Орлов Антон. Пожиратель Душ

   Второй причиной, которая привела его в «Морской бык», была Марго, подружка немногословного и хронически нетрезвого охотника на оборотней Гаверчи. Королева Марго, как она иногда себя называла, хотя какая из нее королева, если она самая настоящая оторва? Вся твердая, как статуя, и грудь тоже твердая, а кожа гладкая, бронзового оттенка, но кое-где попорчена боевыми шрамами. Рубцы, оставленные когтями тварей! Их не сведешь запросто, как любые другие шрамы.
   На лицо она была некрасива, черты крупные, грубоватые, и в придачу макияж, как у портовой шлюхи. Волосы белые, обесцвеченные, у корней мышиного цвета, свисали до плеч тощими сосульками. Иногда Марго прятала это безобразие под роскошными париками, их у нее было Два: россыпь туго закрученных локонов цвета красного дерева и высокая иссиня-черная прическа, перевитая жемчужными нитями.
   Ее низкий, с хрипотцой, голос звучал волнующе, если на нее находило романтическое настроение, но обычно она разговаривала резко и развязно.
   Клетчаба от нее передергивало. Переспать с ней он хотел из принципа.
   Грудь ее всем нравилась – говорили, ни у одной шлюхи в Хасетане такой нет. А кроме того, переспать с Марго – это считалось за отчаянный поступок: вроде как тебе все нипочем, раз даже этой оторвы не побоялся.
   Гаверчи не интересовало, с кем путается его боевая подруга. Только однажды он вышел из себя и начал рвать и метать из-за той истории с ожерельем. Три человека знали, в чем дело, – сам Гаверчи, виновница скандала Марго и Клетчаб Луджереф, но у каждого из троих имелись свои причины, чтобы помалкивать.
   Этот Гаверчи, пока вконец не спился, промышлял охотой на Кибадийском побережье. Как известно, многие из больших и малых сверхъестественных тварей – оборотни, способные в урочное время превращаться в людей и животных. В своих владениях они много чего могут, а владения каждого соразмерны его могуществу: у кого – подполье заброшенной развалюхи, у кого – болото или рощица, а у кого целая пустыня, или горный хребет, или дремучий лес. Там они постоянно пребывают в своем истинном облике, причудливом и отпугивающем. Наихудшими среди них считаются пожиратели душ, поскольку встреча с ними чревата не только потерей жизни или рассудка, а полным исчезновением: была живая душа – и нет ее, ни в подлунном мире, ни в потустороннем. Одна из тех неприятных тем, которые никто не любит обсуждать.
   К счастью, все на свете сбалансировано и уравновешено, и всякого рода сверхъестественные чудища тоже уязвимы. Покидать-то свою территорию они могут, но для этого тварь должна обернуться смертным созданием, причем тогда она временно утрачивает свое могущество. И возможно это лишь в определенный период. До истечения срока тварь должна вернуться обратно – во всяком случае, это в ее интересах, иначе она превратится в нечто слабосильное и несуразное и будет добираться до своих владений долго, с неимоверным трудом (если вообще доберется, а не околеет по дороге).
   Иные благоразумные монстры этой возможностью не пользуются, сидят себе в своих прудах, оврагах и подвалах и носа оттуда не высовывают. Пусть-ка кто попробует их там достать! А других соблазняет перспектива погулять по миру, набраться свежих впечатлений, с кем-то переспать, с кем-то подраться, с кем-то просто поговорить… Даже если для этого надо на некоторое время стать обыкновенным человеком (а если человеком слабо, хотя бы собакой, крысой, птицей – это уж у кого как получится). Вот тут-то и поджидают их Гаверчи и его товарищи по профессии!
   Охотники выслеживают и уничтожают тварей, когда те отправляются путешествовать. Рискованное занятие, ведь если в пылу погони ты вторгнешься на территорию монстра, он сразу примет свой истинный облик, и тогда тебе несдобровать – из преследователя превратишься в добычу. Говорят, некоторые из этих созданий развлекаются тем, что охотятся на охотников, нарочно заманивая их в свои владения. Так что ремесло это требует и наблюдательности, и смекалки, и хладнокровия, и хорошей реакции.
   Гаверчи на рожон не лез и на крупную дичь не замахивался. Ага, конечно, порой находились желающие завалить Короля Сорегдийских гор или Хозяйку пустыни Кам – ну, и где они теперь? Разве что воспоминания остались. Древние монстры сожрали и тела их, и души.
   Не следует забывать о том, что существа эти, даже оборачиваясь людьми, обладают нечеловеческой силой и в драках опасны, да и в проницательности им не откажешь. Гаверчи был умный мужик, он об этом не забывал и выслеживал всякую мелочевку, которая гнездится по заколоченным сараям да по болотцам и перелескам – самое милое дело! Но почетный титул Истребителя пожирателей Душ он все ж таки получил – после того, как истребил кештахарского пожирателя. Случилось это еще в ту пору, когда он работал в одиночку, без Марго.
   По правде говоря, кештахарский пожиратель был из самых завалящих. Несколько столетий тому назад он наводил ужас на всю округу, а потом деградировал, опустился до безобразия. Безвылазно сидел в своем заброшенном колодце, и никакой поживы ему не было, потому что колодец тот нанесли на специальную карту, и все знали, что надо обходить его стороной.
   Однажды окаянного хозяина колодца потянуло к людям, и он потащился в Кештахар. То ли по человеческому общению соскучился, то ли рассчитывал кого-нибудь завлечь к себе в гости и всласть попировать – этого теперь уже никто не узнает. Не стоило ему на белый свет вылезать. Он даже обернуться толком не сумел: вроде бы человек, изможденный, кожа да кости, с мутными больными глазами, но кое-где вместо кожи – бледная, телесного цвета чешуя, и какие-то лишние мослы где не надо выпирают, и волосы больше похожи на чахлые белесые корешки, а походка деревянная, как у ходячей куклы. В общем, не монстр, а сплошное недоразумение.
   На свою беду, повстречал он Гаверчи. Тот выслеживал не его, а водяных собачек, которые завелись в озере Кешт и досаждали жителям окрестных деревень. За истребление этой напасти была назначена недурная премия, вот Гаверчи и приехал деньги зарабатывать.
   Дальше все было, как в охотничьей байке. Сидит он, значит, в засаде, ждет, когда побегут мимо озерные твари, прикинувшиеся собаками. Известно было, что всего их шестеро, и в своем истинном облике они выглядят как двухвостые рыбы с зубастыми рыльцами и бледными костистыми ручками, напоминающими младенческие, а когда обернутся – ни дать ни взять стая беспородных шавок.
   С помощью ворожбы и примет, составляющих профессиональную тайну охотников на оборотней, Гаверчи определил, когда эти бестии в очередной раз покинут озеро Кешт, зарядил ружья и засел в кустах, сбоку от зарастающей бурьяном тропы.
   Жанровая картинка, будто на савамской лаковой шкатулке: зеленый пейзаж на золотом фоне, пышно взбитые кучевые облака, край озера в обрамлении рыжей и ярко-зеленой осоки, среди усыпанного красными ягодами кустарника притаился охотник с темным сосредоточенным лицом, в высоких сапогах и богатом охотничьем костюме.
   Гаверчи занял позицию подальше от воды: он ведь не маг и не жрец, а простой охотник, и заступи он за незримую черту, ограничивающую владения озерных тварей – ему несдобровать. Те куда-то умчались всей стаей, а он дожидался, когда они побегут обратно, они часто бегали по этой тропе.
   Появление одинокого прохожего заставило Гаверчи мысленно выругаться: что за дурня сюда принесло, спугнет ведь собачек! Дурень выглядел истощенным и больным и пошатывался, как пьяный. А уж урод-то какой… Приглядевшись, охотник насторожился: нет, ребята, это вам не просто урод!
   – Эй, уважаемый, куда направляешься? – высунувшись из кустов, поинтересовался Гаверчи.
   Прохожий вздрогнул и в первый момент чуть не пустился наутек. Похоже, у него просто не хватило сил убежать, поэтому он остался на месте, опасливо повернул голову.
   «Шея, как у ощипанной курицы!» – подумал охотник.
   Осклабившись, странный тип прошамкал:
   – Здравствуй, мужик!.. Пойдем, мужик, в колодец! Кушать будем, много-много кушать… Живая душа, хорошо, пойдем кушать!
   И потянулся к «живой душе» трясущимися руками, которые лишь издали могли сойти за человеческие, не переставая бормотать:
   – Живая душа, тепленькая душа… Кушать-кушать-кушать…
   А Гаверчи, не будь дурак, как хрястнет его прикладом по темени – он и упал замертво.
   После контрольного выстрела в голову охотник вывернул карманы грязного отсыревшего пальто и обнаружил там дырявый кошелек с двумя потемневшими серебряными рикелями, жирную улитку, удостоверение на имя полноправного гражданина Ялзира Корцубуга, инженера из Министерства Дорог и Мостов, командированного в Кештахар.
   При виде документа Гаверчи прошиб холодный пот: это что же – человека убил?.. Что теперь будет, и что ему теперь делать?.. Но тут он разглядел, что документ сильно попорченный, размокший, чернила расплылись и выцвели, а дата выдачи – прошлый век. Инженера Корцубуга давно нет на свете, сожрал его окаянный хозяин колодца со всеми потрохами, амбициями, привязанностями, мечтами… Одно удостоверение осталось.
   – Вот же гнусная тварь! – посмотрев на свою жертву, в сердцах сплюнул Гаверчи.
   Потом развернул брезентовый мешок, затолкал туда убитого монстра, взвалил на спину и потащил к машине, оставленной за чередой лесистых пригорков.
   Кештахарский пожиратель душ давно не давал о себе знать, и о нем благополучно забыли, так что в тамошнем полицейском управлении все опешили, когда Гаверчи заявился с мешком, вывалил на пол труп и потребовал гарантированную законом государственную награду.
   Все, что ему причиталось, он получил – и почетный титул Истребителя, и премию, и поощрительное ежегодное пособие, хотя злые языки поговаривали, что дохляк из кештахарского колодца не стоил таких расходов.
   В Хасетане Гаверчи, как и многие из его коллег, вел дела со скупщиками краденого: сбывал им сокровища убитых тварей, которые по закону полагалось сдавать в имперскую казну. Государство платит охотнику пятнадцать процентов от стоимости выморочного имущества, а скупщики отстегивают больше.
   Клетчаб Луджереф тоже кое-что у Гаверчи прикупил: всякие замысловатые безделушки, чтобы морочить головы тупакам, и одну действительно ценную вещь – волшебное зеркало-перевертыш. С помощью такого зеркала можно украсть чужое лицо, а у того человека останется твое лицо. Незаменимое средство, если надобно скрыться и замести следы. Плохо только, что зеркала эти одноразовые – после использования разлетаются вдребезги. Клетчаб берег свое приобретение как зеницу ока. Бывало, что подворачивалась возможность продать вещицу за немалые деньги, и он размышлял, колебался, прикидывал, взвешивал, но каждый раз передумывал: а вдруг когда-нибудь самому пригодится? И однажды пригодилось.
   Помощница Гаверчи, некая Марго, была иммигранткой из сопредельного мира. Примечательно, при каких обстоятельствах ее оттуда вытащили.
   Вместе с компанией других таких же сорвиголов ее понесло в горы, а там непогода, метель, снежные завалы – их отрезало, и никаких шансов на спасение. Как раз в это время жрецы тех Пятерых, чьи имена известны лишь посвященным, ибо обладают необоримой магической силой, тех, кого называют Девятируким, Прародительницей, Ящероголовым, Лунноглазой и Безмолвным, собрались на конференцию в Храме Примирившихся Богов. Каким образом они заглядывают в сопредельные миры – сие неведомо даже таким пройдохам, как Клетчаб Луджереф. Главное, что кто-то из них туда заглянул – и увидел теплую (вернее, пока еще теплую) компанию на заснеженном склоне.
   Обычно иммигрантов берут большими партиями, а тут всего-то полтора десятка человек, зато ребята молодые, здоровые, отчаянные, и перетащить их к себе можно запросто, не напрягаясь. Это Луджереф понимал: почему не хапнуть, если само в руки идет? Жрецы призвали Пятерых, те вняли зову и, объединив усилия, открыли проход в сопредельный мир, так что полуобмороженных «альпинистов», как они себя называли, спасли. Случилось это лет за семь-восемь до той истории в Хасетане.
   Другой такой оторвы, как Марго, Иллихейская Империя еще не видела. В новом мире Марго понравилось: по ее словам, здесь она могла жить так, как ей всегда хотелось, а там, у себя, это было нельзя.
   Еще она говорила, что дома хорошо училась и вообще была «спортсменкой, комсомолкой, красавицей». Ну, спортсменкой – это понятно, что такое «комсомолка», Луджереф тоже потом узнал, а что касается «красавицы»… Брр, надо быть Гаверчи, чтобы на нее польститься!
   Вообще-то, у Гаверчи имелся свой резон: ему нередко приходилось выслеживать добычу в дикой местности, вдали °т цивилизации и от женщин, а взяв в помощницы Марго, он получил и напарника, и любовницу в одном лице. У себя в сопредельном мире она «сделала мастера спорта по дзюдо и брала призы на соревнованиях по биатлону» – то есть, говоря человеческим языком, без непонятных словечек и выкрутасов, была мастером боевых искусств. Гаверчи ее поднатаскал, и охотница из нее получилась что надо. Если б она не давала всем без разбору, ей цены бы не было.
   Луджереф поджидал ее на восточной веранде «Морского быка», потягивая жгучие и солоноватые «Слезы покинутой русалки». Крепкий смолисто-пряный букет, словно волшебный фильтр, делал окружающий мир более привлекательным и, что самое главное, делал выносимой наконец-то появившуюся Марго.
   На ней был облегающий костюм из черной замши с вышитыми золотыми драконами, усеянный также позолоченными заклепками в виде звездочек. Под расстегнутой курткой – ничего, кроме лифчика из сверкающей парчи, который едва вмещал роскошную грудь. Марго сама придумала этот наряд, поскольку считала, что именно так должна выглядеть охотница на оборотней: «как на картинке». Где она, интересно, видела такие картинки? Впрочем, в полевых условиях, когда они с Гаверчи мотались по болотам да по буеракам, она, конечно, одевалась иначе.
   Лицо словно вытесано топором, кожа обветренная, задубевшая. Сияющая золотистая пудра не столько скрадывала грубоватость черт, сколько придавала Марго порочно-разбитной вид. Такое же впечатление производил и парик (в этот раз на ней был красный, с россыпью локонов). Глаза обведены угольно-черными контурами, на губах ядовито-малиновая помада. Она была крупной девахой, но двигалась плавно, вкрадчиво, скользящей поступью (это у охотников профессиональное), а бедрами покачивала, как распоследняя портовая проститутка.
   Поглядев на нее, Клетчаб в душе содрогнулся и поскорее сделал большой глоток жгучих зеленоватых «слез». Он должен переспать с этой оторвой. Просто для того, чтобы потом всем рассказывать, что он ее трахнул, не испугался. Одного раза хватит, но ради этого раза он должен… должен… В общем, надо себя заставить.
   Он еще отхлебнул, допил до дна, поставил бокал мутного стекла на исцарапанный деревянный подлокотник (в «Морском быке» посуда дешевая, потому что бьют ее, не напасешься) и с улыбкой поднялся навстречу даме.
   Клетчаб умел изображать светского человека, даже мог при случае сойти за высокородного. Когда обыграл в пирамидки тех двух надутых тупаков, Мефанса цан Гишеварта и Ксавата цан Ревернуха, он косил под разорившегося аристократа. Перед Марго он тоже играл роль галантного кавалера: во-первых, чтобы побыстрей добиться поставленной цели, во-вторых, если ей чего-нибудь покажется не так, она может и затрещину отвесить, а рука у нее тяжелая, лучше не нарываться.
   Приходилось быть щедрым. Дать-то она даст, но перед этим надо потратиться на напитки и лакомства, какие подороже, – это Луджереф слышал от тех, кто уже имел с ней дело. Если светские манеры денег не стоят, то на деликатесы для этой оторвы хочешь не хочешь, а раскошеливайся! Клетчаба это насилие над его бумажником делало взвинченным и агрессивным. Суммируя в уме расходы (здешнее фирменное мороженое – 30 рикелей за порцию, тропические плоды айлюм – 62 рикеля за штуку, меньяхский сладкий бальзам – 917 рикелей за графин с маслянистой темной влагой… ишь ты, еще и засахаренные эсшафаны ей подавай!), он прикидывал, за чей счет покроет убытки.
   Сначала они сидели на восточной веранде, где мебель массивная и дорогая, но вся покорябанная, скрипучая от старости, и арочные проемы занавешены шторами в виде рыбацких сетей. Потом, когда розовато-серая мгла снаружи сменилась ночной темнотой, а из проемов потянуло сыростью, перешли в зал с камином, над которым висела громадная, с автомобильный капот, голова морского быка (она по сей день там висит).
   Зал большой, ярко освещенный, грязноватый, воздух так насыщен винными парами, что можно захмелеть от одного запаха, и народу – не протолкнешься.
   Скоро их стало трое. К ним за столик подсел некто Бан-Хет – тщедушный, робеющий, хорошо воспитанный молодой человек в коричневом старомодном костюме с вышитыми зонтиками и коротковатыми рукавами. Как понял Луджереф, кто-то уже успел познакомить его с Марго, и теперь этот доходяга надеялся на более короткое знакомство.
   Угощая загадочно улыбающуюся даму (истинная прорва, и как у нее в желудке столько всего помещается!), Клетчаб краем уха слушал болтовню своего конкурента. Тот приехал в Хасетан с поручением от одного высокородного богача-коллекционера из Венбы, чтобы купить для него «тафларибу» – изящные миниатюрные статуэтки из благородной кости или поделочного камня. Их вырезали древние кибадийцы, которые когда-то жили на побережье Рассветного моря, а потом были ассимилированы иллихейцами. По свету гуляет множество подделок, но Банхет утверждал, что он в этом разбирается, так как изучал искусствоведение в Раллабском университете, а сейчас работает консультантом по антиквариату. Здесь он в командировке за счет заказчика.
   Луджереф внутренне сделал стойку и ухмыльнулся: вот кто возместит ему расходы на Марго!
   Банхет был в натуре тупаком. Его близоруко прищуренные светло-карие глаза, безвольные черты гладко выбритого болезненного лица, прилизанные блондинистые волосы, книжная речь университетского всезнайки – все вызывало у Луджерефа презрение и приятное сознание собственного превосходства. Клетчаб обронил, что у него имеется несколько «тафларибу». Ученый размазня сразу клюнул и сказал, что хотел бы на них посмотреть.
   – Главное, смотри получше, – посоветовала Марго. – А то подсунут какую-нибудь херню.
   Она употребила слово, которое пришло в благословенный иллихейский из варварского языка иммигрантов.
   – Не беспокойтесь, я специалист, – застенчиво улыбнулся Банхет.
   Словно школяр, который, слегка смущаясь, рассказывает о своих хороших оценках, чтобы выклянчить рикель на конфеты. Тьфу… Клетчаб смачно и красиво сплюнул на пол и заказал еще портвейна. Сегодня вечером он просадил кучу денег и потому чувствовал себя широкой натурой, бесшабашным гулякой – в Хасетане таких уважают.
   Повезло, однако же, что подвернулся этот Банхет. Во-первых, пожива. Во-вторых, поглядев на них двоих и сравнив, Марго скорее сможет оценить достоинства Луджерефа. Хоть она и оторва, а ударить перед ней лицом в грязь не хотелось.
   – У вас такая опасная профессия… – восторженно глядя на нее, пролепетал Банхет. – Все эти существа, на которых вы охотитесь, они же могут убить человека…
   – Могут, – голос Марго звучал хрипловато, словно у нее в горле шуршал бархат. – А мы можем убить их. Твари непобедимы только на своей территории. Когда они отправляются гулять, мы их выслеживаем – и все, кончено время игры.
   – Дважды цветам не цвести.
   Ну, совсем не в тему ляпнул, но Марго неожиданно оживилась, улыбнулась, словно признала в нем старого друга, и спросила:
   – Неужели ты читал Гумилева?
   – Читал. В оригинале.
   И после этого Банхет залопотал не по-иллихейски – на языке сопредельного мира, которого Клетчаб Луджереф тогда еще не знал.
   Началось самое натуральное западло. Марго и набившийся в компанию тупак игнорировали Клетчаба. И его представительный вид, и дорогой костюм с якорями и крабами, и то положение, которое он занимал в воровском обществе Хасетана, и даже то, что он платит за выпивку и закуску – все это ровным счетом ничего не значило.
   «Опустили ниже плинтуса», – припомнилось дурацкое выражение, услышанное как-то раз все от той же Марго.
   Банхет – вылитый простофиля с журнальной карикатуры, и если оторва уйдет отсюда не с Клетчабом, а с ним, это будет по всем понятиям позор!
   Вокруг галдели, смеялись, флиртовали, ссорились. В густом, как суп, воздухе плавал ароматный цветной дым из расставленных по углам курильниц.
   Подошел пьяный Гаверчи, низенький, с невозмутимым Древесно-коричневым лицом и уныло свисающими усами. Ему было наплевать на то, что около его подружки увивается сразу двое ухажеров. Как он сам говорил: «Баба есть баба, что с нее взять? Главное, что Марго на охоте не подведет». Потоптавшись возле их столика, потащился в бар, где компания охотников глушила сиггу.
   Рогатая голова морского быка над камином недобро скалилась, в стеклянных глазах величиной с блюдца горели электрические лампочки. Клетчабу, через «не могу» дожевывавшему приторный эсшафан (раз уж он заплатил из своего кармана за этот окаянный деликатес, он съест не меньше, чем Марго и Банхет!), показалось, что правый глаз насмешливо подмигнул.
   Надо показать им, кто здесь самый крутой. Силком с Марго ничего не сделаешь, такая сама кого хочешь изнасилует… Остается одно – одержать моральную победу.
   Запив засахаренную гадость портвейном, Клетчаб заговорил вальяжно и пренебрежительно:
   – Банхет, вы, я вижу, большой знаток всякого антикварного дерьма, вас в ваших университетах всему научили… А знаете ли вы, как отличить подлинную кибадийскую вазу от тех, что делают хасетанские народные умельцы по двадцать пять рикелей за штуку?
   У этого ходячего недоразумения в костюме с зонтиками были припасены ответы на любые вопросы. Только ведь здесь главное не правильный ответ, главное – с какой интонацией ты говоришь, как смотришь на собеседника, сколько в тебе куража… Сразу видно, чего стоит хлипкий умник из Раллабского университета и кто такой Клетчаб Луджереф! В общем, для кого было «кончено время игры», так это для Банхета, а Луджерефу все-таки удалось утвердить свое пошатнувшееся превосходство.
   В конце концов Марго сказала:
   – Я готова. Еще чуть-чуть – и напьюсь, как Гаверчи. Клетчаб, спасибо за ужин. Проводишь даму куда-нибудь… типа в «Жемчужный грот»?
   Есть такое известное на весь Хасетан заведение на одной из приморских улочек, в невзрачном старом доме из белесого ракушечника. Там сдаются комнаты с кроватями – хоть на час, хоть на два, хоть на целые сутки.
   Великодушно оставив Банхету недоеденную дорогостоящую жрачку и полбутылки портвейна, Клетчаб ухмыльнулся голове морского быка, взирающей на людскую суету сквозь расплывчатые клубы зеленого и розового дыма, и повел завоеванную даму к двери.
   Дальнейшее… гм, дальнейшее было не так привлекательно, как триумфальный уход вместе с Марго из ресторана. После ночи в «Жемчужном гроте» Клетчаб чувствовал себя измотанным и выжатым. Едва они остались вдвоем в пропахшей мускусом полутемной комнатушке, эта оторва на него набросилась, как цепная сука на старый тапок. Вспоминая о том, как беспомощно он трепыхался в тисках ее объятий, Луджереф нервно ежился. Больше он к ней даже близко не подойдет, ни-ни, одного раза хватит.
   Зато теперь будет о чем рассказывать в приличной компании. Не правду, Безмолвный упаси, ни в коем случае не правду… а примерно то же самое, что рассказывают все остальные, кто переспал с Марго до Клетчаба.
   После полудня он взял несколько «тафларибу» и отправился к Банхету, остановившемуся в «Песочном пироге» – гостинице из самых дрянных и дешевых. Окно маленького номера выходило на улицу, где вплотную друг к дружке, без просветов, выстроились в ряд хрупкие с виду одноэтажные домики – покосившиеся, иные по самые окна погрузились в землю, зато с красочными витринами и вывесками (их уже лет десять, как снесли). По беленым стенам комнаты и по потолку вяло ползали длинные зеленые снулябии с трепещущими слюдяными крылышками в рыжих крапинках.
   У Банхета все это вызывало наивный идиотский восторг – и ветхие миниатюрные магазинчики, и бурлящая внизу, на мощенной булыжником улице, людская суета, и даже присутствие докучливых насекомых в номере.
   – Сколько во всем этом жизни, как это приятно и чудесно… Я хочу сказать, что у нас в Раллабе таких старинных южных улочек и таких снулябий нет, – объяснил он с извиняющейся улыбкой.
   – У вас там ничего стоящего нет.
   Ухмыльнувшись, Клетчаб сплюнул вниз с высоты третьего этажа. В толпу.
   – Ну, зачем вы так? – с упреком спросил Банхет. – Вдруг на кого-нибудь попадет… Я никогда так не делаю.
   Где уж этому ученому растяпе оценить эффектный плевок!
   – А теперь смотри и слушай сюда, – потянув засаленный шнурок, Луджереф опустил скрипучие, с облупившимся лаком, жалюзи и повернулся к столу. – Посмотри, что я тебе принес. Это стоит больших денег.
   Он высыпал на стол «тафларибу». Банхет брал фигурки одну за другой и подолгу рассматривал, его пальцы двигались мягко и осторожно. Тонкие бледные запястья, поросшие светлыми волосками, выглядывали из коротковатых рукавов, как у школяра, которому небогатые родители никак не соберутся купить новую форму.