Норман Джон. Царствующие жрецы Гора

   В клетках были и другие животные, но я не уверен в их определении. Кажется, я узнал ряд коричневых вартов; они висели вниз головой, как пушистые, зубастые, кожаные кулаки, на голой ветви в своей клетке. На дне их клетки валялись кости, может быть, и человеческие.
   В другой клетке разгуливала большая, очевидно, нелетающая птица. По ее клюву я решил, что это хищник.
   Еще в одной клетке, раздувшийся и сонный, лежал редкий золотой хис, горянский питон; его тело, даже некормленого, с трудом обхватит руками взрослый мужчина.
   И нигде не видно было тарна, этой большой хищной верховой птицы Гора, может, потому, что эти птицы плохо приживаются в неволе. Чтобы жить, тарн должен летать, далеко, высоко и часто. Горянская поговорка называет тарнов братьями ветра, а как такое существо может жить в заключении? Подобно своему брату ветру, когда тарн не свободен, он умирает.
   Я смотрел на это странное собрание животных, и мне пришло в голову, что я вижу один из вивариев, о которых говорил Сарм.
   Такой комплекс в данный момент идеально мне подходит.
   Я услышал стон Вики и повернулся к ней.
   Она лежала на боку у стены шахты, в семи-восьми футах от решетки.
   Свет из решетки пятнами падал на ее тело.
   Я немного отодвинулся от решетки, чтобы меня не увидели, и стал наблюдать за Викой.
   Руки ее по-прежнему были связаны.
   Она была прекрасна, и несколько обрывков ее некогда роскошной одежды не скрывали ее прелестей.
   Она встала на четвереньки, свесив голову, волосы ее упали до самого пола. Медленно подняла голову и потрясла ею, легким прекрасным движением отбросив волосы назад с лица. Взгляд ее упал на меня, она в изумлении широко раскрыла глаза. Губы ее дрогнули, но она не произнесла ни слова.
   — Разве в обычае гордых женщин Трева появляться перед мужчинами почти неодетыми? — спросил я.
   Она взглянула на свои тряпки, не пригодные даже для рабыни, на связанные руки.
   Потом по-прежнему широко раскрытыми глазами посмотрела на меня и еле слышно произнесла:
   — Ты принес меня из туннелей золотого жука.
   — Да.
   Теперь, когда Вика приходила в себя, я вдруг подумал, что нас могут ожидать трудности. Когда я в последний раз видел ее в сознании, она пыталась чарами своей красоты подчинить меня моему злейшему врагу царю-жрецу Сарму. Я знал, что передо мной враг, неверный, злой, предательский и из-за своей красоты еще более опасный, чем противник, вооруженный мечом или копьем.
   В глазах ее было странное выражение, которого я не понял.
   Губы ее дрогнули.
   — Я рада видеть тебя живым, — прошептала она.
   — И я рад видеть тебя живой, — строго ответил я.
   Она печально улыбнулась.
   — Ты сильно рисковал, чтобы связать руки девушке.
   Она подняла связанные руки.
   — Должно быть, твое мщение тебе очень дорого.
   Я молчал.
   — Вижу, что хоть некогда я была гордой жительницей высокого Трева, ты не удостоил меня даже веревки, а связал руки ремнем от сандалий, будто я презренная рабыня из таверны Ара, которую покупают за плату или проигрывают в карты.
   — А ты, Вика из Трева, считаешь себя выше рабыни из таверны Ара?
   Ответ ее меня поразил. Она склонила голову.
   — Нет, не считаю.
   — Ты хочешь меня убить? — спросила она.
   Я рассмеялся.
   — Понимаю, — сказала она.
   — Я спас тебе жизнь.
   — Я буду послушна.
   Я протянул к ней руки, она посмотрела прямо мне в глаза своими голубыми и прекрасными, подняла связанные руки, положила их мне в руки, склонилась передо мной и негромко, но отчетливо сказала:
   — Я, Вика из Трева, полностью отдаю себя Тарлу Каботу из Ко-ро-ба.
   Она снова посмотрела на меня.
   — Теперь, Тарл Кабот, я твоя рабыня и должна выполнять все твои желания.
   Я улыбнулся ей. Если бы у меня был ошейник, я бы одел его на ее прекрасное горло.
   — У меня нет ошейника, — сказал я.
   К моему удивлению, глаза ее были нежными, влажными, покорными, умоляющими.
   — Тем не менее, Тарл Кабот, — сказала она, — я ношу твой ошейник.
   — Не понимаю.
   Она опустила голову.
   — Говори, рабыня, — сказал я.
   Она должна была повиноваться.
   Говорила она тихо, очень тихо, запинаясь; должно быть, нелегко было гордой девушке из Трева говорить это:
   — С тех пор, как я впервые тебя встретила, Тарл Кабот, мне все время снится, что на мне твой ошейник и твои цепи. Мне снится, что я сплю под рабским кольцом, прикованная к ногам твоей кровати.
   Мне ее слова показались непонятными.
   — Не понимаю.
   Они печально покачала головой.
   — Это ничего не значит.
   Я взял ее за волосы и повернул к себе лицом.
   — Хозяин?
   Мой строгий взгляд требовал ответа.
   Она улыбнулась. Глаза ее были влажными.
   — Это значит только, что я твоя рабыня — навсегда.
   Я отпустил ее волосы, и она снова опустила голову.
   К моему удивлению, я увидел, как она целует жесткую кожу ремня, которым связаны ее руки.
   Она посмотрела на меня.
   — Это значит, Тарл Кабот, — в глазах ее были слезы, — что я люблю тебя.
   Я развязал ей руки и поцеловал ее.

26. УКРЫТИЕ ДЛЯ ВИКИ ИЗ ТРЕВА

   Трудно поверить, что эта мягкая послушная девушка, уютно устроившаяся в моих объятиях, плачущая и вздыхающая от удовольствия, что это гордая Вика из Трева.
   Я по-прежнему не был уверен, что ей можно доверять, и не собирался рисковать, потому что знал, кто она такая — разбойничья принцесса из разбогатевшего на грабежах Трева в Вольтайских горах. Нет, я не буду рисковать, я знаю, что эта девушка коварна и зла, как ночной хищник слин.
   — Кабот, — спрашивала она, — что я должна сделать, чтобы ты мне поверил?
   — Я тебя знаю, — ответил я.
   — Нет, дорогой Кабот, ты меня не знаешь. — И она печально покачала головой.
   Я начал вынимать решетку, чтобы мы могли спуститься вниз. К счастью, эта решетка была не под напряжением.
   — Я люблю тебя, — сказал Вика, коснувшись моего плеча.
   Я грубо оттолкнул ее.
   Мне показалось, что я понял ее предательский план, и прежняя горечь, которую я испытывал, глядя на эту женщину, наполнила грудь.
   — Но я люблю тебя, — повторила она.
   Я повернулся и холодно взглянул на нее.
   — Ты хорошо исполняешь свою роль. Ты меня чуть не одурачила, Вика из Трева.
   — Не понимаю, — запинаясь, ответила она.
   Я разъярился. Как она убедительна в роли влюбленной рабыни, как будто отчаянно, бесконечно преданной, но ждущей возможности предать меня.
   — Молчи, рабыня!
   Она вспыхнула, повесила голову, закрыла лицо руками и опустилась с плачем на колени, тело ее дрожало от рыданий.
   На мгновение я чуть было не сдался, но вспомнил о ее предательстве и продолжил свою работу.
   Я буду обращаться с ней холодно и грубо, как она заслужила, эта прекрасная и предательская рабыня.
   Наконец я сдвинул большую решетку настолько, что смог проскользнуть вниз. Вика последовала за мной, я помог ей спуститься.
   Решетка встала на место.
   Я был доволен, обнаружив сеть вентиляционных шахт: это давало возможность тайно пробраться почти в любое место роя.
   Вика все еще плакала, но я ее волосами вытер ей лицо и приказал прекратить шум.
   Она прикусила губу, подавила рыдание и перестала плакать, хотя глаза были полны слез.
   Я осмотрел ее одежду: грязная и изорванная, это все-таки одежда рабыни комнаты.
   Так не пройдет. Одежда выдаст ее, вызовет любопытство, может быть, подозрения.
   У меня был смелый план.
   Я строго взглянул на Вику.
   — Ты должна делать все, что я прикажу, быстро и без вопросов.
   Она повесила голову.
   — Я буду послушна, — негромко сказала она, — хозяин.
   — Ты девушка, которую привели с поверхности, поэтому ты еще не побрита. Тебя доставили в виварий по приказу царя-жреца Сарма.
   — Не понимаю, — сказала она.
   — Но ты будешь повиноваться.
   — Да.
   — Я твой хранитель и привел тебя как самку мула в племенные клетки.
   — Мула? — переспросила она. — Племенные клетки?
   — Разденься, — приказал я, — и руки за спину.
   Вика удивленно смотрела на меня.
   — Быстрее!
   Она послушалась, и я связал ей руки за спиной.
   Потом взял связку тряпок, которые были на ней, и выбросил в ближайший контейнер для уничтожения отходов — этими приспособлениями уставлен весь рой.
   Через несколько мгновений, приняв важный вид, я подвел Вику к главному хранителю вивария.
   Он с отвращением взглянул на ее небритую голову, на длинные прекрасные волосы.
   — Как она отвратительна, — сказал он.
   Я понял, что он родился в рое, где и сформировалось его представление о женской красоте.
   Мне приятно было заметить, что Вику потрясла его оценка: вероятно, впервые мужчина посмотрел на нее неодобрительно.
   — Это, конечно, какая-то ошибка? — спросил хранитель.
   — Нет, — ответил я, — это новая самка мула с поверхности. По приказу Сарма побрей ее, одень соответственно и помести в племенную клетку, она должна там содержаться одна, в закрытой клетке. Дальнейшие приказы получишь позже.
   Жалкую и сбитую с толку Вику из Трева я отвел в маленькую, но удобную клетку на четвертом ярусе вивария. На ней было короткое пластиковое платье, какие носят все самки мула в рое, на теле ее оставались из волос только ресницы.
   Она увидела свое отражение в стене клетки и закричала, закрыв лицо руками.
   И в таком виде она, впрочем, оставалась привлекательной. У нее прекрасная форма головы.
   Для Вики было, должно быть, сильным шоком увидеть себя в таком виде.
   Она застонала и, закрыв глаза, прислонилась к стене клетки.
   Я обнял ее.
   Это как будто ее удивило.
   Она посмотрела на меня.
   — Что ты со мной сделал? — прошептала она.
   Мне хотелось сказать, что я это делаю, чтобы спасти ей жизнь, но я не сказал этого. Напротив, я строго посмотрел на нее и ответил:
   — Делаю, что хочу.
   — Конечно, — сказала она, горько отводя взгляд. — Я ведь только рабыня.
   Она посмотрела на меня, и во взгляде ее не было горечи, не было упрека, только вопрос.
   — Но разве в таком виде я нравлюсь хозяину?
   — Да.
   Она отступила.
   — Да, — сказала она, — я забыла. Твоя месть… — она не закончила фразу, и глаза ее снова наполнились слезами — Хозяин умен, — сказала она, гордо выпрямившись. — Он хорошо знает, как наказать предательскую рабыню.
   И отвернулась.
   Я слышал ее голос и видел отражение в пластиковой стене клетки.
   — Теперь ты меня оставишь? Или ты еще не покончил со мной?
   Я хотел заверить ее, что как только будет возможность, я ее отсюда выпущу, что, по моему мнению, в ее анонимности теперь залог ее безопасности в рое; конечно, такую предательницу нельзя посвящать в свои планы, да, к счастью, и возможности такой у меня не было, потому что в этот момент подошел главный хранитель и протянул кожаный ремешок с ключом от клетки Вики.
   — Я буду хорошо кормить и поить ее, — сказал хранитель.
   Услышав это, Вика неожиданно повернулась ко мне лицом, прижавшись спиной к стене клетки, упираясь в стену ладонями.
   — Прошу тебя, Кабот, не оставляй меня здесь.
   — Ты останешься, — ответил я.
   У меня в руках она увидела ключ от клетки.
   Медленно, оцепенело покачала головой.
   — Нет, Кабот…. пожалуйста.
   Я принял решение и был не в настроении обсуждать его с рабыней, поэтому я ничего не ответил.
   — Кабот, — сказала она, — а если бы это была просьба женщины из высшей касты одного из высоких городов Гора… ты тоже отказал бы?
   — Не понимаю.
   Она посмотрела на свое отражение в пластиковой стене и вздрогнула. Встретилась со мной взглядом. Я видел, что она не просто не хочет оставаться в клетке. Она в ужасе.
   Неожиданно она упала на колени, глаза ее были полны слез, она протянула ко мне руки.
   — Смотри, воин из Ко-ро-ба, — сказала она, — женщина высшей касты из высокомерного города Трева склоняется перед тобой и умоляет, чтобы ты не оставлял ее здесь.
   — Я вижу у своих ног только рабыню, — ответил я. И добавил: — Она останется здесь.
   — Нет, нет!
   Она не отрывала взгляда от ключа, который я держал в руках.
   — Пожалуйста…
   — Я принял решение, — ответил я.
   Вика со стоном опустилась на пол, она не могла стоять.
   — Теперь она красива, — одобрительно сказал хранитель.
   Вика тупо посмотрела на него, будто не поняла, что он сказал.
   — Да, — согласился я, — очень.
   — Поразительно, как соответствующая одежда и устранение нитевых разрастаний улучшают внешность самки, — заметил хранитель.
   — Да, поразительно, — подтвердил я.
   Вика опустила голову на пол и застонала.
   — Другой ключ есть? — спросил я у хранителя.
   — Нет.
   — А что если я потеряю этот?
   — Ну, это пластик для клеток и замок тоже, так что лучше ключ не терять.
   — Но все-таки?
   — Со временем мы могли бы прорезать стену огнем.
   — Понятно, — сказал я. — Это уже случалось?
   — Один раз, — ответил хранитель. — Потребовалось на это несколько месяцев, но никакой опасности нет, потому что пищу и воду подают снаружи.
   — Очень хорошо, — сказал я.
   — К тому же, — добавил хранитель, — ключ не потеряется. В рое ничего не теряется. — Он рассмеялся. — Даже мул.
   Я угрюмо улыбнулся.
   Войдя в клетку, я проверил подачу грибов.
   Вика уже поднялась на ноги и вытирала слезы руками в углу.
   — Ты не можешь меня здесь оставить, Кабот, — сказала она просто, как о чем-то очевидном.
   — Почему?
   Она взглянула на меня.
   — Во-первых, я принадлежу тебе.
   — Я считаю, что моя собственность здесь в большей безопасности.
   — Ты шутишь, — сказала она всхлипывая.
   Она смотрела, как я поднимаю крышку контейнера с грибами. Грибы свежие, хорошего сорта.
   — Что в контейнере? — спросила она.
   — Грибы.
   — Для чего?
   — Ты их будешь есть.
   — Никогда. Лучше умру с голоду.
   — Ты их будешь есть, когда достаточно проголодаешься, — сказал я.
   Вика с ужасом смотрела на меня, потом, к моему изумлению, расхохоталась. Прижавшись спиной к стене, она еле держалась на ногах от смеха.
   — О Кабот, — облегченно и с упреком воскликнула она, — как ты меня напугал! — Она подошла ко мне и взяла меня за руку. — Теперь я понимаю, — сказала она, почти плача от облегчения, — но ты меня напугал.
   — О чем ты?
   Она рассмеялась.
   — Грибы, только подумать!
   — Когда привыкнешь, не так уж и плохо, но, конечно, не самая лучшая еда.
   Она покачала головой.
   — Пожалуйста, Кабот, ты уже достаточно пошутил. — Она улыбнулась. — Пожалей — если не Вику из Трева, то твою бедную рабыню.
   — Я не шучу.
   Она мне не верила.
   Я проверил трубку с пилюлями и поступление воды.
   — В рое нет той роскоши, что была в твоей комнате, — сказал я, — но вполне достаточно для жизни.
   — Кабот, — смеялась она, — пожалуйста!
   Я повернулся к служителю.
   — Каждый вечер давать ей двойную порцию соли.
   — Хорошо, — согласился он.
   — Ты объяснишь ей, как тут моются?
   — Конечно, — ответил он, — и как упражняться.
   — Упражняться?
   — Да, в таком замкнутом помещении очень важно упражняться.
   — Конечно, — согласился я.
   Вика подошла сзади и обняла меня. Поцеловала в шею. Негромко рассмеялась.
   — Ты достаточно пошутил, Кабот, — сказала она, — теперь давай уйдем из этого места. Оно мне не нравится.
   В клетке не было алого мха, но был у стены соломенный матрац. Лучше того, что в ее комнате.
   Я в последний раз осмотрел клетку: учитывая обстоятельства, все вполне подходит.
   Я пошел к выходу, и Вика, держа меня за руку, улыбаясь и глядя мне в глаза, пошла со мной.
   Я выхода я остановился, и, когда она сделала попытку выйти, задержал ее.
   — Нет, — сказал я, — ты останешься здесь.
   — Ты шутишь.
   — Нет, не шучу.
   — Шутишь! — рассмеялась она, вцепившись мне в руку.
   — Отпусти мою руку, — сказал я.
   — Ты не можешь меня тут оставить, — сказала она, качая головой. — Нет, просто не можешь. Нельзя оставить Вику из Трева. — Она рассмеялась и посмотрела на меня. — Я этого просто не разрешу.
   Я смотрел на нее.
   Улыбка исчезла с ее губ.
   — Не разрешишь? — переспросил я.
   Спросил голосом хозяина.
   Она отняла руку, отступила и стояла, дрожа, испуганная. Лицо ее побледнело.
   — Я не подумала, что говорю.
   В ужасе она опустилась на колени, встав в позу рабыни, ожидающей наказания, скрестив перед собой руки, будто они связаны.
   — Я не хочу тебя наказывать, — сказал я.
   Удивленная, она подняла голову, в глазах ее стояли слезы.
   — Бей меня, если хочешь, — взмолилась она, — но, пожалуйста, не оставляй меня здесь.
   — Я тебе сказал, что принял решение.
   — Но ведь ты можешь изменить свое решение, хозяин, — умоляла она, — ради меня.
   — Нет.
   Вика пыталась удержать слезы. Я подумал: может быть, впервые в жизни в важном для нее вопросе она не получила своего у мужчины.
   По моему сигналу она робко встала. Вытерла глаза и посмотрела на меня.
   — Может рабыня задать вопрос, хозяин?
   — Да.
   — Почему я должна здесь остаться?
   — Потому что я тебе не доверяю, — просто ответил я.
   Она отскочила, будто я ее ударил, из глаз ее опять полились слезы. Я не мог понять, почему мои слова так поразили гордую предательскую Вику, но она казалась больше обиженной, чем когда стояла в позе рабыни, ожидая удара.
   Я посмотрел на нее.
   Она одиноко стояла в центре чистой пластиковой клетки, стояла неподвижно, оцепенело. В глазах ее были слезы.
   Я должен был напомнить себе, что передо мной превосходная актриса и множество мужчин поддалось ее изобретательности и лести. Да, я знал, что не дрогну, хотя мне очень хотелось ей поверить, считать ее чувства искренними.
   — Так ты приковывала мужчин к рабскому кольцу? — спросил я.
   — О, Кабот, — простонала она, — Кабот…
   Ничего больше не сказав, я вышел из клетки.
   Вика медленно покачала головой и тупо и недоверчиво осмотрелась, увидела матрац, сосуд с водой, контейнеры с грибами.
   Я протянул руку, чтобы закрыть дверь клетки.
   Этот жест, казалось, встряхнул Вику, она вся задрожала от страха, как прекрасное пойманное животное.
   — Нет! — закричала она. — Прошу тебя, хозяин!
   Она бросилась ко мне в объятия. Я обнял ее и поцеловал, ее влажные и теплые, горячие и соленые от слез губы встретились с моими, потом я оттолкнул ее, и она упала на пол у противоположной стены клетки. Повернулась ко мне лицом, стоя на четвереньках. Отчаянно затрясла головой, как бы не веря своим глазам; глаза были полны слез. Она протянула ко мне руки.
   — Нет, Кабот! — сказала она. — Нет!
   Я захлопнул дверь клетки.
   Повернул ключ и услышал, как щелкнул механизм замка.
   Вика из Трева моя пленница.
   С криком она вскочила на ноги и бросилась к двери, лицо ее исказилось, она яростно заколотила кулачками.
   — Хозяин! Хозяин! — кричала она.
   Я повесил ключ на ремне себе на шею.
   — Прощай, Вика из Трева!
   Она перестала колотить кулаками по стене и смотрела на меня, лицо залито слезами, руки прижаты к пластику.
   Потом, к моему удивлению, улыбнулась, вытерла слезы, взмахнула головой, будто убирая волосы с лица, снова улыбнулась этому глупому жесту.
   Посмотрела на меня.
   — Ты на самом деле уходишь.
   Сквозь вентиляционное отверстие в пластике я слышал ее голос. Он звучал обычно.
   — Да.
   — Я знала, что я твоя рабыня, но до сих пор не знала, что ты мой истинный хозяин. — Она потрясенно смотрела на меня сквозь пластик. — Странное чувство, — сказала она, — знать, что у тебя есть хозяин, что он может сделать с тобой, что захочет, что твои чувства для него ничего не значат, что ты беспомощна и должна делать то, что он говорит, должна повиноваться.
   Мне было немного печально слушать, как Вика перечисляет горести женского рабства.
   Потом, к моему изумлению, она мне улыбнулась.
   — Хорошо принадлежать тебе, Тарл Кабот, — сказала она. — Мне нравится принадлежать тебе.
   — Я женщина, а ты мужчина, ты сильней меня, и я твоя, и теперь я это поняла.
   Я был удивлен.
   Вика опустила голову.
   — Каждая женщина в глубине сердца хочет носить цепи мужчины, — сказала она.
   Мне это показалось сомнительным.
   Вика посмотрела на меня и улыбнулась.
   — Конечно, нам при этом хочется выбирать мужчину.
   Это мне казалось более похожим на истину.
   — Я выбрала бы тебя, Кабот.
   — Женщины хотят свободы, — сказал я ей.
   — Да, — согласилась она, — и свободы тоже. — Она улыбнулась. — В каждой женщине есть что-то от вольной спутницы и что-то от рабыни.
   Мне слова ее показались странными. Может, потому, что я вырос не на Горе, где мысль о подчиненном положении женщины так же привычна и естественна, как приливы сверкающей Тассы или фазы трех лун.
   Я попытался выбросить из головы ее слова. Подумал о долгом процессе эволюции, о тысячах поколений, приведших к появлению человека. Вспомнил о тысячелетиях в моем старом мире, о тысячелетней борьбе, которая сформировала суть моего вида, о схватках с пещерным медведем за жилище, о долгих опасных неделях охоты за той же добычей, за которой охотился саблезубый тигр, о годах защиты своей подруги от нападений хищников и налетов других человекообразных.
   Я думал о первобытном человеке, стоящем на пороге своей пещеры с отколотым камнем в одной руке и с факелом в другой, подруга за ним, детеныши прячутся в глубине. Какие способности выжить в столь враждебном окружении переданы нам по наследству? Среди них сила, и агрессивность, и быстрота реакции, и храбрость мужчины. А что со стороны женщины?
   Какое генетическое наследие в крови женщины позволяло ей и ее мужчине победить в безжалостной борьбе видов, остаться живыми и удержать свое место на негостеприимной жестокой планете?
   Мне показалось, что таким генетическим даром может быть желание женщины принадлежать… полностью… мужчине.
   Ясно, что если раса должна выжить, женщину нужно оберегать, защищать, кормить — и заставлять производить потомство.
   Если бы она была слишком независима, она бы погибла в этом мире, а вместе с нею погибла бы и раса.
   Чтобы род выжил, эволюция сохраняла не просто привлекательных для мужчин женщин, а таких, которые обладали необычными свойствами; среди них буквально инстинктивное стремление принадлежать мужчине, отыскивать себе спутника и подчиняться ему. Может быть, если он хватал ее за волосы, отбрасывал к стене пещеры и насиловал на шкурах зверей, для нее это было ожидаемой кульминацией ее врожденного желания принадлежать ему.
   Я улыбнулся, вспомнив обычаи своего мира, которые в своей отдаленности все же напоминают древние обычаи пещер: жених переносит невесту через порог в свой дом, как пленницу; крошечные обручальные кольца напоминают примитивные веревки, которыми связывали руки первых невест, а позже золотые наручники, которые надевали на плененных принцесс, когда вели их под приветственные крики толпы по улицам как рабынь.
   Да, подумал я, слова Вики не такие уж странные, какими кажутся.
   Я мягко сказал:
   — Мне нужно идти.
   — Когда я в первый раз тебя увидела, Кабот, — сказала она, — я поняла, что принадлежу тебе. Я хотела быть свободной, но знала, что принадлежу тебе — хотя ты не касался меня, не целовал — я знала, что с этого момента я твоя рабыня. Твои глаза сказали мне, что ты мой хозяин, и в глубине души я это признала.
   Я повернулся, собираясь уходить.
   — Я люблю тебя, Тарл Кабот, — неожиданно сказала она и потом, чуть смущенно и испуганно, опустила голову. — Я хотела сказать: я люблю тебя, хозяин.
   Я улыбнулся этой поправке: рабыне не разрешается, во всяком случае публично, называть хозяина по имени. В соответствии с обычаем правом называть мужчину по имени обладают свободные женщины, преимущественно вольные спутницы. Горянская пословица утверждает: рабыня становится дерзкой, если ее губам позволяют касаться имени хозяина. С другой стороны, я, подобно большинству мужчин Гора, если девушка не издевается, не ведет себя вызывающе, если поблизости нет свободных женщин, предпочитал, чтобы меня называли по имени; мне кажется, что каждый понимает: нет ничего лучше, чем когда твое имя произносят прекрасные уста.
   В глазах Вики была тревога; девушка как будто пыталась притронуться ко мне через пластик.
   — Могу ли я спросить, куда идет мой хозяин?
   Я обдумал вопрос и улыбнулся ей.
   — Я иду давать гур Матери, — сказал я.
   — Что это значит? — спросила она, широко раскрыв глаза.
   — Не знаю, но собираюсь узнать.
   — Тебе обязательно идти?
   — Да. Мой друг может быть в опасности.
   — Рабыня довольна, что хозяин ее смелый человек.
   Я повернулся.
   Услышал сзади ее голос:
   — Желаю тебе добра, хозяин.
   Я на мгновение повернулся, увидел ее лицо и почти бессознательно поцеловал кончики пальцев и прижал их к пластику клетки. Вика поцеловала стенку напротив того места, которого коснулись мои пальцы.
   Странная девушка.
   Если бы я не знал, насколько она жестока и коварна, я бы, может, сказал бы ей что-нибудь ласковое. Я пожалел, что коснулся стенки: не сумел скрыть своего отношения к ней.
   Ее игра великолепна, убедительна. Она почти заставила меня поверить, что беспокоится обо мне.
   — Да, — сказал я, — Вика из Трева, рабыня, ты хорошо сыграла свою роль.
   — Нет, — взмолилась она, — хозяин, я тебя люблю.
   Рассердившись на себя, что чуть не обманулся, я рассмеялся.