Обер Брижит. Снежная смерть

   Свихнувшаяся медсестра, отправляющая своих подопечных на тот свет.
   — В роли Кристиана, жертвы нормализующего тоталитаризма: Кристиан. Проведший всю свою жизнь в приютах, потому что его мать была шлюхой и наркоманкой. Печальный жизненный опыт вдохновил его на создание романа, который нормально мыслящие отвергли. Тогда Кристиан занялся решением проблемы реального женского искупления и добился определенных успехов. И наконец, — продолжает он, — в роли Мерканти — великий артист, я назову его ди-джей КаО, наш акустик. Этот профессионал в области электронной и конкретной музыки, опередивший свое время, не получил заслуженного им признания от тупой публики. Неустанно продолжая свои изыскания, он ведет работу над частотами и звуками, издаваемыми при деформации тел, в частности, детских.
   Деформация тел. Меня тошнит.
   Кристиан изображает барабанную дробь, все аплодируют.
   Опасные психопаты, не удовлетворившие свои «артистические» амбиции. Объединившиеся вокруг журнала по искусству, якобы ниспровергающего авторитеты. Идеи которого они используют, чтобы насытить свои извращенные инстинкты.
   И мы, сами того не зная, присутствовали при представлении их великого произведения: «Элиз и Снежная смерть».
   Произведения, которому еще не хватает концовки.
   И нет сомнения, что о хэппи-энде и речи быть не может.
   А Ян? Он кто такой? И каким образом Мерканти и Дюпюи смогли внедриться в жандармскую бригаду? Я с удивлением констатирую, что блокнот и ручка все еще лежат у меня на коленях. Мои пальцы так дрожат, что на какое-то мгновение мне становится страшно: вдруг я не смогу писать.
   — Эге, теперь хочет высказаться наша любимая Элиз! Посмотрим… «Ян?» И дальше: «КатеМерканти и Дюпюи жандармы?», — читает Ян. — Нам тут надо кое-что уладить, а Мерканти вам пока расскажет.
   Тихий разговор. Я слышу, как передвигают предметы, хлопают дверями. Мерканти подходит совсем близко. Запах клубничной жвачки.
   — Лапочка моя, — шепчет он, не замечая моего отвращения, — я самый настоящий Мерканти! На свете полно священников-педофилов, так почему же жандарму не быть убийцей? Главное — остаться внешне чистеньким. Что касается настоящего бригадира Дюпюи, он покоится на дне пропасти, и в довольно плачевном состоянии, ха-ха-ха! Благодаря Леонару, сумевшему проникнуть в компьютер казармы, мы узнали, что он должен присоединиться ко всей честной компании, куда, замечу в скобках, мне, по просьбе нашей милой Франсины, недавно удалось получить назначение благодаря подложному приказу о переводе. Жежен сделал вид, что попал в аварию на горной дороге. Его будущий двойник остановился, чтобы оказать помощь. Я выскочил из-за кучи камней, держа его на прицеле. Мы вырезали ему красивую улыбку, которая никогда не сойдет с его лица.
   Я слушаю с омерзением, а сама пытаюсь понять — кто это только что вошел, хромая, и теперь дышит совсем рядом со мной. Жюстина? Нет, я уверена, что это мужчина.
   — Франсина, можешь передать мне новую тетрадку? — спрашивает Ян.
   Мне на колени кладут тетрадь.
   — Не будем лишать себя советов профессионала! — усмехается он.
   Я размахиваю ручкой, как церковный служка колокольчиком. Все то »се неизменное желание выиграть время.
   «Вор: вся группа по очереди переодевалась в его костюм?»
   — Нет. Подумайте немножко! — велит мне Франсина.
   Если эту одежду носили все по очереди, Магали ни за что не смогла бы узнать кого-то конкретного. Следовательно, эту роль почти все время играл кто-то один. И, следовательно, это не может быть кто-то из обитателей Центра, иначе Магали назвала бы его имя, значит, это кто-то извне, то есть, Дюпюи или Мерканти, потому что Магали никогда не видела их в Центре, она умерла до того, как они прибыли под видом жандармов. И, учитывая голос и рост Вора, я склоняюсь в пользу Мерканти.
   «Мерканти».
   — Угадали! Вы и впрямь очень талантливы.
   — Где Жюстина? — внезапно спрашивает мой дядя растерянным голосом.
   — Там, где ей и следует быть! — отвечает ему Ян безапелляционным тоном. — Ну, теперь за работу: как мы закончим?
   — Надо оставить, как задумано: Леонар убивает всех, — предлагает Кристиан.
   — Фу, — фыркает Мерканти, — это пошло! Что она там напридумывала, эта Б*А*?
   — Да ничего особенного. «Один из пациентов видит по телевизору убийцу… »
   — Да, нам уже пришлось попотеть с этим! — восклицает Летиция. — Надо было пропустить этот эпизод, он никому не нужен: девочка видит по телевизору человека и узнает его, но на самом деле не узнает, потому что на нем шлем! Браво, неожиданный поворот!
   — Кроме того, я чуть не задохнулся в этом шлеме! — ворчит Мерканти.
   — «Элиз обстреливают дротиками для дартса… », — дальше читает Ян.
   — Магали не хотела идти на террасу, чтобы посмотреть, как ты будешь толкать Элиз, мне пришлось ее на себе тащить! — кричит Мартина. — В первом эпизоде Элиз уже кололи иголкой, — продолжает она. — Это однообразно.
   — Ты не заметила, что авторы детективов всегда пишут одну и ту же книгу, пусть и по-разному? — парирует Летиция. — Вот они-то и есть настоящие психи! Невротики с навязчивыми идеями!
   От их беседы у меня мурашки по телу бегут. Потому что я, безусловно, их пленница, но еще и потому, что их бред не лишен известной логики. Это не сумасшедшие, это существа с совершенно извращенной психикой. А мы для них — объекты для эксперимента и развлечения. И, может быть, даже вызываем у них отвращение.
   Нет, они не безнравственны, им чуждо само понятие нравственности. Они не более безумны, чем вожди Третьего рейха. Своего рода последователи теории евгеники. Они удерживают нас в своей власти и радуются при мысли, что могут подвергнуть нас самой жестокой казни. Абсолютный кошмар. Оказаться связанными по рукам и ногам среди вооруженных садистов, мнящих себя непризнанными творцами.
   Снова ручка. Каждая истекающая секунда — это дополнительная секунда жизни, секунда передышки перед болью. Что бы такое спросить? Ах, да.
   «Элиз ест человеческое мясо?»
   — Ах, это! Чудесная идея нашей милой Франсины! — радостно отвечает мне Ян.
   — Что-то свеженькое, — подтверждает Франсина.
   — Еще был эпизод, когда под креслом Элиз взрывалась ракета фейерверка! — кричит Кристиан. — Это было бы так красиво!
   — Бред! — возражает Франсина. — Мы заменили это взрывом на кухне.
   — Бред! — отвечает ей Кристиан. — Бредовинахреновина…
   — Кристиан! — механически одергивает его Мартина.
   Спрашиваю себя: может, лучше бы у меня под задницей взорвалась ракета, чем оставаться здесь, во власти этих экспериментаторов, в роли подопытного животного. Думаю о Павлове, о его работах над животными и экспериментальными неврозами. Чудовищно. Рационально обоснованная пытка. А теперь в клетке я сама.
   — Почему Вор ее не трахнул? — опять спрашивает Кристиан.
   — Я собирался, но нам помешал Шнабель, — объясняет Мерканти, от чего у меня по телу пробегает дрожь.
   — Легавые приедут через два часа. Тянуть больше нельзя! — нервно бросает Ян.
   — Отпечатки пальцев Элиз на пистолете бедняги Дюпюи? — спрашивает Мартина.
   — Стерли, — отвечает Летиция.
   — Прекратите эту дурацкую игру! — внезапно приказывает мой дядя с вымученным оптимизмом приговоренного к смерти, пытающегося убедить себя, что все происходящее ему только снится.
   — Пойдите на улицу и посмотрите, игра это или нет! Мерканти, уведи его!
   Не обращая внимания на протесты дяди, который вдруг кажется мне совсем старичком, Мерканти выволакивает его из комнаты. Я пишу:
   «Где Иветт?»
   — В холодке, в цистерне! — хихикает Ян. — Да нет, успокойтесь, она с остальными, с ее головы еще и волосинки не упало, — говорит он мне, подчеркивая слово «еще».
   «Что вы с нами сделаете?»
   — Мы же вам сказали, все закончится очень красиво! Так же грандиозно, как было в Вако! Двадцать человек, погибших во время пожара в Центре, тогда как на самом деле Леонар убьет вас перед камерой незадолго до последней атаки штурмовой группы Национальной жандармерии, — с энтузиазмом объясняет мне Франсина. — Эксклюзивный материал для «ПсиГот'ик», для книги, для фильма, продажа живой записи всего случившегося. Вы отдаете себе отчет, что сейчас мы пишем страницу Истории? И к тому же захватывающую страницу!
   С улицы доносятся крики, ругань, я сжимаюсь в ожидании выстрела, дверь резко распахивается, на пол падает чье-то тело.
   — Этот сукин сын попытался удрать, пришлось ему вмазать, — говорит Мерканти, явно имея в виду моего дядю.
   — Ты, наверное, сильно ударил. Кровь так и льет, — замечает Кристиан.
   — У стариков кровь близко, — отвечает Мерканти. — К тому же она у них воняет. Не то что у малышни. Детская кровь — это вроде как ангел пописал.
   — Этому дурному Лорье только и надо, что всадить пулю дядюшке в башку, — продолжает Кристиан. — Элиз плачет, все такое… Мать твою, это будет сильно!
   Лорье! Я совершенно забыла о нем. Неужели он тоже входит в банду?
   — Не надо приносить правдоподобие в жертву рейтингу! — говорит в это время Летиция. — С чего вдруг Лорье будет убивать дядюшку Элиз?
   Кристиан обиженно бормочет: «Я ничего не знаю». Я неслышно вздыхаю. Психопаты обучаются писательскому искусству. Наши жизни подвешены на ниточке их сценария. Накладываясь на страх и злость, порыв ненависти создает горькую, невыносимую смесь, и мне кажется, что я сейчас взорвусь.
   — А почему не получается то, что мы придумали? — спрашивает Кристиан.
   — Мне все это кажется слащавым, — говорит Мерканти, — нет никаких неожиданностей. И от Элиз практически никакого толка. Это все же героиня!
   — Ну, так надо просто оставить эпизод, в котором она находит тела жандармов. Она догадывается, что виновник всего — Леонар, — предлагает Кристиан.
   — Почему? — перебивает его Мартина.
   — Я не знаю! Потому что он — дядин сын!
   — А откуда она это узнает? — настаивает Мартина своим медоточивым голосом.
   — Вот дерьмо! Оттуда, что она героиня, иначе для чего она нам нужна, а?! — протестует Кристиан.
   И еще секунд десять они напрягают свои мозговые извилины.
   Блокнот: «Я догадываюсь, потому что догадываюсь. Посмотрите мои записки. Дедукция».
   — Вот, она догадалась, потому что догадалась! — устало одобряет Ян. — Здорово, вы просто догадались?!
   — Но о чем же она догадалась, если догадываться не о чем? — надрывается Кристиан.
   — Она догадалась, какой именно догадки мы от нее ждали, — объясняет ему Франсина. — Наша милая Элиз действительно замечательный детектив.
   — Ладно, хорошо, — говорит Кристиан. — Она догадалась, после этого она вызвала легавых и…
   — Она — не — может — говорить! — скандирует Летиция.
   — Ах да, я забыл! Надо признаться, она не облегчает нам задачу, — бормочет он. — К тому же она не очень-то сексуальна. Почему мы не взяли Памелу Андерсон?
   — Хватит об этом! — отрезает Ян. — Так получилось, что через Франсину мы познакомились с дядей Элиз, а не с дядей Памелы Андерсон.
   — Такой милый человек, этот господин Андриоли, — мурлычет Франсина. «Кому еще налить чайку?»
   — У нас мало времени! — восклицает Ян, которого нервирует игривое настроение труппы убийц.
   — Есть идея, — говорит Мартина, — просто гениальная штуковина: оказывается, что убийца — сама Элиз!
   — Ах, вот как? — удивляется Кристиан. — И она убивает своим инвалидным креслом?
   — Нет, она заказывает убийства, она пользуется услугами профессионального киллера, чтобы пережить новые приключения и заработать приличные деньги.
   — А профессиональный киллер, это кто? — с интересом осведомляется Ян.
   — Леонар! Таким образом мы возвращаемся к исходной позиции.
   — Никто мне так и не сказал, каким образом Леонар мог убить всех этих людей! — бурчит Мерканти. — Я хочу сказать: он не настолько подвижен…
   — Люди с ограниченной подвижностью способны устранять ближних не хуже других! — в бешенстве парирует Летиция.
   — А вообще — дерьмовая твоя идея! — говорит Кристиан Мартине в это время.
   — Я тебе запрещаю!
   — А я говорю, что убийца — это Лорье! — настаивает он.
   — Да. Это прекрасно! Это ниспровергает все догмы! Закон против Порядка! — Франсина хлопает в ладоши в знак одобрения.
   — А Элиз пристрелит Лорье! — с энтузиазмом восклицает Ян.
   — А кто же пристрелит Элиз? Нельзя оставлять свидетелей! — с досадой возражает Франсина.
   — А если убийцей оказался дядюшка? — предлагает Мерканти.
   — Он слишком стар! — отвечает Летиция. — В Лорье больше сексуальности.
   — Нам нужен метод! — кричит Франсина. — Без метода нам не выпутаться! Слова влияют на форму, а форма определяет слова! Нам необходимо эстетическое кредо!
   Недолгое молчание. Такое впечатление, словно я слышу, как по всей комнате носятся их безумные мысли. Мозговой штурм — или шторм — в самом прямом смысле слова. А, кстати, если Франсина лечилась в психбольнице, то каким образом ей разрешили руководить оздоровительным центром? Я царапаю в блокноте: «Франсина была в психушке?»
   — Наша добрая Элиз интересуется психическим здоровьем милой Франсины! — объявляет Ян.
   Чья-то рука хватает меня за подбородок, поднимает мне голову, от этой руки пахнет дезинфицирующей жидкостью. Губы, холодные и влажные, как слизняки, касаются моей щеки. Я задыхаюсь от кисловатой отдушки жевательной резинки. Дрожь отвращения пробегает по коже.
   — Это длинная история. Франсине чуть было не пришлось испытать на себе опыт заключения, — шепчет он, прижимаясь губами к моему уху, но ее вовремя спасли…
   Я пытаюсь отстраниться, но он усиливает хватку и лижет меня кончиком языка; мне кажется, будто мне в ухо пытается заползти огромный червяк.
   — Это случилось в центре для детей-идиотов. Директор, настоящий блаженный, разволновался по поводу каких-то нарушений и хотел выдать ее властям. Но, прежде чем бедняга успел сделать это, с ним случилось несчастье. Передозировка. Знаешь, ангелочек, врачи очень часто оказываются наркоманами… Осознавая возложенную на нее миссию, Франсина-Тереза оставила свою должность и основала журнал. В каком-то роде она — наша Святая Мать, — добавляет он, проводя языком по моей щеке, моим глазам, моим судорожно сжатым губам.
   Запретив себе вздрагивать от его прикосновений, я царапаю в блокноте: «Мой дядя?»
   — О, тут ты никогда не догадаешься, моя конфетка! Жюстина познакомила его с Франсиной на каком-то вернисаже. Он искал кого-то, кто мог бы возглавить Центр. А у нее были все необходимые рекомендации. Видишь, как тесен мир, — иронизирует он, пытаясь втиснуть свой змеиный язык мне в рот.
   — А что, если, пока у нас не готов последний эпизод, мы сложим всех жандармов в фургон, чтобы с первого взгляда никто ничего не заметил? — вдруг предлагает Летиция. — Это будет забавно: приезжает полиция: «Ничего необычного, мой командир!», и вдруг кто-то открывает дверь фургона и — раз! Музей плотских фигур мадам Бью-Всё. Поэтично и эффектно!
   — Бью — что? — спрашивает Кристиан.
   Летиция с гордостью объясняет ему придуманную ею игру слов.
   — Да, небольшая постановочная работа не повредит, — соглашается Мартина, — это даст нам время для размышлений.
   Шум, хлопанье дверей, смех, восклицания.
   — До скорого, лапочка! — вставая, бросает мне Мерканти, и обещание, звучащее в его голосе, пронзает меня, словно скальпель, вонзающийся в беспомощную плоть.
   Дядя, лежащий у моих ног, дышит с трудом. Рядом со мной находится еще какой-то человек, до сих пор он не произнес ни слова, а теперь заговорил:
   — Я понял слишком поздно.
   Лорье!
   — Когда я увидел валяющийся на земле прожектор и Мартину с камерой Жан-Клода на плече, сам не знаю почему, я почувствовал неладное… А когда Шнабель передал мне МГНД, я окончательно понял, что мы в ловушке.
   «МГНД?»
   — Мобильная группа не доступна. Код, означающий, что радиопередача нарушена. Это значит, что он не смог ни с кем связаться. Кавалерия не подойдет, Элиз.
   В наступившей тишине я перевариваю информацию.
   — Я подумал, что не стоит возбуждать подозрений у того или тех, кто все это устроил. Я старался казаться спокойным. Когда я вышел, я увидел вас, всю в крови, с пистолетом в руке, своих убитых людей, у меня все в голове смешалось, я вернулся за помощью и напоролся на автомат Шнабеля, нацеленный прямехонько мне в грудь. «Хорошая машина, — сказала мне Летиция, — она делает такие славные дырки, я только что испробовала ее на Эрве Пайо». И тут все стало ясно. Происшествия, которые постоянно приводили меня в ГЦОРВИ. Ощущение, что мною манипулируют, что я окружен людьми, проговаривающими заученные тексты, что все совпадения чересчур прямолинейны… Жизнь не может быть настолько похожей на роман, с запрограммированными появлениями и авторскими ремарками.
   Да, у меня было то же самое ощущение. Но я не доверилась ему. А теперь все мы за это заплатим. Лорье продолжает говорить голосом, лишенным всякого выражения:
   — Всех остальных они заперли в подвале. На меня надели мои же наручники, сковали руки за спиной.
   «А Юго?»
   — Думаю, он мертв.
   Судя по его тону, он в этом уверен, но не хочет мне говорить. Как будто я могу испугаться еще больше!
   — Они показали мне экземпляр своего творчества, «ПсиГот'ик», журнала Тотального Искусства. Можно сказать, идеи Жюстины, но вывертов еще больше. Кстати, на первой странице был отчет об одной ее выставке. По словам Пайо, — продолжает он, внезапно меняя тему, — Вероник кого-то шантажировала. Именно поэтому она и пришла сюда утром. Сегодня утром! Боже мой! Можно подумать, это было сто лет назад! Пайо думал, что это как-то связано с ее пребыванием в психушке, куда ее пришлось поместить после приступа острого бреда.
   Это пресловутое пребывание в психиатрической клинике, где и познакомились основные действующие лица: Марион, Соня, Вероник, Ян. Три девушки мертвы. А Ян ненормальный, это очевидно. И конечно, там он был не в качестве врача, а в качестве пациента. Доктор Джекил и мистер Ян, двуликий соблазнитель. Шизофреник. Нет, по-моему, его, скорее, можно назвать паранойяльным психопатом: сверхоценка собственного «я», авторитарность, мания преследования и упертость… О'кей, Психоаналитик, все это чушь, и у меня нет времени анализировать их состояния!
   Но, все же, каким образом ему удалось манипулировать Лорье?
   «Ян болен?»
   — Я понятия не имел! Он рассказывал, что учился на воспитателя и часто стажировался в психиатрических клиниках. Он не говорил мне, что сам был пациентом! — с горечью отвечает он.
   Топот, возгласы, порывы холодного воздуха: они вернулись. Стадо вырвавшихся на свободу психопатов бегает по этому проклятому Центру, словно воплощая в себе мои детские страхи.
   — Смелее! — шепчет мне Лорье.
   Да, смелость мне потребуется.
   — Какие они оба миленькие! — взвизгивает Летиция.
   Подлая шлюшка.
   — Предложение Кристиана принято единогласно, — сообщает мне Ян, его длинные волосы, обманчиво пахнущие свежестью, елозят по моему лицу. — Убийцей окажется Лорье, вы убьете его, а потом погибнете на пожаре.
   Вести диалог. Заставить их потерять время. Мой блокнот.
   — «Опять пожар! Это уже было в первом томе», — громко читает Ян.
   — Она права, — замечает Мартина, — мы повторяемся. И потом, у Корнуэлл есть такая книга, «Сожжение».
   — А если она покончит с собой, увидев, что все убиты? Перед камерой, а на шее будет табличка: «Мир — всего лишь куча нечистот»? — предлагает Мерканти.
   — Какашки-какашки, кака-кака-говно! — вопит Кристиан.
   — Придумала! — восклицает Летиция. — Она захлебнется в снегу!
   — Она захлебнется в снегу? — повторяет Франсина. — Да, весьма романтично. А вокруг нее все эти тела, наполовину засыпанные снегом, с руками, воздетыми в мольбе о помощи, этакий альпийский «Титаник». Мне это нравится.
   Мой сон, в котором Магали захлебывалась снегом… Магали.
   «Магали?»
   — О, это все я, — говорит Мартина. — Все думали, что я разбираю шкафчик с медикаментами, а я вдруг заметила, что Юго пошел послушать матч. Тогда я сказала Магали, чтобы она быстренько поднялась к вам в комнату, что мы вам приготовим сюрприз. Она была так счастлива, что скоро увидит Иисуса благодаря волшебной веревке!
   — А Вероник? — спрашивает Лорье, и его голос дрожит от ненависти.
   — Надо же, наш красавчик старшина заговорил! — насмешливо говорит Франсина.
   — Вероник моя! — заявляет Кристиан. — Вот поэтому вы и нашли кусторез под моей кроватью. Правда, гениально? Орудие убийства у убийцы. Блин! Вот славная была девка! Я ее сперва здорово отымел, уж поверьте!
   — Марион Эннекен?
   — Тут мы все, — говорит Ян. — Эта мерзавка выкобенивалась, не так, как в больнице. Хорошо позабавились. Но она недолго продержалась. Не то что Соня.
   — А Соню — ты? — Лорье пытается придать твердость голосу.
   — Ну да! Не напрасно ты меня подозревал. Зря щенок в фуражке не доверился своему нюху!
   У меня в памяти вдруг всплывает разговор, но теперь в другом, зловещем свете. Грустный голос Сони, обращающейся к Яну: «Ты знаешь, что скоро случится что-то ужасное. — Да о чем ты? — О безумии, о разрушении, о зле, вот о чем. — Тебе что-то известно?» И дальше: «Ты знаешь, что если силы зла вырвались наружу, их ничто не остановит. Они уже в пути, Ян. Они уже нанесли удар, ведь так? — Но… — Нет, молчи. Ты еще не усвоил, что слова ничего не значат? — Это глупо. Соня, доверься мне! — Доверие — это непозволительная для меня роскошь. Пусти меня, я ухожу!».
   Соня знала! Она знала, что он сумасшедший! Она подозревала, что это он убил Марион, вот что она хотела сказать, но при этом слишком боялась!
   — Я пил всю ночь, чтобы утром меня нашли без чувств, — объясняет Ян специально для Лорье. — Но это не помешало мне красиво поработать. Знаешь, я думал о тебе, это меня подхлестывало.
   Слышу приглушенный всхлип. Конечно, это Лорье.
   — Смотрите, этот кретин плачет! — хихикает Кристиан.
   Они будут нас пытать. Пытать, поджаривать на медленном огне, вырезать свои грязные фантазии на нашей хрупкой плоти. Надо выиграть время!
   «Почему Соня не убежала?»
   — Она была готовенькая, — ржет Ян. — Наколотая по самое не могу. Я доставал ей все, чего она хотела, у нее уже не оставалось воли, к тому же она была больна. Она знала, что ей недолго осталось.
   — Врешь! — кричит Лорье.
   — Если о чем-то мне и незачем врать, то как раз об этом. Она не хотела умереть в хосписе, превратиться в кучу костей, вот из-за этого тоже она не убежала. Она знала, что это конец, и она любила меня. Так почему же не дать мне выступить в роли Милосердной Смерти?
   — Мразь! Ты пытал ее до смерти, в этом твое милосердие?
   — А знаешь сказку про скорпиона и лягушку? — спрашивает Ян.
   Смутное воспоминание о скорпионе, который клянется, что не ужалит лягушку, а потом убивает ее и извиняется, говоря что-то вроде: «Такая уж у меня натура, неужели ты думала, что она не возьмет свое?»
   — Ну, ладно.. , — начинает Мерканти, потрескивая своими гуттаперчевыми пальцами.
   Скорее!
   «Собака? Не узнала Яна?»
   — А! Прекрасный вопрос, Элиз! — восклицает Ян. — Он подтверждает, что мы имеем дело с профессионалом! Когда в тот вечер я пришел в дискотеку, я, ради такого случая, нарядился в комбинезон инструктора, в шлем и в перчатки «Вора». Пес не почуял мой запах. И, прежде чем я успел им заняться, эта сучка Соня вышвырнула его в окно. Поэтому он и бросился на Мерканти, переодетого Вором, на террасе. Он узнал силуэт «Вора».
   Еще один вопрос.
   «ПсиГот'иК?»
   — Это сокращение, от слов «Психопат», этого навязанного нам смешного названия, и «Готика», в смысле жанра романа ужасов XVIII века, — отвечает мне утонченная Франсина.
   Кажется, мой дядя приходит в себя, он двигается, поднимается, произносит несколько неразборчивых слов.
   — Заткнись, папаша! — прикрикивает Кристиан.
   Потом тишина. Наверное, он снова ударил его.
   Только бы сердце выдержало.
   — Ну, вернемся к нашим баранам, — говорит Мерканти.
   — Бе-е-е, бе-е-е…
   — Замолкни, Кристиан! — кричит Летиция.
   — Сама замолкни!
   — Время поджимает! — в очередной раз напоминает Ян. — Вопрос номер один: что делать со вспомогательными персонажами?
   — Уберем постепенно. Сперва займемся основными! — предлагает Мартина.
   — Идея насчет того, чтобы оставить экспертов так, как будто они снимают улики, с аппаратурой и все такое, остается в силе? — спрашивает Летиция.
   — Угу, это мило! — поддерживает Кристиан.
   — А остальные? — говорит Франсина.
   — Люблю дебилов, — говорит Мерканти. — Прямо как дети, умирают с глазами, полными упрека.
   Как я жалею, что это не тебе я разрядила пистолет в яйца!
   — Надо всех укокошить! — вопит Кристиан. — Укокошить как следует, и тогда мы это продадим на видео и получим кучу денег.
   — Деньги — это не единственная мотивация! — восклицает Франсина. — Мы стремимся достичь невиданного ранее уровня экспрессии!
   — Уж в этом, — усмехается Мерканти, — доверьтесь мне. Вы слышите? — вдруг спрашивает он.