Салли Смит О'Рурк
Человек, который любил Джейн Остин

   Посвящается Джейн Остин, Дженнифер Эли и Колину Ферту. Но более всем – Майклу, моей любви, моему сердечному другу.
   Это наша мечта, наша валентинка, она родилась из любви, как ты говорил, из нашей любви друг к другу.
   В сердце моем она будет жить вечно


   Время течет слишком медленно для тех, кто ждет,
   Слишком быстро для тех, кто страшится.
   Долго тянется для тех, кто в печали,
   Мигом кажется для тех, кто веселится.
   А для любящих сердец
   Время – вечность.
Генри Ван Дайк

ПРЕДИСЛОВИЕ

   «Человек, который любил Джейн Остин» – это воплощение мечты. Это фантазия, проглядывающая сквозь туман времени, где с Дарси, загадочного героя романа «Гордость и предубеждение», вдруг срывается маска и Джейн, женщина, создавшая этого героя, раскрывает тайны своей истинной любви.
   Но не заблуждайтесь, это всего лишь мечта. Наша мечта, моя и Майка, а не Джейн Остин. И хотя мы позволили себе довольно свободную трактовку жизни и эпохи знаменитой писательницы, но все же склонны верить, что Джейн поймет нас, как никто. И, узнав, что сама играет в этой книге роль загадочной романтической героини, даже наградит нас улыбкой.
   Этот роман представлен в трех томах, как и книги Джейн Остин. В эпоху Регентства книги печатались вручную, и, чтобы облегчить и ускорить публикацию романов, произведения Джейн Остин выпускали тремя отдельными томами. Мы решили последовать этой традиции, только объединили все три тома романа «Человек, который любил Джейн Остин» под одной обложкой.

ПРОЛОГ

   Чотон, Гемпшир
   12 мая 1810 года
   Стройная молодая женщина торопливо шла по безлюдной лесной тропинке, идущей от деревни под названием Чотон. Она не обращала внимания на то, что давно стемнело, что волосы ее усыпаны капельками влаги, а легкий плащ на плечах промок.
   Дождь начался во второй половине дня, сильный весенний ливень, и прекратился всего минут десять назад. И хоть был он недолгим и дорожку, по которой шла Джейн, не развезло, с листьев и нависающих над головой веток до сих пор падали капли, сверкая, точно алмазы, в холодном свете луны.
   Джейн брела по тихому лесу и воображала, какой разразится скандал, стоит только кому-то из соседей повстречать ее в этом безлюдном месте. Ибо приличной молодой женщине, незамужней дочери священника с аристократическими корнями и младшей сестре владельца огромного дома, человека авторитетного в этих краях, вовсе не пристало подобное поведение. Особенно с учетом обстоятельств, подвигнувших ее на эту отчаянную вылазку. Никогда прежде Джейн не осмеливалась, даже не помышляла пускаться в такие авантюры.
   И тем не менее она скользила среди темных деревьев, точно призрак, спеша на тайное свидание с мужчиной – человеком таинственным и, возможно, опасным, с которым знакома всего-то пять дней. Она шла и молилась про себя, чтобы он оказался в назначенном месте, там, где обещал. Шла и чувствовала, как колотится сердце в груди, стоит только подумать о том, что может произойти с ней этой ночью. Ибо давно уже рассталась с надеждой повстречать настоящую любовь.
   Она была ничем не примечательной старой девой тридцати четырех лет, которая жила ничем не примечательной жизнью в доме заботливого брата и делила кров с ним, старшей сестрой и давно состарившейся матерью. И всего лишь сутки назад впервые узнала, что такое любовные ласки.
   Прошлая ночь все изменила. Теперь Джейн не хотела ничего иного, кроме как снова быть с этим мужчиной. Ибо ему удалось пробудить в ней все девичьи грезы о любви и романтике, все те прекрасные мечты, которые она изливала на бессчетных страницах альбома в телячьей коже, того, что прятала в самом потаенном уголке своей комнаты.
   Нет, разумеется, она прекрасно понимала: спешить на подобную встречу – подлинное безумие. И тут же напоминала себе, что именно безумие отмечало их недолгие, но бурные взаимоотношения. Отношения, которые с самого начала были обречены. Ибо она не могла уехать с ним, а он не мог остаться.
   Если родные узнают об этом, она будет обесчещена и единственной наградой ей станет скандал и позор.
   Но любовь не ведает преград. И Джейн не заботили последствия. Ибо сердце ее подсказывало: риск, на который она идет, встречаясь с недавно обретенным возлюбленным, несравним с давно преследующим ее страхом. Страхом состариться и умереть, так и не вкусив любви.
 
   Через несколько минут она приблизилась к опушке, за которой начинался широкий луг. Высокая трава здесь была сплошь покрыта мириадами капель, искрящихся в свете уже полной луны, что придавало месту какой-то неземной вид, точно луг этот возник из волшебной сказки – пейзаж, который так часто возникал в ее мечтах. Джейн застыла у края тропы, точно перепуганный олененок, а потом шагнула в тень, отбрасываемую деревьями, и решила подождать там, пока он не появится.
   И вот наконец с дальнего края луга донесся приглушенный стук копыт. Пытаясь унять лихорадочное биение сердца, Джейн отважно вышла из спасительной тени на открытое пространство, не желая терять ни одной драгоценной секунды из отпущенного им времени.
   Из тумана появился всадник. Заметив движение среди высокой травы, он тронул повод, направляя большого черного коня в сторону девушки. И через несколько мгновений всадник, лицо которого скрывали поля черной шляпы, остановился рядом с Джейн. Не дожидаясь, пока он спешится, она бросилась ему навстречу.
   – Я молилась, чтобы вы пришли, – с улыбкой пролепетала она и приготовилась броситься к нему в объятия.
   Но вместо радостного приветствия всадник, ступив на землю, нервно сорвал с головы шляпу. Лунный свет упал на простоватое, загоревшее до красноты лицо, и Джейн увидела: это совсем не тот человек, которого она ждала с таким нетерпением. То был молодой слуга по имени Симмонс.
   – Вы уж простите, мисс, – смущенно пробормотал молодой человек. – Но джентльмену пришлось уехать в большой спешке. Сразу после того, как пришли военные. Вот он и попросил меня предупредить вас, что никак не сможет прийти сюда.
   Джейн чувствовала, что краснеет под вопросительным взглядом слуги. На смену радостному ожиданию пришло горькое разочарование, а потом ее вдруг охватил страх. Ибо молодой Симмонс служил конюхом у ее брата. И неизвестно, как много он знал… и может ли проболтаться.
   – О, понимаю, – пробормотала она, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, и размышляя над тем, что может подумать конюх о причине, заставившей ее оказаться в столь неурочный час на этой затерянной в лесу лужайке. – Спасибо, Симмонс.
   На его открытом честном лице не отражалось ровным счетом ничего, даже намека на то, что он считает эту ситуацию странной или неприличной. Симмонс опустил руку в карман плаща и достал сложенное письмо, запечатанное восковой печатью.
   – Это вам, мисс, – пробормотал парень, слегка поклонился и передал ей письмо.
   – От него?
   Отбросив всякое притворство, Джейн нетерпеливо выхватила письмо из его руки и судорожно пыталась разглядеть в лунном свете адрес.
   – Нет, мисс. Это письмо, которое вы ему послали, – ответил Симмонс. В голосе его Джейн уловила нечто похожее на сочувствие. – Джентльмен уехал до того, как оно пришло, – поспешил объяснить конюх.
   Он выдержал паузу и следующие слова подбирал особенно осторожно.
   – В хозяйском доме была такая суматоха, – начал он. – Вот я и подумал: отнесу-ка лучше письмо вам, а то, не дай бог, еще затеряется…
   Джейн сунула письмо в складки плаща, снова взглянула на конюха и поняла, что обрела в его лице верного союзника, который не станет выдавать ее тайны.
   – Спасибо тебе, Симмонс, – сказала она. – Ты правильно поступил.
   Затем замялась, понимая, что такая преданность заслуживает более весомого вознаграждения.
   – Денег у меня с собой, к сожалению, нет, – призналась Джейн.
   Но не успела она сказать, что непременно отблагодарит его завтра, как Симмонс остановил ее взмахом крупной натруженной руки.
   – Не беспокойтесь, мисс, – заметил конюх исполненным достоинства тоном. – Я не из-за денег сюда приехал. Просто джентльмен все это время был очень добр ко мне. – На широком лице расплылась улыбка, и Симмонс любезно осведомился: – Проводить вас до дома, мисс?
   – Нет, спасибо, не надо, – торопливо ответила Джейн. Легкий надрыв в голосе говорил о том, что она вот-вот расплачется. – Прогуляюсь сама, тут недалеко. Очень тебе признательна.
   Симмонс поклонился, отступил на шаг, водрузил на голову шляпу и вскочил в седло. Посмотрел на Джейн сверху вниз и наклонился, чтобы она могла его слышать.
   – Сроду не встречал такого хорошего человека. Настоящий джентльмен, лучший из всех, кого я знаю.
   Джейн кивнула в знак согласия, чувствуя, как на глаза наворачиваются горячие слезы, и дивясь тому, каким волшебством ее возлюбленный завоевал уважение этого простодушного деревенского парня. Ибо до нее только что дошло, что и Симмонс немало рисковал, поскольку без разрешения покинул господский дом в столь поздний час и позволил себе стать их соучастником.
   Впрочем, времени на дальнейшие рассуждения по этому поводу у нее не осталось – черный жеребец Симмонса нетерпеливо бил копытом, стремясь поскорее оказаться в теплом и сухом стойле.
   – Как думаете, мисс, джентльмен еще вернется?
   Лошадь громко фыркала, выражая нетерпение, и голос Симмонса был еле слышен. Джейн медленно покачала головой.
   – Боюсь, у него не получится, Симмонс, – ответила она. – Поезжай, а не то тебя хватятся.
   Слуга выпрямился в седле, дотронулся до полей шляпы, затем развернул коня и пустил его вскачь. Джейн провожала всадника глазами до тех пор, пока он не растворился в тумане.
   Она подняла глаза к луне, и по щеке ее побежала крупная слеза.
   – Значит, вот как это должно закончиться? – спросила Джейн у темного ночного неба, на которое начали наползать облака.
   Она повернулась к лесу и побежала назад по той же тропинке, что привела ее сюда. Вскоре среди деревьев мелькнули темные очертания большого каменного дома. Свет был виден лишь в окошке верхнего этажа, и Джейн поняла: это Кассандра, не спит, ждет ее возвращения.
 
   Пройдя по широкому двору позади дома, Джейн тихонько приотворила низенькую деревянную дверь. И оказалась в кухне, озаренной красноватым мерцанием догорающих в печи углей. Стараясь ступать бесшумно по каменным плиткам пола, Джейн сняла плащ и повесила возле печи просушиться. Потом взяла с полки свечу в медном подсвечнике и зажгла ее с помощью соломинки от веника. Тщательно вытерев слезы, вышла из кухни и двинулась по темному коридору.
   Она дошла до подножия широкой лестницы в центре дома, как вдруг услышала шаги и увидела наверху, на лестничной площадке, слабое мерцание еще одной свечи.
   – Это ты, Джейн? – спросила Кассандра.
   Она стояла, наклонившись и всматриваясь в темноту, тяжелые золотые косы свисали на плечи поверх ночной рубашки, нежные черты лица искажала тревога.
   – Да, Касс. Это я. Как раз поднимаюсь.
   Изобразив на лице радостную улыбку, Джейн поспешила наверх. Добралась до верхней площадки и поймала на себе удивленный взгляд старшей сестры.
   – Надеюсь, тебе не взбрело в голову снова выходить на улицу в столь поздний час? – спросила Кассандра. – Уже далеко за полночь.
   – Захотелось прогуляться при лунном свете, – ответила Джейн, проскользнула мимо сестры и торопливо направилась к двери в свою комнату.
   – При лунном свете? – Кассандра, всегда знавшая, когда сестра лжет, преградила ей дорогу и заставила Джейн посмотреть прямо себе в глаза. Они у нее были серые и пронзительные. – Что это ты затеяла, а, Джейн?
   Та пожала плечами и ответила самым небрежным тоном:
   – Говорят, лорд Байрон любил гулять при лунном свете. Особенно когда искал вдохновения.
   – А я слышала, будто бы этот испорченный юный джентльмен выходил из дома по ночам лишь с одной целью – охотиться за женщинами сомнительной репутации, – парировала Кассандра. – Так чем ты там занималась, сестра?
   Джейн снова почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. И упрямо покачала головой.
   – Ничем таким, что можно было бы назвать сомнительным или непристойным, – ответила она. Перед глазами у нее стояло прекрасное лицо мужчины, с которым была назначена встреча. – Увы, не представилось такой возможности.
   В голосе ее звучало сожаление.
   Кассандра разинула рот. Но не успела она подобрать нужных слов, чтобы выразить свое возмущение, как Джейн чмокнула ее в щеку и проскользнула мимо.
   – Спокойной ночи, Касс, – шепнула она, отворяя дверь в свою комнату.
   Лицо Кассандры смягчилось, она с тревогой смотрела на младшую сестру.
   – Джейн, дорогая, ты же знаешь, что можешь мне довериться, – тихо произнесла она. – Прошу тебя, расскажи, что произошло?
   – Ах, Касс, я и сама толком не понимаю, – ответила Джейн, и соленые слезы снова поползли по щекам. – Возможно, глупое мое сердце наконец разбито. – Она шмыгнула носом и выдавила слабую улыбку. – Мне нужно хорошенько подумать. А утром расскажу тебе все.
   И, не произнеся больше ни слова, она прошла к себе в комнату и плотно закрыла за собой дверь, оставив недоумевающую Кассандру в коридоре.
   Освещенная одной-единственной свечой, большая уютная спальня с веселенькими обоями, которая так нравилась Джейн днем, сейчас являла собой скопление движущихся теней. Они танцевали на цветочном рисунке обоев и ныряли в темные уголки за постелью, пока сама Джейн рассеянно шла к камину. Но вот она поставила свечу на туалетный столик, уселась и начала распускать убранные в искусную прическу волосы, которые вьющимися каштановыми прядями упали на плечи.
   Покончив с прической, она стала разглядывать свое тусклое отражение в зеркале, потом поднесла бледную тонкую руку, тронула серебристую его поверхность кончиками пальцев.
   – Только одна из нас настоящая, – прошептала Джейн той, другой девушке, что смотрела на нее из зеркала. – А вторая – не более чем иллюзия. Весь вопрос в том, кто именно?..
   Она достала из кармана платья письмо, выложила его на туалетный столик и долго смотрела на адрес, аккуратно выведенный ее собственной рукой. Казалось, оно было написано вечность назад. И тут вдруг раздался настойчивый стук в дверь.
   – Открой мне, Джейн. – Это был голос Кассандры. – Все равно не усну, пока не узнаю, что же с тобой произошло.
   – Что произошло? – тихим голосом откликнулась Джейн. Таким тихим, что сама еле его расслышала. – А вот этого, дорогая сестра, ты от меня никогда не узнаешь.
   Она схватила письмо со столика.
   Кассандра постучала снова.
   – Джейн!
   – Минутку, Касс.
   С тяжелым вздохом Джейн отошла от туалетного столика. Придется смириться с неизбежным и открыться сестре. С самого детства Кассандра всегда утешала ее в горестях, внушала, что надо стойко воспринимать утраты и удары судьбы. Так будет и дальше, особенно теперь, когда он покинул ее.
   Держа в руке письмо, Джейн оглядела погруженную в полумрак комнату. «Что же с ним делать?» – подумала она в растерянности. Никому, даже Кассандре, не могла она раскрыть содержание этого письма. И уничтожить его тоже была не в силах, из-за тайны, которую оно содержало.
   Кассандра стучала в дверь все громче. В мерцающей глубине зеркала мелькнуло встревоженное лицо той, другой Джейн.

ТОМ ПЕРВЫЙ

ГЛАВА 1

   Нью-Йорк
   Наши дни
   – Господи, какая прелесть! – воскликнула Элиза Найт, хотя поблизости никого не было и услышать ее никто не мог.
   Она вытерла толстый слой пыли с зеркала маленького, немного поцарапанного туалетного столика и вперилась взором в серебристую поверхность. При виде собственного отражения Элиза слегка вздрогнула от неожиданности, затем принялась внимательно изучать его. Знакомое лицо, смотревшее на нее оттуда, нельзя было, по ее мнению, назвать красивым. Разве что экзотичным. Высокие скулы, прямой узкий нос, полные губы. И в очередной раз она убедилась, что главное ее украшение – большие темные глаза, хотя длинные блестящие черные волосы тоже очень даже ничего, несмотря на не слишком удачную стрижку, которую уговорил сделать парикмахер две недели назад.
   Слегка нахмурившись, Элиза сделала шаг назад, чтобы лучше рассмотреть этот старомодный туалетный столик розового дерева. Примерно час бродила она по складскому помещению старой антикварной лавки в Уэст-Сайде, где вещи почти всегда продавались оптом, и единственным предметом, привлекшим ее внимание, оказался именно этот столик. Она заприметила его еще издалека, протиснулась между высокой напольной лампой в стиле ар-деко и пластиковым журнальным столиком начала пятидесятых. Подошла ближе и поняла, что не ошиблась.
   Оторвав взгляд от потускневшего зеркала, Элиза осмотрела бесконечные ряды выставленного на продажу старого хлама – все это почему-то напоминало ей скверное полотно в стиле кубистов – и наконец углядела Джерри Шелберна. Он стоял через три прохода от нее и заинтересованно разглядывал древний газолиновый насос с лопнувшим стеклянным колпаком.
   – Джерри! – возбужденно окликнула его она. – Поди сюда. Хочу знать твое мнение. Ты только взгляни!
   Джерри добился для них разрешения прийти на склад через какого-то из своих клиентов, занимавшегося мелкооптовыми поставками. Он добродушно улыбнулся и махнул рукой ей в ответ. Осторожно опустил бронзовое сопло поверх насоса и двинулся к ней. Его круглые очки в тонкой металлической оправе поблескивали, как две маленькие луны, отражая холодный свет флуоресцентных ламп над головой.
   Элиза тихо вздохнула, наблюдая за тем, как Джерри пробирается к ней через завалы старой мебели, мельком отметив, что при этом он умудрился не запачкать брюк цвета хаки и спортивного хлопкового пуловера.
   Познакомились они двумя годами раньше, через одного художника, ее приятеля. Как раз в ту пору Элиза пребывала в поисках, старалась найти разумное применение небольшим денежным средствам, оставшимся ей от отца. И тут Джерри проявил незаурядные способности, оказался отличным менеджером и в первый же год приумножил скромное ее состояние на тридцать процентов. А затем столь же разумно использовал капитал, чтобы снизить плату за квартиру, служившую Джейн мастерской. В результате чего она стала платить вдвое меньше налогов на ренту.
   Пока все это происходило, они довольно часто встречались и время от времени занимались любовью. Очень удобно и без каких-либо обязательств с обеих сторон. Несколько раз за последние месяцы ей казалось, что отношения их должны вступить в новую, более серьезную фазу или же прекратиться вовсе, – впрочем, следовало признать, ее не слишком волновало, чем все это закончится.
   Мысли Элизы вновь вернулись к туалетному столику. Она вытащила его в проход и провела длинными сильными пальцами по обшарпанной поверхности. Несмотря на многочисленные царапины, дерево показалось неожиданно приятным на ощупь и даже теплым. Своей довольно строгой прямоугольной формой столик напоминал предметы обстановки в георгианском стиле, виденные ею в одном из каталогов старинной мебели. Элиза задумались, какой же эпохе он может принадлежать.
   – Ну, что за сокровище ты тут раскопала?
   Элиза подняла глаза на зеркало и увидела за своей спиной отражение Джерри. Тот поправлял очки и заглядывал ей через плечо.
   – Вот, смотри, – сказала она и отошла, давая ему возможность как следует разглядеть столик. – Разве не прелесть?
   – Я думал, ты ищешь торшер, – протянул Джерри, едва удостоив столик взглядом.
   – Искала, – упрямо ответила Элиза. – Но мне нравится это. Славная вещица, ты не согласен?
   – Гм…
   Джерри поморщился, словно ему подали рыбное блюдо не первой свежести. Затем наклонился и взглянул на крохотный розовый ценник, наклеенный сбоку, которого Элиза попросту не заметила.
   – Не столь уж и славная, за шестьсот-то долларов, – фыркнул Джерри. – Да и зеркало в плачевном состоянии. – Он выпрямился и покровительственно подмигнул ей. – Как советник по инвестициям рекомендую все же взять торшер.

ГЛАВА 2

   Элиза вышла из-под обжигающе горячего душа, чувствуя бодрящую свежесть. Закуталась в старый махровый халат, обернула голову полотенцем и босиком пошлепала в спальню. И в который уже раз окинула одобрительным взглядом свое новое приобретение, выглядевшее вполне уместно среди разномастной коллекции антикварной мебели, заполнявшей комнату.
   – Мне действительно хочется знать твое мнение. Только честно, договорились? – обратилась она к тому, кто небрежно разлегся поперек пестрого лоскутного покрывала на старинной, викторианской эпохи кровати с четырьмя резными деревянными столбиками. – Как считаешь, я действительно сглупила?
   Уикхем, старый полосатый котище, страдающий избыточным весом, широко раскрыл пасть и сладко зевнул, демонстрируя крупные клыки и полное пренебрежение к заданному вопросу.
   Но Элиза была не из тех, кто так легко сдается. Она подхватила кота на руки и потащила в угол у окна, где два часа тому назад Джерри нехотя поместил ее новое приобретение. Мутное прямоугольное зеркало стояло на полу, прислоненное к стене. Полюбовавшись столиком еще с минуту, Элиза уселась перед ним на ковер, уютно подобрала под себя ноги, пристроила упирающегося кота на коленях.
   – Думаю, что этот столик, – начала объяснять она Уикхему, – как нельзя лучше отражает проблему наших с Джерри отношений. Потому что когда я гляжу на него, то вижу нечто теплое и прекрасное. А Джерри видит в нем лишь предмет старой мебели, не более. Ты же создание с безупречным вкусом, Уикхем. Что видишь ты? А ну-ка, говори!
   Элиза улыбнулась и почесала кота за ушком. Знала она там одно особое местечко. Кот сощурил желтые глаза, обмяк и блаженно замурлыкал.
   – Вот именно! – торжествующе воскликнула Элиза. – Потому что в отличие от тебя и меня у Джерри нет души, только соображалка.
   Она отпустила кота, тот спрыгнул с коленей на пол, но уходить не стал, разлегся рядом, на ковре.
   – Прелестная, чудная вещица, – сказала Элиза и погладила изящную, шелковистую на ощупь ножку столика.
   Конечно, его еще нужно было основательно почистить и натереть для блеска льняным маслом, но Элиза не сомневалась, что столик очень старый.
   Она осторожно выдвинула единственный ящик и поставила его на ковер. Изнутри он был выстлан поблекшей розовой обойной бумагой, на которой еще просматривался цветочный рисунок. Не приглядываясь к вкладышу, Элиза стала осматривать внешние углы ящика, которые были закреплены без гвоздей.
   Изнутри боковины ящика скреплялись неровными деревянными скобами, что предполагало ручную работу и только укрепило Элизу во мнении, что приобретение ее действительно старинное и изготовлено задолго до эпохи всеобщей индустриализации и массового поточного производства мебели.
   Элиза грустно улыбнулась, радуясь своей правоте насчет скобок ручной работы и одновременно огорчаясь из-за того, что ей при этом не пригодились знания, почерпнутые два года назад на вечерних курсах при Нью-Йоркском университете, где она получала специальность оценщика антикварной мебели.
   Перевернув ящик вверх дном, она начала осматривать это самое дно, смутно припоминая, что по цвету дерево должно чему-то там соответствовать или, напротив, не соответствовать. Розовый бумажный вкладыш выпорхнул на ковер.
   Уикхем наконец заинтересовался. Он поднялся и затеребил лапой клочок бумаги. Элиза шуганула кота и вдруг замерла от удивления. К внутренней стороне обоев была прикреплена полоска пожелтевшей бумаги, заполненная убористым черным шрифтом.
   – Смотри, Уикхем, это же… кусок старой газеты! – воскликнула Элиза. И, щурясь, принялась всматриваться в буквы непривычного начертания. – Вот, послушай, – выдохнула она и провела указательным пальцем по верхней строчке, напечатанной более крупно: – «Гемпшир кроникл, седьмое апреля тысяча восемьсот десятого года…» Боже, ведь это было почти двести лет назад!
   Элиза выложила обрывок старинной газеты на столешницу и следующие несколько минут пробегала глазами плотно напечатанные колонки объявлений. «Лучшие шелковые галстуки для джентльменов», «Отборная говядина для стейков», «Растяжка и сушка» (что бы это ни означало) и еще целый перечень других малопонятных и загадочных предметов и услуг с названиями вроде: «Дамское снадобье Эрлиха», «Калибровочные термометры кипения» и «Резиновые изделия из Индии».
   Когда глаза ее устали от мелкого замысловатого шрифта, она еще раз самым тщательным образом осмотрела туалетный столик. Затем опустилась на колени перед зеркалом и поставила его строго вертикально, с некоторым беспокойством отметив, что посеребренная поверхность действительно находится «в плачевном состоянии», как выразился в лавке Джерри.
   Легко убедив себя, что эта мелочь ничуть не портит общего впечатления от покупки, она наклонила зеркало в свою сторону и с огорчением увидела, что с одной стороны деревянная планка немного отходит от рамы.
   – Ну вот тебе, пожалуйста. Дерево покоробилось, – сказала она коту. – А ну-ка, помоги мне, Уикхем. Так не хочется признавать, что Джерри был прав.
   Кот сладко потянулся и мяукнул.