Старуха пересекла трактир с деревянным ведром в руках, не глядя на мужчин за столом, вышла наружу.
– Закрой! – прокричал вслед Чаттан, но служанка была глуховата и не услышала.
В приоткрытую дверь потянуло холодом.
– Бесон не очень-то меня слушает, – ответил Хуго на вопрос Торонкана. – Он иногда, не часто, прислушивается. А ты, брат мой, можешь советовать что-нибудь Эрику?
Чаттан уже несколько раз лицезрел вождя клана, хотя пока что не обмолвился с ним ни словом. Эрик напоминал Гело Бесона. Только раза в два моложе, а так те же повадки – молчит и пялится куда-то за твое плечо.
– Советовать-то могу, – Торонкан, прихлебывая чай, пожал плечами. – Да вот только он на мои советы внимания не обращал еще ни разу.
Хуго отпил вина из чашки. Он был человеком городским, но слышал, что лесной зверь под названием медведь имеет привычку на зиму делать себе берлогу и засыпать в ней до самой весны. Чаттану это нравилось. Зимой ему почему-то все время хотелось спать; он предпочел бы сейчас забраться в какую-нибудь нору, темную, тихую и теплую, задрыхнуть там, а проснуться, лишь когда солнце растопит снег на мостовых и крышах, расплавит ледяную корку, которая на зиму затягивала болота к юго-востоку от Шамбы. Он думал: так почему при своей нелюбви к холоду я уже множество лет служу холодному чару и живу в Наледи? Почему давным-давно не перешел на службу к Солу? Думал об этом и не находил ответа.
Снаружи раздался частый стук. Чаттан и кверемор привстали, выглядывая в окно. По мостовой катилось деревянное ведро. Тут же в дверь ввалилась служанка. Она разевала рот, пытаясь что-то сказать и тыча руками себе за спину.
– Что?.. – начал Хуго, но старуха со всей поспешностью, на которую была способна, пересекла помещение, нырнула в кладовую и захлопнула за собой дверь – спряталась.
Торонкан схватил лежащий рядом на лавке двуручный меч, Хуго рванул из ножен свой палаш. Они вскочили, переглянувшись, ринулись на улицу.
Ничего интересного там не было – дома и мостовая, припорошенная снегом. Улица шла под уклон, в верхнем конце виднелся удаляющийся всадник. Перевернутое ведро лежало под стеной трактира.
– Чего это она? – спросил кверемор.
– Гляди! – Хуго показал вверх.
Он в который раз поймал себя на мысли, что с начала осени и до конца зимы небо над Шамбой напоминает грязную лужу, по поверхности которой расползается пена-облака. Обычные лужи населяет всякая гадость, и Хуго вполне допускал, что в мутной небесной глубине, за поверхностью, будто затянутой серой грязевой пленкой, – той поверхностью, которую они видели снизу, – тоже водятся разные личинки, летающие червяки и жучки… Но только размером с дерево, с дом, с гору…
Невысоко над крышами летело одно из небесных созданий. С первого взгляда оно напомнило пеструю мохнатую птицу с округлым телом и короткими мощными крыльями, но затем стало видно, что и голова у него слишком непохожа на птичью, и хвост какой-то не такой, да и вообще – что это за птица, несущая на спине седока?
– Оно к пирамиде летит! – Хуго бросился вверх по улице. Торонкан поспешил за ним, положив меч плашмя на левое плечо и держась за рукоять обеими руками.
Из переулка показались двое мальчишек-оборванцев, один за задние лапы тащил дохлую собаку, другой прижимал к груди большой треснувший кувшин. Они отпрянули к стене дома, готовые дать деру, но Хуго и Торонкан промчались мимо. Крылатое создание с седоком летело дальше.
Вокруг площади, в центре которой высился Универсал, кольцом тянулась широкая улица, где стояли дома самых богатых горожан. Здесь квереморов было множество – мимо проходили пешие, проезжали конные. Большинство уже заметили летящее существо и спешили к пирамиде.
– Эти ваши луки… – пропыхтел Чаттан на ходу. – Что, если из них?..
Торонкан с сомнением глянул вверх.
– Не добьют. Слишком высоко.
Они выскочили на площадь и заспешили между шатрами из шкур, что стояли по окружности. Некоторые квереморы обосновались в брошенных домах, но большинство предпочли привычную походную обстановку. Вокруг пирамиды постоянно караулили два десятка дозорных.
– Вон мой брат с твоим хозяином, – Торонкан показал направление. Они побежали сквозь толпу к двум фигурам, возвышавшимся над остальными.
– Он пробует сбить ее, – сказал северянин.
Длинные белые усы Чаттана трепыхались на ветру. Налысо обритая голова вспотела. Хорошо быть молодым, решил Хуго. Он теперь ни слова не мог произнести, даже если бы захотел. А северянин бежал легко и дышал ровно.
Стоящие вокруг Эрика и Бесона квереморы оглянулись на них и расступились с церемонной вежливостью. Хуго увидел, что Эрик держит огромный лук, оттянув тетиву, в которую вложена длинная тонкая стрела, целится. Чаттан, остановившись, нагнулся вперед, упер руки в колени. Грудь тяжело вздымалась. Эрик замер, стрела была направлена наискось вверх. Гело Бесон на небо не смотрел – прозрачно-голубые глаза уставились на пирамиду.
Торонкан остановился рядом, с любопытством поглядывая то на брата, то на летящее существо. В толпе северян находилось несколько чаров холодного цеха. Все смотрели вверх. Немного отдышавшись, Хуго выпрямился и задрал голову. Взгляд скользнул по наклонной стене, сложенной из прямоугольных гранитных блоков, по редким, крошечным с такого расстояния окошкам, по едва видимому балкону. Летун с седоком, описав широкий круг над площадью, приближался к вершине пирамиды, казавшейся отсюда остроконечной – хотя Чаттан слышал от Бесона, что наверху есть площадка с еще одним зданием, которого снизу не увидеть. Небеса опирались на Универсал, Хуго казалось, что пирамида поддерживает их; однажды серая пелена прорвется, разойдется прорехой, в которую погрузится острая вершина, и небо гигантской плоскостью медленно завалится на землю…
Эрик выстрелил. Лук с громким щелчком разогнулся, стрела, тонко шипя, унеслась ввысь. Несколько мгновений все напряженно смотрели. Крылатое существо приблизилось к балкону у вершины и исчезло.
– Недолет, – произнес наконец Торонкан. – Хороший выстрел, да. Но слишком высоко.
Эрик передал лук стоящему рядом кверемору и повернулся к Гело.
У подножия пирамиды участки целой мостовой сменялись обширными пятнами оплавленных камней. В стене поблескивали высокие треугольные ворота желтого металла, перед ними высилось заграждение из сломанной мебели, бочонков, бревен, усыпанное мелкой рухлядью и припорошенное снегом. На баррикаде и перед ней лежало несколько тел. Квереморы уже дважды атаковали, но последние дни никто старался к Универсалу близко не подходить. Могло произойти что угодно: иногда из окон летели стрелы, иногда заклинания теплых чаров, а вторую атаку Сол Атлеко – Чаттан считал, что тогда постарался сам аркмастер, – отбил, послав на северян широкий световой столб. Тот напоминал упавший сквозь разрыв в облаках солнечный луч, хотя был куда ярче, гуще и, в буквальном смысле этого слова, обжигал. Тогда нападающие потеряли около трех десятков людей, загорелось несколько шатров, пожар едва удалось потушить. Скорее всего, заклинания подобной мощи требовали больших сил, и теплый аркмастер не мог часто проделывать подобное, – иначе почему он давно не сжег всех врагов? Хуго тогда сказал хозяину: заморозьте их. Тот ответил: я могу покрыть пирамиду коркой льда, а внутри устроить зиму, но что толку? Они просто оденутся потеплее, я же потрачу много сил впустую.
С тех пор Эрик и Гело не совершали попыток захватить Гору Мира; Хуго подозревал, что оба просто не знают, что предпринять.
Аркмастер и вождь пошли в разные стороны. Чаттан не выдержал. Шагнув вперед, он громко сказал:
– Мы опять ничего не предпримем?
В тишине его голос далеко разнесся над мостовой. Вождь квереморов оглянулся, Бесон, сделав еще шаг, остановился, сутулясь и уставившись себе под ноги.
– Будем сидеть здесь до весны? – спросил Чаттан и покосился на Торонкана в поисках поддержки. Они уже два дня говорили с братом Эрика в основном об этом. Чаттан знал, что Торонкан согласен с ним: необходимо что-то делать.
Гело повернулся, теперь они с Эриком глядели куда-то вдаль мимо головы Хуго. Тот ненавидел такие взгляды: оба будто рассматривали нечто, находящееся у горизонта и видимое только им. Эрик и Гело были кровными побратимами, их правые плечи украшали одинаковые шрамы – след ритуала, когда их кровь смешалась. Возможно, вместе с кровью перемешались и их личности, из-за этого они теперь настолько похожи друг на друга? Хуго уже несколько раз почти всерьез задумывался, видят ли они одно и то же, когда смотрят вот так вдаль остановившимися взглядами, или каждый свое? Но, по крайней мере, это значило, что оба слушают.
– Пора заканчивать, – громко произнес он. – Пора захватить пирамиду, вы ведь не знаете, чем там внутри занимается Атлеко. Что, если Сол…
– Как? – равнодушно произнес Бесон.
Хуго ждал этого вопроса и сразу ответил:
– Знаете, что произошло в квартале карл? Я был там. Здоровенный кусок площади в центре квартала обрушен, под ним пещера. Я допросил живущих неподалеку горожан, всех, кто не сбежал и кого мы смогли отыскать в подвалах, где они прятались. Гноморобы взлетели, понимаете? – он обращался к Бесону, но знал, что его слушают все, кто стоял вокруг. – Взлетели на каких-то штуковинах вроде здоровенной надутой кишки, сверху которой лежит… корабельная палуба. Летающие корабли, вот что это такое. Один горожанин, торговец, поставлявший в Фору древесину и продававший часть карлам, сказал, что слышал от них, как эти корабли называются – ковчеги. А еще горючий песок, карлы научились делать его, уж про это вы знаете, хозяин.
Он умолк. Любой нормальный человек после такой речи стал бы задавать вопросы, что-то уточнять, но два этих… ледяных столба молчали, одинаковыми взглядами пялясь на что-то за спиной Хуго. Вздохнув, он заключил:
– Карлы спешно покинули город, при этом на них нападали. Они не могли забрать с собой все. Надо отправиться в квартал, обыскать норы. Мы можем найти этот их горючий песок, попытаться взорвать ворота. И летающие корабли… Вдруг остались какие-то части? Если у нас выйдет построить…
– Никто из нас не разбирается в механике Доктуса, – перебил Гело.
– Ну и что? Мы хотя бы будем что-то делать! Может получиться, а может и нет, но хоть попытаться… – он вновь умолк, когда Эрик и Бесон одновременно повернулись к нему спинами и пошли прочь. Аркмастер бросил через плечо:
– Ну так займись.
* * *
Сол Атлеко кое-что понял: если он единым духом взбегал с первого на десятый этаж пирамиды, то ему на некоторое время становилось легче жить. Сейчас аркмастер мчался, топоча ножками по каменным ступеням, и в который раз удивлялся отсутствию эха. Мрамор и гранит, просторные сводчатые помещения, длинные лестничные пролеты… Оно должно было быть знатное, гулкое и протяжное. Однако – никакого эха. Стены поглощали, а не отражали любые звуки, говорить здесь приходилось громче, чем в каком-нибудь другом здании или снаружи, на улице.
Ярко-рыжие волосы Атлеко растрепались, ноги гудели, в коленках щелкало. Похрипывая, он вдыхал и выдыхал сырой затхлый воздух. Еще одна особенность пирамиды – сырость на всех этажах, от подземных до самых верхних, и полное отсутствие сквозняков, какого-либо движения воздуха, – кроме того, что создавало тело аркмастера во время бега. Впрочем, он надеялся вскоре изменить все это. Не надеялся, точно знал: все изменится. Ведь Солу Атлеко всегда все удавалось. Солнце наполнит здание, прогреет воздух и камень, сырость сменится влажным парным теплом, как в солярии Солнечного Ока, где аркмастер так хорошо чувствовал себя…
Внизу постройка шире, там лестничные пролеты отличаются изрядной длиной. Словно поднимаешься по круто наклоненной улице, где вместо мостовой невысокие частые ступени. Пролет заканчивается площадкой размером с городскую площадь, и дальше еще одна улица-лестница, лишь немногим меньше. Но чем выше, тем все ближе сходятся стены пирамиды, короче становятся пролеты, у€же площадки. Тум– тум-тум-тум – короткие ножки Сола стучат по ступеням, вознося его к верхним этажам. Даже на ходу, уже порядком запыхавшись, он бормочет, споря с невидимыми собеседниками или ведя беседу с самим собой, взмахивает пухлыми ручками в коротких беспорядочных жестах, шевелит бровями, гримасничает.
Все рабы трудились под пирамидой, а большинство теплых чаров и чернокожих воинов Буга Тэна, предводителя охраны аркмастера, расположились на первых этажах и стерегли треугольные ворота. Сол не думал, что враги смогут пробиться сквозь глухую стену, и ворота оставались самым уязвимым местом.
Внизу людей хватало, но чем выше – тем реже они попадались на пути аркмастера. В стенах Горы Мира имелись оконца, расположение их не подчинялось никакой системе. Бежишь вдоль глухой каменной поверхности, вокруг темно, еле-еле видны ступени, и вдруг впереди появляется тусклый дневной свет, а потом и узкий проем, будто туннель, – стена ведь толстенная, так что выглянуть в окно нельзя. Впрочем, по нему можно выползти, лечь возле внешнего края, выставив наружу голову. У основания пирамиды почти в каждом оконце лежал дозорный, Буга Тэн лично следил за этим, но ближе к вершине их становилось меньше.
По всему периметру Универсала тянулся балкон с перилами в виде многоножки: горизонтальное тело на столбиках-балясинах, будто толстых трехсуставчатых лапах. Здесь Буга Тэн установил постоянную охрану, по одному чару и одному воину на каждой стороне. Рабов-горожан, захваченных во время вылазок в город, Тэн заставил поднять на балкон камни и решетчатые жбаны, набитые паклей и смолой. Теперь возле каждой пары дозорных возвышалась куча метательных снарядов на случай, если холодные перейдут в наступление. «Холодные» – так называл их аркмастер, и вслед за ним так их стали называть все, кто держал оборону в Универсале. Сразу после того, как северяне добрались до Форы, после первой же их атаки, Сол собрал в зале на первом этаже всех своих людей и произнес речь. Сбиваясь, жестикулируя и путаясь в словах, – но зато очень прочувствованно, экстатично, – он объяснил, что захват пирамиды станет концом Аквадора. «Это же холодные! – орал он, бегая перед толпой собравшихся и брызгая слюной. – Они холодны и внутри и снаружи, и Гело Бесон, и те, кто служит ему, и те, кто пришел на подмогу из Бриты. Мороз сковывает, знаете ли вы это, друзья? Он усыпляет, а затем убивает! Жизнь сначала замедлится, а после и вовсе остановится, застынет во всем мире! Нельзя, нельзя допустить, чтобы холодные во главе со снежным сугробом, которого они называют своим хозяином, захватили Универсал!»
Достигнув балкона, Сол привалился к стене. Ноги стали деревянными, с каждым выдохом из груди вырывался хрип. Но главное – его тело перестало двигаться. Пробежки приводили к тому, что болезненное желание беспрерывно жестикулировать, перемещаться и что-то говорить на некоторое время оставляло его. Аркмастер застыл на чуть дрожащих ногах, только грудь тяжело вздымалась.
Он увидел немую сцену: теплый чар, облаченный в бледно-желтый шерстяной балахон, стоял на одном колене, вытянув перед собой руки, а чернокожий верзила из отряда Буга Тэна, пригнувшись возле перил, настороженно поводил кривой саблей. На воине был зипун и меховые штаны – здесь беспрерывно дул холодный ветер. За спинами охранников лежала куча камней и несколько решетчатых жбанов, от которых пахло смолой. Перед охранниками на перилах примостилась большая птица. Она сидела, будто курица на насесте, изредка поворачивала круглую лобастую башку, более напоминавшую баранью, чем птичью, – хотя без рогов и с кривым клювом. Ветер шевелил пестрое зелено-красно-синее оперение. На птице была узда вроде лошадиной.
У перил стоял худощавый чернокожий мужчина в темно-зеленом кожаном пальто. Ветер то и дело приподнимал полы, под ними поблескивала мелкая железная чешуя, усеивающая штаны из шкуры лесной кошки. Крепкий торс крест-накрест пересекали перевязи с дротиками. В отведенной назад руке человек сжимал чудно€е оружие – изогнутую деревянную пластину с металлическими зазубринами вдоль одной стороны. Атлеко сам не видел, но слыхал, что эту штуковину можно метать, она поражает врага и, если воткнулась не слишком глубоко в тело, возвращается обратно.
– Габар, друг наш, – произнес Атлеко. – Наконец-то ты вспомнил о нас.
Чернокожий опустил оружие, чар и воин выпрямились, глядя на Сола. Аркмастер предложил:
– Спустишься вниз? Желаешь отдохнуть? Еда и сон не помешают после дальней дороги…
Гость махнул рукой, показывая, что задерживаться в пирамиде надолго не собирается.
– Уйдите, – скомандовал Сол. Дозорные поспешно отступили в дальний конец балкона, туда, где он изгибался под прямым углом, переходя на соседнюю стену пирамиды.
Атлеко чувствовал себя великолепно. Руки не шевелились, но расслабленно висели вдоль тела, ноги не пытались пританцовывать. На холодном ветру раскрасневшееся после бега лицо застыло, как маска.
Он оперся о перила-многоножку и привстал на цыпочки, выглядывая с балкона. Гладкую стену покрывали едва видимые, идеально ровные щели между каменными блоками. Кто бы ни были древние строители Горы Мира, они хорошо знали свое дело. Огромным треугольником стена наискось спускалась к мостовой, и аркмастеру вдруг захотелось перелезть через перила, плюхнуться задом на камни и съехать по ним, как с ледяной горки.
Шамба была пологой горой симметричных очертаний, нечто вроде конуса с очень широким основанием. Снег прекратился, Атлеко хорошо видел площадь, обугленные развалины баррикады, квадратные меховые нашлепки – шатры – и крошечные фигурки холодных между ними. Крыши и улицы, буро-зеленая плесень болот у подножия, светло-серые луга, лес и едва различимая полоса гор Манны у горизонта. Это если смотреть влево, а если вправо – пустошь, Кошачий лес, а за ним… Впрочем, океан за ним виден не был.
– Враги со всех сторон, – сказал Габар. – Я сделал круг над площадью – их много.
– Ха! – Атлеко снисходительно махнул рукой. – Дикари с севера. Прискакали, когда Гело кинул клич. Покрутятся тут и уберутся восвояси.
– Так ты ждешь, когда они уедут? Кажется, ждать придется долго. Я не видел никаких приготовлений к отъезду. Наоборот, мне показалось, что они не собираются уезжать.
Сол раздраженно поморщился.
– Мы можем справиться с ними, когда захотим. В нашем распоряжении архив Универсала со всеми его заклинаниями. Ты хочешь спросить, почему, в таком случае, мы медлим? Да просто потому, что пока нам не до того. Пусть себе дикари сидят снаружи, что нам до них? Мы заняты в библиотеке, а когда захотим выйти – сметем врагов!
Габар молчал с невозмутимым видом, и чару показалось, что гость не очень-то поверил ему.
– Кроме того, нам просто жалко тратить на них свою магическую мощь. Эта твоя птица – скольких людей она может поднять?
– Троих. Но зачем? Что ты хочешь сделать? Я не могу задерживаться, меня ждут.
– Совсем ненадолго, друг мой!
– Ну хорошо, – произнес Габар, помолчав. – А теперь взгляни на это.
Атлеко повернул голову. Никто не смел говорить ему «ты», он и сам говорил о себе «вы», – но Габар, следопыт с южного побережья Аквадора, был чужд подобных условностей и не понимал, что есть люди, которые во всех смыслах выше других. Там, на юге, жизнь иная и отношения иные. Сол хорошо знал это, большая часть его юности прошла среди жарких пустынь, горячих гейзеров и теплых соленых водоемов, слишком обширных для озер, но все же недостаточно больших, чтобы называться морями.
Перила достигали груди Сола, задрав руку, он оперся на них и взял у Габара кусок мягкой бледно-желтой ткани. Там было изображение, четкие темно-синие линии: треугольник с равными сторонами, поверх него – два перекрещенных полумесяца, в середине их маленький круг, и все это перечеркнуто крестом. Сол пощупал материю, но не смог понять, что это.
– Рисунок?.. – вопросительно сказал следопыт.
Птица, на которой он прилетел, щелкнула мощным клювом, чуть качнулась в порыве ветра и крепче вцепилась в перила. На каждой лапе было по три длинных пальца, их венчали черные когти, напоминающие лезвия кривых ножей.
Наслаждаясь покоем, воцарившимся в теле, и тем, что слова не слетали с языка сами собой, торопясь и подталкивая друг дружку, Атлеко не спеша рассмотрел рисунок.
– Знак Универсала, – медленно произнес он. – Треугольник – это, конечно, Гора Мира. Одинаковые стороны треугольника и одинаковые углы подразумевают равенство цехов. Концы полумесяцев – это и есть цеха. У тебя здесь все одинаковое, а вообще-то это рисуется в цвете. Вершины одного полумесяца – бело-голубой и ярко-желтый, второго – бледно-зеленый и серебряный. Это означает холодный, теплый, мертвый и механический цеха. Кружок в центре – Мир. Корона, объединяющая магию. – Он еще раз оглядел ткань и вернул ее следопыту. – Ну и что? Ради этого не стоило лететь сюда.
– А крест поверх них? Ты видел такой раньше?
Сол пожал плечами.
– Ну хорошо, и что означает крест?
– Я не сразу догадался. Это как бы следы от удара. Будто кто-то дважды рассек рисунок мечом или саблей. Каким-то клинком.
Несколько мгновений чар глядел перед собой остановившимся взглядом, потом выхватил ткань из рук Габара и впился в нее взглядом.
– Так! – его ладонь, лежащая на перилах, начала тихо похлопывать по камню. – И это значит…
– Есть слово… – следопыт ненадолго задумался. – Символ. Да, символ. Перекрещенные следы ударов – символ тех, кто хочет уничтожить магию.
Ладонь Атлеко часто хлопала по перилам, аркмастер наконец заметил ее движение, моргнул и напрягся, сдерживая дрожь. Дышал он уже ровно, усталость покидала тело, и, значит, вскоре оно начнет жить самостоятельной жизнью…
– А материал? – спросил Атлеко.
– Это кожа. Я срезал ее со спины одного человека, называвшего себя монахом. После того как убил его. Есть растение, название которого ничего не скажет тебе, у него густой темный сок. Зеленый. Кое-кто научился при помощи тонкой иглы наносить под кожу рисунок. Сок быстро застывает и становится синим. Получается то, что ты видишь. На юге это называется «татура». А мастера-художники, умеющие наносить подобные рисунки, – татуристы.
Атлеко повернулся, оперся спиной о перила. Ветер трепал рыжие волосы, развевал длинные оранжевые одежды.
– Про монахов войны мы слышали. Появляются люди, обычно – в возрасте, всегда – хорошие бойцы, всегда при деньгах. Набирают юнцов или детей, иногда покупают у крестьян, иногда к ним идут добровольно. Строят… – аркмастер щелкнул пальцами, припоминая. – Монастырь, вот как это называется. Или обитель. Глава именует себя настоятелем. Воспитанники становятся монахами. Но они сражаются с дикой магией! – Атлеко уставился на следопыта. С каждым словом он говорил все быстрее, руки его начали подрагивать. – Настоятели натаскивают их так, чтобы монахи чувствовали присутствие дикой магии и уничтожали тех, кто…
– Чем дикая магия отличается от вашей? – возразил Габар. – Может, вы, чары, и видите отличие, но для всех остальных… Что видят они? Чары в дорогих одеждах, и ведьмы с шаманами, одетые попроще. Вы стрижетесь по городской моде, они носят патлы, вымазанные маслом косы. И все. Сейчас монахи сражаются с дикой магией, но вскоре они станут угрозой и для вас.
Рука Атлеко взлетела, палец ткнул в рисунок.
– Так по-твоему, этот… Этот крест вскоре станет бороться со всей магией? Их много? Что там за организация? Есть кто-то, командующий всеми из одного места, один человек или группа? Монахи – лишь бойцы, но магией не владеют? Или… И сколько их, этих монахов войны? Как они сами называют себя? Говори!
Получив приказание немного подождать, Габар остался на балконе. Обдумывая рассказ следопыта, аркмастер отправился бродить по пирамиде, освещая путь шариком желтого огня – магическим светляком, которого Атлеко создал с помощью простейшего заклинания. Итак, Габар видел пять обителей монахов войны, три из них располагались на южном побережье. Настоятели и монахи воевали с дикой магией, уничтожали ведьм, шаманов, оборотней и людозверей. Еще одна обитель стояла около гор Манны – следопыт вызнал о ней у того человека, со спины которого позже срезал рисунок-татуру.
Миновав пустой коридор, Атлеко толкнул дверь в спальню Октона Маджигасси. Желтый свет магического светляка озарил кровать и кресла, подсвечник на высокой треноге. В этой комнате Владыка собрал их всех и раздал парангоны. Через несколько дней после того памятного разговора и началась война цехов. Октон сбежал вместе с обручем на летающем корабле гноморобов, аркмастер цеха механической магии Доктус Савар, скорее всего, летит вместе с ними. Некрос Чермор, глава мертвого цеха, преследует их. Он, Сол Атлеко, в Универсале, а Гело Бесон пытается прорваться внутрь.
Атлеко окинул взглядом спальню, сел на кровать Владыки, покачиваясь и болтая короткими ногами.
– Октон, предполагал ли ты, что уже в начале зимы мы будем здесь, сидеть на твоей постели? – пробормотал он. – Думал ли, что твои слуги станут нашими рабами, что наши чары станут хозяйничать в твоем архиве?
Сол осторожно дотронулся до жемчужины, которая украшала надетый на его голову тонкий золотой обруч, копию Мира, увезенного Октоном неизвестно куда. Парангон откликнулся вспышкой тепла, в спальне стало светлее.