Страница:
— "Далекие забытые города…" Я тоже.
Позже Уайтбрид стоял у панорамного окна. Город сверкал миллионами огней. Большинство крошечных машинок исчезло, но по улицам двигались огромные грузовики. Пешеходы умерили свое рвение. Уайтбрид заметил кого-то высокого и веретенообразного, который бежал среди Белых так, как если бы они стояли на месте. Увернувшись от огромного Носильщика, он исчез вдали.
Позже Уайтбрид стоял у панорамного окна. Город сверкал миллионами огней. Большинство крошечных машинок исчезло, но по улицам двигались огромные грузовики. Пешеходы умерили свое рвение. Уайтбрид заметил кого-то высокого и веретенообразного, который бежал среди Белых так, как если бы они стояли на месте. Увернувшись от огромного Носильщика, он исчез вдали.
ЭКСКУРСИЯ
Реннер проснулся до рассвета. Пока он принимал замечательную ванну, мошкиты выбрали и предложили ему одежду. Реннер решил принять их выбор. Он был снисходительным к ним — они могли быть последними невоенными слугами, которых он когда-либо имел. Его оружие было осторожно выложено вместе с его одеждой, и, ненадолго задумавшись, Реннер пристегнул его под гражданскую куртку, сшитую из какой-то изумительной сияющей ткани. Ему не требовалось оружие, но устав был уставом…
Все остальные завтракали, разглядывая рассвет через большое панорамное окно. Он выглядел похоже на закат — тоже во всех оттенках красного. День на Мошке-1 был на несколько часов длиннее земного, соответственно, ночь была дольше, и люди могли дольше спать утром и все равно вставать до рассвета.
На завтрак подали большие, очень похожие на яйца, вареные предметы. Внутри они выглядели так, словно яичный белок и желток смешали, но все это имело вишневый цвет. Реннер сказал, что все эти вишневые штуки не стоят того, чтобы их есть, и не притронулся к ним.
— Музей всего в нескольких кварталах отсюда, — мошкита доктора Хорвата быстро потерла свои правые руки. — Предлагаю идти пешком. Думаю, нам не понадобится теплая одежда.
У всех мошкит была эта проблема: какую пару рук использовать для имитации человеческих жестов? Реннер подумал, что мошкита Джексона должна свихнуться. Джексон был левшой.
Они пошли пешком. Холодный ветер набрасывался на них из-за каждого угла. Солнце было большим и тусклым: в это раннее время дня можно было смотреть прямо на него. Крошечные машинки сновали в шести футах под ними. Запах воздуха Мошки-1 понемногу просачивался сквозь фильтры шлемов, так же, как тихое гудение машин и быстрое бормотание мошкитов.
Группа людей двигалась среди толп мошкитов всех цветов — и на них не обращали внимания. Потом из-за угла вывернула группа чужаков с белым мехом и задержалась, изучая их. Они щебетали своими музыкальными голосами и с любопытством разглядывали людей.
Казалось, Бари чувствует себя очень неудобно — он изо всех сил старался оставаться внутри группы. Он не хочет, чтобы его разглядывали со всех сторон, подумал Реннер. Тут парусный мастер заметил, что его самого разглядывает беременная Белая, с выпуклостью выше главного сустава ее спины. Реннер улыбнулся ей, присел на корточки и повернулся к ней спиной. Его финч'клик' что-то пропела в низких тонах, и Белая подошла ближе, а затем дюжина белых мошкитов вытянула дюжину белых рук к его позвоночнику.
— Хорошо! — сказал Реннер. — Немного ниже. Да, можно чесать именно здесь. — Когда белые ушли, Реннер поднялся на свои длинные ноги, пригодившиеся в этой прогулке. Его мошкита рысью бежала рядом.
— Надеюсь, что не научусь вашей непочтительности, — сказала она.
— А почему нет? — серьезно спросил Реннер.
— Когда вы уйдете, нас будет ждать здесь другая работа. Нет, тревожиться нечему. Если вы можете довольствоваться Военным Флотом, то и мне не очень трудно сделать отдающих приказы счастливыми.
Она говорит почти грустно, подумал Реннер. Впрочем, он не был уверен. Если у мошкитов и были выражения лица, Реннер не различал их.
Музей находился довольно далеко от них. Как и другие здания, он был прямоугольной формы, но со стеклянным фасадом или чем-то вроде этого.
— У нас много мест, подходящих под ваше слово «музей», — сказала мошкита Хорвата, — в этом и в других городах. Этот ближайший и специализируется он на живописи и скульптуре.
Мимо них прошел Носильщик ростом в три метра, неся свой метровый груз на голове. Это была она, отметил Реннер, увидев длинную выпуклость беременности в верхней части ее живота. Глаза ее были кроткими глазами животного без признаков разума. Она прошла мимо, не останавливаясь.
— Похоже, ношение детей не замедляет мошкит, — заметил Реннер.
Коричнево-белые плечи и головы повернулись к нему. Мошкита Реннера сказала:
— Ну, разумеется, нет. А почему это должно быть так?
Сэлли Фаулер взяла на себя труд объяснений. Осторожно подбирая слова, она попыталась объяснить, как мало используют беременных женщин у людей.
— Это единственная причина, по которой мы стремимся к обществу, ориентированному на мужчин. И… — она еще продолжала говорить о проблеме деторождения, когда они достигли Музея.
По высоте дверь доходила Реннеру до переносицы, правда потолки были выше — он касался их волосами. Доктору Хорвату приходилось наклонять голову.
И освещение было слишком желтым.
И картины были повешены слишком низко.
Условия для осмотра были далеко не идеальными, а, кроме того, цветов на самих картинах не было. Доктор Хорват и его мошкита с живостью принялись обсуждать его сенсационное заявление, что для человеческого глаза голубой плюс желтый равняется зеленому. Глаз мошкитов был устроен подобно глазу человека или осьминога, по той же схеме: глазное яблоко, приспосабливающийся хрусталик и нервные рецепторы. Однако, рецепторы были другими.
И все-таки картины потрясали. В главном холле, который имел потолок высотой три метра и был заполнен крупными полотнами, экскурсия остановилась перед уличной сценой. Коричнево-белый садился в машину, по-видимому, беседуя с кишевшими вокруг Коричневыми и Коричнево-белыми, тогда как за его спиной небо пылало красным. Эмоции выражались все той же плоской улыбкой, но Реннер почувствовал насилие и подошел ближе. Многие в толпе держали приборы, всегда в левых руках, и некоторые были сломаны. Кроме того, сам город был в огне.
— Это называется «Вернитесь к вашим задачам». Вы скоро заметите, что тема Безумного Эдди повторяется довольно часто, — сказала мошкита Сэлли и двинулась дальше, прежде чем кто-нибудь успел попросить более подробных объяснений.
Следующая картина в углу изображала квази-мошкита, высокого и худого, с маленькой головкой и длинными ногами. Он бежал из леса на зрителя, и его дыхание тянулось за ним белым дымком.
— "Несущий послание", — назвала картину мошкита Хорвата.
Соседняя картина была еще одной сценой на свежем воздухе: два десятка Коричневых и Белых ели, сидя вокруг пылающего костра. Вокруг них светились красные звериные глаза. Весь пейзаж был темно-красным, а вверху на фоне Угольного Мешка горел Глаз Мурчисона.
— Глядя на это, вы не можете сказать, что они думают и чувствуют, верно? — сказала мошкита Хорвата. — Этого мы и боялись. Бессловесное общение. Эти знаки и жесты у нас различны.
— Я полагаю, — сказал Бари, — что все эти картины можно продать, но не особенно хорошо. Они всего лишь любопытны… хотя вполне ценны сами по себе, из-за ограниченного потенциального рынка и ограниченных источников. Но они ничего не сообщают, ничего не передают. Кто нарисовал их?
— Эта довольно старая. Как видите, она была нарисована прямо на стене здания и…
— Но каким мошкитом? Коричнево-белым?
Все мошкиты невежливо рассмеялись, а мошкит Бари сказал:
— Вы никогда не увидите произведения искусства, созданного не Коричнево-белым. Общение — это наша специальность, а искусство — это общение.
— Значит, Белым нечего сказать?
— Конечно. У них есть Посредники, говорящие за них. Мы переводим, мы общаемся. Многие из этих картин являются доказательствами, наглядно выражающими это.
Вейсс, ничего не говоря, шел за всеми следом. Заметив это, Реннер понизил голос и спросил:
— Какие-то замечания?
Вейсс почесал челюсть.
— Сэр, я не был в музее со школы… но неужели здесь нет картин, сделанных достаточно хорошо?
Во всем холле нашлось только два портрета. Оба изображали Коричнево-белых, и оба были нарисованы от пояса и выше. Чувства этих мошкитов должен был выражать язык тела, а не лица. Портреты были странно освещены, а руки их были странно искривлены. Реннер решил, что они отражают зло.
— Зло? Нет! — сказала мошкита Реннера. — Этот, например, заставил построить зонд Безумного Эдди. А этот был создателем универсального языка и жил очень давно.
— Им еще пользуются?
— Вообще-то да. Но, разумеется, он разбит на куски. Скажем, Синклер, Поттер и Бари говорят не на том языке, на котором говорите вы. Иногда звуки похожи, но бессловесные сигналы весьма различны.
Реннер подошел к Вейссу, когда они были у входа в зал скульптур.
— Вы были правы. В Империи есть картины, которые можно назвать хорошими, здесь — нет. Вы заметили различие? Ни одного пейзажа без мошкитов, что-то делающего на нем. Почти нет портретов, а эти два слишком тенденциозны. Практически все они тенденциозны, — он повернулся и обратился к своей мошките. — Верно? Эти картины сделаны до того, как ваша цивилизация изобрела камеру. Они не могут быть правильными представителями.
— Реннер, вы знаете, скольких трудов требует живопись?
— Я никогда не пробовал. Но могу представить.
— Тогда представьте трудности занимающегося этим, если ему нечего сказать.
— А как насчет темы «Горы прекрасны»? — спросил Вейсс.
Мошкита Реннера пожала плечами.
Статуи оказались лучше, чем картины. Различия в пигментации и освещении не сказывались на восприятии. Большинство изображали мошкитов, но это были более чем портреты. Скажем, цепочка из мошкитов уменьшающихся размеров: Носильщик, трое Белых, девять Коричневых и двадцать семь малышей. Все они были сделаны из белого мрамора и заключали в себе часть решимости своих создателей. Бари безо всякого выражения потрогал их и сказал:
— Мне пришло в голову, что я должен буду объяснить любую из них, прежде чем смогу продать кому-либо. Или хотя бы отдать в подарок.
— Неизбежно, — сказал мошкит Бари. — Например, эта иллюстрирует религию прошлых веков. Отделившаяся душа родителя превращается в ребенка, снова обзаводится детьми и так далее до бесконечности.
Другая, сделанная из красного песчаника, изображала множество мошкитов. У них были длинные тонкие пальцы, которых было слишком много на левой руке, и эта левая рука была сравнительно мала. Может, физики? Всех их убивала нить зеленого стекла, гулявшая среди них, как коса: это явно было лазерное оружие, которое держал кто-то невидимый. Мошкиты не захотели говорить об этом.
— Неприятное историческое событие, — сказал мошкит Бари, и это было все.
Следующая изображала сражение между несколькими мраморными мошкитами и двумя десятками существ незнакомого типа, сделанными из красного песчаника. Красные существа были тощими и угрожающими, вооруженными множеством зубов и когтей. Центральное место среди этой свалки занимала какая-то странная машина.
— А это одна из самых интересных, — сказала мошкита Реннера. — По традиции Посредник — один из нашего собственного вида — может официально потребовать у любого создателя любой вид транспорта, который ему нужен. Очень давно, пользуясь этим правом, Посредник приказала построить машину времени. Я могу показать вам эту машину, если вы захотите съездить к ней: она находится по другую сторону этого континента.
— Работающая машина времени?
— Не работающая, Джонатан. Она никогда не была закончена. Ее Мастер потерял все свое влияние, пытаясь закончить ее.
— Ну-у-у… — разочарованно протянул Уайтбрид.
— Она никогда не опробовалась, — сказала мошкита. — Базовая теория могла оказаться с изъяном.
Машина выглядела как маленький циклотрон с кабиной внутри… Она почти имела смысл, подобно генератору Поля Лэнгстона.
— Значит, вы можете в любое время официально потребовать любое транспортное средство? — спросил Реннер у своей мошкиты.
— Именно так. Наш талант — это общение, но наша главная задача — предотвращение стычек. Сэлли познакомила нас с вашими, если так можно выразиться расовыми проблемами, включая оружие и рефлекс капитуляции. Мы — Посредники — развиваем это. Мы можем объяснить одному существу точку зрения другого. Некоммуникабельность может порой принимать опасные пропорции — обычно так бывает перед войной, когда статистические случайности заставляют вас поверить в совпадение. Если каждый из нас всегда может взять любое транспортное средство — или, скажем, телефон или радио — войны становятся маловероятными.
Это произвело на людей пугающее впечатление.
— Очень хорошо, — сказал Реннер, затем продолжал: — Интересно, а можете ли вы потребовать «Мак-Артур»?
— Согласно закону и традиции — да. На практике — мы не настолько глупы.
— О'кей. А эти существа, сражающиеся вокруг машины времени…
— Легендарные демоны, — объяснил мошкит Бари. — Они защищают структуру реальности.
Реннер вспомнил древние испанские картины, датированные временами Черной Чумы в Европе, картины, на которых живых мужчин и женщин атаковали ожившие и злобные мертвецы. Рядом с белыми мошкитами эти странные существа казались невероятно тощими и костлявыми, и злоба их была почти осязаема.
— А зачем была нужна эта машина времени?
— Посредник почувствовал, что некое событие истории произошло из-за недостатка общения. Он решил исправить это, — мошкита Реннера пожала плечами, точнее, сделала похожий жест руками, поскольку мошкиты не могли поднимать плеч. — Безумный Эдди. Зонд Безумного Эдди был чем-то подобным. Возможно, он требовал намного меньше работы. Наблюдатель неба — метеоролог — обнаружил существование жизни на мире, вращающемся вокруг ближайшей звезды. Сейчас же этот Посредник Безумный Эдди захотел связаться с ними. Он собрал огромный капитал и промышленную мощь, достаточную, чтобы воздействовать на большую часть цивилизации. Этот его зонд был построен, усилен солнечным парусом и батареей лазерных пушек для…
— Это звучит весьма знакомо.
— Верно. Зонд Безумного Эдди был действительно запущен к Новой Каледонии, но много позже и с другим экипажем. Мы полагали, что вы явитесь туда, откуда он был запущен.
— Что мы и сделали. К несчастью, экипаж погиб, но зонд достиг нас. Но почему вы по-прежнему называете это Зондом Безумного Эдди? Впрочем, это пустяки, — сказал Реннер. Его мошкита хихикнула.
Два лимузина ожидали их перед Музеем, и вниз, до уровня улицы, были опущены ступеньки. Крошечные двухместные машинки объезжали препятствие, не замедляясь, но и не сталкиваясь с ним.
Стели спустился вниз.
— Мистер Реннер! Смотрите!
— Они складываются! — воскликнул Стели.
— Конечно, — сказала мошкита Реннера. — Представьте себе давку на улицах, если бы этого не было! Но давайте садиться в машины.
Когда они расселись, Реннер сказал:
— Я бы не поехал в этой маленькой смертельной ловушке даже за все деньги мистера Бари.
— О, они вполне безопасны, — сказала мошкита Реннера. — То есть, не машина безопасна, а шофер. Коричневые постоянно возятся со своими машинами, так что поломок быть не должно.
Лимузины тронулись. Как только они отъехали, появились Коричневые и принялись демонтировать ступени.
Здания вокруг них всегда стояли прямоугольными блоками, а улицы образовывали решетку. Для Хорвата этот город был явно сделанным, а не чем-то, выросшим естественным образом. Кто-то спланировал его и приказал построить. Все ли города были похожи на этот?
Да, решил он, все. Но не по сути своей, а в таких деталях, как освещение улиц. Местами это были широкие люминесцентные полосы вдоль зданий, а местами — предметы, похожие на плавающие в воздухе пузыри, которые ветер не уносил прочь. Еще где-то вдоль улиц, по их центру, тянулись трубы, а местами не было вообще ничего, заметного в это время дня.
И эти похожие на ящики машины — каждая была немного другой в размещении фар или способе парковки машины складыванием вовнутрь самой себя.
Лимузины остановились.
— Мы на месте, — объявила мошкита Хорвата. — Это зоопарк. Заповедник Жизненных Форм, если быть более точным. Вы увидите, что это сделано больше для удобства жителей, чем для посетителей.
Хорват и остальные удивленно оглядывались по сторонам. Повсюду их окружали высокие прямоугольные здания. Нигде не было открытого пространства.
— Он слева от вас. Это здание, джентльмены, здание! Разве есть закон, запрещающий размещать зоопарк в здании?
Зоопарк, как выяснилось, имел шесть этажей с потолками, несомненно, слишком высокими для мошкитов. Трудно было даже сказать, насколько высоки были эти потолки. Выглядели они, как небо. На первом этаже это было открытое голубое небо, с плывущими облаками и солнцем, перевалившим за полдень.
Группа шла через влажные джунгли, характер которых изменялся по мере того, как они двигались. Животные не могли достать их, но почему
— это было трудно понять. Казалось, они не сознают, что оказались в загоне.
Здесь росло дерево, похожее на огромный хлыст, ручка которого глубоко ушла в землю, а собственно плеть выпустила пучки круглых листьев, которые обвивались вокруг ствола. Животное, похожее на гигантского мошкита, стояло под ним, таращась на Уайтбрида. У него были острые когти на двух правых руках и клыки, торчащие между губами.
— Это был вариант типа Носильщика, — сказала мошкита Хорвата, — но его никак не удавалось приручить. Вы видите, почему.
— Эта искусственная окружающая среда великолепна! — воскликнул Хорват. — Я никогда не видел лучше. Но почему бы не построить часть зоопарка на открытом воздухе? Зачем создавать окружающую среду, если натуральная уже имеется?
— Я не уверена, почему это сделано. Но это выглядит детально разработанным.
Второй этаж был пустыней сухого песка. Воздух был сух и ароматен, небо голубое, темнеющее до желто-коричневого на горизонте. Мясистые растения без колючек росли из песка. Некоторые из них имели форму толстых подушечек лилий. На многих имелись следы зубов. Затем люди заметили существа, оставившие эти следы. Существа походили на голых белых бобров с торчащими прямоугольными зубами. Они скучающе смотрели на них, когда они проходили мимо.
На третьем этаже шел дождь, и сверкали молнии, казалось бы, за много миль отсюда. Люди жались у входа, поскольку не имели никакой защиты от дождя. Мошкиты и сердились и извиняли их. Им не пришло в голову, что дождь может беспокоить людей — сами они любили его.
— Мы изучили вас, — сказала мошкита Уайтбрида, — но мы не знаем вас. Возможно, в другой раз, когда дождь кончится…
Четвертый этаж оказался вообще не диким. Там были даже маленькие круглые дома на далеких иллюзорных холмах. На маленьких, похожих на зонтики деревьях росли красные и лавандовые плоды, висевшие среди плоских зеленых дисков листвы. Пара прото-мошкитов стояла под одним из них. Оба были низенькие и толстые, а их правые руки, казалось, были заведены назад. Печально посмотрев на группу, одно из них протянуло руку вверх за лавандовым фруктом. Его левая рука была как раз нужной длины.
— Еще один негодный для работы представитель нашего вида, — сказала мошкита Хорвата. — Ныне вымерший за исключением Заповедника Жизненных Форм, — похоже было, что она хочет увести их отсюда.
Еще одну пару они обнаружили на клочке земли, где росли дыни — те самые дыни, которые люди ели на обед.
На широком травяном поле безмятежно паслось семейство существ с копытами и косматой шерстью, за исключением одного, которое стояло на страже, и немедленно повернулось к посетителям.
Голос за спиной Уайтбрида произнес:
— Вы разочарованы. Почему?
Уайтбрид удивленно оглянулся.
— Разочарован? Нет! Это так увлекательно.
— Это моя ошибка, — сказала мошкита Уайтбрида. — Я думала, что говорю с мистером Реннером.
Эта часть заповедника была довольно протяженной. Здесь не было опасности заблудиться, и все они наслаждались ощущением травы под ногами: длинные, свернутые кольцом зеленые листья, более упругие, чем обычный газон, очень походили на живые ковры в домах аристократии и самых богатых торговцев.
Реннер повернулся, почувствовав, что кто-то смотрит на него.
— Да?
— Мистер Реннер, меня вдруг осенило, что вы немного разочарованы нашим зоопарком.
Уайтбрид вздрогнул, а Реннер нахмурился.
— Да? Я сам пытаюсь понять свои чувства. Вообще-то я не чувствую ничего подобного. Это совершенно чужой мир, и все собрано для нашего удобства. Уайтбрид, вы тоже чувствуете это?
Гардемарин неохотно кивнул.
— Вот так-то. Это чужой мир, и все собрано для нашего удобства, правильно? Много ли зоопарков вы видели прежде и на скольких мирах?
Уайтбрид мысленно сосчитал.
— Шесть, включая Землю.
— И все они похожи на этот, за исключением того, что иллюзия здесь лучше. Мы ожидали увидеть нечто, разделенное в зависимости от важности животных, но здесь этого нет. Все-таки это чужой мир.
— В этом есть смысл, — сказала мошкита Уайтбрида. Голос ее был слегка грустен, и люди вспомнили, что мошкиты никогда не видели чужих миров.
Следующий этаж поразил их.
Доктор Хорват вышел из лифта первым и тут же остановился: он находился на городской улице.
— Я думаю, мы выбрали не ту дверь… — и он попятился. На мгновение ему показалось, что его покидает рассудок.
Город был пустынен. На улицах стояли несколько машин, но они были разбиты, а на некоторых виднелись следы огня. Некоторые здания разрушились, засыпав улицу грудами обломков. Какая-то черная движущаяся масса выпустила по направлению к нему что-то вроде щупалец и тут же метнулась обратно, в темную дыру в груде битого кирпича. У Хорвата по спине побежали мурашки. Когда чужая рука коснулась его локтя, он подпрыгнул, широко раскрыв рот.
— Что случилось, доктор? Наверняка у вас есть животные, приспособленные к городам.
— Нет, — сказал Хорват.
— Крысы, — подсказала Сэлли Фаулер. — И еще вши, которые живут только на людях. Но я думаю, это и все.
— У нас их гораздо больше, — сказала мошкита Хорвата. — Возможно, мы сможем показать вам нескольких, хотя они очень робкие.
Вдалеке виднелись маленькие черные существа, неотличимые от крыс. Харди сделал снимок стаи, которая дралась за укрытие. Позднее он надеялся увеличить его. Были еще крупные плоскостопые существа, почти невидимые, пока не окажешься прямо перед ними. Они имели тот же цвет и рисунок, что и кирпичи, к которым прижимались.
— Как хамелеон, — сказала Сэлли и тут же объяснила, кто это такой.
— Здесь все иначе, — сказала мошкита Сэлли и указала на животное цвета бетона, которое прижималось к серой стене. — Не пробуйте беспокоить его. У него есть зубы.
— А где они находят пищу?
— В садах на крышах. Впрочем, они могут есть мясо. А эти насекомоядные… — она подвела их к «крыше», находившейся в двух метрах над уровнем улицы. Там были зерновые и плодовые деревья, росшие в полном беспорядке, и маленькие безрукие двуногие животные, выбрасывающие свернутый в кольцо язык на метр в длину. Они выглядели так, словно имели полный рот орехов.
На шестом этаже их встретил лютый холод. Небо было свинцово-серое, а над бесконечной ледяной тундрой ветер гнал тучи снега. Харди захотел остаться здесь, чтобы изучить жизнь этого ледяного ада: кусты и крошечные деревья, росшие сквозь лед, крупных спокойных существ, которые игнорировали их, пушистых скачущих кроликов с похожими на тарелки ушами и без передних лап. Пришлось уводить его почти силой, иначе он просто замерз бы здесь.
В Замке их уже ждал обед: корабельные запасы и тонкие ломтики плоского зеленого кактуса семидесяти пяти сантиметров в длину и трех в ширину. Красное желе внутри него имело почти мясной вкус. Реннеру это понравилось, но остальные вообще не смогли есть его. Зато все прочее они съели, оживленно переговариваясь между глотками.
— Мы представляем, — сказала мошкита Реннера, — что хотят увидеть в незнакомом городе туристы. По крайней мере, мы знаем, что вы показывали в своих фильмах о путешествиях. Музеи. Правительственные здания. Памятники. Архитектурные уникумы. Возможно, магазины и ночные клубы. Кроме того, образ жизни местных жителей, — она возбужденно жестикулировала. — Мы вынуждены опустить кое-что из этого. У нас нет никаких ночных клубов. У вас будет возможность услышать нашу музыку, но, честно говоря, она вам не понравится.
Правительством являются Посредники, собирающиеся для разговора. Это может быть где угодно. Принимающие решения живут там, где им нравится, и обычно считают себя связанными соглашениями со своими Посредниками. Вы увидите некоторые из наших памятников. Что же касается нашего образа жизни, то через некоторое время вы сможете изучить его.
— А как насчет образа жизни Белых? — спросил Харди и зевнул так, что хрустнули кости.
— Он прав, — вмешалась мошкита Харди. — Мы сможем увидеть семейные резиденции отдающих приказы. То есть, мы сможем получить разрешение…
— чужак сбился на невнятное бормотание.
Мошкиты посовещались, и мошкита Сэлли сказала:
— Это возможно. Мы увидим их.
Изменение продолжительности дня сильно действовало на людей. Доктора Харди и Хорват, зевая, извинились перед всеми и ушли. Однако, Бари был еще вполне бодр. Интересно, каков период обращения его планеты, подумал Реннер. Самого его космические путешествия научили приспосабливаться к любым распорядкам дня.
Все остальные завтракали, разглядывая рассвет через большое панорамное окно. Он выглядел похоже на закат — тоже во всех оттенках красного. День на Мошке-1 был на несколько часов длиннее земного, соответственно, ночь была дольше, и люди могли дольше спать утром и все равно вставать до рассвета.
На завтрак подали большие, очень похожие на яйца, вареные предметы. Внутри они выглядели так, словно яичный белок и желток смешали, но все это имело вишневый цвет. Реннер сказал, что все эти вишневые штуки не стоят того, чтобы их есть, и не притронулся к ним.
— Музей всего в нескольких кварталах отсюда, — мошкита доктора Хорвата быстро потерла свои правые руки. — Предлагаю идти пешком. Думаю, нам не понадобится теплая одежда.
У всех мошкит была эта проблема: какую пару рук использовать для имитации человеческих жестов? Реннер подумал, что мошкита Джексона должна свихнуться. Джексон был левшой.
Они пошли пешком. Холодный ветер набрасывался на них из-за каждого угла. Солнце было большим и тусклым: в это раннее время дня можно было смотреть прямо на него. Крошечные машинки сновали в шести футах под ними. Запах воздуха Мошки-1 понемногу просачивался сквозь фильтры шлемов, так же, как тихое гудение машин и быстрое бормотание мошкитов.
Группа людей двигалась среди толп мошкитов всех цветов — и на них не обращали внимания. Потом из-за угла вывернула группа чужаков с белым мехом и задержалась, изучая их. Они щебетали своими музыкальными голосами и с любопытством разглядывали людей.
Казалось, Бари чувствует себя очень неудобно — он изо всех сил старался оставаться внутри группы. Он не хочет, чтобы его разглядывали со всех сторон, подумал Реннер. Тут парусный мастер заметил, что его самого разглядывает беременная Белая, с выпуклостью выше главного сустава ее спины. Реннер улыбнулся ей, присел на корточки и повернулся к ней спиной. Его финч'клик' что-то пропела в низких тонах, и Белая подошла ближе, а затем дюжина белых мошкитов вытянула дюжину белых рук к его позвоночнику.
— Хорошо! — сказал Реннер. — Немного ниже. Да, можно чесать именно здесь. — Когда белые ушли, Реннер поднялся на свои длинные ноги, пригодившиеся в этой прогулке. Его мошкита рысью бежала рядом.
— Надеюсь, что не научусь вашей непочтительности, — сказала она.
— А почему нет? — серьезно спросил Реннер.
— Когда вы уйдете, нас будет ждать здесь другая работа. Нет, тревожиться нечему. Если вы можете довольствоваться Военным Флотом, то и мне не очень трудно сделать отдающих приказы счастливыми.
Она говорит почти грустно, подумал Реннер. Впрочем, он не был уверен. Если у мошкитов и были выражения лица, Реннер не различал их.
Музей находился довольно далеко от них. Как и другие здания, он был прямоугольной формы, но со стеклянным фасадом или чем-то вроде этого.
— У нас много мест, подходящих под ваше слово «музей», — сказала мошкита Хорвата, — в этом и в других городах. Этот ближайший и специализируется он на живописи и скульптуре.
Мимо них прошел Носильщик ростом в три метра, неся свой метровый груз на голове. Это была она, отметил Реннер, увидев длинную выпуклость беременности в верхней части ее живота. Глаза ее были кроткими глазами животного без признаков разума. Она прошла мимо, не останавливаясь.
— Похоже, ношение детей не замедляет мошкит, — заметил Реннер.
Коричнево-белые плечи и головы повернулись к нему. Мошкита Реннера сказала:
— Ну, разумеется, нет. А почему это должно быть так?
Сэлли Фаулер взяла на себя труд объяснений. Осторожно подбирая слова, она попыталась объяснить, как мало используют беременных женщин у людей.
— Это единственная причина, по которой мы стремимся к обществу, ориентированному на мужчин. И… — она еще продолжала говорить о проблеме деторождения, когда они достигли Музея.
По высоте дверь доходила Реннеру до переносицы, правда потолки были выше — он касался их волосами. Доктору Хорвату приходилось наклонять голову.
И освещение было слишком желтым.
И картины были повешены слишком низко.
Условия для осмотра были далеко не идеальными, а, кроме того, цветов на самих картинах не было. Доктор Хорват и его мошкита с живостью принялись обсуждать его сенсационное заявление, что для человеческого глаза голубой плюс желтый равняется зеленому. Глаз мошкитов был устроен подобно глазу человека или осьминога, по той же схеме: глазное яблоко, приспосабливающийся хрусталик и нервные рецепторы. Однако, рецепторы были другими.
И все-таки картины потрясали. В главном холле, который имел потолок высотой три метра и был заполнен крупными полотнами, экскурсия остановилась перед уличной сценой. Коричнево-белый садился в машину, по-видимому, беседуя с кишевшими вокруг Коричневыми и Коричнево-белыми, тогда как за его спиной небо пылало красным. Эмоции выражались все той же плоской улыбкой, но Реннер почувствовал насилие и подошел ближе. Многие в толпе держали приборы, всегда в левых руках, и некоторые были сломаны. Кроме того, сам город был в огне.
— Это называется «Вернитесь к вашим задачам». Вы скоро заметите, что тема Безумного Эдди повторяется довольно часто, — сказала мошкита Сэлли и двинулась дальше, прежде чем кто-нибудь успел попросить более подробных объяснений.
Следующая картина в углу изображала квази-мошкита, высокого и худого, с маленькой головкой и длинными ногами. Он бежал из леса на зрителя, и его дыхание тянулось за ним белым дымком.
— "Несущий послание", — назвала картину мошкита Хорвата.
Соседняя картина была еще одной сценой на свежем воздухе: два десятка Коричневых и Белых ели, сидя вокруг пылающего костра. Вокруг них светились красные звериные глаза. Весь пейзаж был темно-красным, а вверху на фоне Угольного Мешка горел Глаз Мурчисона.
— Глядя на это, вы не можете сказать, что они думают и чувствуют, верно? — сказала мошкита Хорвата. — Этого мы и боялись. Бессловесное общение. Эти знаки и жесты у нас различны.
— Я полагаю, — сказал Бари, — что все эти картины можно продать, но не особенно хорошо. Они всего лишь любопытны… хотя вполне ценны сами по себе, из-за ограниченного потенциального рынка и ограниченных источников. Но они ничего не сообщают, ничего не передают. Кто нарисовал их?
— Эта довольно старая. Как видите, она была нарисована прямо на стене здания и…
— Но каким мошкитом? Коричнево-белым?
Все мошкиты невежливо рассмеялись, а мошкит Бари сказал:
— Вы никогда не увидите произведения искусства, созданного не Коричнево-белым. Общение — это наша специальность, а искусство — это общение.
— Значит, Белым нечего сказать?
— Конечно. У них есть Посредники, говорящие за них. Мы переводим, мы общаемся. Многие из этих картин являются доказательствами, наглядно выражающими это.
Вейсс, ничего не говоря, шел за всеми следом. Заметив это, Реннер понизил голос и спросил:
— Какие-то замечания?
Вейсс почесал челюсть.
— Сэр, я не был в музее со школы… но неужели здесь нет картин, сделанных достаточно хорошо?
Во всем холле нашлось только два портрета. Оба изображали Коричнево-белых, и оба были нарисованы от пояса и выше. Чувства этих мошкитов должен был выражать язык тела, а не лица. Портреты были странно освещены, а руки их были странно искривлены. Реннер решил, что они отражают зло.
— Зло? Нет! — сказала мошкита Реннера. — Этот, например, заставил построить зонд Безумного Эдди. А этот был создателем универсального языка и жил очень давно.
— Им еще пользуются?
— Вообще-то да. Но, разумеется, он разбит на куски. Скажем, Синклер, Поттер и Бари говорят не на том языке, на котором говорите вы. Иногда звуки похожи, но бессловесные сигналы весьма различны.
Реннер подошел к Вейссу, когда они были у входа в зал скульптур.
— Вы были правы. В Империи есть картины, которые можно назвать хорошими, здесь — нет. Вы заметили различие? Ни одного пейзажа без мошкитов, что-то делающего на нем. Почти нет портретов, а эти два слишком тенденциозны. Практически все они тенденциозны, — он повернулся и обратился к своей мошките. — Верно? Эти картины сделаны до того, как ваша цивилизация изобрела камеру. Они не могут быть правильными представителями.
— Реннер, вы знаете, скольких трудов требует живопись?
— Я никогда не пробовал. Но могу представить.
— Тогда представьте трудности занимающегося этим, если ему нечего сказать.
— А как насчет темы «Горы прекрасны»? — спросил Вейсс.
Мошкита Реннера пожала плечами.
Статуи оказались лучше, чем картины. Различия в пигментации и освещении не сказывались на восприятии. Большинство изображали мошкитов, но это были более чем портреты. Скажем, цепочка из мошкитов уменьшающихся размеров: Носильщик, трое Белых, девять Коричневых и двадцать семь малышей. Все они были сделаны из белого мрамора и заключали в себе часть решимости своих создателей. Бари безо всякого выражения потрогал их и сказал:
— Мне пришло в голову, что я должен буду объяснить любую из них, прежде чем смогу продать кому-либо. Или хотя бы отдать в подарок.
— Неизбежно, — сказал мошкит Бари. — Например, эта иллюстрирует религию прошлых веков. Отделившаяся душа родителя превращается в ребенка, снова обзаводится детьми и так далее до бесконечности.
Другая, сделанная из красного песчаника, изображала множество мошкитов. У них были длинные тонкие пальцы, которых было слишком много на левой руке, и эта левая рука была сравнительно мала. Может, физики? Всех их убивала нить зеленого стекла, гулявшая среди них, как коса: это явно было лазерное оружие, которое держал кто-то невидимый. Мошкиты не захотели говорить об этом.
— Неприятное историческое событие, — сказал мошкит Бари, и это было все.
Следующая изображала сражение между несколькими мраморными мошкитами и двумя десятками существ незнакомого типа, сделанными из красного песчаника. Красные существа были тощими и угрожающими, вооруженными множеством зубов и когтей. Центральное место среди этой свалки занимала какая-то странная машина.
— А это одна из самых интересных, — сказала мошкита Реннера. — По традиции Посредник — один из нашего собственного вида — может официально потребовать у любого создателя любой вид транспорта, который ему нужен. Очень давно, пользуясь этим правом, Посредник приказала построить машину времени. Я могу показать вам эту машину, если вы захотите съездить к ней: она находится по другую сторону этого континента.
— Работающая машина времени?
— Не работающая, Джонатан. Она никогда не была закончена. Ее Мастер потерял все свое влияние, пытаясь закончить ее.
— Ну-у-у… — разочарованно протянул Уайтбрид.
— Она никогда не опробовалась, — сказала мошкита. — Базовая теория могла оказаться с изъяном.
Машина выглядела как маленький циклотрон с кабиной внутри… Она почти имела смысл, подобно генератору Поля Лэнгстона.
— Значит, вы можете в любое время официально потребовать любое транспортное средство? — спросил Реннер у своей мошкиты.
— Именно так. Наш талант — это общение, но наша главная задача — предотвращение стычек. Сэлли познакомила нас с вашими, если так можно выразиться расовыми проблемами, включая оружие и рефлекс капитуляции. Мы — Посредники — развиваем это. Мы можем объяснить одному существу точку зрения другого. Некоммуникабельность может порой принимать опасные пропорции — обычно так бывает перед войной, когда статистические случайности заставляют вас поверить в совпадение. Если каждый из нас всегда может взять любое транспортное средство — или, скажем, телефон или радио — войны становятся маловероятными.
Это произвело на людей пугающее впечатление.
— Очень хорошо, — сказал Реннер, затем продолжал: — Интересно, а можете ли вы потребовать «Мак-Артур»?
— Согласно закону и традиции — да. На практике — мы не настолько глупы.
— О'кей. А эти существа, сражающиеся вокруг машины времени…
— Легендарные демоны, — объяснил мошкит Бари. — Они защищают структуру реальности.
Реннер вспомнил древние испанские картины, датированные временами Черной Чумы в Европе, картины, на которых живых мужчин и женщин атаковали ожившие и злобные мертвецы. Рядом с белыми мошкитами эти странные существа казались невероятно тощими и костлявыми, и злоба их была почти осязаема.
— А зачем была нужна эта машина времени?
— Посредник почувствовал, что некое событие истории произошло из-за недостатка общения. Он решил исправить это, — мошкита Реннера пожала плечами, точнее, сделала похожий жест руками, поскольку мошкиты не могли поднимать плеч. — Безумный Эдди. Зонд Безумного Эдди был чем-то подобным. Возможно, он требовал намного меньше работы. Наблюдатель неба — метеоролог — обнаружил существование жизни на мире, вращающемся вокруг ближайшей звезды. Сейчас же этот Посредник Безумный Эдди захотел связаться с ними. Он собрал огромный капитал и промышленную мощь, достаточную, чтобы воздействовать на большую часть цивилизации. Этот его зонд был построен, усилен солнечным парусом и батареей лазерных пушек для…
— Это звучит весьма знакомо.
— Верно. Зонд Безумного Эдди был действительно запущен к Новой Каледонии, но много позже и с другим экипажем. Мы полагали, что вы явитесь туда, откуда он был запущен.
— Что мы и сделали. К несчастью, экипаж погиб, но зонд достиг нас. Но почему вы по-прежнему называете это Зондом Безумного Эдди? Впрочем, это пустяки, — сказал Реннер. Его мошкита хихикнула.
Два лимузина ожидали их перед Музеем, и вниз, до уровня улицы, были опущены ступеньки. Крошечные двухместные машинки объезжали препятствие, не замедляясь, но и не сталкиваясь с ним.
Стели спустился вниз.
— Мистер Реннер! Смотрите!
— Они складываются! — воскликнул Стели.
— Конечно, — сказала мошкита Реннера. — Представьте себе давку на улицах, если бы этого не было! Но давайте садиться в машины.
Когда они расселись, Реннер сказал:
— Я бы не поехал в этой маленькой смертельной ловушке даже за все деньги мистера Бари.
— О, они вполне безопасны, — сказала мошкита Реннера. — То есть, не машина безопасна, а шофер. Коричневые постоянно возятся со своими машинами, так что поломок быть не должно.
Лимузины тронулись. Как только они отъехали, появились Коричневые и принялись демонтировать ступени.
Здания вокруг них всегда стояли прямоугольными блоками, а улицы образовывали решетку. Для Хорвата этот город был явно сделанным, а не чем-то, выросшим естественным образом. Кто-то спланировал его и приказал построить. Все ли города были похожи на этот?
Да, решил он, все. Но не по сути своей, а в таких деталях, как освещение улиц. Местами это были широкие люминесцентные полосы вдоль зданий, а местами — предметы, похожие на плавающие в воздухе пузыри, которые ветер не уносил прочь. Еще где-то вдоль улиц, по их центру, тянулись трубы, а местами не было вообще ничего, заметного в это время дня.
И эти похожие на ящики машины — каждая была немного другой в размещении фар или способе парковки машины складыванием вовнутрь самой себя.
Лимузины остановились.
— Мы на месте, — объявила мошкита Хорвата. — Это зоопарк. Заповедник Жизненных Форм, если быть более точным. Вы увидите, что это сделано больше для удобства жителей, чем для посетителей.
Хорват и остальные удивленно оглядывались по сторонам. Повсюду их окружали высокие прямоугольные здания. Нигде не было открытого пространства.
— Он слева от вас. Это здание, джентльмены, здание! Разве есть закон, запрещающий размещать зоопарк в здании?
Зоопарк, как выяснилось, имел шесть этажей с потолками, несомненно, слишком высокими для мошкитов. Трудно было даже сказать, насколько высоки были эти потолки. Выглядели они, как небо. На первом этаже это было открытое голубое небо, с плывущими облаками и солнцем, перевалившим за полдень.
Группа шла через влажные джунгли, характер которых изменялся по мере того, как они двигались. Животные не могли достать их, но почему
— это было трудно понять. Казалось, они не сознают, что оказались в загоне.
Здесь росло дерево, похожее на огромный хлыст, ручка которого глубоко ушла в землю, а собственно плеть выпустила пучки круглых листьев, которые обвивались вокруг ствола. Животное, похожее на гигантского мошкита, стояло под ним, таращась на Уайтбрида. У него были острые когти на двух правых руках и клыки, торчащие между губами.
— Это был вариант типа Носильщика, — сказала мошкита Хорвата, — но его никак не удавалось приручить. Вы видите, почему.
— Эта искусственная окружающая среда великолепна! — воскликнул Хорват. — Я никогда не видел лучше. Но почему бы не построить часть зоопарка на открытом воздухе? Зачем создавать окружающую среду, если натуральная уже имеется?
— Я не уверена, почему это сделано. Но это выглядит детально разработанным.
Второй этаж был пустыней сухого песка. Воздух был сух и ароматен, небо голубое, темнеющее до желто-коричневого на горизонте. Мясистые растения без колючек росли из песка. Некоторые из них имели форму толстых подушечек лилий. На многих имелись следы зубов. Затем люди заметили существа, оставившие эти следы. Существа походили на голых белых бобров с торчащими прямоугольными зубами. Они скучающе смотрели на них, когда они проходили мимо.
На третьем этаже шел дождь, и сверкали молнии, казалось бы, за много миль отсюда. Люди жались у входа, поскольку не имели никакой защиты от дождя. Мошкиты и сердились и извиняли их. Им не пришло в голову, что дождь может беспокоить людей — сами они любили его.
— Мы изучили вас, — сказала мошкита Уайтбрида, — но мы не знаем вас. Возможно, в другой раз, когда дождь кончится…
Четвертый этаж оказался вообще не диким. Там были даже маленькие круглые дома на далеких иллюзорных холмах. На маленьких, похожих на зонтики деревьях росли красные и лавандовые плоды, висевшие среди плоских зеленых дисков листвы. Пара прото-мошкитов стояла под одним из них. Оба были низенькие и толстые, а их правые руки, казалось, были заведены назад. Печально посмотрев на группу, одно из них протянуло руку вверх за лавандовым фруктом. Его левая рука была как раз нужной длины.
— Еще один негодный для работы представитель нашего вида, — сказала мошкита Хорвата. — Ныне вымерший за исключением Заповедника Жизненных Форм, — похоже было, что она хочет увести их отсюда.
Еще одну пару они обнаружили на клочке земли, где росли дыни — те самые дыни, которые люди ели на обед.
На широком травяном поле безмятежно паслось семейство существ с копытами и косматой шерстью, за исключением одного, которое стояло на страже, и немедленно повернулось к посетителям.
Голос за спиной Уайтбрида произнес:
— Вы разочарованы. Почему?
Уайтбрид удивленно оглянулся.
— Разочарован? Нет! Это так увлекательно.
— Это моя ошибка, — сказала мошкита Уайтбрида. — Я думала, что говорю с мистером Реннером.
Эта часть заповедника была довольно протяженной. Здесь не было опасности заблудиться, и все они наслаждались ощущением травы под ногами: длинные, свернутые кольцом зеленые листья, более упругие, чем обычный газон, очень походили на живые ковры в домах аристократии и самых богатых торговцев.
Реннер повернулся, почувствовав, что кто-то смотрит на него.
— Да?
— Мистер Реннер, меня вдруг осенило, что вы немного разочарованы нашим зоопарком.
Уайтбрид вздрогнул, а Реннер нахмурился.
— Да? Я сам пытаюсь понять свои чувства. Вообще-то я не чувствую ничего подобного. Это совершенно чужой мир, и все собрано для нашего удобства. Уайтбрид, вы тоже чувствуете это?
Гардемарин неохотно кивнул.
— Вот так-то. Это чужой мир, и все собрано для нашего удобства, правильно? Много ли зоопарков вы видели прежде и на скольких мирах?
Уайтбрид мысленно сосчитал.
— Шесть, включая Землю.
— И все они похожи на этот, за исключением того, что иллюзия здесь лучше. Мы ожидали увидеть нечто, разделенное в зависимости от важности животных, но здесь этого нет. Все-таки это чужой мир.
— В этом есть смысл, — сказала мошкита Уайтбрида. Голос ее был слегка грустен, и люди вспомнили, что мошкиты никогда не видели чужих миров.
Следующий этаж поразил их.
Доктор Хорват вышел из лифта первым и тут же остановился: он находился на городской улице.
— Я думаю, мы выбрали не ту дверь… — и он попятился. На мгновение ему показалось, что его покидает рассудок.
Город был пустынен. На улицах стояли несколько машин, но они были разбиты, а на некоторых виднелись следы огня. Некоторые здания разрушились, засыпав улицу грудами обломков. Какая-то черная движущаяся масса выпустила по направлению к нему что-то вроде щупалец и тут же метнулась обратно, в темную дыру в груде битого кирпича. У Хорвата по спине побежали мурашки. Когда чужая рука коснулась его локтя, он подпрыгнул, широко раскрыв рот.
— Что случилось, доктор? Наверняка у вас есть животные, приспособленные к городам.
— Нет, — сказал Хорват.
— Крысы, — подсказала Сэлли Фаулер. — И еще вши, которые живут только на людях. Но я думаю, это и все.
— У нас их гораздо больше, — сказала мошкита Хорвата. — Возможно, мы сможем показать вам нескольких, хотя они очень робкие.
Вдалеке виднелись маленькие черные существа, неотличимые от крыс. Харди сделал снимок стаи, которая дралась за укрытие. Позднее он надеялся увеличить его. Были еще крупные плоскостопые существа, почти невидимые, пока не окажешься прямо перед ними. Они имели тот же цвет и рисунок, что и кирпичи, к которым прижимались.
— Как хамелеон, — сказала Сэлли и тут же объяснила, кто это такой.
— Здесь все иначе, — сказала мошкита Сэлли и указала на животное цвета бетона, которое прижималось к серой стене. — Не пробуйте беспокоить его. У него есть зубы.
— А где они находят пищу?
— В садах на крышах. Впрочем, они могут есть мясо. А эти насекомоядные… — она подвела их к «крыше», находившейся в двух метрах над уровнем улицы. Там были зерновые и плодовые деревья, росшие в полном беспорядке, и маленькие безрукие двуногие животные, выбрасывающие свернутый в кольцо язык на метр в длину. Они выглядели так, словно имели полный рот орехов.
На шестом этаже их встретил лютый холод. Небо было свинцово-серое, а над бесконечной ледяной тундрой ветер гнал тучи снега. Харди захотел остаться здесь, чтобы изучить жизнь этого ледяного ада: кусты и крошечные деревья, росшие сквозь лед, крупных спокойных существ, которые игнорировали их, пушистых скачущих кроликов с похожими на тарелки ушами и без передних лап. Пришлось уводить его почти силой, иначе он просто замерз бы здесь.
В Замке их уже ждал обед: корабельные запасы и тонкие ломтики плоского зеленого кактуса семидесяти пяти сантиметров в длину и трех в ширину. Красное желе внутри него имело почти мясной вкус. Реннеру это понравилось, но остальные вообще не смогли есть его. Зато все прочее они съели, оживленно переговариваясь между глотками.
— Мы представляем, — сказала мошкита Реннера, — что хотят увидеть в незнакомом городе туристы. По крайней мере, мы знаем, что вы показывали в своих фильмах о путешествиях. Музеи. Правительственные здания. Памятники. Архитектурные уникумы. Возможно, магазины и ночные клубы. Кроме того, образ жизни местных жителей, — она возбужденно жестикулировала. — Мы вынуждены опустить кое-что из этого. У нас нет никаких ночных клубов. У вас будет возможность услышать нашу музыку, но, честно говоря, она вам не понравится.
Правительством являются Посредники, собирающиеся для разговора. Это может быть где угодно. Принимающие решения живут там, где им нравится, и обычно считают себя связанными соглашениями со своими Посредниками. Вы увидите некоторые из наших памятников. Что же касается нашего образа жизни, то через некоторое время вы сможете изучить его.
— А как насчет образа жизни Белых? — спросил Харди и зевнул так, что хрустнули кости.
— Он прав, — вмешалась мошкита Харди. — Мы сможем увидеть семейные резиденции отдающих приказы. То есть, мы сможем получить разрешение…
— чужак сбился на невнятное бормотание.
Мошкиты посовещались, и мошкита Сэлли сказала:
— Это возможно. Мы увидим их.
Изменение продолжительности дня сильно действовало на людей. Доктора Харди и Хорват, зевая, извинились перед всеми и ушли. Однако, Бари был еще вполне бодр. Интересно, каков период обращения его планеты, подумал Реннер. Самого его космические путешествия научили приспосабливаться к любым распорядкам дня.