Страница:
– Пустите…
– Зачем вы так? – тихо спросил Ник.
Растворенное в крови снадобье не позволяло ему испугаться или ужаснуться, но рассудком он понимал, что видит эпизод, который должен вызывать именно такую реакцию.
– Затем, что я таким способом питаюсь.
Конечности пожирателя душ привычным движением подхватили Ника – и он мгновенно очутился снаружи, на поросшем травой склоне.
– Я показал тебе это не для того, чтобы ты его пожалел. Представь себе связанного человека с раскаленным утюгом на голом животе… Пострадавший был виноват только в том, что не хотел отдавать деньги, которые справедливо считал своими, а Комар хотел любой ценой эти деньги получить. Что ж, вот он теперь и платит пресловутую любую цену… Эта картинка – еще не самое худшее из того, что я обнаружил в помойке его памяти. Если жертвы проклинали его, можно считать, что их проклятия попали в цель. Не бери в голову. Одно чудовище поедает другое, что может быть естественней? А ты – человек, твое место среди людей. Я продемонстрировал тебе это, чтобы ты не забывал, с кем имеешь дело, и не считал меня добрым.
На следующее утро Ник проснулся не на атласной перине под цветным витражом, а в палатке – или, скорее, в шатре – в спальном мешке. Рядом на складном столике ожидал его пробуждения завтрак.
Место было красивое, небольшая зеленая долина, со всех сторон окруженная скалами. Среди высокой травы попадались цветы на бледных опушенных стеблях, с чашечками, словно выточенными из хрусталя. Неподалеку находилось янтарно-желтое минеральное озеро. Вдали виднелись вершины, покрытые снегом и ледниками.
Короля Сорегдийских гор он больше не видел, только слышал знакомый голос. Палатка стояла возле скал – вероятно, там существо и пряталось, когда приходило его навестить. Из расселин доносились шорохи, порой в темноте что-то мелькало. Струящаяся черная жуть неопределенных размеров и очертаний, местами пестрая, напоминающая кошмарные живые заросли… Ник испытывал усиливающийся страх и, что еще хуже, чувство физического неприятия, отвращения. Он изо всех сил старался подавить это чувство, ему было отчаянно стыдно – ведь Король Сорегдийских гор так хорошо к нему относится, заботится о нем, и совсем недавно они общались как ни в чем не бывало… Но ничего не получалось.
– Так и должно быть. Действие снадобья ослабевает, и, сколько бы ты ни упражнялся в самовнушении, твои инстинкты бунтуют против соседства со мной, – Нику показалось, что он уловил вздох сожаления. – Если бы этого не наблюдалось, я бы решил, что с тобой что-то не в порядке.
Вода в янтарном озере оказалась чудесно теплой. Еще три-четыре дня он бездельничал, купался и загорал, не вспоминая больше о самоубийстве.
С пожирателем душ они разговаривали все реже и реже. Когда тот незримо находился рядом, Нику становилось не по себе, его снедала изматывающая тревога.
– Это нормальная реакция живого существа на мое присутствие, – констатировал Король Сорегдийских гор. – Тебе пора вернуться в Нойоссу.
– Но я ведь не хочу, чтобы у меня была на вас такая реакция! – Если раньше Нику просто хотелось остаться там, где хорошо, то теперь в нем проснулся протест, желание изменить несправедливый, как ему казалось, порядок вещей. – Биологически разные существа, если они обладают разумом, могут общаться, несмотря на различия. Этот психоз у меня пройдет.
– Да не в биологии тут дело, различия между нами на порядок серьезней. Советую получше усваивать то, чему вас учат на занятиях. Завтра утром перейдешь рубеж, сядешь на поезд и поедешь в Нойоссу. Твоего куратора предупредили, что ты в гостях, так что вопросов не будет.
– Они знают, что я здесь?
– Нет, они знают, что тебя пригласили в гости и что скоро ты вернешься. Куратору сказал об этом его начальник, узнавший от своего начальника, и так далее… Все улажено. И никому не рассказывай, где был и что видел. Это не запрет, а совет, тебе самому так будет проще. Если кто-нибудь спросит про браслет – ты купил его на улице с лотка, и у него застежка заедает, поэтому снять его трудно.
– Какой браслет?.. – переспросил сбитый с толку Ник.
– Вот этот.
Краем глаза он заметил движение на периферии – мелькнуло что-то темное, быстрое. Прикосновение прохладного металла к коже. Тихий щелчок. Посмотрев, Ник обнаружил у себя на левом запястье неширокий браслет, состоящий из прямоугольных звеньев с выгравированным узором, вроде как бронзовый.
Многие иллихейцы носят украшения, и большинство иммигрантов тоже следует здешней моде, так что вряд ли кто-нибудь удивится, увидев у него эту вещицу.
– Зачем он? Я раньше такое не носил…
– Пусть будет, – ответил Король Сорегдийских гор.
Ночью палатка вместе с Ником из затерянной в горах долины переселилась на склон Пятнистого отрога, в полукилометре от рубежа. Позавтракав, Ник отправился на станцию. Пожиратель душ не стал с ним прощаться, из-за этого он чувствовал горьковатый привкус обиды.
В кармане нашлись деньги на билет. Вообще-то, значительно больше, чем на билет, но от этого обида только усилилась, стала нестерпимо острой.
Сидя в дребезжащем вагоне, глядя на проплывающие за окном яркие пейзажи, Ник то размышлял о том, до чего одиноко это существо, то вспоминал, ощущая слабую тошноту, как оно выглядело, и как выглядел прикованный к скале Комар, то глотал слезы (выставили, сунув в карман пачку денег, даже не сказав «до свидания»). О чем он на обратном пути совсем не думал, так это о смерти.
– А, вернулся? – только и сказал куратор. – Ты занятия пропустил, посмотри материал по книжкам.
Через месяц в Нойоссу нагрянула инспекция. Среди иммигрантов ходили слухи, что столичная комиссия привезла какой-то особенный детектор лжи, называется Зерцало Истины, и обмануть эту крутую штуку невозможно. Всех по очереди вызывают и задают всякие вопросы, а некоторых после этого уводят в наручниках.
Когда дошла очередь до Ника, его колотило от напряжения – как, впрочем, и всех остальных. Мало ли какие там будут вопросы.
Вызывали по одному. Посередине комнаты стоял треножник с небольшим овальным зеркалом в золотой раме, напротив – один-единственный стул. Народу присутствовало довольно много: кураторы, столичные инспектора, полицейские офицеры в мундирах. А может, Нику только показалось, что их много, но общество было разношерстное.
Ему велели сесть на стул напротив зеркала. По обе стороны от него встали два здоровенных амбала – чуть что, сразу скрутят.
– Как тебя зовут?
– Ник Берсин, прежнее имя – Николай Берсенев.
– Ты убивал людей?
– Нет.
– Кого-нибудь ограбил?
– Нет.
– Занимался шантажом и вымогательством?
– Нет.
«Сейчас спросят, где я был, пока отсутствовал, и кто мне дал браслет…»
Он хотел на всякий случай оставить подарок в тумбочке, но не справился с застежкой. Снять его оказалось не «трудно», как говорил Король Сорегдийских гор, а попросту невозможно. Ник подозревал, что теперь до конца жизни от этого украшения не избавится.
– Ты подвергал людей пыткам?
– Нет.
– Воровал?
– Нет.
Зеркало полыхнуло голубовато-белым сиянием, словно сварочный аппарат. Ник рефлекторно зажмурился от вспышки.
– Говори правду! Что ты украл?
– Две картофелины. В Москве. Женщина рассыпала на улице картошку, я схватил две штуки и убежал. – Он ни на кого не смотрел, сгорая от унижения и стараясь не лязгать зубами.
– Что еще?
– Еще, когда мы жили лагерем в Подмосковье, таскали картошку с совхозного поля. Очень хотелось есть.
– Что ты украл кроме этой трижды несчастной картошки? – начиная выказывать признаки нетерпения, спросил дознаватель.
– Больше ничего.
На этот раз вспышки не последовало.
– Ты кого-нибудь изнасиловал?
– Нет!
– Животных мучил?
– Нет.
– Вот и молодец, – задав еще десятка полтора вопросов (Ник каждый раз отвечал «нет»), заключил инспектор. – Ладно, гуляй.
Ник находился в ступоре. Один из амбалов подхватил его под руку, поднял со стула и выпроводил в коридор – проворно и деловито, но без грубости.
– Следующий!
На другой день Ник спросил у куратора:
– Что мне будет за кражу?
– За какую кражу? – тот уставился с недоумением. – Что ты еще натворил?
– Я имею в виду, в чем я сознался перед детектором, – запинаясь, пояснил Ник. – Насчет картошки.
– Милостивые Пятеро, ерунда какая! – куратор небрежно махнул толстой рукой. – Иллихейский суд, учитывая обстоятельства, признал бы тебя виновным, но не подлежащим наказанию. А, вы же этого еще не проходили… У нас неимущие не воруют от голода, а бесплатно питаются в императорских благотворительных столовых. И не надо этих варварских словечек – «детектор»! Не засоряй язык. Зерцало Истины – это Зерцало Истины, ибо оно зрит истину.
Кое-кто из иммигрантов после дознания исчез, их забрали и увезли неизвестно куда, но все это были такие личности, без которых оставшиеся вздохнули свободней.
Ник запоздало вспомнил о том, что пожиратель душ обещал воспользоваться своими связями, чтобы в Нойоссу прислали инспекцию.
О своем знакомстве с Королем Сорегдийских гор он рассказал только Миури. Так получилось. Она сразу догадалась о том, что браслет у него не простой.
– Где ты взял эту вещь?
– Мне ее дали.
– Девушка?
– Нет.
Миури – тогда он еще не называл ее так, она была для него сестрой Миури – положила руку на его запястье, поверх браслета. Ник замер и не шевелился. Прикосновение теплой женской ладони сделало его как будто слегка пьяным.
– Это оберег редкой силы, причем персонально настроенный. Но не только оберег, еще и маяк – тот, кто. его изготовил, сможет тебя найти, когда пожелает, где бы ты ни был. Сними, пожалуйста, чтобы я смогла изучить его получше. Посмотрю и верну.
– Он не снимается.
– Совсем хорошо… От кого ты получил такой подарок?
Широко расставленные желтовато-серые глаза «бродячей кошки» смотрели, не мигая, с заинтересованным и непроницаемым выражением. В них и правда было что-то кошачье.
– От одного знакомого, – уклончиво ответил Ник, он не хотел ей врать. – А что значит – персонально настроенный?
– Браслет защищает только тебя, ни для кого другого от него проку не будет. Мера предосторожности, чтобы никто не захотел его отнять или украсть. Обереги, особенно такие мощные, очень ценятся, а для персональной настройки требуется большое мастерство. В этом куске металла буквально пульсирует живая энергия. Кто тебе все-таки его дал?
В конце концов Ник сказал ей.
– С Королем Сорегдийских гор лучше не связываться, – монахиня озабоченно нахмурилась. – И от его подарка стоит избавиться, иначе он тебя найдет, когда станет человеком.
– Я не против. Он же ничего плохого мне не сделал. И вообще, у него принципы. Он не каждого станет есть.
– Ник, от него надо держаться подальше. Ты здесь недавно и многого еще не знаешь. Действительно, как пожиратель душ он благороден и принципиален, и для всей Иллихеи великое счастье, что Сорегдийский хребет принадлежит ему, а не кому-то другому. Зато когда он оборачивается человеком… Представь себе субъекта, для которого человеческая жизнь – прежде всего развлечение. Он ведь смотрит на вещи не так, как мы. Например, вполне может убить, в драке или под горячую руку. С точки зрения пожирателя душ, если он просто убивает, а душу не трогает, это не особенно большой вред. Ну, и все остальное… Когда он лет десять назад устроил гулянку в Майлинане, это курорт на берегу Рассветного моря, люди строгих правил оттуда разбежались, не вытерпев такого соседства. Зато майлинанские куртизанки остались довольны – говорят, он ни одну не обделил своим вниманием и щедрым гонораром. Рассказывают еще, что в этом участвовали придворные дамы, специально примчавшиеся в Майлинан с соседних курортов, – она усмехнулась и покачала головой. – И что он также споил охотников, которые приехали туда, чтобы его убить. Но это еще ничего, были и по-настоящему шокирующие истории. Главное, что его отношение к жизни отличается от человеческого. Многое из того, что для нас серьезно, для него всего лишь забава, понимаешь?
Ник кивнул.
– Поэтом тебе не надо с ним встречаться. Ты в курсе, из какого материала изготовлено это украшение?
– Бронза, по-моему.
– Не только. Еще и преобразованная жизненная энергия тех, кого съел пожиратель душ. Энергия не появляется ниоткуда – слышал об этом?
Ник снова кивнул и уставился на свое окольцованное запястье, ощущая и неловкость, и легкую дурноту.
– Я же не знал… Тогда я лучше не буду его носить.
– Дай-ка, попробую снять.
Миури не удалось это сделать, и тогда они пошли в храм Лунноглазой. В полутемном зале монахиня велела Нику опуститься на колени перед алтарем с нефритовым изваянием сидящей кошки, закатать рукав и вытянуть вперед левую руку, а сама, тоже преклонив колени, начала протяжно и жалобно мяукать.
«Как будто просит, чтобы ее впустили домой с лестничной площадки или угостили килькой», – подумал Ник.
Его разбирал смех, хотя Миури строго-настрого предупредила, чтобы во время ее молитвы он не вздумал веселиться.
Потом смеяться расхотелось. Атмосфера храма, таинственная, но не пугающая (словно погруженная в волшебный полумрак комната с новогодней елкой в серебряном «дожде»), подчинила себе его настроение.
И тогда Ник почувствовал легкое прикосновение – как будто обнаженную руку задела боком пушистая кошка, хотя никакой кошки он не увидел. В тот же миг на каменных плитках звякнул упавший с запястья браслет, сам собой раскрывшийся.
Миури издала еще один вопль, ликующе-благодарный, и после этого умолкла.
– Чтобы Лунноглазая услышала, надо молиться на языке ее народа, – объяснила она, когда вышли из храма.
Браслет закопали в придорожной роще неподалеку от города Маронгу, чтобы случайно не попал ни в чьи руки. Ник то испытывал легкие угрызения совести из-за того, что так обошелся с подарком Короля Сорегдийских гор, то радовался, что избежал, как утверждала Миури, ненужных проблем, но, вообще-то, вспоминал о нем все реже.
Второе письмо доставил взмыленный мотоциклист, догнавший их в Рахлапе благодаря задержке около озера Нельшби.
На Раргийском вокзале было шумно, хотя народа в зале ожидания находилось не слишком много. В большом деревянном помещении голоса резонировали, словно в полости гигантского музыкального инструмента. На толстых, как бревна, темных балках под потолком пищали и возились трапаны, перепархивали с места на место, трепеща кожистыми крылышками. С полукруглого балкончика выкрикивал в рупор объявления вокзальный глашатай – седой, благообразный, красноносый, похожий на Деда Мороза. С дебаркадера доносились звуки поездов.
Ник и Миури устроились под одним из полотняных зонтиков, в изобилии расставленных по всему залу для защиты от помета летающих ящериц. Гонять отсюда трапанов нельзя, ведь они приносят путешественникам удачу.
– …В дороге будь осторожен, ни во что не ввязывайся, на провокации не поддавайся. Сохраняй чистоту помыслов и не пей сырую воду. Не забывай мыть руки перед едой. Если какие-нибудь проблемы, обращайся в имперскую полицию или, еще лучше, к «бродячим котам», но у тебя не должно возникнуть никаких проблем. Доедешь Параллельным экспрессом до Макишту, оттуда пригородным поездом до Лаша и остановишься в гостинице при Датском монастыре. Жди меня там. На территорию монастыря не ходи – с Мардарием нельзя, Лунноглазой Госпоже это не понравится. Снаружи, за оградой, есть гостиница, туда тебя пустят. Во дворец к Регине пойдем вместе.
– Хорошо, – выслушав наставления, сказал Ник.
– Если пойдешь гулять, перед этим внимательно изучи карту опасных мест. Чтобы не нарвался опять, как на озере Нельшби.
– В крайнем случае закричу по-кошачьи.
– Закричишь – и толку? – усмехнулась Миури. – Я ведь не просто орала благим матом, а прокричала заклинание, отгоняющее нечисть, на языке народа Лунноглазой. Так что смотри по сторонам и не лезь куда не следует.
– Хорошо, – повторил Ник.
– И не вздумай покупать пистолет. Конфискуют и оштрафуют. Разрешение на огнестрельное оружие переселенец из вашего мира может получить только через пять лет после полугражданства. Если хочешь, обзаведись охотничьим ножом, это можно. Ты хорошо владеешь ножом?
– Ну… – он чуть смущенно улыбнулся. – Нарезать колбасу или очинить карандаш – запросто.
– А драться на ножах?
– Нет. У нас ведь оружие под запретом. На ножах дерутся бандиты или десантники в армии.
– Я должна была подумать об этом раньше, – Миури посмотрела на него почти виновато. – Все повода не было… У нас этому учат в школах на уроках самообороны. Когда вокруг столько тварей, иначе нельзя. Ладно, в поезде с тобой ничего не случится.
– А ты умеешь? – спросил Ник с любопытством.
– Как большинство, на школьном уровне. Но я, как ты видел около озера Нельшби, владею другими способами самозащиты.
Он-то думал, что Миури должна драться, как каратистки в китайских фильмах.
– В озере была нечисть. А если нападут люди и их будет много?
– Тогда я трижды призову Лунноглазую и отдам свое бренное тело под ее покровительство. Кстати, с людьми тоже будь осторожен. Ни с кем не ссорься и держись в стороне от тех, кто внушает опасения. Если столкнешься, как в Мекете, с людьми шальной удачи, в драку не ввязывайся, постарайся сбежать.
– Если что, я на них заиньку Мардария натравлю. Против лома нет приема.
– И не вздумай! Во-первых, он порвет в клочья все, что движется, а не только тех, кого надо. Во-вторых, как ты его потом посадишь обратно?
– Да я пошутил…
– Не забывай, заиньку тебе дали не для самообороны, а чтобы ты отвез его в Макишту. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах ты не должен выпускать его из кулона. И не теряй головы, даже если столкнешься с чем-нибудь страшным.
– Я уже много с чем сталкивался и ни разу не шалел от страха настолько, чтобы совсем потерять голову. Доставлю Мардария из пункта А в пункт Б, никаких проблем не будет.
На полукруглом белом балкончике с резными балясинами появился глашатай; спугнув с перил трапана, поднял рупор и объявил о начале посадки на Параллельный экспресс.
ГЛАВА 5
– Зачем вы так? – тихо спросил Ник.
Растворенное в крови снадобье не позволяло ему испугаться или ужаснуться, но рассудком он понимал, что видит эпизод, который должен вызывать именно такую реакцию.
– Затем, что я таким способом питаюсь.
Конечности пожирателя душ привычным движением подхватили Ника – и он мгновенно очутился снаружи, на поросшем травой склоне.
– Я показал тебе это не для того, чтобы ты его пожалел. Представь себе связанного человека с раскаленным утюгом на голом животе… Пострадавший был виноват только в том, что не хотел отдавать деньги, которые справедливо считал своими, а Комар хотел любой ценой эти деньги получить. Что ж, вот он теперь и платит пресловутую любую цену… Эта картинка – еще не самое худшее из того, что я обнаружил в помойке его памяти. Если жертвы проклинали его, можно считать, что их проклятия попали в цель. Не бери в голову. Одно чудовище поедает другое, что может быть естественней? А ты – человек, твое место среди людей. Я продемонстрировал тебе это, чтобы ты не забывал, с кем имеешь дело, и не считал меня добрым.
На следующее утро Ник проснулся не на атласной перине под цветным витражом, а в палатке – или, скорее, в шатре – в спальном мешке. Рядом на складном столике ожидал его пробуждения завтрак.
Место было красивое, небольшая зеленая долина, со всех сторон окруженная скалами. Среди высокой травы попадались цветы на бледных опушенных стеблях, с чашечками, словно выточенными из хрусталя. Неподалеку находилось янтарно-желтое минеральное озеро. Вдали виднелись вершины, покрытые снегом и ледниками.
Короля Сорегдийских гор он больше не видел, только слышал знакомый голос. Палатка стояла возле скал – вероятно, там существо и пряталось, когда приходило его навестить. Из расселин доносились шорохи, порой в темноте что-то мелькало. Струящаяся черная жуть неопределенных размеров и очертаний, местами пестрая, напоминающая кошмарные живые заросли… Ник испытывал усиливающийся страх и, что еще хуже, чувство физического неприятия, отвращения. Он изо всех сил старался подавить это чувство, ему было отчаянно стыдно – ведь Король Сорегдийских гор так хорошо к нему относится, заботится о нем, и совсем недавно они общались как ни в чем не бывало… Но ничего не получалось.
– Так и должно быть. Действие снадобья ослабевает, и, сколько бы ты ни упражнялся в самовнушении, твои инстинкты бунтуют против соседства со мной, – Нику показалось, что он уловил вздох сожаления. – Если бы этого не наблюдалось, я бы решил, что с тобой что-то не в порядке.
Вода в янтарном озере оказалась чудесно теплой. Еще три-четыре дня он бездельничал, купался и загорал, не вспоминая больше о самоубийстве.
С пожирателем душ они разговаривали все реже и реже. Когда тот незримо находился рядом, Нику становилось не по себе, его снедала изматывающая тревога.
– Это нормальная реакция живого существа на мое присутствие, – констатировал Король Сорегдийских гор. – Тебе пора вернуться в Нойоссу.
– Но я ведь не хочу, чтобы у меня была на вас такая реакция! – Если раньше Нику просто хотелось остаться там, где хорошо, то теперь в нем проснулся протест, желание изменить несправедливый, как ему казалось, порядок вещей. – Биологически разные существа, если они обладают разумом, могут общаться, несмотря на различия. Этот психоз у меня пройдет.
– Да не в биологии тут дело, различия между нами на порядок серьезней. Советую получше усваивать то, чему вас учат на занятиях. Завтра утром перейдешь рубеж, сядешь на поезд и поедешь в Нойоссу. Твоего куратора предупредили, что ты в гостях, так что вопросов не будет.
– Они знают, что я здесь?
– Нет, они знают, что тебя пригласили в гости и что скоро ты вернешься. Куратору сказал об этом его начальник, узнавший от своего начальника, и так далее… Все улажено. И никому не рассказывай, где был и что видел. Это не запрет, а совет, тебе самому так будет проще. Если кто-нибудь спросит про браслет – ты купил его на улице с лотка, и у него застежка заедает, поэтому снять его трудно.
– Какой браслет?.. – переспросил сбитый с толку Ник.
– Вот этот.
Краем глаза он заметил движение на периферии – мелькнуло что-то темное, быстрое. Прикосновение прохладного металла к коже. Тихий щелчок. Посмотрев, Ник обнаружил у себя на левом запястье неширокий браслет, состоящий из прямоугольных звеньев с выгравированным узором, вроде как бронзовый.
Многие иллихейцы носят украшения, и большинство иммигрантов тоже следует здешней моде, так что вряд ли кто-нибудь удивится, увидев у него эту вещицу.
– Зачем он? Я раньше такое не носил…
– Пусть будет, – ответил Король Сорегдийских гор.
Ночью палатка вместе с Ником из затерянной в горах долины переселилась на склон Пятнистого отрога, в полукилометре от рубежа. Позавтракав, Ник отправился на станцию. Пожиратель душ не стал с ним прощаться, из-за этого он чувствовал горьковатый привкус обиды.
В кармане нашлись деньги на билет. Вообще-то, значительно больше, чем на билет, но от этого обида только усилилась, стала нестерпимо острой.
Сидя в дребезжащем вагоне, глядя на проплывающие за окном яркие пейзажи, Ник то размышлял о том, до чего одиноко это существо, то вспоминал, ощущая слабую тошноту, как оно выглядело, и как выглядел прикованный к скале Комар, то глотал слезы (выставили, сунув в карман пачку денег, даже не сказав «до свидания»). О чем он на обратном пути совсем не думал, так это о смерти.
– А, вернулся? – только и сказал куратор. – Ты занятия пропустил, посмотри материал по книжкам.
Через месяц в Нойоссу нагрянула инспекция. Среди иммигрантов ходили слухи, что столичная комиссия привезла какой-то особенный детектор лжи, называется Зерцало Истины, и обмануть эту крутую штуку невозможно. Всех по очереди вызывают и задают всякие вопросы, а некоторых после этого уводят в наручниках.
Когда дошла очередь до Ника, его колотило от напряжения – как, впрочем, и всех остальных. Мало ли какие там будут вопросы.
Вызывали по одному. Посередине комнаты стоял треножник с небольшим овальным зеркалом в золотой раме, напротив – один-единственный стул. Народу присутствовало довольно много: кураторы, столичные инспектора, полицейские офицеры в мундирах. А может, Нику только показалось, что их много, но общество было разношерстное.
Ему велели сесть на стул напротив зеркала. По обе стороны от него встали два здоровенных амбала – чуть что, сразу скрутят.
– Как тебя зовут?
– Ник Берсин, прежнее имя – Николай Берсенев.
– Ты убивал людей?
– Нет.
– Кого-нибудь ограбил?
– Нет.
– Занимался шантажом и вымогательством?
– Нет.
«Сейчас спросят, где я был, пока отсутствовал, и кто мне дал браслет…»
Он хотел на всякий случай оставить подарок в тумбочке, но не справился с застежкой. Снять его оказалось не «трудно», как говорил Король Сорегдийских гор, а попросту невозможно. Ник подозревал, что теперь до конца жизни от этого украшения не избавится.
– Ты подвергал людей пыткам?
– Нет.
– Воровал?
– Нет.
Зеркало полыхнуло голубовато-белым сиянием, словно сварочный аппарат. Ник рефлекторно зажмурился от вспышки.
– Говори правду! Что ты украл?
– Две картофелины. В Москве. Женщина рассыпала на улице картошку, я схватил две штуки и убежал. – Он ни на кого не смотрел, сгорая от унижения и стараясь не лязгать зубами.
– Что еще?
– Еще, когда мы жили лагерем в Подмосковье, таскали картошку с совхозного поля. Очень хотелось есть.
– Что ты украл кроме этой трижды несчастной картошки? – начиная выказывать признаки нетерпения, спросил дознаватель.
– Больше ничего.
На этот раз вспышки не последовало.
– Ты кого-нибудь изнасиловал?
– Нет!
– Животных мучил?
– Нет.
– Вот и молодец, – задав еще десятка полтора вопросов (Ник каждый раз отвечал «нет»), заключил инспектор. – Ладно, гуляй.
Ник находился в ступоре. Один из амбалов подхватил его под руку, поднял со стула и выпроводил в коридор – проворно и деловито, но без грубости.
– Следующий!
На другой день Ник спросил у куратора:
– Что мне будет за кражу?
– За какую кражу? – тот уставился с недоумением. – Что ты еще натворил?
– Я имею в виду, в чем я сознался перед детектором, – запинаясь, пояснил Ник. – Насчет картошки.
– Милостивые Пятеро, ерунда какая! – куратор небрежно махнул толстой рукой. – Иллихейский суд, учитывая обстоятельства, признал бы тебя виновным, но не подлежащим наказанию. А, вы же этого еще не проходили… У нас неимущие не воруют от голода, а бесплатно питаются в императорских благотворительных столовых. И не надо этих варварских словечек – «детектор»! Не засоряй язык. Зерцало Истины – это Зерцало Истины, ибо оно зрит истину.
Кое-кто из иммигрантов после дознания исчез, их забрали и увезли неизвестно куда, но все это были такие личности, без которых оставшиеся вздохнули свободней.
Ник запоздало вспомнил о том, что пожиратель душ обещал воспользоваться своими связями, чтобы в Нойоссу прислали инспекцию.
О своем знакомстве с Королем Сорегдийских гор он рассказал только Миури. Так получилось. Она сразу догадалась о том, что браслет у него не простой.
– Где ты взял эту вещь?
– Мне ее дали.
– Девушка?
– Нет.
Миури – тогда он еще не называл ее так, она была для него сестрой Миури – положила руку на его запястье, поверх браслета. Ник замер и не шевелился. Прикосновение теплой женской ладони сделало его как будто слегка пьяным.
– Это оберег редкой силы, причем персонально настроенный. Но не только оберег, еще и маяк – тот, кто. его изготовил, сможет тебя найти, когда пожелает, где бы ты ни был. Сними, пожалуйста, чтобы я смогла изучить его получше. Посмотрю и верну.
– Он не снимается.
– Совсем хорошо… От кого ты получил такой подарок?
Широко расставленные желтовато-серые глаза «бродячей кошки» смотрели, не мигая, с заинтересованным и непроницаемым выражением. В них и правда было что-то кошачье.
– От одного знакомого, – уклончиво ответил Ник, он не хотел ей врать. – А что значит – персонально настроенный?
– Браслет защищает только тебя, ни для кого другого от него проку не будет. Мера предосторожности, чтобы никто не захотел его отнять или украсть. Обереги, особенно такие мощные, очень ценятся, а для персональной настройки требуется большое мастерство. В этом куске металла буквально пульсирует живая энергия. Кто тебе все-таки его дал?
В конце концов Ник сказал ей.
– С Королем Сорегдийских гор лучше не связываться, – монахиня озабоченно нахмурилась. – И от его подарка стоит избавиться, иначе он тебя найдет, когда станет человеком.
– Я не против. Он же ничего плохого мне не сделал. И вообще, у него принципы. Он не каждого станет есть.
– Ник, от него надо держаться подальше. Ты здесь недавно и многого еще не знаешь. Действительно, как пожиратель душ он благороден и принципиален, и для всей Иллихеи великое счастье, что Сорегдийский хребет принадлежит ему, а не кому-то другому. Зато когда он оборачивается человеком… Представь себе субъекта, для которого человеческая жизнь – прежде всего развлечение. Он ведь смотрит на вещи не так, как мы. Например, вполне может убить, в драке или под горячую руку. С точки зрения пожирателя душ, если он просто убивает, а душу не трогает, это не особенно большой вред. Ну, и все остальное… Когда он лет десять назад устроил гулянку в Майлинане, это курорт на берегу Рассветного моря, люди строгих правил оттуда разбежались, не вытерпев такого соседства. Зато майлинанские куртизанки остались довольны – говорят, он ни одну не обделил своим вниманием и щедрым гонораром. Рассказывают еще, что в этом участвовали придворные дамы, специально примчавшиеся в Майлинан с соседних курортов, – она усмехнулась и покачала головой. – И что он также споил охотников, которые приехали туда, чтобы его убить. Но это еще ничего, были и по-настоящему шокирующие истории. Главное, что его отношение к жизни отличается от человеческого. Многое из того, что для нас серьезно, для него всего лишь забава, понимаешь?
Ник кивнул.
– Поэтом тебе не надо с ним встречаться. Ты в курсе, из какого материала изготовлено это украшение?
– Бронза, по-моему.
– Не только. Еще и преобразованная жизненная энергия тех, кого съел пожиратель душ. Энергия не появляется ниоткуда – слышал об этом?
Ник снова кивнул и уставился на свое окольцованное запястье, ощущая и неловкость, и легкую дурноту.
– Я же не знал… Тогда я лучше не буду его носить.
– Дай-ка, попробую снять.
Миури не удалось это сделать, и тогда они пошли в храм Лунноглазой. В полутемном зале монахиня велела Нику опуститься на колени перед алтарем с нефритовым изваянием сидящей кошки, закатать рукав и вытянуть вперед левую руку, а сама, тоже преклонив колени, начала протяжно и жалобно мяукать.
«Как будто просит, чтобы ее впустили домой с лестничной площадки или угостили килькой», – подумал Ник.
Его разбирал смех, хотя Миури строго-настрого предупредила, чтобы во время ее молитвы он не вздумал веселиться.
Потом смеяться расхотелось. Атмосфера храма, таинственная, но не пугающая (словно погруженная в волшебный полумрак комната с новогодней елкой в серебряном «дожде»), подчинила себе его настроение.
И тогда Ник почувствовал легкое прикосновение – как будто обнаженную руку задела боком пушистая кошка, хотя никакой кошки он не увидел. В тот же миг на каменных плитках звякнул упавший с запястья браслет, сам собой раскрывшийся.
Миури издала еще один вопль, ликующе-благодарный, и после этого умолкла.
– Чтобы Лунноглазая услышала, надо молиться на языке ее народа, – объяснила она, когда вышли из храма.
Браслет закопали в придорожной роще неподалеку от города Маронгу, чтобы случайно не попал ни в чьи руки. Ник то испытывал легкие угрызения совести из-за того, что так обошелся с подарком Короля Сорегдийских гор, то радовался, что избежал, как утверждала Миури, ненужных проблем, но, вообще-то, вспоминал о нем все реже.
Второе письмо доставил взмыленный мотоциклист, догнавший их в Рахлапе благодаря задержке около озера Нельшби.
– Она со своими угрозами добьется, что я наложу на нее проклятье, – совсем по-кошачьи фыркнула Миури, прочитав послание. – Какое-нибудь мелкое и неопасное, но досадное – вроде прыща на носу перед балом в честь вступления Эглеварта в новую должность.«Эта снова я!
Надеюсь заянька здоровый. Поцылуйте ево от меня в носик (шутка). Хачу сказать что есле с заенькой маим чево случица нехарошева, я вас за ето убью. Найду крутых парней которой вас убьют. Биригите заиньку, а то будут вам ниприятности.
Мы скора паедим в Макишту. И если вы заеньку сбери-жоте и превезете, я вам денег зачлочу.
В. цан Э.»
На Раргийском вокзале было шумно, хотя народа в зале ожидания находилось не слишком много. В большом деревянном помещении голоса резонировали, словно в полости гигантского музыкального инструмента. На толстых, как бревна, темных балках под потолком пищали и возились трапаны, перепархивали с места на место, трепеща кожистыми крылышками. С полукруглого балкончика выкрикивал в рупор объявления вокзальный глашатай – седой, благообразный, красноносый, похожий на Деда Мороза. С дебаркадера доносились звуки поездов.
Ник и Миури устроились под одним из полотняных зонтиков, в изобилии расставленных по всему залу для защиты от помета летающих ящериц. Гонять отсюда трапанов нельзя, ведь они приносят путешественникам удачу.
– …В дороге будь осторожен, ни во что не ввязывайся, на провокации не поддавайся. Сохраняй чистоту помыслов и не пей сырую воду. Не забывай мыть руки перед едой. Если какие-нибудь проблемы, обращайся в имперскую полицию или, еще лучше, к «бродячим котам», но у тебя не должно возникнуть никаких проблем. Доедешь Параллельным экспрессом до Макишту, оттуда пригородным поездом до Лаша и остановишься в гостинице при Датском монастыре. Жди меня там. На территорию монастыря не ходи – с Мардарием нельзя, Лунноглазой Госпоже это не понравится. Снаружи, за оградой, есть гостиница, туда тебя пустят. Во дворец к Регине пойдем вместе.
– Хорошо, – выслушав наставления, сказал Ник.
– Если пойдешь гулять, перед этим внимательно изучи карту опасных мест. Чтобы не нарвался опять, как на озере Нельшби.
– В крайнем случае закричу по-кошачьи.
– Закричишь – и толку? – усмехнулась Миури. – Я ведь не просто орала благим матом, а прокричала заклинание, отгоняющее нечисть, на языке народа Лунноглазой. Так что смотри по сторонам и не лезь куда не следует.
– Хорошо, – повторил Ник.
– И не вздумай покупать пистолет. Конфискуют и оштрафуют. Разрешение на огнестрельное оружие переселенец из вашего мира может получить только через пять лет после полугражданства. Если хочешь, обзаведись охотничьим ножом, это можно. Ты хорошо владеешь ножом?
– Ну… – он чуть смущенно улыбнулся. – Нарезать колбасу или очинить карандаш – запросто.
– А драться на ножах?
– Нет. У нас ведь оружие под запретом. На ножах дерутся бандиты или десантники в армии.
– Я должна была подумать об этом раньше, – Миури посмотрела на него почти виновато. – Все повода не было… У нас этому учат в школах на уроках самообороны. Когда вокруг столько тварей, иначе нельзя. Ладно, в поезде с тобой ничего не случится.
– А ты умеешь? – спросил Ник с любопытством.
– Как большинство, на школьном уровне. Но я, как ты видел около озера Нельшби, владею другими способами самозащиты.
Он-то думал, что Миури должна драться, как каратистки в китайских фильмах.
– В озере была нечисть. А если нападут люди и их будет много?
– Тогда я трижды призову Лунноглазую и отдам свое бренное тело под ее покровительство. Кстати, с людьми тоже будь осторожен. Ни с кем не ссорься и держись в стороне от тех, кто внушает опасения. Если столкнешься, как в Мекете, с людьми шальной удачи, в драку не ввязывайся, постарайся сбежать.
– Если что, я на них заиньку Мардария натравлю. Против лома нет приема.
– И не вздумай! Во-первых, он порвет в клочья все, что движется, а не только тех, кого надо. Во-вторых, как ты его потом посадишь обратно?
– Да я пошутил…
– Не забывай, заиньку тебе дали не для самообороны, а чтобы ты отвез его в Макишту. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах ты не должен выпускать его из кулона. И не теряй головы, даже если столкнешься с чем-нибудь страшным.
– Я уже много с чем сталкивался и ни разу не шалел от страха настолько, чтобы совсем потерять голову. Доставлю Мардария из пункта А в пункт Б, никаких проблем не будет.
На полукруглом белом балкончике с резными балясинами появился глашатай; спугнув с перил трапана, поднял рупор и объявил о начале посадки на Параллельный экспресс.
ГЛАВА 5
После озера Нельшби все пошло кувырком. Не заладилось, как говорили в Хасетане.
Вилен с Элизой приехали в Рахлап довольные и без гроша. Все растранжирили, сукины дети! Или, еще хуже, заначили, чтобы потом растранжирить. А когда Ксават стал ругать их за то, что обманули доверие, Элиза огрызнулась: это, мол, все равно деньги из нашей зарплаты, так о чем разговор?
Он, будучи в своем праве, на нее прикрикнул – не позволяй себе, срань собачья, и тогда случившийся рядом Келхар цан Севегуст влез с аристократическим апломбом: «Вы, сударь, разговариваете с этой юной дамой в непозволительных выражениях». Да еще перед этим, срань такая, прислушивался и брезгливо кривился, словно изволил скушать какую гадость.
«Такие речи не подобают человеку благородного звания».
Сам-то кто? Сам босяк, хоть и высокородный. Хорошо, конечно, что не пожиратель душ… Донат категорически заверил, что знает его уже около года, и Келхар именно тот, за кого себя выдает.
Но если он всякий раз будет встревать… И осадить нельзя: Донат же сказал, что он мастер рукопашного боя! Пусть пока хорохорится… Когда дойдет до схватки с Сорегдийской тварью, можно будет так подгадать – или, как опять же говорили в Хасетане, подгадить, – чтобы окаянный оборотень вначале его порешил, а уже потом самого оборотня порешить.
Ксават невесело и желчно усмехнулся. Скорей бы уж дошло… Страх разъедает душу, как ржа железо, невмоготу больше так жить.
«Время игры», как выразился Банхет четверть века назад. Пора покончить с этой издевательской игрой! Клетчаб Луджереф делил окружающих на людей шальной удачи и тупаков, а для Короля Сорегдийских гор все люди – тупаки, жратва, срань собачья. Как он смеялся, когда Клетчаб просил о пощаде… Вспоминая об этом, Ксават цан Ревернух испытывал и бешенство, и унижение, и спрятанный за двумя первыми чувствами ужас, от которого кишки леденеют.
– В Улонбре мы пойдем в театр, – сообщил Донат своим низким тягучим голосом. – Вам придется позаботиться о трех билетах. Или, пожалуй, о трех абонементах.
– Это еще зачем? – сразу насторожился Ксават. Размечтались – сходить в театр на халяву, за его счет!
Думают, на тупака напали.
– Там сейчас поет Энчарэл, дива из Раллаба. Король Сорегдийских гор – ее давний поклонник, я узнал об этом из верных источников, – объяснил Донат. – Скорее всего, это он оплатил гастроли. Вот мы с вами и пойдем… на охоту.
В Иллихее вагоны раза в два шире, чем на Земле: и коридоры просторней, и купе больше. Если тебе ехать несколько суток, оценишь разницу.
Четырехместное купе (исцарапанные панели темного дерева, бархатистая вишневая обивка – словно полость футляра для какого-нибудь ценного инструмента) Ник делил с двумя мужчинами и дамой.
Мужчины были братьями, то ли родными, то ли двоюродными. Старшему за тридцать, младшему около двадцати пяти. Энергичные, белобрысые, деловитые, оба в оранжевых костюмах и красных лакированных ботинках. У младшего золотой браслет, на цепочке болтается брелок – мумифицированная мелкая амфибия вроде тритона.
Они постоянно подначивали друг друга, спорили, повышая разболтанные резковатые голоса. Речь шла о ставках, шансах, чемпионах, выигрышах; много непонятных слов – видимо, букмекерский жаргон. Старший один раз упомянул Ганжебду, младший на него шикнул.
Ник слышал о Ганжебде – затерянном среди болот городе, где проводятся подпольные гладиаторские бои без правил. Гладиаторы дерутся насмерть, а в ганжебдийских болотах кишмя кишит нечисть, но имперские власти ничего не могут с этим поделать, только рекомендуют законопослушным гражданам туда не ездить.
Судя по всему, двое в оранжевых костюмах как раз туда и собирались. На Ника и на другую попутчицу они не обращали внимания; Ника это вполне устраивало, а даму задевало.
Та ехала в Улонбру, чтобы послушать Энчарэл, знаменитую оперную певицу. Она сообщила об этом, раз за разом пытаясь вклиниться в оживленный насмешливый диалог соседей и вызвать интерес к своей персоне. Это было все равно, что пинать туго накачанное автомобильное колесо в надежде оставить вмятину.
Дама также сказала, что она «немного высокородная» и «больше всего ценит культуру», но даже этим пронять оранжевых не удалось.
Нику раньше не доводилось общаться с такими женщинами. Увядающая, церемонная, изысканно одетая – словно мотылек, до которого невозможно дотронуться, не поломав хрупкие жесткие крылышки. Он не знал, как себя с ней вести, и отвечал на ее вопросы односложно, преодолевая замешательство, поэтому на него она тоже обиделась.
В Улонбре она выпорхнула из вагона, вокзальный носильщик выволок следом громоздкий чемодан в старом ковровом чехле.
Их осталось в купе трое. Ник смотрел в окно: перрон, толпа, кусок нарядного здания, раскрашенного в белый и ультрамариновый. Жемчужно-серое пасмурное небо. Все смотрел и смотрел, а поезд все стоял и стоял.
– Задерживают отправку, – заметил один из оранжевых. – С чего бы?
– Цепняки оцепили платформу и кого-то сцапают, – отозвался второй.
Словно скороговорку произнес.
– Где цепняки? Что-то не вижу…
– Их и не признаешь, они в штатском, – торжествуя, что оказался более осведомленным, пояснил младший, обладатель брелка-тритона. – Частная полиция Аванебихов. Я вон ту морду знаю – видишь, костюм цвета маренго? Дело нешуточное, если Параллельный задержали. Аванебихи здесь всем заправляют, улонбрийский гараоб тоже из их клана. Кого они, интересно, хотят взять – надеюсь, не нас?
– Чтоб у тебя язык узлом завязался, – пробурчал с досадой старший.
Попутчики не то чтобы всерьез испугались, но немного занервничали. Они ведь едут в Ганжебду и собираются сделать деньги на запрещенных гладиаторских играх, если Ник правильно уловил смысл их разговоров.
– Ага, сейчас пойдут по вагонам.
Ник смотрел в окно. Его это не касалось.
– Э, да их наш вагон интересует! Что-то вынюхали и всем скопом валят сюда…
Братья тоже прилипли к окну и теперь уже выглядели не на шутку встревоженными.
– Сядь, – прошипел младший. – И сделай законопослушное лицо, как у мальчика-иммигранта.
– Ты когда-нибудь прекратишь распоряжаться? – огрызнулся старший. – Твоя дохлятина на цепочке отведет любую беду, кто это говорил?
– Умница, выбрал время, чтобы оскорбить мой амулет!
«Надеюсь, им не придет в голову взять меня в заложники?» – запоздало забеспокоился Ник.
Вилен с Элизой приехали в Рахлап довольные и без гроша. Все растранжирили, сукины дети! Или, еще хуже, заначили, чтобы потом растранжирить. А когда Ксават стал ругать их за то, что обманули доверие, Элиза огрызнулась: это, мол, все равно деньги из нашей зарплаты, так о чем разговор?
Он, будучи в своем праве, на нее прикрикнул – не позволяй себе, срань собачья, и тогда случившийся рядом Келхар цан Севегуст влез с аристократическим апломбом: «Вы, сударь, разговариваете с этой юной дамой в непозволительных выражениях». Да еще перед этим, срань такая, прислушивался и брезгливо кривился, словно изволил скушать какую гадость.
«Такие речи не подобают человеку благородного звания».
Сам-то кто? Сам босяк, хоть и высокородный. Хорошо, конечно, что не пожиратель душ… Донат категорически заверил, что знает его уже около года, и Келхар именно тот, за кого себя выдает.
Но если он всякий раз будет встревать… И осадить нельзя: Донат же сказал, что он мастер рукопашного боя! Пусть пока хорохорится… Когда дойдет до схватки с Сорегдийской тварью, можно будет так подгадать – или, как опять же говорили в Хасетане, подгадить, – чтобы окаянный оборотень вначале его порешил, а уже потом самого оборотня порешить.
Ксават невесело и желчно усмехнулся. Скорей бы уж дошло… Страх разъедает душу, как ржа железо, невмоготу больше так жить.
«Время игры», как выразился Банхет четверть века назад. Пора покончить с этой издевательской игрой! Клетчаб Луджереф делил окружающих на людей шальной удачи и тупаков, а для Короля Сорегдийских гор все люди – тупаки, жратва, срань собачья. Как он смеялся, когда Клетчаб просил о пощаде… Вспоминая об этом, Ксават цан Ревернух испытывал и бешенство, и унижение, и спрятанный за двумя первыми чувствами ужас, от которого кишки леденеют.
– В Улонбре мы пойдем в театр, – сообщил Донат своим низким тягучим голосом. – Вам придется позаботиться о трех билетах. Или, пожалуй, о трех абонементах.
– Это еще зачем? – сразу насторожился Ксават. Размечтались – сходить в театр на халяву, за его счет!
Думают, на тупака напали.
– Там сейчас поет Энчарэл, дива из Раллаба. Король Сорегдийских гор – ее давний поклонник, я узнал об этом из верных источников, – объяснил Донат. – Скорее всего, это он оплатил гастроли. Вот мы с вами и пойдем… на охоту.
В Иллихее вагоны раза в два шире, чем на Земле: и коридоры просторней, и купе больше. Если тебе ехать несколько суток, оценишь разницу.
Четырехместное купе (исцарапанные панели темного дерева, бархатистая вишневая обивка – словно полость футляра для какого-нибудь ценного инструмента) Ник делил с двумя мужчинами и дамой.
Мужчины были братьями, то ли родными, то ли двоюродными. Старшему за тридцать, младшему около двадцати пяти. Энергичные, белобрысые, деловитые, оба в оранжевых костюмах и красных лакированных ботинках. У младшего золотой браслет, на цепочке болтается брелок – мумифицированная мелкая амфибия вроде тритона.
Они постоянно подначивали друг друга, спорили, повышая разболтанные резковатые голоса. Речь шла о ставках, шансах, чемпионах, выигрышах; много непонятных слов – видимо, букмекерский жаргон. Старший один раз упомянул Ганжебду, младший на него шикнул.
Ник слышал о Ганжебде – затерянном среди болот городе, где проводятся подпольные гладиаторские бои без правил. Гладиаторы дерутся насмерть, а в ганжебдийских болотах кишмя кишит нечисть, но имперские власти ничего не могут с этим поделать, только рекомендуют законопослушным гражданам туда не ездить.
Судя по всему, двое в оранжевых костюмах как раз туда и собирались. На Ника и на другую попутчицу они не обращали внимания; Ника это вполне устраивало, а даму задевало.
Та ехала в Улонбру, чтобы послушать Энчарэл, знаменитую оперную певицу. Она сообщила об этом, раз за разом пытаясь вклиниться в оживленный насмешливый диалог соседей и вызвать интерес к своей персоне. Это было все равно, что пинать туго накачанное автомобильное колесо в надежде оставить вмятину.
Дама также сказала, что она «немного высокородная» и «больше всего ценит культуру», но даже этим пронять оранжевых не удалось.
Нику раньше не доводилось общаться с такими женщинами. Увядающая, церемонная, изысканно одетая – словно мотылек, до которого невозможно дотронуться, не поломав хрупкие жесткие крылышки. Он не знал, как себя с ней вести, и отвечал на ее вопросы односложно, преодолевая замешательство, поэтому на него она тоже обиделась.
В Улонбре она выпорхнула из вагона, вокзальный носильщик выволок следом громоздкий чемодан в старом ковровом чехле.
Их осталось в купе трое. Ник смотрел в окно: перрон, толпа, кусок нарядного здания, раскрашенного в белый и ультрамариновый. Жемчужно-серое пасмурное небо. Все смотрел и смотрел, а поезд все стоял и стоял.
– Задерживают отправку, – заметил один из оранжевых. – С чего бы?
– Цепняки оцепили платформу и кого-то сцапают, – отозвался второй.
Словно скороговорку произнес.
– Где цепняки? Что-то не вижу…
– Их и не признаешь, они в штатском, – торжествуя, что оказался более осведомленным, пояснил младший, обладатель брелка-тритона. – Частная полиция Аванебихов. Я вон ту морду знаю – видишь, костюм цвета маренго? Дело нешуточное, если Параллельный задержали. Аванебихи здесь всем заправляют, улонбрийский гараоб тоже из их клана. Кого они, интересно, хотят взять – надеюсь, не нас?
– Чтоб у тебя язык узлом завязался, – пробурчал с досадой старший.
Попутчики не то чтобы всерьез испугались, но немного занервничали. Они ведь едут в Ганжебду и собираются сделать деньги на запрещенных гладиаторских играх, если Ник правильно уловил смысл их разговоров.
– Ага, сейчас пойдут по вагонам.
Ник смотрел в окно. Его это не касалось.
– Э, да их наш вагон интересует! Что-то вынюхали и всем скопом валят сюда…
Братья тоже прилипли к окну и теперь уже выглядели не на шутку встревоженными.
– Сядь, – прошипел младший. – И сделай законопослушное лицо, как у мальчика-иммигранта.
– Ты когда-нибудь прекратишь распоряжаться? – огрызнулся старший. – Твоя дохлятина на цепочке отведет любую беду, кто это говорил?
– Умница, выбрал время, чтобы оскорбить мой амулет!
«Надеюсь, им не придет в голову взять меня в заложники?» – запоздало забеспокоился Ник.