Гек сдержанно принимал её любезности, но конфеты ел из любопытства: покрытые шоколадом и внутри сладкая начинка – таких он ещё не пробовал, на зоне случались только карамельные. Когда на пороге возник Патрик, Марго вздрогнула от неожиданности и перекрестилась:
– Явился, не запылился! У меня чуть сердце не выскочило: как вор в ночи являешься. Я обязательно установлю колокольчик на входе, чтобы предупреждал… Здравствуй, солнце моё ясное, неделю как не виделись. С возвращеньицем!
– Замолкни. Ты… Малёк, двигай наверх, поговорим. – Патрик, не дожидаясь ответа, пошёл к лестнице. Марго закудахтала ему вслед:
– Да не уйдут твои разговоры никуда, чаю хоть попей. Кожа да кости остались: ведь неделю, считай, не ел по-человечески! – Но слова её без результата отскочили от Патриковых затылка, спины и задницы с ногами, которые последними исчезли из поля зрения Мамочки.
– И всегда с ним так: Джеймс ему накрутит хвоста, а он потом урчит на всех. На Джеймса бы так урчал, так нет… – Мамочка как бы обращалась за сочувствием к девицам и Геку, но опытные девочки даже вежливыми кивками не проявили своего отношения к происшедшему, а Гек, пробормотав «благодарю», отставил на две трети полную чашку и потопал вслед за Патриком.
Он знал, куда нужно идти: на третьем этаже жили девицы, дюжина красоток, каждая в своей комнатке, а на втором этаже располагались хозяйственные помещения, две Маргошиных комнаты, кухня и небольшой спортзал, где его ждал Патрик.
Спортзал оборудовал Патрик, но свою лепту в его обустройство внесли, между прочим, Марго и сам Дядя Джеймс. Марго высказала Патрику блестящую идею о спортзале как тематической секс-площадке для уважаемых гостей: кроме стандартных услуг есть ведь и подражание древнеримским баням, почему бы не быть и залу с тем же уклоном? Патрик идею не понял и не оценил, но хваткая Мамочка не поленилась доложить все Дяде Джеймсу. Тот не только одобрил идею, но и развил её дальше: можно в свободное дневное, да и ночное время использовать зал под рабочую площадку. Ну кто подумает, что клиенты будут, к примеру, фасовать там розницу или беседовать со строптивым неплательщиком? Зал отгрохали на славу. Сильнейшая звукоизоляция, аварийные люки по углам, дорогие и элегантные спортивные снаряды, стильные эротические панно, зеркальная стена (с обратной стороны прозрачная, чтобы можно было скрыто понаблюдать), бронированные и обрешеченные окна – все было по высшему классу, все пожелания учтены.
Гек открыл одну дверь и очутился в тамбуре. Это было такое помещение, полтора на два метра, отделяющее коридор от зала. Служило оно все тем же целям звукоизоляции, поскольку двери, даже обитые поролоном, плохо держали звук, а кроме того, в тамбуре находилась вертикальная лестница, сваренная из стальных прутьев, которая вела наверх, на третий этаж и дальше, на чердак и крышу.
Гек развернулся влево, открыл внутреннюю дверь и вошёл в зал.
– Почему не постучал?
Гек промолчал.
– Выйди и зайди как положено, постучамши.
Гек вышел и, стараясь двигаться бесшумно, вышел из тамбура в коридор, потом вниз по лестнице, в гостиную.
– Что, уже поговорили? – Мамочка наливала очередную порцию молока под чай себе и девицам, которых она отправляла на междусобойчик высоким полицейским чинам городского уровня.
– Ага. Я на обход – время, – Гек кивнул на стенные часы и вышел на улицу.
Прошло минуты три, не меньше, прежде чем раздражённый Патрик обнаружил отсутствие Гека в тамбуре и в доме.
– Где Малёк? – спокойно спросил он у Марго, спустившись вниз.
Марго тем не менее заметила, что Патрик взвинчен и зол, и вступилась за Гека:
– У него же график: квартал он обходит. Придёт скоро, работа, не прихоть ведь – Джеймс ему враз голову свернёт за лень, если что.
– Появится – пусть поднимется ко мне. Немедленно.
Гек предвидел такой оборот и в дом не пошёл. Август то и дело вдувал в город настоящие весенние оттепели, было довольно тепло, и Гек легко перенёс несколько часов на свежем воздухе. Но наступил вечер, пора было идти домой и отдохнуть хотя бы часок: впереди ещё была ночь дежурства, да и пожрать бы не мешало. Гек столовался у Марго, и хотя платил за еду совсем немного, но ведь свои платил, имеет право.
Патрик все ещё не спускался. Гек прошмыгнул через чёрный ход, забрал к себе в каморку остывшую тарелку с рисовой кашей и два бутерброда с колбасой. Чай готовить не стал, возле кровати на тумбочке стоял графин с кипячёной водой, Гек запивал прямо оттуда. Из гостиного зала вовсю уже слышалась музыка и смех – гости веселились.
Дверь распахнулась. На пороге стоял Патрик.
– Приятного аппетита, господин сопляк! – Гек молча кивнул, продолжая жевать бутерброд. Правую руку он держал на горлышке графина, чтобы в случае чего успеть сделать розочку.
Патрик, конечно же, видел эти немудрящие приготовления к защите и даже слегка удивился норовистому характеру мальчишки.
– Ты почему ко мне не зашёл?
– Я заходил.
– А потом почему не постучал?
– Я стучать не обучен. Да и вообще, что ты за командир выискался на мою шею? Кто ты такой, в натуре? Ты мне что – деньги за работу платишь, или так, бугор на общественных началах?
– Не надо мне хамить, сопляк! Дядя Джеймс поручил мне с тобой валандаться. Мне не хочется, но раз поручено – я из тебя душу выну, если будешь хамить и своевольничать. Ты хорошо меня понял?
– Я не сопляк. Мне Дядя Джеймс ничего такого не говорил насчёт тебя. Ду…
– Он мн…
– … Душу вставлять и вынимать способен только господь бог, которого нету нигде. Нет, я не подписывался ни на какого Патрика – тебя ведь Патриком зовут?
Патрик медленно зверел: давно уже никто не осмеливался держаться с ним столь нагло. Гадёныша необходимо как следует проучить… Но не сейчас.
– Хорошо. Ты ведь стремянной, где у тебя телефон?
Гек открыл тумбочку и вынул оттуда компактный телефон. Свободной рукой он вытравил провод, чтобы Патрик мог звонить не нагибаясь.
– Джеймс? Парнишка упирается, говорит, что никто ему обо мне не говорил… Что? Передаю. И это… очень уж он нахальный.
Дядя Джеймс спокойно, но резко объявил Геку, что отныне он будет получать четыре сотни, дежурить раз в неделю и во всем слушаться Патрика. Если же ему это не нравится – пусть берет шмотки и сию же секунду убирается к чёртовой бабушке.
Гек без лишних слов согласился, понимая, что в случае отказа никто его не отпустит живым ни к чёртовой бабушке, ни к какой иной. До весны следовало потерпеть, не было другого, более приемлемого выхода.
Дядя Джеймс уже и не рад был, что прицепил мальчишку к Патрику, но продолжал из чистого упрямства – чтобы все они там чувствовали удила. У него и раньше случались мысли воспитать идеального подручного, не испорченного прежней жизнью и привычками, но поведение подростка он представлял себе как-то иначе: мягче, что ли, уважительнее к старшим, восприимчивее… Может, это говорило в нем так и не утолённое желание иметь сына… Короче, Дядя Джеймс понял уже, что совершил ошибку в отношении Малька, однако отступать не собирался.
Патрик не представлял себе, как он будет руководить этим Мальком в обыденной жизни, но начать решил со спортзала.
Уже на следующий день он велел Гекатору сесть в уголке на маты и посмотреть, как тренируется очередная группа Джеймсовых битюгов. Как тренер Патрик предпочёл бы, чтобы у большинства его учеников было поменьше мяса на боках. Он-то знал – в большую и неповоротливую цель попасть гораздо легче, а болевые центры у всех одинаковы. Но он-то был профессионал, а простые люди, объекты делового насилия, уважают и боятся увесистых и рослых.
В зале остро пахло потом и ещё чем-то, имеющим специфически паховый, генитальный «аромат». Из-за этого, кстати, пришлось дооборудовать зал мощнейшей системой вентиляции – нормальные гости предпочитали иные запахи, а извращенцев здесь не обслуживали. Гек с любопытством следил за процессом тренировки, отмечая неуклюжесть в движениях у большинства парней. Время от времени Патрик проводил мини-спарринги, наглядно показывая, как бить и как защищаться от ударов. В процессе таких спаррингов Гек начинал болеть за соперников этого рыжего, отчаянно надеясь, что кто-нибудь из этих громил намылит тому холку. Тщетно: Патрик, отнюдь не самый рослый и бугаистый, действовал столь резко и мощно, что его спарринг-партнёры только морщились от боли, охали и тяжело пыхтели в бессильной злобе.
Со следующего дня Патрик принялся за Гека. Тренировки он решил проводить индивидуально, когда в зале никого нет. И Гека это вполне устраивало: со времён зоны он возненавидел, когда на небольшом пространстве скучивается много народу. И своя отдельная комнатка так пришлась ему по сердцу, что большую часть своего свободного времени он проводил в ней.
Патрик начал с общефизической подготовки, стал гонять Гека по залу на корточках, на четвереньках, велел ему приседать и отжиматься, вертеть туда-сюда шеей, подпрыгивать – и все это в темпе. Через неделю Геку до смерти надоело быть болванчиком на ниточке, и он отказался выполнять очередное распоряжение Патрика.
– Я тебе не гимнаст и не Петрушка, понял? Взялся учить карате, так учи карате!
– Это не карате. В тебе маловато терпения и многовато дури. Тебе ещё рано разучивать приёмы.
– А когда будет не рано?
– Когда будет в самый раз, тогда и скажу. А ну-ка – отжался десяточку!
– Сам отжимайся, а я не буду… Ну почему я должен вдруг отжиматься?
– Потому что я так сказал.
– Вот-вот! «Я так сказал!» А если ты мне скажешь под поезд броситься? То я так и побежал, да?
Патрик побледнел:
– Хорошо. Уговорил. Надевай перчатки, намудник и шлем. Три раунда по две минуты.
Сам Патрик надел только перчатки, выбрав самые мягкие для себя.
Начался бой. Правил, регулирующих схватку, был самый минимум – стараться не калечить и не убивать. Гек решил во что бы то ни стало сделать Патрику отметочку побольнее, он резво бросился в атаку и почти достал его нос кулаком, как вдруг оказался на полу, крепко приложившись затылком.
– Вставай, чего разлёгся, ещё полторы минуты до тайм-аута.
Гек умел драться свирепо и расчётливо, огромный опыт в этой области научил его сохранять хладнокровие и присутствие духа. Он поднялся и осторожно стал двигаться в сторону Патрика, прикрывая голову и корпус руками. Патрик как-то нелепо и неуклюже сделал замах, и Гек, воспользовавшись моментом, прыгнул, чтобы вмазать ему ногой в живот.
На этот раз он приложился лбом: Патрик успел схватить его за лодыжку, повернул её и дал пинка, одновременно дёрнув лодыжку вверх. Второй раз вставать было тяжелее. Гек все же встал, стараясь не кряхтеть, и принял прежнюю боевую стойку.
– Хватит с тебя? Может, уголок пойдёшь делать?
Гек отрицательно помотал головой:
– Два раунда ещё впереди, поехали! – Он начал было движение, но вдруг остановился и опустил руки. Патрик невольно последовал его взгляду и обернулся к двери. Гек стремительно прыгнул, сомкнув руки в перчатках в единый блок, и с разворота саданул Патрика в челюсть.
Резким получился удар, хлёстким, но маловата масса была у Гека: Патрика отбросило силой удара влево, он даже согнул ноги в коленях, словно пытаясь сесть, а все же устоял. Его шатнуло, Гек почувствовал, что самое время добавить, дёрнулся наперерез и… вырубился от точного удара в подбородок.
Через пару минут он открыл глаза и увидел потолок, потом покосился – рядом возвышался Патрик:
– Ну, сволота хитрожопая, поднимайся! Врёшь, я тебе пока ничего нигде не повредил, но у нас для этого третий раунд есть. Подъем!
Гек стал подниматься, но потерял равновесие и шлёпнулся на задницу. Потом встал и, шатаясь, поднял было руки, опустил и снова поднял. Как слепой двинулся он в ту сторону, где его ждал Патрик. Тот, даже не перемещаясь, пренебрежительно пихнул Гека ногой, и он опять повалился.
– Вставай-вставай, это только цветочки…
Но Гек уже был как сомнамбула: он свёз с головы шлем, икнул и упал на колени в приступе сухой рвоты, когда есть все муки позывов, но нет облегчения от извержения рвотных масс.
– Так ты что, сопляк, скис уже? Ай-яй-яй-яй-яй! Ладно, отдохни… пять минут, да. Потом начнём по-настоящему.
Гек со стоном перевернулся на спину, сунул руки под мышки, освободил их от перчаток, встал все-таки на ноги и покачиваясь побрёл к двери.
– Ты куда, разве я тебя отпускал? – с притворным удивлением спросил его Патрик.
Гек, не оборачиваясь, потряс головой и вышел из зала. Дверь захлопнулась вслед за ним, и почти сразу оттуда послышался негромкий и мягкий удар – тело шлёпнулось на пол.
Патрик помедлил пару секунд и, вздохнув, пошёл за ним…
Говорят «звезды посыпались из глаз», когда удар в голову очень сильный и очень болезненный. Такого Патрик не испытывал давно, очень давно: от удара двумя ногами в лоб он вылетел обратно в зал, упал навзничь и зарычал от боли и унижения. Этот артист провёл, да ещё дважды, его, Патрика, как сопливого пацана!
…Гек, изобразив отключку, тихонько поднялся на метр по тамбурной лестнице, уцепился руками за перекладину и стал ждать. А Патрик, великий и непобедимый Патрик, вдруг проявил не свойственную ему самонадеянность и поплатился за это.
…Гек успел посопротивляться не долее секунды, прежде чем окончательно и без дураков потерять сознание: Патрик, почти выйдя из берегов, яростным ударом в живот сломал ему ребро, и вторым, в голову, обеспечил Геку тяжелейшее сотрясение мозга. С полчаса прошло, прежде чем Патрик обеспокоился, осмотрел неподвижного Гека и отнёс его в комнату к Мамочке Марго, откуда та и позвонила в службу скорой помощи. Гек был не ахти какая важная птица, платить за него никто не хотел, пока Дядя Джеймс не примет решения, а потому его отвезли в четвёртую городскую лечебницу для малоимущих, где он и провалялся в беспамятстве четверо суток, да на излечении почти месяц. В те дни Дядя Джеймс как раз затеял первую небольшую войну с сицило-американцами за право проведения подпольных лотерей на предпортовых улицах. Изобретение принадлежало макаронникам, но Дядя Джеймс справедливо посчитал, что это его территории, а значит, и право на игру тоже его. И он и Патрик были заняты по уши, так что Гека никто ни разу не вспомнил и не навестил за весь месяц.
А в Бабилон-город тем временем вошла весна.
Глава 14
Сердце ждёт чуда…
А ночь и звезды в небе
Так обыденны.
– …Мазила пусть займётся лотереей, в контакте с Германом, а возить меня будет Черепок. – Совещание подходило к концу, и Дядя Джеймс отдавал последние распоряжения.
Боцман виновато откашлялся:
– Черепок не умеет мотор водить.
– То есть как это не умеет? Научить! Погоди, да чего там уметь – прав, что ли, нету у него?
– Не умеет – и все, потому что осел. Научим и права купим, но завтра-то он за баранку не сядет, верно?
– Пожалуй. И все равно Мазиле свой уголок для работы выделяем. А возить меня будет… будет меня возить…
– Кубика возьми, – вмешался в разговор Червончик, – он классно тачку водит.
– Мотором управлять – это ещё не все, голова хоть небольшая – а нужна! Есть у него голова, а в ней мозги?
– С мозгами слабовато, это верно.
– Ну так и заткнись. Лезет тут не вовремя с советами своими. Когда я попрошу у тебя совета, тогда и раскрывай хайло. Понял?
– Понял, понял. Что ты сразу заводишься-то? Я же как лучше хотел.
– Магомет меня будет возить. Фред, есть у него права? – обратился он к Боцману.
– Полно. Даже настоящие имеются. И вод…
– Ну и ладушки, на том и порешили. Совещание окончено. Всех благодарю, но никого не задерживаю, друзья мои.
«Друзья» в момент собрались и вымелись из кабинета. Патрик остался, но Дядя Джеймс воспринял это как должное, он любил, когда позволяли обстоятельства, иметь его под рукой.
– А что твой Малёк?
– В больнице, я думаю, где ещё.
– В больнице? – удивился Дядя Джеймс, знавший эту историю не хуже Патрика. – А с каким диагнозом, и давно ли?
Патрик терпеливо напомнил ему обстоятельства дела.
– Так он в больнице, или ты думаешь, что он в больнице?
– Его, считай, в одних трусах и футболке в больницу отвезли, а Марго пообещала к выписке привезти его вещи. Куда он без них уйдёт?
– Да, вредным оказался парнишка. Ну что, отпустим его с миром или как, а, Патрик?
– Ты в смысле, что может рассказать чего не надо? Дак он и не знает толком ничего.
– Не уверен. Навести его. Да, навести, переговори, то да се, успокой. Я узнавал: выписка через три дня. Уберёшь его через пару дней – и поглубже в залив, вместе с вещами. Был и убежал. Куда – кто его знает. Понял?
Патрик поёжился:
– Может, не я его… Он ребёнок все-таки… Стыдновато как-то…
– А кто – Марго? Лишний звон ни к чему. Какие мы чувствительные! Ребёнок! Все. Скажи, чтобы запрягали, на рынок прокатимся, а потом пообедаем, – сегодня мамаша нас кормит, настряпала – пальчики оближешь.
Уже довольно ощутимо припекало солнце, превращая вчерашний снег в грязную, тёмную коросту вдоль тротуаров, из которой то там, то сям высовывалось собачье дерьмо. Патрик рассчитался с таксистом и вышел у самой больницы. Просторная кожаная куртка была по-весеннему распахнута, ствол пришлось передвинуть за спину, головного убора он не носил даже зимой, если, конечно, по работе не требовалось, одна рука была свободной, на всякий непредвиденный случай, в другой был свёрток. Безымянная пичуга на чёрном тополе верещала так звонко и так весело, что Патрик даже улыбнулся ей и попытался подсвистнуть, но та лишь презрительно глянула на него диким круглым глазом, перепрыгнула на соседнее дерево и продолжила свои рулады.
В палате, тёмной, вонючей и переполненной, Гека не оказалось. Пожилая добродушная нянечка, неизвестным чудом сохранившая человеческий облик в этом сортире, охотно объяснила Патрику, что искать его нужно на территории, где он пропадает все дни. Она даже показала – куда, и Патрик отправился на поиски.
Территория представляла собою здоровенный кусок земли, оборудованной под парк, и принадлежала городу. Без приличного финансирования и хозяйского догляда парк превратился в нечто среднее между свалкой мусора и кладбищем старых сгнивших деревьев. По форме он был почти правильным прямоугольником с пропорциями государственного Бабилонского флага – 3:2. Доступ к восточной (узкой) стороне ограды преграждался бессмертной лужей с болотно-помоечным запахом, которая, в зависимости от погоды, могла стать меньше или больше, но не пересыхала никогда. Однако непосредственно перед оградой оставалась возвышенная сухая полоса парка, неровной шириною метров пятнадцать-двадцать, а длиною – на всю сторону, примерно полтораста метров. Чтобы добраться туда, Геку приходилось как белке прыгать с камушка на камушек, на поваленный ствол, на кирпич и так дальше, пока не начиналось сухое место. Он полюбил сбегать сюда от невыносимой скученности больничного бытия, где под бесконечную трескотню репродуктора ели, воняли, спорили о большой политике и о месте у окна, выписывались и помирали никому не нужные больные. Геку в тягость было выслушивать глубокомысленные рассуждения соседа, пенсионера-эпилептика, о том, что «Линь Бяо, видать, попарывал „товарища“ Цзян Цин, не без того…»; он набрасывал поверх больничной пижамы фуфайку, которую выцыганивал у мягкосердечной бабки Клары, у неё же брал галоши прямо на босу ногу и – после завтрака и до обеда, после обеда до ужина – болтался в парке, чаще всего здесь. А отсюда, сквозь узорную металлическую ограду, открывался вид на реку, на старинную крепость, что раскинулась левее, на противоположном берегу, полускрытая разводным мостом, на телебашню и на голубые минареты в мусульманском крае. И прохожие случались редко в этих местах, и было здесь спокойно.
Кормили в больнице скудно и невкусно, гораздо хуже, чем у Мамочки Марго, но намного лучше, чем на зоне. И всегда почти можно было взять кусок хлеба на добавку. Гек поначалу отказывался спрашивать допкусок (на зоне такое – неправильно), но потом – решился (не для себя ведь). Дело в том, что он познакомился с полубродячей собакой, обитательницей окрестных свалок, которая в компании таких же шавок кормилась возле больницы. Однажды он отбил её, хромую, от более сильной и злобной бестии, и Плешка (так он её прозвал) была ему благодарна за это и всегда виляла ему хвостом. А он приносил и скармливал персонально ей кусок хлеба. Иногда хлеба или чего другого добыть не удавалось, но Плешка на это нисколько не обижалась – она знала жизнь, либо шла добывать дальше, либо пристраивалась возле Гека и вместе с ним грелась на солнышке. А он чесал ей за ухом и даже разговаривал с ней, гордый тем, что она выделила его из остальной человеческой стаи и не боится и любит его.
Патрик увидел его издалека. Гек соорудил себе сиденье из овощного ящика и, обхватив руками колено, глядел на льдины, лениво ползущие вдоль берега. Пегая собачонка с пролысиной на спине сидела рядом и тоже, казалось, наблюдала за бесконечной чередой рыхлых плит нерастаявшей воды. В больнице Гека варварски обстригли под ноль, и теперь уши его, от природы оттопыренные, выглядели ещё больше и малиново светились, пропуская сквозь себя солнечный свет. Так сидели они, мальчик и собака, молчали, думали думу – каждый свою. Но оба при этом чувствовали, что они – вместе, и их душам было от этого хорошо.
Плешка рассерженно затявкала, Гек обернулся. Патрик. У рыжего было какое-то странное выражение лица, непривычное, но Гек все равно испугался. Он спокойно смотрел на Патрика и, стараясь не вилять взглядом, пытался боковым зрением нащупать под ногами что-нибудь – кирпич, прут железный, стекла кусок… Он всякое повидал на зоне и попадал в переделки, но такую чудовищную смерть-машину, как этот Патрик, видеть ему ещё не доводилось. И дело не в том, что он уже взрослый, а Гек пацан, – нет. Все его общепризнанное умение и опыт в драках, которыми Гек втихомолку гордился, ничего не стоили перед этим типом. От осознания своей беспомощности тело наливалось слабостью, падала воля к сопротивлению, а ничего пригодного так и не попадало в поле зрения. Он кивнул Патрику и, стараясь, чтобы голос не дрогнул, первый заговорил:
– По мою душу явился, да? Заканчивать меня пришёл?
Патрик вдруг смешался от этого печального спокойствия:
– Да ты что… Как раз наоборот, проведать пришёл. Бутербродов принёс. Тут и с мясом холодным, и с колбасой. На-ка, Марго готовила и привет передавала.
Повисло неловкое молчание. Гек прикинул про себя, сдержанно поблагодарил и взял пакет из рук Патрика. Плешка продолжала облаивать дерзкого незнакомца.
– Да отвяжись ты, подлюка! – Патрик, опасаясь за свои брюки, попытался пинком отбросить от себя Плешку, но зацепил только краем ботинка.
Плешка взвизгнула и мгновенно спряталась за Гека, в полной уверенности, что тот и сейчас отлупцует её обидчика.
– Ты зачем её пинаешь, падла?! – Глаза Гека налились бешенством и ненавистью. – Что она, жить тебе мешает?! Ах ты… Ведь она такая маленькая против тебя! Она…
«Ты и сам невелик», – внезапно подумалось Патрику, и горло его опять перехватило спазмом.
– Извини, ей-богу! Машинально, знаешь, получилось. Просто я с детства собак боюсь, потому что меня маленького покусала одна, – стал на ходу врать Патрик, – даже таких маленьких боюсь. Я не со зла, честное слово!
Гек уже взял себя в руки и только повторил, тоном ниже:
– Она маленькая… Я её тоже угощу?
– Конечно, пусть порадуется. Да ты и сам поешь. Как у вас тут? Чем лечат?
– Первые три дня уколы в задницу, а потом – ничего, даже градусник не ставили. Послепослезавтра, говорят, выписывают.
– Марго тебе вещи завезёт. Она у тебя в комнате лично пыль вытирает.
– Да откуда там пыль возьмётся, тряпок-то нет почти и окна наглухо закрыты.
– Джеймс велел, чтобы тебе за весь месяц заплатили по полной.
– Ладно. Хорошо бы, конечно… Если надо – отработаю, без вопросов. (Гек решил сразу после выписки рвануть на хавиру к Забу, отсидеться, потом ломануть чего-нибудь пожирнее – и на север, к тёплому морю, всю жизнь мечтал. Только вот как Плешку оставить… Или с собой взять?)
– Я тогда психанул не по делу, не учёл, что ты ещё… гм… Малёк. Но ты ведь сам нарывался, вспомни, как дело было…
Патрик заметно волновался, смотрел в сторону, и Геку почему-то стало его жаль. Плешка слопала толстенный бутербродище с маслом, с полукопчёной колбасой, а теперь удовлетворённо чесала бок задней здоровой лапой.
– Да помню. Не все, правда… Р-раз – и тут очнулся. Ну, я же тебе первый жоржа крутанул… – Гек поднял глаза на Патрика и тронул того за рукав. – Ты пойми… Я не против у тебя учиться – есть чему, – но мне нужно знать: приседать – зачем? Бить – почему на выдохе? Ну что я, корова на верёвке – идти без разбору, куда ведут? Я ведь всего-то хотел, чтобы ты объяснил толком – не только как, но и почему нужно вот так именно делать-то? Если тебе не хочется секреты раскрывать, то лучше я и учиться не буду, потому – неинтересно. А у тебя так не бывало?
– Как?
– Ну, чтобы хотелось… разобраться, вникнуть, понимаешь?
– Понимаю… – неуверенно ответил Патрик. – Ну, хочешь, я попробую объяснить – что к чему. Только не сегодня.
Гек заулыбался – и Патрик осознал вдруг, что впервые видит его улыбку и что перед ним действительно мальчишка, ровня младшему сыну Германа, только тот – из другого, более уютного мира…
Патрик, обещая, так смешно наморщил лоб, что Гек не сумел удержать улыбку: а этот рыжий и впрямь ничего себе, тоже человек, и Плешка на него уже не рычит…
– А Дудя точно на меня баланы не катит?