал он.
Они встали и направились в сторону Гоголевского бульвара. За ними
следом, перебегая от дерева к дереву, перемещался Платон.
Домик был неказистый, но крепкий. Ворот никаких, собак тоже. На третьем
этаже Фора чем-то щелкнула и зажегся свет. Прошли в комнату - и ,в самом
деле, желтые диваны, стол, заставленный питьем и закуской.
- Сыто живете, - задорно вскричал Пьер, наливая себе фужер шампанского.
- За вас, девушки!
- Пора приступать к делу, - шепнула Фора Анеле. И та молча и согласно
кивнула головой.
- Мальчики, - ласково продолжала Фора, - надо всем раздеться, чтобы
между нами ничего лишнего не было, или кайф весь поломаем.
- Не понимаю, зачем ломать кайф? - недоуменно сказал Жакино и начал
стягивать с себя одежду. За ним поспешил сделать то же самое и Пьер.
Голые французы пятисотлетней давности стояли перед двумя русскими
девушками, которые любили Скалигера и потеряли его, как им казалось, навеки.
Жизнь их стала проходить только так: в поисках клиентов и в слабой надежде
на то, что когда-нибудь они испытают то же, что испытали со Скалигером. По
не известно каким причинам, но им обеим казалось, что эти два парня из
Франции чем-то были близки к пропавшему Скалигеру. Что-то неуловимое
притягивало к их, собственно, весьма посредственным физиономиям.
Только они приблизились друг к другу, в дверь постучали и довольно
нагло.
- Не открывай, - сказала Фора Жакино, который пошел было голым
навстречу звонку.
- Почему нельзя? Ведь это ваши комнаты?
- Ну хотя бы штаны надень, - горько сказала Анела, разглядевшая нечто
меж ног высокорослого Жакино и надеявшаяся на приличный с его стороны жест.
На пороге стояли Платон и Кондер.
- Эй, вы, пидорасы, а ну вываливайте отсюда! Мы сами здесь разберемся,
что к чему! - зычно крикнул он в лицо опешившему Жакино.
-Да-да, и не вздумайте бежать в окно, хотя его и нет, - скромно добавил
Платон.
- Неужели ничего не получится? - вновь шепнула Фора подошедшей к ней
Анеле.
Молотильщик зерна Жакино обхватил голову Кондера двумя ладонями так,
что она треснула, как орех, а шустрый и коротконогий Пьер в это момент ловко
выбил пистолет из рук Платона и выстрелил ему в задницу. Платон потерял
сознание и упал животом на пол, а из задницы тем временем булькала кровь.
- Надо ее чем-то заткнуть, - сказал Пьер и сдернул со стола желтую
скатерть и прикрыл ею Платона.
- Посмотрите-ка! -позвала всех Фора к столу. - Видите, рукой Скалигера
написано: "Идите все ко мне, в Россию-остров. Ко мне, мои фантомы и друзья".
- Так кто же из нас фантом, а кто друг? - спросил Жакино и посмотрел на
Пьера. - Наверно, мы, ведь мы из пятнадцатого века. А вы в каком?
- Мы, - задумавшись, ответила Фора, - вообще вне любого века, но знаем,
что такое Россия-остров. Это страшная страна. Вне ее -сходишь с ума, внутри
ее - претерпеваешь страшные мучения. И выбора нет. Такого выбора не было и у
Скалигера, или по-вашему, Бордони. Я никогда не понимала Юлия, - продолжала
говорить страстно и увлеченно Фора, - я думала, что он бредит, оставаясь
наедине с самим собой, то теперь я многое осознала: не там родина, где
сердце и плоть, а там, где ум и безумие. Вот его безумие постоянно находится
на острове-Россия. Там его должны окружать созданные им фантомы, которые
стали вдруг страшными реальностями.
- Вы готовы помочь мне в борьбе с ними?
Жакино и Пьер замялись. Они не думали, что спустя пятьсот лет им
придется иметь дело с каким-то Скалигером, да еще с его врагами, суть
которых была им неясна и чужда.
- Девочка! Ты все время очень много говоришь, а подошла к нам и привела
нас к себе вместе с подругой с одной целью - порезвиться. Если этого не
получается, то мы уходим. Нам и случившихся приключений хватает.
- Надо кончать с этими наполеонами, - резко высказалась Анела и нажала
кнопку, которая скрывалась за портьерой. Место, где стояли Пьер и Жакино,
распахнулось и они рухнули в подвал с криком и проклятьями.
- Вы правильно поступили с этими образинами, - послышался голос. Фора и
Анела обернулись на дверь. В ней стояла Николь и улыбалась.
- Вы ищите Скалигера, а я ищу Бордони. Их разделяют века, но это не
имеет никакого значения. Скалигер и Бордони - одно лицо. Только Скалигер -
безумно болен. Я знаю это, и своей болезнью он заразил вас всех. Вы не
понимаете - кто вы! Я - фантом, я произведение Жана Понтале. Я спасла
Скалигера и выпустила его к вам. Но не учла его богатого воображения: его
фантазии заменили ему реальность.
- У тебя лиловые ноги, сука, - разозлилась Фора. - И не тебе нас учить:
что мы понимаем, а что нет. Да, мы живем в мире болезненных фантасмагорий,
мы порой не ощущаем, где заканчивается "Я" и где начинается "МЫ". Но я, по
крайней мере, знаю, что такое любовь.
- И я тоже знаю, - откликнулась задумчивая Анела.
- Девочки, вы еще глупенькие, и не можете оценить то, что я вам сейчас
говорю. Вами владеет страсть, а Скалигером, я повторяю, овладело безумие, и
только мы его сможем спасти, или его всю жизнь будут преследовать кошмары.
- Но разве ты не кошмар? - спросила Фора. - Ты, с лиловыми ногами, да
еще из пятнадцатого века! Это что? "Спокойной ночи, малыши"?
- Мир не так сложен, как ты полагаешь. И ты можешь оказаться в
пятнадцатом и двадцать пятом веке, если я захочу. Но захочешь ли ты? Ведь
там не будет безумия Скалигера. Да вот вам Алексей Федорович все объяснит.
Он, кстати, из вашего времени.
Скромный старичок в шапочке на круглой голове, подслеповатый, вошел в
комнату, где разыгрывались плотские и интеллектуальные побоища. Он сел на
кресло, осторожно пододвинутое ему Николь, и начал говорить: "Семантика
жизни такова, что ее силлогизмы никогда не смогут быть вскрыты ни в будущем,
ни в прошлом. Все уходит со временем: речь, мысль, дефиниции, остается в
ушах мелькнувший звук, который тоже держится всего лишь какое-то мгновение.
Мы живем в обреченном времени. Нам говорят, но мы не слышим. Нам говорят,
что скоро конец, что не надо торопиться к этому концу, но мы постоянно и
настойчиво жаждем дойти во всем до сути. А это - гибельный и
античеловеческий процесс. Все, на что способна голова человека, - это
запомнить и воспроизвести. Мозг - ленив и не любит творить, он любит
повторять. Поэтому все повторяют друг друга. Христос повторяет Будду, его
повторяет Мухаммед и так далее. Первое слово было за безумием. Его-то и
сказал именно Скалигер. А подобное слово может быть приложимо только к
определенной этнографии, каковою вы и являетесь. Надо не любить, надо не
желать, надо учиться сопонимать, сочувствовать, в этом только соитии -
благо. Ваши организмы - это большие раковины, в которых бьется шум жизни, в
которых скрываются символы, числа, имена; расслышит их только Скалигер.
Алексей Федорович умолк и вышел, поднявшись с кресла, из комнаты. Фора
и Анела поняли только одно из его речи: Скалигер в опасности, потому что он
один такой на свете, он, создавший неведомый мир и ведущий его за собой.
- Где он? - обратились они к Николь.
- Не волнуйтесь, я вам покажу Только выпустите из подвала Жакино и
Пьера.
Фора опять дернула за портьерой, и из подвала выскочили голые Жакино и
Пьер.
- Одевайтесь! - грозно сказала Николь. Те без лишних слов выполнили ее
приказ.
- А что с этими? - спросила Фора.
- Они оживут, и мы их еще не раз встретим, - усмехнулась Николь.
Милая сексуальная Грета, как мне не хватает тебя, как мне не хватает
твоей нелепости и раскованности, твоего неистощимого секса, который
свидетельствует лишь о твоей поразительно могучей жизненной энергии и любви
к окружающим объектам: будь то человек, зверь, растение. Где ты, Грета? Мои
лекции в Германии кончились, ты выбежала из кафе после случившегося с негром
Ликанацем, и я тебя больше не видел. Кого ты сейчас соблазняешь своей
кошачьей попкой и о кого трешься своим милым беленьким личиком? Мне так
плохо в этой темнице, где меня гложут, где некая Лапа произносит гадкие
вещи, а генерал-колобок грозит неимоверной казнью. Возможно ли это в
Германии? Конечно, нет. Цветущий край стабильного покоя, стабильных
мошенников и в меру культурных воров. И какое пиво! Эх, сейчас бы пивка!
- Чего захотел? - проскрипел Лапа.
Я не обратил на него внимания. По мне уже давно что-то ползало и
усердно чавкало. Тело мое уменьшалось. Чтобы разглядеть все же, что
происходит, я снял с левой руки лайковую перчатку, и вместо ладони обнажился
узкий клинок пламени. Я нисколько не удивился тому, что увидел. По моему
телу ползал Ликанац, только в другом обличье: был он толстый, гладкий,
похожий на большую гусеницу с зубами, да к тому же еще улыбающуюся. Увидел
его и Лапа.
- Ну и мерзость! - воскликнул он.
- Это мой давний знакомый, - успокоил я его.
- А что же он нас жрет?
- Его куда направят, то он и делает. Хочешь - на тебя направлю?
Лапа испуганно задергался. Я повнимательнее его разглядел. Да, руки
были мохнатые и сильные, лицо тоже напоминало моего недавнего собеседника из
Германии. "Ба, - подумал я, - а это Карл Вениаминович Стоишев! Бухгалтер".
- Вот мы с вами и встретились, Карл Вениаминович! Вы рады?!
- Я вам всегда говорил, Скалигер, что числа определяют бытие, а не
имена или слова. Теперь вы мне поверите?
- Почему я это должен сделать?
- Потому что у вас, кроме руки и головы, почти уже ничего не осталось.
И в самом деле, Ликанац незаметно и не больно почти всего меня обожрал.
Я был в таком окоченевшем состоянии, что не заметил, как превратился в
обрубок. Слезы наполнили мои глаза. Как жить? Что делать?
- Вопросы, которые вы задали сами себе, менее всего должны вас
беспокоить. Вы придумали фантомов, теперь здесь же они воссоздадут вас.
Успокойтесь.
В голосе Карла Вениаминовича звучала надежда.
Наевшийся Ликанац отполз в сторону и начал преображаться: сначала в
негра, потом в андрогина, потом в официанта. Как только он стал официантом,
я крикнул ему: "Остановись!". Ликанац послушно замедлил и остановил свои
превращения.
- О, Скалигер! Я вас узнал.
- Да ты же меня всего объел, подлец ты этакий!
- Не тревожьтесь. Ваш напарник пугает вас напрасно. Через некоторое
время вы все получите обратно и в лучшем виде.
- Если бы не моя рука, я бы тебя не то, чтобы не узнал, но и не увидел.
- Ваша рука - это рука всех ваших фантомов.
- Нет у меня больше моих фантомов. Платон, которому я доверял больше
всех, которого воссоздал из небытия - предал меня какому-то генералу,
упрятавшему меня в это подземелье.
- Это не подземелье, - ответил Ликанац, - это "Отделение No 6". Разве
вам этот порядковый номер ничего не напоминает?
- Не хочешь ли ты сказать, что это "Палата No 6"?
- Вы удивительно литературно образованны.
- Допустим. А кто же этот Лапа?
- Оппозиция генералу и вам.
- Не понял.
- Это вполне реальное существо, короче, фермер. Мы его здесь специально
держим, чтобы знал, кому, что давать и с кого, что брать.
- Так вы, подлецы, еще и рэкетирствуете!
- Но жить-то как-то надо. Вас все нет и нет. То вы пропадаете, то
появляетесь. Манны небесной нет. Утешений никаких. Вот и взяли лохмача за
яйца: давай - корми. А он ни в какую.
- Что же ты молчишь, Лапа?
- Я слушаю. Я не знал, что ты в самом деле всемогущ, Скалигер.
- Ладно, ползи к генералу и скажи, что Скалигер хочет поговорить с ним
о весьма важных проблемах его существования. А мы за тобой следом - люк не
закрывай. Ликанац раздулся до небывалой ширины и вышиб люк одним махом. В
теплом подвале генерал и Платон чаевничали.
- Что за безобразие?! - завопил генерал.
Ну, конечно же, как я сразу не узнал преобразившегося Гришку
Ручинского, который еще в недавние времена спер шинель Платона. С ним и речи
быть не могло. Ликанац понял мои мысли и захлебнул его всего вместе с Ветхим
заветом.
- Скалигер, я вас должен буду покарать по закону! - твердо произнес
неумолимый Платон.
Я почувствовал себя плохо, и мне показалось, что я растворяюсь в
скажут, делать, " проронил фразу все тот же надломленный бас. " Ты хоть
представляешь, где ты находишься, дружбан?
" Смутно. А по тому, что заметил, то в "Отделении милиции No 6".
" Хоть ты и красавчик, но ты и грач " простая душа. Ты находишься в
камере смертников. Здесь никто никогда не увидит друг друга, и никто никогда
не выйдет отсюда. Отсюда выносят вперед ногами, потому что стреляют здесь
же. На месте.
" Какое же они имеют право?
" Право большинства.
" Ты имеешь в виду суд и прочие ему подобные учреждения?
" Красавчик, я так понимаю, что ты недавно не только в этой дыре, но и
впервые на этом острове. Поэтому попытаюсь тебе хоть что-то объяснить. Меня,
понимаешь ты, толкнула сюда несчастливая судьба. Жил я себе одиноко, никого
не трогал, жил не в городе, а близ него. Ходил в город только
затовариваться: ну, там солью, хлебушком и все, не более, ну разве что иной
раз и спички с водярой прихватишь. Шел я как-то раз по этому делу к
магазину, пристроился в очередь к мужику. Стою. Очередь не двигается. А
мужики и бабы стоят, как неживые. Кричу им: чего не двигаетесь-то?! Молчок.
Я взял " дурак " и прошел далее к двери, а потом и в магазин зашел. И увидел
вопиющий факт: наша продавщица в обнимку с генералом танцуют полонез, а
дружбаны-посетители им наигрывают его на губах, таких же толстых, как у
самого генерала. Ну я ради шутки тоже присоединился, значит. И дуду. Во-от.
" И что же дальше? " полюбопытствовал я.
" А дальше, этот генерал и говорит: господа-трудящиеся, бомжи-одиночки,
алкоголики-бездельники и прочая иная сволочь, присутствующая здесь и стоящая
там, за пределами магазина! Объявляю вам, что гражданка продавщица по нашим
данным сильно проворовалась и ее предстоит ликвидировать, ибо вы ныне не
получите ни хлеба, ни мяса, ни прочих продуктов, необходимых для вашей
жизнедеятельности. Что тут началось! Все готовы были разорвать ее на части "
запыхавшуюся от полонеза. А я-то эту Мананну знал. Я с ней любился десять
лет назад. Заскочила она к нам в края с каким-то вертихвостом, пожили, потом
он ее бросил, ну она и пошла, куда можно было, " в магазин, хотя, конечно,
место опасное: товар, проверки на дорогах и прочий контроль. Вот я ее и
приголубил, Мананну-то. А генерал не унимается и продолжает: все вы должны с
ней сделать то, что она сделала со своими продуктами. Вы должны подвергнуть
ее съедению. Кто за? - спрашивает. Мужики и бабы и онемели. Ведь я как раз в
этот момент и попал. Расталкиваю их, кричу, что дело-то небывалое, не было
такого в мировой еще практике, чтобы продавщицу подвергать съедению. Меня не
слушают. А я присматриваюсь и вижу у иных слюни-то текут. Бросился я тогда
на генерала и откусил ему нос.
" Чего же у него было откусывать? У него ведь его почти нет.
" А тогда был и весьма существенный, дружбан. Это он после
косметической операции таким стал: курносым.
" Как смерть? " продолжил я шутя.
" Не понимаю, " проскрипел бас. " Не понимаю, дружбан. Короче, сожрали
ее за милую душу и разошлись. А меня сюда вот. И тоже жрут. По частям.
" Ты не бредишь?
" Да я наполовину обглодан. Но умирать не дают. У нас на острове " это
не составляет труда. Генерал " большой ученый. И тебя, видимо, тоже начнут
покусывать.
Я пытался по прошествии времени приглядеться к темноте, но напрасно "
она оставалась такой же насыщенной и непроглядной. Ни фотона света. Мой
собеседник, как бы догадался, что я хочу и сказал :
" Не напрягай глаза. Я уже здесь второй год и ни хрена не вижу. Даже
того, кто от меня откусывает куски мяса.
" И тебе даже не больно?
" Нас с тобой сначала будут подмораживать все сильнее и сильнее, пока
не окоченеем, потом нечто ползущее подберется к нашим телам и начнет рвать
ноги, руки, а головы " это последнее. Мы с тобой даже не будем видеть, а
только чувствовать, что на нас еще висит из тела.
" Это бред!
" Это остров! " произнес бас.
" И когда же эта мука начнется?
" Сон разума рождает чудовищ. Неужели ты до сих пор еще не
почувствовал, что твой мозг уже начал откусывать от тебя части твоего тела?
Неужели ты, красавчик, настолько невосприимчив к слову, которым я тебя уже
начал мучить, а ты все ждешь еще более реального продолжения.
Я устыдился неизвестного мне существа, рассказавшего нечто
невообразимое и упрекнувшего меня в восприятии эстетического воздействия
словом. Неужели я так огрубел, так опустошился душой, что физический мир
стал для меня более важен, чем мир галлюцинаций. И, когда мир физический
перетекает в мир галлюцинаторный, я больше пугаюсь первого, нежели
последующего. Какая глупость! Какое убожество! Но какой странный этот
незнакомец.
" Я не знаю, как тебя назвать, но назову Лапой?
" Ты угадал. Это моя кличка.
" Твои размышления о слове не соответствуют твоему, как бы это сказать,
обозначенному умственному уровню. Ты выдаешь себя за другого?
" Вот так всегда с интеллигентами. Ввернешь им какую-нибудь хреновину "
они готовы уже строить воздушные замки.
" Я не о том, Лапа. Ты ведь тоже не знаешь кто я. Я " Бог. Меня избрали
им мои фантомы, один из которых Платон, ну, милиционер, который и привел
меня к генералу, вдруг превратился в крепкое физическое реальное существо и
вышел из-под моего повиновения. И именно на этом острове. Видимо, эта земля
обладает свойством метафизические измышления превращать в грубую физику?
" Я это знаю. Я сам оказался в этой ловушке. Когда я пришел сюда одним
из первых, а привела меня на эту землю, как я говорил, несчастливая судьба,
то я привел с собой в мозгу и генерала, и прочую шушеру, которую ты не видел
еще. Они воплотились в реальные лица. Я бежал, как и ты, из мира и попал в
мир своих собственных страхов и грез. Они меня пожирают. Но если тебя твои
фантомы объявили богом, то тебя ждет нечто пострашнее, поритуальнее.
" А тебя не соблазняла Лиза?
" Ты все еще не догадался, что это та же " Мананна!
" А кто же тогда Терентий Щуга и его Аграфена?
" Ты, Скалигер, не валяй дурака. Я тебя заприметил еще в том кабаке,
когда ты со стариканом каким-то винцо попивал и язык официанту оторвал. Я
подумал, вот крутой парень. А ты " Бог, да кто такие другие...
Я растерялся. Кто же это мог быть со мной в камере? Кто этот
соглядатай, который также видел мои перемещения в другом мире? Я терялся в
догадках. Неужели шутки генерала?
" Не шевели мозгами. Все равно меня не вспомнишь. Я тебе говорил о
своей несчастливой судьбе. Ты со стариком о своих родителях говорил... У
меня тоже, что-то близкое произошло. Устал я от мира. Бросил все: квартиру,
любовниц, машину, дело, здесь еле от своих коммерческих братьев отвертелся.
Нарядился бомжем и двинулся в сторону леса. Шел черт знает сколько. Где
кусок хлеба раздобуду, где одной водой желудок размочу. Так и шел. Сил уже
не было. Упал где-то у дороги. Видно, от голода и усталости сознание
потерял. Очнулся, как в раю: на свежей постели, умытый, причесанный и
смотрит на меня женщина и такая милая и ласковая, такая душевная, что,
знаешь, заплакал, как в детстве
" Что, милый, приключилось с тобой? " спрашивает. А я плачу и ничего не
могу ответить. " Да, говорит, заболела твоя душа. Отдохни. Полежи. Забудь
обо всем. Я тебя не брошу. Ты мой " любимый. Ждала я тебя долго и дождалась.
Сказала это и вышла из избы. И пропала. Жду я день, другой, месяц, год,
а ее нет и нет. И уйти с места боюсь, а вдруг придет, а меня нет. А на душе
" как камней навалили. За всю свою жизнь я не встречал такой ласки.
Родителей я своих не помню. Детдомовский. В армии не до сентиментальностей,
да и были-то одни бляди. А здесь " свет небесный душу озарил. Пойду, думаю,
поищу. Вдруг что приключилось! Дорогами, тропами, буераками, пока не набрел
на избу Мананны. Она уже одна жила. Я к ней с расспросами. А она меня вывела
на задворки и говорит: "Знаю, кого ты ищешь. Ищешь ты меня. Я та, которая
приютила тебя, а потом исчезла."
" А кто же твои, ну этот Терентий и Аграфена?
" А это мои родители. Не могла я их оставить. Вот к ним и устремилась.
Думала, обернусь и к тебе поспею. А ты сам меня нашел, милый. И кинулась в
объятия. Чего уж было " не вспомню. Но помню, что втолкнули меня сюда, в это
логовище и глодают по частям.
" Что ж, Лапа, ты обманут был своей мечтой. И терпишь за это муки. А я?
Я, живший вне вашего того мира, не участвовавший в нем и ничего в нем не
имевший, разве что моих родителей, которых забрала смерть и свела меня с
ума. Я, как гонимый ветром странник, по разным пределам и среди разных
сопутствующих мне фантомов, за что я оказался в этом логовище и должен
страдать. Я " Бог.
" За что? За богохульство!
" Ты слишком прост в своем заключении. Я не ищу поклонения среди
других, я не даю жизнь другим и не отнимаю ее, но я создаю свои сущности,
которые почему-то именно здесь становятся страшными реальностями. Недаром
меня предупреждал Омар Ограмович, что здесь я могу погибнуть.
Мой сосед молчал. Он тихо постанывал и звал Мананну. Его мечта
оставалась мечтой: будь она Лизой ли, Мананной ли, все равно. Я ощутил
наступление холода. Руки стали деревенеть, ноги почти уже не чувствовались.
" Начинается... " брезгливо сказал Лапа.
Я с ужасом и нетерпением ждал неведомого. Но страх и тоска исчезли из
моего сердца. Лапа своим рассказом многое объяснил мне. Все, находящиеся на
этом острове, обмануты своими иллюзиями, мечтой и прочей фантасмагорией. Это
не физические особи, а материализованные мечтания и желания. О, этот
странный остров! А если попытаться измышлять здесь, создавая фантомы именно
на этом острове? Может быть, что-нибудь удастся изменить в своей судьбе?
Высокий молотильщик зерна Жакино и коренастый сапожник Пьер бродили в
поисках хлеба насущного по Монтобрану и с горечью и тоской вспоминали своего
друга лекаря Бордони, который в горячечном пылу назвался неким Скалигером и
завел веселенький, как им казалось, роман с вдовушкой Николь.
" Говорил я тебе, олух, " обращался Жакино к Пьеру, " что нельзя их до
официальной свадьбы оставлять вдвоем. А теперь поди-ка сыщи их!
" Ох, верно, " вздыхал Пьер и смотрел подобострастно на высокого и
злого Жакино.
" Что будем делать?
" Вспомни лучше, как постарели мы и они, как ноги Николь стали
лиловыми, как две рачьи клешни, как она выгнала нас. Было такое?
" Да, " утвердительно мотнул головой Жакино.
" Мы с тобой должны пуститься следом за нашим другом его же путем.
" Не понимаю, друг Пьер.
" Надо выпить крови старика Жана Понтале. Этого брадобрея.
" Ну что ж, пошли к цирюльнику.
У ворот, как и прежде, их встретил лай целой своры собак. И после
недолгого отсутствия явился не слуга, а сам старик Понтале.
" Чего желаете, бездельники и хулиганы?
" Желаем узнать, где наш друг с твоей девкой с красными ногами и
желаем, если их нет в твоем доме, отправиться вслед за ними.
Ворота распахнулись, и они увидели перед собой крепкого и веселого Жана
Понтале с бритвой в руках.
Но гости не испугались. "Мы все твои проделки знаем, " начал было Пьер.
" Нам надо к другу нашему " лекарю Бордони!".
Бодрый старик улыбнулся, взял две дубовые кружки, разрезал себе вену и
нацедил им по полной " своей черной крови.
" Пейте ! " сказал он несколько ошалевшим гостям.
Что случилось с ними после того, как они опрокинули с опаской две
кружки крови цирюльника, они и представить не могли, но оказались на
Тверском бульваре, под вечер, где прогуливалась толпа незнакомых им людей в
странных одеждах, со странно звучащей музыкой из рук. Пьер и Жакино тоже
устроились на скамейке и стали осматриваться.
" Во, парни классные, ништяк, " казали две юных подружки, остановившись
напротив них и рассматривая их в упор.
" Вы, че, иностранцы?
Жакино крякнул и ответил на чистом русском языке:
" Нет, киска, мы, как говорится, "новые русские", вот вышли из банка
подышать и повалять дурака.
" Да-да, " тут же сориентировался Пьер и закинул нога за ногу.
" Ой, как хорошо, " воодушевились девочки. " А то мы без клиентов. В
ресторане не попрыгаешь, там отстегивать надо Кондеру. А по улицам одни
чурки шныряют нищие. Можно с вами повалять дурака?
" Как вас зовут " для начала? " спросил расхрабрившийся Пьер.
" Фора и Анела, " ответила за двоих длинноногая красивая девушка с
каштановыми волосами.
" Жакино, " шепнул Пьер, " я хочу быть именно с Анелой.
" Дурак ты, еще не известно, чем кончится. Что они к нам просто так
подошли что ли? Ладно.
Девочки порхнули на скамейку и тут же закурили сигаретки с каким-то
дурманящим дымком.
Жакино недовольно повел крупным носом.
" Не нравится? " обиженно спросила Фора, которая примостилась с Жакино.
" Да нет, просто не пробовал никогда такого дыму, " неуклюже ответил
Жакино.
" Тогда зачем дело стало? А? " встряхнулась Фора и сунула папироску в
рот Жакино, который чуть было не поперхнулся, затягиваясь сладковатым дымом.
Не отстал от Жакино и Пьер и через некоторое время они чувствовали себя
крутыми красавцами, которым море по колено.
-- Эй, мент засраный, ты че ходишь туда и обратно? - пристал к
милиционеру высокорослый детина Жакино.
Платон подозрительно посмотрел на загулявшего бугая, скромно и молча
отошел подальше от них и спрятался за дерево.
- Да ты почище Кондера будешь, - сказала Анела, оторвавшись от
прилипчивого Пьера. - Пойдемте-ка к нам, у нас всего навалом: и дурноты, и
выпивки, и постелей. Как, согласны?
- Только как с деньгами? - сурово спросила Фора.
Жакино самодовольно и вызывающе похлопал себя по карману вельветовых
штанов.
- И за карманами кое-что есть! - громко захохотал он.
Они встали и направились в сторону Гоголевского бульвара. За ними
следом, перебегая от дерева к дереву, перемещался Платон.
Домик был неказистый, но крепкий. Ворот никаких, собак тоже. На третьем
этаже Фора чем-то щелкнула и зажегся свет. Прошли в комнату - и ,в самом
деле, желтые диваны, стол, заставленный питьем и закуской.
- Сыто живете, - задорно вскричал Пьер, наливая себе фужер шампанского.
- За вас, девушки!
- Пора приступать к делу, - шепнула Фора Анеле. И та молча и согласно
кивнула головой.
- Мальчики, - ласково продолжала Фора, - надо всем раздеться, чтобы
между нами ничего лишнего не было, или кайф весь поломаем.
- Не понимаю, зачем ломать кайф? - недоуменно сказал Жакино и начал
стягивать с себя одежду. За ним поспешил сделать то же самое и Пьер.
Голые французы пятисотлетней давности стояли перед двумя русскими
девушками, которые любили Скалигера и потеряли его, как им казалось, навеки.
Жизнь их стала проходить только так: в поисках клиентов и в слабой надежде
на то, что когда-нибудь они испытают то же, что испытали со Скалигером. По
не известно каким причинам, но им обеим казалось, что эти два парня из
Франции чем-то были близки к пропавшему Скалигеру. Что-то неуловимое
притягивало к их, собственно, весьма посредственным физиономиям.
Только они приблизились друг к другу, в дверь постучали и довольно
нагло.
- Не открывай, - сказала Фора Жакино, который пошел было голым
навстречу звонку.
- Почему нельзя? Ведь это ваши комнаты?
- Ну хотя бы штаны надень, - горько сказала Анела, разглядевшая нечто
меж ног высокорослого Жакино и надеявшаяся на приличный с его стороны жест.
На пороге стояли Платон и Кондер.
- Эй, вы, пидорасы, а ну вываливайте отсюда! Мы сами здесь разберемся,
что к чему! - зычно крикнул он в лицо опешившему Жакино.
-Да-да, и не вздумайте бежать в окно, хотя его и нет, - скромно добавил
Платон.
- Неужели ничего не получится? - вновь шепнула Фора подошедшей к ней
Анеле.
Молотильщик зерна Жакино обхватил голову Кондера двумя ладонями так,
что она треснула, как орех, а шустрый и коротконогий Пьер в это момент ловко
выбил пистолет из рук Платона и выстрелил ему в задницу. Платон потерял
сознание и упал животом на пол, а из задницы тем временем булькала кровь.
- Надо ее чем-то заткнуть, - сказал Пьер и сдернул со стола желтую
скатерть и прикрыл ею Платона.
- Посмотрите-ка! -позвала всех Фора к столу. - Видите, рукой Скалигера
написано: "Идите все ко мне, в Россию-остров. Ко мне, мои фантомы и друзья".
- Так кто же из нас фантом, а кто друг? - спросил Жакино и посмотрел на
Пьера. - Наверно, мы, ведь мы из пятнадцатого века. А вы в каком?
- Мы, - задумавшись, ответила Фора, - вообще вне любого века, но знаем,
что такое Россия-остров. Это страшная страна. Вне ее -сходишь с ума, внутри
ее - претерпеваешь страшные мучения. И выбора нет. Такого выбора не было и у
Скалигера, или по-вашему, Бордони. Я никогда не понимала Юлия, - продолжала
говорить страстно и увлеченно Фора, - я думала, что он бредит, оставаясь
наедине с самим собой, то теперь я многое осознала: не там родина, где
сердце и плоть, а там, где ум и безумие. Вот его безумие постоянно находится
на острове-Россия. Там его должны окружать созданные им фантомы, которые
стали вдруг страшными реальностями.
- Вы готовы помочь мне в борьбе с ними?
Жакино и Пьер замялись. Они не думали, что спустя пятьсот лет им
придется иметь дело с каким-то Скалигером, да еще с его врагами, суть
которых была им неясна и чужда.
- Девочка! Ты все время очень много говоришь, а подошла к нам и привела
нас к себе вместе с подругой с одной целью - порезвиться. Если этого не
получается, то мы уходим. Нам и случившихся приключений хватает.
- Надо кончать с этими наполеонами, - резко высказалась Анела и нажала
кнопку, которая скрывалась за портьерой. Место, где стояли Пьер и Жакино,
распахнулось и они рухнули в подвал с криком и проклятьями.
- Вы правильно поступили с этими образинами, - послышался голос. Фора и
Анела обернулись на дверь. В ней стояла Николь и улыбалась.
- Вы ищите Скалигера, а я ищу Бордони. Их разделяют века, но это не
имеет никакого значения. Скалигер и Бордони - одно лицо. Только Скалигер -
безумно болен. Я знаю это, и своей болезнью он заразил вас всех. Вы не
понимаете - кто вы! Я - фантом, я произведение Жана Понтале. Я спасла
Скалигера и выпустила его к вам. Но не учла его богатого воображения: его
фантазии заменили ему реальность.
- У тебя лиловые ноги, сука, - разозлилась Фора. - И не тебе нас учить:
что мы понимаем, а что нет. Да, мы живем в мире болезненных фантасмагорий,
мы порой не ощущаем, где заканчивается "Я" и где начинается "МЫ". Но я, по
крайней мере, знаю, что такое любовь.
- И я тоже знаю, - откликнулась задумчивая Анела.
- Девочки, вы еще глупенькие, и не можете оценить то, что я вам сейчас
говорю. Вами владеет страсть, а Скалигером, я повторяю, овладело безумие, и
только мы его сможем спасти, или его всю жизнь будут преследовать кошмары.
- Но разве ты не кошмар? - спросила Фора. - Ты, с лиловыми ногами, да
еще из пятнадцатого века! Это что? "Спокойной ночи, малыши"?
- Мир не так сложен, как ты полагаешь. И ты можешь оказаться в
пятнадцатом и двадцать пятом веке, если я захочу. Но захочешь ли ты? Ведь
там не будет безумия Скалигера. Да вот вам Алексей Федорович все объяснит.
Он, кстати, из вашего времени.
Скромный старичок в шапочке на круглой голове, подслеповатый, вошел в
комнату, где разыгрывались плотские и интеллектуальные побоища. Он сел на
кресло, осторожно пододвинутое ему Николь, и начал говорить: "Семантика
жизни такова, что ее силлогизмы никогда не смогут быть вскрыты ни в будущем,
ни в прошлом. Все уходит со временем: речь, мысль, дефиниции, остается в
ушах мелькнувший звук, который тоже держится всего лишь какое-то мгновение.
Мы живем в обреченном времени. Нам говорят, но мы не слышим. Нам говорят,
что скоро конец, что не надо торопиться к этому концу, но мы постоянно и
настойчиво жаждем дойти во всем до сути. А это - гибельный и
античеловеческий процесс. Все, на что способна голова человека, - это
запомнить и воспроизвести. Мозг - ленив и не любит творить, он любит
повторять. Поэтому все повторяют друг друга. Христос повторяет Будду, его
повторяет Мухаммед и так далее. Первое слово было за безумием. Его-то и
сказал именно Скалигер. А подобное слово может быть приложимо только к
определенной этнографии, каковою вы и являетесь. Надо не любить, надо не
желать, надо учиться сопонимать, сочувствовать, в этом только соитии -
благо. Ваши организмы - это большие раковины, в которых бьется шум жизни, в
которых скрываются символы, числа, имена; расслышит их только Скалигер.
Алексей Федорович умолк и вышел, поднявшись с кресла, из комнаты. Фора
и Анела поняли только одно из его речи: Скалигер в опасности, потому что он
один такой на свете, он, создавший неведомый мир и ведущий его за собой.
- Где он? - обратились они к Николь.
- Не волнуйтесь, я вам покажу Только выпустите из подвала Жакино и
Пьера.
Фора опять дернула за портьерой, и из подвала выскочили голые Жакино и
Пьер.
- Одевайтесь! - грозно сказала Николь. Те без лишних слов выполнили ее
приказ.
- А что с этими? - спросила Фора.
- Они оживут, и мы их еще не раз встретим, - усмехнулась Николь.
Милая сексуальная Грета, как мне не хватает тебя, как мне не хватает
твоей нелепости и раскованности, твоего неистощимого секса, который
свидетельствует лишь о твоей поразительно могучей жизненной энергии и любви
к окружающим объектам: будь то человек, зверь, растение. Где ты, Грета? Мои
лекции в Германии кончились, ты выбежала из кафе после случившегося с негром
Ликанацем, и я тебя больше не видел. Кого ты сейчас соблазняешь своей
кошачьей попкой и о кого трешься своим милым беленьким личиком? Мне так
плохо в этой темнице, где меня гложут, где некая Лапа произносит гадкие
вещи, а генерал-колобок грозит неимоверной казнью. Возможно ли это в
Германии? Конечно, нет. Цветущий край стабильного покоя, стабильных
мошенников и в меру культурных воров. И какое пиво! Эх, сейчас бы пивка!
- Чего захотел? - проскрипел Лапа.
Я не обратил на него внимания. По мне уже давно что-то ползало и
усердно чавкало. Тело мое уменьшалось. Чтобы разглядеть все же, что
происходит, я снял с левой руки лайковую перчатку, и вместо ладони обнажился
узкий клинок пламени. Я нисколько не удивился тому, что увидел. По моему
телу ползал Ликанац, только в другом обличье: был он толстый, гладкий,
похожий на большую гусеницу с зубами, да к тому же еще улыбающуюся. Увидел
его и Лапа.
- Ну и мерзость! - воскликнул он.
- Это мой давний знакомый, - успокоил я его.
- А что же он нас жрет?
- Его куда направят, то он и делает. Хочешь - на тебя направлю?
Лапа испуганно задергался. Я повнимательнее его разглядел. Да, руки
были мохнатые и сильные, лицо тоже напоминало моего недавнего собеседника из
Германии. "Ба, - подумал я, - а это Карл Вениаминович Стоишев! Бухгалтер".
- Вот мы с вами и встретились, Карл Вениаминович! Вы рады?!
- Я вам всегда говорил, Скалигер, что числа определяют бытие, а не
имена или слова. Теперь вы мне поверите?
- Почему я это должен сделать?
- Потому что у вас, кроме руки и головы, почти уже ничего не осталось.
И в самом деле, Ликанац незаметно и не больно почти всего меня обожрал.
Я был в таком окоченевшем состоянии, что не заметил, как превратился в
обрубок. Слезы наполнили мои глаза. Как жить? Что делать?
- Вопросы, которые вы задали сами себе, менее всего должны вас
беспокоить. Вы придумали фантомов, теперь здесь же они воссоздадут вас.
Успокойтесь.
В голосе Карла Вениаминовича звучала надежда.
Наевшийся Ликанац отполз в сторону и начал преображаться: сначала в
негра, потом в андрогина, потом в официанта. Как только он стал официантом,
я крикнул ему: "Остановись!". Ликанац послушно замедлил и остановил свои
превращения.
- О, Скалигер! Я вас узнал.
- Да ты же меня всего объел, подлец ты этакий!
- Не тревожьтесь. Ваш напарник пугает вас напрасно. Через некоторое
время вы все получите обратно и в лучшем виде.
- Если бы не моя рука, я бы тебя не то, чтобы не узнал, но и не увидел.
- Ваша рука - это рука всех ваших фантомов.
- Нет у меня больше моих фантомов. Платон, которому я доверял больше
всех, которого воссоздал из небытия - предал меня какому-то генералу,
упрятавшему меня в это подземелье.
- Это не подземелье, - ответил Ликанац, - это "Отделение No 6". Разве
вам этот порядковый номер ничего не напоминает?
- Не хочешь ли ты сказать, что это "Палата No 6"?
- Вы удивительно литературно образованны.
- Допустим. А кто же этот Лапа?
- Оппозиция генералу и вам.
- Не понял.
- Это вполне реальное существо, короче, фермер. Мы его здесь специально
держим, чтобы знал, кому, что давать и с кого, что брать.
- Так вы, подлецы, еще и рэкетирствуете!
- Но жить-то как-то надо. Вас все нет и нет. То вы пропадаете, то
появляетесь. Манны небесной нет. Утешений никаких. Вот и взяли лохмача за
яйца: давай - корми. А он ни в какую.
- Что же ты молчишь, Лапа?
- Я слушаю. Я не знал, что ты в самом деле всемогущ, Скалигер.
- Ладно, ползи к генералу и скажи, что Скалигер хочет поговорить с ним
о весьма важных проблемах его существования. А мы за тобой следом - люк не
закрывай. Ликанац раздулся до небывалой ширины и вышиб люк одним махом. В
теплом подвале генерал и Платон чаевничали.
- Что за безобразие?! - завопил генерал.
Ну, конечно же, как я сразу не узнал преобразившегося Гришку
Ручинского, который еще в недавние времена спер шинель Платона. С ним и речи
быть не могло. Ликанац понял мои мысли и захлебнул его всего вместе с Ветхим
заветом.
- Скалигер, я вас должен буду покарать по закону! - твердо произнес
неумолимый Платон.
Я почувствовал себя плохо, и мне показалось, что я растворяюсь в