Норман Джон. Царствующие жрецы Гора

   Он повернулся к ближайшему царю-жрецу.
   — Принеси мне серебряную трубу.
   — Серебряную трубу, чтобы убить всего лишь мула? — спросил царь-жрец.
   Я увидел, как начали сворачиваться антенны царей-жрецов.
   — Я пошутил, — сказал Сарм царям-жрецам, которые не ответили. Они продолжали стоять неподвижно, глядя на него.
   Сарм снова приблизился ко мне.
   — Большое преступление — убить золотого жука, — сказал он. — Позволь мне убить тебя быстро, или я отправлю тысячу мулов в помещения для разделки.
   Я немного подумал.
   — Если ты умрешь, — спросил я, — как же ты их отправишь в помещения для разделки?
   — Большое преступление — убить царя-жреца, — заявил Сарм.
   — Но ты ведь хотел убить Миска.
   — Он изменил рою.
   Я возвысил голос, надеясь, что он долетит до преобразователей всех царей-жрецов.
   — Сарм изменил рою, — воскликнул я, — этот рой умирает, а он не позволяет основать новый.
   — Рой вечен, — сказал Сарм.
   — Нет, — сказала Мать, и это слово опять донеслось из переводчика Сарма и отразилось в тысяче трансляторов царей-жрецов во всем огромном помещении.
   Неожиданно с невероятной, невообразимой скоростью правое лезвие Сарма устремилось к моей голове. Я почти не видел удара, но за мгновение до этого заметил, как напряглись мышцы его плеча, и понял, что меня ждет.
   Я нанес ответный удар.
   Быстрое живое лезвие Сарма было еще в целом ярде от моего горла, но тут оно встретилось со сталью горянского меча, который я пронес через осаду Ара, который устоял перед мечом Па-Кура, убийцы Гора, а его до того времени называли самым искусным фехтовальщиком планеты.
   Мне в лицо ударил поток зеленоватой жидкости, я отскочил в сторону, одновременно вытирая лицо и глаза кулаком.
   Через мгновение я был готов к новой схватке, мое зрение прояснилось, но я увидел, что Сарм теперь ярдах в пятнадцати от меня, он медленно поворачивается и поворачивается в первобытном невольном танце боли. Запах боли, который я ощущал через его переводчик, заполнил помещение.
   Я вернулся на место, где нанес удар.
   С одной стороны у подножия каменного яруса с царями-жрецами лежало отрубленное лезвие.
   Сарм сунул обрубок передней конечности под плечо, и там обрубок погрузился в застывающую зеленоватую жидкость, вытекающую из раны.
   Дрожа от боли, он повернулся ко мне, но не приближался.
   Я увидел, как двинулись вперед несколько царей-жрецов рядом с ним.
   Поднял меч, настроенный умереть в бою.
   Сзади я что-то почувствовал.
   Оглянувшись через плечо, я с радостью увидел, что Миск встал.
   Он положил переднюю конечность мне на плечо.
   Осмотрел Сарма и ряды царей-жрецов, его большие, движущиеся вбок челюсти открылись и закрылись.
   Цари-жрецы за Сармом остановились.
   В трансляторе Сарма послышались слова Миска:
   — Ты ослушался Матери.
   Сарм молчал.
   — От твоего гура отказались, — сказал Миск. — Уходи.
   Сарм задрожал, задрожали и стоявшие за ним царя-жрецы.
   — Мы принесем серебряные трубы, — сказал Сарм.
   — Уходи, — повторил Миск.
   И тут во множестве переводчиков по всему помещению послышались странные слова:
   — Я помню его… я его никогда не забывала… в небе… в небе… у него крылья, как потоки золота.
   Я ничего не понял, но Миск, больше не обращая внимания ни на Сарма, ни на других царей-жрецов, бросился к Матери.
   Остальные цари-жрецы придвинулись, и я тоже подошел ближе.
   — Как потоки золота, — повторила она.
   Я слышал эти слова в переводчиках царей-жрецов, приблизившихся к помосту.
   Древнее существо на помосте, выцветшее и высохшее, подняло антенны и осмотрело своих детей.
   — Да, — повторила Мать, — крылья у него были как потоки золота.
   — Мать умирает, — сказал Миск.
   Эти слова тысячу раз повторились в преобразователях, они повторялись снова и снова: это цари-жрецы повторяли их недоверчиво друг другу.
   — Этого не может быть, — говорили одни.
   — Рой вечен, — повторяли другие.
   Слабые антенны дрогнули.
   — Я буду говорить с тем, кто спас мое дитя.
   Мне было странно, что так говорят о могучем золотом Миске.
   Я подошел к древнему существу.
   — Это я, — сказал я.
   — Ты мул? — спросила она.
   — Нет, я свободный человек.
   — Хорошо, — сказала она.
   В этот момент через ряды своих братьев прошли два царя-жреца со шприцами.
   Они собрались, должно быть, в тысячный раз делать ей укол, но она затрясла антеннами и отстранила их.
   — Нет, — сказала она.
   Один из них, несмотря на ее запрет, хотел сделать укол, но Миск положил ему на плечо свою конечность, и тот не стал.
   Другой царь-жрец, пришедший со шприцем, осмотрел антенны Матери и ее тусклые глаза.
   Он знаком отозвал своего товарища.
   — Разница всего в несколько анов, — сказал он.
   Сзади я услышал, как один из царей-жрецов повторяет снова и снова:
   — Рой вечен.
   Миск положил переводчик на помост рядом с умирающей Матерью.
   — Только он, — сказала Мать.
   Миск жестом велел отойти врачам и остальным царям-жрецам и настроил преобразователь на самый тихий уровень. Я подумал, сколько может держаться в воздухе послание из запахов, пока не превратится в неразличимую смесь, которую унесет вентиляционная система и выбросит где-то вверху, среди черных утесов замерзшего Сардара.
   Я прижал ухо к транслятору.
   И услышал слова, которые не донеслись до других трансляторов в помещении.
   — Я была неправа, — сказала Мать.
   Я был поражен.
   — Я хотела быть единственной Матерью царей-жрецов, — продолжало умирающее существо, — и слушала своего перворожденного, а он хотел всегда оставаться перворожденным единственной Матери царей-жрецов.
   Ее тело вздрогнуло — от боли или печали, не могу сказать.
   — Теперь я умираю, но племя царей-жрецов не должно умереть вместе со мной.
   Я едва слышал доносящиеся из переводчика слова.
   — Давным-давно, — продолжала она, — Миск, мое дитя, украл яйцо самца и спрятал его от Сарма и остальных, кто не хотел, чтобы был новый рой.
   — Я знаю, — негромко ответил я.
   — Недавно, не больше четырех ваших столетий назад, он рассказал мне, что сделал, и объяснил причины. — Сморщенные антенны дрогнули, их тонкие коричневые волоски приподнялись, как будто их шевельнула подходящая смерть. — Я ему ничего не ответила, но обдумала его слова, и наконец в союзе с рожденным вторым, который после этого отдался радостям золотого жука, я отложила женское яйцо, чтобы его спрятали от Сарма за пределами роя.
   — Где это яйцо? — спросил я.
   Казалось, она не поняла мой вопрос; я испугался, потому что все ее высохшее тело вдруг задрожало, и я подумал, что это предвещает конец долгой жизни.
   Один из врачей кинулся вперед и сделал укол сквозь экзоскелет ей в грудь. Прижал к ней антенны. Дрожь прекратилась.
   Он отошел и смотрел на нас с расстояния, не двигаясь, как остальные. Цари-жрецы сейчас напоминали тысячу золотых статуй.
   Снова в переводчике послышался звук.
   — Яйцо унесли из роя два человека, — сказала она, — свободных человека, как ты, не мула… и спрятали.
   — Куда спрятали? — спросил я.
   — Эти люди вернулись в свои города и, как им и было приказано, никому ничего не рассказали. Выполняя пожелание царей-жрецов, они преодолели множество опасностей. испытали немало лишений и стали как братья.
   — Где яйцо? — снова спросил я.
   — Но между их городами началась война, — продолжала Мать, — и в схватке эти люди убили друг друга, и с ними умерла их тайна. — Она попыталась поднять большую выцветшую голову, но не смогла. — Странный народ вы, люди, — сказала она. — Наполовину ларлы, наполовину цари-жрецы.
   — Нет, — возразил я, — наполовину ларлы, наполовину люди.
   Она некоторое время молчала. Потом я снова услышал ее голос в трансляторе.
   — Ты Тарл Кабот из Ко-ро-ба, — сказала она.
   — Да.
   — Ты мне нравишься.
   Я не знал, как на это ответить, и потому молчал.
   Древние антенны рывками приблизились ко мне, я взял их и осторожно подержал в руках.
   — Дай мне гур, — сказала она.
   Удивленный, я отошел от нее и приблизился к золотой чаше на треножнике, набрал в ладонь несколько капель драгоценной жидкости и вернулся к Матери.
   Она снова попыталась поднять голову и снова не смогла. Ее большие челюсти слегка раздвинулись, и я увидел за ними длинный мягкий язык.
   — Ты хочешь знать об этом яйце, — сказала она.
   — Если ты мне скажешь.
   — Ты уничтожишь его?
   — Не знаю, — ответил я.
   — Дай мне гур.
   Я осторожно просунул руку между большими челюстями и коснулся ладонью языка, чтобы она могла слизнуть гур.
   — Иди к людям телег, Тарл из Ко-ро-ба, — сказала она. — Иди к людям телег.
   — А где это?
   И тут, к моему ужасу и изумлению, она задрожала, я отскочил, а она поднялась во весь рост, вытянула во всю длину антенны, будто хотела почувствовать, ощутить что-то, и в этом припадке безумия и ярости она была Матерью великого народа, прекрасной, сильной и великолепной.
   И в тысячах переводчиков послышались ее слова, они долетели до каменного потолка, до далеких стен, и я никогда не забуду их печали, радости и умирающего великолепия; из трансляторов доносились простые негромкие слова. Мать сказала:
   — Я вижу его, я вижу его, и у него крылья как потоки золота.
   Ее большое тело медленно опустилось на помост, перестало дрожать, и антенны неподвижно легли на камень.
   Миск подошел к ней и осторожно коснулся антенн.
   Он повернулся к царям-жрецам.
   — Мать умерла.

28. ГРАВИТАЦИОННЫЙ РАЗРЫВ

   Шла уже пятая неделя войны в рое, и положение продолжало оставаться неясным.
   После смерти Матери Сарм и его последователи — а их оказалось большинство, потому что он перворожденный, — бежали из помещения и отправились, как и сказал Сарм, за серебряными трубами.
   Это цилиндрическое оружие, управляемое вручную, но основанное на том же принципе, что и огненная смерть. Эти трубы много столетий пролежали в пластиковых оболочках без применения, но когда оболочку разорвали и разгневанные цари-жрецы взяли их в руки, трубы были готовы к своей мрачной работе, как и в день их изготовления.
   Я думаю, что с таким оружием в руках человек мог бы стать убаром всего Гора.
   Вероятно, не более ста царей-жрецов присоединились к Миску, и у них было не больше десятка серебряных труб.
   Штаб сил Миска расположился в его комнате; тут, склонившись над запаховыми картами туннелей, он указывал места расположения своих оборонительных порядков.
   Думая одолеть нас без труда, войска Сарма на транспортных дисках устремились по туннелям и площадям, но цари-жрецы Миска, скрываясь в помещениях, прячась в порталах, стреляя с карнизов и крыш зданий, нанесли большой урон неподготовленным и не ожидавшим сопротивления сторонникам Сарма.
   В такой войне гораздо более значительные силы перворожденного оказались нейтрализованы, и установилось равновесие, нарушаемое выстрелами снайперов и отдельными засадами.
   На второй день второй недели войны, когда войска Сарма отступили, я, вооруженный мечом и серебряной трубой, встал на диск, преодолел ничейную территорию и по незанятому тоннелю направился в виварий.
   Хотя я все время был настороже, мне не встретились враги, не было даже мулов и мэтоков. Я решил, что пришедшие в ужас и смущенные мулы попрятались в своих клетках, живя на запасах грибов и воды, пока над их головами свистело оружие хозяев.
   Поэтому я удивился, услышав отдаленное пение; оно становилось все громче, я остановил диск и ждал с оружием наготове.
   В это время туннель и, как я потом узнал, весь комплекс погрузился во тьму. Погасли — вероятно, впервые за много столетий — энергетические шары-лампы.
   Но пение не прервалось ни на мгновение, темп его не спадал. Как будто для поющих темнота не имела значения.
   Я ждал на неподвижном диске в темноте с оружием наготове. И вдруг впереди я увидел голубой свет факела мулов, потом еще одну вспышку, и еще; к моему удивлению, огни, казалось, свисают с потолка туннеля.
   Это переносчики гура, и я с оцепенением следил за процессией гуманоидных существ, которые по два в ряд двигались по потолку, пока не оказались надо мной.
   — Здравствуй, Тарл Кабот, — послышался голос с пола туннеля.
   Я не заметил говорящего, потому что смотрел наверх.
   — Мул-Ал-Ка! — воскликнул я.
   Он подошел к диску и стиснул мою руку.
   — Ал-Ка, — сказал он. — Я решил, что больше не буду мулом.
   — Значит, Ал-Ка!
   Ал-Ка поднял руку и указал на существа над нами.
   — Они тоже решили быть свободными.
   Сверху послышался тонкий, но сильный голос, будто говорил одновременно старик и ребенок:
   — Мы пятнадцать тысяч лет ждали этого.
   Другой голос произнес:
   — Скажи, что нам делать.
   Я увидел, что существа надо мной, которых я отныне буду называть носителями гура, потому что они больше не мулы, несут с собой свои мешки золотистой кожи.
   — Они несут не гур, — объяснил Ал-Ка, — а грибы и воду.
   — Хорошо, — ответил я, — но скажи им, что это не их война, это война царей-жрецов, и они могут вернуться в безопасность своих помещений.
   — Рой умирает, — сказало одно из существ, висящих надо мной, — и мы хотим умереть свободными.
   Ал-Ка смотрел на меня в свете факелов.
   — Они приняли решение, — сказал он.
   — Очень хорошо, — ответил я.
   — Я восхищаюсь ими, — продолжал Ал-Ка, — они видят в темноте при свете единственного факела на тысячу ярдов, они целый день могут прожить на горсти грибов и глотке воды и они очень храбры и горды.
   — Тогда я тоже восхищаюсь ими, — сказал я.
   Я взглянул на Ал-Ка.
   — А где Мул-Ба-Та? — Впервые я видел этих двоих порознь.
   — Он пошел на пастбища и на плантации грибов, — ответил Ал-Ка.
   — Один?
   — Конечно. Так мы сделаем вдвое больше.
   — Надеюсь скоро с ним увидеться, — сказал я.
   — Увидишься, — ответил Ал-Ка, — потому что погасили огни. Царям-жрецам они не нужны, но людям без них трудно.
   — Значит огни погасили из-за мулов?
   — Мулы поднимаются, — просто сказал Ал-Ка.
   — Им понадобится свет, — сказал я.
   — В рое есть люди, которые в этом разбираются, — ответил Ал-Ка. — Как только соберем установки и подключим к энергии, свет снова будет.
   Меня поразило его спокойствие. В конце концов ведь Ал-Ка и другие люди роя, за исключением носителей гура, никогда не знали тьмы.
   — Куда ты идешь? — спросил Ал-Ка.
   — В виварий. За женщиной мулом.
   — Хорошая мысль. Наверно, я как-нибудь тоже возьму себе женщину мула.
   И вот странная процессия направилась по туннелю вслед за диском, которым с радостью взялся управлять Ал-Ка.
   Под куполом вивария, держа в руке факел, я поднялся на четвертый ярус, заметив, что все клетки пусты. Но я знал, что по крайней мере одна не будет пустой.
   Так и есть. В клетке, слегка обожженной, будто кто-то пытался ее открыть, я нашел Вику из Трева.
   Она сидела в дальнем от двери углу, и при свете факела я ее увидел.
   Она поднялась на ноги, закрывая глаза руками, пытаясь защитить их от света.
   Даже остриженная, она показалась мне необыкновенно прекрасной и очень испуганной с своем коротком пластиковом платье — единственной одежде, разрешенной мулам.
   Я снял с шеи металлический ключ и повернул механизм тяжелого замка.
   Открыл клетку.
   — Хозяин? — спросила она.
   — Да.
   Крик радости сорвался с ее губ.
   Она стояла передо мной, мигая в свете факела, и пыталась улыбнуться.
   И казалась очень испуганной. К моему удивлению, она боялась подойти к двери, хотя та была открыта.
   Она смотрела на меня.
   В глазах ее было беспокойство и ожидание: она не знала, что я сделаю и почему я вернулся к ее клетке.
   И страх ее не уменьшился, когда она за мной увидела существа, несомненно, отвратительные в ее глазах, которые со своими факелами висели на потолке вивария.
   — Кто они? — шепотом спросила она.
   — Необычные люди, — ответил я.
   Она смотрела на маленькие круглые тела и необыкновенно длинные конечности с круглыми подушечками вместо ступней и ладоней.
   Сотни пар больших круглых темных глаз смотрели на нее.
   Она вздрогнула.
   Потом снова посмотрела на меня.
   Не посмела ничего спросить, но покорно склонилась, как требовало ее положение, и наклонила голову.
   Я сказал себе, что клетка многому научила Вику из Трева.
   И перед тем как она опустила голову, я прочел в ее взгляде бессловесную мольбу беспомощной рабыни, чтобы ее хозяин, ее владелец, который держит ее цепь, был доволен и добр к ней.
   Нужно ли забирать ее из клетки?
   Плечи ее задрожали. Она ждала решения своей судьбы.
   Теперь, когда я лучше знал, как обстоят дела в рое, я не хотел больше держать ее здесь. Мне казалось, что в войсках Миска она будет в большей безопасности. Больше того, смотрители вивария исчезли, остальные клетки опустели, и она со временем может просто умереть с голоду. Мне не хотелось приходить в виварий время от времени, чтобы кормить ее; к тому же, если понадобится, я смогу запереть ее куда-нибудь вблизи штаба Миска. Если ничего не подвернется, можно ее просто посадить на цепь возле моей клетки.
   Вика склонилась передо мной, плечи ее дрожали, но она не смела поднять голову, не смела прочесть свою судьбу в моем взгляде.
   Хотел бы я верить ей, но знал, что не могу.
   — Я вернулся за тобой, Вика из Трева, рабыня, — строго сказал я, — чтобы забрать тебя из клетки.
   Вика медленно подняла голову. Глаза ее сверкали, губы дрожали.
   — Спасибо, хозяин, — негромко и покорно ответила она. Глаза ее наполнились слезами.
   — Зови меня Кабот, если хочешь.
   На Горе я не возражал против владения женщинами, но мне никогда не нравилось, когда меня называют «хозяин».
   Достаточно просто быть хозяином.
   Женщины, которыми я владел, Сана, Талена, Лара и другие, о ком я не писал, племенные рабыни, нанятые на время в тавернах Ко-ро-ба или Ара, рабыни для страсти, данные другом на ночь в знак гостеприимства, — все они знали, что я хозяин, и этого вполне достаточно.
   С другой стороны, я никогда особенно и не возражал против этого, потому что, недолго пробыв на Горе, обнаружил, что это слово вызывает неописуемую дрожь у девушки, когда она его произносит; она в этот момент знает, что она рабыня. Не знаю, так ли было бы с девушками Земли.
   — Хорошо, Кабот, мой хозяин, — сказала Вика.
   Посмотрев в глаза Вики, я увидел в них слезы радости и благодарности, но было в них и какое-то другое, более нежное чувство, которого я не смог разгадать.
   Она поклонилась в позе рабыни для страсти, сложив руки на бедрах, но бессознательно, просительно повернула ко мне ладони. Как будто просила позволения встать и прийти ко мне в объятия. Я строго посмотрел на нее, она повернула ладони к бедрам, снова опустилась на колени и опустила голову, глядя мне в ноги.
   Все ее тело дрожало от желания.
   Но она рабыня и не смела заговорить.
   Я строго посмотрел на нее.
   — Подними голову, рабыня.
   Она подняла голову.
   Я улыбнулся.
   — К моим губам, рабыня, — приказал я.
   С криком радости и со слезами она бросилась ко мне в объятия.
   — Я люблю тебя, хозяин, — воскликнула она. — Я люблю тебя, Кабот, мой хозяин!
   Я знал, что она говорит неправду, но не осадил ее.
   Я больше не хотел быть жестоким с Викой из Трева, кем бы она ни была.
   Через несколько минут я строго сказал ей:
   — У меня нет на это времени, — и она рассмеялась и отступила.
   Я повернулся и вышел из клетки, и Вика, как ей и подобало, счастливо шла в двух шагах за мной.
   Мы спустились к транспортному диску.
   Ал-Ка внимательно осмотрел Вику.
   — Она очень здоровая, — сказал я.
   — Ноги не кажутся сильными, — ответил Ал-Ка, разглядывая прекрасные бедра, икры и лодыжки рабыни.
   — Я против этого не возражаю, — сказал я.
   — Я тоже, — согласился Ал-Ка. — Ведь можно заставить ее побегать взад и вперед, и они у нее окрепнут.
   — Верно.
   — Я думаю, как-нибудь я тоже возьму себе женщину. — Потом добавил: — Но с более сильными ногами.
   — Хорошая мысль, — сказал я.
   Ал-Ка вывел диск из вивария, и мы направились к комнате Миска, а носители гура двигались над нами.
   Я держал Вику за руки.
   — Ты знала, что я за тобой вернусь?
   Она вздрогнула и посмотрела вперед, в темный туннель.
   — Нет, я знала только, что ты поступишь, как захочешь.
   Она посмотрела на меня.
   — Может ли бедная рабыня попросить, — прошептала она негромко, — чтобы хозяин призвал ее к своим губам?
   — Приказываю, — сказал я, и ее губы тут же отыскали мои.
 
   Позже в тот же день появился Мул-Ба-Та, теперь просто Ба-Та; он привел с собой множество прежних мулов. Они пришли с пастбищ и грибных плантаций, и, подобно носителям гура, в пути они пели.
   Одни несли на спинах мешки с лучшими спорами, другие сгибались под тяжестью больших корзин с только что сорванными грибами; эти корзины они несли по двое на палках. Те, что пришли с пастбищ, гнали перед собой длинными заостренными палками больших серых артроподов, скот царей-жрецов, или несли вязанки лоз с большими листьями растения сим, пищи этого скота.
   — Скоро зажжем лампы, — сказал Ба-Та. — Мы просто сменим пастбища, вот и все.
   — Грибов нам хватит, — заметил один из работников грибных плантаций,
   — пока мы не посадим свежие споры и не вырастим новый урожай.
   — Все, что мы не смогли унести, мы сожгли, — добавил другой.
   Миск с удивлением смотрел, как эти люди подходили ко мне и уходили дальше.
   — Мы приветствуем вашу помощь, — сказал он, — но вы должны повиноваться царям-жрецам.
   — Нет, — возразил один из них, — мы больше не повинуемся царям-жрецам.
   — Но мы исполним приказы Тарла Кабота из Ко-ро-ба, — добавил другой.
   — Я думаю, вам следует держаться в стороне от войны между царями-жрецами, — сказал я.
   — Ваша война — это наша война, — возразил Ба-Та.
   — Да, — согласился один из работников с пастбищ, держа заостренную палку, как копье.
   Один из грибников посмотрел на Миска.
   — Мы выросли в рое, — сказал он царю-жрецу, — и он такой же наш, как и твой.
   Антенны Миска согнулись.
   — Я думаю, он говорит правду, — сказал я.
   — Да, — ответил Миск, — поэтому я и загнул свои антенны. Я тоже думаю, он говорит правду.
   И вот люди, прежние мулы, неся с собой запасы пищи, начали переходить на сторону Миска и его немногих последователей.
   Я решил, что исход битвы в основном зависит от серебряных труб, которых у Сарма большинство, но все же умение и храбрость прежних мулов могут сыграть свою роль в исходе битвы за рой в глубинах Сардара.
 
   Как и предсказывал Ал-Ка, вскоре загорелись лампы, кроме тех, которые были уничтожены огнем серебряных труб.
   Инженеры-мулы, ученики царей-жрецов, соорудили вспомогательную энергетическую установку и подали энергию в систему.
   Когда лампы вначале затлели, потом загорелись ярким сиянием, люди в лагере Миска громко радовались; все, кроме носителей гура, для которых свет не важен.
   Заинтересовавшись твердостью пластика клеток в виварии, я поговорил об этом с Миском, и мы с ним и с другими царями-жрецами и людьми создали флот бронированных транспортных дисков; на них ставили серебряные трубы, превращая в исключительно эффективное оружие; даже без труб они отлично служили для разведки и относительно безопасного передвижения. Огненные залпы серебряных труб обжигали пластик, но не могли его пробить, если, конечно, действие было недолгим. А простой факел, как я узнал позже, не может даже следа оставить на этом прочном материале.
   На третью неделю войны, вооруженные бронированными транспортными дисками, мы начали перемещать фронт боевых действий в сторону армии Сарма, которая по-прежнему значительно превосходила нас по численности.
   Наша разведка действовала значительно лучше, и обширная вентиляционная сеть давала быстрым ловким пастухам и носителям гура доступ почти в любое место роя. Больше того, бывшие мулы, воевавшие на нашей стороне, одевались в пластиковую одежду без надписей запахом, и это давало им лучшую возможную в рое маскировку. Например, в разное время возвращаясь с рейда, неся с собой захваченную серебряную трубу, которая больше не нужна ее убитому владельцу из армии Сарма, я часто оставался не замеченным даже Миском, хотя стоял в футе от него.
   К своему смущению, но ради собственной безопасности, те цари-жрецы, которые присоединились к Миску, на груди и спине носили ясно видную букву горянского алфавита — первую букву имени Миска. Вначале они возражали против этого, но потом, когда некоторые чуть не наступали на безмолвных носителей гура или забредали, сами того не заметив, в их расположение — а ведь эти паукообразные гуманоиды вооружены серебряными трубами, — их мнение изменилось, и они очень заботились, чтобы буква была видна ясно, и тут же подновляли ее, если краска снашивалась. Цари-жрецы нервничали, проходя, например, в футе от мускулистого парня с грибных плантаций, который сидел в вентиляционном отверстии и при желании мог своим факелом подпалить их антенны; или вдруг оказавшись в окружении молчаливых пастухов, которые могли пронзить их десятком острых кольев.
   Люди и цари-жрецы вместе представляли исключительно эффективную боевую силу. То, чего не замечали антенны царей-жрецов, видели остроглазые люди, а если слабый запах ускользал от человеческого обоняния, его легко различали цари-жрецы в отряде. Сражаясь рядом, они начали уважать друг друга, доверять друг другу, короче, становились друзьями. Однажды был убит храбрый царь-жрец из войск Миска, и сражавшиеся рядом с ним люди плакали. В другой раз царь-жрец под огнем десятка серебряных труб рискнул, чтобы спасти раненого носителя гура.