– Мы едем туда, – сказал Чермор, показывая Эди Харту направление. – Эй! Кто-то из вас когда-нибудь бывал в этих местах?
Один из тюремщиков, скачущих впереди фургона, оглянулся и несмело поднял руку:
– Я из Коломмы, господин. Это столица Робов…
– Знаю. Где находится город? Ты видишь, куда летит вон тот, меньший корабль? Если мы будем следовать точно за ним, Коломма окажется у нас на пути или мы минуем ее стороной?
– Я точно не помню, господин. Мы переехали в Фору, когда я был еще мальцом. Кажется, город как раз на пути между нами и океаном.
Кивнув, Чермор ударил лошадь каблуками. Вскоре фургон остался позади, голоса переговаривающихся тюремщиков стихли. Безлюдье вокруг, дикие места. Сквозь медленно падающие крупные снежинки проступали очертания голых холмов, склоны – месиво грязи и снега, из которых иногда рос чахлый кустарник, а иногда – болезненного вида деревца с кривыми черными ветвями.
Некрос повернулся в седле. Фургон, скрипя осями, медленно катил далеко позади.
– Мы можем ехать быстрее? – прокричал чар.
– Никак невозможно, господин! – донесся после паузы голос Эди Харта. – Лошади устали, да и грязюка эта…
Интересно, он врет или отряд в самом деле не может сейчас догнать ковчег? Чермор подозревал, что все они лгут ему. Он торопил спутников, иногда увещевал, иногда кричал, несколько раз избивал кого-нибудь на глазах у остальных – тщетно, нагнать летающий корабль не получалось, они наоборот отставали. Почему тюремщики не хотят, чтобы путешествие закончилось как можно быстрей? Чар обещал им, что щедро наградит в конце пути, – так в чем же дело? То, как они исподтишка поглядывали на хозяина, когда думали, что он не видит, их приглушенные голоса… Будто бы тюремщики не хотели будить его, если чар спал в фургоне, и потому говорили так тихо, что Чермор, на самом деле бодрствовавший и лишь прикидывавшийся спящим, слышал только неразборчивое бормотание. А Риджи… Нет, не может быть! У девушки переменчивый нрав и острый язык, она непослушна – но не предательница. Привстав на стременах, Некрос вновь оглянулся на фургон. Ему захотелось вернуться к Риджи, увидеть ее. Последние дни Чермор ощущал тревогу, если спутница находилась вне поля зрения. Он желал, чтобы Риджи была с ним всегда, всегда рядом, и днем и ночью – не просто рядом, но чтобы он ощущал тепло ее тела, слышал голос, знал, о чем она думает.
Червь в голове шевельнулся. Кажется, теперь их там два… А иначе и быть не может, смертные черви ведь размножаются, из одного получается пара, а после четыре – именно так тлен поначалу незримо, а после и различимо для глаз покоряет все сущее, именно поэтому предметы постепенно разрушаются, все стареет и в конце концов умирает. Но не чар, не Некрос Чермор. Теперь он знает, как управлять смертью. Обруч нужен для того, чтобы окончательно утвердить власть над нею.
Снег падал на холмы, и вместе с ним воздух наполняли тончайшие, легкие, как снежинки, темно– зеленые волокна: смертные черви прогрызали себе путь сквозь размягченную субстанцию бытия, сквозь эфир, что набухшим прозрачным моллюском заполнял Раковину.
Далеко впереди разделяющее ковчеги пространство увеличивалось. Смеркалось, холмистый ландшафт стынул под низким небом. Океанское побережье близко… И что потом? Догнать Октона по земле не удается, хорошо хоть они не потеряли эфироплан из виду. Но что делать, когда он полетит над океаном?
– Корабль, – сказал тихий детский голос.
Некрос, повернув голову, глянул вниз. На середине дороги тянулась полоса твердой земли, у краев она превращалась в присыпанную снегом грязь. Под копытами лошади или колесами фургона замершая корка ломалась, но Тасси в нее не проваливался. Он бежал, семеня короткими лапами и виляя задом; непропорционально большая голова его покачивалась; туго натянутая на боках, испещренная мелкими белыми пятнами шкура лоснилась на спине.
То, что Тасси разговаривает с ним, Некрос принял как должное, это не пугало и не удивляло чара. Удивляло другое. Голос пса-демона не соответствовал ни его облику, ни тем звукам, которые он издавал: хриплому кашлю, глухому горловому рычанию, яростному тявканью, хрюканью, отрывистому лаю. Тасси был злобен, агрессивен, малоумен, почти всегда голоден. А голос у него был как у грустного, немного испуганного ребенка.
– Придется нанять корабль, – прошептал Тасси, не глядя на всадника. Челюсти его при этом были приоткрыты и не двигались.
– Я знаю, – сказал Чермор.
Глава 2
Когда Арна, старшая внучка мудрого мастера Драмана, выпрямилась во весь рост и, уперев руки в бока, прокричала: «А ну, замолчите все!» – в детской комнате стало тихо. На Арну, очень высокую для карлы, смотрело снизу вверх большинство взрослых гноморобов, а уж детям она представлялась этакой грозной великаншей. К тому же голос у нее был низкий и, пожалуй, грубоватый, а сейчас она еще и оделась в штаны и широкую рубаху, что придало фигуре грузную солидность – хотя мужеподобной Арна все-таки не была.
В комнате находилась вся детская часть рода Драманов, то есть больше десятка совсем юных карл. После того как она выкрикнула приказ, несколько из них захныкали. Арна нахмурилась. С детьми она ладить никогда не умела, да и не любила возиться с ними.
Бергош, сын одного из старших братьев, размахивая оструганной палкой – то есть мечом – подскочил к ней и принялся скакать вокруг, изображая яростную схватку с кем-то из тех, кто осадил Норавейник, – малец знал, что они человеки, то есть великаны, и эта тетка в его глазах представлялась именно такой.
– Глора, ты проследишь, чтобы было тихо, – велела Арна, поглядев на одну из старших девочек. – Некоторое время вам всем придется побыть здесь.
– Долго? – спросила Глора, сидящая на матрасе – в детской весь пол сейчас был застелен матрасами – и заплетающая косичку.
– Не знаю. Да, наверно, долго. Займитесь чем-то – расскажи им историю про Могучего Балвиля, или что они там любят… Хватит! – она выдернула палку из рук Бергоша, который как раз вознамерился поразить «врага» в живот. Мальчишка отпрыгнул, и глаза его повлажнели.
– Я хочу драться! – выкрикнул он. – Драться вместе со всеми! Я – Большой Гунда! Отдай!
– Пока что я забираю твое оружие, Большой Бергош, – сказала Арна и, в неуклюжей попытке говорить на языке детей, добавила: – Меч надо заточить и улучшить баланс.
К ее удивлению, попытка удалась.
– Баланс… – завороженно протянул Бергош. – Так ты отнесешь его доброму мастеру-оружейнику?
– Именно так. Все, теперь сидите тихо. Глора, Вани – я полагаюсь на вас.
Выйдя, она заперла дверь на засов, бросила палку под стеной и огляделась.
Коридор, ведущий в детскую, располагался на краю норы Драманов. Собственно, «нора» в понимании гноморобов – вовсе не один туннель с земляным мешком в конце. Нора – это обиталище, жилище для семьи или, как в данном случае, для целого рода. Здесь было множество коридоров, подземных комнат, кладовых, малых мастерских и складов. Вокруг детской, расположенной на краю лабиринта, стояла тишина, а вот ближе к середине, возле короткого широкого коридора, ведущего к двери, за которой уже тянулись общественные туннели – там сейчас наверняка очень шумно.
Она пошла прочь от центра, туда, где коридор, почти круглый в сечении, заканчивался тупиком, то есть покрытым досками колесом, прибитым длинными клиньями к земляной стене. Хотя теперь это был уже не тупик: доски проломили, из-за них доносились приглушенные голоса и стук. Арна, пригнувшись, заглянула туда – пролом был низок для нее – затем полезла.
Все выходы из Норавейника вели на вершину холма внутри палисада. Когда-то было несколько других: один заканчивался ближе к океанскому берегу, другой среди холмов неподалеку от скита карлы-отшельника, третий тянулся далеко в сторону Кошачьего леса. Но столица гноморобов в прошлом уже подвергалась нападениям, и однажды враги проникли через дальний туннель, а потому около десяти лет назад их завалили землей и камнями. Те, что покороче, засыпали полностью, те, что длиннее – возле выходов на поверхность.
Арна шла довольно долго и наконец в свете масляных ламп увидела среди завалов земли и груд камней десяток карл с кирками и лопатами. Больше в коридоре просто не поместилось бы. Она прокричала:
– Как у вас дела?
Каджи, один из трех ее старших братьев, руководивший бригадой, оглянулся.
– Ночью закончим. Осталось немного. Скажи им, чтоб принесли воды. И пожрать чего-то.
– Хорошо, – ответила Арна.
Вывести из Норавейника хотя бы детей и стариков – вот для чего расчищали древний проход. И женщин. Женщинам не положено воевать, хотя Арна полагала иначе. Но таких, как она, среди карл было немного… Собственно, скорее всего лишь одна она.
Этот туннель, ведущий из норы рода Драманов, сочли самым подходящим. Он был засыпан меньше, чем остальные, но при этом – достаточно длинен, чтобы вывести карл в тыл вражескому войску. Хотя Арна полагала: если нападавшие не глупцы, то они давно разослали отряды в поисках именно таких вот старых выходов, которые вверху напоминали холмики – деревянная будка, засыпанная землей, с заколоченной дверью. Под дверью, если ее взломать снаружи, тоже земля. Нет, с поверхности внутрь, конечно, не проникнуть. Но враги могли оставить там караульных.
Она достигла центральной части норы и остановилась в дверях большой комнаты, где собрались взрослые – конечно, не все члены рода, но женщины и старики. Они сидели на лавках и табуретах, стояли под стеной. Все – со столовыми ножами, кочергами, кухонными ухватами. Жалкое воинство. Когда она появилась в дверях, голоса смолкли, лица повернулись к ней.
– Что это за одежда на тебе? И где ты ходишь… – заговорила одна из теток Арны, но та перебила:
– Дети заперты. Лучше бы кто-то из вас пошел туда, старшие девочки сами не справятся. К тому же они напуганы не меньше младших. Работникам в туннеле нужны еда и питье. Принесите им.
Развернулась и вышла, стараясь не обращать внимания на голоса, которые тут же зазвучали позади: «Видели, что на ней надето?»; «Совсем сдурела, командует теперь…»; «Нет, вы видели, она же в штанах…»
У раскрытых дверей стояли двое юнцов с топорами, и когда Арна появилась, они с любопытством уставились на нее.
– Женщинам не велено покидать нору, – произнес один, делая движение, чтобы преградить ей дорогу.
– Кем не велено? Стариком? Он уже несколько дней не понимает, что происходит вокруг.
Арна не замедляла шагов, и юнец в последний момент отступил.
Ближе к поверхности появились баррикады: Большой Гунда полагал, что вечно осада длиться не может, рано или поздно – скорее рано – нападавшие тем или иным способом проникнут внутрь, и тогда настанет время стычек в многочисленных туннелях. Арна перебиралась через завалы бревен, мебели и земли, за которыми стояли, сидели или спали защитники, не обращая внимания на окрики, шла дальше. Большинство гноморобов робело перед ней – слишком крупная карла, слишком твердые, мужские жесты, слишком серьезное, не уродливое, но с тяжеловатыми чертами лицо. Ко всему прочему она еще и стриглась коротко, темные волосы свисали лишь до плеч – хотя у женщин Норавейника было принято носить длинные косы.
Туннель, несколько раз повернув, закончился в обширной верхней пещере. С трех сторон на поверхность сквозь толщу земли вели обычные выходы, здесь же высился купол, поддерживаемый массивными деревянными столбами. Он состоял из балок и стропил, крепко сбитых поверх них досок, а еще выше – накрыт слоем поросшей травой и деревьями земли. Для взгляда с поверхности эта часть ничем не отличалась от всего остального холма. Оставался вопрос – знают ли враги о том, что здесь холм «тонкий»?
Большинство карл надеялось, что не знают. Арна вслед за мастером Гундой полагала: знают. Тем или иным способом – скорее всего от одного из захваченных в плен – они уже проведали о внутреннем устройстве Норавейника.
Просторный зал, озаренный торчащими из стен факелами, использовали для всеобщих собраний. Сейчас здесь толпилось множество защитников. Звучали голоса, кто-то смеялся, кто-то требовал принести еще масла для лампы. Арна, встав у стены, огляделась, увидела голову Гунды, возвышавшуюся над остальными, и пошла к нему.
Мастер-воин, привалившись к столбу, о чем-то разговаривал с несколькими карлами. Два гномороба, дядья Арны, поддерживали под локти мудрого мастера Драмана. Увидев старика, она приостановилась, но тут же, тряхнув головой, направилась дальше. Мудрый мастер стал что-то говорить, карлы замолчали, слушая. Гунда склонил голову, прикрыл глаза. Все вокруг были бородатыми, а его лицо – тщательно выбрито, все вокруг – ниже Арны, а он – выше ее почти на голову.
Когда она приблизилась, мудрый мастер как раз замолчал. На лицах окружающих застыло почти одинаковое выражение – вроде легкого смущения, смешанного с нетерпением. Арна остановилась, все оглянулись на нее. Драман повернул трясущуюся голову, подслеповато щурясь.
– Что… ты здесь… делаешь… – проскрипел он. – Девчонка… Твое место… с детьми…
– Арна, вернись в нору, – неуверенно сказал один из поддерживающих мудрого мастера сыновей.
Покачав головой, она шагнула к Гунде. Второй дядя попытался свободной рукой взять ее за локоть, Арна отстранилась и выпалила:
– Да отведите же его вниз! Вы что, не видите, что он… Гарвиш, Шинал, вы совсем ополоумели? Отведите его в нору и уложите спать!
За миг перед этим в зале стало чуть тише, и громкий голос разнесся под куполом. Со всех сторон множество взглядов обратились к группе карлов у столба. Сыновья мудрого мастера с возмущением расправили плечи, посмотрели на старика, на Арну – и сникли. Мудрый мастер… уже не был мудрым. Теперь он все чаще говорил ерунду.
– Пойдем, батя, – тихо сказал один. – Пойдем в нору.
Голова Драмана затряслась сильнее. Он вновь что-то заговорил, неразборчиво, шамкая и глотая слова. Сыновья повели его прочь из зала.
Большой Гунда отдал несколько приказов, и стоящие вокруг карлы начали расходиться, но тут по прибитым к столбу перекладинам вниз слетел один из тех защитников, что дежурили на мостках под куполом.
– Стучат, – объявил он. – Глухие удары и скрип. Копают вроде…
Гунда несколько мгновений размышлял, затем крикнул на весь зал:
– Станьте под стенами, в проходе. Чтоб на середине никого не оставалось!
Возникло хаотичное движение, зашумели шаги, залязгало оружие. Большой Гунда поглядел на Арну, она взглянула на него. Мастер-воин кивнул и пошел к одному из выходов.
В небольшой норе, когда-то используемой как кладовая, а нынче пустой – все припасы перенесли ниже и распределили между семейными норами, – мастер обнял ее. Арна, позволявшая себе становиться слабой только в присутствии Гунды, ненадолго прижалась лицом к его плечу и отстранилась.
– Тебе надо вернуться в вашу нору, – сказал Гунда.
Она молчала, глядя в его глаза, и мастер-воин, подумав, добавил:
– Нет. Конечно, ты туда не пойдешь…
– Ты сам учил меня сражаться, – откликнулась Арна.
– Я бы не стал, но ты уговорила меня.
– Да. Но ты согласился. Теперь я могу драться… Не мечом, но хотя бы дубинкой, не так, как большинство твоих воинов, но все же и лучше многих других. Так почему я должна быть в норе, а не здесь? Дай мне палицу.
Вместо ответа он поцеловал ее. От зала они отошли недалеко, сквозь прикрытую дверь доносился гул голосов. Заглушив его, в кладовую проник глухой стук, и Большой Гунда выпрямился, прислушиваясь.
– Это хуже всего, – произнес он. – Мы не видим, что снаружи, не понимаем, что там происходит, что они затеяли… Как идет работа в туннеле?
– Они обещают закончить за ночь. Но, Гунда… Нельзя просто повести туда всех детей и стариков. Первыми должны пойти воины. Враги могут оставить на поверхности отряд. Я думаю, они давно нашли все старые выходы.
– Главное, чтобы работники добрались до поверхности.
– Ты дашь мне что-нибудь?
– Да, – сказал он. – Да, палицу. И щит. Все равно ты не послушаешься и не вернешься в нору.
– Так идем.
Покинув кладовую, они направились в сторону зала. Если бы не все происходящее, старшая внучка мудрого, выжившего из ума мастера Драмана уже несколько дней как рассказала бы Гунде о том, что недавно узнала сама. Несмотря ни на что, по дороге в кладовую Арна все же решилась сообщить ему… Но в последнее мгновение передумала. Она ждала ребенка, и если бы Большой Гунда узнал про это, то точно запретил бы ей оставаться здесь.
* * *
– Там никак не пробиться. Они сказали – под досками плотный слой земли. И неизвестно, как далеко он тянется. Вдруг засыпан весь туннель? – Старшина ополчения Рико стоял перед Фаном Репковым, прижимая к груди висящий на ремне сигнальный рог.
– Ясно. Все равно надо оставить людей над выходом.
– Они и стоят. По десять человек у каждого.
Кивнув, Фан отвернулся от старшины. Много сил понадобилось, чтобы собрать людей вместе – за те несколько дней, что они находились здесь, ополченцы и лесовики приспособились ночевать в уцелевших после пожара сараях и амбарах, как могли, обжились там, и теперь неохотно покидали свои жилища. Фан слышал про такую штуку, как «военный дух» – так вот, у его войска этот самый дух отсутствовал начисто. Рико в сопровождении грозного здоровяка Жила, помощника Репкова, долго ходил по холму, отдавая приказы, бранясь и даже крича. Шри Юшвар, глава лесовиков (оба вождя более мелких племен, присоединившихся к войску, погибли во время нападения), зарезал двоих дикарей – только это и заставило остальных, ворча, взяться за тесаки и встать у склона напротив ворот.
Сейчас колья ограды были увенчаны головами: несколько их десятков, с бородами и без, лесовики насадили на отесанные заостренные верхушки. Большинство – мужские, но попадались и женские, даже несколько детских. Юшвара это все очень веселило, он иногда подходил к ограде и, глядя вверх, принимался о чем-то разговаривать с головами защитников, выкрикивать оскорбления и хохотать.
– Долго они собираются там копаться? – недовольно пробормотал Фан и зашагал по склону. Рико потопал следом, и вскоре к ним присоединился вынырнувший откуда-то из-за сараев Делано Клер. Где приос берет вино, наемник не понимал – но Клер исхитрялся напиваться почти каждый день. Пока войско стояло тут, пришлось отрядить пару телег в Коломму за провиантом. Фан подозревал, что приос договорился с возничими, и они доставили ему несколько кувшинов выпивки, хотя Репков запретил.
В первую ночь, когда войско ворвалось за палисад, здесь творились жуткие дела. Лесовики, не привыкшие церемониться с потерпевшими поражение врагами, буйствовали, пытая и добивая раненых; ополченцы, опьяневшие от крови, вскоре присоединились к ним. Хорошо хоть в следующие два дня наемник заставил оттащить трупы карлов подальше и сжечь – а то бы на холме сейчас смердело.
Он остановился спиной к распахнутым воротам. Настил через ров, пространство перед воротами – все было забито людьми с оружием на изготовку. В склоне холма темнела обширная яма, на дне ее полтора десятка человек орудовали кирками и лопатами.
Стоящий рядом с наемником Делано Клер ухмыльнулся, самодовольно и многозначительно покосился на Фана. Это была его, приоса, заслуга, это под его пытками один из раненых карл рассказал про то, что здесь слой земли гораздо тоньше, чем в остальных местах.
Люди стали расступаться: к яме пробирался Шри Юшвар. В каждой руке он сжимал тесак с широким ржавым лезвием. Обнаженный грязный торс, украшенный многочисленными шрамами, темное худое лицо с блестящими узкими глазками, длинные, немытые патлы – все это делало вождя похожим на хищного лесного зверя, невесть зачем вставшего на задние лапы.
Приблизившись, Юшвар панибратски пнул локтем в бок приоса – тот качнулся, – поглядел на Фана, на Рико.
– Клянусь Немалой, сколько можно рыться в навозе?! – заорал он, нагибаясь над краем ямы. – Эгей, земляные черви! – Вождь ухмыльнулся.
Несколько лиц обратились к нему, и один из лесовиков прокричал:
– Оно дрожит.
– Это дрожат твои ноги, Шангар! – Шри, по жизни большой весельчак, громко захохотал.
Фан поднял руку, показывая, чтобы он умолк, однако вождь продолжал ржать на весь холм, и в конце концов наемник рявкнул:
– Заткнись, вонючка!
Пасть вождя, полная гнилых темных зубов, захлопнулась с хорошо слышным стуком. Узкие глазки стали еще у€же, когда он уставился на Фана. Костяшки сжимающих рукояти тесаков пальцев побелели. Но Репков на вождя не смотрел – нагнувшись, громко спросил:
– Что дрожит?
Дикарь вместо ответа сильно топнул ногой. Фан оглянулся, встретился взглядом со стоящим позади Жилом и кивнул. Помощник, пройдя мимо и зацепив плечом Делано Клера, отчего тот вновь качнулся, слез в яму. Работники выпрямились, лопаты и кирки перестали вгрызаться в холм. Жил попрыгал, присел на корточки, положив ладони на землю, что-то сказал тому лесовику, который заметил дрожь. Лесовик высоко подпрыгнул и опустился на землю обеими ступнями. Жил кивнул, забрался по пологому склону ямы, отряхивая ладони, сказал Репкову:
– Вправду дрожит.
Наемник пожал плечами.
– Значит, не соврал тот карла, здесь у них купол или что-то такое. Копайте дальше! – повернувшись, Фан смерил взглядом вождя, который все еще пронзительно смотрел на него, взглянул на Рико и сказал обоим:
– Темнеет. Прикажите всем зажечь факелы. И скажите им: вот-вот будем внутри. Пусть часть встанет вокруг ямы, а остальные от нее к воротам, тремя рядами. Как только пробьем купол – те, что возле ямы, прыгнут вниз, – он заговорил тише. – Их карлы убьют, но остальные побегут один за другим и смогут прорваться.
Фан знал: в такой момент командир должен сказать что-то своим солдатам, произнести речь, чтобы разжечь в их сердцах… разжечь хоть что-нибудь: бесстрашие, желание защищать свой дом, ярость или алчность. Но наемник не умел говорить речи, да и желания такого не было: его уже тошнило от вида этих чумазых рож.
Рико и вождь заспешили сквозь толпу, отдавая приказы и расставляя людей.
Темнело, и вскоре со всех сторон зажглись факелы. В яме продолжалась работа, вокруг встали два десятка дикарей со Шри Юшваром во главе. Чего у вождя было не отнять, так это бесстрашия – смерти он не боялся. Делано Клер куда-то пропал, наемник даже не заметил, когда он ушел.
Жил, некоторое время назад спустившийся в яму, произнес:
– Есть.
Работа прекратилась, люди подались вперед. Забрав факел у стоявшего рядом ополченца, Репков сбежал вниз, расшвыривая сапогами рыхлую землю. Жил, отложив кирку, нагнулся. Фан присел, подсвечивая факелом: там были доски и тонкие щели между ними. Жил перевел взгляд на Фана, ожидая приказа. Наемник выпрямился, оглядел силуэты людей на фоне темнеющего неба, громко сказал:
– Расчищайте вокруг. Так, чтобы можно было поджечь ихний купол с разных сторон. Чем больше расчистите – тем больше народа останется в живых. И масло! Несите масло.
Он стал взбираться, поскользнулся в осыпающейся земле, упал на колени. Шри Юшвар что-то негромко сказал, лесовики вокруг засмеялись. Не обращая на них внимания, Фан достиг края ямы, встав спиной к ней, переглянулся с Рико. Тот сказал: «Мои люди готовы» и похлопал по сигнальному рогу. Позади раздались скребущие звуки – теперь там не копали, но счищали землю, отбрасывая ее на склоны, обнажая все больший участок досок. Между людьми пробрался Делано Клер. Он издавал короткие бессмысленные смешки и подмигивал окружающим. Обеими руками приос сжимал перед собой короткую дубинку, головка которой была утыкана гвоздями со срезанными шляпками. «Оно наклонное, – донесся сзади голос Жила. – Слышь, Фан, это точно навроде купола…» Репков не слушал, он глядел на палисад, на ряд голов, повернутых лицами к нему. В свете факелов то поблескивали красным, то гасли мертвые глаза: все смотрели на Фана. Наемник стиснул ладонью рукоять меча, и по спине его между лопаток, покалывая кожу ледяными иголочками, пробежала волна озноба. Испарина вдруг выступила на лбу, Репков содрогнулся – но внешне это никак не проявилось, он вздрогнул внутри себя, вздрогнула его душа – и мысль, отчетливая, как головы карлов на верхушках столбов, посетила его… «Скольких я убил в своей жизни?» Не замечая своего жеста, он поднял руку и провел тыльной стороной ладони по лбу. Вдруг мучительно зачесался шрам, идущий от коротко стриженных волос наискось к виску. «Скольких убил, пусть не сам – сколько погибло, быстро или нет, легко или в муках, по моей вине? Неужели все это сойдет мне с рук? Наказание… – это слово забилось в его голове. Пальцы Репкова раздирали зудящий шрам все ожесточеннее, будто хотели сорвать кожу. Лицо, загороженное от окружающих запястьем, сморщилось. – Наказание. Каково наказание за все, что я совершил? Неужели – никакого?»
Низко в небе позади палисада, позади мертвых, поблескивающих глазами голов что-то вспыхнуло. Это на носу и бортах подбирающегося в полумраке к холму ковчега разом засияли огни. Они высветили массивное продолговатое тело, показавшееся наемнику живым – чудовищем, летающим левиафаном, который приближался, чтобы сожрать его: кара, посланная из-за неба теми, кто обитал там… На носу монстра огни озарили несколько фигур и нечто вроде поблескивающей длинной трубы, направленной параллельно земле. Наемник вскрикнул.
На этот раз Бьёрик решил загрузить в запальную полку совсем немного горючего песка. Ковчег летел низко, а чугунное ядро, которым Доктус, движимый естествоиспытательским любопытством, все же уговорил мастера зарядить огнестрел, было тяжелым. Они хотели выстрелить не издалека, но приблизившись к Норавейнику чуть ли не вплотную. Был отдан приказ вести себя тихо. Людям не свойственно смотреть на небо – оттуда им ничто не угрожает, и мастер рассчитывал, что их до последнего мгновения не заметят. Старики и женщины с детьми сгрудились в трюме и на корме. Карлы с топорами и луками собрались у носа. Темнело, но огней зажигать не стали, лишь расставили лампы на носу и бортах.