Обер Брижит. Снежная смерть

   Мысли о снежной буре возбуждают меня. В зрелище бушующей природы есть что-то захватывающее, грандиозное. В общем… нечеловеческое.
   — Я даже не заметила, что идет снег, — как раз говорит Летиция. — Со всеми этими делами…
   — Я совершенно выбита из колеи, — говорит Иветт. — Пойду, приготовлю отвар. Кто-нибудь хочет?
   — Шеф, шеф, вы не поверите!
   — Что еще? — ворчит Лорье.
   — Шины! Все четыре! Гвоздями!
   — А, чтоб тебя!… — ругается Лорье.
   Потом, овладев собой:
   — Ничего страшного, мы прекрасно можем устроить тут временную штаб-квартиру. Я реквизирую эту комнату.
   — Но для этого нужен письменный ордер! — кричит Франсина. — Речи не может идти о том, чтобы я разместила в своей гостиной десяток жандармов, от которых несет мокрой псиной!
   — На войне как на войне, — отрезает Лорье. — Потом мы узаконим положение. При расследовании преступления по горячим следам офицер судебной полиции, коим я являюсь, обязан принять необходимые меры для прекращения очевидных нарушений общественного порядка, а мы можем считать, что убийство и умышленная порча шин являются очевидными нарушениями. Морель, пусть три человека охраняют дом, никто не должен ни входить, ни выходить.
   — А ребята из лаборатории?
   — Пусть остаются здесь. Не исключено, что они нам еще понадобятся.
   — Они разорутся, — замечает Морель. — Кроме того, начальство не особо любит сверхуроч…
   — Мне плевать! Речь идет об убийствах, Морель, об убийствах во множественном числе, а не о продаже марок на почте!
   — Ну, нам не намного больше платят, — бормочет Морель сквозь зубы, как бы подразумевая: «знал бы, не пришел бы».
   — Ян там окоченел, наверное, в вашем фургоне, — говорит Иветт.
   — Ничего, протрезвеет, — сухо отрезает Лорье. — Мерканти, соберите всех в столовой. Который час?
   — Двенадцать двадцать.
   — Шнабель, скажи кухарке, чтобы дала нам что-нибудь поесть.
   — Так-так, разворовываете мои запасы, это грабеж, вы просто варвары! — огрызается Франсина.
   — Вам возместят убытки.
   — Очень рассчитываю на это! Мадам Реймон!
   Торопливый перестук каблучков в направлении кухни. Мной овладевает какая-то усталость. Все время такое ощущение, что я, сама того не зная, участвую в театральной постановке. А может быть, так и есть? Мы играем в пьесе, написанной Вором, и дергаемся, как марионетки, пока он наслаждается спектаклем Обед проходит весьма необычно. Следователи с одной стороны комнаты, пансионеры — с другой, мы с Иветт посередине. Обе группы стараются не общаться друг с другом, Иветт без конца передает туда и обратно соль и горчицу. Лорье приказал отнести Яну бутерброд, но тот швырнул его в лицо жандарму.
   — Тебе следовало заставить его жрать с земли, — как обычно, невозмутимо заявляет Мерканти.
   В необычных ситуациях раскрываются истинные характеры. Мерканти — это не просто холодный и хорошо выдрессированный питбуль, это еще и питбуль в черном кожаном пальто.
   Быстро покончив с едой, жандармы снова обретают активность, они похожи на муравьев, преследующих непонятную на первый взгляд цель, а пансионеры, окружив милую Франсину, делают вид, что развлекаются, не обращая внимания на муравьев. Время от времени кто-то с извинениями передвигает мое кресло. Наверное, я нахожусь на важнейшей стратегической линии.
   Эмили бродит вокруг меня, спрашивая, нравится ли мне тип, чье имя я слышу впервые, и вдруг принимается пересказывать мне во всех подробностях какой-то телесериал. Когда она в десятый раз кричит мне в ухо: «Штетошкоп! Скорее, скорее! В ринимацию! Приготовьте мне раствор раствора!» и принимается возить меня взад и вперед на полной скорости, я понимаю, что речь идет о «Скорой помощи». Вдруг, в тот момент, когда дело доходит до сложного «удаления селезня» (селезенки?), она восклицает «какая вонь!», отпускает кресло и убегает.
   Приходится признать, что она права. Руководствуясь собственным нюхом, я медленно еду в направлении источника запаха. Протягиваю руку — передо мной пустота. Слева: металлическая стенка. Лифт, он так и стоит с открытыми дверями. Неужели никому в голову не пришло, что его надо вымыть? Там, наверное, везде кровь, лохмотья плоти и костей прилипли к стенкам? Бр-р-р! Я пытаюсь дать задний ход, слишком поздно, кто-то хватается за кресло и бесцеремонно толкает меня в другую сторону.
   — Сюда запрещено! Вернитесь к остальным! — раздраженно приказывает мне Морель.
   Отъезжаю, исподтишка делая неприличный жест пальцем.
   — Что? Что?!
   Разоблачена! Скорее, блокнот: «Пи-пи».
   — Пи-пи? — недоверчиво читает он.
   Я подтверждаю: «Мне нужно пи-пи. Помогите мне».
   Безошибочный прием, чтобы обратить в бегство приставал: он тут же испаряется. Еду на звук и присоединяюсь к остальным.
   Рядом со мной возникает Бернар и сует мне в руку книгу. Он обожает, чтобы ему читали романы для юношества. Особенно «Фантометту». Я возвращаю книгу. Он настаивает. Бесполезно писать ему, что я ничего не вижу, поскольку он не умеет читать. Можно сказать, что в данном случае все коммуникативные проблемы слились воедино. В конце концов он уходит со своей книгой, бормоча: «Незачем бежать, лучше вовремя уйти, в любом случае, Фантометта всегда побеждает». Тем лучше для нее. Элиз тоже всегда побеждает, правда, Психоаналитик? Подъезжаю к Иветт.
   «Который час?»
   — Десять минут четвертого, — рассеянно отвечает она. — Так вы говорите, что для утки с апельсинами…
   «Где Жюстина?»
   — Жюстина, вас ищет Элиз.
   Да нет же, черт тебя дери!
   — Где вы, Элиз? — спрашивает Жюстина.
   — Она здесь, — отвечает Летиция, — возле окна.
   Надо же, я постоянно оказываюсь возле этого проклятого окна, словно бабочка, летящая на свет. Это присуще всем существам-однодневкам? Жюстина подходит ко мне.
   — Мне тоже надо с вами поговорить, — тихо говорит она. — Вы мне понадобитесь.
   Она умолкает, словно ждет моего ответа, потом продолжает:
   — Мне нужен вектор для общения с высшими силами.
   Кажется, она начинает действовать мне на нервы.
   — Своего рода соединение с небом. Неподвижная энергетическая масса, пронизываемая мощными токами.
   Она хочет пропустить через меня электричество?
   — Через вас я смогу установить связь с существами потустороннего мира и получать от них ответы. Ваш поврежденный мозг позволит волнам распространяться более свободно.
   Мой «поврежденный мозг»! Я делаю вид, что путаю кнопку, и с наслаждением наезжаю ей на ногу.
   — Ай! Вы иногда бываете настолько…
   Ее слова прервал приступ кашля.
   — Летиция и Леонар согласны участвовать. Пока мадам Реймон отдыхает, мы устроимся в кухне.
   И вот она уже хватается за мое кресло и, не спрашивая моего мнения, катит меня вперед. Налетев несколько раз на что-то, правда, без серьезных последствий, мы оказываемся в жарко натопленной кухне: пахнет жарким, розмарином, чесноком и шоколадным кремом. Кухня людоедки. Иветт говорила мне, что она оформлена в старинном стиле, выложена черной и белой плиткой, там стоит плита с шестью конфорками и большая печь XIX века в рабочем состоянии. Может быть, ощущение ужаса, испытанное мной при первом посещении этого здания, было пророческим. Может быть, я предчувствовала дурные события, которым суждено было тут свершиться.
   Кто-то постукивает кончиками пальцев по длинному столу в центре кухни.
   — Перестань, Лео, — говорит Жюстина. — Летиция здесь?
   — Я тут, на конце, — отвечает Летиция. — Рядом с Леонаром.
   Жюстина, толкая кресло, осторожно двигается вперед вдоль стола, поворачивает кресло, чтобы я оказалась лицом к остальным, берет мою здоровую левую руку и кладет ее на стол. Правая так и лежит у меня на коленях, как ее положила сегодня утром Иветт.
   — Ну, вот.
   Она отходит назад, звук придвигаемого стула, она садится.
   — Ставни закрывать не будем? — спрашивает Летиция.
   — Нет, позволим стихиям излить на нас свою злобу! Позволим белому покрову снега поглотить ужас и кровь.
   Возвращаюсь лет на тридцать назад, к спиритическому сеансу в школе. Мне это всегда казалось смешным. Я вздыхаю. Никто не обращает на это внимания.
   — Начнем. Летиция, дайте руку Леонару. Леонар, твою руку. Элиз, дайте вашу руку.
   Я неохотно поднимаю руку, ощупывание, ее пальцы, сухие и горячие, с силой сжимают мои.
   — А теперь сосредоточимся! — приказывает она нам.
   Несколько секунд все молчат. Жюстина глубоко дышит и шепчет какие-то фразы на непонятном для меня языке, медленно и ритмично. Меня обволакивает теплая истома, покой кухни, благотворное тепло, вкусный запах домашней еды, шорох снега, который все идет… снег… идет… что скрывается за тайной проколотых шин?
   — О, силы иного мира, о, блуждающие души, придите к нам!
   Я вздрагиваю, я уже засыпала. Жюстина повторяет свое замогильное заклинание, я подавляю зевок.
   — Сме-е-е-рть, — шепчет детский голосок.
   Что?
   — Вы слышали? — спрашивает Летиция с паническими нотками в голосе.
   — Т-с-с! — шикает на нее Жюстина. — Да, мы слышали. Приди, не бойся, передай нам твое послание!
   Вдруг я осознаю, что мне уже не жарко. Мне холодно. И в помещении пахнет уже не кухней, а увядшими цветами.
   Мне страшно.
   — Сме-е-е-рть, — повторяет голос, напряженный, слабый… — Сме-е-е-рть. Все ме-е-е-ертвы!
   Что это еще за фокус? Рука Летиции сжимает мою неподвижную руку так сильно, что кости вотвот треснут. Леонар ерзает на стуле.
   — Смерть? Кто будет «мертв»? — тихо спрашивает Жюстина.
   — Все-е-е-е!
   — О, Боже мой! — лепечет Летиция.
   — Тихо! — снова приказывает ей Жюстина. — Дух, о чем ты говоришь?
   Дух не отвечает. В комнате воцаряется физически ощутимое напряжение. Жюстина сдавливает мои пальцы.
   — Дух, призываю тебя ответить!
   Смех. Грязный и порочный смех.
   Что-то касается моего лица, что-то, похожее на крыло или паучью лапку, но, поскольку я не могу кричать, я просто сглатываю слюну. В комнате запахло чем-то еще. Неприятный запах. Тухлое яйцо. Сера. Сера связана с присутствием дьявола. Нет! Я понимаю это в тот самый момент, когда Жюстина повторяет свой вопрос, а ребенок отвечает свое «все-е-е» с извращенным смешком.
   Я резко подаю кресло назад, Летиция выпускает мою руку, я по-прежнему держусь за Жюстину, которая издает вопль, я крепче сжимаю ее пальцы, звучат несколько оглушительных выстрелов, остро пахнет дымом, вопли Летиции, я продолжаю пятиться, не выпуская руку Жюстины. Окно, я натыкаюсь на стекло, дым сгущается, совсем рядом с нами происходит беспорядочная борьба, Жюстина спотыкается, я, напрягшись изо всех сил, поднимаю ее кистью одной руки, Летиция продолжает вопить, теперь вперед, взять разбег, а потом снова задний ход, скорее!
   От удара стекло разбивается с громким треском, похожим на пушечный залп, холодный воздух, горячий воздух, я улетаю! Все кружится, я опрокидываюсь, слышу, как надо мной кричит Жюстина, я зависла в пустоте, кресло, где мое кресло? Я лечу, приземление в снегу, сверху на меня падает чье-то тело, острая боль в раненой руке, моя щека, чувствую, что раны открываются, вкус крови, запах огня, наверху горит, крики, глухой удар, запах горелой плоти, крики Летиции, резкие, совсем близко, потом тишина, тяжелое дыхание, треск пламени. Наконец, включается пожарная сирена.
   — Мои волосы, мои волосы, — стонет Летиция.
   Жюстина опирается на меня, чтобы подняться, а я не могу закричать. Я слышу, как она шарит в снегу.
   — Летиция? — зовет она надтреснутым, еле слышным голосом.
   — Мои красивые волосы…
   Снег валит. Ледяные хлопья колючие, как занозы. Какой-то странный шум. «Клак-клак-клак». До меня доходит, что это я стучу зубами. В доме беготня во все стороны, до нас доносятся приглушенные, но ясно различимые слова: «Огнетушитель сюда!», «Черт! В этом дыму ничего не видно!». Иветт многократно выкрикивает мое имя. Жюстина пытается ответить, но ее «Мы тут!» звучит не громче, чем мышиный писк. Мне страшно холодно. Такое впечатление, что я потерпела кораблекрушение в Арктике, а на борту корабля, до которого я не могу добраться, по радио передают какой-то спектакль.
   — Все в порядке, ситуация под контролем.
   Узнаю Мерканти.
   — Шеф, шеф, тут в коридоре один из идиотов.
   Морель.
   — Де Кинсей! Де Кинсей! Вы меня слышите? Что случилось?
   А это уже Лорье.
   — Б-б-бом-ба, — удается выговорить Леонару.
   — Кто-нибудь ранен? Кто бросил бомбу?
   — Ш-ш-лем…
   — Он скапустился! — констатирует Морель.
   Жюстина по-прежнему старается крикнуть, но безрезультатно. Летиция повторяет: «Мои волосы». Я прижимаю к себе руку в ожидании, пока нас найдут, горячая и липкая кровь течет между пальцев, рот тоже полон крови, это отвратительно, я сплевываю, я захватываю ртом холодный снег, пальцы у меня разжимаются, холод обжигает щеки.
   — Шеф, посмотрите! — кричит Морель. — Коробка с серой, она и взорвалась, наверное, самовозгорание, эти штуки крайне опасны, надо быть полным кретином, чтобы держать такое в кухне!
   — От взрыва вылетели стекла, отсюда и такой приток воздуха! — заключает Мерканти.
   Проходит пара секунд:
   — А, дьявол, они тут, внизу!
   — Кто? — интересуется Лорье и тут же кричит:
   — О, нет, это немыслимо! Быстро за ними! Мы идем! — кричит он нам.
   Никто не отвечает.
   — Дорогая, дорогая, где ты? — вдруг раздается громкий голос.
   Дядюшка! Наконец! Топот, толкотня, несколько мужчин, задыхаясь, бегут по снегу.
   — Пропустите меня! Жюстина, ты здесь? Все нормально?
   У меня останавливается сердце. Кровавые слезы.
   — А ты, Элиз, малышка моя, все в порядке? Что тут случилось? О, Боже мой, на вас смотреть страшно! А та девочка, займитесь ею, у нее вся голова облезла!
   — Подвиньтесь, месье, вы мешаете.
   Меня вытаскивают из сугроба, поднимают, одеяло, сильные руки несут меня в дом. В доме пусто, и внутри меня пустота, какие-то образы проплывают передо мной, как в замедленной съемке, дядя обнимает Жюстину, ненормальные, я ей жизнь спасла, твоей Жюстине. Приносят Летицию, у нее сгорели волосы, к счастью, глубокий снег, в который она упала, погасил огонь, это Леонар швырнул ее вниз, он пытался драться с человеком в шлеме, притаившимся в большом камине, но у него не хватило сил, он выбрался из комнаты, а тот, другой, удрал. Каким путем он удрал? Лорье трясет обалдевшего Леонара, а тому говорить еще труднее, чем обычно.
   — Куда он убежал? — вопит Лорье.
   — Послушайте, парень в шоке! — говорит ему мой дядя.
   — А к вам у меня еще будут вопросы! — огрызается Лорье, с трудом сдерживаясь. — Мерканти, усади господина в игровой, я сейчас приду.
   — Я не оставлю этих дам, — твердо отвечает дядя. — Во всяком случае, пока им не будет оказана необходимая помощь.
   — «Скорая» проехать не может, там дорогу завалило! — кричит Шнабель, и я слышу, как в его руке потрескивает радиотелефон.
   Лорье с молниеносной реакцией спрашивает у дяди:
   — Кстати, а вы как сюда поднялись?
   — Я договорился с вертолетом горно-спасательной службы, я давно дружу с летчиком.
   — Наш вертолет! — рычит Морель. — Шеф, он угнал вертолет!
   — Он должен был лететь за мальчиком, который поранил голову, и его надо было срочно доставить в Ниццу. Перелом черепа, — объясняет дядя, не теряя самообладания. — Ну… а как насчет того, чтобы заняться нашими ранеными?
   — По-моему, со мной все в порядке, — говорит Жюстина.
   — Элиз, а ты в норме?
   Отлично, дядюшка! А то, что я вся с ног до головы вымазана чем-то красным, так это клубничное варенье!
   — Вы отлично видите, что она ранена! — восклицает примчавшаяся Иветт.
   — А, Иветт!
   — Соболезную по поводу вашей крестницы, — заявляет Иветт, неизменно заботящаяся о приличиях, даже под прицельным огнем.
   — Спасибо. Больно говорить на эту тему, — вполголоса отвечает дядя, и я тут же вспоминаю его неизменное стремление скрывать собственные переживания. — Я рад вас видеть, — продолжает он. — Вы нисколько не изменились!
   — О вас этого не скажешь. Вы так похудели!
   — Я сидел на диете, надо было вернуть форму.
   Светские любезности, а я истекаю кровью, и всем наплевать, слава Богу, тут есть Юго и Мартина, они все сделают. Мартина говорит, что займется Летицией, ожоги у нее поверхностные, надо только смазать «Биафином». Она уводит ее в медицинский кабинет, шепча что-то утешительное. Летиция плачет: «Я лысая, это ужасно». Раздается громкий крик Франсины, и Иветт снова убегает. Юго убеждается, что у Леонара нет ничего серьезного, кроме небольших ушибов, полученных во время драки с нападавшим в маске.
   — Справимся подручными средствами, — заверяет он нас. — Элиз, я вас сейчас заново перевяжу.
   Давно пора! Он промокает мои раны чем-то, от чего ужасно щиплет, заставляет меня прополоскать рот чем-то еще, от чего щиплет еще больше, марля, пластыри, мумия на колесиках отреставрирована, и он оставляет меня, чтобы заняться Леонаром. Энергичный язык лижет мне руки, это Тентен, совершенно ошалевший от дыма и суматохи. Я треплю его по голове, он хочет залезть ко мне на колени, но где же я сижу? Это мягкое и кожаное — диван! Где же мое кресло? Тентен прыгает мне на живот, сворачивается клубочком, прижимается ко мне.
   — Ты подобрала Сонину собаку? — взволнованно спрашивает дядя.
   Смотри-ка, он помнит о моем существовании!
   — Пойду принесу вам воды. Надо попить после такого потрясения, — говорит он. — Жюстина, садись тут.
   Она устраивается рядом со мной. Тентен извивается, добиваясь ласки.
   — Ах, это собака? Я думала, это ваше старое одеяло. Мне так жаль, — добавляет она. — Я не думала, что…
   Как? Ты не прочитала в хрустальном шаре, заменяющем тебе мозг, что появится Вор и бросит в нас бомбу? А что он делал в кухне? Не мог же он прятаться там с утра, мадам Реймон увидела бы его. Если только Вор — это не мадам Реймон. У меня трещит голова. А если Лорье — дедушка Магали? А милая Франсина — травести, злоупотребляющая героином? Мой ум открыт для восприятия, валяйте.
   Дядя Фернан возвращается с двумя стаканами тепловатой воды. Я жадно пью. Он поглаживает меня по голове, как будто я — это Тентен, жалко, что я не могу повилять хвостом. Чувствую под рукой вельвет его брюк. Словно бы я опять увидела его, в вечных вельветовых штанах, в поплиновой рубашке летом, в свитере с высоким воротником зимой. А вместе с ним возвращается аромат детства, смеха и семьи.
   — Вы не можете тут оставаться, — говорит он, — это слишком опасно. Завтра же увезу вас в Ниццу. Три убийства! И одно — сегодня утром! А теперь еще и бомба!
   Кашель Жюстины надрывает душу. У меня больше нет ни блокнота, ни ручки. Ну и влипла же я!
   — Как там Леонар? — спрашивает дядя; судя по всему, энергии в нем — хоть отбавляй.
   Леонар издает «о-о».
   — Герой в отличной форме! — отвечает за него Юго. — Завтра будет как новенький!
   — Если бы Элиз не выбила окно, мы бы все погибли, — замечает Жюстина.
   Иногда я очень люблю Жюстину.
   — Элиз у нас из тех, что в огне не горят, в воде не тонут, — дядя расхваливает меня, не замечая двусмысленности своих слов.
   — Месье Андриоли, извините, что прерываю трогательные семейные излияния, но прошу вас последовать за мной, — перебивает его Лорье.
   — Пока, девочки! Будьте умницами!
   Тентен спрыгивает на пол и уходит с ним. Пока дверь не закрылась, я слышу голос дяди:
   — Кого будете первым допрашивать, меня или собаку?
   — Он очень беспокоится, — говорит мне Жюстина. — Когда он нервничает, он всегда дурачится.
   Знаю, спасибо. Звук приближающихся шагов.
   — Ле-ти…
   — С ней все в порядке. Она пошла прилечь, — говорит Мартина. — И тебе бы не помешало.
   Леонар что-то бормочет.
   — В гостиной настоящая паника, — продолжает Мартина. — Клара спряталась под столом, Эмили заперлась в туалете, Бернар жует свою книгу, а Кристиан залез с ногами на диван и прыгает. У меня нет сил заставить его спуститься.
   — Иду, — вздохнув, говорит Юго.
   — А Франсина уронила любимый чайник.
   — Вот это уже драма! — с этими словами Юго уходит в сопровождении Леонара и Мартины.
   Мы с Жюстиной снова остались одни. Жандармы носятся взад и вперед, бормоча что-то в свои рации. Эксперты-криминалисты словно обалдели от всего происходящего и начинают всерьез переругиваться. Все пропитано запахом дыма. Вместе с запахом снега это создает иллюзию романтического лесного костра. А я с успехом играю роль полена.
   — А вы знаете, что Дед Мороз — это на самом деле очень древний скандинавский демон? Именно поэтому он одет в красное, — вдруг сообщает Жюстина.
   Наверное, все дело в усталости, но на меня вдруг нападает дикий нервный смех. Я слышу собственное глупое гоготанье, а остановиться не могу, и чем настойчивее Жюстина спрашивает меня, все ли в порядке, тем больше я икаю. Дед Мороз! Тот, что по вызову приходит в камины, зажав в зубах нож! Коммунистический демон, Дед Мороз, приехавший из Сибири, ох! Живот болит…
   Камин. Камин! Огромный камин в кухне! Вот каким путем он ушел! Вор! Я хватаю Жюстину за руку и трясу ее, бумагу, ручку, живее!
   — Фернан! — пищит Жюстина неуверенным голосом.
   Потом, поскольку я продолжаю трясти ее, «Фернан!» звучит уже громче.
   — Что тут еще? — спрашивает Лорье, приоткрывая дверь
   — Пропустите меня, послушайте, — протестует дядя, прокладывая себе путь. — Я тут, все хорошо!
   — Нет, не совсем, по-моему, Элиз очень… хм… устала, — бормочет Жюстина.
   Я отпускаю ее руку, поднимаю свою и тщательно изображаю движение, будто пишу. Лорье мгновенно понимает и протягивает мне свои блокнот и ручку — ну, наконец!
   «Проход через камин».
   — Боже правый! — восклицает он. — Морель, возьмите двоих людей и пойдите проверьте камин. Пусть кто-нибудь поднимется на крышу!
   — На крышу? Но там жутко скользко, столько снега!
   — Плевать! Я хочу знать, можно ли пройти через камин в кухне и есть ли следы на снегу на крыше! Действуйте, быстро!
   — Ловко, Элиз, — хвалит меня дядя. — Ей всегда удавались головоломки, — добавляет он, подкрепляя мою легенду. — Она разгадывала все загадки в «Журнале Микки».
   Мне кажется, я слышу, как ржет Мерканти. После чего все мы остаемся сидеть, словно незнакомые друг с другом люди в приемной дантиста. Странная атмосфера осадного положения, царящая в ГЦОРВИ, судя по всему, уже начала действовать и на дядю. Все по очереди покашливают. Кто-то трещит пальцами. Мерканти скрипит башмаками. Жюстина напевает «Падает снег… », дядя насвистывает «Мадлон». Мерканти, сам того не осознавая, начинает ему подсвистывать. Несколько нот, потом такт, потом два. Потом подключается Лорье. И вернувшийся Морель видит двух слепых женщин, прижавшихся друг к дружке на диване, и трех мужчин, которые, вместо того чтобы поддерживать их, высвистывают каноном «и принеси нам винца… ».
   — Э-э… Простите, шеф…
   — А, Морель! Что-то вы быстро!
   — Шеф, Дюпюи упал с крыши.
   — Дерьмо!
   — Ну да, шеф, снег очень скользкий, и там его много…
   — Он ранен?
   — Нет, шеф, он приземлился в цистерну, полную ледяной воды.
   — Так все в порядке?
   — Нет, шеф, потому что мы его не сразу вытащили, так что он весь синий и стучит зубами, как будто у него во рту кастаньеты.
   — Скажите женщинам, чтобы дали ему выпить какой-нибудь отвар, уложили у огня под одеялом, ноги пусть сунет в таз с горячей водой, — приказывает Лорье.
   — Каким женщинам, шеф?
   — Старушкам, Морель. Черт возьми, вы же видите, что остальные недееспособны!
   Морель идет к выходу.
   — Стойте!
   Скрип каблуков.
   — На этой чертовой крыше следы были?
   — Да, шеф, возле трубы. Кто-то там недавно ходил, и следы вели к желобу, и вот как раз, когда Дюпюи нагнулся, чтобы получше их рассмотреть…
   — Ясно, хватит!
   Морель убегает.
   — Значит, моя племянница была права! — ликует дядюшка. — Именно оттуда этот тип и проник в дом, и оттуда он и смылся, убив бедную Вероник.
   — Вы знали Вероник Ганс?
   — У вас что, замедленная реакция? Да, разумеется, я знал Вероник Ганс. Как и все тут. Не оченьто симпатичная девушка. Она поругалась с Соней из-за Пайо.
   — Пайо? — повторяет Лорье.
   — Да, инструктор. Ему нравилась Соня, а Вероник это не нравилось. Ну, это с вашим делом никак не связано. Мы говорили о каминной трубе.
   Я почти что слышу, как скрипят зубы Лорье, когда он отвечает:
   — Точно.
   — Вот только, — задумчиво продолжает дядя, — он не мог пробраться через трубу этим утром, пока мадам Реймон готовила завтрак. Она бы его заметила. Значит, он должен был войти прежде, чем она принялась за работу. Когда она начинает?
   — Мерканти, в котором часу кухарка начинает работать с утра?
   — В семь тридцать, старшина.
   — И где же он прятался полтора часа? — спрашивает дядя.
   — Он мог затаиться на лестнице, там никто не ходит, — предполагает Мерканти.
   Или в комнате. В комнате Леонара, отправившегося на прогулку. В комнате Жюстины, которая не слышала, как вошла Вероник и украла ее портсигар. А, кстати, что за странная идея — своровать такую штуку! А кто-нибудь проверял, не унесла ли она чего еще? Я шевелю пальцами, Лорье снова дает мне блокнот. Пишу свой вопрос.
   — «Вы проверили, не украла ли Вероник Ганс у Жюстины что-то, кроме портсигара?», — вслух читает дядя. — Какой портсигар? Ты же не куришь?
   — Я больше не курю, — поправляет его Жюстина.
   — Портсигар, который вы ей подарили, — отвечает Лорье одновременно с ней.