Николь подошла ближе ко мне, сидящему в кресле, и села на мои колени.
Она была почти воздушна и пахла полевыми цветами.
Любовь! Она вспыхивает ветвистой короной молнии, царственно освещая
темные пространства души и планеты, она пронзает глаза трагической болью
закатного горизонта, над которым колеблются багровые сполохи страсти и тоски
по неведомому, она холодит запекающиеся окровавленные губы родниковым
прикосновением первого поцелуя и касается острым своим язычком заплаканных
ресниц, она тяжко дышит тебе в лицо и, как исторгающийся вулкан, взрывается
в тебе жидкими ожогами судорожных движений.
" Я люблю тебя, Николь!
" Счастье мое!
" Зачем мы только зашли к этому цирюльнику?
" Не огорчайся, Скалигер. Я же обещала помочь тебе.
" Ты должна, Николь, помочь и мне, и себе. Я люблю тебя. Ты " моя
половина и я не хочу расставаться с тобой в угоду мерзкому старикану из
будущего.
" От будущего, Скалигер, ни ты, ни я никак не уйдем. Рано или поздно
оно призовет нас к себе.
" Но что ты хочешь предпринять, Николь?
" Я хочу прежде всего сказать тебе правду: я фантом. Я плод дьявольских
замыслов и воплощений Жана Понтале. После смерти Жеана Гиу я оказалась в
полной власти старика и он, опоив меня каким-то зельем, исторг из меня мою
человеческую сущность. Я тяжело болела и, выздоровев, стала совершенно
послушна ему, но изредка, как сейчас вот с тобой, во мне просыпается мое
прежнее "Я".
" О, Николь! " страдая, воскликнул я.
" Прости меня, Скалигер. Меня привел слуга к Жану Понтале, а тот
сказал, что я должна с тобой провести несколько часов до того, как вы вместе
исчезните. Когда я увидела тебя, я поняла, что ты любишь меня и решила
помочь тебе избежать смерти здесь. Ты уже двенадцатилетним мальчиком с
семенем Понтале летишь к будущему, и есть только одна возможность опередить
цирюльника.
С этими словами она села враскорячку на пол, задрав голубое платье,
засунула руку по локоть во влагалище и вытащила кровавый комок склизкой
матки. Лицо ее страшно побледнело.
" Вот, " протянула она мне кусок кровоточащего мяса, " ты должен
проглотить его, так как сейчас ты, благодаря колдовству Понтале, являешься
связующим звеном с будущим. Твоя сперма в этой матке, пока достигнет
будущего, превратится в четырехлетнего мальчика, который опередит тебя
двенадцатилетнего во времени. Твоя сперма появится раньше, чем сперма
Понтале в твоем организме, и он не сможет проникнуть в будущее, поскольку
только единственный раз тот или иной организм может явиться в грядущем. Тем
самым ты спасешь себя здесь, а Понтале погибнет и здесь, и там.
Николь бессильно упала на спину, вытянулась, не сумев прикрыть тонкие
ноги в ажурных лиловых чулках.
" Я умираю, Скалигер. Глотай же!
Я взял из ее дрожащей руки бледно-багровый кусочек и проглотил. Голова
моя закружилась. Я вновь оказался в каком-то бесконечном круговороте
спирально закручивающихся пространств и линий времен, которые напоминали
собой лоснящиеся стремительные хребты китов в океане, омывающем материковую
Австралию.
" У меня к тебе еще одна просьба, Скалигер, " еле выговорила Николь. "
Я умру сейчас, ты умрешь значительно позже дряхлым стариком в Ажене. Но я
хочу, чтобы мы с тобой все же были вместе. Поэтому ты должен впустить в себя
мою человеческую сущность, которую исторгнет цирюльник, как только смертные
судороги охватят его.
" Я обещаю тебе, Николь, сделать это.
Но она уже ничего не слышала. Светлые глаза ее потухли и прямо смотрели
немигающим взором на желтый абажур.
Когда прокричали третьи петухи, засов за дверью зашевелился и в комнату
вошел мрачный Понтале. Он небрежно взглянул на тело Николь.
" Истеричная нимфоманка. Что она тебе наговорила?
" Она хотела быть со мной вместе. Всегда.
" Ей гнить в этом веке.
Еще раз пропели петухи. Лицо Понтале напряглось, изо рта пошла желчь, а
глазные желтые яблоки выскочили наружу.
" Что происходит? " возопил он. " Вы обманули меня?!
Я почувствовал, как тело мое надувается, дрожит, как будто кто-то
спешит вырваться из него наружу. Я скинул камзол и из меня выплеснулся
темнообразным сгустком двенадцатилетний Скалигер, который тотчас же пронзил
Понтале, разорвав его на части. Из желтого тумана возникла маленькая
четырехлетняя девочка в оранжевом одеянии, которая старательно подбирала с
пола клочки, оставшиеся от Понтале.
" Ты кто?
" Я человеческая сущность Николь. Впусти меня в себя. Я хочу быть там,
где будете вы.
Она вошла в меня, как в реку, бесшумно и тихо. И исчезла.
Я упал в обморок, а когда пришел в себя, то увидел, что желтый туман в
комнате рассеялся, что мертвая Николь куда-то исчезла, а на ее месте сидит
большая сиамская кошка и долизывает пятно крови, оставшееся после Николь. Я
встал и, шатаясь, направился в другую комнату, где по моим предположениям
должны были находиться Жакино и Пьер.
С тех пор прошло почти пятьдесят лет. В моей старческой памяти многое
померкло из свершившегося той поздней ночью и я бы
и не вспоминал более, если бы часто захаживавший ко мне все еще бодрый
молотильщик зерна Жакино, покрякивая после нескольких стаканчиков кларета,
не повторял одно и то же из вечера в вечер:
" Как же мы так проспали с Пьером твою свадьбу? А, Николь? " обращался
он к моей старушке, которая, посмеиваясь, говорила :
" Пить надо меньше было. А то накачались, как бочки, с Пьером, что ни
пошевелить, ни покатить. Вот и осталось только слить вас...
" Как это?
" Обмануть! Жан Понтале позвал меня к себе, познакомил с Бордони, да и
поженил нас тихо, без вас, пьяниц и проныр.
" Нет, что-то тут не так, " укоризненно прокашливался Жакино и пил
дальше. " Вот Пьер с чего-то сразу в ящик сыграл. Всего-то через год. А ведь
какой здоровяк был .
Старушка Николь зыркнула желтыми глазами на моего бывшего старого
пьяного друга и проговорила:
" Давай, давай, проваливай-ка отсюда. Надоело слушать твою белиберду.
Я не противоречил Николь. Да и Николь ли это была? Не знаю. Когда я
очнулся и не увидел Николь, а только сиамскую кошку, лизавшую кровь на полу,
я пошел к своим друзьям. Увидел я их совершенно раздетыми, а рядом слугу,
который, надрезав вену на жилистой руке Пьера, сцеживал из нее кровь в
большую дубовую кружку и давал пить эту кровь Жакино, безумному и будто
полуслепому. Пил он эту кровь с жадностью, хватаясь грубыми руками за края
кружки. Слуга довольно расплывался в склизкой жирной улыбке.
Увидев меня, слабого и шатающегося, он не спешил убегать, а, наоборот,
протянул и мне кружку пьеровой крови. Не знаю, что меня потянуло к ней:
жажда ли, страх ли, или то и другое вместе, но я выпил сладкую густую до
черноты кровь Пьера. Я обрел силы, почувствовал себя значительно лучше. Даже
благодарно отвесил поклон колченогому слуге, который тотчас исчез и больше
никогда не появлялся. Я помог встать Жакино и Пьеру. Друзья мои ожили и
наперебой ни с того ни с сего начали поздравлять меня со свадьбой. Я сначала
не понял их хмельного непроспавшегося выкрика, но вдруг увидел с собой рядом
ту Николь, которая совсем недавно умирала передо мной.
" Не удивляйся, Скалигер! " приказала она мне.
" Я уже не способен ничему удивляться.
" Твою любовь унесло грядущее, оставив с тобой смерть и покой в моем
лице: желтоглазая Николь была удивительно похожа на живую,
правда, когда я взглянул на ноги Николь, то увидел, что они были просто
лиловыми, без ажурных чулок.
Что делать? Жизнь мне преподносила разные удивительные загадки " и на
сей раз она не оставила меня. Я со своей новой Николь и друзьями отправился
вновь в свой маленький Ажен. Шли мы долго и подошли к городу поздней ночью.
Городская стража нас в такую ночь не пустила бы и мы решили остановиться в
небольшой пещере, заросшей колючим кустарником.
Пока Пьер и Жакино вместе с моей Николь занимались благоустройством
пещеры, разжигали огонь и готовили нехитрую еду, я сидел у выхода на большом
белом камне и смотрел на высокое голубое небо, где изредка посверкивала одна
звездочка, напоминавшая мне совсем еще недавно такую беззаботную и
мечтательную жизнь лекаря Бордони, взявшего имя Скалигеров, чтобы написать
трактат о слове.
А что, собственно, хотел сказать людям я в этом трактате, который тогда
еще неоконченный, лежал у меня в кожаном чехле и являлся на свет божий
только тогда, когда я в полном одиночестве располагался после трудового дня
у стола на низенькой ребристой скамеечке, раскладывал длинные желтоватые
листы и принимался писать: "Все, что существует, можно разделить на три
рода: необходимое, полезное, приятное. В соответствии с природой этих родов
либо сразу возникла, либо с течением времени развилась речь. Ведь человек,
совершенство которого зависит от познания, не мог обойтись без того орудия,
которое должно было сделать его причастным мудрости. Наша речь " это своего
рода переводчик наших мыслей, для обмена которыми люди собираются вместе, с
помощью речи развиваются искусства, происходит обмен знаниями между людьми.
Ведь мы вынуждены искать у других то, чего не имеем сами, требовать
исполнения несделанного, запрещать, предлагать, строить планы, решать,
отменять. В этом первоначально и состояла природа речи. Но вскоре применение
ее расширилось, она становилась нужнее, ее грубое и необработанное тело
получило как бы новые размеры, формы, очертания, возник некий закон речи.
Наконец, появились красивый убор и одеяние, и материя, украшенная и как бы
одушевленная, приобрела блеск".
Лиловые ноги Николь из Монтобрана заставили меня поверить в реальность
моих блужданий в мире грез. Не все ли равно, кто я: лекарь Бордони из Ажена,
или филолог Скалигер, у которого умерли родители, " человечеству наплевать.
Но вот лиловые ноги Николь, грязный старик Жан Понтале насилующий подростка
или Ангелина Ротова в призрачном своем состоянии совокупляющаяся с
зарезанным мной братом, " все это врежется в мозг каждого. Переплетения сна
с явью стали для меня мучительной необходимостью, сладким наркотиком, без
которого я уже не мыслю своего существования и не представляю существования
других людей.
Я хочу сказать всем: "Люди, вы живете в малом пространстве своих
насущных желаний, но разве вы не ощущаете того, что в ваших глубинах
ворочается хаос, подобный дикому огромному зверю, который, рано или поздно,
проснется и разорвет вас на части. Так не дожидайтесь этого " выпустите его
на волю. Он не так страшен, каким представляется в снах и в бреду".
Левой рукой в черной лайковой перчатке я нащупал в кармане брюк литой
кругляш и вытащил его. Поглядев на него с минуту, я запустил им в черное
звездное небо.
" Фора! " просвистел предмет.
" Я здесь, Скалигер! " ответил мне тихо нежный голос.
Я оглянулся, но никого рядом не увидел.
" Что за чертовщина?
" Ищи лучше, " подсмеивались надо мной.
" Фора, прекрати свои фокусы. Прошу тебя.
" Посмотри внимательнее перед собой.
Не отрывая глаз от того места, откуда доносился нежный голос, я пошел
ему навстречу.
" Ты раздавишь меня!
В темноте за черным скелетом сиреневого куста я увидел Фору в
спортивном костюмчике. Она деловито расстелила на стриженой газонной траве
газету, вытащила из сумки всякую снедь и напитки, и ласково посмотрела на
меня.
" Садись, Скалигер. Ты так долго не звал меня. И все из-за своей
Николь! Как тебя угораздило влюбиться и оставаться там до своей смерти? Ведь
если бы не твой трактат, то ты бы так и остался в пятнадцатом веке.
" Фора, нежная моя Фора. Ты думаешь, что я был в полной мере лекарем
Бордони? Я был им только отчасти. Мы вместе с ним писали наш трактат. Вот
только после меня его некому будет писать. Кончается век " кончается жизнь.
И ты знаешь об этом лучше, чем я.
" Не отчаивайся, милый. И ты понимаешь, что ничего конечного в мире
нет. Нас всех может разъединить лишь высшая воля и мы никогда " ни здесь, ни
там " не сольемся в чувственный или трансцендентный ком телесности. Мы будем
жить порознь, но будем вспоминать друг друга, думать о каждом и в этой
мучительной тоске бороться с бесконечной безнадежностью бытия.
" Ты вещаешь как философ. А я устал, Фора, от бесполезных умствований.
Я вижу лиловые ноги Николь, я вижу ее окровавленную матку, которую она дала
мне съесть, чтобы я не мог погибнуть там, где осталась она. Мой мозг не
выдерживает таких перемещений в пространстве и времени. Помоги мне, Фора!
Фора взглянула на Скалигера и на лице ее появилось страдальческое
выражение. Из бесцветных глаз Юлия текла красная кровь. Фора сняла с толстой
ветки куста граненый стакан и налила в него вина.
" Выпей! " приказала она Скалигеру.
Юлий взял стакан и выпил рыжую жидкость до капли.
" Какая гадость, " фыркнул Скалигер, отирая рот розовым платком. " А ты
разве не будешь? " спросил он Фору.
" Сначала скажи, какой ты хочешь видеть меня? Такой, какая я сейчас:
маленькая, в оранжевом спортивном костюмчике, или твоей любовницей из
галантерейного магазина, или нимфоманкой Николь с лиловыми ногами? Какой?
Скажи?
" Я хочу, чтобы ты явилась в образе Омар Ограмовича. " Только я
произнес эту фразу, как передо мной явился мой учитель и приветливо
поздоровался:
" Здравствуйте, Юлий! Вы не узнаете меня?
" Я узнаю вас. Я хочу спросить: почему вы преследуете меня, даже в моих
галлюцинациях?
" Я отвечу вам, но позже, Юлий, " старик ласково потянулся ко мне.
Он взял меня под локоть, и мы пошли с ним по вечерней улице,
наполненной рекламными огнями и шумной разноцветно одетой толпой.
" Надеюсь, вы не собираетесь внезапно умирать, как в тот раз?
" Не волнуйтесь, Юлий. Сегодня вечер уже другой. Необычный, " загадочно
ответил учитель и потянул меня в сторону дома, на котором светилась вывеска
какой-то кофейни.
" Зайдемте, Скалигер, согреемся.
" Но я не расположен...
" Э-э, да бросьте притворяться, " и старик резко подтолкнул меня к
заведению, дверь которого тотчас приоткрылась и заглотала нас обоих.
Мы оказались в полуподвальном еле освещенном помещении с очень низкими
потолками. Если кто-нибудь из посетителей желал выйти из-за стола или
пересесть за другой, то приходилось это проделывать с поклоном на
полусогнутых ногах. Некоторые, забывшись из-за изрядного количества
выпитого, не соблюдали таких мер предосторожности и, вскакивая, разбивали
себе головы о потолок.
" Почему им никто не помогает?
" Здесь помогают всем и никому ничего не запрещают, " ответил учитель
и, низко склонясь и приказав мне сделать то же самое, повел меня к
свободному столику.
Когда я сел, то облегченно первым делом вытянул ноги и откинулся
затекшей спиной на спинку стула. Через некоторое время к нам подполз на
четвереньках официант и старик заказал ему две пинты кларета.
" Хотите помянуть свое пребывание в пятнадцатом веке?
" Я хочу, мой мальчик, обозначить связь времен. Тебе удалось
перехитрить меня вместе со своей Николь, но ты должен понять, что все мы,
коснувшись лишь однажды друг друга, нерасторжимы. Мы только появляемся или
исчезаем временно, в зависимости от желания видеть или не видеть друг друга.
Вот ты пожелал меня лицезреть: и Фора стала мной " Омар Ограмовичем. Не так
ли?
" Да, но почему я не могу стать другим? Вами, например, или своим
братом, которого убил. А, может, и не убил?
" Вы, Юлий, олицетворение слова. А слово не меняет свой облик в отличие
от других материальностей. Вы распространяетесь во все замкнутые субстанции,
но не становитесь ими по существу. После смерти своих родителей вы стали
другим человеком, вернее, вы стали " нечеловеком.
" Не понимаю! " отчаянно воскликнул я.
" Ну-ну, спокойнее, мой мальчик. Я вам еще все успею объяснить. А пока
выпьем по бокалу кларета, " предложил старик, когда подползший официант
поставил бутыль на стол.
" Не правда ли, хорошо? " любезно поинтересовался учитель.
" Я прошу вас продолжить свою мысль, Омар Ограмович.
" Не думайте, Юлий, что я буду отказываться. Так слушайте.
Старик поправил своей лягушачьей ладонью подкрашенную русую прядь,
распахнул и вновь запахнул полы изношенного ратинового пальто, от которого
невыносимо несло нафталином, и, поведя по сторонам безумными желтыми
глазами, задал мне вопрос:
" Ты думаешь тебя ждали?
" Кто должен был меня ждать?
" Отец и мать, естественно. Они не ждали тебя и не хотели твоего
появления на свет. Твоей матери пришлось пить специальные таблетки, которые,
кстати, я ей и доставал. Но ты все же преодолел все барьеры. И появился на
свет со скрюченными пальцами ног и рукой, изъеденной язвами. Пальцы твои
выправились, а вот рука " сам видишь: прежняя.
" Что ж здесь необычного, старик? Трудная жизнь, неустроенность " это
так понятно. Я не порицаю их.
" Мой мальчик, когда тебя рожала мать и чуть было не умерла, поскольку
ты своей искалеченной рукой уцепился за ее внутренности, " она прокляла
тебя. Правда, потом пожалела, что сделала это. Но факт остается фактом: ты
был проклят при рождении.
" Это ничего не значит. Мать любила меня, и я люблю ее даже сейчас,
после всего того, что ты мне рассказал. Над болью женщина не властна.
" Юлий, вы не хотите понять меня, " уныло произнес старик. " Я не хочу,
чтобы вы разочаровались в своих родителях. Я просто хочу вам объяснить,
почему вы стали нечеловеком после их смерти.
" Да, меня это очень интересует. Но вы никак не подойдете к сути дела.
" Я жил во чреве пьяной нищенки, я восемьдесят пять лет томился, ожидая
тебя там, в пятнадцатом веке, И, когда ты был уже почти у меня в руках, ты
смог исчезнуть и вернуться вновь в свое время. О, Бордони! О, Скалигер! "
изо рта старика полилась желчь. " Твои родители не имеют к тебе никакого
отношения: они лишь два случайных организма, давших тебе приют на время в
бесконечности. Мать, препятствуя твоему рождению, могла нарушить
гармонический ход необратимого галлюцинаторного процесса, в котором ты
являешься крупной вехой, поскольку через твое сознание воспринимает земную
действительность иной мир, частью которого ты и являешься. Если бы только ей
удалось сделать это, то я " твой соперник " являлся бы здесь единственным
представителем и координатором иного мира. Но ты живешь, приобретая все
большую власть. Твоя любовь к родителям, тоска по ним еще держат тебя в
ареале человеческого пребывания. Но скоро твоя эмоциональная энергетика
совершенно иссякнет и ты избежишь в дальнейшем всевозможных отягчающих
связей: ты будешь свободен, а, значит, бесчеловечен. " Старик после столь
длинной тирады устало налил себе в бокал вина и судорожно стал пить его
большими глотками.
Я смотрел на него и сомневался в искренности его слов. Учитель пьянел
прямо на глазах, наливая себе бокал за бокалом, и все еще что-то бессвязно
бормоча в мой адрес. Я огляделся: в полумраке за разными столиками сидели
только одни Омар Ограмовичи и зверски напивались.
" Что стало с вашими посетителями? " спросил я проползающего мимо
официанта. Официант открыл рот и из него стал выползать толстый в пупырышках
розовый язык. Он выползал изо рта, как скинувшая кожу змея выползает из
нагретого солнцем местечка. Меня стошнило.
" Ползи вон отсюда, " бешено заорал я. Официант послушно стал отползать
в сторону, но его язык сопротивлялся, ухватисто цепляясь за толстые ножки
стола. Я снял с левой руки лайковую перчатку и сжал ладонью толстую мякоть
склизкого языка. Раздался истошный вопль отползающего официанта.
Откуда это дуновение? Откуда этот смертный шепот, колющий мускулы
сердца металлической иголкой нежных, знакомых с детства, слов, и
заставляющий трепетать в полной прострации по отношению ко всему тебя
окружающему? Я все помню, но я все забыл.
" Где я?
На мой вопрос никто не ответил. Я оглянулся кругом и никого не увидел:
ни Омар Ограмовича, ни Омар Ограмовичей, ни официанта с удавообразным
языком.
" Где я? " еще раз повторил я свой вопрос.
" Ничего не бойся, сынок. Я с тобой.
" Мамочка, это ты? " закричал я.
" Да, родной мой. Я пришла к тебе, чтобы помочь.
Передо мной расстилалось огромное зеленое поле, на котором до горизонта
росли бело-желтые крупные ромашки. Среди них сидела моя мама в голубой
футболке и белой юбочке, красивая и загорелая. Она протянула ко мне руки и
я, резко поднявшись из-за столика подвального помещения, разбил себе голову
до крови и потерял сознание.
Кому может быть интересно то, что я родился, потом чем-то занимался, а
потом умер и не успел даже сообразить, что это произошло. Так получалось,
что я говорил, делился с кем-нибудь своими мыслями, планами, желаниями, но
только приступал к их осуществлению, оказывалось, что они уже кем-то
воплощены в книги, в конструкции, в индивидуумы. Случившееся отбивало охоту
вообще жить и думать. И я думал только о себе. Бесцветные глаза, бледное
лицо, легкие ключицы " все это, называемое мной, или нравилось или не
нравилось кому-то, но я продолжал думать только о себе: Скалигере. Я пишу
послание тому, кто вытащит меня из этой жизни, покрывшейся пеплом и пылью,
посмотрит в мою душу и скажет: "Я тоже " Скалигер!". Я ухожу из бытия в
небытие, из смерти в жизнь не для того, чтобы иметь то, что не имею и иметь
не буду " бессмертие, и не любви я ищу, блуждая в лабиринте своих
галлюцинаций, которыми меня наградили все цивилизации, когда либо
существовавшие на Земле, я желаю достичь созерцательной отстраненности и
умереть, не умирая, балансируя на невозможности возможного существования.
" Где я?
Это " вопрос вопросов. Это сильнее и страшнее вопроса: "Быть или не
быть?". Метаморфозы канувших в ничто времен и подвластных им организмов,
мелодии тектонических смещений и порхающие бездны, словно бабочки вселенной,
ортодоксальные разряды трупных молний и в мясном мареве трепещущие иглы
звезд, " то есть отошедшее, свершившееся и, возможно, повторяющееся вновь
для меня. А я кричу: "Где я?!". И боюсь ступить далее. И протягиваю руки...
в Пустоту.
" Что ты орешь? " сказал я официанту, который в ужасе подбирал ошметки
своего языка с пола. " Впредь не распускай свой язык! Понял?
Официант согласно затряс головой и сел на пол, не в силах ползти к
буфету.
" Мозно я посизу? " спросил он меня, шепелявя.
" Сиди, конечно. " Мне стало его жалко. Я решил спросить, как его
зовут, и узнал, что зовут его довольно странно: Ликанац.
" Вас это удивляет, а меня нет. Если вы расшифруете эту аббревиатуру,
которую дал мне мой отец, то вам все сразу станет понятным.
Я задумался, но не смог расшифровать его имя.
" Не огорчайтесь. Зачем вы сожгли мне язык? " миролюбиво спросил
Ликанац.
" Я не ожидал, что у вас такой странный язык и, признаться, очень
испугался. Так что считайте, что это я сделал с испугу.
" Да ничего. Он у меня опять отрастет. Вот только больно очень было.
Официант ползком придвинулся к стулу, сел на него и, внимательно
посмотрев на меня, сказал:
" У вас на голове кровь! Возьмите, " он протянул мне полотенце.
"Куда же делся Омар Ограмович, " думал я, смотря мимо Ликанаца. " Где
этот злой старикан, который гоняется за мной повсюду и от которого я не
могу, да и не хочу избавиться?". В дальнем углу подвального зала я увидел
вольготно сидящего между Семеном Кругликовым и Анфисой Стригаловой умершего
Акима Пиродова, чью лайковую перчатку ношу на левой руке. "Как они здесь
оказались? Не Омар Ограмович ли их тоже сюда привел?"
" Ликанац, ты знаешь здесь всех посетителей?
Официант согласно затряс головой Я указал ему повелительно на дальнюю
тройку знакомых мне лиц: "Кто они?".
" Они у нас уже очень давно. Ни с кем знакомства не сводят, общаются
между собой и очень много пьют.
" Ты ничего примечательного не сказал. Познакомь меня с ними. Я тебе
заплачу.
" Я это сделаю для вас, но не за плату. Я хочу, чтобы вы вышли вместе
со мной из этого подвала. Хорошо?
Я с удивлением посмотрел на Ликанаца и дал согласие.
Мы сидели с мамой на зеленой траве и она меня кормила мягкими сладкими
помидорами и клубникой в сахарной пудре. От ее светлых волос, собранных в
пышный светлый ком, пахло духами "Красная Москва". На голубой футболке уже
появилось красное пятнышко от помидорины, и мама посыпала на него большую
щепотку искрящейся соли.
" Как хочется жить, Юлий.
" Ты разве не живешь?
" Я уже давно не живу. Как ты родился, так я и перестала жить. Тебе
старик все сказал. Ты ему поверь.
" Ты хотела меня убить?
" Да, мой милый. Да.
Я смотрел на любимое лицо своей матери, я вдыхал нежный аромат ее волос
и тела, я трогал ее крупные теплые руки и испытывал необычайное чувство
удовлетворения от того, что вот человек, родивший меня и желавший убить меня
еще во чреве, все же любит меня, страдает и никогда уже не сможет избавиться
от своей боли, которая пронзает и меня.
" Мамочка! Ведь ты умерла. Ты обитаешь за серафическими слоями
околоземного пространства, и неужели и там ты думаешь о своей слабости?
" Там ничего нет. Я не могу отвыкнуть от человеческого. Сейчас подойдет
и отец.
С этими словами мама поднялась с травы, оправила белую юбочку и, как
маленькая девочка, побежала за белой капустницей. Солнце заливало поляну,
шумно и напряженно дышали дубы, сквозь листву которых золотыми лопатками
прорывались струи солнца и синевы. Мама возвращалась с отцом, улыбающимся и
взволнованным.