– Вы никогда не были алкоголиком. Из гвардии вас выгнали за что-то другое. За убийство, наверное.
   – Ну-ну, продолжай в том же духе.
   – Что вам от меня нужно?
   – Твое общество, – он сменил насмешливый тон на дружеский. – Люблю путешествовать в компании, одиночеством я и так сыт по горло. Трудно тебе, что ли, вместе со мной покататься? Я ведь ничего больше не требую. За все плачу. Не вынуждаю тебя совершать никаких противозаконных деяний. Не пристаю с противоестественными домогательствами. Даже кофе варить на стоянках не заставляю, потому что я сам варю его лучше.
   – Ага, а тренировки?
   – Это не в счет. Это нужно тебе, а не мне.
   Ник хотел возразить, но промолчал. Если б не эти уроки, он бы вряд ли дожил в овраге до прихода спасателей.
   – От тебя требуется только одно: чтобы ты составил мне компанию на ближайшие полмесяца. Потом будешь свободен. Мне ведь совсем недолго осталось гулять.
   – Почему – недолго? – Он повернулся к Дэлги. – Что вы имеете в виду?
   – Мог бы уже и сообразить.
   – Вы… чем-то больны?
   – Можно и так сказать, – Дэлги усмехнулся. – Неизлечимое заболевание с периодически повторяющимися приступами.
   – Хорошо… – Ник осекся: «хорошо» в данной ситуации звучит неуместно. – Ладно, я согласен. Не убегу. Мы дальше куда?
   – В гостинице ты сказал, что моря никогда не видел. Вот к морю и поедем.
   Дважды Истребитель Донат Пеларчи получил от своего блудного ученика еще одно письмецо. Тот держал его в курсе, как обещал. Излишне говорить, что у Ксавата после такого известия настроение скисло и свернулось, будто молоко, в которое плеснули уксуса. Если не поняли: получается, что его совсем обосрали, а Доната обосрали только наполовину, и он, значит, больше тупак, чем Донат.
   «Встречу этого паскудного комсорга Вилена – получит нож под ребра, по воровским законам!»
   Он вовремя спохватился: зубы-то свои, не казенные, и ежели их в крошку, замаешься потом искусственные вставлять.
   – Ксават, идите сюда!
   Охотник звал его, приотворив дверь номера. Звал уже не в первый раз.
   Сейчас, срань собачья, начнет хвалиться: мол, меня мой помощник все-таки уважает, не то, что твой обормот!
   – Чего там? – осведомился Ревернух со сдержанным раздражением, прикидывая, как бы утереть ему нос.
   – Заходите, – нетерпеливо потребовал Донат и, когда Ксават переступил через порог, запер за ним дверь. – Келхар прислал фотоснимок.
   – Какой фотоснимок? – сверля охотника неприязненным взглядом, проворчал Ксават.
   – Келхару удалось его сфотографировать, – невозмутимо пояснил Пеларчи. – Хотите посмотреть?
   – Да… Да, конечно. Покажите!
   Это уже серьезно. Это вопрос жизни и смерти, так что гонор побоку.
   Охотник подал ему небольшую черно-белую фотокарточку.
   – Вот он. В центре, около машины.
   – Срань собачья… – только и смог вымолвить потрясенный Ксават, взглянув на изображение.
   Еще один городок, назывался он Раум, ощетинился заводскими трубами, как побитый жизнью дикобраз обломанными иголками. Впрочем, при остатках дневного света Ник видел только окраину.
   Перепутанные рельсовые пути напоминали лабиринт в детском журнале. Длинные пакгаузы под низко нахлобученными крышами. Бесхозная куча цемента, разгильдяйски высыпанного меж двух бетонных заборов – словно привет с покинутой родины. Чтобы не заехать в цемент, Дэлги пришлось свернуть в соседний проулок.
   Изредка попадались островки двухэтажных домиков с черепичными крышами и бельем на балконах, да еще пустыри, заросшие джунглями в миниатюре.
   На западе широкой полосой светился золотистый закат тревожного, бередящего душу оттенка. На востоке сплошным, без просветов, сводом громоздились лиловые кучевые облака.
   Ветер гонял тончайшую пыль, оседающую на чем попало.
   – Надо найти закрытое помещение для тренировки, а то цемента наглотаемся, – заметил Дэлги. – Та еще радость…
   И передразнил Ника, не сдержавшего разочарованной гримасы: он-то решил, что вечерняя тренировка отменяется, раз окружающая среда не располагает.
   Затормозили возле трактира. После ужина, оставив Ника за столом с чашкой кофе, Дэлги, посовещавшись с трактирщиком, отправился договариваться насчет помещения.
   Ник не спеша допивал кофе и разглядывал посетителей. Компания рабочих в испачканных цементом спецовках пьет пиво. Две девушки в клетчатых платьях (в каждой клетке – мелкая вышивка, от которой рябит в глазах) поглощают мороженое, косятся по сторонам и перешептываются. Возле сероватого от грязи окна уселся парень, смахивающий на злодея из банды нехороших мотоциклистов в голливудском фильме: черная клепаная кожа, шипастые браслеты-наручи, три пары ножей – на поясе, на бедрах из специальных карманов торчат рукоятки, и вдобавок к голенищам шнурованных сапог прилажены ножны. Узкое жесткое лицо, колючий взгляд.
   «Сумасшедший металлист» – определил про себя Ник. Вспомнились газетные истории о наркоманах, которые приходили в кафе или в магазин и вдруг начинали всех подряд убивать. Правда, случались эти леденящие истории на Земле, но разве то же самое не может произойти в Пластилиновой стране?
   «Сумасшедшего металлиста» окружало пустое пространство, никто к нему не подсаживался. Даже ввалившееся в трактир шумное веселое семейство – отец, мать и трое подростков – сперва двинулось в его сторону, к свободному столу, но, рассмотрев, кто там сидит, сменило курс и кое-как примостилось между Ником и девушками в клетку.
   Ник изнывал в ожидании Дэлги: ему казалось, что «металлист» нет-нет, да и поглядывает на него с недобрым интересом, и от этого было не по себе. Он даже вкуса кофе больше не чувствовал. Струсил.
   У него, конечно, тоже на поясе нож, плюс кулон с Абсолютным Оружием, но в этом парне с бледным костистым лицом наследственного психопата ощущалась сумасшедшая сила, готовая вырваться на свободу и все вокруг смести, а у Ника такой силы не было. Поединок проигран, не успев начаться.
   Почти против воли, будто загипнотизированный, он тоже начал украдкой посматривать на «металлиста». Тот отличался от окружающих не только зловещим прикидом, но еще и ультракороткой стрижкой, хотя обычно иллихейские мужчины носят длинные волосы, как европейцы в XVII–XVIII веке. Даже у работяг, пивших пиво за соседним столом, торчали позади туго заплетенные сальные косички, словно у персонажей «Острова сокровищ».
   Ник опять слегка повернул голову и наткнулся на взгляд «металлиста» – изучающий, пронизывающий. Это длилось всего секунду, потом их взгляды расцепились, и злодей в черной коже притворился, что смотрит на девушек.
   У Ника обреченно заныло в области солнечного сплетения. Выйти из трактира и дожидаться Дэлги снаружи?.. Ага, «металлист» тогда выйдет следом за ним…
   «И надо же, чтоб именно я этому психу больше всех не понравился!»
   Хлопнула дверь. Это вернулся Дэлги. Очень вовремя.
   – Идем, – весело позвал он, подойдя к столу. – Прогуляемся по Рауму, потом как обычно. Я настоящие хоромы нашел!
   Ник с облегчением улыбнулся. Уже встав, покосился на «металлиста»: тот ссутулился над кружкой пива, прикрыв лицо согнутым локтем. Плечи опущены, ни намека на угрозу. Инцидент исчерпан. Словно хищник отползает на брюхе, признав доминирующую роль более сильного хищника.
   – Ты что такой бледный и взбудораженный? – осведомился Дэлги, когда вышли наружу.
   – Ничего… Опять вспомнилось то, что было дома.
   Не признаваться же, что какой-то парень бандитского пошиба на него косо посмотрел, и он сразу перетрусил!
   Раум громоздился в сумерках округлыми кирпичными башнями и перекинутыми через улицы балконами-арками. Обрывки музыки – они жили сами по себе, независимо от людей – кружили среди старинных построек, словно стайки серебристых рыбешек среди рифов.
   – Центр совсем не похож на окраину.
   – А заводов тут недавно понастроили. Всего-то лет четыреста назад. Раньше Раум окружали запущенные сады и заброшенные виллы, и там, естественно, водилось невесть что – жутковатое было местечко. Потом здешних тварей извели, на это примерно полтора века ушло, и начали развивать промышленность.
   Дэлги говорил так, словно четыреста лет для него не срок, и он все это видел собственными глазами.
   «Хоромы» оказались недавно построенным, но пока пустующим складом на окраине. Длинный гулкий зал, потолок подпирают решетчатые фермы из сизого металла, вдоль стен, иллюстрируя Эвклидову геометрию, тянутся параллельные стеллажи, возле входа громоздится штабель деревянных ящиков из-под крепежа. Электричество уже провели, и пространства для тренировки вдоволь.
   Сторож, сдавший в аренду первый этаж вверенного ему помещения, отправился в трактир.
   – Ежели до меня отсюдова пойдете, потушите свет и дверь кирпичиком приприте, чтоб не открывалась, – велел он на прощание. – Тут вон окна шире двери, а решеток еще не поставили, кто хошь лезь, но дверь все равно должна быть закрыта, предписание такое.
   – Ага, припрем, – пообещал Дэлги.
   Обрадованный тем, что Ник, вместо обычного сдержанного нытья, проявляет энтузиазм, он на этот раз воздержался от насмешек.
   А Ник впервые пожалел о том, что эти уроки скоро закончатся. Пережитый в трактире страх – возможно, беспричинный, но в любом случае унизительный – заставил его взглянуть на происходящее под другим углом.
   Дэлги вбил себе в голову, что должен научить его драться, и нещадно мучает ради собственной прихоти – допустим, оно так… Но все равно у него есть шанс стать немного сильнее, чтобы не пугаться до дрожи в коленках каждого крутого парня, который посмотрит с угрозой в его сторону. Ради этого можно потерпеть. Он ведь и думать забыл о существовании шпаны. Болотная экзотика – совсем не то. Оборотни (по крайней мере, когда их нет рядом) по-прежнему представлялись ему скорее мифологическими существами, чем реальной проблемой, сказывалось советское атеистическое воспитание. Другое дело – всякие опасные типы вроде этого узколицего в черной коже, с его портативной коллекцией холодного оружия.
   Фехтование на ножах. Ник сбросил рубашку и встал в стойку, сжимая рукоять кинжала. Он все еще слегка прихрамывал, и остатки полученных в овраге ушибов и ссадин ныли (случись это на Земле, до сих пор сидел бы на больничном).
   – Оно даже хорошо, – безжалостно заметил Дэлги во время вчерашней тренировки. – Я хочу, чтобы ты научился драться невзирая на боль и неважное самочувствие.
   Вчера они, на лужайке под открытым небом, отрабатывали бой голыми руками. Фехтование после этого – едва ли не отдых: никаких ударов, бросков и болевых захватов, только символические уколы и царапины.
   – Я – уличный бандит, – определил Дэлги свое сегодняшнее амплуа. – Не сказать, что большой мастер, но опытный в поножовщине и готов кого угодно прирезать за пару рикелей на бутылку дрянного портвейна. Ну, защищайся!
   Они начали кружить по тускло освещенному залу. Дэлги не выходил из своей роли и то наступал, то отступал, но в конце концов прижал его к одной из ферм, упиравшихся в обшитый досками потолок. Ник получил несколько уколов.
   – Раны не смертельные, но ты истекаешь кровью, – сообщил «уличный бандит». – Ты должен поскорее со мной разделаться, иначе тебе конец.
   Ник атаковал, но довольно вяло, энтузиазм уже иссяк.
   В ответ противник полоснул его по обнаженной груди, слегка оцарапав кожу. Ник отшатнулся, и тогда лезвие прикоснулось к горлу – на секунду, ощущение скорее щекочущее, чем болезненное.
   – Все, прирезал! – угрюмо констатировал Дэлги. – Если бы ты двигался самую малость поживее, если бы не сдался, ты бы успел парировать.
   – Ну и что, – Ник пожал плечами. – В следующий раз…
   Удар в дверь, закрытую на засов. От второго удара закачалась лампа в проволочной оплетке, свисающая на толстом витом проводе.
   Сторож успел пропить вырученные за аренду деньги, пришел к выводу, что продешевил, и вернулся за доплатой? Зато для Ника передышка… Правда, недолгая: Дэлги в таких случаях не торговался и платил, сколько скажут, лишь бы не тратить время на словопрения.
   После третьего удара засов приказал долго жить, и дверь распахнулась. На пороге стоял не сторож, а «сумасшедший металлист».
   – Чему обязаны? – осведомился Дэлги.
   «Металлист» молча шагнул вперед. Вблизи Ник увидел, до чего тонкие у него губы – их почти нет, и как тщательно вылеплен длинный хрящеватый нос, некрасивый, но по-своему изящный, словно деталь уродливой скульптуры. Близко посаженные глаза походили на зрачки револьверных стволов.
   «Если у него пистолет, он нас убьет. Или Дэлги успеет его обезоружить?..»
   – Что у тебя тут за дело? – Дэлги задал вопрос миролюбивым тоном человека, настроенного добродушно и не желающего ссориться.
   Гость сделал еще один шаг. Губы сжаты в линию, лицевые мышцы напряжены, как перекрытия моста, по которому движутся груженые «КамАЗы». Это не мост, всего лишь человеческое лицо, но кажется, оно вот-вот пойдет трещинами от невыносимого напряжения и сокрушительной ненависти.
   – Парень, ты, по-моему, чуток не в себе, – Дэлги по-прежнему говорил приветливо. – Хлебнуть чего-нибудь не хочешь?
   – Нет, – словно скребком шоркнули по бетонной стене.
   Остановившись под лампой, голливудский злодей запустил два пальца в маленький нагрудный кармашек – такой маленький, что никакое оружие там не спрячешь. Он и вытащил оттуда не оружие, а миниатюрный бумажный кулек. С ненавидящей усмешкой развернул его и высыпал содержимое на деревянный ящик, поставленный на пару других таких же.
   Похоже на щепотку цветного сахара. Крохотные кристаллики – желтые, синие, розовые, оранжевые, зеленые, красные, фиолетовые – блестят и переливаются.
   Ник помертвел: он понял, откуда взялось это радужное крошево.
   – Я пришел туда через два часа после тебя, – хрипло сообщил «металлист», и было непонятно, улыбается он или просто скалит зубы. – Совсем чуть-чуть опоздал. В этой лавке я побывал в детстве, в пятилетнем возрасте, тогда и видел эти очки, а позже узнал, для чего они предназначены. Ты их уничтожил, зато я напал на след.
   – Уж извини, но я ни слова не понял из твоей ахинеи.
   Не будь Ник свидетелем убийства, решил бы, что Дэлги озадачен и искренне сочувствует собеседнику. Тот, впрочем, не попался на его уловку.
   – Все ты понял. Сегодня твой последний день, – это прозвучало бы напыщенно, если б не маниакальный блеск в глазах и не нож с длинным широким лезвием, который он движением почти неуловимым, едва шевельнув рукой, извлек из ножен на поясе.
   «Убийца-психопат. Или это родственник продавца, хочет отомстить? Все равно похож на помешанного…»
   Нику померещилось, что он чувствует исходящую от «металлиста» смертельную опасность поверхностью кожи, как холодный сквозняк.
   – А ты отойди в сторону, – взглянув на него, сказал «металлист» неожиданно спокойным и деловитым тоном, с легким оттенком презрения. – Сам не знаешь, с кем поехал…
   – Ник, отойди, – тоже посоветовал Дэлги. – Постарайся не попасть никому из нас под руку, но отсюда не смывайся. Даже если победит Келхар цан Севегуст – что практически невероятно – тебе ничего не угрожает. Ну, разве что он потребует, чтобы ты пошел вместе с ним в полицию и засвидетельствовал, как очевидец, что здесь произошло.
   – Сейчас посмотрим, что вероятно, а что нет, – узколицый Келхар снова безрадостно оскалил зубы. – Готов к дуэли?
   – Ты оригинал, – хмыкнул Дэлги. – Да будет тебе известно, таких, как я, не вызывают на дуэль. На таких, как я, нападают из засады.
   Брезгливая гримаса, исказившая и без того некрасивые черты Севегуста, выражала, надо полагать, его отношение к нападениям из засады. Вслух он не сказал ничего. Двинулся к Дэлги медленным скользящим шагом, выставив перед собой нож. Дэлги с кинжалом шагнул в сторону.
   Ник отступил подальше от них, как ему велели. Если бы он хоть что-нибудь во всем этом понимал!
   По длинным рядам пустых новеньких полок, по разделяющим их темноватым провалам, по открытым участкам крашенных масляной краской стен заметались тени. Лезвия вспыхивали в ущербном желтом свете складских ламп.
   – Недурно дерешься, – похвалил противника Дэлги. – Может, достаточно?
   – Достаточно будет, когда я твою голову в банке замариную! – пообещал Келхар и после этого проделал крайне сложный финт, да еще и в сверхбыстром темпе.
   Дэлги отразил атаку.
   – Ого! Где ты этому научился? – поинтересовался он дружелюбно, как будто они не дрались насмерть, а вежливо мерились силами, сравнивая мастерство.
   – В Севегодхе, в нашем поместье, – голос Келхара скрежетал от ненависти. – У одного старого фехтовальщика. Я не только этому учился, я еще много читал. В том числе старые рукописные хроники эпохи династии Мейкелиафти.
   Передышка. Они оказались по разные стороны от перегораживающей зал сквозистой фермы, выкрашенной в сизый голубиный цвет, и оба выжидали.
   – В этих хрониках много любопытного, – с кривой усмешкой продолжил Келхар. – Летописец, которого звали Салсаянг Хеценаянский, перевел с древнекибадийского записи, сделанные одиннадцать тысячелетий назад неким Памьяречегом из Гемзы. Памьяречег рассказывает о твари, которая завелась в недрах Серебряного отрога у южных границ Гемзийского княжества. Тварь эта терроризировала всю округу. Когда приближалось ее урочное время, жители окрестных деревень собирали свое самое ценное имущество и уходили подальше на север. Оборотень был хитер и силен, охотники никак не могли его убить. Чтобы он не буйствовал, не ломал плодовые деревья и не разорял хижины, крестьяне выбирали кого-нибудь по жребию – обычно двоих, незамужнюю девушку и юношу не старше двадцати лет – и оставляли в покинутой деревне. Угощение оборотень не трогал – соображал, что могут отравить, зато от любовных утех не отказывался. Однажды сломал руку парню, который начал сопротивляться. В другой раз доставшуюся ему девушку из-за этого бросил жених, и она покончила с собой. Из-за какой-то бесчестной твари! – вначале Келхар рассказывал о древних хрониках, как лектор перед аудиторией, но под конец распалился, его голос зазвучал отрывисто. – Что скажешь об этом?
   – Скажу, что это была бесчестная и безмозглая тварь, – Дэлги теперь тоже говорил с раздражением – видимо, своими историческими экскурсами «сумасшедший металлист» наконец-то его достал. – Главное, что безмозглая! И если бы ее в то время убили, оно было бы правильно. Однако со временем тварь поумнела, перестала вести себя по-скотски, и многое изменилось.
   – Твари не меняются.
   – Ладно, не будем спорить. Сколько ты хочешь?
   – Что значит – сколько?
   – Я готов откупиться. Назови цену.
   – Предлагай свои деньги сброду, – Келхар вскинул заостренный подбородок, его лицо свела судорога отвращения. – Ты купил половину Империи, но осталась еще вторая половина, которую ты никогда не купишь, потому что не все продается!
   Он шагнул вбок, огибая решетчатую преграду. Дэлги шагнул в противоположную сторону.
   – Подумай. Я не хочу тебя убивать. Дерешься ты неплохо, но у тебя нет шансов меня победить.
   – Посмотрим, есть или нет. Это была моя невеста!
   – Что за невеста?
   Они по-волчьи кружили вокруг фермы, поблескивая клинками.
   – Утопившаяся девушка. Ты лишил ее невинности, и из-за этого я на ней не женился.
   – Значит, мы с тобой оба были идиотами, – подытожил Дэлги. – Давно подсел на клюнс?
   – Не твое дело.
   – Лучше бросай. Клюнс не вызывает привыкания, но не сказать, что он безвреден. У тебя уже башню сносит.
   Видимо, речь идет о каком-то наркотике, понял Ник. Его первое впечатление о «сумасшедшем металлисте» оказалось верным.
   – Ты последний сброд, вот ты кто! – с яростью процедил Келхар.
   Дэлги рассмеялся.
   – Дуэль двух идиотов… Ну, хорошо, деремся дальше, уговорил!
   Рано или поздно это должно было случиться. Словно застарелый нарыв прорвало.
   С тех пор, как Клетчаб Луджереф стал Ксаватом цан Ревернухом, время у него не текло, как у других людей. Вместо этого оно собиралось в сгустки, уплотнялось, затвердевало. Как будто Хасетан, история с Банхетом и Марго, сверкающее Рассветное море, кошмарное путешествие на яхте с Королем Сорегдийских гор – все это не отодвинулось в прошлое, на двадцать четыре года назад, а постоянно находилось рядом, застывшее, воспаленное.
   Может, такое происходит с каждым, кто воспользовался зеркалом-перевертышем?
   А теперь это загустевшее, скомканное время начало со страшной силой разматываться в ленту – как ночное шоссе, по которому летит охотничий внедорожник.
   Он еще не освоился, и его самым натуральным образом тошнило – то ли из-за того, что творилось со временем, то ли от лихой езды, то ли в преддверии развязки. Скоро кто-то умрет – или он, или Король Сорегдийских гор.
   Ежели по уму, Ксавату бы сейчас мчаться, сломя голову, в противоположном направлении, подальше от окаянной твари, но Донат, срань собачья, его силком посадил в машину. Думает, раз он Дважды Истребитель, так самый большой над всеми начальник!
   Перед тем как отправиться на смертный поединок, Келхар учителю телеграмму отбил – что да как, и указал место: недавно построенный склад в восточном предместье Раума. А пустующие постройки – это в самый раз по Ксаватовой части, в рамках его командировочного задания, вот Пеларчи и потащил с собой министерского чиновника, чтобы тот отбрехался, ежели у кого-нибудь вопросы возникнут. Им надо сделать свое дело втихаря, без огласки, поскольку охота на Сорегдийского оборотня неофициально запрещена.
   «Мы браконьеры!» – угрюмо пошутил Донат.
   Притормозив в потемках у пригородной гостиницы с освещенным окном на первом этаже, он сказал, не оборачиваясь:
   – Девочка, выходи здесь. Заведение приличное. Сними номер и жди.
   Элиза выскочила, хлопнув дверцей. Она прошмыгнула на заднее сиденье, пока старый охотник сопротивляющегося Ксавата в машину запихивал, и Донат не стал ее гнать: по его понятиям, подруга охотника должна быть рядом, если тому достанется.
   Только откуда у нее деньги на гостиницу, ежели Ксават давно уже не давал ни гроша? Значит, Келхар позаботился, а Келхару заплатил господин цан Ревернух. За тупака держат! Дрянь девка нашла-таки способ вернуть свою уплывшую зарплату.
   Нужный склад нашли не сразу. В окнах желтел тусклый свет, но ни одной машины рядом не было. Дверь приперта кирпичом. Тихо.
   Уже начинало светать, и Ксават заметил в открытом окне соседнего строения старуху, сонно глазевшую на двух озирающихся мужчин с охотничьими ножами.
   – Давайте спросим, – предложил он осипшим от нервотрепки и утренней прохлады голосом.
   – Так уехали они на своем автомобиле, еще до полуночи уехали. А перед этим грохот стоял несусветный. Высокий такой, здоровенный парень и с ним мальчишка лет восемнадцати, двое их было.
   Донат неспешно спрятал нож в ножны.
   – Едем в гостиницу? – зевнув, предложил Ксават.
   Опасность ушла. Теперь бы выпить чего-нибудь покрепче, а после выспаться.
   – Там Келхар, – хмуро произнес старый охотник. – Сейчас посмотрим, что с его останками, вызовем полицию и похоронную службу. Он совершил ошибку и за это поплатился, но он погиб на охоте, поэтому надо похоронить его с честью, как подобает.
   Ксавату не хотелось лишней мороки, да разве Дважды Истребителя переспоришь?
   Поплелся следом за ним к длинному зданию склада, темнеющему в синеватой предрассветной жиже, словно выброшенная на берег туша морского быка.
   Донат ногой отпихнул кирпич, толкнул дверь.
   «Ага, с удовольствием похороню эту аристократическую срань!» – подумал Ксават с кислой усмешкой.
   Келхар цан Севегуст стоял возле решетчатой фермы. Руки заломлены за голову и прикручены к металлической перекладине. Рожа бледнее обыкновенного, однако глаза сверкают: вроде как побежден, но не сдался. Очень даже впечатляющая картинка.
   – Келхар, вы самонадеянный сопляк, говорят же – не лезь на охоте наперед учителя! – гневно пророкотал Донат, вынимая нож.
   Ксават обрадовался, что сейчас он негодного ученика прирежет, но Донат заместо этого полоснул по веревкам и подхватил повалившегося вперед Келхара, успев еще и оружие в ножны убрать.
   – Дичь уехала… – обморочно прохрипел молодой охотник.
   – Понял, – буркнул Донат. – Ранен?
   – Нет… Его трудно достать.
   – А вы?
   – Вроде бы тоже нет…
   – Пошли, – Донат повел его, поддерживая, к выходу. – Я учил вас правилам охоты, а вы их грубо нарушили! Самонадеянность и тщеславие – для охотника плохие союзники!
   Ксават шел за ними, слушая, как Пеларчи распекает помощника. По дороге поддавал носком ботинка раскиданные обломки деревянных ящиков. Ему было обидно, что высокородный пижон дешево отделался. Малость поколотили и связали – разве это ущерб? Смех один.

ГЛАВА 9

   До моря они все-таки доехали.
   Влажный серебристо-голубой простор, вздыхающий, туманный, беспокойный. У Ника перехватило дыхание. Раньше море иногда ему снилось, но в этих снах оно обязательно было маленьким, с близко придвинутым горизонтом. А на самом деле – до того огромное, что, если смотреть на него долго, не отводя взгляда, возникает ощущение невесомости.