Страница:
Истинное знание неприменимо на практике, полезность его лежит в сфере чистой абстракции. Так, соляной раствор, который является превосходным рвотным средством, можно с полной уверенностью прописывать людям, злоупотребляющих поеданием ядовитых ягод или же какодила — зловонной смеси ртути и метила. Охлажденный часовой ключ, приложенный к шее, может остановить кровотечение из носа. Банановые шкурки незаменимы, если вы хотите навести глянец на ваши новые коричневые штиблеты.
— Заявление о том, что соляной раствор — прекрасное рвотное средство, — тонко возразил Ламонт, — не более чем банальность, основанная на такой эфемерной субстанции, как постоянно изменяющие свой состав гемолимфы, бродящие в человеческом организме. Тело человека — слишком хрупкий сосуд, позволяющий производить над собой лишь крайне поверхностные исследования. Оно важно лишь в той мере, в какой способно давать уму почву для разного рода догадок и предположений. Позвольте мне порекомендовать вам, мистер Шанахэн, куда более действенную духовную профилактику, содержащуюся в математических выкладках мистера Ферриски. Рассуждение, построенное на основе арифметических правил, — вот подлинный пропуск в бесконечность. Бог есть не что иное, как корень квадратный из минус единицы. Сущность его слишком глубока, чтобы измерять эту бездну лотом человеческих умствований. Однако Зло конечно, умопостигаемо и может быть исчислено. Минус единица, ноль и плюс единица — три неразрешимые головоломки Мироздания.
Сдержанный, благовоспитанный смех Шанахэна был ему ответом.
— Все ваши загадки мироздания, — сказал он, — я мог бы разрешить за пару минут, будь я в настроении. Но я предпочитаю не давать ответы, а ставить вопросы. Таким людям, как мы, они служат нескончаемым поводом к диалектическому спору.
— Среди прочих феноменов, достойных упоминания, — не преминул упомянуть мистер Ферриски, хотя и несколько рассеянным тоном, — следует назвать такие, как Пирамида Хеопса (в Гизе), высота которой достигает 450 футов и которая считается одним из семи чудес света, наряду с висячим садами Вавилона, усыпальницей царя Мавзола в Малой Азии, колоссом Родосским, храмом Дианы, статуей Зевса Олимпийского и фаросским Маяком, сооруженным Птолемеем Первым примерно за триста пятьдесят лет до Рождества Христова. Водород замерзает при минус двухстах пятидесяти трех градусах по Цельсию, что равно минус четыремстам двадцати трем по шкале Фаренгейта.
— В повседневной жизни, — заметил мистер Шанахэн, — многие химические вещества имеют обиходные названия: так, например, битартрат калия называют винным камнем, сульфат кальция — штукатуркой, а окись водорода — водой. На борту корабля для измерения времени бьют так называемые склянки: первая вахта длится с четырех до шести часов вечера, вторая — с шести до восьми, и, наконец, третья — с полудня до четырех часов вечера. Парис, сын царя Трои Приама, похитил жену царя Спарты Менелая, что послужило поводом к Троянской войне.
— Кстати сказать, жену звали Елена, — добавил Ламонт. — Верблюды неспособны плавать из-за любопытного анатомического строения тела, в котором вес распределен неравномерно, так что стоит животному оказаться на глубине, голова его уходит под воду. Единицей электроемкости служит фарада: одна микрофарада равна одной миллионной фарады. Карбункул — это мясистый нарост, или опухоль, по внешнему виду напоминающий сережку индюка. Сфрагистика занимается изучением гравировки на печатях.
— Превосходно, — заметил мистер Ферриски с той кроткой улыбкой, которая так влекла к нему людей, с которыми ему доводилось встречаться, — но не стоит также недооценивать тот факт, что скорость света в вакууме равна 186,325 мили в секунду. А скорость звука в воздухе составляет 1,120 фута в секунду, в жести — 8,150, в красном дереве и других плотных сортах древесины — приблизительно 11 футов в секунду, а в еловой древесине — 20. Синус пятнадцати градусов равен корню квадратному из шести минус корень квадратный из четырех, соответственно чему результат делится на четыре. Фунт стерлингов в процентном отношении делится следующим образом: 1,25 сотых процента составят три пенса; 5 процентов равны одному шиллингу, а 12,25 сотых процента — полукроне. Напомню также некоторые метрические эквиваленты: одна миля равна 1,6093 километра; один дюйм — 2,54 сантиметра; одна унция составит 28,352 грамма. Химический символ кальция — Ca, а кадмия — Cd. Трапецию можно определить как четырехстороннюю геометрическую фигуру, которая делится на два треугольника посредством диагонали.
— А вот некоторые любопытные факты, касающиеся Библии, — учтиво заметил мистер Ламонт. — Самая длинная глава — псалом 119, а самая короткая — 117-й псалом. Апокрифы состоят из четырнадцати книг. Первый английский перевод увидел свет в 1535 году после Рождества Христова.
— Следует присовокупить, пожалуй, и некоторые примечательные даты из истории человечества, — заметил мистер Шанахэн. — В 753 году до Рождества Христова Ромул основал Рим, битва при Марафоне состоялась в 490 году до Рождества Христова, в 1498 году после Рождества Христова Васко да Гама обогнул южную оконечность Африки и достиг Индии, 23 апреля 1564 года родился Уильям Шекспир.
В этот момент мистер Ферриски удивил, да что там — доставил истинное удовольствие своим спутникам, не говоря уж о двух наших друзьях, на одном небольшом примере продемонстрировав разом свою изобретательность, равно как и благородную тягу к просветительству. Концом дорогой ротанговой трости он разгреб лежавшие у его ног опавшие листья и начертал на жирной земле три циферблата, изображения которых воспроизводятся ниже:
— Как читать показания газометра, — возвестил он. — Циферблаты, подобные тем, которые я несколько неловко изобразил перед вами на земле, можно обнаружить на любом газометре. Дабы установить количество потребляемого газа, следует вооружиться карандашом и бумагой и записать цифры, ближе всего к которым располагаются стрелки на каждом циферблате, — в нашем, гипотетическом случае цифра эта составит 963. К ним следует добавить два ноля, таким образом общее число будет равно 96,300. Таков ответ, выражающий потребление газа в кубических футах. Чтение показаний электросчетчика для установления количества потребленной электроэнергии в киловатт-часах — процедура более сложная, чем вышеупомянутая, и потребовала бы для наглядного изображения шести циферблатов, которые попросту не уместились бы на расчищенном пространстве, даже если учесть, что уже нарисованные пригодились бы для этой цели.
После чего трое мудрецов с Востока заговорили быстро и наперебой, рассыпая в воздухе перлы учености и эрудиции, бесценные драгоценности знания, неоценимые яхонты софистики и схоластики, изречения святого Фомы, запутаннейшие теоремы начертательной геометрии, цитируя пространные отрывки из Кантовой «Kritik der reinischen Vernunst»[11]. В речи их то и дело звучали слова, неведомые разным неучам и профанам, exempli gratia[12], как-то: saburra, или злокачественные гранулемы на стенках желудка, тахилит, или стекловидная разновидность базальта; тапир, или снабженное хоботовидным отростком млекопитающее, похожее на свинью; каплун, или кастрированный петух; триаконтаэдр, или тридцатигранник; ботарго, или деликатес из икры кефали. С удивительной частотой употреблялись следующие медицинские термины: химус, экзофталмия, скирр и мицетома, обозначающие соответственно: попавшую в кишечник пищу, предварительно подвергшуюся воздействию желудочного сока (пищевая кашица); выступающее глазное яблоко (пучеглазие); твердая злокачественная опухоль (фиброзный рак); грибковое заболевание рук и ног. Упоминалась эстотерапия и делались ссылки на двенадцатиперстную кишку, или начальную часть тонкой кишки, а также на саесит, или слепую кишку. Цветы и растения, не часто упоминаемые в обыденном разговоре, появлялись под своими научными и квазиботаническими названиями, причем делалось это без малейшего колебания или затруднения со стороны собеседников; возьмем первые попавшиеся примеры: фраксинелла — разновидность садового бадьяна, пушница с декоративными соцветиями, бифолиат, или двулистник, кардамон — специя, добываемая из зародышевых капсул некоторых индийских растений, гранадилья, или страстоцвет крупный, неприметный сорняк-василек, изящный колокольчик, а также уже упомянутая разновидность садового бадьяна — фраксинелла. Звучали имена редких животных: панголин, он же ящер, бурундук, ехидна, бабируса, бандикут, краткое внешнее описание которых (соответственно порядку их упоминания) было бы следующим: покрытый шершавой, жесткой чешуей пожиратель муравьев, американская белка, или древесная крыса, австралийское беззубое животное, похожее на ежа, азиатская дикая свинья, крупное индийское насекомоядное сумчатое животное, похожее на крысу.
Пука произнес неопределенный звук и выступил из своего тенистого укрытия.
— Ваша утренняя беседа под сенью дерев, — промолвил он с поклоном, — была неподражаема. Вы забыли упомянуть лишь о двух растениях — бделлиуме и нарде, каждое из которых выделяет благовонное маслянисто-смолистое целебное вещество, называемое бальзамом, который я считаю непревзойденным средством для поддержания бодрости своего организма. Я всегда ношу его при себе в хвостовом кармане в идеально круглой коробочке из золота и слоновой кости.
Компания молча изучала Пуку, после чего последовал короткий обмен мнениями на латыни. Наконец слово взял мистер Ферриски.
— Доброе утро, дражайший. Чем могу быть полезен? — спросил он. — Я мировой судья. Не хотите ли вы присягнуть или сделать какое-либо заявление?
— Что касается меня, то нет, — ответил Пука, — но вот мой спутник бежит от суда праведного.
— В таком случае его следует подвергнуть испытанию, и суровому испытанию, — учтиво произнес Ламонт.
— Именно с этим я и решил обратиться к вам, — сказал Пука.
— Сразу видно — отпетый мошенник, — заметил Шанахэн. — Скажите, пожалуйста, в чем его обвиняют? — спросил он, доставая из кармана маленькую записную полицейского вида книжечку.
— Полагаю, речь идет о нескольких обвинениях, — ответил Пука, — и каждый день поступают новые иски. Насколько мне известно, его разыскивает также шотландская полиция. Следствие еще не закончено, однако ваша книжка не вместит и половины уже доказанных обвинений, даже если бы их взялась записывать умелая стенографистка.
— Коли так, оставим эту тему в покое, — сказал Шанахэн, пряча книжку. — Но вид у него как у закоренелого рецидивиста, скажу я вам.
Пока они так говорили, пленник грохнулся со своей ветки на землю в бессознательном состоянии.
— Предлагаю привлечь его к суду в строгом соответствии с законом, — сказал Ферриски.
Мысли возвращались к Дермоту Треллису поодиночке и с большими интервалами. Каждая из них была сама по себе мучительна, и они беспокойно разместились где-то на самом краешке сознания, словно готовые в любую минуту вновь покинуть его.
Когда страдалец собрался с силами настолько, что смог хорошенько рассмотреть окружающее, то увидел, что находится в большом зале, чем-то похожем на старый Концертный зал на Брунсвик (ныне Пирс-стрит). Король восседал на троне, зал был битком набит сатрапами, и тысячи ярких ламп освещали высокое собрание. Изукрашенный кистями и дорогим шитьем бивертиновый балдахин нависал над престолом. Сверху вдоль стен шла loggia, или открытая галерея, она же аркада, несомая тонкими колоннами с капителями, украшенными guilloche[13]. Loggia была переполнена людьми, следящими за происходящим в зале с холодно-выжидательным выражением. В спертом воздухе зловеще повисли мутные клубы табачного дыма; дышать было практически невозможно, особенно такому человеку, как Треллис, которому, мягко говоря, нездоровилось. Он ощутил приступ нарастающей дурноты, колики в желудке и болезненные спазмы в районе кишечника. Одежда висела на нем клочьями и вся была в пятнах крови, сукровицы и гноя, сочившихся из многочисленных ран. Короче говоря, вид у него был весьма и весьма плачевный.
Когда Треллис вновь поднял глаза, то увидел уже не одного, а целых двенадцать королей, восседавших на своих тронах. Перед ними стояла украшенная орнаментом скамья, наподобие стойки из паба высокого пошиба, и все двенадцать сидели, облокотившись на нее и холодно глядя перед собой. Все они были в мантиях из черной мешковины — дешевого материала, производимого из джутовых волокон, — и каждый держал в усыпанной перстнями руке высокий изящный бокал, полный темно-коричневого портера.
Посередине затененной части зала Треллис увидел Пуку Мак Феллими, облаченного в просторные одежды из плотной хлопчатобумажной ткани, обычно называемой канифас; он сидел на чем-то наподобие аналоя с высокой крепкой спинкой и, казалось, записывал что-то скорописью в черную записную книжку.
Страдалец не выдержал и застонал, Пука во мгновение ока очутился рядом и, заботливо склонившись над калекой, учтиво осведомился о том, не дурно ли ему.
— Что ожидает меня на сей раз? — спросил Треллис.
— Скоро вы предстанете перед судом, — ответил Пука. — Судьи сидят вон там, за скамьей.
— Я вижу их тени, — сказал Треллис, — но мне никак не повернуться, чтобы хорошенько разглядеть их самих. Молю вас, назовите мне их имена.
— Увы человеку, который способен отказать ближнему в небольшой услуге, — отвечал Пука тоном, каким обычно произносятся старинные пословицы и поговорки. — Угадать имена судей несложно. Это мистеры Дж. Ферриски, Т. Ламонт, П. Шанахэн, С. Эндрюс, С. Уиллард, мистер Суини, Дж. Кейси, Р. Кирсей, М. Трейси, мистер Лэмпхолл, Ф. Мак Кул и суперинтендант Клохесси.
— Суд присяжных? — спросил Треллис.
— Он самый, — подтвердил Пука.
— Это последний удар, от которого мне уже не оправиться, — заметил Треллис. Мысли снова покинули его и продолжали держаться на расстоянии довольно долгое время.
— Прямо не суд, в настоящая киношка, — прорезался сквозь ткань повествования голос Шанахэна, — а сколько знакомых ковбойских физиономий. Кинотеатр «Палас» на Пирс-стрит. И я там провел немало славных часов.
— Знаменитое место было когда-то, — сказал Ламонт. — То, бывало, тенор выйдет споет, то еще что, так уж водилось в старые добрые времена. Каждый вечер тебе какой-нибудь сюрприз.
— И каждый вечер что-нибудь новенькое, — добавил Шанахэн.
Орлик навернул на мизинец колпачок своей уотермановской ручки с золотым пером в четырнадцать карат; когда он снял колпачок, на пальце осталось черное кольцо.
Символический смысл вышеописанного действия Орлика: скука, нетерпение, раздражение.
— Итак, я продолжаю, — объявил он.
— Конечно, дружище, — откликнулся Шанахэн, — вся надежда на ваш зуб творчества. Мы его еще достанем! Шкуру заживо сдерем.
— Меньше разговоров, больше дела, — сказал Ферриски.
Когда рассудок вновь вернулся к Треллису, он обнаружил, что сидит на высоком стуле, поддерживаемый сверхъестественной силой, так как большая часть костей, необходимых, чтобы держать тело в вертикальном положении, была сломана и, соответственно, они не могли выполнять свои функции. Пука бесшумно вырос рядом с ним и прошептал на ухо:
— Осужденному предоставляется право воспользоваться защитой видных адвокатов. В зале суда присутствуют двое, и вы можете выбрать одного из них.
— Признаться, не ожидал, — произнес Треллис. Голос его прозвучал достаточно громко, вероятнее всего усиленный волшебными чарами того, кто стоял сейчас рядом с ним. — Как их зовут?
— Это греческие подданные, — ответил Пука, — Тимоти Данаос и Дона Ферентес.
— Им не хватает всего одной малости, — сказал Треллис, — они лишены дара речи.
— Весьма сожалею, — ответил Пука, — вид у них вполне достойный, но отсутствие дара речи, разумеется, серьезный недостаток.
В ответ Треллис составил в уме длинную витиеватую фразу, но слова его были заглушены обрушившимися с одной из галерей громогласными звуками струнного оркестра, исполнявшего бравурный гимн. Сами музыканты были скрыты от глаз, но искушенный слух мог бы уловить в их составе скрипку, виолу, флейту-пикколо и виолончель. Сидевшие за стойкой судьи слушали спокойно, как то и подобает культурным людям, тихонько отбивая пальцами ритм о стенки пивных бокалов.
— Вызовите первого свидетеля, — сурово отчеканил судья Шанахэн, как только последний отрывок музыкальной фразы поблек под высокими сводами зала, юркнув обратно в галерею. Слова его прозвучали сигналом к открытию великого процесса. Газетчики замерли — само ожидание, — нацелившись кончиками карандашей в записные книжки. Оркестр был теперь слышен очень слабо, словно откуда-то издалека доносились короткие приглушенные проигрыши, музыканты настраивали свои инструменты. Пука закрыл черную записную книжку и поднялся со своего сиденья.
— Сэмюэл Уиллард, по прозвищу Кривая Пуля, — зычно возгласил он, — займите свое место для дачи показаний.
Кривая Пуля Уиллард торопливо проглотил остатки пива, вытер рукавом рот и, о чем-то пошептавшись напоследок со своими дружками, направился к свидетельскому месту, размахивая широкополой шляпой. Смачно сплюнув на пол, он оттопырил рукой ухо и склонился к Пуке, который вполголоса бубнил слова присяги.
Треллис заметил, что Суини в отличие от прочих пьет бимбо — напиток, похожий на пунш и весьма популярный среди сельских жителей. Бокал Уилларда уже снова был полон и красовался на стойке напротив пустого стула.
— Когда судья выступает в роли присяжного, — сказал Треллис, — это уже само по себе непорядок, но когда он ко всему тому еще и свидетель, то это уж и вовсе неслыханно.
— Прошу тишины! — строго оборвал его Шанахэн. — У вас есть законные представители?
— Мне предложили двух глухонемых болванов, — отважно отвечал Треллис. — Подумав, я решил отклонить их услуги.
— Своим дерзким поведением вы ничего не добьетесь, — произнес судья еще более суровым тоном. — Еще одно слово, и я применю к вам соответствующие санкции за неуважение к суду. Продолжайте опрос свидетеля, мистер Мак Феллими.
— Я ничего дурного не имел в виду, сэр, — возразил Треллис.
— Тишина в зале суда!
Встав на сиденье, Пука опустился на его спинку и уставился в черную записную книжку. Не лишенный наблюдательности очевидец не преминул бы отметить, что в ней решительно ничего не было записано.
— Ваше имя и род занятий, — произнес он, обращаясь к мистеру Уилларду.
— Уиллард Кривая Пуля, — ответил мистер Уиллард. — Я скотовод и ковбой, добропорядочный фермер в лучших традициях Дикого Запада.
— Обвиняемый когда-нибудь пользовался вашими услугами?
— Да.
— В каком качестве?
— В качестве вагоновожатого.
— Расскажите вкратце своими словами о системе вознаграждения и условиях труда.
— Заработок мой составлял пятнадцать шиллингов в неделю, семьдесят два рабочих часа, без пенсионных отчислений. Спать приходилось на чердаке в антисанитарных условиях.
— На каких условиях использовались ваши услуги?
— Мне было поручено встретить мистера Ферриски и взять с него плату, когда он возвращался как-то вечером из Доннибрука. Так я и сделал.
— В какой манере вас обязали обращаться к мистеру Ферриски?
— На блатном жаргоне, что не может не коробить истинно воспитанного человека.
— Как вы уже заявили, характер или, выражаясь иначе, milieu состоявшейся беседы были вам неприятны?
— Да. Это причиняло значительный моральный ущерб.
— Есть ли у вас что-нибудь добавить в связи с обсуждаемым в данный момент обвинением?
— Да. Было оговорено, что я проработаю в качестве вагоновожатого только одну, а именно вышеупомянутую, ночь. На самом же деле мне пришлось водить трамвай полгода из-за того, что наниматель по своей небрежности не счел нужным уведомить меня, что работа закончена.
— Это примечательное обстоятельство как-нибудь прояснилось впоследствии?
— Да, некоторым образом. Работодатель заявил, что не известил меня своевременно в силу своей забывчивости. Вдобавок он наотрез отказался удовлетворить претензии, выдвинутые мною в связи с тем, что здоровье мое было подорвано.
— Чем вы можете объяснить, что здоровье ваше было подорвано?
— Плохим питанием и недостаточной экипировкой. Несоразмерно маленькая заработная плата и десятиминутный обеденный перерыв не позволяли мне ни приобретать, ни потреблять полноценную еду. Когда я приступил к работе, мне выдали рубашку, ботинки и носки, а также легкую форму из крашеного доуласа — прочной ткани наподобие миткаля. Никакого нижнего белья мне не выдали вообще, а так как работа затянулась до поздней зимы, я оказался полностью незащищенным от холодов. В результате я заработал астму, хронический катар, а также ряд легочных заболеваний.
— У меня больше нет вопросов, — сказал Пука.
Судья Ламонт стукнул своим бокалом по стойке и сказал, обращаясь к Треллису:
— Хотите ли вы, чтобы свидетель был подвергнут перекрестному допросу?
— Да, хочу, — ответил Треллис.
Он попытался встать и небрежно засунуть руки в карманы брюк, но почувствовал, что значительная часть волшебной силы покинула его. Одновременно он ощутил жесточайший приступ миелита, или воспаления спинного мозга. Он скорчился на стуле, сотрясаемый клоническими судорогами и выдавливая из себя слова сверхъестественным усилием воли.
— Вы заявили, — сказал он, — что вам приходилось спать на чердаке в антисанитарных условиях. В каком именно смысле были нарушены правила гигиены?
— Чердак кишел разного рода часами. Кроме того, я не мог даже глаз сомкнуть, потому что меня буквально заели вши.
— Вы когда-нибудь в жизни принимали ванну?
Судья Эндрюс яростно грохнул кулаком по стойке.
— Вы не обязаны отвечать на этот вопрос! — выкрикнул он.
— Так вот, хочу, чтобы вы знали, — сказал Треллис, — что те вши с чердака просто приходились близкими родственниками другим зверушкам, в изобилии разгуливающим по вашему телу.
— Мы не можем больше терпеть этих оскорбительных для суда выходок, — запальчиво произнес судья Ламонт. — Свидетель, вы свободны.
Мистер Уиллард занял свое место за стойкой и залпом опрокинул в себя бокал портера. Треллис без сил упал на стул. Оркестр под сурдинку исполнял изысканную токкату.
— Вызовите следующего свидетеля.
— Уильям Трейси, — прогрохотал Пука, — займите место для дачи показаний.
Мистер Трейси, пожилой полный мужчина с редкой шевелюрой, в пенсне, стремительно прошел на указанное место. Он с нервной улыбкой оглядел судей, избегая встречаться глазами с Треллисом, который вновь гордо и высоко держал голову над останками своего тела и одежды.
— Ваше имя, — произнес Пука.
— Трейси, Уильям Джеймс.
— Вы знакомы с обвиняемым?
— Да, мы собратья по перу.
В этот момент суд в полном составе встал и цепочкой проследовал за висящий в углу зала занавес, над которым светился красный знак. Они отсутствовали минут десять, однако процесс шел своим чередом и в их отсутствие. Легкие, веселые звуки мазурки долетали как бы издалека.
— Расскажите о характере ваших отношений с обвиняемым.
— Года четыре тому назад он подошел ко мне на улице и сказал, что занят работой, для которой ему требуются услуги женского персонала. Он объяснил это тем, что технические трудности, связанные с описанием женского платья, всегда являлись для него непреодолимым препятствием при создании полноценных женских персонажей, и даже предъявил документ, свидетельствующий о том, что ему действительно приходилось в ряде случаев прибегать к использованию переодетых мужчин — уловка, которую, как он справедливо заметил, вряд ли можно было использовать до бесконечности. Он упомянул также о растущем беспокойстве среди его читателей. В конце концов я согласился уступить ему на время девушку, которую сам использовал для «Последнего броска Джека», девушку, которая вряд ли понадобилась бы мне в ближайшие месяцы, так как я привык работать с персонажами попеременно. Когда она уходила от меня к обвиняемому, это была добропорядочная девушка, соблюдавшая религиозные обряды...
— Какое время она состояла на службе у обвиняемого?
— Около полугода. Когда она вернулась, то была в определенном положении.
— Не сомневаюсь, что вы предъявили свои претензии обвиняемому.
— Да. Однако он сказал, что не несет никакой ответственности, и заявил, что поработал над ней лучше моего. Как вы понимаете, замечание это не очень-то мне понравилось.
— Вы приняли какие-нибудь меры?
— Прямо касающиеся обвиняемого — нет. Я хотел было обратиться за помощью в суд, но мне сказали, что подобные случаи вряд ли найдут понимание в суде. Тогда я полностью прекратил всяческое общение с обвиняемым.
— Вы снова взяли эту девушку на работу?
— Да. И не только: я также создал во всех прочих отношениях совершенно ненужного персонажа, чтобы поженить их, а затем подыскал для ее сына честную, пусть и малооплачиваемую работу с помощью одного из моих коллег, занятого работой, имеющей отношение к малоизвестным аспектам сукновальной промышленности.
— Заявление о том, что соляной раствор — прекрасное рвотное средство, — тонко возразил Ламонт, — не более чем банальность, основанная на такой эфемерной субстанции, как постоянно изменяющие свой состав гемолимфы, бродящие в человеческом организме. Тело человека — слишком хрупкий сосуд, позволяющий производить над собой лишь крайне поверхностные исследования. Оно важно лишь в той мере, в какой способно давать уму почву для разного рода догадок и предположений. Позвольте мне порекомендовать вам, мистер Шанахэн, куда более действенную духовную профилактику, содержащуюся в математических выкладках мистера Ферриски. Рассуждение, построенное на основе арифметических правил, — вот подлинный пропуск в бесконечность. Бог есть не что иное, как корень квадратный из минус единицы. Сущность его слишком глубока, чтобы измерять эту бездну лотом человеческих умствований. Однако Зло конечно, умопостигаемо и может быть исчислено. Минус единица, ноль и плюс единица — три неразрешимые головоломки Мироздания.
Сдержанный, благовоспитанный смех Шанахэна был ему ответом.
— Все ваши загадки мироздания, — сказал он, — я мог бы разрешить за пару минут, будь я в настроении. Но я предпочитаю не давать ответы, а ставить вопросы. Таким людям, как мы, они служат нескончаемым поводом к диалектическому спору.
— Среди прочих феноменов, достойных упоминания, — не преминул упомянуть мистер Ферриски, хотя и несколько рассеянным тоном, — следует назвать такие, как Пирамида Хеопса (в Гизе), высота которой достигает 450 футов и которая считается одним из семи чудес света, наряду с висячим садами Вавилона, усыпальницей царя Мавзола в Малой Азии, колоссом Родосским, храмом Дианы, статуей Зевса Олимпийского и фаросским Маяком, сооруженным Птолемеем Первым примерно за триста пятьдесят лет до Рождества Христова. Водород замерзает при минус двухстах пятидесяти трех градусах по Цельсию, что равно минус четыремстам двадцати трем по шкале Фаренгейта.
— В повседневной жизни, — заметил мистер Шанахэн, — многие химические вещества имеют обиходные названия: так, например, битартрат калия называют винным камнем, сульфат кальция — штукатуркой, а окись водорода — водой. На борту корабля для измерения времени бьют так называемые склянки: первая вахта длится с четырех до шести часов вечера, вторая — с шести до восьми, и, наконец, третья — с полудня до четырех часов вечера. Парис, сын царя Трои Приама, похитил жену царя Спарты Менелая, что послужило поводом к Троянской войне.
— Кстати сказать, жену звали Елена, — добавил Ламонт. — Верблюды неспособны плавать из-за любопытного анатомического строения тела, в котором вес распределен неравномерно, так что стоит животному оказаться на глубине, голова его уходит под воду. Единицей электроемкости служит фарада: одна микрофарада равна одной миллионной фарады. Карбункул — это мясистый нарост, или опухоль, по внешнему виду напоминающий сережку индюка. Сфрагистика занимается изучением гравировки на печатях.
— Превосходно, — заметил мистер Ферриски с той кроткой улыбкой, которая так влекла к нему людей, с которыми ему доводилось встречаться, — но не стоит также недооценивать тот факт, что скорость света в вакууме равна 186,325 мили в секунду. А скорость звука в воздухе составляет 1,120 фута в секунду, в жести — 8,150, в красном дереве и других плотных сортах древесины — приблизительно 11 футов в секунду, а в еловой древесине — 20. Синус пятнадцати градусов равен корню квадратному из шести минус корень квадратный из четырех, соответственно чему результат делится на четыре. Фунт стерлингов в процентном отношении делится следующим образом: 1,25 сотых процента составят три пенса; 5 процентов равны одному шиллингу, а 12,25 сотых процента — полукроне. Напомню также некоторые метрические эквиваленты: одна миля равна 1,6093 километра; один дюйм — 2,54 сантиметра; одна унция составит 28,352 грамма. Химический символ кальция — Ca, а кадмия — Cd. Трапецию можно определить как четырехстороннюю геометрическую фигуру, которая делится на два треугольника посредством диагонали.
— А вот некоторые любопытные факты, касающиеся Библии, — учтиво заметил мистер Ламонт. — Самая длинная глава — псалом 119, а самая короткая — 117-й псалом. Апокрифы состоят из четырнадцати книг. Первый английский перевод увидел свет в 1535 году после Рождества Христова.
— Следует присовокупить, пожалуй, и некоторые примечательные даты из истории человечества, — заметил мистер Шанахэн. — В 753 году до Рождества Христова Ромул основал Рим, битва при Марафоне состоялась в 490 году до Рождества Христова, в 1498 году после Рождества Христова Васко да Гама обогнул южную оконечность Африки и достиг Индии, 23 апреля 1564 года родился Уильям Шекспир.
В этот момент мистер Ферриски удивил, да что там — доставил истинное удовольствие своим спутникам, не говоря уж о двух наших друзьях, на одном небольшом примере продемонстрировав разом свою изобретательность, равно как и благородную тягу к просветительству. Концом дорогой ротанговой трости он разгреб лежавшие у его ног опавшие листья и начертал на жирной земле три циферблата, изображения которых воспроизводятся ниже:
После чего трое мудрецов с Востока заговорили быстро и наперебой, рассыпая в воздухе перлы учености и эрудиции, бесценные драгоценности знания, неоценимые яхонты софистики и схоластики, изречения святого Фомы, запутаннейшие теоремы начертательной геометрии, цитируя пространные отрывки из Кантовой «Kritik der reinischen Vernunst»[11]. В речи их то и дело звучали слова, неведомые разным неучам и профанам, exempli gratia[12], как-то: saburra, или злокачественные гранулемы на стенках желудка, тахилит, или стекловидная разновидность базальта; тапир, или снабженное хоботовидным отростком млекопитающее, похожее на свинью; каплун, или кастрированный петух; триаконтаэдр, или тридцатигранник; ботарго, или деликатес из икры кефали. С удивительной частотой употреблялись следующие медицинские термины: химус, экзофталмия, скирр и мицетома, обозначающие соответственно: попавшую в кишечник пищу, предварительно подвергшуюся воздействию желудочного сока (пищевая кашица); выступающее глазное яблоко (пучеглазие); твердая злокачественная опухоль (фиброзный рак); грибковое заболевание рук и ног. Упоминалась эстотерапия и делались ссылки на двенадцатиперстную кишку, или начальную часть тонкой кишки, а также на саесит, или слепую кишку. Цветы и растения, не часто упоминаемые в обыденном разговоре, появлялись под своими научными и квазиботаническими названиями, причем делалось это без малейшего колебания или затруднения со стороны собеседников; возьмем первые попавшиеся примеры: фраксинелла — разновидность садового бадьяна, пушница с декоративными соцветиями, бифолиат, или двулистник, кардамон — специя, добываемая из зародышевых капсул некоторых индийских растений, гранадилья, или страстоцвет крупный, неприметный сорняк-василек, изящный колокольчик, а также уже упомянутая разновидность садового бадьяна — фраксинелла. Звучали имена редких животных: панголин, он же ящер, бурундук, ехидна, бабируса, бандикут, краткое внешнее описание которых (соответственно порядку их упоминания) было бы следующим: покрытый шершавой, жесткой чешуей пожиратель муравьев, американская белка, или древесная крыса, австралийское беззубое животное, похожее на ежа, азиатская дикая свинья, крупное индийское насекомоядное сумчатое животное, похожее на крысу.
Пука произнес неопределенный звук и выступил из своего тенистого укрытия.
— Ваша утренняя беседа под сенью дерев, — промолвил он с поклоном, — была неподражаема. Вы забыли упомянуть лишь о двух растениях — бделлиуме и нарде, каждое из которых выделяет благовонное маслянисто-смолистое целебное вещество, называемое бальзамом, который я считаю непревзойденным средством для поддержания бодрости своего организма. Я всегда ношу его при себе в хвостовом кармане в идеально круглой коробочке из золота и слоновой кости.
Компания молча изучала Пуку, после чего последовал короткий обмен мнениями на латыни. Наконец слово взял мистер Ферриски.
— Доброе утро, дражайший. Чем могу быть полезен? — спросил он. — Я мировой судья. Не хотите ли вы присягнуть или сделать какое-либо заявление?
— Что касается меня, то нет, — ответил Пука, — но вот мой спутник бежит от суда праведного.
— В таком случае его следует подвергнуть испытанию, и суровому испытанию, — учтиво произнес Ламонт.
— Именно с этим я и решил обратиться к вам, — сказал Пука.
— Сразу видно — отпетый мошенник, — заметил Шанахэн. — Скажите, пожалуйста, в чем его обвиняют? — спросил он, доставая из кармана маленькую записную полицейского вида книжечку.
— Полагаю, речь идет о нескольких обвинениях, — ответил Пука, — и каждый день поступают новые иски. Насколько мне известно, его разыскивает также шотландская полиция. Следствие еще не закончено, однако ваша книжка не вместит и половины уже доказанных обвинений, даже если бы их взялась записывать умелая стенографистка.
— Коли так, оставим эту тему в покое, — сказал Шанахэн, пряча книжку. — Но вид у него как у закоренелого рецидивиста, скажу я вам.
Пока они так говорили, пленник грохнулся со своей ветки на землю в бессознательном состоянии.
— Предлагаю привлечь его к суду в строгом соответствии с законом, — сказал Ферриски.
Мысли возвращались к Дермоту Треллису поодиночке и с большими интервалами. Каждая из них была сама по себе мучительна, и они беспокойно разместились где-то на самом краешке сознания, словно готовые в любую минуту вновь покинуть его.
Когда страдалец собрался с силами настолько, что смог хорошенько рассмотреть окружающее, то увидел, что находится в большом зале, чем-то похожем на старый Концертный зал на Брунсвик (ныне Пирс-стрит). Король восседал на троне, зал был битком набит сатрапами, и тысячи ярких ламп освещали высокое собрание. Изукрашенный кистями и дорогим шитьем бивертиновый балдахин нависал над престолом. Сверху вдоль стен шла loggia, или открытая галерея, она же аркада, несомая тонкими колоннами с капителями, украшенными guilloche[13]. Loggia была переполнена людьми, следящими за происходящим в зале с холодно-выжидательным выражением. В спертом воздухе зловеще повисли мутные клубы табачного дыма; дышать было практически невозможно, особенно такому человеку, как Треллис, которому, мягко говоря, нездоровилось. Он ощутил приступ нарастающей дурноты, колики в желудке и болезненные спазмы в районе кишечника. Одежда висела на нем клочьями и вся была в пятнах крови, сукровицы и гноя, сочившихся из многочисленных ран. Короче говоря, вид у него был весьма и весьма плачевный.
Когда Треллис вновь поднял глаза, то увидел уже не одного, а целых двенадцать королей, восседавших на своих тронах. Перед ними стояла украшенная орнаментом скамья, наподобие стойки из паба высокого пошиба, и все двенадцать сидели, облокотившись на нее и холодно глядя перед собой. Все они были в мантиях из черной мешковины — дешевого материала, производимого из джутовых волокон, — и каждый держал в усыпанной перстнями руке высокий изящный бокал, полный темно-коричневого портера.
Посередине затененной части зала Треллис увидел Пуку Мак Феллими, облаченного в просторные одежды из плотной хлопчатобумажной ткани, обычно называемой канифас; он сидел на чем-то наподобие аналоя с высокой крепкой спинкой и, казалось, записывал что-то скорописью в черную записную книжку.
Страдалец не выдержал и застонал, Пука во мгновение ока очутился рядом и, заботливо склонившись над калекой, учтиво осведомился о том, не дурно ли ему.
— Что ожидает меня на сей раз? — спросил Треллис.
— Скоро вы предстанете перед судом, — ответил Пука. — Судьи сидят вон там, за скамьей.
— Я вижу их тени, — сказал Треллис, — но мне никак не повернуться, чтобы хорошенько разглядеть их самих. Молю вас, назовите мне их имена.
— Увы человеку, который способен отказать ближнему в небольшой услуге, — отвечал Пука тоном, каким обычно произносятся старинные пословицы и поговорки. — Угадать имена судей несложно. Это мистеры Дж. Ферриски, Т. Ламонт, П. Шанахэн, С. Эндрюс, С. Уиллард, мистер Суини, Дж. Кейси, Р. Кирсей, М. Трейси, мистер Лэмпхолл, Ф. Мак Кул и суперинтендант Клохесси.
— Суд присяжных? — спросил Треллис.
— Он самый, — подтвердил Пука.
— Это последний удар, от которого мне уже не оправиться, — заметил Треллис. Мысли снова покинули его и продолжали держаться на расстоянии довольно долгое время.
— Прямо не суд, в настоящая киношка, — прорезался сквозь ткань повествования голос Шанахэна, — а сколько знакомых ковбойских физиономий. Кинотеатр «Палас» на Пирс-стрит. И я там провел немало славных часов.
— Знаменитое место было когда-то, — сказал Ламонт. — То, бывало, тенор выйдет споет, то еще что, так уж водилось в старые добрые времена. Каждый вечер тебе какой-нибудь сюрприз.
— И каждый вечер что-нибудь новенькое, — добавил Шанахэн.
Орлик навернул на мизинец колпачок своей уотермановской ручки с золотым пером в четырнадцать карат; когда он снял колпачок, на пальце осталось черное кольцо.
Символический смысл вышеописанного действия Орлика: скука, нетерпение, раздражение.
— Итак, я продолжаю, — объявил он.
— Конечно, дружище, — откликнулся Шанахэн, — вся надежда на ваш зуб творчества. Мы его еще достанем! Шкуру заживо сдерем.
— Меньше разговоров, больше дела, — сказал Ферриски.
Когда рассудок вновь вернулся к Треллису, он обнаружил, что сидит на высоком стуле, поддерживаемый сверхъестественной силой, так как большая часть костей, необходимых, чтобы держать тело в вертикальном положении, была сломана и, соответственно, они не могли выполнять свои функции. Пука бесшумно вырос рядом с ним и прошептал на ухо:
— Осужденному предоставляется право воспользоваться защитой видных адвокатов. В зале суда присутствуют двое, и вы можете выбрать одного из них.
— Признаться, не ожидал, — произнес Треллис. Голос его прозвучал достаточно громко, вероятнее всего усиленный волшебными чарами того, кто стоял сейчас рядом с ним. — Как их зовут?
— Это греческие подданные, — ответил Пука, — Тимоти Данаос и Дона Ферентес.
— Им не хватает всего одной малости, — сказал Треллис, — они лишены дара речи.
— Весьма сожалею, — ответил Пука, — вид у них вполне достойный, но отсутствие дара речи, разумеется, серьезный недостаток.
В ответ Треллис составил в уме длинную витиеватую фразу, но слова его были заглушены обрушившимися с одной из галерей громогласными звуками струнного оркестра, исполнявшего бравурный гимн. Сами музыканты были скрыты от глаз, но искушенный слух мог бы уловить в их составе скрипку, виолу, флейту-пикколо и виолончель. Сидевшие за стойкой судьи слушали спокойно, как то и подобает культурным людям, тихонько отбивая пальцами ритм о стенки пивных бокалов.
— Вызовите первого свидетеля, — сурово отчеканил судья Шанахэн, как только последний отрывок музыкальной фразы поблек под высокими сводами зала, юркнув обратно в галерею. Слова его прозвучали сигналом к открытию великого процесса. Газетчики замерли — само ожидание, — нацелившись кончиками карандашей в записные книжки. Оркестр был теперь слышен очень слабо, словно откуда-то издалека доносились короткие приглушенные проигрыши, музыканты настраивали свои инструменты. Пука закрыл черную записную книжку и поднялся со своего сиденья.
— Сэмюэл Уиллард, по прозвищу Кривая Пуля, — зычно возгласил он, — займите свое место для дачи показаний.
Кривая Пуля Уиллард торопливо проглотил остатки пива, вытер рукавом рот и, о чем-то пошептавшись напоследок со своими дружками, направился к свидетельскому месту, размахивая широкополой шляпой. Смачно сплюнув на пол, он оттопырил рукой ухо и склонился к Пуке, который вполголоса бубнил слова присяги.
Треллис заметил, что Суини в отличие от прочих пьет бимбо — напиток, похожий на пунш и весьма популярный среди сельских жителей. Бокал Уилларда уже снова был полон и красовался на стойке напротив пустого стула.
— Когда судья выступает в роли присяжного, — сказал Треллис, — это уже само по себе непорядок, но когда он ко всему тому еще и свидетель, то это уж и вовсе неслыханно.
— Прошу тишины! — строго оборвал его Шанахэн. — У вас есть законные представители?
— Мне предложили двух глухонемых болванов, — отважно отвечал Треллис. — Подумав, я решил отклонить их услуги.
— Своим дерзким поведением вы ничего не добьетесь, — произнес судья еще более суровым тоном. — Еще одно слово, и я применю к вам соответствующие санкции за неуважение к суду. Продолжайте опрос свидетеля, мистер Мак Феллими.
— Я ничего дурного не имел в виду, сэр, — возразил Треллис.
— Тишина в зале суда!
Встав на сиденье, Пука опустился на его спинку и уставился в черную записную книжку. Не лишенный наблюдательности очевидец не преминул бы отметить, что в ней решительно ничего не было записано.
— Ваше имя и род занятий, — произнес он, обращаясь к мистеру Уилларду.
— Уиллард Кривая Пуля, — ответил мистер Уиллард. — Я скотовод и ковбой, добропорядочный фермер в лучших традициях Дикого Запада.
— Обвиняемый когда-нибудь пользовался вашими услугами?
— Да.
— В каком качестве?
— В качестве вагоновожатого.
— Расскажите вкратце своими словами о системе вознаграждения и условиях труда.
— Заработок мой составлял пятнадцать шиллингов в неделю, семьдесят два рабочих часа, без пенсионных отчислений. Спать приходилось на чердаке в антисанитарных условиях.
— На каких условиях использовались ваши услуги?
— Мне было поручено встретить мистера Ферриски и взять с него плату, когда он возвращался как-то вечером из Доннибрука. Так я и сделал.
— В какой манере вас обязали обращаться к мистеру Ферриски?
— На блатном жаргоне, что не может не коробить истинно воспитанного человека.
— Как вы уже заявили, характер или, выражаясь иначе, milieu состоявшейся беседы были вам неприятны?
— Да. Это причиняло значительный моральный ущерб.
— Есть ли у вас что-нибудь добавить в связи с обсуждаемым в данный момент обвинением?
— Да. Было оговорено, что я проработаю в качестве вагоновожатого только одну, а именно вышеупомянутую, ночь. На самом же деле мне пришлось водить трамвай полгода из-за того, что наниматель по своей небрежности не счел нужным уведомить меня, что работа закончена.
— Это примечательное обстоятельство как-нибудь прояснилось впоследствии?
— Да, некоторым образом. Работодатель заявил, что не известил меня своевременно в силу своей забывчивости. Вдобавок он наотрез отказался удовлетворить претензии, выдвинутые мною в связи с тем, что здоровье мое было подорвано.
— Чем вы можете объяснить, что здоровье ваше было подорвано?
— Плохим питанием и недостаточной экипировкой. Несоразмерно маленькая заработная плата и десятиминутный обеденный перерыв не позволяли мне ни приобретать, ни потреблять полноценную еду. Когда я приступил к работе, мне выдали рубашку, ботинки и носки, а также легкую форму из крашеного доуласа — прочной ткани наподобие миткаля. Никакого нижнего белья мне не выдали вообще, а так как работа затянулась до поздней зимы, я оказался полностью незащищенным от холодов. В результате я заработал астму, хронический катар, а также ряд легочных заболеваний.
— У меня больше нет вопросов, — сказал Пука.
Судья Ламонт стукнул своим бокалом по стойке и сказал, обращаясь к Треллису:
— Хотите ли вы, чтобы свидетель был подвергнут перекрестному допросу?
— Да, хочу, — ответил Треллис.
Он попытался встать и небрежно засунуть руки в карманы брюк, но почувствовал, что значительная часть волшебной силы покинула его. Одновременно он ощутил жесточайший приступ миелита, или воспаления спинного мозга. Он скорчился на стуле, сотрясаемый клоническими судорогами и выдавливая из себя слова сверхъестественным усилием воли.
— Вы заявили, — сказал он, — что вам приходилось спать на чердаке в антисанитарных условиях. В каком именно смысле были нарушены правила гигиены?
— Чердак кишел разного рода часами. Кроме того, я не мог даже глаз сомкнуть, потому что меня буквально заели вши.
— Вы когда-нибудь в жизни принимали ванну?
Судья Эндрюс яростно грохнул кулаком по стойке.
— Вы не обязаны отвечать на этот вопрос! — выкрикнул он.
— Так вот, хочу, чтобы вы знали, — сказал Треллис, — что те вши с чердака просто приходились близкими родственниками другим зверушкам, в изобилии разгуливающим по вашему телу.
— Мы не можем больше терпеть этих оскорбительных для суда выходок, — запальчиво произнес судья Ламонт. — Свидетель, вы свободны.
Мистер Уиллард занял свое место за стойкой и залпом опрокинул в себя бокал портера. Треллис без сил упал на стул. Оркестр под сурдинку исполнял изысканную токкату.
— Вызовите следующего свидетеля.
— Уильям Трейси, — прогрохотал Пука, — займите место для дачи показаний.
Мистер Трейси, пожилой полный мужчина с редкой шевелюрой, в пенсне, стремительно прошел на указанное место. Он с нервной улыбкой оглядел судей, избегая встречаться глазами с Треллисом, который вновь гордо и высоко держал голову над останками своего тела и одежды.
— Ваше имя, — произнес Пука.
— Трейси, Уильям Джеймс.
— Вы знакомы с обвиняемым?
— Да, мы собратья по перу.
В этот момент суд в полном составе встал и цепочкой проследовал за висящий в углу зала занавес, над которым светился красный знак. Они отсутствовали минут десять, однако процесс шел своим чередом и в их отсутствие. Легкие, веселые звуки мазурки долетали как бы издалека.
— Расскажите о характере ваших отношений с обвиняемым.
— Года четыре тому назад он подошел ко мне на улице и сказал, что занят работой, для которой ему требуются услуги женского персонала. Он объяснил это тем, что технические трудности, связанные с описанием женского платья, всегда являлись для него непреодолимым препятствием при создании полноценных женских персонажей, и даже предъявил документ, свидетельствующий о том, что ему действительно приходилось в ряде случаев прибегать к использованию переодетых мужчин — уловка, которую, как он справедливо заметил, вряд ли можно было использовать до бесконечности. Он упомянул также о растущем беспокойстве среди его читателей. В конце концов я согласился уступить ему на время девушку, которую сам использовал для «Последнего броска Джека», девушку, которая вряд ли понадобилась бы мне в ближайшие месяцы, так как я привык работать с персонажами попеременно. Когда она уходила от меня к обвиняемому, это была добропорядочная девушка, соблюдавшая религиозные обряды...
— Какое время она состояла на службе у обвиняемого?
— Около полугода. Когда она вернулась, то была в определенном положении.
— Не сомневаюсь, что вы предъявили свои претензии обвиняемому.
— Да. Однако он сказал, что не несет никакой ответственности, и заявил, что поработал над ней лучше моего. Как вы понимаете, замечание это не очень-то мне понравилось.
— Вы приняли какие-нибудь меры?
— Прямо касающиеся обвиняемого — нет. Я хотел было обратиться за помощью в суд, но мне сказали, что подобные случаи вряд ли найдут понимание в суде. Тогда я полностью прекратил всяческое общение с обвиняемым.
— Вы снова взяли эту девушку на работу?
— Да. И не только: я также создал во всех прочих отношениях совершенно ненужного персонажа, чтобы поженить их, а затем подыскал для ее сына честную, пусть и малооплачиваемую работу с помощью одного из моих коллег, занятого работой, имеющей отношение к малоизвестным аспектам сукновальной промышленности.