По круглому зеркалу пробежала рябь, плеснулся гнилой свет. Он стянулся в сине-зеленую струю, которая ударила туда, где смешались кровь шамана, боль и страх жертв. Пространство там свернулось, как прокисшее молоко. Дрожа и переливаясь всеми оттенками красного, сгустки кружились, образовав то набухающий, то съеживающийся шар над застывшим, как статуя, колдуном. Вдруг сгустки в центре шара задергались, задрожали и устремились прочь, превратившись в стенки туннеля огромной протяженности – начинаясь от широкой каемки по окружности шара, туннель этот пронзил границы пространства, вытянулся, казалось, на бесконечные лиги. В дальнем его конце висела смолисто-черная густая тьма. Оставляя за собой струи пламени, там летели какие-то машины, парили горизонтально огненные колеса, шевелились крылатые тени.
Ведьма, бешено ухая, упала на колени, вытянув руку с ножом к горлу женщины, которая сжалась под алтарем. Вач метнулся вперед и выскочил на зеркальный круг.
Дука мало интересовали богатеи из города, но на плече толстого висела сумка старика. Жиото бросился за Вачем. Изумрудная поверхность оказалась очень скользкой, ступни толстяка разъехались. Он упал на четвереньки, подрубил ноги шамана, тут же вскочил и увидел, что ведьма с ножом наступает на него. Шаман взвыл, и стенки туннеля, состоящие из бесчисленных красных комков, изогнулись.
Туннель стал смещаться, чернота с огненными машинами, в которую он вел, исчезла, мелькнули горы, долина – словно противоположный конец туннеля опускался и наконец вгрызся в землю. Там полыхнул багровый огонь, затем возникла каменная стена.
Вач, вспрыгнув на алтарь, обрушил топор на ведьму, но та успела отпрянуть, и лезвие прорубило ее плечо. Ведьма упала, клокоча, будто птица. Кривой нож зацокал по зеркалу.
В зарослях вокруг зашумели крылья.
Туннель сломался, и каменная стена в его конце оказалась прямо перед Дуком. Кровяные сгустки напоминали алые камни, из которых складывались стенки туннеля. Они дрожали и осыпались – проход разрушался. Оглянувшись, Дук увидел, что Вач расправляется с ведьмой, а Бреси, подхватив ее нож, перерезает веревки, которыми привязан старик. Светловолосая женщина неподвижно лежала под алтарем.
Из зарослей летели совы, с их крыльев сыпались сине-зеленые искры. Одна из птиц впилась когтями в плечо Вача, он отбросил ее ударом кулака, подхватил на руки женщину, огляделся – колдовские птицы летели со всех сторон – и прыгнул в остатки туннеля. Его фигура мелькнула между осыпающихся красных комков. Бреси поволок старика следом.
Вскинув посох, Дук попятился. Мертвая ведьма лежала у алтаря, шаман стоял на коленях. Теперь ближний конец туннеля сместился, показав его голову. Рана расползлась, заняла все лицо, там не осталось видимых черт. Заросли вокруг шевелились, дрожали мясистые стебли, извивались, будто змеи, мохнатые лианы. Дук ткнул острием сову, несколько других налетели на него, он отпрянул, споткнулся и полетел спиной назад.
Глава 4
– Так вы знали Геба? – повторила Лара.
Они расположились на широком выступе, гораздо ниже уровня поверхности – полоса серого неба виднелась высоко над головой. Здесь росли редкие карликовые деревца, чахлый кустарник и трава: по склону иногда осыпалась земля, и за множество лет образовался слой почвы, пригодный для растительности. Даже если хорошенько разбежаться, до противоположной стены Разлома не допрыгнешь. Впрочем, и места для разбега не было.
– Я-то не знал, госпожа, мы не знакомы были, нет, – откликнулся Бард Бреси. – Я его увидал, уже когда он мертвяком был, тело только одно, в котором души совсем и не осталось… – он умолк, заметив, каким взглядом она смотрит на него.
Лежащий поодаль Жерант Коско закричал, и Лара бросилась к нему.
– Что ты делаешь?!
Стоящий над стариком Вач прижег факелом отрубленную чуть ниже колена левую ногу раненого.
– Прочь! – Лара оттолкнула Вача и упала на колени рядом со стариком. Жерант дергался, мотая головой, потом глаза его закатились. Кабан отступил.
Дук Жиото и вагант подошли к ним, разглядывая потерявшего сознание господина. Лара плакала. Вач швырнул факел со склона, взялся за топор и направился к растущим дальше деревцам.
– Госпожа, он все правильно сделал, – сказал Дук.
Ларе этот тип со шрамом вокруг глаза отчего-то сразу не понравился. Нет, он вовсе не был уродлив, но в чертах его лица, с виду вполне обычных, присутствовало нечто неприятное. Трое незнакомцев спасли ее с дедом, но – что они за люди? Угрюмый краснорожий толстяк, юнец одного с Ларой возраста, и этот… Она спросила у Дука:
– Где ты взял куртку?
– Выменял у сельского чара, – сказал Дук. – Я, госпожа, понимаете, травы всякие собираю, и у меня оказалось кое-что, ему позарез нужное. Вот и обменялись.
– Это куртка деда. Отдай ее, – приказала Лара.
На лице Жиото мелькнуло недовольство – и тут же исчезло. Со смиренным выражением он стащил куртку и накрыл ею Жеранта. Лара спросила:
– Что нам теперь делать?
Поскольку Вач был не горазд разговаривать, а Бреси болтал, наоборот, много, но бестолково, Жиото решил, что отвечать ему.
– Мы в Разломе, госпожа, но не знаем, в какой его части. Ваш замок… Вы ведь шли к замку? Далеко ли он от Разлома?
– Я не помню. Дед! – она склонилась над стариком. – Ты слышишь?
Он лежал неподвижно, лишь веки подрагивали.
– Если б осталось то снадобье, которое дал чар! – воскликнула Лара.
Дук закивал и, с жалостью глядя на полумертвого от боли господина, произнес:
– «Травяная кровь», да. Она б вашему дедушке сейчас очень бы помогла, госпожа. Мы как до замка доберемся, так можем отрядить кого-то в то селение за ней. Но где он, замок-то? Это колдовство нас забросило невесть куда.
– Если мы поднимемся наверх, то, может быть, я смогу узнать места.
– Ну так давайте подниматься, госпожа. Тут и есть совсем нечего.
– А дедушка?
– А вон, глядите, Вач наш уже все сделал.
Пока они разговаривали, толстяк срубил несколько деревец и соорудил из них волокушу. Мужчины приподняли старика, положили на сплетенные между двумя стволами ветви. И хотя двигались они осторожно, бережно поддерживали раненого под голову, Лара все равно отвернулась от них, даже отошла к краю выступа. Плечи ее вздрагивали. Она поглядела вниз: наклонные стены Разлома где-то далеко должны были смыкаться, но тусклый дневной свет не проникал туда.
Сзади донесся голос того из троих, у которого было простецкое и одновременно хитрое, неприятное лицо:
– Идемте, госпожа. Вач вашего дедушку поволочит.
Через некоторое время Дук Жиото заметил:
– А ведь это навроде тропы. Значит, тут живет кто-то.
Он шел первым, за ним брела Лара, следом Вач тянул волокушу, позади всех топал вагант. По правую руку высилась стена Разлома, слева распростерлась пропасть.
– Вон там ступени выдолблены, а вот в земле следы. Только странные какие-то, вроде нечеловеческие.
Полоса неба над головой становилась шире. Дук шел осторожно, внимательно глядя под ноги, и обдумывал, что делать дальше. По всему выходило, придется теперь идти вместе с остальными, дожидаясь случая завладеть сумкой, висящей на плече толстого. Хотелось хлебнуть «травяной крови» – но доставать ее из котомки при всех нельзя. Эта госпожа… Эх, жаль, что толстый здесь! Она с виду была еще почти ребенком, с кукольным невинным личиком. В веселых домах Форы, куда Дук иногда захаживал, такие не водятся.
Жиото остановился, увидав обширный пролом – край каменной полки виднелся далеко впереди и выше. К нему вели вбитые в стену толстые клинья-ступени.
– Ну точно, кто-то здесь ходит, – сказал Дук, не оборачиваясь. – Вы теперь осторожнее.
Он шагнул на первый клин, переставил ногу на второй, придерживаясь за стену ладонью. С середины лестницы быстро глянул назад. Лара шла за ним, лицо ее побледнело.
Когда они достигли полки, Вач взял старика на руки и затопал по клиньям. Дук не успел удивиться, как толстяк уже был рядом. Все трое поглядели на Барда Бреси.
– Давай! – прокричал Жиото. – Возьми волокушу и сюда.
– Ты что, я не могу! – донеслось в ответ. – Я и без волокуши не пройду!
– Да они крепкие. Вач с господином на руках прошел – так тебя точно выдержат.
Эхо подхватило крик, унесло в глубину Разлома, чтобы через некоторое время выплеснуть обратно бессвязные отголоски.
Вагант прокричал несчастным голосом:
– Да не в том дело! Я… боюсь высоты!
Вач сказал Дуку: «Держи», передал ему старика и зашагал обратно. Донесся тонкий вопль Бреси, когда толстяк, ухватив юнца за бока, взвалил его на одно плечо, на втором утвердил волокушу и вновь стал преодолевать лестницу.
– Друган, ты что творишь! – надрывался вагант, дергая ногами. – Ай, прекрати, да что же ты это!
Вач достиг полки в тот миг, когда снизу донесся гул. Все отпрянули от края, толстяк, бросив волокушу и Барда, схватил госпожу и прижал к стене. Лара что-то протестующее крикнула, но Вач не слушал. Когда стена затряслась, вагант и Дук распластались на камнях.
Застучали, падая вдоль склонов, камешки, зашуршала осыпающаяся земля. Во тьме, что окутывала дно Разлома, плеснулся багровый свет, озарив неровности камня и трещины – через них, тихо клокоча, лезло что-то раскаленное, красно-желтое. Забулькали, набухая и лопаясь, пузыри.
На узкой полке было не развернуться. Дук лежал так, что голова выступала над краем. Снизу поднялся горячий воздух, сквозь дрожащее марево Жиото разглядел громоздкие, окутанные огненными завихрениями фигуры. Глаза заслезились от жара, Дук заморгал. Гул смолк, лениво колышущееся раскаленное вещество втянулось под камни, и багровый свет исчез вместе с фигурами.
Чуть позже перестали дрожать склоны. Жиото стряхнул с волос землю и встал.
– Страсти какие, – произнес Бард Бреси чуть ли не с восторгом. – Шаман с ведьмой, Разлом, а теперь вот… Дук, друган, ты видел? Кто это там был внизу?
– Я же говорил – кто-то здесь живет, – ответил Дук, отирая ладонью лоб. – Давайте побыстрее выбираться.
Вач, отпустив Лару, шагнул к краю полки и уставился на что-то, оставшееся позади путников.
– Друган, ты куда смотришь? – спросил вагант, но Кабан не ответил.
* * *
Кроны деревьев качались на ветру. В чистом холодном воздухе хорошо было видно все на много лиг окрест.
– Мы неподалеку от замка, – сказала Лара.
Разлом остался позади, лес Аруа темнел справа, между ним и горами Манны простиралась холмистая равнина. Горы напоминали скелет огромного дракона, скальные ребра параллельными дугами спускались от далекого хребта. Южные отроги заросли хвойными лесами, на северных белели проплешины снега. Три конические вершины, вздымающиеся над грядой, были покрыты ледниками. В низкогорьях, полого тянувшихся от равнины к склонам, между еловыми рощами виднелись свинцовые пятна озер.
– Я бывала здесь, – сказала Лара. – Отец нас сюда возил, чтобы показать Разлом.
– Батюшка ваш в замке дожидается? – спросил Дук, и Лара метнула на него злой взгляд.
– Он умер давно от чумы. В замке тетки с мужьями и… Не твоего ума дело! Нам туда, – она показала вдоль предгорий.
Дук вновь пошел впереди всех, за ним Лара и вагант, следом Вач, тянувший волокушу с так и не очнувшимся стариком.
Бард Бреси старался держаться возле Лары. Вагант с досадой замечал, что она совсем не обращает на него внимания. А вот Бреси на нее обращал, еще как обращал. Ему нравилась эта женщина. Настоящая госпожа, не то что девки из веселого дома. Нет, они были с Бреси милы, но подшучивали над ним, а госпожа – нет. Серьезная такая и грустная. Хотя в тех редких случаях, когда Лара замечала присутствие ваганта и что-нибудь говорила ему, в ее взгляде и голосе не было надменности. Наверное, она примерно одного с ним возраста, может, совсем немного старше. Но я же опытный, думал он, я жизнь знаю, а она… из богатой семьи, что она видела? Надо ее опекать, советовать, что делать. Вач – он, конечно, защитить может, если что, но ничего другого не умеет. Вот разве подраться с кем да через пропасть перенести… Надо же было так струхнуть! Бреси смущенно потер переносицу. Жаль, госпожа видела, как Вач схватил его в охапку и потащил по тем клиньям. Да еще и вместе с волокушей. Надо будет объяснить ей, что на самом деле он не испугался, просто не привык к высоте, голова закружилась. Объяснить, что у него другие достоинства имеются. А ведь было в том послании на деревяшке намалевано: «У нее будет мой ребенок», – невпопад вспомнил Бреси. Значит – никакая она не… неопытная девочка. Он ощутил укол ревности. И к кому? К мертвецу!
Лара быстро устала. Полоса Разлома еще виднелась позади, когда она остановилась и произнесла:
– Погодите.
– Вы бы оперлись о мою руку, – рискнул предложить Бреси. – Я вот совсем не утомился, я вам запросто помогу… – но она покачала головой и села на землю.
На самом деле Бард тоже устал, да еще и есть хотелось так, что желудок скрутило.
Дук Жиото украдкой дожевал черствый хлеб, завернутый в тряпицу кусок которого он нашел в своей котомке, и повернулся к ним. Оставив волокушу, Вач подошел ближе и предложил:
– Могу понести.
– Не надо, – сказала Лара. – Сейчас пойдем дальше.
– Далеко нам еще, госпожа? – спросил Жиото.
Она оглядела равнину. Скалистые предгорья напоминали лежащие на земле, местами поросшие мхом кости гигантского зверя.
– Я плохо помню. Нет, кажется, недалеко. Скажите… – она ненадолго задумалась над тем, к кому обратить вопрос. – Ты, вагант, скажи, что с нами делали эти двое? Там, в лесу? Я проснулась, когда в рот всунули тряпку, а голову накрыли мешком. Потом куда-то долго тащили, и только в тех страшных зарослях…
Бреси, стараясь выглядеть рассудительным и много знающим, произнес:
– Это шаман дикий был и ведьма, я точно знаю. А та пещера у них для ритуалов, госпожа.
– Но что они делали? Как мы из леса попали в Разлом?
Бард растерянно замолчал.
– Так ведь магия, госпожа, – вступил в разговор Дук. – Кто ж в ней разберется, кроме чаров да шаманов с ведьмами?
– Дромос, – сказал Вач, и Лара повернулась к нему.
– Что ты говоришь?
– Дромос. Проход.
– Какой проход?
Толстяк, пожав плечами, проворчал:
– Идти надо. Темно скоро. Волки. Или медведи. – Он махнул рукой сначала в сторону леса, а после на горы. – Пошли. Не могете – я понесу.
Лара покачала головой и встала.
Когда они добрались до вершины широкого холма, Лара спотыкалась и чуть не падала. Она не захотела опираться на руку Дука Жиото, но не отвергла помощи Барда Бреси. Вагант порозовел от гордости.
– Узнаю эти места, – сказала она, оглядев окрестности с вершины. Впереди далеко в равнину вдавалась большая каменная осыпь, след когда-то сошедшего с гор и давно растаявшего ледника. – За ней наш замок. А вон, видите…
– Домики, – сказал Вач, поднял волокушу со стариком и заспешил вниз по отлогому склону.
– И вправду селение, – обрадовался Бард. – Дук, друган, ты видишь? Хоть поедим чего…
Они достигли подножия, и тут старик, с самого Разлома не подававший голоса, что-то простонал.
– Дед! – Лара бросилась к нему, заставила Вача отпустить волокушу и склонилась над Жерантом. Лицо того было серым, глаза запали.
– Перо, – прохрипел он, глядя на внучку почти бессмысленным взглядом. – Перо дай. Чернила.
– Бредит он? – участливо спросил Дук, подходя ближе.
– Пергамент… – сказал Жерант.
– Зачем тебе? – спросила Лара, чуть не плача. – Ты что-то написать хочешь?
Сухие морщинистые губы, ставшие такого же цвета, как и пепельная кожа вокруг них, шевельнулись. По щеке потекла слеза. Жерант кивнул.
– Писать.
– Идемте к этой деревне быстрее! – заторопилась Лара, выпрямляясь. – Как тебя… Вач, тяни дальше!
Толстяк повернулся к Бреси и приказал:
– Ты тяни.
– Почему? – удивился тот.
– Тяни! – Вач подтолкнул его к волокуше и сказал Дуку: – Охраняй.
– А ты куда? – спросил Жиото.
– Гляну.
Он взглянул на Лару, на Дука и заспешил к хижинам, крыши которых виднелись далеко впереди.
– Это он на разведку пошел, – пояснил Бреси, хватаясь за волокушу. – Дук, друган, помог бы ты мне…
Жиото проследил взглядом за кожаной сумкой, удаляющейся вместе с толстым, и ответил:
– Ты сам тащи, мне ж вас охранять надо.
Теперь они шли медленно: вагант был куда слабее Вача. Пологий холм остался позади, оползень приблизился. Толстяк давно скрылся из виду. Лара несколько раз вздыхала, словно хотела что-то спросить и не решалась, и наконец заговорила:
– Этот Вач странный какой-то. Молчит все время, а если говорит, то мало совсем и так… будто рявкает. Почему он такой?
– Вач – он не злой, госпожа, – пропыхтел тяжело дышащий Бреси. – Мы с ним друганы давно, я его хорошо знаю. Он просто разговаривать не горазд. Такой вот человек. Не умеет говорить. Зато, если разобраться, он один вас в той пещере спас. Смелый он, отчаянный. У него, понимаете, такая натура – он служить кому-то должен. Ему нужно, чтоб кто-то им командовал, говорил ему, что делать. Нет, когда драка какая, так он и сам может, но ведь не все время ж драки, правда?
– Он раньше служил Гебу?
– Ну да. То есть он в страже был, а этот Геб у него, значит, капитаном.
– И потом Трилист приказал ему мне служить?
– Так и есть, госпожа. А я решил помогать ему, чтоб он какую глупость не сделал. Вач на меня полагается, слушается меня. А теперь и вас будеть слушаться, правда, Дук?
– А как же, – откликнулся тот, кивая. – Все правильно говоришь, друг.
Жиото был озабочен и расстроен. Госпоже он не пришелся по душе, а почему – неясно. Как бы сделать так, чтобы она обратила на него внимание? Нет, конечно, теперь Дуку хозяин не нужен, он теперь богач и сам скоро слуг заведет, вот только надо заполучить обратно кафтан с кошелем. Но все одно – мальчишка явно нравился Ларе больше, а это неприятно.
– Почему тогда Вач и дедушку не спас? Почему позволил ему ногу отрубить?
Дук с любопытством взглянул на ваганта.
– Тут сложно объяснить, госпожа, – неуверенно начал Бреси. – Он, понимаете… Мне так показалось, что он ведьму с шаманом раньше видел. Ну, может, не этих самых, с постоялого двора, а каких других… Но, в общем, знает их повадки. У них же магия, госпожа, с магией и самый ловкий боец не всегда справится. Так вот он выжидал, чтоб напасть. Когда они своим ритуалом так озаботятся, что про все вокруг забудут. Тогда и напал. И еще, госпожа, капитан ведь ему приказал вам служить, а не дедушке вашему.
Лара, выслушав Бреси, задумалась. Из-за оползня показался Кабан и заспешил к ним.
– Не идите, – произнес он, подбегая.
Вагант положил на землю концы волокуши и спросил:
– А чего не идти?
Старик что-то забормотал, и все, кроме Вача, склонились над ним. Лара села на землю, погладив спутанные седые волосы на голове Жеранта, подняла лицо к толстяку.
– Что ты там увидал? Почему не идти?
– Плохо, – сказал Вач. Он с сомнением поглядел на ваганта, окинул взглядом окрестности, будто проверяя, не прячутся ли где-то поблизости враги, и ткнул пальцем в Дука. – Ты. Идем. Вы здесь стойте. А ты… – толстяк показал на Барда. – Гляди, чтоб не напали.
– Чтобы кто не напал?
Вач помолчал, затем махнул рукой.
– За нами идет. Один.
– Кто идет?
– Не знаю. От самого леса.
И заспешил обратно к селению. Дук сказал: «Вы тогда подождите нас, госпожа», – сделал шаг следом, и тут слабые пальцы ухватились за его штанину. Он глянул вниз – рука старика упала на траву, и тихий голос произнес:
– Чернила принеси. Пергамент.
Селение состояло из пары десятков беспорядочно расположенных домов. Увидев первый труп, Дук уразумел, почему Вач не хотел, чтобы госпожа шла с ними. Мертвец висел в расщепленном стволе обгоревшего дерева, одежда на нем обуглилась – вместе с кожей.
Большинство домов остались целыми, но несколько сгорели. Где-то с заунывным скрипом качалась и хлопала ставня. Хижины явно были пусты; когда Дук громко позвал: «Эй! Живые есть?» – никто не откликнулся.
Они медленно шли по усеянной мелкими камешками земле, Вач не снимал ладони с торчащего над плечом топорища.
– Вон еще один, – произнес Дук, углядев возле хижины второй труп. Подошел ближе, заглянул в синее подпухшее лицо. Лежащий навзничь крестьянин обеими руками держался за свою шею.
– Посмотрим, что там, – предложил Дук и толкнул дверь.
Он замер, разглядывая тех, что были внутри. Вач, сопя, протиснулся мимо него, окинул взглядом полутемную комнату.
– Четверо их тут, – сказал Дук. – А, не, вон еще один, под столом.
Кабан двинулся дальше по улице. Жиото, стараясь не дышать носом, вошел в комнату, перешагивая через трупы, добрался до стола и заглянул в стоящую на нем глубокую миску. Увидев, что посудина пуста, разочарованно плюнул в нее и пошел обратно.
На середине селения возвышался дом в два этажа, окруженный изгородью с выломленной калиткой. У изгороди лежало еще несколько тел. Вач переходил от одного к другому, склонялся и разглядывал их. Когда Жиото приблизился, толстяк повернулся к нему, ухватил себя рукой за шею, слегка сжал.
– Все удушенные? – понял Дук.
Вач махнул рукой на амбар, видневшийся за домом.
– Давай. А я в доме пока, – ответил Жиото.
Он прошел через распахнутую дверь, оглядел первый этаж. На кухне и в кладовке наверняка имелось съестное, но вдруг наверху остались какие-то ценности? Следовало поискать, пока толстый не вернулся, и Дук заспешил туда.
Скорее всего, дом принадлежал чару или сельскому старшине. Особого богатства не наблюдалось, но все же и мебель здесь какая-то была, и шерстяные одеяла на широкой кровати, и даже драный ковер на полу.
И два трупа, женский и мужской, на кровати под одеялами.
Вдоль стены стояли три объемистых сундука с откинутыми крышками. Дук, подходя к ним, уже заранее знал, что внутри ничего стоящего не окажется – и не ошибся.
Ставня в окне, поскрипывая, качалась на ветру, иногда громко хлопала. Он откинул одеяло, оглядел хозяев – оба голые, у обоих кровоподтеки на шеях – и обошел кровать. Позади был низкий стол и табурет, на столе лежала курительная трубка, мутное зеркальце в деревянной оправе, стоял заткнутый тряпицей глиняный пузатый пузырек, валялись сломанные перья и пергамент. Вспомнив, о чем просил старик, Дук взял пузырек, потряс – внутри булькнуло. Он собрал все, что было на столе, засунул в котомку и стал спускаться. На середине лестницы услыхал шаги, выставив перед собой посох, сбежал по ступеням и увидел спину Вача, маячившую в раскрытой двери кладовой.
– Это ты… – пробормотал Жиото.
Толстяк оглянулся на Дука и залез в кладовку. Пошуршал там и выбрался, сжимая связку вяленой форели и плетеную бутыль.
Перекинув связку через плечо, он вопросительно ткнул пальцем вверх.
– Двое там, – сказал Жиото. – Хозяин с хозяйкой, мертвые. В кровати лежат, задушили их тоже. Это что значит? Ночью на селение напали. Только не пойму я – что за разбойники такие, которые всех душат?
В кухне нашлось еще вяленое мясо, краюха хлеба, а в печи – чугунок с холодной похлебкой.
– Идем назад, – решил Жиото, засовывая в котомку несколько деревянных ложек. – Поесть хватит, а госпожа говорила – до замка ихнего уже недалеко. Ты сказал, нас преследует кто-то? От самого леса? Как такое может быть? Он что, за нами через тот туннель успел пройти?
Пожав плечами, Кабан вышел из дома. Дук, обеими руками неся перед собой чугунок, последовал за ним.
Когда селение осталось позади, Жиото сказал, поглядев на толстяка:
– А ты молодец, друг Вач, смелый. Я вот тоже мертвяков не боюсь. Потому как если он мертвый – так чего его бояться. Он же не шевелится уже. Это живых опасаться надо, а мертвяк – он ходить не может, ничего тебе не сделает…
Вач что-то буркнул.
– Что, друг? – спросил Жиото.
– Может, – повторил Вач.
– Чего «может»? А, ты про… Ну, если его некромаг какой поднимет – тогда конечно. Но все одно. Мы с тобой, Вач, не боимся их, правда? Я думаю, мы с тобой всякие дела могли бы делать. Ты такой крепкий мужик, ловкий – молодец. Уважаю. Вот вагант – он хлипкий. – Жиото вновь покосился на спутника. Вач глядел перед собой и молчал. «Он вообще понимает, о чем я говорю?» – усомнился Дук и решил действовать смелее.
– Вагант этот – трус изрядный, сразу ясно. И подлец, думаю. Вот ты его с госпожой наедине оставил, а зря. Я тебе вот что скажу: ты бы его вообще прогнал. От него только неприятности. Госпожу мы с тобой и вместе защитить сможем, а вагант этот…
Вач остановился.
– Ага. Ты меня понял, – сказал Жиото, тоже останавливаясь и поворачиваясь к нему. Кабан вдруг толкнул Дука кулаком в грудь. По его понятиям это, может, был и несильный удар, но Дук, семеня ногами, попятился, потерял равновесие и упал на спину, высоко подняв руки и стараясь не выпустить чугунок. Тот все же качнулся, холодная похлебка выплеснулась Дуку на лицо.
– Друг, да чего ты? – закричал Жиото, садясь, и увидел спину уходящего Вача. – Эй, да я ж пошутил! – Он встал и, ощущая, что в груди екает, а ребра побаливают, устремился следом. – Я же тебя испытывал, как ты своего друга любишь, верность твою! Да я за нашего ваганта готов жизнь отдать, честно!
Лара, съев лишь немного хлеба и запив глотком вина из бутыли, ушла к деду. Он есть отказался – тихо мычал, сжав губы, когда внучка пыталась сунуть в рот кусочки разрезанной рыбы или накормить с ложки похлебкой, разогретой на костре. Дук отдал ей чернила с пером и пергаментом, и пока мужчины, сидя у костра, хлебали похлебку, она, перевернув деда на бок, положила его голову себе на колени, а перед лицом старика расстелила пергамент. Лара сама макала перо в чернильницу и вставляла его в дрожащие пальцы.