Нортон Андрэ. Сказительница

   От удара она потеряла способность дышать. Монсо нервно пятился, размахивая хвостом, и жесткие пряди ударили девушку по лицу. Боль привела сказительницу в себя настолько, что она осознала опасность и сумела выкатиться за пределы досягаемости копыт Монсо. Но кеплианец больше не двигался, он стоял, опустив голову, с шумом фыркал и снова на фоне звездной ночи казался самой обычной лошадью.
   – Госпожа Эйдрис, ты ранена? Госпожа? – Дакар неуклюже соскочил, его движения утратили обычную гибкость. Эйдрис услышала его приглушенный возглас. Споткнувшись, он едва не упал. Потом наклонился к ней. – Госпожа Эйдрис…
   Сказительница попыталась вдохнуть, и на этот раз ей удалось набрать полные легкие свежего воздуха.
   – Дыхание… перехватило, – объяснила она.
   Он помог ей сесть, прислонил к своему колену.
   – Прости, скачка была трудной. Я не мог до сих пор его остановить.
   Она кивнула, потом вздрогнула, чувствуя себя слабой и неустойчивой, как новорожденный жеребенок. «Реакция на опасности вечера», – поняла она, пытаясь дышать медленно, спокойно, ровно, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце.
   – Я подумала, ты бросил меня, оставил этим бандитам, – сказала она наконец.
   – А что еще ты могла подумать? – с горечью ответил он. Девушка поняла, что эта горечь адресована ему самому. – Прости и за это. Но я должен был прихватить седло и припасы… и еще важнее – не дать Монсо причинить вред этим людям. Он убил бы их, и в нем самом это пробудило бы такое… что лучше не трогать. В его характере есть темная сторона.
   – Естественно, – ядовито ответила Эйдрис, осторожно двигая руками и ногами, определяя, какой ущерб причинило падение. – В конце концов, он ведь кеплианец.
   До восхода луны еще несколько часов; темнота ночи не позволяла разглядеть выражение лица Дакара, но девушка почувствовала, как он вздрогнул, услышала звук задержанного дыхания.
   – Откуда ты знаешь?
   – И не думай отказываться, – сказала она. – Мне приходилось видеть коней-демонов. И даже фермеры поняли, что Монсо не обычный конь Хаурел был прав: ты мошенничал, выставляя его против обыкновенных лошадей. Я удивлена, что именно жители Рилон Корнерса первыми разгадали тебя.
   – Другие гонки я выигрывал не так… ярко, – сухо ответил Дакар. – Но сегодня Монсо был так возбужден попыткой украсть его, что его невозможно было сдержать.
   – Теперь слухи об этом разойдутся. – Эйдрис с беспокойством провела руками по арфе и обнаружила, что – хвала судьбе! – она невредима. Потом, преодолевая сопротивление ноющих мышц, встала. Поворачивая голову, постаралась осмотреться. Ветер развевал ее волосы. Она мало что смогла разглядеть: темный склон холма, усеянный более темными пятнами, вероятно, кустами. – Тебе и твоему кеплианцу придется найти другой способ оплачивать дорогу в Эсткарп, – с отсутствующим видом добавила она. – В следующий раз меня рядом не будет, чтоб помочь.
   Дакар тоже встал и остановился рядом с ней. Всмотрелся ей в лицо, как будто мог в темноте его увидеть. Но она знала, что он в ночи видит не больше ее.
   – А почему ты мне помогла в этот раз? – негромко спросил он. – Если бы ты ушла до начала, тебе, несомненно, позволили бы.
   – Потому что мне было очевидно: ты не сможешь себя защитить, – ответила Эйдрис. – Разве тебя никогда не учили сражаться?
   – Нет, – ответил он печальным голосом. – До этого вечера мне ни разу не приходилось защищаться физически.
   «Но судя по его манерам и поведению, он вырос в благородном семействе, – думала сказительница, нахмурившись. – А такое воспитание включает уроки владения оружием. Поистине этот Дакар – сплошная загадка!»У нее на языке крутился вопрос, почему Дакара никогда не учили фехтованию, но Эйдрис сдержалась. Не нужно ей этого знать: она совсем не хочет ввязываться в дела других людей… у нее и своих трудностей хватает.
   – Я должен поводить Монсо, – сказал ее спутник, снимая со спины кеплианца седло и упряжь.
   – Наверно, придется здесь заночевать, – неохотно заметила Эйдрис. – Слишком темно отыскивать дорогу.
   Он кивнул; она видела бледный овал его лица.
   – Вон там, – сказал он, показывая, – кажется, несколько деревьев и большие камни. Они защитят от ветра. Ночь холодная, а перед рассветом станет еще холодней.
   – Можно разжечь костер? – спросила Эйдрис.
   – Сомневаюсь, чтобы Хаурел и его приятели решились последовать за нами, – ответил Дакар. – А кроме них, меня искать некому. – В голосе его звучала ирония. – Если ты можешь то же самое сказать о себе, госпожа, давай разведем костер.
   Надевая на плечи мешок и беря арфу, Эйдрис подумала о колдуньях, но потом покачала головой. Они с Аврис почти месяц провели в пути; наверно, волшебницы давно отказались от поисков. Девушка осторожно начала пробираться по склону холма.
   Теперь зрение ее адаптировалось к темноте, и она смутно видела рощу, о которой говорил Дакар. Вершина у холма довольно большая и ровная. «Трава очень короткая; должно быть, тут пасут скот… овец или коз, – решила она. – Мы должны уйти до рассвета, чтобы не столкнуться с рассерженным пастухом».
   На удалении виднелись огни Райлон Корнерса; они казались дальше, чем звезды над головой.
   Эйдрис разбила у кустов лагерь, разожгла костер за большим камнем, который прикроет огонь со стороны города. Завернувшись в плащ, она села на бревно и принялась греть руки у огня, благодарная за тепло.
   Немного погодя вернулся Дакар и принялся кормить, поить и растирать Монсо. И только когда конь был подготовлен к ночевке, молодой человек угомонился. Он молча благодарно кивнул, принимая кусок лепешки с ветчиной, которую Эйдрис достала из мешка. Путники устало молчали за едой, потом разделили фляжку кислого вина, которую извлек Дакар.
   Монсо покончил с овсом и принялся пастись.
   – Ты его не стреножишь? – удивленно спросила Эйдрис.
   – Он никогда не уходит от меня, – ответил Дакар. – Мы… товарищи, а не просто лошадь и хозяин.
   Сказительница плотнее запахнулась в плащ.
   – До сегодняшнего дня я поклялась бы, что никто не сумеет захватить, а тем более приручить кеплианца. Как тебе это удалось?
   – Монсо не чистокровный кеплианец, – объяснил ее спутник. – Его отец – торгианский жеребец, мой первый конь, а мать – кеплианская кобыла. Мы нашли ее еще новорожденным жеребенком наутро после битвы в Эскоре. Серые убили ее мать. Кобыла была еще такой молодой, что темные посвященные, которые выращивают коней-демонов, не успели развратить ее.
   – И ты сумел скрестить ее со своим торгианцем? – Эйдрис видела высоко ценимых торгианцев, породистых коней, которые обладают большой скоростью и выносливостью. – Но ни одна из лошадей в сегодняшних скачках не подходила к Монсо.
   – Для многих в Эскоре пользоваться колдовством так же естественно, как дышать, – ответил Дакар. – Один такой посвященный с помощью своей Силы облегчил спаривание.
   – Понятно, – ответила Эйдрис – А ты хорошо знал его, этого посвященного, колдуна?
   Дакар долго молчал, склонив голову. Сказительница разглядывала его лицо, угол наклона бровей, щеки и подбородок, освещенные огнем костра. Остальная часть лица оставалась в тени и напоминала маску. Наконец Дакар кивнул.
   – Хиларион для меня был почти как отец. Он и его госпожа, волшебница Каттея, раскрыли передо мной двери своей древней крепости, когда я был еще мальчишкой и бродил в одиночестве по пустыне. Моим спутником был только торгианец. В самом подлинном смысле их дом оказался для меня единственным настоящим домом.
   – Каттея? – Глаза Эйдрис распахнулись. – Я слышала это имя. Разве она не дочь лорда Саймона Трегарта и бывшей волшебницы госпожи Джелит?
   – Она самая.
   – Говорят, у них все три ребенка родились одновременно и все обладают Силой.
   – Это правда, – сказал Дакар. – Когда возникает необходимость, эти трое объединяются, становятся Единым. Однако и каждый в отдельности обладает Силой. Лорд Киллан владеет животными, лорд Кемок искусен в древних знаниях и словах Силы, а леди Каттея – волшебница. Она всегда была самой могучей из них троих.
   – Итак, ты вырос в доме, населенном волшебниками?
   – У каждого из Трегартов собственный дом в Эскоре, – ответил Дакар. – Но они очень близки друг к другу. Могут общаться без слов, если необходимо.
   Эйдрис, видевшая такую близость у членов своей семьи, легко ему поверила. Она кивнула, вспоминая.
   – Я знаю, каково жить среди обладающих Силой.
   – Ты тоже жила в таком доме? – Дакар внимательно смотрел ей в лицо. – В Эскоре?
   – Нет, в другом месте. В земле, которая называется Арвон. От Эсткарпа ее отделяет море.
   – Арвон… – прошептал Дакар. – Я слышал о нем. Хиларион рассказывал мне, что когда он вначале жил в Эскоре, до того, как Древняя Раса пересекла горы, ограничивающие Эскор на востоке, существовала легенда о двух землях, некогда бывших одним целым. Это Эскор… и Арвон.
   Эйдрис удивленно замигала.
   – Этот Хиларион, должно быть, очень старый. – От удивления Эйдрис говорила резко. – Невероятно старый. В крепости Кар Гарудин есть древние свитки и несколько карт, на них к западу от моей земли только смертоносная пустыня.
   – А что за пустыней?
   – Кажется, никто точно не знает. Земля там проклятая, она смертельно опасна для жизни, и никто не решается в нее углубляться. Один посвященный записал, что он гадал о земле дальше на запад, и она еще больше обожжена и заканчивается оплавленными стеклянистыми берегами страшного моря, в котором живут странные существа.
   – Это соответствует легендам, которые помнит Хиларион, – Дакар слегка улыбнулся. – Мой лорд не седобородый старец, каким он тебе представляется, госпожа. Он очень долго находился в заключении за Вратами, где время течет совсем не так, как в нашем мире. Слышала когда-нибудь о таком?
   – Да, я знаю о Вратах.
   Ее спутник колебался.
   – Ты как будто много знаешь об использовании Силы. Ты сама Мудрая Женщина?
   – Нет.
   – Волшебница или колдунья? – настаивал он. Она рассмеялась, но в смехе ее слышалась горькая нота.
   – Нет, нет и нет! Я не больше тебя, друг Дакар, владею Силой. Из всех обитателей Кар Гарудина только мы с отцом не владели этим даром.
   – Я знаю, каково быть не таким, как остальные, – сказал Дакар, глядя ей в глаза. – Но… госпожа… не думай, что обладание Силой – это всегда дар. Меня заверяли знающие люди, что оно может превратиться в проклятие, лечь тенью на жизнь человека, у которого есть.
   – Мне тоже об этом говорили, – согласилась Эйдрис. – Но когда я росла, мне казалось, что я словно слепая или глухая. Сестра, дочь моих приемных родителей, Хиана все время говорила мне, что это не так, но все же… – Она пожала плечами. – Ты знаешь, каково это, не мне тебе напоминать.
   Спутник смотрел на нее сочувственно. Молодая женщина смущенно отвела взгляд, чувствуя, что покраснела.
   – Луна скоро взойдет, – сказала она, заметив слабый свет на востоке. – Нам лучше лечь спать, чтобы встать на рассвете. Тот, кто проснется первым, должен разбудить второго. – Она поколебалась, потом торопливо добавила: – Я еще не поблагодарила тебя. Ты всем рисковал, когда вернулся, чтобы спасти меня. Прими мою благодарность, Дакар.
   – Только если ты примешь мою, – ответил он, удерживая ее взгляд. – Мы с Монсо обязаны тебе жизнью.
   Она улыбнулась.
   – Ну, тогда все получили благодарность. Спокойной ночи, Дакар.
   Сняв сапоги, Эйдрис забралась в спальный мешок, подложив под голову футляр арфы. Решив спать, она закрыла глаза.
   И уже едва не уснула в тепле костра, когда ее спутник снова заговорил.
   – Госпожа Эйдрис… насчет завтра. Ты отправишься в Лормт?
   – Да, – ответила она, глядя на него из темноты. Глаза ее слипались от усталости. – Я должна туда идти.
   – Но нас могут преследовать.
   Эйдрис снова вспомнила о волшебницах.
   – У них твой кошелек, – сказала она. – Это должно их удовлетворить.
   – Может, нам лучше скрыться в этих холмах и проверить, нет ли преследования…
   – Я не могу ни отдыхать, ни возвращаться, – ответила она, упрямо покачав головой. – От меня зависит жизнь дорогого мне человека.
   – Понятно, – задумчиво сказал молодой человек. – Ну, так как по моей вине ты не можешь вернуться в Рилон Корнерс, чтобы купить себе лошадь, я с радостью отвезу тебя в Лормт. Я знаю дорогу. Мы быстро доедем. Монсо не возражает против двойного веса. – Он говорил осторожно, как будто готовился получить отказ.
   Эйдрис приподнялась на локте и посмотрела на Дакара, лежавшего за углями догорающего костра.
   – Ты это сделаешь для меня? Но почему?
   – Это самое меньшее, что я могу сделать. Спасение жизни – не мелочь. Если бы не ты, тот наемник проткнул бы меня насквозь.
   Она медленно кивнула.
   – Я об этом забыла. Хорошо… Я с радостью поеду с тобой, Дакар.
   Он сунул веточку в угли, проследил, как она начала тлеть, потом вспыхнула.
   – И еще одно… – медленно продолжал он. – Меня зовут не Дакар. Я воспользовался этим именем, потому что… потому что не хотел сообщать свое настоящее имя тем, кто… может возненавидеть меня. – Он печально улыбнулся. – Ведь я действительно мошенничал, как ты справедливо заметила. И мне это показалось благоразумным. Но я не хотел бы обманывать… товарища по оружию. – Он встретился с ней взглядом. – Меня зовут Алон.
   Первые лучи рассвета коснулись закрытых век Эйдрис… Нахмурившись, она беспокойно зашевелилась… Ей снился сон…
   Во сне она увидела свою мать Элис, ни на день старше, чем в последний раз, когда Эйдрис ее видела. Волшебница лежала на матрасе из серого шелка. Она спала или была околдована. Только легкие движения груди свидетельствовали, что она жива. Вокруг ее неподвижного тела клубился свинцовый туман, попеременно то закрывая, то открывая ее лицо.
   – Мама! – попыталась крикнуть Эйдрис, но ни звука не сорвалось с ее уст.
   Она сумела шагнуть вперед, потом сделала еще шаг, но словно двигалась по дну океана; все движения давались с большим трудом. Посмотрев вниз, она заметила, что ноги ее погружены в серый туман. Он, словно гирями, тянул ее за ноги.
   – Мама!
   По-прежнему ни звука, но теперь девушка не могла двигаться дальше; руками она нащупала прутья решетки; она могла их касаться, но не видела.
   – Мама! Мама, я здесь!
   Она продолжала тщетно биться о решетку, а Элис, прижимая руки к животу с нерожденным ребенком, растаяла в тумане…
   Эйдрис проснулась со слезами на глазах и увидела над собой лицо – огромное, золотоглазое нечеловеческое лицо с большим изогнутым клювом.
   Сдавленно крикнув, сказительница села. Сердце ее отчаянно забилось. Мгновение спустя к ней вернулось ощущение перспективы, и она поняла, что видит не огромное чудовище, а сокола. Птица сидела на конце футляра от арфы, на котором лежала голова Эйдрис. И так близко была птичья морда, что клюв сокола едва не касался носа девушки.
   Птица большая, с черным оперением, только на груди белая буква V. Эйдрис видела таких раньше: несколько моряков на борту «Оспри» были сокольничими. Но на лапе этого сокола нет яркой ленточки, какие обычно носят спутники сокольничьих. Откуда же он прилетел? Дикая птица не может так себя вести.
   – Кто ты? – прошептала Эйдрис, как будто надеялась на ответ. – Откуда прилетел? – «Из Рилон Корнерса? Конечно, нет. Я не слышала о деревнях сокольничьих в границах Эсткарпа!»
   Крепость воинов в птичьих шлемах – Гнездо – погибла во время Великой Перемены. Может, сейчас немногие изгнанники действительно поселились в Эсткарпе. Но она во время своих странствий слышала, что этот странный народ, который ненавидит своих женщин и любит только соколов, пытается заново укрепиться в долине Морской крепости в Высшем Халлаке.
   Эти рассуждения никак не помогали объяснить присутствие птицы, которая продолжала задумчиво разглядывать девушку, вначале одним глазом, потом другим. При этом она поднимала и опускала голову.
   – Он называет себя Стальной Коготь, – послышался голос сзади.
   Повернувшись, Эйдрис увидела Алона. Он был одет и держал в руке кожаное ведро с водой.
   – Он… твой? Но ты не сокольничий!
   – Ты говоришь правду, – с готовностью согласился юноша. – Стальной Коготь никому не принадлежит, только самому себе. Его хозяин Джонтал был моим другом и партнером. Он… был убит. Вместо того, чтобы присоединиться к хозяину в смерти, как обычно у этих птиц, Стальной Коготь предпочел дожить до дня, когда он отыщет убийцу своего хозяина… и в тот день он страшно отомстит.
   – Понятно, – сказала Эйдрис, разглядывая птицу, которая в ответ смотрела на нее горячими золотыми глазами, и в их золотистой глубине виден был разум – не человеческий, но тем не менее разум. – Значит, он странствует с тобой?
   – По-своему, – ответил Алон. – Улетает и прилетает, когда захочет. – Он встал рядом с девушкой, так что оба они оказались лицом к птице. – Стальной Коготь, это госпожа Эйдрис, – серьезно сказал он, представляя девушку, как в каком-нибудь благородном обществе, а не на туманном пастбище, усеянном навозом. – Мы с Монсо отвезем ее в Лормт, чтобы помогать ей в пути, поэтому сегодня и завтра она будет нашей спутницей.
   Сказительница наклонила голову, как при знакомстве с человеком.
   – Рада познакомиться, Стальной Коготь.
   На мгновение взгляд яростных глаз встретился с ее взглядом, потом птица пронзительно крикнула. Взмахнув черными крыльями, поднялась с футляра и улетела, почти сразу скрывшись из виду. Эйдрис повернулась к Алону.
   – Ну что? Одобрил он мое присутствие?
   Спутник улыбнулся ей.
   – А как же иначе? Это очень приличное существо.
   Девушка снова почувствовала, что краснеет, и понадеялась, что еще недостаточно светло, чтобы Алон это увидел. Смутившись, она ухватилась за первое, что пришло в голову:
   – Ты должен был разбудить меня на рассвете. Мы должны спешить, или нас застанут здесь пастухи.
   Они быстро собрались, не задерживаясь даже для завтрака, и жевали лепешки в дороге.
   Монсо как будто без усилий нес их обоих, хотя Алон заставил его идти гораздо медленней, чем накануне вечером – к большому облегчению Эйдрис. Ход у кеплианца был необыкновенно ровный, и спутник девушки разнообразил скорость с изменением местности. Жеребец переходил от шага к рыси и иногда на галоп. Добравшись до дороги, ведущей к Южному Велдингу, Алон повел коня легким галопом.
   Эйдрис поражалась выносливости Монсо Влажная глина дороги бесконечно уходила назад под неустанными ногами кеплианца, как вода вниз по течению. И ко времени остановки на дневную еду они, по подсчетам девушки, покрыли не менее десяти лиг.
   Монсо пасся, а девушка, стоя рядом с ним, решилась коснуться его мускулистого черного плеча.
   – Поразительный конь! Мало кто мог бы преодолеть такое расстояние, как он сегодня, неся одного всадника, не говоря уже о двоих. – Черный жеребец поднял голову, пучки зеленой травы торчали из его губ. Он шумно подул на девушку, и она засмеялась.
   – А я нахожу поразительным, что он так легко принял тебя. – Алон лежал в тени высокой березы на берегу ручья. – До вчерашнего дня он никому, кроме меня, не разрешал прикоснуться к себе… и едва выносил присутствие Хилариона.
   Эйдрис подошла к нему и села рядом, наслаждаясь прикосновением к свежей траве.
   – Давно он у тебя? Сколько лет Монсо?
   – Он родился в год Оборотня, – ответил Алон. – Когда мне было тринадцать.
   «Значит, Алон родился в год Гиппогрифа, как и я», – сообразила Эйдрис. И, не подумав, спросила:
   – А в каком месяце ты родился, Алон?
   Он повернулся на бок, чтобы посмотреть на нее, и выражение его лица неожиданно стало серьезным.
   – Не знаю, – ответил он. – И когда я сказал, что мне было тринадцать в году Оборотня, это мое предположение. На самом деле я не знаю.
   – Ты сирота? – догадалась она, вспомнив его слова накануне вечером, что свой первый настоящий дом он нашел как приемыш Каттеи и Хилариона.
   Он кивнул.
   – Я считаю, что мне сейчас девятнадцать, но могу быть и старше. Правду я никогда не узнаю.
   Эйдрис вспомнила, какое тепло и любовь окружали ее, когда она росла к Кар Гарудине, в годы, предшествовавшие исчезновению матери. «Может быть, – подумала она, – есть и нечто худшее, чем расти без дара. Гораздо более худшее…»
   Ей захотелось попросить Алона рассказать историю его жизни, но она подавила это желание. «Нужно избегать… осложнений. У меня есть долг, и ничто не должно отвлекать меня от него».
   – А тебе сколько лет? – негромко спросил Алон.
   – Я родилась в месяц Сокола… девятнадцать лет назад, – ответила девушка.
   – А почему… – начал он и замолчал, как будто передумал спрашивать. Чуть погодя он поднял голову и улыбнулся. – Вернулся Стальной Коготь… с подношением. Сегодня мы хорошо поужинаем!
   Эйдрис села и смотрела, как Алон направляется к ближайшему дереву. На низкой ветке сидел сокол. А на траве под веткой лежал окровавленный комок бело-коричневых перьев. Молодой человек поднял курицу и покачал головой.
   – Опять грабишь птичники? Я тебе говорил, что это опасно! А что если бы у фермера оказалось игольное ружье?
   Птица наклонила голову и издала звук, который даже Эйдрис показался полным презрения.
   – Мы могли бы обойтись кроликами, – настаивал Алон. Внимательней разглядев добычу сокола, он нахмурился. – Неудивительно, что ты так легко ее поймал. Она повидала немало весен.
   Сокол принялся чистить перья, не обращая внимания на слова Алона.
   Юноша шумно вздохнул, потом посмотрел на Эйдрис и пожал плечами.
   – Я мог бы с таким же успехом поговорить с ветром.
   Он начал ощипывать курицу. Эйдрис присоединилась к нему.
   – Вы действительно разговариваете?
   – Не так, как соколы разговаривают со своими друзьями сокольничими, – ответил он. – Стальной Коготь понимает большую часть того, что я говорю, но наш разговор обычно бывает односторонним. Я не могу разговаривать с ним, как Джонтал.
   Сказительница посмотрела на сокола, вспоминая слышанные рассказы. Сокольничьи и их птицы неразрывно связаны, и смерть одного партнера почти неизбежно вызывает смерть другого, даже когда он не ранен и не болен. Она слышала, что иногда сокольничьи остаются жить после смерти своих крылатых собратьев, но не знала ни одного случая, чтобы такое пережил сокол.
   «Месть… – подумала она. – Алон сказал, что сокол остался жить, чтобы отомстить убийце Джонтала…»У нее на губах вертелся вопрос, знает ли Алон убийцу своего друга, но она снова сдержалась.
   «Скоро мы достигнем Лормта, – строго подумала она. – И там расстанемся навсегда. Побереги силы для собственного поиска!»
   Позволив Монсо пастись еще с час, Алон снова оседлал полукровку, и они продолжили путь. Несколько раз Эйдрис замечала Стального Когтя, который летел так высоко, что казался черной точкой среди пушистых белых облаков, двигавшихся по весеннему голубому небу.
   К тому времени как они достигли развилки, указывающей на путь к Южному Велдингу, солнце уже миновало зенит. Они не стали проезжать через город, а проехали мимо него по пастбищам, усеянным коровами, овцами и лошадьми. Через несколько миль они добрались до отметки, о которой говорил Алон, – ярко-красного глиняного холма, у основания которого вился ручей.
   Отворот показался узким и заросшим, но как только они нырнули под низко нависшие ветви, Эйдрис заметила на земле несколько изумрудно-зеленых листьев. Наклонившись, она разглядела множество следов подков на дороге. Здесь прошел целый отряд всадников.
   – Посмотри, – сказала она Алону, указывая на землю. – Здесь прошло не меньше семи-восьми лошадей… вероятно, сегодня утром. Есть ли в этой местности разбойники?
   – Встречаются, – с беспокойством ответил он. – Но маршал Корис хорошо относится к своим подданным, однако не любит тех, кто живет за счет других. – Алон некоторое время разглядывал утоптанную почву, потом распрямился в седле. Лицо его просветлело. – Гораздо вероятнее, что это отряд из имения какого-нибудь лорда. Они часто едут в Лормт в поисках семейных преданий. Со времени Великой Перемены там побывали представители многих благородных семейств.
   – Понятно, – ответила Эйдрис, по-прежнему разглядывая следы. Нет отпечатков колес… нет более легких следов, которые означали бы, что лошади несут носилки. «Это всего лишь означает, что в отряде не было стариков и детей, – напомнила она себе. – Предположение Алона может оказаться верным».
   – А почему после Великой Перемены? – спросила девушка.
   – После того, как волшебницы перевернули горы, в Эсткарпе относительный мир. А в мирное время у людей есть возможность заниматься такими поисками. Изучение собственной генеалогии стало очень популярно.
   Алон послал Монсо вперед. Они двинулись дальше.
   Около часа ехали открытыми полями, огражденными полосами деревьев. Оба спутника вынуждены были постоянно следить за ветвями, потому что в этой местности после Великой Перемены, тридцать лет назад свалившей лесных гигантов, выросло множество молодых деревьев.
   – Сколько еще, Алон? – спросила Эйдрис, отводя выступающую ветку от своих ребер. – Скоро стемнеет. Мы доберемся к тому времени до Лормта?
   – Нет, но осталось немного. Мы меньше чем в дне пути от древней крепости знаний, – ответил Алон. – Завтра в полдень будем на месте, даже если поедем не торопясь. – Он низко пригнулся в седле, чтобы избежать еще одной ветки. Эйдрис прижалась к его спине и отчетливо услышала урчание в желудке Алона. Она рассмеялась. – Голоден, милорд? Я тоже.