Норман Джон. Царствующие жрецы Гора

   — шесть раз через день. Миск добавил два пакетика, и я согласился на шесть умываний ежедневно. Сам он, конечно, такой кабинкой не пользовался, а расчесывал и чистил себя по древнему обычаю царей-жрецов при помощи очистительных крюков и рта. Позже, когда мы лучше узнали друг друга, он позволял мне причесывать его, и когда он в первый раз дал мне деревянную вилку для этого, я понял, что он мне доверяет, что я ему нравлюсь, хотя я не мог понять, почему.
   Самому мне Миск тоже нравился.
   — Знаешь ли ты, — сказал мне однажды Миск, — что среди существ низшего порядка люди самые разумные?
   — Рад слышать.
   Миск замолчал, его антенны ностальгически подергивались.
   — У меня был однажды домашний мул, — сказал он.
   Я невольно взглянул на свою клетку.
   — Нет, — сказал Миск, — когда домашний мул умирает, его клетка всегда уничтожается, чтобы не было заражения.
   — А что с ним случилось?
   — Это была маленькая самка. Ее убил Сарм.
   Передняя конечность Миска, которую я расчесывал, невольно напряглась, будто он готов был обнажить свое роговое лезвие.
   — Почему? — спросил я.
   Миск долго молчал, потом удрученно повесил голову, протянув мне антенны для расчесывания. Я некоторое время занимался ими. Наконец он снова заговорил.
   — Это моя вина, — сказал Миск. — Она хотела, чтобы у нее на голове были нитевидные разрастания, потому что она родилась не в рое. — Голос Миска из переводчика звучал так же последовательно и механически, как всегда, но тело его задрожало. — Я слишком потакал ей, — Миск выпрямился, так что его большое тело нависло надо мной, слегка отклонился от вертикали в характерной для царей-жрецов позе. — Поэтому в сущности ее убил я.
   — Мне кажется, нет. Ты старался быть с ней добрым.
   — И это произошло в тот день, когда она спасла мне жизнь, — сказал Миск.
   — Расскажи мне об этом.
   — Я выполнял поручение Сарма и оказался в редко используемых туннелях. Чтобы не скучать, я взял с собой девушку. Мы встретились с золотым жуком, хотя раньше их здесь никогда не видели, и я захотел пойти к нему, опустил голову и направился к жуку, но девушка схватила меня за антенны и оттащила в сторону, тем самым спасла мне жизнь.
   Миск снова опустил голову и протянул антенны для расчесывания.
   — Боль была ужасная, и я не мог не последовать за девушкой, хотя хотел идти к золотому жуку. Спустя ан я, конечно, уже не хотел идти к жуку и понял, что она спасла мне жизнь. И в этот самый день Сарм велел записать девушке пять черт за разрастания на голове, и она была уничтожена.
   — За такое нарушение всегда полагается пять черт? — спросил я.
   — Нет. Не знаю, почему Сарм так поступил.
   — Мне кажется, — сказал я, — что в смерти девушки ты должен винить не себя, а Сарма.
   — Нет, — ответил Миск, — я был слишком снисходителен.
   — Может быть, Сарм хотел, чтобы тебя убил золотой жук?
   — Конечно, — сказал Миск. — Таково, несомненно, было его намерение.
   Я удивился, зачем Сарму смерть Миска. Несомненно, между ними какое-то соперничество или политическая борьба. Для моего человеческого разума, привыкшего к изобретательности людей в таких случаях, не было ничего удивительного в том, что Сарм пытался как-то способствовать гибели Миска. Но позже я узнал, что это почти немыслимо для царей-жрецов, и хотя Миск признавал это, в глубине души он в это не верил, потому что оба они с Сармом принадлежали рою и такое действие было бы нарушением роевой правды.
   — Сарм рожден первым, — сказал Миск, — а я пятым. Первые пятеро рожденные Матерью составляют Высший Совет роя. Однако за долгие годы рожденные вторым, третьим и четвертым поддались радостям золотого жука. Из пяти остались только мы с Сармом.
   — Значит он хочет, чтобы ты умер и чтобы он был единственным членом Совета и обладал абсолютной властью.
   — Мать больше него, — сказал Миск.
   — Все равно, — настаивал я, — власть его возрастет.
   Миск смотрел на меня, его антенны обвисли, золотистые волоски, казалось, утратили блеск.
   — Тебе грустно, — сказал я.
   Миск наклонил тело, так что оно заняло горизонтальное положение, потом еще больше наклонил ко мне голову. Он мягко опустил антенны мне на плечи, как человек кладет на плечи другому руки.
   — Ты не понимаешь этого, — сказал Миск. — Ты мыслишь человеческими терминами. А тут другое.
   — Мне не кажется другим.
   — Это глубже и значительнее, и ты не можешь понять.
   — Мне все кажется просто.
   — Нет, — сказал Миск. — Ты не понимаешь. — Его антенны слегка нажали мне на плечи. — Но поймешь.
   Царь-жрец выпрямился и направился к моей клетке. Двумя передними конечностями он легко поднял ее и перенес в сторону. Легкость, с которой он это сделал, поразила меня: клетка весила несколько сот фунтов. В полу под клеткой я увидел вделанное в камень кольцо. Миск наклонился и поднял его.
   — Я сам вырыл это помещение, — сказал он, — день за днем в течение многих жизненных сроков мулов я извлекал камни, измельчал их и незаметно разбрасывал в туннелях.
   Я посмотрел в открывшееся углубление.
   — Я старался, как видишь, ничего для этого не брать. Даже открывать приходится с помощью физической силы.
   Он отошел к стене и достал тонкий черный стержень. Обломил его конец, и стержень загорелся голубоватым пламенем.
   — Это факел мулов, — сказал Миск. — Им пользуются мулы, которые выращивают грибы в темных помещениях. Тебе он понадобится, чтобы ты смог видеть.
   Я знал, что самому царю-жрецу такой светильник не нужен.
   — Идем, — сказал Миск, показывая на отверстие.

15. В ПОТАЙНОЙ КОМНАТЕ

   Держа над головой тонкий факел мулов, я всматривался в углубление, открывшееся в полу комнаты Миска. Туда от кольца спускалась веревка с узлами.
   Факел мулов почти не давал тепла, но, учитывая его небольшие размеры, горел поразительно ярко.
   — Рабочие грибных террас, — объяснил Миск, — ломают оба конца факела и несут его в зубах.
   Я так не хотел делать, зажал факел с одним горящим концом в зубах и, перебирая руками, опустился по веревке с узлами.
   Одну сторону лица жгло. Я закрыл правый глаз.
   Я опускался, а на стенах потайного помещения перемещался круг голубого призрачного света. Через несколько футов стены стали влажными. Температура упала на несколько градусов. Я видел на стенах наросты плесени, вероятно, белой, но в свете факела она казалась голубой. Моя пластиковая одежда тоже покрылась слоем влаги. Тут и там по стенам стекали ручейки, скапливались на полу и исчезали в какой-нибудь трещине.
   Спустившись по веревке на сорок футов, я поднял факел и увидел, что нахожусь в пустом помещении.
   Посмотрев вверх, я увидел Миска. Не обращая внимания на веревку, он перегнулся в отверстие, изящными шагами вниз головой прошел по потолку и начал, пятясь, спускаться по стене.
   Через несколько мгновений он стоял рядом со мной.
   — Ты не должен никому рассказывать о том, что я тебе покажу, — сказал он мне.
   Я ничего не ответил.
   Миск колебался.
   — Пусть между нами будет роевая правда, — сказал я.
   — Но ты не из роя, — ответил Миск.
   — Тем не менее пусть между нами будет роевая правда.
   — Хорошо, — согласился Миск и нагнулся, протягивая ко мне антенны.
   Какое-то время я не мог догадаться, чего он хочет. Потом мне показалось, что я это понял. Сунув факел в щель стены, я протянул руки к Миску.
   Чрезвычайно осторожно, почти нежно царь-жрец коснулся моих ладоней антеннами.
   — Пусть между нами будет роевая правда, — сказал он.
   — Да, — согласился я, — пусть между нами будет роевая правда.
   С моей стороны это больше всего напоминало соприкосновение антенн.
 
   Миск резко распрямился.
   — Где-то здесь, — сказал он, — у пола, без запаха, так что царь-жрец вряд ли найдет, есть ручка, очень похожая на камень. Найди ее и поверни.
   Я тут же отыскал эту ручку, хотя для царя-жреца, как мне кажется, сделать это было бы очень трудно.
   Я повернул ручку, и часть стены отодвинулась.
   — Входи, — сказал Миск. Я вошел.
   Не успели мы войти, как Миск тронул рычаг, который находился высоко над моей головой, я его не видел, и стена задвинулась.
   Единственным освещением был огонь моего факела.
   Я с удивлением осмотрелся.
   Помещение, по-видимому, большое, отдаленные части его терялись в тени. Я видел инструментальные панели, многочисленные шкалы, иглы регистрирующих запахи приборов, рычаги, клапаны, пучки проводов. По одну сторону помещения находились катушки со свернутыми нитями запахов, некоторые из них медленно разматывались, пропуская нити через вращающиеся прозрачные светящиеся шары. Эти шары, в свою очередь, связаны были проводами с большим тяжелым агрегатом, сделанным из стали и установленным на колесах. В переднюю часть этого агрегата все время поступали металлические диски, они укладывались на место, происходила передача какой-то энергии, потом диск отходил в сторону, и его место занимал другой. В центре помещения на каменном столе, покрытом мхом, неподвижно лежал царь-жрец; к его телу от агрегата вели восемь проводов.
   Я высоко поднял факел и принялся рассматривать этого царя-жреца. Он меньше других, в длину всего двенадцать футов.
   Больше всего меня удивили его крылья, длинные, стройные, прекрасные, золотистые, прозрачные крылья, сложенные на спине.
   Он не был привязан.
   Казалось, он без сознания.
   Я прижался ухом к отверстиям в животе и не услышал даже слабейших звуков дыхания.
   — Мне пришлось самому сконструировать все это оборудование, — сказал Миск, — поэтому оно исключительно примитивно, но не было никакой возможности использовать стандартное оборудование.
   Я не понял.
   — И мне самому пришлось создавать диски памяти, конструировать преобразователь запахов; к счастью, нити запахов легкодоступны. Их импульсы преобразуются и воздействуют на нервные блоки.
   — Не понимаю, — сказал я.
   — Конечно, — ответил Миск, — потому что ты человек.
   Я смотрел на длинные золотые крылья этого существа.
   — Это мутант?
   — Конечно, нет.
   — Тогда что же это?
   — Самец, — ответил Миск. Он долго молчал, устремив антенны на неподвижную фигуру на столе. — Первый самец, рожденный в рое за восемь тысяч лет.
   — А разве ты не самец?
   — Нет, — сказал Миск, — и остальные тоже нет.
   — Значит ты самка.
   — Нет, в рое только одна самка — Мать.
   — Но ведь должны быть еще самки.
   — Изредка, — сказал Миск, — появляются женские яйца, но все они уничтожаются по приказу Сарма. Сейчас в рое нет женских яиц, и я знаю только одно, появившееся за шесть тысяч лет.
   — Сколько же лет живут цари-жрецы?
   — Давным-давно, — ответил Миск, — был открыт способ замещения клеток, и теперь, если не болезнь или несчастный случай, мы живем до тех пор, пока не поддадимся радостям золотого жука.
   — А сколько лет тебе?
   — Сам я вылупился до того, как мы привели свой мир в эту солнечную систему. — Миск посмотрел на меня сверху вниз. — Это было больше двух миллионов лет назад.
   — Значит, рой никогда не умрет, — сказал я.
   — Он умирает сейчас, — ответил Миск. — Один за другим предаемся мы радостям золотого жука. Мы стареем, и нас осталось мало. Некогда мы были богаты и полны жизни, тогда было построено все это, потом расцвело наше искусство, потом у нас оставалось только научное любопытство, но даже оно все слабеет.
   — А почему вы не убиваете золотых жуков?
   — Это было бы неправильно, — сказал Миск.
   — Но ведь они вас убивают.
   — Нам необходимо умирать, иначе рой был бы вечен, а рой не должен быть вечен. Иначе как мы будем его любить?
   Я не все понимал в словах Миска, и мне было трудно отвести взгляд от неподвижной фигуры юного самца царя-жреца, лежавшего на каменном столе.
   — Должен быть новый рой, — сказал Миск. — И новая Мать, и новый рожденный первым. Я сам готов умереть, но раса царей-жрецов не должна погибнуть.
   — Сарм убил бы этого самца, если бы узнал о его существовании?
   — Да.
   — Почему?
   — Он не хочет уходить, — просто ответил Миск.
   Я смотрел на механизмы, на провода, в восьми точках углублявшиеся в тело самца.
   — Что ты с ним делаешь? — спросил я.
   — Я его учу.
   — Не понимаю, — сказал я.
   — То, что ты знаешь — даже такое существо, как ты, — сказал Миск, — зависит от электрических разрядов и микроструктуры твоей нервной ткани; обычно ты приобретаешь эти разряды и микроструктуру в процессе регистрации и оценки сенсорных стимулов из окружения, например, когда ты непосредственно испытываешь что-то, или когда кто-то другой сообщает тебе информацию, или ты читаешь нити запахов. Машины, которые ты видишь, просто приспособления для передачи разрядов и формирования микроструктур без внешних стимулов, что заняло бы слишком много времени.
   Подняв факел, я с благоговением смотрел на неподвижное тело царя-жреца на каменном столе.
   Смотрел, как вспыхивают огоньки, как быстро сменяются диски.
   Инструменты и приборные доски, казалось, нависают надо мной.
   Сколько же импульсов через эти восемь проводов одновременно попадают в тело существа, лежащего перед нами?
   — Значит, ты буквально изменяешь его мозг, — прошептал я.
   — Он царь-жрец, — ответил Миск, — у него восемь мозгов, это модификации сети ганглий. Такие существа, как ты, ограниченные наличием позвоночника, могут развить только один мозг.
   — Мне это кажется очень странным.
   — Конечно, — согласился Миск, — низшие существа учат своих детенышей по-другому; они способны воспринять за всю жизнь только ничтожную долю сведений.
   — А кто решает, чему его учить?
   — Обычно, — сказал Миск, — используются стандартные мнемонические диски, которые готовятся хранителями традиций. Глава хранителей — Сарм. — Миск распрямился, и его антенны слегка свернулись. — Как ты догадываешься, я не мог использовать стандартный набор и сам создал памятные диски, по своему собственному рассуждению.
   — Мне не нравится мысль об изменении мозга.
   — Мозгов, — поправил Миск.
   — Все равно не нравится.
   — Не будь глупым, — сказал Миск. Его антенные свернулись. — Все существа, которые учат свое потомство, изменяют ему мозг. Это устройство — просто быстрый и удобный способ обучения, с его помощью можно эффективно научить тому, что желательно для разумного существа.
   — Я встревожен, — сказал я.
   — Понимаю, — заметил Миск, — ты опасаешься, что он сам станет машиной.
   — Да.
   — Ты должен помнить, что он царь-жрец, следовательно, разумное существо, и превратить его в машину невозможно, не затронув некоторые важнейшие сферы, а при этом он перестанет быть царем-жрецом.
   — Но он будет самоуправляющейся машиной.
   — Мы все такие машины, — сказал Миск, — с большим или меньшим количеством случайных элементов. — Он дотронулся до меня антеннами. — Мы делаем, что можем, а об окончательном результате судить не нам и не при помощи мнемонических дисков.
   — Не знаю, что здесь истина, — признался я.
   — Я тоже, — сказал Миск. — Это вообще очень трудная и таинственная проблема.
   — А что вы делаете до ее окончательного решения?
   — Некогда мы радовались и жили, но теперь тело наше молодо, но мозг стар, и мы все чаще и чаще поддаемся радостям золотого жука.
   — Верят ли цари-жрецы в жизнь после смерти?
   — Конечно, — сказал Миск, — ведь когда кто-нибудь умирает, рой живет.
   — Нет, — сказал я, — я имею в виду индивидуальную жизнь.
   — Сознание, — ответил Миск, — это функция сети ганглий.
   — Понятно. И все-таки ты согласен, как ты выразился, уйти.
   — Конечно. Я долго жил. Должны жить и другие.
   Я снова посмотрел на молодого царя-жреца, лежащего на столе.
   — Он будет помнить все это? — спросил я.
   — Нет, — ответил Миск, — его внешние сенсоры отключены. Но он будет знать, что его учили с помощью мнемонических дисков.
   — А чему его учат?
   — Основам информации, как ты и догадываешься, в области языка, математики и других наук, но он также изучает историю и литературу царей-жрецов, обычаи роя, социальные условности; он получает информацию в области механики, сельского хозяйства, ведения домашнего хозяйства и другую.
   — А потом он будет продолжать учиться?
   — Конечно, — сказал Миск, — но это уже будет делаться на надежном основании всего, что узнали его предки. Нет смысла сознательно воспринимать старую информацию, когда время можно истратить для получения новой. Когда обнаруживается новая информация, ее тут же записывают на мнемонические диски.
   — А что если на мнемонические диски попадет ложная информация?
   — Несомненно, так бывает, — согласился Миск, — но диски постоянно пересматриваются. Их содержание возможно чаще обновляется.

16. ЗАГОВОР МИСКА

   Я оторвал взгляд от молодого царя-жреца и посмотрел на Миска. Его дискообразные глаза на золотой голове сверкали в голубом свете факела множеством своих фасеток.
   — Должен тебе сказать, Миск, — я говорил медленно, — что пришел сюда убить царей-жрецов, отомстить за уничтожение моего города и его жителей.
   Я считал своим долгом сообщить Миску, что я не союзник ему, он должен знать о моей ненависти к царям-жрецам, о моем стремлении наказать их за то зло, что они причинили.
   — Нет, — возразил Миск, — ты пришел в Сардар, чтобы спасти царей-жрецов.
   Я смотрел на него пораженный.
   — Именно по этой причине тебя привели сюда.
   — Я пришел по своей воле! — воскликнул я. — Потому что мой город был уничтожен!
   — Поэтому и был уничтожен твой город, — ответил Миск, — чтобы ты захотел прийти в Сардар.
   Я отвернулся. Глаза мои горели от слез, тело дрожало. В гневе посмотрел на высокое неподвижное существо и на молодого царя-жреца на столе.
   — Если бы у меня был меч, я бы убил его! — сказал я, указывая на молодого царя-жреца.
   — Нет, не убил бы, — возразил Миск, — именно поэтому ты, а не кто другой был избран для прихода в Сардар.
   Я бросился к столу, высоко подняв факел, хотел ударить.
   И не смог.
   — Ты не причинишь ему вреда, потому что он не виноват, — сказал Миск.
   — Я это знал.
   — Как ты мог знать?
   — Ты из рода Каботов, а мы знаем этот род. Знаем уже больше четырехсот лет, и со дня рождения мы наблюдаем за тобой.
   — Вы убили моего отца! — воскликнул я.
   — Нет, — возразил Миск, — он жив, живы и другие жители твоего города, но они разбросаны по всему Гору.
   — А Талена?
   — Насколько я знаю, она жива, — но мы не могли наблюдать за ней и за другими из Ко-ро-ба, чтобы не вызвать подозрений, что мы заботимся о тебе, хотим заключить с тобой сделку.
   — А почему бы просто не вызвать меня сюда? Зачем уничтожать целый город?
   — Чтобы скрыть наши мотивы от Сарма.
   — Не понимаю, — сказал я.
   — Время от времени мы уничтожаем на Горе какой-нибудь город. Обычно его выбирают с помощью специального устройства, действующего по закону случайных чисел. Это показывает низшим существам нашу мощь и учит их исполнять законы царей-жрецов.
   — А если город не сделал ничего плохого?
   — Тем лучше, — сказал Миск, — в таком случае люди за горами смущены, они еще больше нас боятся; впрочем, как мы узнали, члены касты посвященных тут же находят объяснение, почему уничтожен именно этот город. Если объяснение достаточно правдоподобно, ему верят. Например, мы позволили им предположить, что именно по твоей вине — как я припоминаю, неуважение к царям-жрецам — был разрушен твой город.
   — А почему вы не сделали этого, когда я впервые явился на Гор, больше семи лет назад?
   — Необходимо было испытать тебя.
   — А осада Ара, — спросил я, — и империя Марлениуса?
   — Они оказались вполне подходящим испытанием. С точки зрения Сарма, конечно, тебя использовали только для ослабления могущества Ара. Мы предпочитаем, чтобы люди жили в изолированных общинах. С научной точки зрения, так лучше наблюдать за их разновидностями; да и безопаснее, чтобы они не объединялись: будучи разумными, они способны создавать науку, а поддаваясь неразумным стремлениям, могут представлять для нас опасность.
   — Поэтому вы ограничиваете наше оружие и технологию?
   — Конечно, — согласился Миск, — но позволяем развиваться во многих областях: в медицине, например, где независимо создано нечто близкое к нашей стабилизирующей сыворотке.
   — А что это такое?
   — Ты, конечно, заметил, что хоть прибыл на Гор больше семи лет назад, не испытал никаких физических изменений.
   — Заметил, — ответил я, — и размышлял над этим.
   — Конечно, — сказал Миск, — ваша сыворотка не так эффективна и надежна, как наша. Иногда она совсем не действует, а иногда ее действие прекращается всего через несколько сотен лет.
   — Как великодушно с вашей стороны.
   — Может быть. Это дискуссионный вопрос. — Миск пристально посмотрел на меня. — В целом мы, цари-жрецы, не вмешиваемся в дела людей. Позволяем им любить и убивать друг друга; похоже, они наслаждаются этими занятиями.
   — А путешествия приобретения?
   — Мы поддерживаем контакты с Землей, — сказал Миск, — потому что со временем она может превратиться в угрозу для нас; тогда нам придется либо уничтожить ее, либо покинуть Солнечную систему.
   — И что же вы сделаете?
   — Скорее всего ничего. Согласно нашим расчетам — конечно, они могут быть и ошибочными, — жизнь на Земле погибнет в течение следующей тысячи лет.
   Я печально покачал головой.
   — Как я сказал, — продолжал Миск, — человек часто поступает неразумно. Подумай, что случилось бы, если бы мы позволили технологии Гора развиваться свободно.
   Я кивнул. С точки зрения царей-жрецов, это опасней, чем дать автомат шимпанзе или горилле. Люди в глазах царей жрецов доказали, что они не достойны совершенной технологии. Не уверен, что они доказали это в своих собственных глазах.
   — Кстати, отчасти из-за этих расчетов мы поселили людей на Противоземле, — сказал Миск. — Это интересный вид, и было бы печально, если бы он исчез из вселенной.
   — Вероятно, мы должны чувствовать благодарность, — сказал я.
   — Нет, мы привезли сюда, на Противоземлю, организмы и с других планет.
   — Кое-кого из них я видел.
   Миск пожал антеннами.
   — Помню пауков в болотных лесах Ара, — продолжал я.
   — Пауки вообще мирный народ, за исключением их самок в период спаривания.
   — Понятно, — сказал я.
   — Путешествия приобретения обычно совершаются на Землю, когда нам нужен свежий материал для наших целей.
   — Я был целью одного из таких путешествий, — сказал я.
   — Очевидно.
   — На равнинах говорят, что цари-жрецы знают все, что происходит на Горе.
   — Вздор, — сказал Миск. — Когда-нибудь я покажу тебе смотровую комнату. Четыреста царей-жрецов одновременно управляют сканерами, и мы достаточно хорошо информированы. Например, если нарушается наш закон относительно оружия, мы рано или поздно узнаем об этом, определяем координаты нарушения и приводим в действие механизм огненной смерти.
   Я однажды видел, как человек умер огненной смертью. Это был верховный посвященный Ара, на крыше цилиндра справедливости. Я невольно вздрогнул.
   — Да, — ответил я, — я бы хотел взглянуть на смотровую комнату.
   — Но большую часть сведений мы получаем от своих имплантов. Мы имплантируем в человека контрольную сеть и передающее устройство. Его глаза изменяются таким образом, что все, что он видит, передается на экраны смотровой комнаты. Через имплантов мы можем также говорить и действовать, если активировать из Сардара их контрольную сеть.
   — Глаза выглядят по-другому? — спросил я.
   — Иногда да.
   — А человек по имени Парп имплант? — спросил я, вспомнив его глаза.
   — Да, — ответил Миск, — так же, как и человек из Ара, которого ты встретил когда-то на дороге вблизи Ко-ро-ба.
   — Но он выбросил свою контрольную сеть и говорил, что хотел.
   — Вероятно, какой-то брак при операции.
   — А если нет?
   — Тогда это интересно, — сказал Миск. — Чрезвычайно интересно.
   — Ты сказал, что вы уже четыреста лет знаете Каботов.
   — Да, и твой отец, храбрый и благородный человек, однажды уже послужил нам, хотя он этого не знал, а имел дело исключительно с имплантами. Сам он впервые прибыл на Гор больше шестисот лет назад.
   — Невероятно! — воскликнул я.
   — Со стабилизирующей сывороткой это вполне возможно, — заметил Миск.
   Меня эта информация потрясла. Я вспотел. Факел, казалось, дрожит у меня в руке.
   — Я уже многие тысячелетия действую против Сарма, — сказал Миск, — и наконец — более трехсот лет назад — мне удалось получить яйцо, из которого вылупился этот самец. — Миск взглянул на царя-жреца на каменном столе. — Тогда, с помощью своего агента-импланта, хотя тот действовал, не понимая своего задания, я приказал твоему отцу написать письмо, которое ты нашел в горах в твоем родном мире.
   Голова у меня закружилась.