Страница:
Но как бы то ни было, Мейер сумел освободить своего друга из тюрьмы лишь в 1946 году. Ради этого он пошел на сотрудничество с ФБР и Военно-морскими силами США, убедил, что только Лучано поможет государству выловить немецких шпионов и диверсантов, что Лучано и сделал по совету Лански. Из тюрьмы Лаки освободили, но лишили американского гражданства, депортировав в Италию, а Мейер уже больше не мог скрывать от жены род своих занятий, и та, воспитанная в строгих традициях, ушла от него, забрав троих детей. Лански в это время продолжал переговоры о судьбе Лучано с Эдгаром Гувером, и через 4 года тот смог покинуть Италию и приехать на Кубу.
Что же касается личной жизни Лански, то ему в конце концов повезло. Он познакомился с симпатичной маникюрщицей, которая работала в отеле «Эмбасси», хозяином которого Мейер являлся. Ее звали Телмой Шварц, а все друзья называли Тедди, настолько приятным и очень добрым характером обладала эта женщина. Она с самого начала знала, кто такой на самом деле Мейер Лански, но это ее никогда не смущало. Она решила стать ему верной спутницей и доброй помощницей и оставалась таковой до конца его жизни. С ней Мейер узнал, что такое семейное счастье.
В 1940-е годы с мнением Мейера Лански считались даже в американском правительстве. Когда на Кубе проходили выборы, президент Рузвельт лично беседовал с Мейером и просил его убедить Батисту вести более независимую политику и не пытаться даже заигрывать с «левыми». Тем не менее Батиста на этот раз не послушался Лански и проиграл. После поражения он не постеснялся прилететь к Мейеру во Флориду, чтобы поселиться там под его защитой и чтобы было кому вдоволь пожаловаться на жизнь. Он не уставал повторять, что искренне раскаялся и впредь никогда не будет пренебрегать советами Мейера. Лански решил поверить Батисте еще раз и сделал так, чтобы тот вернулся к власти.
От счастья бывший диктатор лично для Лански принял закон об освобождении от налогов азартных заведений, правда, при этом ставилось одно условие: подобные игры могли проводиться лишь в отелях, стоимость которых равняется по крайней мере 1 миллиону долларов. Подобные уступки Мейер воспринял снисходительно. Переговорив еще раз с Батистой, он заявил, что его организация собирается вложить в Кубу около 600 миллионов долларов, а сам диктатор станет (при условии послушания) ежегодно получать 100 миллионов. По всей стране развернулось строительство отелей, которые Мейер по традиции оформлял на своих проверенных товарищей, назначая их управляющими. Сам он тоже фигурировал в списках, обычно как «распорядитель по кухонной части».
Пожалуй, самый страшный удар в жизни Мейер испытал, когда на Кубе произошла революция. Он потерял все свои роскошные отели и 17 миллионов долларов наличными (в революционной спешке было просто не до них). С тех пор Лански возненавидел Кастро, хотя ненавидел он вообще крайне редко, но практически ни одно мероприятие против Кастро не обходилось без его участия, естественно в смысле финансовых вложений.
Однако жизнь продолжалась, и следовало наверстывать упущенное; это было вовсе не в характере Мейера – оплакивать утраченные капиталы. Он развернул бурную деятельность на Багамах, встретился там с правящей партией и сдружился с ее членами за 3 миллиона долларов. Правда, чтобы совесть не мучила багамских политиков, Лански сказал, что все это законные гонорары за многочисленные юридические консультации. В результате он вновь принялся за строительство казино и отелей, первым из которых стал, как всегда шикарный, в стиле Лански, «Лакейн Рич». А дальше Мейер перекинулся на Карибские острова, а заодно продумал несокрушимую систему легализации подпольных капиталов.
Он переправлял солидные суммы в банки Южной Америки, а оттуда капитал переходил в их швейцарские филиалы. На этом процесс не заканчивался, и деньги следовали в европейские материнские банки, где растворялись на различных номерных счетах.
Если Мейер нуждался в крупной сумме денег, он обращался в солидный швейцарский банк с просьбой оформить ему кредит на собственные деньги. Далее деньги шли в оборот, приносили прибыль и возвращались в тот же банк, но уже с большими процентами. У Мейера было много легальных предприятий; он постоянно искал себе новых помощников – сообразительных молодых людей с безупречной биографией. Любопытно, что эти молодые менеджеры вообще не могли представить, на кого они работают. Лански предпочитал держаться в тени, как и прежде.
За известностью Мейер не охотился никогда. Он считал все это совершенно лишним, особенно когда получаешь сверхприбыли и контакты как с органами правопорядка, так и с прессой могут иметь самые неприятные последствия. К тому же, несмотря на все его предосторожности, налоговое ведомство все пристальнее стало приглядываться к нему.
В 1949 году, соскучившись по старому другу, Мейер полетел в Италию, к Лучано. Пресса немедленно ухватилась за этот визит; информация об этом муссировалась в газетах долгое время, а вскоре после этого налоговое ведомство США предъявило Лански обвинение в неуплате налогов в 1944, 1945 и в 1947 годах. Мейер не стал спорить с Фемидой. Он предпочел заплатить и требующуюся от него сумму, и штраф. Он вообще предпочитал решать дела миром и не идти на конфликты.
Но на этом дело не кончилось. Едва успокоилась налоговая инспекция, как к делу подключилась служба иммиграции. Она вдруг решила лишить Лански американского гражданства, поскольку в 1928 году тот утаил факты конфликтов с полицией, а именно давно забытые аресты и штрафы. Так, с начала 1950-х годов Лански постоянно терзали то за сокрытие налогов, то за незаконное получение американского гражданства. Мейер 20 лет терпел их нападки, но потом и его ангельскому терпению наступил предел, и он уехал в Израиль, тем более что этой стране он помогал весьма часто, а с Голдой Меир они вообще находились в дружеских отношениях. У Лански все чаще появлялась мысль получить израильское гражданство.
В Израиле Мейера встретили очень тепло, устроили на вилле Менахема Бегина, будущего премьер-министра страны. Казалось бы, можно было успокоиться, но власти США продолжали требовать возвращения Лански, причем очень настойчиво. Если Лански не вернется на суд в Америку, заявили серьезные органы, то Израиль не получит обещанную партию «Фантомов». Заодно к делу подключился Госдеп, и заграничный паспорт Лански в одно мгновение был аннулирован. Верховному суду Израиля ничего не оставалось, как подчиниться давлению более сильного противника, и Мейер был выслан из страны.
Что делать? Лански тут же переговорил со Стресснером, чтобы получить убежище в Парагвае. Он знал, что эта страна примет любого, у кого водятся деньги: будь то мафиози, нацист или террорист. Его израильская виза еще не закончилась, когда Мейер проследовал в Парагвай транзитом через Бразилию. Здесь ему снова не повезло. Едва самолет опустился в аэропорту Рио, как вездесущие агенты ФБР встретили его едва ли не у трапа, арестовали и переправили в тюрьму на Майами.
Казалось, фортуна решительно отвернулась от Лански, но его это не огорчало: он был убежден, что всегда поступал правильно, даже с этим решительно не соглашалось американское правосудие, устроившее судилище, где фигурировали рэкет, 10 тысяч долларов штрафа, неуплата налогов и 10 лет тюрьмы. Мейер выложил 650 тысяч долларов и вышел на свободу под залог. После этого он лег в больницу, где ему немедленно поставили диагноз «сердечная недостаточность», а суд поневоле пришлось отложить на год. Лански предлагали сделку о признании вины, но он решительно отверг это предложение, а когда в 1973 году дело все-таки дошло до судебного разбирательства, отлично подготовленные адвокаты Лански дали понять судье, что способны затянуть процесс еще на несколько десятков лет, пока все не запутаются окончательно.
В 1977 году, когда Лански было уже 75 лет, а прежний процесс еще длился, его попробовали привлечь по делу некоего мафиози, неожиданно обнаруженного полицией в море, в проржавевшей от времени бочке. Так и тянулись эти каверзы вплоть до 1983 года, когда Мейер Лански скончался. Ему было 80 лет, а доходы «Синдиката» к тому времени, несмотря ни на что, составляли по скромным подсчетам 60 миллиардов долларов в год. В одном из последних интервью на вопрос журналиста: «Если бы Вам пришлось прожить жизнь заново, Вы хотели бы прожить ее по-другому?» – Лански ответил: «Я прожил жизнь так, как считал правильным. Я ни о чем не жалею. Моя жизнь – это моя кровь, мой характер».
Могила Мейера Лански
«Коза Ностра» – это я». Джон Готти
Что же касается личной жизни Лански, то ему в конце концов повезло. Он познакомился с симпатичной маникюрщицей, которая работала в отеле «Эмбасси», хозяином которого Мейер являлся. Ее звали Телмой Шварц, а все друзья называли Тедди, настолько приятным и очень добрым характером обладала эта женщина. Она с самого начала знала, кто такой на самом деле Мейер Лански, но это ее никогда не смущало. Она решила стать ему верной спутницей и доброй помощницей и оставалась таковой до конца его жизни. С ней Мейер узнал, что такое семейное счастье.
В 1940-е годы с мнением Мейера Лански считались даже в американском правительстве. Когда на Кубе проходили выборы, президент Рузвельт лично беседовал с Мейером и просил его убедить Батисту вести более независимую политику и не пытаться даже заигрывать с «левыми». Тем не менее Батиста на этот раз не послушался Лански и проиграл. После поражения он не постеснялся прилететь к Мейеру во Флориду, чтобы поселиться там под его защитой и чтобы было кому вдоволь пожаловаться на жизнь. Он не уставал повторять, что искренне раскаялся и впредь никогда не будет пренебрегать советами Мейера. Лански решил поверить Батисте еще раз и сделал так, чтобы тот вернулся к власти.
От счастья бывший диктатор лично для Лански принял закон об освобождении от налогов азартных заведений, правда, при этом ставилось одно условие: подобные игры могли проводиться лишь в отелях, стоимость которых равняется по крайней мере 1 миллиону долларов. Подобные уступки Мейер воспринял снисходительно. Переговорив еще раз с Батистой, он заявил, что его организация собирается вложить в Кубу около 600 миллионов долларов, а сам диктатор станет (при условии послушания) ежегодно получать 100 миллионов. По всей стране развернулось строительство отелей, которые Мейер по традиции оформлял на своих проверенных товарищей, назначая их управляющими. Сам он тоже фигурировал в списках, обычно как «распорядитель по кухонной части».
Пожалуй, самый страшный удар в жизни Мейер испытал, когда на Кубе произошла революция. Он потерял все свои роскошные отели и 17 миллионов долларов наличными (в революционной спешке было просто не до них). С тех пор Лански возненавидел Кастро, хотя ненавидел он вообще крайне редко, но практически ни одно мероприятие против Кастро не обходилось без его участия, естественно в смысле финансовых вложений.
Однако жизнь продолжалась, и следовало наверстывать упущенное; это было вовсе не в характере Мейера – оплакивать утраченные капиталы. Он развернул бурную деятельность на Багамах, встретился там с правящей партией и сдружился с ее членами за 3 миллиона долларов. Правда, чтобы совесть не мучила багамских политиков, Лански сказал, что все это законные гонорары за многочисленные юридические консультации. В результате он вновь принялся за строительство казино и отелей, первым из которых стал, как всегда шикарный, в стиле Лански, «Лакейн Рич». А дальше Мейер перекинулся на Карибские острова, а заодно продумал несокрушимую систему легализации подпольных капиталов.
Он переправлял солидные суммы в банки Южной Америки, а оттуда капитал переходил в их швейцарские филиалы. На этом процесс не заканчивался, и деньги следовали в европейские материнские банки, где растворялись на различных номерных счетах.
Если Мейер нуждался в крупной сумме денег, он обращался в солидный швейцарский банк с просьбой оформить ему кредит на собственные деньги. Далее деньги шли в оборот, приносили прибыль и возвращались в тот же банк, но уже с большими процентами. У Мейера было много легальных предприятий; он постоянно искал себе новых помощников – сообразительных молодых людей с безупречной биографией. Любопытно, что эти молодые менеджеры вообще не могли представить, на кого они работают. Лански предпочитал держаться в тени, как и прежде.
За известностью Мейер не охотился никогда. Он считал все это совершенно лишним, особенно когда получаешь сверхприбыли и контакты как с органами правопорядка, так и с прессой могут иметь самые неприятные последствия. К тому же, несмотря на все его предосторожности, налоговое ведомство все пристальнее стало приглядываться к нему.
В 1949 году, соскучившись по старому другу, Мейер полетел в Италию, к Лучано. Пресса немедленно ухватилась за этот визит; информация об этом муссировалась в газетах долгое время, а вскоре после этого налоговое ведомство США предъявило Лански обвинение в неуплате налогов в 1944, 1945 и в 1947 годах. Мейер не стал спорить с Фемидой. Он предпочел заплатить и требующуюся от него сумму, и штраф. Он вообще предпочитал решать дела миром и не идти на конфликты.
Но на этом дело не кончилось. Едва успокоилась налоговая инспекция, как к делу подключилась служба иммиграции. Она вдруг решила лишить Лански американского гражданства, поскольку в 1928 году тот утаил факты конфликтов с полицией, а именно давно забытые аресты и штрафы. Так, с начала 1950-х годов Лански постоянно терзали то за сокрытие налогов, то за незаконное получение американского гражданства. Мейер 20 лет терпел их нападки, но потом и его ангельскому терпению наступил предел, и он уехал в Израиль, тем более что этой стране он помогал весьма часто, а с Голдой Меир они вообще находились в дружеских отношениях. У Лански все чаще появлялась мысль получить израильское гражданство.
В Израиле Мейера встретили очень тепло, устроили на вилле Менахема Бегина, будущего премьер-министра страны. Казалось бы, можно было успокоиться, но власти США продолжали требовать возвращения Лански, причем очень настойчиво. Если Лански не вернется на суд в Америку, заявили серьезные органы, то Израиль не получит обещанную партию «Фантомов». Заодно к делу подключился Госдеп, и заграничный паспорт Лански в одно мгновение был аннулирован. Верховному суду Израиля ничего не оставалось, как подчиниться давлению более сильного противника, и Мейер был выслан из страны.
Что делать? Лански тут же переговорил со Стресснером, чтобы получить убежище в Парагвае. Он знал, что эта страна примет любого, у кого водятся деньги: будь то мафиози, нацист или террорист. Его израильская виза еще не закончилась, когда Мейер проследовал в Парагвай транзитом через Бразилию. Здесь ему снова не повезло. Едва самолет опустился в аэропорту Рио, как вездесущие агенты ФБР встретили его едва ли не у трапа, арестовали и переправили в тюрьму на Майами.
Казалось, фортуна решительно отвернулась от Лански, но его это не огорчало: он был убежден, что всегда поступал правильно, даже с этим решительно не соглашалось американское правосудие, устроившее судилище, где фигурировали рэкет, 10 тысяч долларов штрафа, неуплата налогов и 10 лет тюрьмы. Мейер выложил 650 тысяч долларов и вышел на свободу под залог. После этого он лег в больницу, где ему немедленно поставили диагноз «сердечная недостаточность», а суд поневоле пришлось отложить на год. Лански предлагали сделку о признании вины, но он решительно отверг это предложение, а когда в 1973 году дело все-таки дошло до судебного разбирательства, отлично подготовленные адвокаты Лански дали понять судье, что способны затянуть процесс еще на несколько десятков лет, пока все не запутаются окончательно.
В 1977 году, когда Лански было уже 75 лет, а прежний процесс еще длился, его попробовали привлечь по делу некоего мафиози, неожиданно обнаруженного полицией в море, в проржавевшей от времени бочке. Так и тянулись эти каверзы вплоть до 1983 года, когда Мейер Лански скончался. Ему было 80 лет, а доходы «Синдиката» к тому времени, несмотря ни на что, составляли по скромным подсчетам 60 миллиардов долларов в год. В одном из последних интервью на вопрос журналиста: «Если бы Вам пришлось прожить жизнь заново, Вы хотели бы прожить ее по-другому?» – Лански ответил: «Я прожил жизнь так, как считал правильным. Я ни о чем не жалею. Моя жизнь – это моя кровь, мой характер».
«Коза Ностра» – это я». Джон Готти
Когда 50-летнего Джона Готти, наиболее уважаемого из боссов американских группировок, в 1990 году арестовали, ФБР решило, что наконец-то сможет свободно вздохнуть. Ему удалось вменить в вину убийство в 1985 году главы семьи Гамбино Пола Кастеллано и участие еще во многих преступлениях, в том числе совершенных по его приказу.
Джон Готти
Будущий босс преступного клана, известный под прозвищем Тефлоновый Джон, родился в 1940 году в нищей семье иммигрантов из Неаполя. В огромной семье из 13 детей Джон был пятым, а его отец, чтобы хоть как-то прокормить всех, с утра до ночи трудился чернорабочим в порту за 1 доллар 25 центов. С детства Джон всеми силами души возненавидел нищету и тот страшный район, где приходилось жить его семье, – Бронкс. Он не переносил его всю жизнь и, даже став главой преступной организации, наотрез отказался включать это место в зону своего влияния. Он хотел бы забыть раз и навсегда, что существует такой район с названием Бронкс. Когда Джону было 12 лет и он выглядел уже крепким и сильным парнем, высоким и атлетичным, его семья перебралась в Браунсвилл. Вряд ли этот район Бруклина был лучше, чем Бронкс. Здесь, как в адском котле, кипели этнические страсти, а атмосфера казалась накаленной до предела. На улицах непрерывно выясняли отношения не менее десятка подростковых банд. Джон Готти никогда не оставался в стороне, участвуя во всех стычках, за что получил первое прозвище – Крепкий Кулак. Сражаясь, он словно хотел отомстить за себя всему миру или доказать, что настоящая сила измеряется исключительно в джоулях, а всякие высокие материи здесь совершенно ни к чему.
В 16 лет он уже был главарем подростковой банды, связываться с которой все опасались.
Любопытно, что каждый раз на тестировании в школе выяснялось, что у Джона Готти уровень интеллектуального коэффициента выше, чем у кого-либо из его сверстников. Учителя даже порой отказывались верить очевидному факту, но все было действительно так: самому крутому уличному парню всего 10 баллов не хватало до оценки «гениален». Правда, о своих умственных способностях Джон старался не особенно задумываться. Он рано понял, что живет в мире джунглей, где выживает сильнейший, не тот, кто возьмет первый приз на школьной олимпиаде, а тот, кто с первого же удара сможет свалить своего противника.
С Джоном лучше было не шутить. Он был упрям, строптив и мог мгновенно вспылить по пустячному поводу. Однажды он одолжил денег однокласснику, а тот не торопился отдавать долг. Немедленно нашелся предупредительный парнишка, который сообщил Джону, будто должник всем объявлял: такому дураку, как Готти, долг возвращать совершенно ни к чему. Джон мгновенно вспыхнул как порох и схватил бейсбольную биту, первое, что оказалось под рукой. Он ворвался в бар, где, как ему прекрасно было известно, любил проводить время его должник, и без лишних разговоров начал методично избивать его. Когда бита сломалась, он схватил парня за горло и непременно задушил бы его, если бы друзья не оттащили Джона от его должника, жалкого и перемазанного кровью.
После этого случая 16-летний Джон решил, что его образование в целом можно считать завершенным, и бросил школу, взяв себе в качестве образца для подражания Альберта Анастазиа, главаря «Корпорации убийц». Джон назвал свою команду «Ребята с Фулто-Рокавей» и занялся тем, что начал угонять грузовики с товарами. В то же время он понимал, что дело это временное, а ему нужно по-настоящему укрепиться на том пути, что он выбрал. Вскоре Джон познакомился с одним из бойцов «Коза Ностры» и договорился, что отныне его команда станет выполнять работу на заказ. Готти поручили принимать ставки от букмекеров и рэкетировать ростовщиков. Последние боялись Джона как огня, когда он входил в их заведения, одетый, как всегда, в цветастую рубашку с широким воротником и узкие брюки. «Ему слова нельзя сказать поперек: сразу становится бешеным», – говорили о нем. Кажется, дела у молодого человека быстро пошли в гору.
Джона начали уважать по-настоящему. Его заместитель Сальваторе Гравано вспоминал: «Готти по натуре был крупным игроком и таким же крупным проигравшим. И однако никого я бы не назвал с такой уверенностью образцом настоящего мужчины, потому что он всегда оплачивал свои долги. Это было для него свято. К тому же неуплата проигрыша в глазах криминального мира считалась страшным позором». Вскоре зарегистрированный доход Готти, по данным налогового управления, составлял 25 тысяч долларов, хотя многие знали: лишь в течение выходных дней ему случалось просадить на скачках не менее 30 тысяч долларов.
Джон Готти работал под началом Анджело Бруно, члена семьи Гамбино, по его заданию угонял грузовики из бруклинского аэропорта. Позже Бруно познакомил Джона со своим командиром, Кармине Фатико. Тот немедленно дал Готти задание, обычное для только что принятых в семью пиччотто, – расправиться с двумя неграми, мелкими предпринимателями, которым вечно было жаль делиться доходами со своей «крышей». Вскоре полиция нашла этих двоих в придорожной канаве и с двумя аккуратно всаженными в затылок пулями. Это произошло в 1957 году. Готти тогда впервые арестовали, но затем отпустили вследствие отсутствия улик.
Когда Джону исполнился 21 год, его сердце покорила очаровательная и хрупкая девушка, темноволосая, с мягкими изящными манерами, Виктория Ди Джорджо. Родители Виктории решительно выступали против этого брака, но для девушки Джон являлся воплощением настоящего мужчины – привлекательного, сильного, решительного, такого, кому «только Бог – судья». Свадьба состоялась в апреле 1960 года, а через некоторое время в семье появилось четверо детей: две девочки, Анджела и Виктория, и два мальчика, Джон и Фрэнк. Младшего, Фрэнка, Готти просто слепо обожал.
В это время Готти уже был принят простым бойцом в семью Гамбино, а его правой рукой стал Сальваторе Гравано, или Сэмми Бык. Последний боготворил Джона, доверял ему слепо, в чем сам впоследствии признавался: «Джон Готти был моим хозяином, а я – его собакой. Стоило ему сказать мне: „фас“, и я бросался и кусал». Вот только если бы Джон мог предвидеть, что порой даже собаки бывают неверными и становятся причиной гибели своих хозяев! Но пока до этого было далеко, и верный пес еще не укусил своего хозяина.
Когда погиб Анастазия, главой клана стал Гамбино. Готти принес ему присягу на верность и теперь медленно, но верно рос от ранга к рангу. Его обязанностью тогда было добывать информацию о прибыльных грузах, предназначенных для перевозки, а заодно и готовить почву для будущих угонов машин. Готти получил еще одно прозвище – Чарли Фургон, вероятно в связи со спецификой его работы. Он не только угонял грузовики, но на пару с Сэмми рэкетировал владельцев гаражей, где они разбирали угнанные машины, а затем вновь собирали.
Готти работал как проклятый. Он совершенно не пил; его не интересовали женщины, кроме одной – собственной жены. Часто ему приходилось трудиться по 18 часов в сутки. Единственной слабостью подающего надежды гангстера была страсть к азартным играм, а поскольку он много проигрывал, то вынужден был непрерывно снова и снова браться за работу, порой весьма грязную, опять угонять грузовики, заниматься вымогательством…
Работал он в то время, как числилось в документах, помощником водителя в фирме «Гарнер Экспресс». В действительности же Джон по-прежнему чаще всего промышлял угоном грузовиков; на этом же деле несколько раз он и попадался. В первый раз это произошло в 1963 году, и в тюрьме он провел 20 дней. Затем его задержали во время попытки угнать из терминала «Юнайтед эйрлайнс» грузовик с аппаратурой. Помогал Джону в этом деле его брат Джин. Готти снова посадили и отпустили под залог только в 1969 году. Когда же Джон снова попался и вновь при попытке угнать сразу два грузовика с товаром на общую сумму 20 тысяч долларов, его наконец посадили всерьез – на 4 года.
Всего за эти несколько лет после женитьбы Готти отсидел в целом около 6 лет. Его отправили в тюрьму «Луисбург» в штате Пенсильвания, где Джон познакомился с доном влиятельной семьи Бонанно Кармине Галанте, осужденным на большой срок за распространение героина. Галанте и Готти нашли общий язык и крепко сдружились. Когда оба вышли на свободу, дон Бонанно постоянно приглашал Джона в свой «Лимбургский клуб». Когда Готти освободился, его непосредственный босс Кармине Фатико обзавелся новой квартирой в Куинсе, где неподалеку находились два небольших магазина, также принадлежавших ему. Затем эти магазины объединили в один и назвали клубом охотников и рыболовов. Поскольку клуб именовался «Бергин», то команду Готти стали теперь называть «Бергинской шайкой».
Джону Готти, когда он покинул тюрьму в 1972 году, исполнился 31 год. Поскольку он никого из своих не выдал и ни в чем не прокололся, то получил звание капо. Так захотел Аньело Деллакроче, постоянный покровитель Готти, которому он понравился с первого взгляда.
Зимой 1973 года у Карло Гамбино, всемогущего босса, произошло личное несчастье: кто-то похитил его любимого 29-летнего племянника Эмануэля. За освобождение молодого человека требовали выкуп в размере 350 тысяч долларов, но то ли похититель внезапно чего-то испугался, то ли не поверил, что получит обещанные ему деньги, но он предпочел расправиться с Эмануэлем, выстрелив ему в затылок и скрывшись. Семья Гамбино погрузилась в траур. Сам Карло Гамбино подозвал к себе Джона и потребовал, чтобы тот лично выследил и убил этого безумного похитителя. Находившийся в тот момент поблизости Пол Кастеллано, заместитель Гамбино, велел Готти взять в помощь подсевшего на наркотики бойца по имени Ральф Гальоне. Это было ошибкой.
Карло Гамбино
Используя свои многочисленные связи в гангстерской среде, Джон достаточно быстро нашел убийцу Эмануэля, а также разузнал места, где тот регулярно бывал. Им оказался некий Джеймс Макбретни, мелкий гангстер, не входивший ни в одну семью и бравшийся за любые, даже самые грязные, дела. План был разработан Джоном Готти почти молниеносно. Чтобы подстраховаться, он взял своего помощника Анджело Руджеро, с которым дружил с детства. Готти и Гальоне неторопливо вошли в бар «Снуп» на Стейген-Айленде. Макбретни сидел в углу за столиком, неторопливо потягивая виски.
Джон Готти приблизился к нему и предъявил фальшивое удостоверение детектива полиции Нью-Йорка, расследующего дело о наркотиках. Готти вел себя напористо, всячески провоцируя на ссору своего собеседника. Макбретни, как человек неуравновешенный, выстрелит первым – в этом он был уверен. В этом случае ответный выстрел Готти будет расцениваться как самооборона. Идеальным вариантом при этом было бы, как полагал Джон, выманить осужденного гангстера-одиночку на улицу и расправиться с ним там, а не на глазах огромного количества посетителей.
Однако все его планы спутал Гальоне, пришедший на дело уже предварительно принявшим изрядную дозу кокаина. Едва увидев его, Джон понял, что пропал, но отступать было поздно, и, кроме того, от него требовали, чтобы задание было незамедлительно выполнено. Макбретни заволновался: он понял, что эти трое парней появились рядом с ним не просто так, а самым страшным ему казался тот, с жутко расширенными от кокаина зрачками. Разве хоть один из них может быть детективом? Вряд ли. Он осторожно полез в карман, надеясь дотянуться до пистолета, но мало что соображающий Гальоне его опередил. Он выхватил свой пистолет и несколько раз выстрелил в лоб Макбретни. Хлынула кровь, завизжали и закричали посетители, а Джон понял, что подставился, а заодно утянул с собой и Анджело Руджеро, которому меньше всего хотел доставить неприятности.
Подобного поступка Готти простить не мог, и в данный момент ему было глубоко плевать на закон мафии, запрещающий убивать себе подобных без высочайшего разрешения дона. Этот наркоман Гальоне практически убил его возможное дальнейшее продвижение по иерархической мафиозной лестнице. И что теперь ждет его и Руджеро? Увидев внезапно потемневшие глаза друга, Анджело успел только сказать: «Не надо, Джон», – и осекся. Он понял, что не сможет изменить ничего из того, что произойдет дальше. Он знал, что на первом же пустыре Готти прикончит Гальоне, помешавшего ему осуществить план точно так, как лично просил его об этом дон Гамбино. Так и произошло, и это было личной местью Готти этому отморозку; он не хотел помнить, что при вступлении в мафию ее члены клялись, что их жизни отныне являются не их личной собственностью, но находятся в полном распоряжении организации.
По законам «Коза Ностры» теперь смерть ждала уже самого Джона Готти: ведь он не спросил разрешения на убийство Гальоне у Пола Кастеллано, непосредственного начальника этого наркомана. Раз он не сделал этого, то неизбежно должен был умереть. Однако заместитель Гамбино Деллакроче, узнав о случившемся, заявил, что в любом случае не выдаст Готти, как если бы это был его родной сын. Он пойдет на все, но его смерти не допустит. Мало того, он добьется, что Джон станет главой клана; в этом он был уверен с той самой первой минуты, когда едва увидел его.
Члены мафиозной семьи немедленно созвали экстренное совещание. Обсуждалось дело о неповиновении Джона Готти. Судьбу Джона решали сам босс Карло Гамбино, что лично просил Готти отомстить за своего племянника, Аньело Деллакроче, готовый стоять до конца за своего любимца, а также второй заместитель босса недалекий Пол Кастеллано и советник Джозеф Армоне. Джон целую ночь наблюдал, как решалась его судьба. В тот момент она висела буквально на волоске. Пол Кастеллано буквально слюной исходил, требуя крови, а Деллакроче едва ли не на коленях молил о пощаде.
Карло Гамбино долго слушал их, не произнося ни слова. Он казался мрачнее тучи и, видимо погруженный в собственные мысли, мало прислушивался к тому, как вокруг него ломались копья и приводились доводы. К утру он произнес единственную фразу, звучавшую по-королевски, как приказание: «По законам „Коза Ностры“ Джон Готти должен быть приговорен к смерти. И все же он не умрет по той причине, что пока в наших рядах еще есть подобные люди, мы были и останемся непобедимыми».
Правда, на этом заседание не закончилось, поскольку неудовлетворенный Кастеллано требовал некоего консенсуса. Хорошо, согласился он, пускай Готти остается в живых, но он требует удовлетворения: поскольку убит его боец, то Джон должен признаться в его убийстве и отсидеть срок в тюрьме. На этом и остановились. Перед уходом Деллакроче подошел к Джону и тихо произнес: «Соглашайся на все и не бойся. Я вытащу тебя оттуда, даю тебе слово». Итак, Готти подчинился приказу. В 1974 году он был осужден за убийство Гальоне. Ему грозило 20 лет тюрьмы, но Деллакроче сдержал слово и нанял лучших адвокатов, которые уменьшили этот срок до четырех лет, представив убийство как непредумышленное.
Через 2 года умер босс семьи, Карло Гамбино. По правилам новым главой клана должен был стать Аньело Деллакроче как первый заместитель, однако Гамбино и на этот раз нарушил существующие традиции и отдал место Полу Кастеллано, который являлся его двоюродным братом. Чтобы немного сгладить конфликт, Кастеллано решил сделать подарок обиженному Деллакроче: разрешил остаться заместителем и, кроме того, отдал в полное его распоряжение 10 команд клана из 23. Конечно, Кастеллано никогда нельзя было назвать разумным человеком, но этот шаг был самым глупым из всех, что он когда-либо делал, поскольку Пол сам, своими руками, создал внутри клана две враждующие группировки. Теперь Деллакроче обладал огромной властью и становился смертельно опасным для самого босса, но тот не замечал ничего: практиком он никогда не был и многие удивлялись, зачем Кастеллано выбрал именно эту дорогу, если ему больше подошла бы роль солидного бизнесмена.
Через год Джон Готти вышел на свободу и сразу был тепло принят в семью своим наставником Деллакроче. Как настоящий мужчина, Готти всегда помнил тот день, когда Деллакроче, унижаясь, спасал его жизнь, и понимал: должен настать тот день, когда он непременно отблагодарит Аньело за все, на что тот пошел ради него.
Такой шанс у него появился в 1979 году, когда Деллакроче предъявили обвинение в том, что во Флориде он занимается организацией незаконных азартных игр. ФБР взялось за него всерьез, разыскало предполагаемого соучастника Аньело в этом незаконном деле, Энтони Плейта, и предложило ему пройти по делу в качестве свидетеля при условии, что тот даст исчерпывающие показания против Деллакроче. Других свидетелей в этом деле не было, а Плейт, желая отвести от себя подозрения, с пылом взялся обвинять компаньона. Чтобы избавить своего покровителя от неприятностей, Готти прикончил Плейта со свойственным ему профессионализмом, избавив таким образом шефа от тюрьмы и вернув долг.
Будущий босс преступного клана, известный под прозвищем Тефлоновый Джон, родился в 1940 году в нищей семье иммигрантов из Неаполя. В огромной семье из 13 детей Джон был пятым, а его отец, чтобы хоть как-то прокормить всех, с утра до ночи трудился чернорабочим в порту за 1 доллар 25 центов. С детства Джон всеми силами души возненавидел нищету и тот страшный район, где приходилось жить его семье, – Бронкс. Он не переносил его всю жизнь и, даже став главой преступной организации, наотрез отказался включать это место в зону своего влияния. Он хотел бы забыть раз и навсегда, что существует такой район с названием Бронкс. Когда Джону было 12 лет и он выглядел уже крепким и сильным парнем, высоким и атлетичным, его семья перебралась в Браунсвилл. Вряд ли этот район Бруклина был лучше, чем Бронкс. Здесь, как в адском котле, кипели этнические страсти, а атмосфера казалась накаленной до предела. На улицах непрерывно выясняли отношения не менее десятка подростковых банд. Джон Готти никогда не оставался в стороне, участвуя во всех стычках, за что получил первое прозвище – Крепкий Кулак. Сражаясь, он словно хотел отомстить за себя всему миру или доказать, что настоящая сила измеряется исключительно в джоулях, а всякие высокие материи здесь совершенно ни к чему.
В 16 лет он уже был главарем подростковой банды, связываться с которой все опасались.
Любопытно, что каждый раз на тестировании в школе выяснялось, что у Джона Готти уровень интеллектуального коэффициента выше, чем у кого-либо из его сверстников. Учителя даже порой отказывались верить очевидному факту, но все было действительно так: самому крутому уличному парню всего 10 баллов не хватало до оценки «гениален». Правда, о своих умственных способностях Джон старался не особенно задумываться. Он рано понял, что живет в мире джунглей, где выживает сильнейший, не тот, кто возьмет первый приз на школьной олимпиаде, а тот, кто с первого же удара сможет свалить своего противника.
С Джоном лучше было не шутить. Он был упрям, строптив и мог мгновенно вспылить по пустячному поводу. Однажды он одолжил денег однокласснику, а тот не торопился отдавать долг. Немедленно нашелся предупредительный парнишка, который сообщил Джону, будто должник всем объявлял: такому дураку, как Готти, долг возвращать совершенно ни к чему. Джон мгновенно вспыхнул как порох и схватил бейсбольную биту, первое, что оказалось под рукой. Он ворвался в бар, где, как ему прекрасно было известно, любил проводить время его должник, и без лишних разговоров начал методично избивать его. Когда бита сломалась, он схватил парня за горло и непременно задушил бы его, если бы друзья не оттащили Джона от его должника, жалкого и перемазанного кровью.
После этого случая 16-летний Джон решил, что его образование в целом можно считать завершенным, и бросил школу, взяв себе в качестве образца для подражания Альберта Анастазиа, главаря «Корпорации убийц». Джон назвал свою команду «Ребята с Фулто-Рокавей» и занялся тем, что начал угонять грузовики с товарами. В то же время он понимал, что дело это временное, а ему нужно по-настоящему укрепиться на том пути, что он выбрал. Вскоре Джон познакомился с одним из бойцов «Коза Ностры» и договорился, что отныне его команда станет выполнять работу на заказ. Готти поручили принимать ставки от букмекеров и рэкетировать ростовщиков. Последние боялись Джона как огня, когда он входил в их заведения, одетый, как всегда, в цветастую рубашку с широким воротником и узкие брюки. «Ему слова нельзя сказать поперек: сразу становится бешеным», – говорили о нем. Кажется, дела у молодого человека быстро пошли в гору.
Джона начали уважать по-настоящему. Его заместитель Сальваторе Гравано вспоминал: «Готти по натуре был крупным игроком и таким же крупным проигравшим. И однако никого я бы не назвал с такой уверенностью образцом настоящего мужчины, потому что он всегда оплачивал свои долги. Это было для него свято. К тому же неуплата проигрыша в глазах криминального мира считалась страшным позором». Вскоре зарегистрированный доход Готти, по данным налогового управления, составлял 25 тысяч долларов, хотя многие знали: лишь в течение выходных дней ему случалось просадить на скачках не менее 30 тысяч долларов.
Джон Готти работал под началом Анджело Бруно, члена семьи Гамбино, по его заданию угонял грузовики из бруклинского аэропорта. Позже Бруно познакомил Джона со своим командиром, Кармине Фатико. Тот немедленно дал Готти задание, обычное для только что принятых в семью пиччотто, – расправиться с двумя неграми, мелкими предпринимателями, которым вечно было жаль делиться доходами со своей «крышей». Вскоре полиция нашла этих двоих в придорожной канаве и с двумя аккуратно всаженными в затылок пулями. Это произошло в 1957 году. Готти тогда впервые арестовали, но затем отпустили вследствие отсутствия улик.
Когда Джону исполнился 21 год, его сердце покорила очаровательная и хрупкая девушка, темноволосая, с мягкими изящными манерами, Виктория Ди Джорджо. Родители Виктории решительно выступали против этого брака, но для девушки Джон являлся воплощением настоящего мужчины – привлекательного, сильного, решительного, такого, кому «только Бог – судья». Свадьба состоялась в апреле 1960 года, а через некоторое время в семье появилось четверо детей: две девочки, Анджела и Виктория, и два мальчика, Джон и Фрэнк. Младшего, Фрэнка, Готти просто слепо обожал.
В это время Готти уже был принят простым бойцом в семью Гамбино, а его правой рукой стал Сальваторе Гравано, или Сэмми Бык. Последний боготворил Джона, доверял ему слепо, в чем сам впоследствии признавался: «Джон Готти был моим хозяином, а я – его собакой. Стоило ему сказать мне: „фас“, и я бросался и кусал». Вот только если бы Джон мог предвидеть, что порой даже собаки бывают неверными и становятся причиной гибели своих хозяев! Но пока до этого было далеко, и верный пес еще не укусил своего хозяина.
Когда погиб Анастазия, главой клана стал Гамбино. Готти принес ему присягу на верность и теперь медленно, но верно рос от ранга к рангу. Его обязанностью тогда было добывать информацию о прибыльных грузах, предназначенных для перевозки, а заодно и готовить почву для будущих угонов машин. Готти получил еще одно прозвище – Чарли Фургон, вероятно в связи со спецификой его работы. Он не только угонял грузовики, но на пару с Сэмми рэкетировал владельцев гаражей, где они разбирали угнанные машины, а затем вновь собирали.
Готти работал как проклятый. Он совершенно не пил; его не интересовали женщины, кроме одной – собственной жены. Часто ему приходилось трудиться по 18 часов в сутки. Единственной слабостью подающего надежды гангстера была страсть к азартным играм, а поскольку он много проигрывал, то вынужден был непрерывно снова и снова браться за работу, порой весьма грязную, опять угонять грузовики, заниматься вымогательством…
Работал он в то время, как числилось в документах, помощником водителя в фирме «Гарнер Экспресс». В действительности же Джон по-прежнему чаще всего промышлял угоном грузовиков; на этом же деле несколько раз он и попадался. В первый раз это произошло в 1963 году, и в тюрьме он провел 20 дней. Затем его задержали во время попытки угнать из терминала «Юнайтед эйрлайнс» грузовик с аппаратурой. Помогал Джону в этом деле его брат Джин. Готти снова посадили и отпустили под залог только в 1969 году. Когда же Джон снова попался и вновь при попытке угнать сразу два грузовика с товаром на общую сумму 20 тысяч долларов, его наконец посадили всерьез – на 4 года.
Всего за эти несколько лет после женитьбы Готти отсидел в целом около 6 лет. Его отправили в тюрьму «Луисбург» в штате Пенсильвания, где Джон познакомился с доном влиятельной семьи Бонанно Кармине Галанте, осужденным на большой срок за распространение героина. Галанте и Готти нашли общий язык и крепко сдружились. Когда оба вышли на свободу, дон Бонанно постоянно приглашал Джона в свой «Лимбургский клуб». Когда Готти освободился, его непосредственный босс Кармине Фатико обзавелся новой квартирой в Куинсе, где неподалеку находились два небольших магазина, также принадлежавших ему. Затем эти магазины объединили в один и назвали клубом охотников и рыболовов. Поскольку клуб именовался «Бергин», то команду Готти стали теперь называть «Бергинской шайкой».
Джону Готти, когда он покинул тюрьму в 1972 году, исполнился 31 год. Поскольку он никого из своих не выдал и ни в чем не прокололся, то получил звание капо. Так захотел Аньело Деллакроче, постоянный покровитель Готти, которому он понравился с первого взгляда.
Зимой 1973 года у Карло Гамбино, всемогущего босса, произошло личное несчастье: кто-то похитил его любимого 29-летнего племянника Эмануэля. За освобождение молодого человека требовали выкуп в размере 350 тысяч долларов, но то ли похититель внезапно чего-то испугался, то ли не поверил, что получит обещанные ему деньги, но он предпочел расправиться с Эмануэлем, выстрелив ему в затылок и скрывшись. Семья Гамбино погрузилась в траур. Сам Карло Гамбино подозвал к себе Джона и потребовал, чтобы тот лично выследил и убил этого безумного похитителя. Находившийся в тот момент поблизости Пол Кастеллано, заместитель Гамбино, велел Готти взять в помощь подсевшего на наркотики бойца по имени Ральф Гальоне. Это было ошибкой.
Используя свои многочисленные связи в гангстерской среде, Джон достаточно быстро нашел убийцу Эмануэля, а также разузнал места, где тот регулярно бывал. Им оказался некий Джеймс Макбретни, мелкий гангстер, не входивший ни в одну семью и бравшийся за любые, даже самые грязные, дела. План был разработан Джоном Готти почти молниеносно. Чтобы подстраховаться, он взял своего помощника Анджело Руджеро, с которым дружил с детства. Готти и Гальоне неторопливо вошли в бар «Снуп» на Стейген-Айленде. Макбретни сидел в углу за столиком, неторопливо потягивая виски.
Джон Готти приблизился к нему и предъявил фальшивое удостоверение детектива полиции Нью-Йорка, расследующего дело о наркотиках. Готти вел себя напористо, всячески провоцируя на ссору своего собеседника. Макбретни, как человек неуравновешенный, выстрелит первым – в этом он был уверен. В этом случае ответный выстрел Готти будет расцениваться как самооборона. Идеальным вариантом при этом было бы, как полагал Джон, выманить осужденного гангстера-одиночку на улицу и расправиться с ним там, а не на глазах огромного количества посетителей.
Однако все его планы спутал Гальоне, пришедший на дело уже предварительно принявшим изрядную дозу кокаина. Едва увидев его, Джон понял, что пропал, но отступать было поздно, и, кроме того, от него требовали, чтобы задание было незамедлительно выполнено. Макбретни заволновался: он понял, что эти трое парней появились рядом с ним не просто так, а самым страшным ему казался тот, с жутко расширенными от кокаина зрачками. Разве хоть один из них может быть детективом? Вряд ли. Он осторожно полез в карман, надеясь дотянуться до пистолета, но мало что соображающий Гальоне его опередил. Он выхватил свой пистолет и несколько раз выстрелил в лоб Макбретни. Хлынула кровь, завизжали и закричали посетители, а Джон понял, что подставился, а заодно утянул с собой и Анджело Руджеро, которому меньше всего хотел доставить неприятности.
Подобного поступка Готти простить не мог, и в данный момент ему было глубоко плевать на закон мафии, запрещающий убивать себе подобных без высочайшего разрешения дона. Этот наркоман Гальоне практически убил его возможное дальнейшее продвижение по иерархической мафиозной лестнице. И что теперь ждет его и Руджеро? Увидев внезапно потемневшие глаза друга, Анджело успел только сказать: «Не надо, Джон», – и осекся. Он понял, что не сможет изменить ничего из того, что произойдет дальше. Он знал, что на первом же пустыре Готти прикончит Гальоне, помешавшего ему осуществить план точно так, как лично просил его об этом дон Гамбино. Так и произошло, и это было личной местью Готти этому отморозку; он не хотел помнить, что при вступлении в мафию ее члены клялись, что их жизни отныне являются не их личной собственностью, но находятся в полном распоряжении организации.
По законам «Коза Ностры» теперь смерть ждала уже самого Джона Готти: ведь он не спросил разрешения на убийство Гальоне у Пола Кастеллано, непосредственного начальника этого наркомана. Раз он не сделал этого, то неизбежно должен был умереть. Однако заместитель Гамбино Деллакроче, узнав о случившемся, заявил, что в любом случае не выдаст Готти, как если бы это был его родной сын. Он пойдет на все, но его смерти не допустит. Мало того, он добьется, что Джон станет главой клана; в этом он был уверен с той самой первой минуты, когда едва увидел его.
Члены мафиозной семьи немедленно созвали экстренное совещание. Обсуждалось дело о неповиновении Джона Готти. Судьбу Джона решали сам босс Карло Гамбино, что лично просил Готти отомстить за своего племянника, Аньело Деллакроче, готовый стоять до конца за своего любимца, а также второй заместитель босса недалекий Пол Кастеллано и советник Джозеф Армоне. Джон целую ночь наблюдал, как решалась его судьба. В тот момент она висела буквально на волоске. Пол Кастеллано буквально слюной исходил, требуя крови, а Деллакроче едва ли не на коленях молил о пощаде.
Карло Гамбино долго слушал их, не произнося ни слова. Он казался мрачнее тучи и, видимо погруженный в собственные мысли, мало прислушивался к тому, как вокруг него ломались копья и приводились доводы. К утру он произнес единственную фразу, звучавшую по-королевски, как приказание: «По законам „Коза Ностры“ Джон Готти должен быть приговорен к смерти. И все же он не умрет по той причине, что пока в наших рядах еще есть подобные люди, мы были и останемся непобедимыми».
Правда, на этом заседание не закончилось, поскольку неудовлетворенный Кастеллано требовал некоего консенсуса. Хорошо, согласился он, пускай Готти остается в живых, но он требует удовлетворения: поскольку убит его боец, то Джон должен признаться в его убийстве и отсидеть срок в тюрьме. На этом и остановились. Перед уходом Деллакроче подошел к Джону и тихо произнес: «Соглашайся на все и не бойся. Я вытащу тебя оттуда, даю тебе слово». Итак, Готти подчинился приказу. В 1974 году он был осужден за убийство Гальоне. Ему грозило 20 лет тюрьмы, но Деллакроче сдержал слово и нанял лучших адвокатов, которые уменьшили этот срок до четырех лет, представив убийство как непредумышленное.
Через 2 года умер босс семьи, Карло Гамбино. По правилам новым главой клана должен был стать Аньело Деллакроче как первый заместитель, однако Гамбино и на этот раз нарушил существующие традиции и отдал место Полу Кастеллано, который являлся его двоюродным братом. Чтобы немного сгладить конфликт, Кастеллано решил сделать подарок обиженному Деллакроче: разрешил остаться заместителем и, кроме того, отдал в полное его распоряжение 10 команд клана из 23. Конечно, Кастеллано никогда нельзя было назвать разумным человеком, но этот шаг был самым глупым из всех, что он когда-либо делал, поскольку Пол сам, своими руками, создал внутри клана две враждующие группировки. Теперь Деллакроче обладал огромной властью и становился смертельно опасным для самого босса, но тот не замечал ничего: практиком он никогда не был и многие удивлялись, зачем Кастеллано выбрал именно эту дорогу, если ему больше подошла бы роль солидного бизнесмена.
Через год Джон Готти вышел на свободу и сразу был тепло принят в семью своим наставником Деллакроче. Как настоящий мужчина, Готти всегда помнил тот день, когда Деллакроче, унижаясь, спасал его жизнь, и понимал: должен настать тот день, когда он непременно отблагодарит Аньело за все, на что тот пошел ради него.
Такой шанс у него появился в 1979 году, когда Деллакроче предъявили обвинение в том, что во Флориде он занимается организацией незаконных азартных игр. ФБР взялось за него всерьез, разыскало предполагаемого соучастника Аньело в этом незаконном деле, Энтони Плейта, и предложило ему пройти по делу в качестве свидетеля при условии, что тот даст исчерпывающие показания против Деллакроче. Других свидетелей в этом деле не было, а Плейт, желая отвести от себя подозрения, с пылом взялся обвинять компаньона. Чтобы избавить своего покровителя от неприятностей, Готти прикончил Плейта со свойственным ему профессионализмом, избавив таким образом шефа от тюрьмы и вернув долг.