" Отец! Дорогой мой отец! " вскрикнул я и побежал ему навстречу.
" Как я по тебе скучаю, сынок! " он обнял меня и я почувствовал за
шелком легкой тенниски щуплую старческую грудь.
" Почему ты стар, а мама молода? Отчего у вас там такая
несправедливость?
" Я сам не знаю, Юлий. Я люблю маму, но я очень люблю и тебя.
И, видимо, это влияет на то, что я не могу вернуться в состояние
молодости даже там, где все возвращается к лучшей поре жизни.
Я еще раз сжал его в объятиях и превратился окончательно в отца. Я стал
отцом-сыном, или сыном-отцом.
Если позовут, то непременно следует откликнуться, потому что в мире
есть только одно лицо, которое не окликает " смерть. Все, что окликает "
жизнь. Как же проходить, не замечая жизни! Еще успеешь ее не заметить, еще
почувствуешь в полной мере то, как ее не хватает, и позовут тебя, и
откликнешься, но услышишь и увидишь лишь белый звон потусторонней яви. Что
хочется более всего, когда живешь и здравствуешь, " смерти, а чего хочешь,
когда блуждаешь бестелесным, " покоя. Но покой сопутствет только жизни, и
его не бывает в смерти, ибо она " великое трагическое действо, ожидающее
каждого, приходящего к ней в ужасе. Чего же бояться? Бояться жизни в смерти.
А ведь есть только смерть смерти. И не более.
Мне не будет пощады на том свете. С течением лет я становлюсь жестоким
и безжалостным по отношению к близким ко мне людям, я даю всевозможными
способами почувствовать им свое превосходство в собственной избранности,
удачливости, умении жить совершенно одному, не нуждаясь почти ни в ком.
Привыкая к сильной боли, со временем не обращаешь внимания не только на
личную боль, но и на боль других людей. Когда умерла мать, потом ушел отец,
я забыл себя от боли, я забыл, что у меня есть своя душа, свое сердце, я
полностью ощущал себя частью их и умер вместе с ними. Жизнь моя стала
впоследствии расплатой с живущими после них. Я понял, что мне среди живущих
никто не нужен после того, как их не оказалось среди последних. Зачем живут
близкие люди, зачем живут люди отдаленные, зачем живет, в конце концов,
человечество, если нет моих родителей? Или кто они мне?
" Да, ты не наш ребенок, не кровь наша, Юлий!
" Отец! Мама! И вы это подтверждаете?
" Ты должен это понять, " продолжил один отец. " Ты не вышел из нас, а
вошел в нас. Понимаешь?
" Я не хочу верить вам. Вы ушли из живого мира и оставили меня, не
избавив от галлюцинаций. Спасите меня!
" Твои ощущения нам не подвластны, Юлий, " сказала мама. " Ты плаваешь
в их темной бездне, и выбраться тебе из нее не удастся никогда.
" Я не слышу тебя, мама! Я не слышу тебя, отец! " закричал я и увидел,
как лиловые тени бегут по солнечному небу.
" Ликанац! Куда ты хотел меня вести?! Пошли!
Когда мы вышли из подвала и официант разогнулся, то оказалось, что он
невысок и кривоног.
" Теперь вы меня вспоминаете, Скалигер?
" Гоголевский бульвар. Человек из коммерческой палатки?
" Да, я тот самый, кого вы убрали своей ладонью, превратив его в запах
шашлыка.
" Бедняга, значит, ты еще и сейчас пострадал, " намекнул я Ликанацу о
приключении с удавообразным языком.
" Беда одна не ходит, " философски ответил официант.
" Ладно, куда ты хотел меня вести?
" Я приглашаю вас, Скалигер, в мой родной городок. Я покажу вам
творение собственных рук. Ведь до официанта я был архитектором и по моему
проекту в родном городе построен ресторан. Уверяю вас " вы эту ночь не
забудете никогда.
Я взглянул на горящие коричневые глаза Ликанаца, его смуглое красивое
лицо, выдающийся белый нос и подумал, что человек с таким неординарным
носом, конечно же, хитер и изворотлив, но в то же самое время склонен к
авантюрам. А мне их как раз и не хватало.
" Хорошо, Ликанац, действуй!
Официант несколько раз неуклюже подпрыгнул, издал редкой красоты
горловой звук, топнул оземь острым каблуком и в образовавшееся отверстие в
почве мы с ним нырнули, как две струйки дыма. Молчаливое прохождение через
земные недра принесло мне неизъяснимое удовольствие: темный мир
разлагающихся и разложившихся материальностей звучал прелестной элегической
нотой умиротворенного страдания телесных оболочек. Великие греки и
компиляторы римляне в своих мифах были так далеки от моих грез, что я
невольно выругался, поскольку почувствовал себя обманутым целой
цивилизацией. Сколько дневных и ночных часов для усвоения чужих сказок я
потратил, чтобы соответствовать мнимому уровню образованности, то есть тому,
что придавило мою индивидуальность, исказило мое видение мира. А ведь
достаточно было только довериться себе и моя внутренняя сущность понесла бы
меня давным-давно по реке личного познания, в которой никакая особь не
замутила бы воду.
Вырвались мы с Ликанацем из источника минеральной воды. По склону
темно-зеленой горы шли белые бараны, а за ними как царь земли шествовал
пастух в черной бурке и черной папахе. Он издали приветствовал нас, подняв к
небу, как жезл, ослепительно-желтый посох.
" Здравствуйте, джигиты!
" Здравствуй, отец! " ответствовал Ликанац.
Я почтительно склонил голову на приветствие старца и залюбовался его
золотым посохом. Он поймал мой восторженный взгляд и сказал:
" Вижу, чужеземец, мой посох пришелся тебе по сердцу. Но я вижу и
другое: ты тот странник, которому незачем опираться на земную твердь, и
хождения твои в мире вымыслов того и не требуют. Ты сам себе посох!
Я еще более почтительно склонил голову. Старец угадал мою тайную
страсть жить вне времени и пространства, углубляясь только в себя и ища там
неведомого.
" Где ты, Ликанац? Ты существуешь? " спросил я.
" Скалигер, я здесь. И старец тоже.
" Что же, хорошо. Что будем делать дальше?
Ликанац взял меня за руку, подвел к севшему на землю старику и усадил
рядом с ним на расстеленную черную бурку.
" Сидите, Скалигер. Будем отдыхать, слушать горы и есть шашлык.
" Ты идешь по пути смерти. Остановись, Фора!
" Не пугай меня, Юлий.
" Как тебе объяснить, чтобы ты поняла и поверила мне, любимая?
" Поцелуй меня.
Я поцеловал Фору в бесцветные глаза, наполненные как бы
дистиллированной водой. Они были солеными.
" Ты плачешь, милая?
" Я чувствую, что наша любовь подходит к концу. И ни ты, ни я, никто в
мире нам не сможет помочь удержать ее. Это так горько чувствовать. Скажи
мне, что ты меня все еще любишь.
" Я люблю тебя, Фора.
" Почему я иду по пути смерти? Что ты хочешь этим сказать?
" Ты заболела мной.
" Не мучай меня. Я не понимаю твоих слов .
" Твоя жизнь стала с некоторых пор зависеть от моей . Ты уже не
располагаешь собой, ты опутала себя цепями любви, привязанности ко мне. Ты
соткала паутину, чтобы удержать меня, но тем самым ты лишь истощила себя, и
у тебя уже не хватает сил любить, но достанет сил, чтобы измучить себя
собственной любовью. Ты должна забыть меня, иначе ты погибнешь.
" Ты бредишь, Юлий. Я люблю тебя всей душой. И это не мука, что я не
могу жить без тебя, а счастье, неизъяснимое и ненасытное.
" Хорошо. Твое право " выбирать. А как поживает твоя дочь?
" Она еще не родилась.
Я влюбился в ее еще нерожденную дочь. Прогуливаясь по Александровскому
саду вечером, я заметил Фору и рядом с ней высокую худенькую девушку с
распущенными шоколадными волосами в бордовой юбочке выше острых смуглых
коленок. Я поцеловал Фору в щеку и внимательно посмотрел на ее спутницу.
" А это " моя дочь, Анела.
" Когда ты успела вырастить такую красивую дочку? Ты не обманываешь
меня, Фора?
" Ты не замечаешь, Юлий, что твои провалы в вечность занимают
десятилетия. Хоть мы с тобой и мечемся во времени, но я не забываю своих
женских обязанностей. Да, это моя дочь.
" Кто же ее отец? Я могу это знать?
" Твой брат.
" Я так и предполагал.
Анела внимательно слушала нашу беседу, хотя всем видом показывала, что
ей наши разговоры глубоко безразличны и она бы с удовольствием продолжала бы
гуляние по скверу.
" Вы не против, если я с вами немного погуляю?
" Конечно нет! " радостно воскликнула Анела и покраснела.
Я пошел рядом с ней. От нее веяло молозивной свежестью, а когда она
беззвучно смеялась одними глазами, то напоминала жеребенка, обнажившего
белоснежный ряд дикорастущих зубов. "Сколько мне лет?" " спрашивал я сам
себя, идя рядом с этим веселым увлекающимся всем жеребенком. " Может быть, я
и не жил раньше, потому что только сейчас рядом с Анелой почувствовал
радостное сбивчивое биение сердца и легкость в походке. Какое радостное это
ощущение говорить все, что вздумается, и видеть, как все твои словесные
пустяки буквально проглатываются ею, как сладкие сдобные булочки, пахнущие
томным изюмом.
" Анела, что вы любите больше всего на свете?
" Не знаю.
" А булочки сдобные с изюмом любите?
" Нет, то есть да. . . Впрочем, не знаю.
" А читать вы любите?
" Я люблю слушать музыку.
" А какую?
" Всякую... Хорошую... А, впрочем, не знаю.
Когда Фора отошла купить пачку сигарет, я сказал Анеле:
" Анела, вы мне понравились. А я вам?
" Не знаю. . .
" Вы знаете, где жили мои родители?
" Да, ведь мама же знает.
" Я буду ждать вас завтра с утра. Приходите. Придете?
" Не знаю.
Фора подошла с пачкой сигарет. Мы сели на садовую скамейку. Она
закурила. Потом посмотрела на меня, улыбнулась и произнесла:
" Ведь Анелы может и не быть вовсе. Я ведь ее еще не родила.
" Фора, будь благоразумна. Я увлекся.
Анела сидела тихо, как мышонок. И без того бледное ее личико еще более
побледнело. Решалась ее участь: быть ей или не быть.
" Ладно уж, " миролюбиво сказала Фора.
Я жадно дотронулся до детской ладони Анелы, " влажной и горячей. Я был
счастлив. Бесконечно счастлив.
В двухкомнатной квартире родителей было прибрано. В большой комнате на
квадратном столе стояли искусственные розы. Я ждал еще нерожденную дочь
Форы, нервно прохаживаясь от стола к балкону. За окном неистовствовал
осенний дождь, сверкала глухонемая молния, и я думал, что Анела ко мне не
придет. Дверь в маленькую комнату отворилась и из ее глубины показался
призрак брата. Он подошел молча к столу и сел напротив.
" Ты удивлен? " спросил он, " не волнуйся, я ненадолго. И твоей встрече
с моей дочерью не помешаю. Я не люблю ее. Ты можешь делать с ней, что
захочешь.
" Я не хочу общаться с тобой. Где мой настоящий брат?
" Ты же убил его. . . Ножом.
" Так это в нереальности!
" А ты различаешь реальность и нереальность? " ухмыльнулся призрак
брата. " Тогда ответь: Анела откуда явится?
" Из моей любви, " с отчаянием в голосе ответил я.
Призрак замешкался. Его прозрачные пальцы согнули металлическую вилку в
треугольник и бросили ее на тарелку, которая со звоном треснула пополам.
" Ты демагог, Скалигер, " прошипел призрак. В дверь позвонили и я
бросился открывать ее. Шоколадные волосы Анелы и ее короткая бордовая юбочка
были до удивления сухи.
" Ты не попала под дождь?
" Я же из тебя пришла к тебе, Скалигер! " Анела улыбнулась " А это мой
папочка, " указала она на призрак брата тонким пальчиком.
" Привет, Анела, " осклабился призрак. " Ты совсем не похожа на меня.
Кстати, и на Фору тоже. Ты похожа на Скалигера.
Пробудитесь сейчас те, кто спит. Откройте глаза, и вы из яви снов
окажетесь в снах действительности. Пребывайте в молчании и не пропускайте
ничего ни зрением, ни слухом, а только ненасытно предайтесь искусу
путешествия, в котором сможете насладиться самосозерцанием трепетных
фантасмагорий в вашей блуждающей душе.
Что может случиться с вами в будущем, если ваше будущее " есть прошлое,
которое вы принимаете за настоящее. Не задумывайтесь, когда в ночные часы
вас нечто подталкивает поднять взор к бегущим звездным небесам и вы
чувствуете, что это не вы вышли из них, а они " из вас, что они являются
порождением ваших невнятных колеблющихся ощущений и непроявленных
откровений, ползающих в лабиринтах вашего сияющего эго, как сухие змеи в
первобытных песках Австралии, беспрестанно ищущих выхода к единому морю,
полному еще более мерзких монстров болезненно тоскующего духа.
Неужели человеческая жизнь столь смешна и ничтожна, что размышления о
смерти превосходят все ее деяния, ибо достаточно только встать под знамена
смерти и ты как бы незримо подымаешься над всеми, благодаря надменной
отрешенности от суеты, которая и является жизнью человеческой. Целая
цивилизация, прокричав "помни о смерти", исчезла в ее объятиях и только
благодаря суете человеческой не канула в немотствующую бездну вселенского
безразличия жизни, которая проглатывает саму смерть со всей ее надменной
отрешенностью: и только наше сияющее эго сидит, как любопытный абориген на
холме, и смотрит на их взаимопожирание, лепя из праха и экскрементов
свистульку новой цивилизации.
Пробудитесь сейчас же, аборигены собственных иллюзий, ибо ваш мир " не
плаха, не площадь, не трон, а летящий змей в звездных небесах, несущий
тайные знаки ваших сущностей, бестелесных и вечных. Они сыпятся феерическими
музыкальными струями на беззащитный открытый мозг человечества, ползающий
раздробленно, как маленькие морщинистые черепашки, под каждой черепной
коробкой и впитывающий ядовитые мелодии разверзнутых бездн. Нас никто не
защитит и не спасет, потому что мы стары и дряблы, и никому не нужны, как
любопытный абориген со свистулькой в губах.
" Юлий, ты забыл обо мне, " вернула меня из бреда Анела. Она
приблизилась ко мне и положила свои влажные горячие ладони на мои глаза. "
Ты спрашивал меня: нравишься ли ты мне? Я отвечаю, и пусть призрак слышит
это, " я люблю тебя. Люблю тебя, как Фора.
" Что? "закричал я и, отбросив ее ладони с глаз, повалился на диван. "
Что ты сказала? Как Фора?
Призрак брата беззвучно хохотал, глядя на мои страдания.
" Я же тебе говорил, Скалигер, что она похожа на тебя.
Я притянул к себе подошедшую Анелу и усадил ее рядом.
" Почему, как Фора? Ведь ты же сама здесь!
Анела чуть отстранилась от меня и я увидел в ее больших серых глазах
смеющийся лукавый взгляд Форы.
" Фора, верни Анелу, " простонал я. " Я влюбился впервые в жизни. Не
отнимай ее.
Фора как будто услышала меня и вновь передо мною сидела девочка с
шоколадными волосами, грустно смотревшая на меня и шептавшая: "Я люблю
тебя".
На стуле, где находился призрак брата, никого не было.
" Ты где?
Молчание повисло в воздухе. Неожиданно Анела поднялась с дивана и,
словно лунатик, вытянув худые руки, подошла ко мне и поцеловала в губы. Ее
холодное прикосновение пронзило меня.
" Сколько тебе лет, Юлий?
" Двадцать пять, а может " семьдесят пять. Не знаю.
" Ты стал говорить так же, как и я, " улыбнулась Анела.
Мы лежали на диване под зеленым китайским пледом. Ее шоколадные волосы,
собранные в пучок, обозначили маленький продолговатый череп. Анела
повернулась ко мне лицом и я вздрогнул, ощутив ее голый прохладный живот и
легкое игрушечное касание острых сосков упругой груди.
" Где ты блуждал, Скалигер? " спрашивала Анела, прижимаясь.
" Ты хочешь спросить, " где я был, когда тебя не было?
" Вот именно.
" Я рождался и умирал. Рождался и умирал. И так каждый день.
" Ну а сейчас ты родился или умер?
" Я постарел.
Анела поняла меня.
" Я постараюсь не исчезнуть, хотя, как ты догадываешься, от меня это
мало зависит. Решает Фора, " на глазах Анелы показались слезы. " Что мне
делать, Юлий?
" Девочка моя любимая. Чтобы избавиться от Форы, ты должна убить ее, но
тогда ты вообще не сможешь явиться ко мне. Одной моей любви недостаточно,
чтобы вытащить тебя из будущего. Фора позволила мне любить тебя. И ты есть.
" Я не хочу зависеть от нее. Только ты должен распоряжаться моим
присутствием. Я боюсь ее, Юлий!
" Как ты дрожишь! Как я люблю тебя, Анела!
Анела обхватила меня свободной рукой, расцарапав до крови плечо.
" Ой, что я наделала, " испуганно вскрикнула она, выскочив из-под
зеленого пледа. " Где у тебя йод?
Пока она бегала на кухню, я с удовольствием смотрел на ее худенькую
фигурку подростка с темно-малиновыми пятнами крупных сосков и серебристым
треугольником, тонкой струйкой доходящего до пупка, напоминающего глаз
морской рыбы, плавающей у берегов Австралии.
Если бы мне в тот миг кто-либо сказал, что это только чувственная
фантазия больного мозга, я бы посмеялся и продолжал бы наслаждаться
созерцанием Анелы, бегавшей по квартире в поисках йода обнаженной, не
стыдившейся своей наготы, поскольку интуитивно понимала, что я обожаю каждое
ее движение, каждую полутень на ее еще не сформировавшемся детском теле. Но
мне никто не сказал, да и не мог сказать, потому что мы пребывали в полном
одиночестве, оставленные на время вдвоем живыми и мертвыми. Но когда она
слишком быстро передвигалась, я не мог не заметить, что в движении она как
бы становится еле видимой, почти прозрачной, что каждое резкое передвижение
что-то смещает в ее субстанции, лишенной полнокровной телесности.
" Анела, остановись, " крикнул я. Она выбежала ко мне из кухни и еще
несколько мгновений ее худенькое тело догоняло ее светящийся облик. - Анела,
ты знаешь, что не вся здесь?
" Не пугайся, Юлий. Ты привыкнешь к этому.
" Я не боюсь. Я хочу знать: это ты со мной?
" Да, милый, да, любимый! " крикнула Анела и ловко прыгнула на меня,
предварительно сдернув плед.
Я смотрел на нее, когда она уснула. Вновь распущенные шоколадные
волосы, бледное лицо, легкие ключицы. Ты, Анела, похожа на Скалигера. Ты "
зеркало, ты " чувственная фантазия, ты " бред безумца. Не покидай меня,
Анела.
Я прикрыл ее пледом. Тихо поднялся с дивана и подошел к балкону. Дождь
не утихал. Серая завеса дождя колыхалась в разные стороны от порывов ветра.
Не потоп ли? Что ты скажешь мне, любимая, когда проснешься? Поймем ли мы
друг друга? Я вернулся к ней и стал страстно целовать, тыкаясь в губы, в
грудь, в мягкий серебристый треугольник.
Не покидай меня, Анела.
Чудный вид открывался с горы. Зелеными, коричневыми, желтыми ярусами
сбегали ее склоны к бурливой пенистой реке, которая, клокоча и неистовствуя,
пронзала своими голубыми струями сизые и серые валуны, фаллически
выглядывающие с неглубокого дна. В метрах двухстах кружил державный орел,
выглядывая барашка пожирнее. Впереди чередовались вершины иных гор,
окутанные пуховыми белоснежными облаками.
" Что это за вершина? " спросил я, протянув руку вдаль.
" Суфруджу! " ответил Ликанац, жуя шашлык.
" А рядом с ней?
" Суфруджу! " ответил уже пастух, расположившийся на черной бурке.
" Они что " близнецы?
" Нет. Но имя у всех вершин здесь одно, " продолжал отвечать пастух. -
Где много слов, там много безделия и сумятицы.
" А что же люди? У каждого свое имя. Или и они все должны иметь лишь
одно имя на всех, чтобы...
" Не продолжай, " перебил меня пастух. " Я знаю, что ты хочешь сказать.
Как твое имя?
" Юлий Скалигер.
" Ведь ты хочешь, чтобы все походили на тебя. Не поэтому ли ты пишешь
свой трактат о слове? Ты хочешь, чтобы все были Скалигерами, только не
говоришь об этом прямо.
Я не удивился тому, что старик знает о моем трактате. Его золотой посох
свидетельствовал о его принадлежности к нечеловеческому миру и знания его об
этом мире и о пребывающих в нем могут быть беспредельны. Я удивился тому,
что старик так просто мне открыл мою же собственную тайную страсть уподобить
окружающих меня людей себе самому, чтобы они не смогли мне причинить ни
страданий, ни мук ни в настоящем, ни в прошлом, ни в будущем. Желание видеть
в них самого себя не оставляло меня и я старался в каждом из них
культивировать именно те черты, которые каким-то образом, хоть отдаленным,
напоминали меня. Где предел желаний живого поглотить себе подобного,
растворить его в себе, чтобы ни единой черточки не осталось от совсем
недавно еще совершенно незнакомого существа, имеющего на все свой взгляд и
понимание? Возможно, это " единственное ненасыщаемое никогда желание и
потому оно обречено на чавкающее бессмертие клеток и атомов, беснующихся в
мировой тьме.
Пастух бесцеремонно вскрыл язву в моем мозгу, которая стала истекать
гноем самоистязания и раскаяния. Я страдаю от того, что в силу неведомых
причин и условий вынужден порабощать себе подобных, сначала заманивая их в
свои сети лживой любовью или дружбой, или, наоборот, унизительным покорством
и лестью, чтобы потом уже, почувствовав их полное к себе доверие, нанести
сокрушительный удар по их духовному и телесному панцирю, удар мстительно
ликующего своего "Я", после которого они истлевают в прахе собственной
ничтожности. "Анела тоже оказалась в этой ловко расставленной сети", "
подумал я и мерзко рассмеялся.
" Отец! " обратился Ликанац к пастуху. "Ты бродишь по горам. Ты видишь
восход и заход солнца. А я, алчный, бросивший свое дело, впал в суету.
Скажи, что мне делать?
Пастух долго не отвечал, пристально следя за полетом державной птицы.
Он привстал с бурки, накинул ее на плечи и, раскинув руки, приподнялся над
землей.
" О, отец! " воскликнул Ликанац и повалился на колени. Посох в руке
пастуха превратился в солнечный луч, низвергавшийся прямо из небесных
глубин.
" Ликанац! Ликанац! " трубным голосом загудел вознесшийся пастух. " Вы
должны вернуться к своему делу. Должны с равнин подняться в горы. Ваши
жилища покрылись плесенью, ваши души извратились от легких нажив, ваши
звонкие гордые песни уподобились вою шакалов.
" О, отец! " рыдая, проговорил Ликанац.
Я подошел к своему знакомцу сзади и поднял его с земли.
" Успокойся, Ликанац! Ты ведь уже у себя.
" А братья мои? Они не хотят возвращаться.
Пастух исчез так же внезапно, как и появился. Ликанац никак не мог
успокоиться, его била дрожь, и он безуспешно пытался согреться у костра,
протягивая к нему белые холеные руки. Мне даже показалось, что после
вознесения пастуха и его исчезновения, внешность Ликанаца преобразилась:
выдающийся нос уменьшился, на смуглое красивое лицо легли тени тревоги и
беспокойства, а горящие коричневые глаза как бы подернулись пеплом. Он, не
отрываясь, невидящим взором глядел на пляшущие языки потухающего костра, и,
когда я окликнул его, он повернулся и нечто мое неуловимое мелькнуло в его
неказистом облике. "Неужели и Ликанац становится мной " Скалигером? Неужели
моя алчная натура пожрала и его сущность и смотрит теперь сама на себя из
него, как из зеркала?". Я подскочил к Ликанацу, взял его голову в руки и
пристально посмотрел в его глаза: в них жил Скалигер. Тот двенадцатилетний
мальчишка, которого соблазнила молодая тетка Клава, которого изнасиловал
учитель Омар Ограмович в маленькой комнате на Арбате. В руках у юного
Скалигера была большая белая роза, которой он помахал мне из глубины глаз
Ликанаца. Я отшатнулся и, спотыкаясь, пошел прочь.
" Куда вы, Скалигер? Не оставляйте меня одного, " услышал я голос
Ликанаца. " Без вас я погибну!
" Ты уже погиб. В тебе " я!
" Я это чувствую. Вы проникли в меня. Но лучше вы, чем учитель.
" Как ? И ты подвергаешься его преследованиям?
" Да. По его воле я оказался в том подвальном помещении, где вы впервые
оказались с учителем. Когда вы спросили меня о том, что произошло с
посетителями, учитель вселился в мой язык, который превратился в красную
змею. Вы отсекли ее своей гениальной ладонью. И учитель на время оставил
меня. Но мне показалось, что он вновь вернулся: пастухом был он!
Ликанац судорожно зарыдал.
" Почему ты его так боишься? Что он может тебе сделать?
" Потому что он является не только моим духовным отцом, но и
физическим!
" Вот почему ты все время восклицал "О, отец!".
" Да, Скалигер. Он властвует надо мной безраздельно, бросая меня из
одной бездны времени в другую, трансформируя мой облик в пространстве,
превращая меня то в амебу, то в монстра, то в человека. Моя истерзанная душа
становится адом, когда он вспоминает о ней и внедряется в нее.
" А мать? У тебя есть мать?
" Да. Я помню ее. Высокая, светлая " Николь.
Как только Ликанац произнес это имя, перед глазами моими пронесся вихрь
веков, и я вспомнил свою свадьбу с Николь, друзей Пьеро и Жакино, свою
смерть в Ажене.
Я вспомнил трагическую феерию, полную фантастических приключений, по
исходе которых я полюбил Николь, а потом потерял навеки и вновь ее обрел, не
зная того " действительно ли со мной Николь или только лишь ее образ, в
котором пребывает мерзкий старик с лиловыми ногами и смеется надо мной. Да,
я вспомнил все это, прекрасно понимая, что вспоминаю не свою жизнь, а жизнь
Скалигера-Бордони, делающего клизмы и сочиняющего трактат о слове.
Но этот Скалигер во мне, он просочился из пятнадцатого века в меня
нынешнего, галлюцинирующего филолога, ищущего выхода из действительного
света в мистическую тьму, где владычествует учитель. Я вспоминал, как Жан
Понтале, трясущимися лягушачьими ладонями придерживая молочный зад
двенадцатилетнего подростка, неистово внедрялся в него, пытаясь преодолеть
завесу времени. Значит, ему удалось это сделать, несмотря на то, что Николь
уверила меня в невозможности этого.
Я бросился на Ликанаца и повалил его на землю лицом. Он как-то
по-старчески хрюкнул и затих. Резким движением я сорвал с него брюки и
передо мной показалось лиловое тело с жадными высокими ягодицами
чувственного андрогина. Тяжкое биение крови в висках разламывало голову,
" Как я по тебе скучаю, сынок! " он обнял меня и я почувствовал за
шелком легкой тенниски щуплую старческую грудь.
" Почему ты стар, а мама молода? Отчего у вас там такая
несправедливость?
" Я сам не знаю, Юлий. Я люблю маму, но я очень люблю и тебя.
И, видимо, это влияет на то, что я не могу вернуться в состояние
молодости даже там, где все возвращается к лучшей поре жизни.
Я еще раз сжал его в объятиях и превратился окончательно в отца. Я стал
отцом-сыном, или сыном-отцом.
Если позовут, то непременно следует откликнуться, потому что в мире
есть только одно лицо, которое не окликает " смерть. Все, что окликает "
жизнь. Как же проходить, не замечая жизни! Еще успеешь ее не заметить, еще
почувствуешь в полной мере то, как ее не хватает, и позовут тебя, и
откликнешься, но услышишь и увидишь лишь белый звон потусторонней яви. Что
хочется более всего, когда живешь и здравствуешь, " смерти, а чего хочешь,
когда блуждаешь бестелесным, " покоя. Но покой сопутствет только жизни, и
его не бывает в смерти, ибо она " великое трагическое действо, ожидающее
каждого, приходящего к ней в ужасе. Чего же бояться? Бояться жизни в смерти.
А ведь есть только смерть смерти. И не более.
Мне не будет пощады на том свете. С течением лет я становлюсь жестоким
и безжалостным по отношению к близким ко мне людям, я даю всевозможными
способами почувствовать им свое превосходство в собственной избранности,
удачливости, умении жить совершенно одному, не нуждаясь почти ни в ком.
Привыкая к сильной боли, со временем не обращаешь внимания не только на
личную боль, но и на боль других людей. Когда умерла мать, потом ушел отец,
я забыл себя от боли, я забыл, что у меня есть своя душа, свое сердце, я
полностью ощущал себя частью их и умер вместе с ними. Жизнь моя стала
впоследствии расплатой с живущими после них. Я понял, что мне среди живущих
никто не нужен после того, как их не оказалось среди последних. Зачем живут
близкие люди, зачем живут люди отдаленные, зачем живет, в конце концов,
человечество, если нет моих родителей? Или кто они мне?
" Да, ты не наш ребенок, не кровь наша, Юлий!
" Отец! Мама! И вы это подтверждаете?
" Ты должен это понять, " продолжил один отец. " Ты не вышел из нас, а
вошел в нас. Понимаешь?
" Я не хочу верить вам. Вы ушли из живого мира и оставили меня, не
избавив от галлюцинаций. Спасите меня!
" Твои ощущения нам не подвластны, Юлий, " сказала мама. " Ты плаваешь
в их темной бездне, и выбраться тебе из нее не удастся никогда.
" Я не слышу тебя, мама! Я не слышу тебя, отец! " закричал я и увидел,
как лиловые тени бегут по солнечному небу.
" Ликанац! Куда ты хотел меня вести?! Пошли!
Когда мы вышли из подвала и официант разогнулся, то оказалось, что он
невысок и кривоног.
" Теперь вы меня вспоминаете, Скалигер?
" Гоголевский бульвар. Человек из коммерческой палатки?
" Да, я тот самый, кого вы убрали своей ладонью, превратив его в запах
шашлыка.
" Бедняга, значит, ты еще и сейчас пострадал, " намекнул я Ликанацу о
приключении с удавообразным языком.
" Беда одна не ходит, " философски ответил официант.
" Ладно, куда ты хотел меня вести?
" Я приглашаю вас, Скалигер, в мой родной городок. Я покажу вам
творение собственных рук. Ведь до официанта я был архитектором и по моему
проекту в родном городе построен ресторан. Уверяю вас " вы эту ночь не
забудете никогда.
Я взглянул на горящие коричневые глаза Ликанаца, его смуглое красивое
лицо, выдающийся белый нос и подумал, что человек с таким неординарным
носом, конечно же, хитер и изворотлив, но в то же самое время склонен к
авантюрам. А мне их как раз и не хватало.
" Хорошо, Ликанац, действуй!
Официант несколько раз неуклюже подпрыгнул, издал редкой красоты
горловой звук, топнул оземь острым каблуком и в образовавшееся отверстие в
почве мы с ним нырнули, как две струйки дыма. Молчаливое прохождение через
земные недра принесло мне неизъяснимое удовольствие: темный мир
разлагающихся и разложившихся материальностей звучал прелестной элегической
нотой умиротворенного страдания телесных оболочек. Великие греки и
компиляторы римляне в своих мифах были так далеки от моих грез, что я
невольно выругался, поскольку почувствовал себя обманутым целой
цивилизацией. Сколько дневных и ночных часов для усвоения чужих сказок я
потратил, чтобы соответствовать мнимому уровню образованности, то есть тому,
что придавило мою индивидуальность, исказило мое видение мира. А ведь
достаточно было только довериться себе и моя внутренняя сущность понесла бы
меня давным-давно по реке личного познания, в которой никакая особь не
замутила бы воду.
Вырвались мы с Ликанацем из источника минеральной воды. По склону
темно-зеленой горы шли белые бараны, а за ними как царь земли шествовал
пастух в черной бурке и черной папахе. Он издали приветствовал нас, подняв к
небу, как жезл, ослепительно-желтый посох.
" Здравствуйте, джигиты!
" Здравствуй, отец! " ответствовал Ликанац.
Я почтительно склонил голову на приветствие старца и залюбовался его
золотым посохом. Он поймал мой восторженный взгляд и сказал:
" Вижу, чужеземец, мой посох пришелся тебе по сердцу. Но я вижу и
другое: ты тот странник, которому незачем опираться на земную твердь, и
хождения твои в мире вымыслов того и не требуют. Ты сам себе посох!
Я еще более почтительно склонил голову. Старец угадал мою тайную
страсть жить вне времени и пространства, углубляясь только в себя и ища там
неведомого.
" Где ты, Ликанац? Ты существуешь? " спросил я.
" Скалигер, я здесь. И старец тоже.
" Что же, хорошо. Что будем делать дальше?
Ликанац взял меня за руку, подвел к севшему на землю старику и усадил
рядом с ним на расстеленную черную бурку.
" Сидите, Скалигер. Будем отдыхать, слушать горы и есть шашлык.
" Ты идешь по пути смерти. Остановись, Фора!
" Не пугай меня, Юлий.
" Как тебе объяснить, чтобы ты поняла и поверила мне, любимая?
" Поцелуй меня.
Я поцеловал Фору в бесцветные глаза, наполненные как бы
дистиллированной водой. Они были солеными.
" Ты плачешь, милая?
" Я чувствую, что наша любовь подходит к концу. И ни ты, ни я, никто в
мире нам не сможет помочь удержать ее. Это так горько чувствовать. Скажи
мне, что ты меня все еще любишь.
" Я люблю тебя, Фора.
" Почему я иду по пути смерти? Что ты хочешь этим сказать?
" Ты заболела мной.
" Не мучай меня. Я не понимаю твоих слов .
" Твоя жизнь стала с некоторых пор зависеть от моей . Ты уже не
располагаешь собой, ты опутала себя цепями любви, привязанности ко мне. Ты
соткала паутину, чтобы удержать меня, но тем самым ты лишь истощила себя, и
у тебя уже не хватает сил любить, но достанет сил, чтобы измучить себя
собственной любовью. Ты должна забыть меня, иначе ты погибнешь.
" Ты бредишь, Юлий. Я люблю тебя всей душой. И это не мука, что я не
могу жить без тебя, а счастье, неизъяснимое и ненасытное.
" Хорошо. Твое право " выбирать. А как поживает твоя дочь?
" Она еще не родилась.
Я влюбился в ее еще нерожденную дочь. Прогуливаясь по Александровскому
саду вечером, я заметил Фору и рядом с ней высокую худенькую девушку с
распущенными шоколадными волосами в бордовой юбочке выше острых смуглых
коленок. Я поцеловал Фору в щеку и внимательно посмотрел на ее спутницу.
" А это " моя дочь, Анела.
" Когда ты успела вырастить такую красивую дочку? Ты не обманываешь
меня, Фора?
" Ты не замечаешь, Юлий, что твои провалы в вечность занимают
десятилетия. Хоть мы с тобой и мечемся во времени, но я не забываю своих
женских обязанностей. Да, это моя дочь.
" Кто же ее отец? Я могу это знать?
" Твой брат.
" Я так и предполагал.
Анела внимательно слушала нашу беседу, хотя всем видом показывала, что
ей наши разговоры глубоко безразличны и она бы с удовольствием продолжала бы
гуляние по скверу.
" Вы не против, если я с вами немного погуляю?
" Конечно нет! " радостно воскликнула Анела и покраснела.
Я пошел рядом с ней. От нее веяло молозивной свежестью, а когда она
беззвучно смеялась одними глазами, то напоминала жеребенка, обнажившего
белоснежный ряд дикорастущих зубов. "Сколько мне лет?" " спрашивал я сам
себя, идя рядом с этим веселым увлекающимся всем жеребенком. " Может быть, я
и не жил раньше, потому что только сейчас рядом с Анелой почувствовал
радостное сбивчивое биение сердца и легкость в походке. Какое радостное это
ощущение говорить все, что вздумается, и видеть, как все твои словесные
пустяки буквально проглатываются ею, как сладкие сдобные булочки, пахнущие
томным изюмом.
" Анела, что вы любите больше всего на свете?
" Не знаю.
" А булочки сдобные с изюмом любите?
" Нет, то есть да. . . Впрочем, не знаю.
" А читать вы любите?
" Я люблю слушать музыку.
" А какую?
" Всякую... Хорошую... А, впрочем, не знаю.
Когда Фора отошла купить пачку сигарет, я сказал Анеле:
" Анела, вы мне понравились. А я вам?
" Не знаю. . .
" Вы знаете, где жили мои родители?
" Да, ведь мама же знает.
" Я буду ждать вас завтра с утра. Приходите. Придете?
" Не знаю.
Фора подошла с пачкой сигарет. Мы сели на садовую скамейку. Она
закурила. Потом посмотрела на меня, улыбнулась и произнесла:
" Ведь Анелы может и не быть вовсе. Я ведь ее еще не родила.
" Фора, будь благоразумна. Я увлекся.
Анела сидела тихо, как мышонок. И без того бледное ее личико еще более
побледнело. Решалась ее участь: быть ей или не быть.
" Ладно уж, " миролюбиво сказала Фора.
Я жадно дотронулся до детской ладони Анелы, " влажной и горячей. Я был
счастлив. Бесконечно счастлив.
В двухкомнатной квартире родителей было прибрано. В большой комнате на
квадратном столе стояли искусственные розы. Я ждал еще нерожденную дочь
Форы, нервно прохаживаясь от стола к балкону. За окном неистовствовал
осенний дождь, сверкала глухонемая молния, и я думал, что Анела ко мне не
придет. Дверь в маленькую комнату отворилась и из ее глубины показался
призрак брата. Он подошел молча к столу и сел напротив.
" Ты удивлен? " спросил он, " не волнуйся, я ненадолго. И твоей встрече
с моей дочерью не помешаю. Я не люблю ее. Ты можешь делать с ней, что
захочешь.
" Я не хочу общаться с тобой. Где мой настоящий брат?
" Ты же убил его. . . Ножом.
" Так это в нереальности!
" А ты различаешь реальность и нереальность? " ухмыльнулся призрак
брата. " Тогда ответь: Анела откуда явится?
" Из моей любви, " с отчаянием в голосе ответил я.
Призрак замешкался. Его прозрачные пальцы согнули металлическую вилку в
треугольник и бросили ее на тарелку, которая со звоном треснула пополам.
" Ты демагог, Скалигер, " прошипел призрак. В дверь позвонили и я
бросился открывать ее. Шоколадные волосы Анелы и ее короткая бордовая юбочка
были до удивления сухи.
" Ты не попала под дождь?
" Я же из тебя пришла к тебе, Скалигер! " Анела улыбнулась " А это мой
папочка, " указала она на призрак брата тонким пальчиком.
" Привет, Анела, " осклабился призрак. " Ты совсем не похожа на меня.
Кстати, и на Фору тоже. Ты похожа на Скалигера.
Пробудитесь сейчас те, кто спит. Откройте глаза, и вы из яви снов
окажетесь в снах действительности. Пребывайте в молчании и не пропускайте
ничего ни зрением, ни слухом, а только ненасытно предайтесь искусу
путешествия, в котором сможете насладиться самосозерцанием трепетных
фантасмагорий в вашей блуждающей душе.
Что может случиться с вами в будущем, если ваше будущее " есть прошлое,
которое вы принимаете за настоящее. Не задумывайтесь, когда в ночные часы
вас нечто подталкивает поднять взор к бегущим звездным небесам и вы
чувствуете, что это не вы вышли из них, а они " из вас, что они являются
порождением ваших невнятных колеблющихся ощущений и непроявленных
откровений, ползающих в лабиринтах вашего сияющего эго, как сухие змеи в
первобытных песках Австралии, беспрестанно ищущих выхода к единому морю,
полному еще более мерзких монстров болезненно тоскующего духа.
Неужели человеческая жизнь столь смешна и ничтожна, что размышления о
смерти превосходят все ее деяния, ибо достаточно только встать под знамена
смерти и ты как бы незримо подымаешься над всеми, благодаря надменной
отрешенности от суеты, которая и является жизнью человеческой. Целая
цивилизация, прокричав "помни о смерти", исчезла в ее объятиях и только
благодаря суете человеческой не канула в немотствующую бездну вселенского
безразличия жизни, которая проглатывает саму смерть со всей ее надменной
отрешенностью: и только наше сияющее эго сидит, как любопытный абориген на
холме, и смотрит на их взаимопожирание, лепя из праха и экскрементов
свистульку новой цивилизации.
Пробудитесь сейчас же, аборигены собственных иллюзий, ибо ваш мир " не
плаха, не площадь, не трон, а летящий змей в звездных небесах, несущий
тайные знаки ваших сущностей, бестелесных и вечных. Они сыпятся феерическими
музыкальными струями на беззащитный открытый мозг человечества, ползающий
раздробленно, как маленькие морщинистые черепашки, под каждой черепной
коробкой и впитывающий ядовитые мелодии разверзнутых бездн. Нас никто не
защитит и не спасет, потому что мы стары и дряблы, и никому не нужны, как
любопытный абориген со свистулькой в губах.
" Юлий, ты забыл обо мне, " вернула меня из бреда Анела. Она
приблизилась ко мне и положила свои влажные горячие ладони на мои глаза. "
Ты спрашивал меня: нравишься ли ты мне? Я отвечаю, и пусть призрак слышит
это, " я люблю тебя. Люблю тебя, как Фора.
" Что? "закричал я и, отбросив ее ладони с глаз, повалился на диван. "
Что ты сказала? Как Фора?
Призрак брата беззвучно хохотал, глядя на мои страдания.
" Я же тебе говорил, Скалигер, что она похожа на тебя.
Я притянул к себе подошедшую Анелу и усадил ее рядом.
" Почему, как Фора? Ведь ты же сама здесь!
Анела чуть отстранилась от меня и я увидел в ее больших серых глазах
смеющийся лукавый взгляд Форы.
" Фора, верни Анелу, " простонал я. " Я влюбился впервые в жизни. Не
отнимай ее.
Фора как будто услышала меня и вновь передо мною сидела девочка с
шоколадными волосами, грустно смотревшая на меня и шептавшая: "Я люблю
тебя".
На стуле, где находился призрак брата, никого не было.
" Ты где?
Молчание повисло в воздухе. Неожиданно Анела поднялась с дивана и,
словно лунатик, вытянув худые руки, подошла ко мне и поцеловала в губы. Ее
холодное прикосновение пронзило меня.
" Сколько тебе лет, Юлий?
" Двадцать пять, а может " семьдесят пять. Не знаю.
" Ты стал говорить так же, как и я, " улыбнулась Анела.
Мы лежали на диване под зеленым китайским пледом. Ее шоколадные волосы,
собранные в пучок, обозначили маленький продолговатый череп. Анела
повернулась ко мне лицом и я вздрогнул, ощутив ее голый прохладный живот и
легкое игрушечное касание острых сосков упругой груди.
" Где ты блуждал, Скалигер? " спрашивала Анела, прижимаясь.
" Ты хочешь спросить, " где я был, когда тебя не было?
" Вот именно.
" Я рождался и умирал. Рождался и умирал. И так каждый день.
" Ну а сейчас ты родился или умер?
" Я постарел.
Анела поняла меня.
" Я постараюсь не исчезнуть, хотя, как ты догадываешься, от меня это
мало зависит. Решает Фора, " на глазах Анелы показались слезы. " Что мне
делать, Юлий?
" Девочка моя любимая. Чтобы избавиться от Форы, ты должна убить ее, но
тогда ты вообще не сможешь явиться ко мне. Одной моей любви недостаточно,
чтобы вытащить тебя из будущего. Фора позволила мне любить тебя. И ты есть.
" Я не хочу зависеть от нее. Только ты должен распоряжаться моим
присутствием. Я боюсь ее, Юлий!
" Как ты дрожишь! Как я люблю тебя, Анела!
Анела обхватила меня свободной рукой, расцарапав до крови плечо.
" Ой, что я наделала, " испуганно вскрикнула она, выскочив из-под
зеленого пледа. " Где у тебя йод?
Пока она бегала на кухню, я с удовольствием смотрел на ее худенькую
фигурку подростка с темно-малиновыми пятнами крупных сосков и серебристым
треугольником, тонкой струйкой доходящего до пупка, напоминающего глаз
морской рыбы, плавающей у берегов Австралии.
Если бы мне в тот миг кто-либо сказал, что это только чувственная
фантазия больного мозга, я бы посмеялся и продолжал бы наслаждаться
созерцанием Анелы, бегавшей по квартире в поисках йода обнаженной, не
стыдившейся своей наготы, поскольку интуитивно понимала, что я обожаю каждое
ее движение, каждую полутень на ее еще не сформировавшемся детском теле. Но
мне никто не сказал, да и не мог сказать, потому что мы пребывали в полном
одиночестве, оставленные на время вдвоем живыми и мертвыми. Но когда она
слишком быстро передвигалась, я не мог не заметить, что в движении она как
бы становится еле видимой, почти прозрачной, что каждое резкое передвижение
что-то смещает в ее субстанции, лишенной полнокровной телесности.
" Анела, остановись, " крикнул я. Она выбежала ко мне из кухни и еще
несколько мгновений ее худенькое тело догоняло ее светящийся облик. - Анела,
ты знаешь, что не вся здесь?
" Не пугайся, Юлий. Ты привыкнешь к этому.
" Я не боюсь. Я хочу знать: это ты со мной?
" Да, милый, да, любимый! " крикнула Анела и ловко прыгнула на меня,
предварительно сдернув плед.
Я смотрел на нее, когда она уснула. Вновь распущенные шоколадные
волосы, бледное лицо, легкие ключицы. Ты, Анела, похожа на Скалигера. Ты "
зеркало, ты " чувственная фантазия, ты " бред безумца. Не покидай меня,
Анела.
Я прикрыл ее пледом. Тихо поднялся с дивана и подошел к балкону. Дождь
не утихал. Серая завеса дождя колыхалась в разные стороны от порывов ветра.
Не потоп ли? Что ты скажешь мне, любимая, когда проснешься? Поймем ли мы
друг друга? Я вернулся к ней и стал страстно целовать, тыкаясь в губы, в
грудь, в мягкий серебристый треугольник.
Не покидай меня, Анела.
Чудный вид открывался с горы. Зелеными, коричневыми, желтыми ярусами
сбегали ее склоны к бурливой пенистой реке, которая, клокоча и неистовствуя,
пронзала своими голубыми струями сизые и серые валуны, фаллически
выглядывающие с неглубокого дна. В метрах двухстах кружил державный орел,
выглядывая барашка пожирнее. Впереди чередовались вершины иных гор,
окутанные пуховыми белоснежными облаками.
" Что это за вершина? " спросил я, протянув руку вдаль.
" Суфруджу! " ответил Ликанац, жуя шашлык.
" А рядом с ней?
" Суфруджу! " ответил уже пастух, расположившийся на черной бурке.
" Они что " близнецы?
" Нет. Но имя у всех вершин здесь одно, " продолжал отвечать пастух. -
Где много слов, там много безделия и сумятицы.
" А что же люди? У каждого свое имя. Или и они все должны иметь лишь
одно имя на всех, чтобы...
" Не продолжай, " перебил меня пастух. " Я знаю, что ты хочешь сказать.
Как твое имя?
" Юлий Скалигер.
" Ведь ты хочешь, чтобы все походили на тебя. Не поэтому ли ты пишешь
свой трактат о слове? Ты хочешь, чтобы все были Скалигерами, только не
говоришь об этом прямо.
Я не удивился тому, что старик знает о моем трактате. Его золотой посох
свидетельствовал о его принадлежности к нечеловеческому миру и знания его об
этом мире и о пребывающих в нем могут быть беспредельны. Я удивился тому,
что старик так просто мне открыл мою же собственную тайную страсть уподобить
окружающих меня людей себе самому, чтобы они не смогли мне причинить ни
страданий, ни мук ни в настоящем, ни в прошлом, ни в будущем. Желание видеть
в них самого себя не оставляло меня и я старался в каждом из них
культивировать именно те черты, которые каким-то образом, хоть отдаленным,
напоминали меня. Где предел желаний живого поглотить себе подобного,
растворить его в себе, чтобы ни единой черточки не осталось от совсем
недавно еще совершенно незнакомого существа, имеющего на все свой взгляд и
понимание? Возможно, это " единственное ненасыщаемое никогда желание и
потому оно обречено на чавкающее бессмертие клеток и атомов, беснующихся в
мировой тьме.
Пастух бесцеремонно вскрыл язву в моем мозгу, которая стала истекать
гноем самоистязания и раскаяния. Я страдаю от того, что в силу неведомых
причин и условий вынужден порабощать себе подобных, сначала заманивая их в
свои сети лживой любовью или дружбой, или, наоборот, унизительным покорством
и лестью, чтобы потом уже, почувствовав их полное к себе доверие, нанести
сокрушительный удар по их духовному и телесному панцирю, удар мстительно
ликующего своего "Я", после которого они истлевают в прахе собственной
ничтожности. "Анела тоже оказалась в этой ловко расставленной сети", "
подумал я и мерзко рассмеялся.
" Отец! " обратился Ликанац к пастуху. "Ты бродишь по горам. Ты видишь
восход и заход солнца. А я, алчный, бросивший свое дело, впал в суету.
Скажи, что мне делать?
Пастух долго не отвечал, пристально следя за полетом державной птицы.
Он привстал с бурки, накинул ее на плечи и, раскинув руки, приподнялся над
землей.
" О, отец! " воскликнул Ликанац и повалился на колени. Посох в руке
пастуха превратился в солнечный луч, низвергавшийся прямо из небесных
глубин.
" Ликанац! Ликанац! " трубным голосом загудел вознесшийся пастух. " Вы
должны вернуться к своему делу. Должны с равнин подняться в горы. Ваши
жилища покрылись плесенью, ваши души извратились от легких нажив, ваши
звонкие гордые песни уподобились вою шакалов.
" О, отец! " рыдая, проговорил Ликанац.
Я подошел к своему знакомцу сзади и поднял его с земли.
" Успокойся, Ликанац! Ты ведь уже у себя.
" А братья мои? Они не хотят возвращаться.
Пастух исчез так же внезапно, как и появился. Ликанац никак не мог
успокоиться, его била дрожь, и он безуспешно пытался согреться у костра,
протягивая к нему белые холеные руки. Мне даже показалось, что после
вознесения пастуха и его исчезновения, внешность Ликанаца преобразилась:
выдающийся нос уменьшился, на смуглое красивое лицо легли тени тревоги и
беспокойства, а горящие коричневые глаза как бы подернулись пеплом. Он, не
отрываясь, невидящим взором глядел на пляшущие языки потухающего костра, и,
когда я окликнул его, он повернулся и нечто мое неуловимое мелькнуло в его
неказистом облике. "Неужели и Ликанац становится мной " Скалигером? Неужели
моя алчная натура пожрала и его сущность и смотрит теперь сама на себя из
него, как из зеркала?". Я подскочил к Ликанацу, взял его голову в руки и
пристально посмотрел в его глаза: в них жил Скалигер. Тот двенадцатилетний
мальчишка, которого соблазнила молодая тетка Клава, которого изнасиловал
учитель Омар Ограмович в маленькой комнате на Арбате. В руках у юного
Скалигера была большая белая роза, которой он помахал мне из глубины глаз
Ликанаца. Я отшатнулся и, спотыкаясь, пошел прочь.
" Куда вы, Скалигер? Не оставляйте меня одного, " услышал я голос
Ликанаца. " Без вас я погибну!
" Ты уже погиб. В тебе " я!
" Я это чувствую. Вы проникли в меня. Но лучше вы, чем учитель.
" Как ? И ты подвергаешься его преследованиям?
" Да. По его воле я оказался в том подвальном помещении, где вы впервые
оказались с учителем. Когда вы спросили меня о том, что произошло с
посетителями, учитель вселился в мой язык, который превратился в красную
змею. Вы отсекли ее своей гениальной ладонью. И учитель на время оставил
меня. Но мне показалось, что он вновь вернулся: пастухом был он!
Ликанац судорожно зарыдал.
" Почему ты его так боишься? Что он может тебе сделать?
" Потому что он является не только моим духовным отцом, но и
физическим!
" Вот почему ты все время восклицал "О, отец!".
" Да, Скалигер. Он властвует надо мной безраздельно, бросая меня из
одной бездны времени в другую, трансформируя мой облик в пространстве,
превращая меня то в амебу, то в монстра, то в человека. Моя истерзанная душа
становится адом, когда он вспоминает о ней и внедряется в нее.
" А мать? У тебя есть мать?
" Да. Я помню ее. Высокая, светлая " Николь.
Как только Ликанац произнес это имя, перед глазами моими пронесся вихрь
веков, и я вспомнил свою свадьбу с Николь, друзей Пьеро и Жакино, свою
смерть в Ажене.
Я вспомнил трагическую феерию, полную фантастических приключений, по
исходе которых я полюбил Николь, а потом потерял навеки и вновь ее обрел, не
зная того " действительно ли со мной Николь или только лишь ее образ, в
котором пребывает мерзкий старик с лиловыми ногами и смеется надо мной. Да,
я вспомнил все это, прекрасно понимая, что вспоминаю не свою жизнь, а жизнь
Скалигера-Бордони, делающего клизмы и сочиняющего трактат о слове.
Но этот Скалигер во мне, он просочился из пятнадцатого века в меня
нынешнего, галлюцинирующего филолога, ищущего выхода из действительного
света в мистическую тьму, где владычествует учитель. Я вспоминал, как Жан
Понтале, трясущимися лягушачьими ладонями придерживая молочный зад
двенадцатилетнего подростка, неистово внедрялся в него, пытаясь преодолеть
завесу времени. Значит, ему удалось это сделать, несмотря на то, что Николь
уверила меня в невозможности этого.
Я бросился на Ликанаца и повалил его на землю лицом. Он как-то
по-старчески хрюкнул и затих. Резким движением я сорвал с него брюки и
передо мной показалось лиловое тело с жадными высокими ягодицами
чувственного андрогина. Тяжкое биение крови в висках разламывало голову,