Дэнни, понимая, что перед ним взрослый сообщник, тотчас переключился на него и провёл свою «коронку» – почти одновременный удар ногой-рукой и снова рукой. То ли он почуял перед собой противника, то ли не захотел долго возиться – когда ещё полиция приедет, – но включился он на полную мощность и скорость. В реальных условиях реальной защиты от такого «катамарана с довеском» не было. Однако обе руки его взболтали пустоту, а нога несильно шаркнула по… брюкам, видимо.
После этого Дэнни очнулся; полицейский осторожно хлопал его по щекам:
– Алло, господин хороший, где вы живёте? Вы слышите меня?
– Теперь слышу, – неожиданно для полицейского сильным голосом отозвался Дэнни, – а до этого не слышал, без памяти был.
При свете фонаря он успел заметить время на часах у полицейского – минуты две, не больше прошло с момента стычки…
– Кто-то меня ударил, а кто и почему – не пойму! Пробежку вечернюю делал, вот и добегался… – предвосхищая все сентенции полицейского, подытожил Дэнни.
– …Нет, не запомнил, нет, ничего не пропало, кроме аппетита… Спасибо, я в полном порядке, сам дойду – мне во-он туда, всего ничего – полтораста метров от дома. – Он выглянул на проезжую часть: перед домом никого уже нет, только мигалка скорой помощи. Полицейский с облегчением козырнул, залез в жёлто-синий мотор, и его напарник нажал на газ…
– Ну что, Дэнни, догнал ты этих мерзавцев? – схватила его за руку сестра. – Ой, да ты дрался! Весь костюм в грязи и подбородок опух… Я немедленно вызываю полицию!
– Мария! – Сестра была старше его на восемь лет, и он презирал её за глупость. – Звонить никуда не надо. Я уже выяснил почти все, а в остальное подключу свои каналы. И рассказывать никому ничего не надо. Ты поняла меня? – Последний вопрос он задавал безо всякой надежды на успех, сестрёнку свою он знал.
– А… а как же дети?
– Вот ими я сейчас и займусь, расспрошу всех и обо всем. Поставь, пожалуйста, чаю, и покрепче, ладно?
Мария Доффер, по мужу Альс, верховодила в доме, запихнув своего благоверного под самый каблук (а ведь военный моряк – и неплохой моряк!), но трепетала перед своим «стальным» младшим братом. Она тотчас потрусила на кухню, а Дэнни отправился наверх, опрашивать братьев Альс (Робера увезла скорая помощь).
– …Подсечку ты грамотно провёл, чисто. И завёл ребятишек тоже достаточно быстро. Но и все. Остальное на двоечку с минусом. – Патрик (нечастый случай) сидел за рулём, Гекатор на переднем сиденье, рядом с ним, – они возвращались домой (Патрик – к Мамочке Марго).
– Ага, на двоечку с минусом! С чего бы так, может, на четверочку?
– С того. Один кричал – аж оттуда слышно было. Так? Так. Другой приложился бы затылком менее удачно – и был бы жмур. А здесь не трущобы, искали бы до упора. Это во-вторых. И почему ты того амбала достал только раз, да ещё как пушком погладил?
– Ну, испугался, растерялся, тут ты прав. Он на лягавого был похож чем-то. И держался… крепко.
– Н-нет, не согласен. Лягавые – они другие. Скорее какой-нибудь задрипанный сэнсей с липовым даном и поясом. Или тренер из отставников-сержантов. Видел, как он резво на меня конечности метал? Это ему не новичков дурить. Но я тоже хорош – пнул он таки меня в бедро. Не пойму: вроде и тюкнул еле-еле, а синяк точно будет, болит, стерва! Именно что на двойку: глядя на тебя, пентюха, и я расслабился-размагнитился. А в нашем деле никогда нельзя распускаться и недооценивать противника, даже такого… Да не лапай ты бинокль жирными пальцами. Ложи в футляр! Это не хухры-мухры – цейсовский, двенадцатикратный, не для того чтобы ты его царапал… А знаешь, Малёк, что я подумал: идея-то грамотная в его ударе была. Мы с тобой обязательно разберём связочку ту…
* * *
– …Ну и что, что плюнул? Кто первый драку начал?… Повторить последовательность его действий можешь? На словах, естественно… Так… Ещё что можете вспомнить, герои…
Тем временем сестра собственноручно заварила, налила чай в его любимую большую чашку и принесла наверх. Дэнни расплылся в благодарной улыбке, подождал, пока она вышла, и продолжил распросы. Ребята, разом потеряв спесь и весёлую наглость, старательно отвечали. Он слушал, прихлёбывая, – пойло, не чай. И заваривала правильно, и сорт хороший, но все испортила: набухала неподогретого молока, и сколько туда чаю ни залей, все будет слабым и не горячим.
Он был в растерянности все последующие дни, ни одного логичного объяснения случившемуся подобрать так и не сумев. Никаких криминальных событий в микрорайоне в тот вечер не было, он проверил через полицию. Ни его, ни мальчиков не пытались ни ограбить, ни похитить, ни убить. Ребята пристали первые, факт, он повадки своих племянников знал. Но и тот тип в кепке был явно не случаен. Но и на провокацию неведомых разведок против него вся эта бессмыслица ну никак не тянула. Но черт возьми, в конце-то концов! Хулиганы, что ли, такие пошли нынче? Дэнни никак не мог выбросить из памяти недобрый, воистину чёрный взгляд мальчишки и тот тускло-спокойный, что был у взрослого. Мужик подтёрся им с такой унижающей лёгкостью, что у Дэнни и сейчас сводило скулы от воспоминаний. Это был самый настоящий бой, скоротечный, как и положено реальной боевой схватке. Что, казалось бы, можно понять и увидеть за две-три секунды? Для профессионала, опытного бойца и инструктора две секунды – это половина вечности. В мужике он не увидел почти ничего – ни элегантной чёткости движений, ни отличительных признаков известных школ, ни даже стиля, почерка – полные сумерки. И если бы не ошеломляющий результат… Допустим, на секунду буквально допустим, что он мог случайно пропустить удар неотёсанного, но сильного человека. А промахнуться в три точки каскадом, отработанным до уровня спинномозговых рефлексов, – это как, тоже случайность? И мальчишка: никогда и нигде не доводилось ему наблюдать подобную резкость, с которой тот вдруг развернулся и с ходу нанёс удар. Сильный, кстати. А ребят, своих сверстников, даже постарше, ведь если все как следует сопоставить, он разделал под орех за те же считанные секунды. И не сопливых очкариков побил – наши, конечно, зазнайки, но не без способностей. Да и сам он – голыми руками не возьмёшь… гм…
По инструкции он был обязан сообщить по команде о случившемся, написать максимально подробный рапорт-отчёт (для аналитиков и архива), подвергнуться положенному расследованию, тестированию на полиграфе и т. д. Он не стал ничего этого делать – обоими полушариями и спинным мозгом чувствовал, что политики здесь нет, заговора нет. Но тот случай запомнился ему. Кстати, все же он решил проверить – может, он утратил на отдыхе боевые качества? В клубе ВДВ его знали и любили, как часто любят детей своего бывшего высокого начальства, если те – нормальные трудовые ребята, не задаются и не вытирают ботинки о твою голову. И официальная военная форма была ему положена от ВДВ – батя настоял… Дэнни за два дня провёл восемь спаррингов – косил всех как траву…
Побывка закончилась. В министерстве развернулась было очередная реорганизация, да и затихла мало-помалу, торпедируемая саботажной солидарностью чиновного люда. А потом грянуло долгожданное лето и вдруг напитало течение Гумбольдта своим смертоносным теплом: подох бабилонский анчоус, за ним птица, за нею – эфемерное благосостояние рыбацкой семьи, а значит и финансовая устойчивость кредитных институтов северо-западного побережья, а стало быть и престиж Бабилонского государства, олицетворяемого своим великим Президентом. Кровь из носу – а надо было добывать доказательства закордонных происков, закамуфлированных под стихийные бедствия. Дэн бросил на это все силы подчинённого ему отдела и свои собственные. Ни поспать, ни поесть толком… Однако нет-нет – и заболит челюсть и заноет солнечное сплетение, в память о диковинной драке. Странный, какой странный случай был…
А неугомонный Патрик продолжал пестовать своего многообещающего Малька. Появились новые дисциплины в их обучении – использование подручных средств: ножей, разнообразных «утяжелителей», палок, верёвок и огнестрельщины. Бессмысленно пытаться научить или научиться всему одинаково хорошо, – таков был общий смысл объяснений Патрика. Важно усвоить смысл, принцип действия того или иного устройства. Если, к примеру, в тебя (безоружного) целятся из короткоствольного револьвера, то на открытом пространстве эффективнее всего немедленно и резко драпать, смещаясь справа налево, с точки зрения угрожающего. Почему? Потому что при коротком стволе прицельная дальность ничтожна. Далее, мир в целом устроен для правшей, которым по жизни легче двигать глазами и конечностями слева направо. Выбежав из зоны поражения, можно, если захочется, принять ответные меры. Здесь такой фактор, как длина ствола, неизмеримо важнее, чем марка ствола или его пристрелянность. А когда используешь дубину или металлический прут – понимай правило рычага, в этом ключ многих приёмов… И ещё сопромат (чего? – удивился Гек)… Всякий может наловчиться швырять ножи, но если ты осознанно прикидываешь расстояние броска, выбрав мерою число его вращений, ты научишься делать это быстрее и метче. А чтобы и сильнее при этом было, – опять же вспомни правило рычага и бросай на прямой руке… Все это не заменит тренировок, но изрядно улучшит их результаты. Очень важно усвоить основы, иной раз даже в ущерб деталям. Но детали можно забыть, а основы, раз усвоив, никогда не забудешь. Кто умеет плавать, тот не разучится. Хоть через двадцать лет. А навыки, определяющие квалификацию, восстанавливаются в считанные дни. Патрик выражал подобные премудрости более корявым языком, но хотел сказать он именно это. И Гек старался. Все чаще в спаррингах он доставал учителя, в простоте своей полагая, что Патрик специально допускает это в виде поощрения. Патрику приходилось применять весь свой опыт и талант, чтобы сохранять приличную дистанцию, которая хоть и сократилась, но была ещё велика по чисто объективным показателям – знания, мускулатура, вес и рост. Патрик хмурился, со своей стороны полагая, что, может быть, это уже возрастные изменения наметились. В такие дни он особенно свирепствовал на «общебандных» тренировках и на «практических занятиях».
Дело шло к лету. Ноябрь в самом начале все ещё прихватывал ночами ледком по лужам, но декабрь, пресветлый днём и темно-серый, с рыжим подпалом ночью, позволил цвести всем цветам, как Конфуций когда-то.
Сидели у Патрика в мастерской, под которую он приспособил мансарду в Доме, на третьем этаже. Патрик, видимо предчувствуя приближение очередного загула, разрешил себе и Геку разгрузочный день. Они болтали о том, о сём. Патрик занимался починкой механизма часов с кукушкой – механика была у него чем-то вроде хобби, а Гек, равнодушный к железу, бездельничал, сидя на верстаке, и ловил мух, которых в конце той весны очень уж много уродилось на городских помойках. На улице накрапывал дождь, дул ветер, и фрамугу решено было закрыть. Где-то через полчаса мухи закончились, и Гек, растоптав последнюю, пошёл мыть руки, не замечая пристального взгляда, которым сверлил его Патрик. Патрик тоже встал, уложил надфили в футляр, а футляр на специальную полочку, отстегнул фартук, вслед за Геком вымыл руки и присел к верстаку. Потом поискал в старом ящике, забитом разной дребеденью, и извлёк оттуда визитку Дяди Джеймса.
– Гекатор, поди сюда.
– Чего ещё? – насторожился Гек. Обращение по полному имени сулило ему, как правило, внеплановые испытания и поручения.
– Да не бойся, небольшая игра на пять минут. Тренировка на чувство ритма.
– Ага, небольшая! Сам же сказал, что сегодня отдыхаем!
– В силе. Говорю – пять минут займёт, не больше.
– Давай…
Патрик взял уголок визитки пальцами левой руки, правую сжал в кулак, но два пальца – большой и указательный – растопырил в виде подковы так, чтобы между ними было расстояние в два сантиметра. Свободный угол карточки он поместил между краями подковки, потом вдруг пальцы левой руки разжал, а подковку сомкнул. Визитка осталась в правой руке. Он повторил эту операцию несколько раз.
– Можешь так?
– Ну наверное, чего сложного-то? – Гек взял карточку и повторил.
– Очень хорошо. Теперь я отпускаю, а ты ловишь. Фальстарт не считается, когда ты хватаешь ещё не отпущенную карточку. Поехали.
Первый раз Гек промахнулся – карточка проскользнула между пальцев. Гек обругал себя мысленно и сосредоточился. Вторую карточку (имея в виду вторую попытку с той же карточкой) он поймал. И третью. Четвёртая, пятая, шестая попытки удались. Седьмую он прошляпил, с восьмой по десятую поймал. Патрик, видимо недовольный им, помрачнел.
– Повторим. – Из следующего десятка Гек поймал все десять. – Сиди здесь, я сейчас подойду. – По-прежнему насупленный, он вышел из мастерской, а Гек, недоумевая, остался ждать.
Патрик выдернул Мамочку Марго из телефонного разговора и почти потащил в спальную комнату. Там он заставил Марго взять любую из визиток таких же размеров (5ґ9 см) и велел ей отпускать визитку, сам же взялся ловить. Из десяти он поймал две. Из следующего десятка тоже две. Из следующего десятка три. Но это был потолок. Из тридцати следующих попыток, не считая фальстартных, удачными оказались девять. Отсюда следовало два основных вывода: первый – у него самого великолепнейшая скорость реакции, с годами не утраченная, плюс умение предугадывать действия партнёра. Второй – Малёк ненормален. В своё время высоколобые собратья по освободительной борьбе ему объясняли, что этот тест иллюстративный, показывающий границы скорости распространения нервных импульсов. И карточка, и мухи на лету, и его достача на спаррингах – совпадениям места не оставалось: Малёк имеет феноменальные, неправдоподобные данные… А значит, Патрик правильно сообразил и не случайно остановил свой взор именно на нем…
В тот раз запой не состоялся, Патрик перешагнул через него в угаре особенно интенсивных тренировок. Но, как всегда, он не счёл нужным делиться своими мыслями ни с кем, даже с Геком, причиной его раздумий.
Аптеки и цветочные магазины традиционно собирали в житницы полною мерой: не было в стране витрины или жилья, где бы под всевозможными растениями и конструкциями, символизирующими хвойные деревья, не лежали бы куски ваты, изображающие снег. Скромно и сравнительно спокойно прошло Рождество, но в конце рождественских каникул маячил самый буйный и самый любимый праздник жителей страны: Новый год!
Накануне Рождества, по традиции, Дядя Джеймс пригласил на совещание наиболее влиятельных людей из своей организации, общим числом около двух десятков. Франк присутствовать не захотел – это как бы ставило его на одну ступеньку ниже Джеймса, рядом с Червонцем, Германом… Гека тоже там не было, но по другой причине – рылом не вышел. А Гек и не расстраивался по этому поводу, поскольку вовсе не собирался выслуживаться перед Дядей Джеймсом (все не мог забыть их первого знакомства и зуботычину).
Совещание проходило обычным порядком: Дядя Джеймс говорил, остальные внимали, изредка подавая реплики. Если реплика была к месту и ко времени, Дядя Джеймс терпеливо её выслушивал и даже снисходил для ответа, а иногда и предоставлял слово для более пространных объяснений.
В повестку дня были включены три вопроса, два из них – с сюрпризом.
Первый сюрприз заключался в том, что все присутствующие и плюс ещё тридцать с лишним отсутствующих, из числа основных членов банды, в один момент превратились в сотрудников общества с ограниченной ответственностью «Морские Перевозки Лимитед». Дядя Джеймс даже завёл на минутку в кабинет и показал им директора фирмы, тихого паренька-шизофреника, дальнего родственника первой жены. «Теперь эта фирма – наша крыша!» – так заявил он ошарашенным новоиспечённым «сотрудникам» и заржал при этом. Его довольно неуверенно поддержали, ещё более неуверенно соображая насчёт крыши. Один Червончик все схватил на лету и, хохочущий и восхищённый, потянулся, чтобы пожать руку гениальному шефу. Дядя Джеймс умел отличать искренность от подхалимажа, поэтому он ответил на рукопожатие, а для порядку одёрнул Червончика – за небритость. Велено было сразу же после новогодних праздников всем указанным в списке принести заявления о приёме на работу.
Опять же по недавней традиции Новый год предполагалось встретить в Доме, куда приглашались все присутствующие на совещании, но тут их ждал второй сюрприз: Дядя Джеймс повелел провести встречу Нового года в снятом для этого случая кабаке «Времена Года», что на проспекте Святого Петра, дом 30. Только самые близкие понимали причину этого: Дядя Джеймс не на шутку увлёкся своей новой пассией Вандой Вэй, длинноногой двадцатидвухлетней манекенщицей из «Вселенского Дворца». С одной стороны, он не собирался отменять привычного общебандного сабантуя, а с другой – не хотел погружать утончённо-изысканную (как ему представлялось) Ванду в атмосферу публичного дома. Он не остановился и перед дополнительными расходами: велел заплатить Мамочке и девицам по высшему, «домашнему» тарифу и задействовать их в кабаке как спутниц для приглашённых ребят. Для такого случая Дядя Джеймс втихаря заказал первый в своей жизни смокинг, очень уж хотелось щегольнуть своей элегантностью перед Вандой.
Третий вопрос тоже, по идее, был когда-то сюрпризным, но, опять же в силу своей традиционности, потерял новизну, оставаясь при этом самым желанным и долгожданным. Назывался он – подарки Деда Мороза.
Патрик выволок из-за ширмы здоровенный дерюжный мешок с декоративными заплатами и прорехами и шмякнул его на стол перед Дядей Джеймсом. Тот сморщился и чихнул от поднявшейся пыли, но сдержался, не желая нарушать торжественного момента. В мешке лежало ровно сто запечатанных конвертов – подарки для избранных ребят. Денег в них было по-разному, а общая сумма сильно превышала миллион талеров наличными.
Дядя Джеймс собственноручно оделил каждого присутствующего персональным конвертом, заранее помеченным, а остальные пакеты раздал «маршалам», в ведомствах которых трудились награждаемые. Каждый пакет был надписан, так что ошибки быть не могло. Герман вдумчиво ощупывал свой пакет, стараясь отгадать сумму, в нем содержащуюся, но даже он не осмелился вскрыть его тотчас, справедливо опасаясь насмешек и подколов за несдержанность. А если судить по суммам, которые уместились в конвертах для его людей (здесь он был в курсе – вдвоём обсуждали), то нормально будет, покруче прошлого раза… Остальные думали примерно то же, если судить по их довольным предвкушающим рожам. Да, за этот миг многое прощалось руководителям банды, включая самого Дядю Джеймса, – и зуботычины, и несправедливость, и тюремные перспективы, и… иные опасности (тьфу, тьфу, тьфу!). Войти в сотню – это значит стать на равную ногу с деловыми, серьёзными ребятами, теми, кто на виду у Боцмана, Червонца… и самого Дуди! Это значит, что и в тюряге о тебе не забудут, и на воле заработать дадут…
Единственный, кто заранее точно знал содержимое своего конверта (двадцать пять тысяч), был Патрик. «Сколько тебе?» – спросил его Дядя Джеймс. «Какая разница». «Кладу двадцать пять, чтобы хоть не как рядовому. Надо будет ещё – скажешь». Патрик тратил много денег, но в основном не на собственные, очень скромные (виски не в счёт) потребности, а на, так сказать, «техническое переоснащение» – примочки к «моторам», оружие, следящую технику, аренду стрельбища… Дядя Джеймс продолжал время от времени осуществлять выборочные проверки его затрат, но делал это только для поддержания уровня самодисциплины: Патрик не воровал и не заботился о будущем.
Глава 15
Любовь – как ливень:
Шторит мир печалью
И мила печаль.
Новый год отметили славно и без происшествий. Гек тоже сподобился – побывал во «Временах года»: он дежурил на стрёме возле кабака, а в конце смены, в 2:00, его покормили на кухне, откуда был виден весь праздник. Перед Рождеством ему было сделано предложение на полнооплачиваемой основе заняться девочками: договариваться с клиентами, следить, чтобы девиц не обижали и не кидали, когда они работают по вызову, и тому подобное. Но тот мир, что принял у Гека добровольную присягу на верность, мир Варлака и Чомбе, был чёток и жесток в своих дикарских понятиях: «На п… бульон не варят!» Гек отказался сутенерить без объяснений и наотрез, чем в очередной раз вызвал тайное раздражение Дяди Джеймса.
Первые полчаса, как ему потом рассказывала Рита, банкет напоминал свадьбу Дуди и «этой безгрудой крысы»: все наперебой соревновались в комплиментах и тостах, только «горько» не кричали.
Потом, естественно, поднажрались, подраспустились. Дядя Джеймс понимал, что в такую ночь контроль над своими орлами не удержать (а территория – не своя, где все можно), и потому подготовил последний сюрприз: в половине третьего, пока почти все ещё понимали человеческую речь, велел сворачивать гудеж и перебираться к Мамочке Марго, где их ожидало продолжение праздника за счёт фирмы. Пьяный кортеж из восьми моторов благополучно прибыл в «родные пенаты», но уже без Дяди Джеймса – тот отправился с Вандой на её новую квартиру – трехкомнатный, двухуровневый рождественский подарок. (Он порой и сам пытался понять, чем его приворожила эта похотливая, в меру жадная сучка, раз он предпочитает её развесёлой компании своих друзей и партнёров. В его жизни она теперь занимала чуть ли не второе, после бизнеса, место. Но ни к каким «проблемам» он её не подпускал и «таял» только в свободное от дел время.) Там его ждала восхитительная игра: Ванда начинала отнекиваться и отказываться, а Джеймс уговаривать и настаивать. Уговоры ни к чему не приводили, угрозы не помогали, и Джеймс применял силу. В зависимости от ситуации он либо грубо, нажимом, ставил её перед собою на колени и заставлял принимать вафлю, либо разрывал на ней трусики и входил в неё, повернув к себе спиной и наклонив до полу, либо зажимал её голову между ног и начинал хлестать ладонью по ягодицам. Непокорность Ванды постепенно перерастала в не менее сладостную покорность… потом в страстность… Потом они, как правило, перебирались в постель и веселились там сексуально до самого утра, но прелюдия обязательно включала в себя имитацию той или иной формы насилия. Дядя Джеймс всякое видывал, уж он-то понимал, что женщину, здоровью и жизни которой ничего не угрожает, в одиночку очень трудно заставить сделать что-либо сексуальное без её согласия. Он ясно видел, что Ванда старательно изображала сопротивление, а значит – ей это нравится делать, как нравится и ему преодолевать. И Дядя Джеймс всегда прикидывался, будто принимает её «протесты» за чистую монету, чтобы не спугнуть очарования и радости, рождённой в будоражащем кровь, старом, как мир, общении мужчины и женщины. Видимо, это была любовь.
Герман вскоре уехал домой, Боцман ушёл в номер с восемнадцатилетней Лизой и там бездарно заснул, Червонец успел дважды проблеваться и теперь, по пояс голый, спал в терме на тёплой лежанке. Больше в компании безусловных старших не осталось, Патрик в счёт не шёл, потому что не любил командовать и был трезв. Более того, пользуясь его нечастым благодушным расположением духа, его принялись подкалывать Мазила и Трупак. Главное было – завести его на разговор о родной Ирландии. И завели.
«…И комаров у вас нет? Да ты что? А в прошлый раз, Патрик, ты говорил, что у вас не комаров, а волков повывели всех?… И комаров тоже? А собаки там есть?… Во всем мире? Что же они, с корову ростом?… Их тогда надо в книгу этого, Гнинеса… И Гнинес… Гиннес ирландец? Вот это да!»
Патрик воодушевлялся и начинал с пятого на десятое рассказывать о далёкой Ирландии, и глаза у него увлажнялись, он бледнел и улыбался и, трезвый абсолютно, ничего уже не видел вокруг себя, как сомнамбула витая в зелёных просторах своей утраченной ирландской юности. А ребята вокруг уже давились хохотом, сдерживаясь, пока ещё было мочи, тыча друг друга локтями в бока. Мазила мигнул Нестору, и тот, багровый от смеха, попёрся наверх, разыскивать волынку. Пройдёт неделя-другая, и насмешники будут скрипеть зубами в «спортзале», втихаря складывая на голову Патрику все проклятия, которые только они смогут вообразить, но сегодня – их «День Сакеи», и они по-детски потешаются над слабостями другого человека. Принесли волынку, и Патрик взялся играть. Мерзкое дудение своё он обозвал как «Осада Энно» или нечто похожее, с кривого глазу никто не разобрал. Патрик был бы готов играть ещё и ещё, но тут уж даже пьяненькая Марго не выдержала: она поставила на вертак пластинку и пригласила в партнёры Патрика. Естественно, кого же ещё? Патрик взялся плясать не то кадриль, не то джигу, но факт тот, что он так уморительно притоптывал и подпрыгивал, что и зрители и другие танцевальные пары смеялись в лёжку. Гек, святая простота, лишь в эту ночь узнал, что заглазная кличка Патрика – Зелёный (или Крокодил Зелёный) и что Патрик эту свою кличку очень не любит. Однако ему было не до насмешек над своим наставником: он ждал момента, чтобы подарить своей Рите колечко с бледно-сиреневым камушком, колечко золотое, камешек дорогой. Обошлось колечко Геку в пятьсот монет, и он ждал с замиранием сердца – понравится… или не понравится?…
Понравилось. Рита даже чмокнула его в щёчку украдкой, чтобы Мамочка не увидела (целоваться девицам категорически запрещалось), и пообещала ему сделать попозже ответный подарок – бесплатный «десерт».
Гек знал абстрактно, что в мире существуют и другие женщины, не проститутки и не шлюхи, но всю свою сознательную жизнь обходился без знакомств с контингентом такого рода и ничуть не переживал по этому поводу. Он действительно не представлял себе женский пол в иной, не товарно-помоечной роли. Да, сколько он себя помнил, столько и знал, что женщина – существо глупое, слабое и продажное, падкое на побрякушки; но и о мужчинах он был невысокого мнения. Такова жизнь, в мире полно дерьма и гадостей, женщина из них – отнюдь не худший вариант.