Страница:
Тот поймал камень одной рукой, спел ноту соль-диез и всмотрелся внутрь кристалла.
— Да! — вскрикнул он. — Не могу поверить. Но ведь Эльминстер не мог дать его тебе. Ты украла его?
— Нет, нет и нет. В прошлом году Эльминстер дал его Элии. Может быть, он решил, что она имеет на это право. Мы потеряли его около Вестгэйта, но позже я встретила нашедшего камень человека и убедила отдать его мне.
— А мое имя? Кто сказал его? — спросил Путеводец.
— Это долгая история. Давай отложим ее на потом? Пошли, а?
Путеводец присел на табуретку.
— Теперь нет необходимости спешить, — настаивал он. — Мы можем покинуть это место, когда угодно. Кристалл содержит перемещающее заклинание.
— Которое не сработает, если Эльминстер поставил какую-нибудь защиту от волшебства вокруг этой камеры, — возразила Оливия.
— Путеводный камень — очень искусное изобретение. Его силу не остановит даже волшебство Эльминстера, — заявил Путеводец. Он взял из чаши сливу и шумно надкусил. — Я хочу дать Эльминстеру шанс заставить арферов изменить приговор, что ему следовало сделать в первый раз. Если ему не удастся убедить их простить меня, мы убежим.
— У меня плохое предчувствие, Путеводец. Давай убежим сейчас, пожалуйста, — взмолилась Оливия.
— успокойся, Оливия. Все в наших руках. Скушай еще сливу. — Путеводец протянул ей серебряную чашу с фруктами.
Хафлинг завертела головой. Ей хотелось, чтобы ее друг понял, какая угроза нависла над ним.
Путеводец поднес чашу ей прямо под нос. Не в силах противостоять аромату, Оливия взяла сливу.
— Путеводец. Какое подходящее имя, — задумчиво произнес Бард и поставил чашу на стол. Хафлинг подавила в себе внезапную дрожь и надкусила сливу.
Пока Оливия Раскеттл пыталась убедить Безымянного Барда в том, что Эльминстер не сможет освободить его, сам мудрец объяснял арферам каким образом злые силы, освободившие Безымянного, обманным путем заставили того создать для них новое подобие.
Морала встряхнула головой и прикусила язык, но была не в состоянии больше сдерживать свое раздражение.
— Именно об этом я и предостерегала его, когда он собирался создать первое подобие. Зло не может спрятаться от добра, если только добро не смотрит в другую сторону. Собственное высокомерие Безымянного ослепило его и помешало увидеть их сущность.
— Может быть, Ваша Милость, — ответил Эльминстер, — но распознав их истинную сущность, он без колебания выступил против них. Он сделал все возможное, чтобы они не смогли получить контроль над подобием. Он освободил ее, после чего она и ее спутники смогли вернуться и уничтожить членов этого альянса — колдунью Кассану, лича-мертвяка Пракиса, гильдию убийц Огненные Клинки, демона Фальши и даже Моандера Несущего Тьму.
— Она? Вы имеете в виду подобие? — спросил Брек.
— Он смог его оживить? — грустно вздохнула Морала.
— На самом деле, больше, чем просто оживить. Она вполне живая, у нее собственные душа и дух. И даже вы, Ваша Милость, не сможете сказать, что она не рождена.
— Невозможно! — заявила Морала.
— Невозможно для Безымянного и для злых сил, которые стояли за ним. Но для бога нет невозможного.
— Моандер несет тьму. Он не мог дать ей душу, — настаивала Морала.
— Я имел в виду не Моандера, — сказал Эльминстер.
— Тогда какого бога, Эльминстер? — спросила Кайр.
— Я не уверен. Фальш похитил из другого мира паладина, чтобы дать подобию душу, но паладин при этом выжил. Каким-то образом его душа разделилась, а его дух раскололся. Они оживили творение Безымянного. Возможно, какой-то из богов паладина сделал это. Подозреваю, что и богиня удачи Таймора причастна к этому.
Безымянный до сих пор иногда упоминает ее имя, а подобие, похоже, чем-то родственно богине удачи. Может быть, это совместное усилие обоих богов. Во всяком случае, женщина жива.
— А почему Безымянный сделал подобие в виде женщины? — спросил Брек.
— Согласно своим подлым намерениям, колдунья Кассана настаивала, чтобы оно получило ее облик, — объяснил мудрец. — Вероятно, это и к лучшему. Она получила очень много от Безымянного, но пытаясь создать идеальную, на свой взгляд женщину, он сделал ее мягче и благороднее, чем он сам. Она уже широко известна как смелая и умная наемница. Паладин, о котором я упомянул ранее, благородный сауриал, известен в Королевствах под именем Дракон. Он сопровождает ее в путешествиях и полностью убежден в том, что Элия несет добро.
— Вы говорите про Элию из Вестгэйта? — выдохнул Брек.
— Именно, славный следопыт, — ответил мудрец. — Ты знаком с ней?
— Ну, не совсем, — уточнил Орксбэйн. — Я видел ее в таверне «Старый череп» и слышал, как Она поет. У нее голос, как у птицы, она поет самые трогательные песни из всех, что я когда-либо слышал.
— Она поет, — зло закричала Морала. — Это его песни, да, Эльминстер? И ты ничего не сделал по этому поводу?
— Что я могу сделать, Ваша Милость? Она свободная женщина, она не совершила никакого преступления. Люди в Тенистом доле считают ее героем.
Времена, когда арферы могли заставить простой народ подчиняться и почитать героями только их самих, давно прошли.
Эльминстер мог с уверенностью сказать, что жрица борется с охватившей ее яростью. Она тяжело дышала, закрыв глаза и крепко сжав зубы. Мудрецу совсем не хотелось злить Моралу, но его нельзя было упрекнуть в недостаточно вежливых манерах.
— Возможно, нам следует встретиться с этой женщиной, — спокойно предложила Кайр. — Будет ли она говорить с нами, если мы вызовем ее?
— Если это поможет Безымянному, она не откажется, — кивнул Эльминстер.
— Ага! Она в самом деле его создание! — закричала Морала.
— Нет, Морала, — сдерживая свой гнев, ответил мудрец. — Она свое собственное создание. Она любит Безымянного, как любая добрая и благородная женщина любит воспитавшего ее отца.
Морала опустила взгляд. Ей тоже не хотелось возбуждать гнев мудреца. Она была достаточно стара, но Эльминстер был на много лет старше ее. К тому же он был самым могущественным другом и советником арферов.
— Нам следует выслушать ее, — мягко согласилась она.
Кайр подозвала пажа и приказала ему:
— Найди Элию из Вестгэйта и приведи ее.
Хет поклонился и выбежал из комнаты, чтобы разыскать Элию.
Глава 2. Певица
— Да! — вскрикнул он. — Не могу поверить. Но ведь Эльминстер не мог дать его тебе. Ты украла его?
— Нет, нет и нет. В прошлом году Эльминстер дал его Элии. Может быть, он решил, что она имеет на это право. Мы потеряли его около Вестгэйта, но позже я встретила нашедшего камень человека и убедила отдать его мне.
— А мое имя? Кто сказал его? — спросил Путеводец.
— Это долгая история. Давай отложим ее на потом? Пошли, а?
Путеводец присел на табуретку.
— Теперь нет необходимости спешить, — настаивал он. — Мы можем покинуть это место, когда угодно. Кристалл содержит перемещающее заклинание.
— Которое не сработает, если Эльминстер поставил какую-нибудь защиту от волшебства вокруг этой камеры, — возразила Оливия.
— Путеводный камень — очень искусное изобретение. Его силу не остановит даже волшебство Эльминстера, — заявил Путеводец. Он взял из чаши сливу и шумно надкусил. — Я хочу дать Эльминстеру шанс заставить арферов изменить приговор, что ему следовало сделать в первый раз. Если ему не удастся убедить их простить меня, мы убежим.
— У меня плохое предчувствие, Путеводец. Давай убежим сейчас, пожалуйста, — взмолилась Оливия.
— успокойся, Оливия. Все в наших руках. Скушай еще сливу. — Путеводец протянул ей серебряную чашу с фруктами.
Хафлинг завертела головой. Ей хотелось, чтобы ее друг понял, какая угроза нависла над ним.
Путеводец поднес чашу ей прямо под нос. Не в силах противостоять аромату, Оливия взяла сливу.
— Путеводец. Какое подходящее имя, — задумчиво произнес Бард и поставил чашу на стол. Хафлинг подавила в себе внезапную дрожь и надкусила сливу.
* * * * *
Пока Оливия Раскеттл пыталась убедить Безымянного Барда в том, что Эльминстер не сможет освободить его, сам мудрец объяснял арферам каким образом злые силы, освободившие Безымянного, обманным путем заставили того создать для них новое подобие.
Морала встряхнула головой и прикусила язык, но была не в состоянии больше сдерживать свое раздражение.
— Именно об этом я и предостерегала его, когда он собирался создать первое подобие. Зло не может спрятаться от добра, если только добро не смотрит в другую сторону. Собственное высокомерие Безымянного ослепило его и помешало увидеть их сущность.
— Может быть, Ваша Милость, — ответил Эльминстер, — но распознав их истинную сущность, он без колебания выступил против них. Он сделал все возможное, чтобы они не смогли получить контроль над подобием. Он освободил ее, после чего она и ее спутники смогли вернуться и уничтожить членов этого альянса — колдунью Кассану, лича-мертвяка Пракиса, гильдию убийц Огненные Клинки, демона Фальши и даже Моандера Несущего Тьму.
— Она? Вы имеете в виду подобие? — спросил Брек.
— Он смог его оживить? — грустно вздохнула Морала.
— На самом деле, больше, чем просто оживить. Она вполне живая, у нее собственные душа и дух. И даже вы, Ваша Милость, не сможете сказать, что она не рождена.
— Невозможно! — заявила Морала.
— Невозможно для Безымянного и для злых сил, которые стояли за ним. Но для бога нет невозможного.
— Моандер несет тьму. Он не мог дать ей душу, — настаивала Морала.
— Я имел в виду не Моандера, — сказал Эльминстер.
— Тогда какого бога, Эльминстер? — спросила Кайр.
— Я не уверен. Фальш похитил из другого мира паладина, чтобы дать подобию душу, но паладин при этом выжил. Каким-то образом его душа разделилась, а его дух раскололся. Они оживили творение Безымянного. Возможно, какой-то из богов паладина сделал это. Подозреваю, что и богиня удачи Таймора причастна к этому.
Безымянный до сих пор иногда упоминает ее имя, а подобие, похоже, чем-то родственно богине удачи. Может быть, это совместное усилие обоих богов. Во всяком случае, женщина жива.
— А почему Безымянный сделал подобие в виде женщины? — спросил Брек.
— Согласно своим подлым намерениям, колдунья Кассана настаивала, чтобы оно получило ее облик, — объяснил мудрец. — Вероятно, это и к лучшему. Она получила очень много от Безымянного, но пытаясь создать идеальную, на свой взгляд женщину, он сделал ее мягче и благороднее, чем он сам. Она уже широко известна как смелая и умная наемница. Паладин, о котором я упомянул ранее, благородный сауриал, известен в Королевствах под именем Дракон. Он сопровождает ее в путешествиях и полностью убежден в том, что Элия несет добро.
— Вы говорите про Элию из Вестгэйта? — выдохнул Брек.
— Именно, славный следопыт, — ответил мудрец. — Ты знаком с ней?
— Ну, не совсем, — уточнил Орксбэйн. — Я видел ее в таверне «Старый череп» и слышал, как Она поет. У нее голос, как у птицы, она поет самые трогательные песни из всех, что я когда-либо слышал.
— Она поет, — зло закричала Морала. — Это его песни, да, Эльминстер? И ты ничего не сделал по этому поводу?
— Что я могу сделать, Ваша Милость? Она свободная женщина, она не совершила никакого преступления. Люди в Тенистом доле считают ее героем.
Времена, когда арферы могли заставить простой народ подчиняться и почитать героями только их самих, давно прошли.
Эльминстер мог с уверенностью сказать, что жрица борется с охватившей ее яростью. Она тяжело дышала, закрыв глаза и крепко сжав зубы. Мудрецу совсем не хотелось злить Моралу, но его нельзя было упрекнуть в недостаточно вежливых манерах.
— Возможно, нам следует встретиться с этой женщиной, — спокойно предложила Кайр. — Будет ли она говорить с нами, если мы вызовем ее?
— Если это поможет Безымянному, она не откажется, — кивнул Эльминстер.
— Ага! Она в самом деле его создание! — закричала Морала.
— Нет, Морала, — сдерживая свой гнев, ответил мудрец. — Она свое собственное создание. Она любит Безымянного, как любая добрая и благородная женщина любит воспитавшего ее отца.
Морала опустила взгляд. Ей тоже не хотелось возбуждать гнев мудреца. Она была достаточно стара, но Эльминстер был на много лет старше ее. К тому же он был самым могущественным другом и советником арферов.
— Нам следует выслушать ее, — мягко согласилась она.
Кайр подозвала пажа и приказала ему:
— Найди Элию из Вестгэйта и приведи ее.
Хет поклонился и выбежал из комнаты, чтобы разыскать Элию.
Глава 2. Певица
Завсегдатаи «Старого Черепа» весело захлопали в ладоши, когда певица закончила свою песню. Даже хозяйка, Джель Сильвермейн, оторвалась от работы, чтобы показать свое восхищение. Певица поклонилась сначала публике, потом аккомпанирующему ей музыканту.
Шумная комната была полна фермеров, которые всего лишь полчаса назад жаловались и проклинали дождь, не позволявший им начать сенокос. Но теперь, вместо того, чтобы тянуть два часа свой первый бокал и обсуждать, чем же кормить скот всю долгую зиму, эти люди заказывали по второй пинте и умоляли певицу спеть им еще.
Бард, наемница из Вестгэйта Элия, известная также как Элия Лазурные Оковы, благодарно улыбалась. После того, как арферы не пустили ее к отцу, Безымянному Барду, она пела, и чтобы отвлечь саму себя и еще назло арферам, пытавшимся запретить музыку Барда. Но главной причиной, заставляющей ее петь, являлось то, что таково было желание Барда, чтобы она пела, что бы с ним не случилось. Хотя в душе она пыталась найти способ вежливо отказаться на сегодня от продолжения пения.
— Пожалуйста, Элия, — прошептал ей музыкант. — Им нужно забыть об этой погоде.
— Хэн, я, кажется, теряю голос, — прошептала в ответ Элия.
— Твой голос звучит просто замечательно, — настаивал Хэн.
— Еще хотя бы одну, — раздался низкий голос неподалеку от возвышения для музыкантов, — или мне придется позвать стражу, чтобы арестовать тебя за отказ сделать доброе дело для людей Тенистого дола.
Элия от души рассмеялась. Это был голос Морнгрима Амкатры, лорда Тенистого дола. Она считала лорда своим другом. Элия убрала назад рыжие волосы и обмахнулась краем зеленой туники.
— И тогда мне придется петь для стражников? — спросила она Морнгрима.
— Правильно, — подмигнул он. — А потом, — добавил он, — мне следует приговорить тебя целый год петь колыбельные для моего сына.
Его Светлость покачал ребенка на колене и спросил:
— Тебе нравится, да, Скотти?
Хотя наследник Морнгрима и был слишком мал, чтобы понять вопрос, в ответ на веселый голос отца он засмеялся и захлопал в ладоши.
— Уж попала, так попала, — с притворным страхом ответила Элия.
Фермеры рассмеялись, Скотти весело закричал. Но Элия колебалась. Она пела в «Старом Черепе» три дня подряд, слушатели восхищались каждой ее песней. Но, начиная с этой весны, ее голос четыре раза выходил из повиновения, она начинала петь странные слова и меняла мелодию Безымянного. Она была уверена, что рано или поздно это случится опять. Здесь, в Тенистом доле она опасалась не только напугать своих слушателей. Если об этом станет известно Безымянному, он будет очень недоволен.
Она встретилась глазами с Драконом, который сидел в дальнем конце комнаты.
Паладин-сауриал ободряюще кивнул головой. Элия тихо вздохнула. «Все будет нормально, — успокоила она себя. — Не глупи и пой».
Она выбрала песню фермеров, старые народные стихи которой положил на музыку Безымянный. Хэн слышал эти стихи, но мелодия была ему незнакома. Поэтому он молча стоял позади Элии и внимательно слушал, надеясь подобрать мелодию на втором или третьем куплете. Чисто и сильно, Элия пела:
— Вспахали мы землю, посеяли зерна, Гоняем мы птиц, моля о дожде. Дожди начались, ростки появились. Поползли сорняки, и засуха вновь. Таскаем мы воду до боли в спине. Сорняк еще гуще, урожай невелик. Тогда нам поможет богиня Чантия, И наши колосья поит жизни река. Ах, жизни река, ах, жизни река. Всех мужчин и всех женщин поит жизни река.
Ах, жизни река, ах, жизни река. Всех мужчин и всех женщин поит жизни река.
Все в комнате подхватили припев. Хэн играл тихо, он боялся ошибиться. Элия начала второй куплет:
— Обмолотим зерно, соберем урожай. Дни все холодней, и птиц уже нет. уж спрятались звери, пожухла трава. И мы заготовим припасы к зиме, Снег начался, поля замело. А в душах у нас живет темнота, И труд наш поможет злу победить.
Хэн сбился с ритма. Он раньше не слышал последних двух строк. В том куплете, который он помнил, говорилось о зимних праздниках. Но еще больше, чем незнакомые слова, его встревожило новое мрачное звучание мелодии. Пропустив припев, Элия начала третий куплет, совершенно незнакомый Хэну.
— Порубим лозу, сожжем семена, Затопчем посев, сломаем деревья. Начнутся дожди, унесет чернозем, Останутся камни и серая глина. На нас зеленые цепи, гниют наши тела. Лишь трупы живут, что не думают вовсе. Королевства поглотит великая тьма, Энергия смерти сильнее всего.
Услышав начало третьего куплета, фермеры удивленно нахмурились. К такому способу земледелия они не привыкли. Такое возможно дальше к северу, где правит зло в лице зентарцев, но здесь в Долинах люди жили в гармонии с природой. В конце песни фермеры нервно заерзали на стульях и смущенно уставились в свои кружки.
Элия не заметила, что Хэн больше не играет на своем рожке, но почувствовала, что слушатели больше не обращают на нее внимания. Она замолчала.
«О боги, — подумала она, испуганно вздрогнув. — Я изменила эту песню так же, как и другие до этого».
Она почувствовала на своем плече руку Хэна.
— Элия, с тобой все в порядке? — тихо спросил музыкант.
— Извини, — прошептала она. — Я слишком устала. Я забыла слова, — солгала она. — Думаю, мне лучше сесть.
Хэн ободряюще пожал ее плечо и похлопал по спине. Чтобы отвлечь от нее внимание, музыкант поднес к губам рожок и начал играть танец рил.
Для того, чтобы защитить Элию, равно как и для того, чтобы улучшить настроение у находящихся в комнате, Джель подтолкнула своего сына Дарго и шепотом велела ему пригласить на танец свою сестру Нелиль. Дарго, фермер средних лет не обладал особым чувством ритма и танцы любил не больше, чем ворон на своем поле. Но он был исполнительным сыном, поэтому взял сестру за руку и заставил ее подняться. Остальные фермеры немного повеселели и начали хлопать в такт. Несколько пар присоединились к Дарго и Нелиль.
Опустив глаза, Элия прошла к дальней стене комнаты. Она была слишком смущена для того, чтобы смотреть кому-либо в лицо. Ей хотелось быстрее подняться наверх и запереться в своей комнате. Но когда она проходила мимо стола, за которым сидел Дракон, паладин-сауриал взял ее за запястье. Он мягко, но настойчиво потянул ее к себе. Элия уступила его силе и тяжело опустилась рядом с ним.
— Это случилось уже, в пятый раз, — сказала она сквозь стиснутые зубы.
Собственный страх заставлял ее злиться. — Не хочу больше петь. Не надо меня успокаивать.
Обычно они общались на языке жестов, которому Элия научила Дракона. Это был вариант воровского жаргона, которому девушка волшебным образом научилась от помогавших в ее создании наемных убийц. Пользуясь этим языком, можно было выразить достаточно сложные идеи, но паладин не мог с его помощью успокоить Элию. Дракон вытянул свою руку и провел чешуйчатыми пальцами по внутренней стороне правой руки Элии. Он мог гораздо проще выразить ей свою сочувствие, прикоснувшись к этому месту на ее руке, где находились голубые волшебные знаки, навсегда связавшие их судьбы.
Девушка почувствовала, как ее знаки задрожали от прикосновения сауриала, гнев внутри нее понемногу утихал. Прикосновение паладина всегда наполняло ее внутренним спокойствием. Элия притронулась кончиками пальцев к тунике Дракона, где такие же знаки находились под его чешуей. Даже сквозь ткань девушка почувствовала, что они задрожали. Но в таком мрачном расположении духа она могла не успокоить, а скорее только встревожить его.
— Что же со мной случилось, Дракон? — прошептала она, пытаясь не заплакать. — Почему я не могу спеть знакомой песни, не испортив ее?
Паладин-сауриал покачал головой. Он не знал.
Элия понюхала воздух и уловила запах, с помощью которого сауриал ответил ей. Она грустно улыбнулась. Запах жимолости означал нежную заботу Дракона. К этому запаху примешивался аромат жареного бекона — признак того, что сауриал чем-то озабочен. Как язык жестов у людей, запахи сауриала выражали его истинные чувства, которые тот испытывал.
Кто-то вежливо кашлянул, девушка и ее спутник подняли головы. Рядом с их столом стоял Морнгрим со своим сыном на руках. Лорд лукаво посмотрел на Элию и спросил:
— Что-то случилось, Элия?
— Ничего особенного, Ваша Светлость, — поспешно ответила она. — Мне очень жаль, что я испортила песню. Наверно, переволновалась.
Но от Морнгрима так просто было не отделаться. Элия казалась чем-то напуганной. Безымянный был в тюрьме, некому, кроме странного человека-ящера было позаботиться об Элии. Лорд чувствовал себя ответственным за нее. Он опустился рядом с ней, посадив Скотти на стол.
— Это я настаивал, чтобы ты спела, — напомнил он. — И именно мне следует извиниться. А теперь покажи, что ты простила меня и объясни, в чем дело, — сказал он, похлопав ее по руке.
— Не знаю, — ответила Элия. Она пожала плечами, пытаясь скрыть свой страх.
— Начиная с этой весны, песни у меня получаются какими-то странными. Несколько песен я могу спеть как обычно, но вдруг начинается про смерть, разрушения, темноту. Я даже не понимаю, что делаю, пока люди не начинают смотреть на меня как на какое-то чудовище. Я думала, что меня могли заколдовать, что здесь какие-нибудь чары виноваты, но трое разных жрецов уверили меня, что со мной ничего плохого, если не считать того, что я высокомерна, упряма и непочтительна.
Морнгрим улыбнулся.
— В этом они совершенно правы, — поддразнил он.
Скотти потянулся и ухватил прядь рыжих волос Элии. Она подняла его со стола и поставила себе на колени, мальчик начать прыгать с радостным смехом.
— Не знаю, что мне делать, — тихо сказала девушка. — Что подумает Безымянный?
— Элия, это была неплохая песня, — возразил Морнгрим. — Просто… не такая, как другие.
Элия виновато опустила глаза.
— Я очень расстроилась из-за того, что арферы не позволили мне увидеться с Безымянным, но, честно говоря, это сняло с моей души камень. Боюсь, что если он попросит меня спеть ему, я опять изменю слова песни, это расстроит его. Он не потерпит ни малейших изменений в своих песнях.
— Элия, — ответил Морнгрим, — ты же не можешь до конца жизни делать все так, как хочет Безымянный. Тебе нужно жить своей собственной жизнью.
— Знаю, — грустно согласилась Элия, — но мне не хочется расстраивать его тем, что я испорчу его песни. Если бы я улучшила их, то это могло бы послужить оправданием, но я делаю его песни нелепыми и безобразными.
Несмотря на слова Элии, лорду казалось, что она не поняла его совета.
Чувство, которое она испытывала по отношению к Барду, было сильнее любого волшебства. Она любила Безымянного и пела, чтобы доставить ему удовольствие.
Пытаясь утешить девушку, Морнгрим сказал:
— Иногда нужны и пугающие нас песни, нравится нам это или нет. Они напоминают нам, для чего мы живем, и заставляют нас действовать.
— Но я даже не знаю, о чем эти новые песни, хотя сама их пою, — возразила Элия. — Как же мне действовать? Против чего?
Морнгрим не знал ответа. Этот вопрос следовало задать кому-то поумнее, чем он сам.
— Ты не спрашивала об этом Эльминстера? — поинтересовался он.
Элия покачала головой.
— Не хочу беспокоить его, ведь его помощь нужна сейчас Безымянному.
Морнгрим нахмурился. Голос Элии перестал слушаться свою хозяйку, было очевидно, что она очень напугана, но судьба Безымянного интересовала ее больше собственной. Ему хотелось попросить Элию забыть о Барде на какое-то время, но было ясно, что девушка не обратит на его слова внимания.
Дракон чирикнул и показал на дверь. Повернувшись, Элия увидела нескольких путешественников, вошедших в таверну. Их было около дюжины. Они сняли свои мокрые от дождя плащи и заказали еду, напитки и комнаты. По их одежде Элия решила, что это торговцы и охранники караванов из Кормира. Но один из них был из более южных краев. У него была темная кожа южанина, он был одет в шелковый халат в красную и белую полоску, темные волосы были перевязаны золоченым шнуром. Он был выше остальных торговцев и охранников.
— Не может быть, — пробормотала Элия. Она вытянула шею. Мужчина повернулся. У него была борода лопатой, как модно в Термише, серьга с сапфиром обозначала, что он женат. Три голубые точки на лбу указывали на школу науки, магии и религии. Но это было для Элии не самым главным. Лицо этого человека было ей хорошо знакомо.
— Это он! — выдохнула она. — Дракон, это Акабар! Он вернулся!
Вскочив, Элия сунула Скотти его удивленному отцу и с криком «Акабар» побежала к дверям.
Некоторые из присутствующих повернулись, чтобы узнать, кому так обрадовалась Элия, но большинство продолжали слушать музыку Хэна и наблюдать за танцующими.
Акабар Бель Акаш протянул Элии руки для традиционного рукопожатия, но девушка бросилась ему на шею как родному брату. Со своего места Морнгрим заметил удивление на лице термитца, Акабар явно не ожидал столь теплого приема.
Морнгрим переглянулся с Драконом. Сауриал пожал плечами и вновь повернулся к вошедшим. Удивленно подняв чешуйчатые брови, он рассматривал женщину, стоящую позади Акабара.
Взяв южанина за руку, Элия потащила его к своему столу. Она явно не замечала следовавшую за ними в нескольких шагах женщину, одетую в покрывало.
Однако, Морнгрим заметил ее и встал.
— Морнгрим, ты помнишь Акабара Бель Акаша? — спросила Элия. — Он был с нами, когда мы в первый раз оказались в Тенистом доле.
— Ага, «волшебник немалой воды», — сказал Морнгрим, вспомнив любимую фразу Акабара.
Волшебник вежливо поклонился.
— Большая честь, что вы не забыли меня, Ваша Светлость, — сказал термитец.
Морнгрим усмехнулся. На его памяти мало кто из волшебников оставался в живых достаточно долго, чтобы доказать обоснованность своих смелых заявлений.
Элия рассказала Морнгриму о том, как термитец победил бога зла Моандера. Акабар действительно «волшебник немалой воды», как говорят на юге.
— А кто эта леди? — спросил лорд, наконец-то заставив Элию обратить внимание на женщину, стоящую позади Акабара.
Волшебник отступил в сторону.
— Ваша Светлость, Элия, Дракон, — сказал он, — разрешите представить вам Зару, жрицу Тайморы.
Зара сделала шаг вперед. Ростом она была с Элию. Были видны только ее зеленые глаза и тонкие загорелые руки, остальное было скрыто под синим платьем жрицы и бело-голубой чадрой.
— Очень рада познакомиться, — вежливо сказала Зара, присев в глубоком реверансе. Чадру она так и не сняла.
Морнгрим поклонился, Дракон кивнул, Элия же раздраженно посмотрела на жрицу. Она не любила священников и жрецов. Дракон пытался убедить ее, что это убеждение заложено Кассаной и другими силами зла, создавшими девушку, но та не согласилась с ним. Элия всегда полагала, что все они не более чем бесполезное сборище придурков — даже те, что служат Тайморе, Богине Удачи, богине авантюристов. «Почему Акабар путешествует вместе с этой жрицей?» — подумала Элия.
Как будто прочитав ее мысли, Акабар объяснил:
— Зара — моя третья жена.
В душе Элии радость от встречи с волшебником сменилась раздражением. Она уж было представила, что их теплая — компания соберется вновь, как в старые добрые времена, но присутствие одной из жен волшебника перечеркивало всякие надежды. Не считая Дракона, Акабар был самым старым другом Элии на всем свете.
Он помогал ей в путешествии, которое раскрыло тайну ее происхождения, но девушке совсем не хотелось встречаться с его женами.
Чтобы избежать подобной встречи, Элия заявила, что плохо переносит жару юга и отказалась от предложения Акабара направиться с ним в его родной Термиш.
Ей не хотелось почувствовать на себе испытующие взгляды его ясен. Хотя она ни разу не была на Юге, Элия была наслышана о том, как сильно тамошние женщины гордятся своим образом жизни — скромными платьями, гладкой и воспитанной речью, домовитостью и деловитостью, многочисленными детьми. Она называла таких людей зеленщиками, и полагала, что вряд ли они будут сильно рады странствующей наемнице, у которой нет настоящей семьи. А еще более невыносимой была мысль о том, что ей придется делить внимание Акабара с женщинами более близкими ему, чем она сама.
— Я полагала, что южные женщины не покидают своего дома, — холодно сказала Элия. Она села за стол, жестом пригласив Акабара сесть рядом.
— Мои сестры, Акаш и Касим, поручили мне охранять нашего мужа от северных варваров, — сухо ответила Зара, усаживаясь в кресло, которое Элия предложила волшебнику. Акабар сел между Зарой и Драконом.
Почувствовав себя неловко, Морнгрим повернулся к дверям.
— Прошу меня простить, — сказал он, — но думаю, мне лучше отправиться домой, пока дождь не усилился. Не буду мешать вам вспоминать старые времена.
Он поклонился жене Акабара, посадил Скотти на плечо и направился к выходу.
Акабар посмотрел на Элию, потом на Зару и тихо вздохнул. Он и не ожидал, что они уживутся вместе. Ему казалось, что Элия ревнует его к женам, хотя воительница была слишком горда, чтобы согласиться с таким предположением. Он не ожидал от Зары приступов ревности, однако та знала об его отношении к Элии. По крайней мере, холодность обеих женщин давала ему возможность объясниться с Элией.
Волшебник взглянул на Дракона, с интересом изучавшего Зару. Сауриал вопросительно посмотрел на Акабара. «Он видит, кто такая Зара, — понял Акабар.
— Будет ли он достаточно разумен, чтобы оставить это при себе?»
Дракон пожал плечами и уставился в свою чашку. Он понял, что Акабар думает, что Элия любит его и что она будет вне себя от ревности, если узнает, кто же такая Зара. Паладин понимал Элию намного лучше волшебника-торговца, и знал, что она действительно любит Акабара, хотя не так, как это представляется самому Акабару.
Дракон знал, что несмотря на тела взрослой женщины и блестящий ум, чувства Элии были скорее детскими. Рыцарь подозревал, что Безымянный Бард, отказавшийся ради своей гордости от других чувств, был неспособен научить Элию контролировать свои эмоции. Как у ребенка, у Элии легко возникало чувство ревности. Ей было трудно согласиться с тем, что она не может всегда быть в центре внимания. Акабар имел все основания беспокоиться о том, как будет вести себя Элия, когда узнает истинную природу Зары. Волшебник-торговец не понимал только того, что это будет реакция не взрослой женщины, а ребенка.
Но сауриал догадывался, что нельзя надолго откладывать выяснение вопроса о Заре. Можно дать Акабару день, но не больше.
От Дракона потянулся неприятный, но к счастью слабый запах серы. Элия поняла, что что-то заинтересовало его в жене Акабара. Тем не менее, не обращая внимания на Зару, она спросила волшебника:
— Что же привело тебя на север в столь неподходящее для путешествия время?
Вместо ответа Акабар сказал:
— С тобой все было в порядке с тех пор как мы расстались в прошлом году в Вестгэйте? Элия удивленно подняла брови.
— Конечно. Почему нет? Акабар, что случилось? Почему ты здесь?
Акабар глубоко вздохнул.
Шумная комната была полна фермеров, которые всего лишь полчаса назад жаловались и проклинали дождь, не позволявший им начать сенокос. Но теперь, вместо того, чтобы тянуть два часа свой первый бокал и обсуждать, чем же кормить скот всю долгую зиму, эти люди заказывали по второй пинте и умоляли певицу спеть им еще.
Бард, наемница из Вестгэйта Элия, известная также как Элия Лазурные Оковы, благодарно улыбалась. После того, как арферы не пустили ее к отцу, Безымянному Барду, она пела, и чтобы отвлечь саму себя и еще назло арферам, пытавшимся запретить музыку Барда. Но главной причиной, заставляющей ее петь, являлось то, что таково было желание Барда, чтобы она пела, что бы с ним не случилось. Хотя в душе она пыталась найти способ вежливо отказаться на сегодня от продолжения пения.
— Пожалуйста, Элия, — прошептал ей музыкант. — Им нужно забыть об этой погоде.
— Хэн, я, кажется, теряю голос, — прошептала в ответ Элия.
— Твой голос звучит просто замечательно, — настаивал Хэн.
— Еще хотя бы одну, — раздался низкий голос неподалеку от возвышения для музыкантов, — или мне придется позвать стражу, чтобы арестовать тебя за отказ сделать доброе дело для людей Тенистого дола.
Элия от души рассмеялась. Это был голос Морнгрима Амкатры, лорда Тенистого дола. Она считала лорда своим другом. Элия убрала назад рыжие волосы и обмахнулась краем зеленой туники.
— И тогда мне придется петь для стражников? — спросила она Морнгрима.
— Правильно, — подмигнул он. — А потом, — добавил он, — мне следует приговорить тебя целый год петь колыбельные для моего сына.
Его Светлость покачал ребенка на колене и спросил:
— Тебе нравится, да, Скотти?
Хотя наследник Морнгрима и был слишком мал, чтобы понять вопрос, в ответ на веселый голос отца он засмеялся и захлопал в ладоши.
— Уж попала, так попала, — с притворным страхом ответила Элия.
Фермеры рассмеялись, Скотти весело закричал. Но Элия колебалась. Она пела в «Старом Черепе» три дня подряд, слушатели восхищались каждой ее песней. Но, начиная с этой весны, ее голос четыре раза выходил из повиновения, она начинала петь странные слова и меняла мелодию Безымянного. Она была уверена, что рано или поздно это случится опять. Здесь, в Тенистом доле она опасалась не только напугать своих слушателей. Если об этом станет известно Безымянному, он будет очень недоволен.
Она встретилась глазами с Драконом, который сидел в дальнем конце комнаты.
Паладин-сауриал ободряюще кивнул головой. Элия тихо вздохнула. «Все будет нормально, — успокоила она себя. — Не глупи и пой».
Она выбрала песню фермеров, старые народные стихи которой положил на музыку Безымянный. Хэн слышал эти стихи, но мелодия была ему незнакома. Поэтому он молча стоял позади Элии и внимательно слушал, надеясь подобрать мелодию на втором или третьем куплете. Чисто и сильно, Элия пела:
— Вспахали мы землю, посеяли зерна, Гоняем мы птиц, моля о дожде. Дожди начались, ростки появились. Поползли сорняки, и засуха вновь. Таскаем мы воду до боли в спине. Сорняк еще гуще, урожай невелик. Тогда нам поможет богиня Чантия, И наши колосья поит жизни река. Ах, жизни река, ах, жизни река. Всех мужчин и всех женщин поит жизни река.
Ах, жизни река, ах, жизни река. Всех мужчин и всех женщин поит жизни река.
Все в комнате подхватили припев. Хэн играл тихо, он боялся ошибиться. Элия начала второй куплет:
— Обмолотим зерно, соберем урожай. Дни все холодней, и птиц уже нет. уж спрятались звери, пожухла трава. И мы заготовим припасы к зиме, Снег начался, поля замело. А в душах у нас живет темнота, И труд наш поможет злу победить.
Хэн сбился с ритма. Он раньше не слышал последних двух строк. В том куплете, который он помнил, говорилось о зимних праздниках. Но еще больше, чем незнакомые слова, его встревожило новое мрачное звучание мелодии. Пропустив припев, Элия начала третий куплет, совершенно незнакомый Хэну.
— Порубим лозу, сожжем семена, Затопчем посев, сломаем деревья. Начнутся дожди, унесет чернозем, Останутся камни и серая глина. На нас зеленые цепи, гниют наши тела. Лишь трупы живут, что не думают вовсе. Королевства поглотит великая тьма, Энергия смерти сильнее всего.
Услышав начало третьего куплета, фермеры удивленно нахмурились. К такому способу земледелия они не привыкли. Такое возможно дальше к северу, где правит зло в лице зентарцев, но здесь в Долинах люди жили в гармонии с природой. В конце песни фермеры нервно заерзали на стульях и смущенно уставились в свои кружки.
Элия не заметила, что Хэн больше не играет на своем рожке, но почувствовала, что слушатели больше не обращают на нее внимания. Она замолчала.
«О боги, — подумала она, испуганно вздрогнув. — Я изменила эту песню так же, как и другие до этого».
Она почувствовала на своем плече руку Хэна.
— Элия, с тобой все в порядке? — тихо спросил музыкант.
— Извини, — прошептала она. — Я слишком устала. Я забыла слова, — солгала она. — Думаю, мне лучше сесть.
Хэн ободряюще пожал ее плечо и похлопал по спине. Чтобы отвлечь от нее внимание, музыкант поднес к губам рожок и начал играть танец рил.
Для того, чтобы защитить Элию, равно как и для того, чтобы улучшить настроение у находящихся в комнате, Джель подтолкнула своего сына Дарго и шепотом велела ему пригласить на танец свою сестру Нелиль. Дарго, фермер средних лет не обладал особым чувством ритма и танцы любил не больше, чем ворон на своем поле. Но он был исполнительным сыном, поэтому взял сестру за руку и заставил ее подняться. Остальные фермеры немного повеселели и начали хлопать в такт. Несколько пар присоединились к Дарго и Нелиль.
Опустив глаза, Элия прошла к дальней стене комнаты. Она была слишком смущена для того, чтобы смотреть кому-либо в лицо. Ей хотелось быстрее подняться наверх и запереться в своей комнате. Но когда она проходила мимо стола, за которым сидел Дракон, паладин-сауриал взял ее за запястье. Он мягко, но настойчиво потянул ее к себе. Элия уступила его силе и тяжело опустилась рядом с ним.
— Это случилось уже, в пятый раз, — сказала она сквозь стиснутые зубы.
Собственный страх заставлял ее злиться. — Не хочу больше петь. Не надо меня успокаивать.
Обычно они общались на языке жестов, которому Элия научила Дракона. Это был вариант воровского жаргона, которому девушка волшебным образом научилась от помогавших в ее создании наемных убийц. Пользуясь этим языком, можно было выразить достаточно сложные идеи, но паладин не мог с его помощью успокоить Элию. Дракон вытянул свою руку и провел чешуйчатыми пальцами по внутренней стороне правой руки Элии. Он мог гораздо проще выразить ей свою сочувствие, прикоснувшись к этому месту на ее руке, где находились голубые волшебные знаки, навсегда связавшие их судьбы.
Девушка почувствовала, как ее знаки задрожали от прикосновения сауриала, гнев внутри нее понемногу утихал. Прикосновение паладина всегда наполняло ее внутренним спокойствием. Элия притронулась кончиками пальцев к тунике Дракона, где такие же знаки находились под его чешуей. Даже сквозь ткань девушка почувствовала, что они задрожали. Но в таком мрачном расположении духа она могла не успокоить, а скорее только встревожить его.
— Что же со мной случилось, Дракон? — прошептала она, пытаясь не заплакать. — Почему я не могу спеть знакомой песни, не испортив ее?
Паладин-сауриал покачал головой. Он не знал.
Элия понюхала воздух и уловила запах, с помощью которого сауриал ответил ей. Она грустно улыбнулась. Запах жимолости означал нежную заботу Дракона. К этому запаху примешивался аромат жареного бекона — признак того, что сауриал чем-то озабочен. Как язык жестов у людей, запахи сауриала выражали его истинные чувства, которые тот испытывал.
Кто-то вежливо кашлянул, девушка и ее спутник подняли головы. Рядом с их столом стоял Морнгрим со своим сыном на руках. Лорд лукаво посмотрел на Элию и спросил:
— Что-то случилось, Элия?
— Ничего особенного, Ваша Светлость, — поспешно ответила она. — Мне очень жаль, что я испортила песню. Наверно, переволновалась.
Но от Морнгрима так просто было не отделаться. Элия казалась чем-то напуганной. Безымянный был в тюрьме, некому, кроме странного человека-ящера было позаботиться об Элии. Лорд чувствовал себя ответственным за нее. Он опустился рядом с ней, посадив Скотти на стол.
— Это я настаивал, чтобы ты спела, — напомнил он. — И именно мне следует извиниться. А теперь покажи, что ты простила меня и объясни, в чем дело, — сказал он, похлопав ее по руке.
— Не знаю, — ответила Элия. Она пожала плечами, пытаясь скрыть свой страх.
— Начиная с этой весны, песни у меня получаются какими-то странными. Несколько песен я могу спеть как обычно, но вдруг начинается про смерть, разрушения, темноту. Я даже не понимаю, что делаю, пока люди не начинают смотреть на меня как на какое-то чудовище. Я думала, что меня могли заколдовать, что здесь какие-нибудь чары виноваты, но трое разных жрецов уверили меня, что со мной ничего плохого, если не считать того, что я высокомерна, упряма и непочтительна.
Морнгрим улыбнулся.
— В этом они совершенно правы, — поддразнил он.
Скотти потянулся и ухватил прядь рыжих волос Элии. Она подняла его со стола и поставила себе на колени, мальчик начать прыгать с радостным смехом.
— Не знаю, что мне делать, — тихо сказала девушка. — Что подумает Безымянный?
— Элия, это была неплохая песня, — возразил Морнгрим. — Просто… не такая, как другие.
Элия виновато опустила глаза.
— Я очень расстроилась из-за того, что арферы не позволили мне увидеться с Безымянным, но, честно говоря, это сняло с моей души камень. Боюсь, что если он попросит меня спеть ему, я опять изменю слова песни, это расстроит его. Он не потерпит ни малейших изменений в своих песнях.
— Элия, — ответил Морнгрим, — ты же не можешь до конца жизни делать все так, как хочет Безымянный. Тебе нужно жить своей собственной жизнью.
— Знаю, — грустно согласилась Элия, — но мне не хочется расстраивать его тем, что я испорчу его песни. Если бы я улучшила их, то это могло бы послужить оправданием, но я делаю его песни нелепыми и безобразными.
Несмотря на слова Элии, лорду казалось, что она не поняла его совета.
Чувство, которое она испытывала по отношению к Барду, было сильнее любого волшебства. Она любила Безымянного и пела, чтобы доставить ему удовольствие.
Пытаясь утешить девушку, Морнгрим сказал:
— Иногда нужны и пугающие нас песни, нравится нам это или нет. Они напоминают нам, для чего мы живем, и заставляют нас действовать.
— Но я даже не знаю, о чем эти новые песни, хотя сама их пою, — возразила Элия. — Как же мне действовать? Против чего?
Морнгрим не знал ответа. Этот вопрос следовало задать кому-то поумнее, чем он сам.
— Ты не спрашивала об этом Эльминстера? — поинтересовался он.
Элия покачала головой.
— Не хочу беспокоить его, ведь его помощь нужна сейчас Безымянному.
Морнгрим нахмурился. Голос Элии перестал слушаться свою хозяйку, было очевидно, что она очень напугана, но судьба Безымянного интересовала ее больше собственной. Ему хотелось попросить Элию забыть о Барде на какое-то время, но было ясно, что девушка не обратит на его слова внимания.
Дракон чирикнул и показал на дверь. Повернувшись, Элия увидела нескольких путешественников, вошедших в таверну. Их было около дюжины. Они сняли свои мокрые от дождя плащи и заказали еду, напитки и комнаты. По их одежде Элия решила, что это торговцы и охранники караванов из Кормира. Но один из них был из более южных краев. У него была темная кожа южанина, он был одет в шелковый халат в красную и белую полоску, темные волосы были перевязаны золоченым шнуром. Он был выше остальных торговцев и охранников.
— Не может быть, — пробормотала Элия. Она вытянула шею. Мужчина повернулся. У него была борода лопатой, как модно в Термише, серьга с сапфиром обозначала, что он женат. Три голубые точки на лбу указывали на школу науки, магии и религии. Но это было для Элии не самым главным. Лицо этого человека было ей хорошо знакомо.
— Это он! — выдохнула она. — Дракон, это Акабар! Он вернулся!
Вскочив, Элия сунула Скотти его удивленному отцу и с криком «Акабар» побежала к дверям.
Некоторые из присутствующих повернулись, чтобы узнать, кому так обрадовалась Элия, но большинство продолжали слушать музыку Хэна и наблюдать за танцующими.
Акабар Бель Акаш протянул Элии руки для традиционного рукопожатия, но девушка бросилась ему на шею как родному брату. Со своего места Морнгрим заметил удивление на лице термитца, Акабар явно не ожидал столь теплого приема.
Морнгрим переглянулся с Драконом. Сауриал пожал плечами и вновь повернулся к вошедшим. Удивленно подняв чешуйчатые брови, он рассматривал женщину, стоящую позади Акабара.
Взяв южанина за руку, Элия потащила его к своему столу. Она явно не замечала следовавшую за ними в нескольких шагах женщину, одетую в покрывало.
Однако, Морнгрим заметил ее и встал.
— Морнгрим, ты помнишь Акабара Бель Акаша? — спросила Элия. — Он был с нами, когда мы в первый раз оказались в Тенистом доле.
— Ага, «волшебник немалой воды», — сказал Морнгрим, вспомнив любимую фразу Акабара.
Волшебник вежливо поклонился.
— Большая честь, что вы не забыли меня, Ваша Светлость, — сказал термитец.
Морнгрим усмехнулся. На его памяти мало кто из волшебников оставался в живых достаточно долго, чтобы доказать обоснованность своих смелых заявлений.
Элия рассказала Морнгриму о том, как термитец победил бога зла Моандера. Акабар действительно «волшебник немалой воды», как говорят на юге.
— А кто эта леди? — спросил лорд, наконец-то заставив Элию обратить внимание на женщину, стоящую позади Акабара.
Волшебник отступил в сторону.
— Ваша Светлость, Элия, Дракон, — сказал он, — разрешите представить вам Зару, жрицу Тайморы.
Зара сделала шаг вперед. Ростом она была с Элию. Были видны только ее зеленые глаза и тонкие загорелые руки, остальное было скрыто под синим платьем жрицы и бело-голубой чадрой.
— Очень рада познакомиться, — вежливо сказала Зара, присев в глубоком реверансе. Чадру она так и не сняла.
Морнгрим поклонился, Дракон кивнул, Элия же раздраженно посмотрела на жрицу. Она не любила священников и жрецов. Дракон пытался убедить ее, что это убеждение заложено Кассаной и другими силами зла, создавшими девушку, но та не согласилась с ним. Элия всегда полагала, что все они не более чем бесполезное сборище придурков — даже те, что служат Тайморе, Богине Удачи, богине авантюристов. «Почему Акабар путешествует вместе с этой жрицей?» — подумала Элия.
Как будто прочитав ее мысли, Акабар объяснил:
— Зара — моя третья жена.
В душе Элии радость от встречи с волшебником сменилась раздражением. Она уж было представила, что их теплая — компания соберется вновь, как в старые добрые времена, но присутствие одной из жен волшебника перечеркивало всякие надежды. Не считая Дракона, Акабар был самым старым другом Элии на всем свете.
Он помогал ей в путешествии, которое раскрыло тайну ее происхождения, но девушке совсем не хотелось встречаться с его женами.
Чтобы избежать подобной встречи, Элия заявила, что плохо переносит жару юга и отказалась от предложения Акабара направиться с ним в его родной Термиш.
Ей не хотелось почувствовать на себе испытующие взгляды его ясен. Хотя она ни разу не была на Юге, Элия была наслышана о том, как сильно тамошние женщины гордятся своим образом жизни — скромными платьями, гладкой и воспитанной речью, домовитостью и деловитостью, многочисленными детьми. Она называла таких людей зеленщиками, и полагала, что вряд ли они будут сильно рады странствующей наемнице, у которой нет настоящей семьи. А еще более невыносимой была мысль о том, что ей придется делить внимание Акабара с женщинами более близкими ему, чем она сама.
— Я полагала, что южные женщины не покидают своего дома, — холодно сказала Элия. Она села за стол, жестом пригласив Акабара сесть рядом.
— Мои сестры, Акаш и Касим, поручили мне охранять нашего мужа от северных варваров, — сухо ответила Зара, усаживаясь в кресло, которое Элия предложила волшебнику. Акабар сел между Зарой и Драконом.
Почувствовав себя неловко, Морнгрим повернулся к дверям.
— Прошу меня простить, — сказал он, — но думаю, мне лучше отправиться домой, пока дождь не усилился. Не буду мешать вам вспоминать старые времена.
Он поклонился жене Акабара, посадил Скотти на плечо и направился к выходу.
Акабар посмотрел на Элию, потом на Зару и тихо вздохнул. Он и не ожидал, что они уживутся вместе. Ему казалось, что Элия ревнует его к женам, хотя воительница была слишком горда, чтобы согласиться с таким предположением. Он не ожидал от Зары приступов ревности, однако та знала об его отношении к Элии. По крайней мере, холодность обеих женщин давала ему возможность объясниться с Элией.
Волшебник взглянул на Дракона, с интересом изучавшего Зару. Сауриал вопросительно посмотрел на Акабара. «Он видит, кто такая Зара, — понял Акабар.
— Будет ли он достаточно разумен, чтобы оставить это при себе?»
Дракон пожал плечами и уставился в свою чашку. Он понял, что Акабар думает, что Элия любит его и что она будет вне себя от ревности, если узнает, кто же такая Зара. Паладин понимал Элию намного лучше волшебника-торговца, и знал, что она действительно любит Акабара, хотя не так, как это представляется самому Акабару.
Дракон знал, что несмотря на тела взрослой женщины и блестящий ум, чувства Элии были скорее детскими. Рыцарь подозревал, что Безымянный Бард, отказавшийся ради своей гордости от других чувств, был неспособен научить Элию контролировать свои эмоции. Как у ребенка, у Элии легко возникало чувство ревности. Ей было трудно согласиться с тем, что она не может всегда быть в центре внимания. Акабар имел все основания беспокоиться о том, как будет вести себя Элия, когда узнает истинную природу Зары. Волшебник-торговец не понимал только того, что это будет реакция не взрослой женщины, а ребенка.
Но сауриал догадывался, что нельзя надолго откладывать выяснение вопроса о Заре. Можно дать Акабару день, но не больше.
От Дракона потянулся неприятный, но к счастью слабый запах серы. Элия поняла, что что-то заинтересовало его в жене Акабара. Тем не менее, не обращая внимания на Зару, она спросила волшебника:
— Что же привело тебя на север в столь неподходящее для путешествия время?
Вместо ответа Акабар сказал:
— С тобой все было в порядке с тех пор как мы расстались в прошлом году в Вестгэйте? Элия удивленно подняла брови.
— Конечно. Почему нет? Акабар, что случилось? Почему ты здесь?
Акабар глубоко вздохнул.