Страница:
Весной 1980 года в жизни Джона Готти произошла страшная трагедия. Нелепо погиб его любимый ребенок – маленький Фрэнк. Он катался на велосипеде и неудачно выехал на проезжую часть дороги из-за припаркованного грузовика. В то же мгновение пролетающая мимо машина соседа Готти Джона Фавары сбила его. Готти просто обезумел от горя: он перестал спать, не расставаясь с фотографией 12-летнего Фрэнка, представляя его выпускником школы, чемпионом университетской бейсбольной команды. Он был бы таким же смелым, стремительным и привлекательным, как и его отец. И всего этого Фрэнк лишился из-за какого-то продавца мебели? Этот Фавара даже срока не получил за убийство ребенка: его практически сразу же признавали невиновным. Так всегда происходит в этой несправедливой жизни. Всегда? Нет, Готти восстановит справедливость, и пусть Фаваре станет так же нестерпимо больно, как больно сейчас ему.
Фавара отдавал себе отчет, что дела его плохи, как никогда. Этого человека он не сможет растрогать ничем. Достаточно вспомнить день похорон Фрэнка, когда он робко пришел выразить свои соболезнования. Увидев убийцу своего любимого ребенка, Готти побелел от ярости. Он протянул руку к жене, и та, поняв его жест, метнулась в соседнюю комнату, откуда вернулась с бейсбольной битой. Джон схватил то, что ему подали, не глядя, и бросился на Фавару. Он бил и бил продавца мебели, пока его не оттащили. Он раскроил бы ему череп, он убил бы его тогда, и, может быть, так было бы лучше для них обоих.
После побоев Фавара попал в больницу, а потом решил исчезнуть, скрыться от Готти; он не мог забыть холодного, стального блеска его глаз. «Такие никогда ничего не забывают и не прощают», – решил он, и, наверное, решил правильно, поскольку в то время, пока он вынужден был в течение нескольких месяцев жить в своем доме, давно переставшем быть крепостью, его преследовал призрак Готти, он вскакивал по ночам от каждого случайного шороха, потом совсем перестал спать, особенно после того, как несколько раз сам видел, как Джон Готти медленно проезжает мимо него на своей машине и при этом складывает пальцы таким образом, словно нажимает на курок. Фавара боялся почтальонов, потому что не ждал больше приятных писем. Теперь все они были только угрожающими.
Наконец дом был продан, и Фавара вместе с женой перебрался в другой штат, где, как он полагал, его наконец-то оставят в покое, – во Флориду. Здесь он провел только 4 месяца, потому что вскоре здесь появилась семья Готти, ведь он тоже имел право отдохнуть под ласковым солнцем, на белом горячем песке. Через несколько дней Фавара исчез. Несколько свидетелей видели, как днем продавец мебели припарковал машину около своего нового дома и вышел из нее. Однако едва он сделал несколько шагов по тротуару, как из кустов появилась фигура высокого мужчины, который резко ударил Фавару по голове. Тот упал, а мужчина бросил его в собственную машину и стремительно исчез в неопределенном направлении. Несколько свидетелей этого похищения утверждали в полиции, что не запомнили ничего: события развивались чересчур стремительно, а мужчина не обладал никакими особенными признаками, чтобы его можно было выделить из толпы тысяч отдыхающих и местных жителей Флориды.
Напрасно жена Фавары Виктория металась по полицейским управлениям: ее мужа больше никто никогда так и не увидел. Он был похищен помощниками Готти, а тот учил не оставлять следов и не оставаться в памяти людей, которые могли хоть что-нибудь увидеть. Фавару привезли на окраину Флориды и заперли в заброшенном сарае. Здесь он провел несколько мучительных часов, ожидая Джона. Тот приехал поздно вечером и привез с собой бензопилу. «Теперь ты поймешь, что я испытывал и продолжаю испытывать, не видя своего сына. Ты поймешь, что означает слово „никогда“ и как само адское пламя способно выжигать тебя изнутри», – сказал Готти, не слушая воплей жертвы о пощаде и не обращая внимания на слезы Фавары.
Помощники Готти все это время оставались на улице. Свое дело они сделали: Фавара был надежно привязан, а видеть то, что там будет происходить, им не хотелось, хотя излишней чувствительностью никто из них не отличался. Они просто Бога благодарили, что Джон не обращал на них внимания и не требовал их обязательного присутствия при казни. Это только его дело, и он решит его сам. Он решил. Фавару он распилил на части медленно и собственноручно. Он вышел из сарая, весь забрызганный кровью и, не глядя ни на кого, произнес коротко: «Все поджечь», а потом сел в свою машину и умчался с такой скоростью, как будто хотел на ней разбиться. Похоже, убийство Фавары не сделало его боль менее острой.
В семье Готти вообще предпочитали как можно меньше говорить об этой трагедии. Что же касается похищения Фавары, то даже члены семьи утверждали: «Не стоит соваться в это дело. Нас это не касается и к тому же слишком плохо пахнет». А Джон продолжал едва ли не ежедневно посещать могилу своего любимого Фрэнка. Ничто не могло вернуть ему утраченное спокойствие или дать возможность хотя бы на минуту забыть о страшной, выжигающей его изнутри боли. Из комнаты сына он сделал настоящий храм, посвященный ему. Все стены там, обитые тяжелым темным бархатом, были увешаны фотографиями мальчика в позолоченных рамках с траурной каймой. Сюда почему-то боялась заходить даже жена Джона.
Что же касается дел Готти, он продолжал их выполнять, всеми силами души ненавидя Кастеллано, который, впрочем, и кроме него, успел нажить множество врагов, поскольку имел склонность к различным безумным выходкам.
В 1981 году игорный бизнес нес крупные потери благодаря активной деятельности ФБР. Каждый месяц приходилось терять не менее 50 тысяч долларов. Нужно было срочно исправлять положение, и Готти взялся за распространение наркотиков. Кастеллано считал подобные дела унизительными. Стоило кому-то обвинить его в торговле героином, как он приходил в бешенство. «Наркотиками могут торговать только черные!» – орал он.
Неожиданно выяснилось, что семья Гамбино занимается этим позорным бизнесом. Джон Готти и несколько его помощников были взяты полицией по обвинению в торговле наркотиками, а заодно обвинение предъявили самому Кастеллано. Босс был в бешенстве. Полицейский вспоминал, что ему стало страшно, когда он увидел перекошенное от ярости лицо Пола. «Слушай, Джонни, – заорал он, обращаясь к Готти, – для тебя же будет лучше, если ты докажешь, что не связан с этим делом!». «Вовсе нет, – со спокойной яростью откликнулся Готти. – Я действительно торговал героином, я признаю это».
Кастеллано обратился к Комиссии, куда входили все пять гангстерских семей, контролировавших город, и настоял на принятии специального постановления, по которому торговля наркотиками оставлялась исключительно афроамериканцам. Заодно он сделал заявление, что команда Джона Готти нарушила его личное указание, а потому для нее в клане больше места не существует. Он даже обратился к прокурору, настояв на обвинении Готти и еще четырех видных членов семьи в незаконных операциях, связанных с наркобизнесом.
Назревала война, но от боевых действий Готти по-прежнему удерживал Деллакроче. Джон, хотя и не понимал его политики всепрощения, но ослушаться своего покровителя не мог, тем более что это был один из немногих людей, которых он действительно уважал. Зная, что у него прогрессирует рак, Деллакроче умолял Готти не воевать с Кастеллано, пока он жив, и Джон поклялся ему в этом. Он и на этот раз сдержал слово. Если уж Деллакроче настаивает, то пусть и Кастеллано пока живет, но только до того дня, пока дышит человек, которого Готти признавал своим начальником.
Деллакроче умер в начале декабря 1985 года. При этом Пол Кастеллано окончательно утратил авторитет в глазах гангстеров: он даже не посчитал нужным прийти на церемонию прощания со своим заместителем. Едва Деллакроче похоронили, Готти отдал приказ своим бойцам переходить на нелегальное положение. Из города были вывезены семьи: дети, жены, подруги его сторонников, чтобы мужчины могли действовать спокойно, не опасаясь за жизнь близких. Готти с его ближайшим подчиненным Гравано и бергинцами, а также старыми членами клана Гравано вместе с Джо Армоне по прозвищу Еловая Шишка поддержала бруклинская группировка «Тали» и старые члены клана Гамбино Фрэнк де Чикко и Роберт ди Бернардо. Этот союз был назван заговорщиками «Кулак».
Все дела, связанные со сменой власти в семье вел лично Джон Готти. Он заручился поддержкой кланов Лучезе, Бонанно и Коломбо. В результате все оказались на стороне Джона Готти, а Пол Кастеллано мог считать себя покойником, но он пока еще не знал об этом.
Фрэнк де Чикко лично позвонил Кастеллано, сказав, что у клана Гамбино имеется ряд проблем, которые следует обсудить как можно скорее, и назначил встречу в любимом ресторане Кастеллано – «Спаркс» на Стилвелл-авеню. Неизвестно, что при этом подумал Кастеллано, но на встречу он согласился охотно.
Ровно через 9 дней после смерти Деллакроче «линкольн» Кастеллано остановился около «Спаркса». Свидетели, которых в тот час на улице было множество, утверждали, что первым машину покинул водитель, только что назначенный заместителем Томми Билотти. По обыкновению, он неторопливо обходил машину, чтобы открыть дверь боссу, как положено в подобных случаях, однако Кастеллано явно торопился – настолько, что пренебрег правилами этикета, сам распахнул дверь и шагнул на тротуар. В то же мгновение к нему бросились двое мужчин.
Пол Кастеллано так и не понял, что произошло. В руках бегущих прямо на него двоих мужчин что-то тускло блеснуло, а потом загремели револьверные выстрелы. Работали профессионалы. Обливаясь кровью, Кастеллано рухнул на мостовую с пятью пулями в голове и одной в груди. Досталось и Томми Билотти, однако он впоследствии выжил, хотя его голова была прострелена четырежды и столько же пуль киллеры всадили в его грудь. Просто Билотти их не особенно интересовал. Прохожие закричали, бросились врассыпную, а один из киллеров неторопливо подошел к лежащему на земле в луже крови Кастеллано и еще раз выстрелил ему в голову – на всякий случай и чтобы наверняка.
Убийство Пола Кастеллано
Убедившись, что все сделано правильно, киллеры быстро и без лишнего шума удалились: Готти сам разработал для них наиболее удобные маршруты отступления. Через минуту на людной улице никого не осталось, и только черный «линкольн» медленно проехал мимо трупа и раненого водителя, на секунду притормозив перед их телами. Джон Готти лично хотел убедиться, что его план сработал наверняка. В глубине машины сидел и его заместитель Сэмми Гравано. Приход Джона Готти как нового главы семьи Гамбино приветствовали все ее члены. Он выглядел триумфатором, и многие говорили, что с подобным шиком занял свое место только сам Карло Гамбино после того, как был убит Альберт Анастазия. Прочие кланы также поддержали Готти: все остальные знали, насколько он силен и как опасно портить с ним отношения. Комиссия семей подтвердила: теперь боссом клана Гамбино является Джон Готти. Пресса также отметила это событие: портрет Готти украсил обложку журнала «Тайм», а также газетные полосы «Нью-Йорк мэгэзин» и «Пипл».
Полиция только разводила руками: да, Готти пользуется в преступном мире огромным авторитетом, к тому же благодаря активной деятельности правоохранительных органов у него практически не осталось соперников. Дело в том, что в начале 1980-х годов в результате широкомасштабной акции по борьбе с преступностью в тюрьме оказались практически все влиятельные люди и боссы городской мафии. Все, но не Готти. К тому же он обладал врожденным обаянием, привлекательностью, знал, как именно следует надавить на властные структуры. Не последнюю роль сыграл и его виртуозный адвокат Брюс Котлер.
К тому же со временем Готти приобрел почти звериную способность чуять врагов. Он знал, что многие мафиозные боссы оказались на скамье подсудимых благодаря умелому внедрению ФБР в ряды кланов своих агентов. Такой агент оказался и в команде Готти. Его считали своим и называли Билли Бой; он состоял в клане Гамбино еще в то время, когда Джон являлся обычным бойцом. Именно Билли Бой передал нужные донесения, касавшиеся наркобизнеса, которым в свое время занимался Готти.
Едва показания Билли Боя стали достоянием гласности, а несколько гангстеров, и в том числе родной брат Готти Джино, оказались в тюрьме, причем, видимо, до конца жизни, поскольку 20 лет, что им присудили, – это достаточно долгий срок, агент решил, что теперь для него самое разумное – скрыться. Он переехал в Бруклин, где жил под чужим именем.
Однако Билли Боя без особенного труда обнаружили и там. Когда однажды утром он, как обычно, вышел на работу, то увидел припаркованный на противоположной стороне улицы автомобиль. Дальнейшее произошло очень быстро. Из машины вышли трое мужчин с пистолетами, которые одновременно начали огонь. Они остановились только тогда, когда Билли Бой совершенно перестал дергаться, а его тело больше напоминало решето. Этим убийством руководил Сэмми Гравано, заместитель Джона Готти. Таким образом Готти хотел преподать урок остальным агентам, если таковые в команде оставались или если только подумывали о том, чтобы войти в нее.
Арестовать Джона Готти и Сэмми Гравано полиции удалось только в начале 1992 года. Видимо, урок, преподнесенный Билли Бою, не подействовал, и в руках правоохранительных органов оказались компрометирующие Готти документы, записи телефонных переговоров. Кроме того, два агента, внедренных в преступный клан, выразили желание дать показания на следствии.
Готти, однако, не особенно волновался. Он не привык пасовать перед трудностями и смертью, тем более что его адвокат был на высоте. Возможно, и на этот раз с него были бы сняты все обвинения, ведь так происходило уже не раз, но тут неожиданно «сломался» такой хладнокровный и жестокий убийца, как Сэмми Гравано, который был правой рукой босса и по приказанию Готти отправил на тот свет столько людей, что, по его собственному признанию, и «сам забыл, сколько». Ему смогли инкриминировать только 40 убийств, хотя на самом деле их было, конечно же, гораздо больше.
«Банановая война», или кто всегда выигрывает. Джо Бонанно
Фавара отдавал себе отчет, что дела его плохи, как никогда. Этого человека он не сможет растрогать ничем. Достаточно вспомнить день похорон Фрэнка, когда он робко пришел выразить свои соболезнования. Увидев убийцу своего любимого ребенка, Готти побелел от ярости. Он протянул руку к жене, и та, поняв его жест, метнулась в соседнюю комнату, откуда вернулась с бейсбольной битой. Джон схватил то, что ему подали, не глядя, и бросился на Фавару. Он бил и бил продавца мебели, пока его не оттащили. Он раскроил бы ему череп, он убил бы его тогда, и, может быть, так было бы лучше для них обоих.
После побоев Фавара попал в больницу, а потом решил исчезнуть, скрыться от Готти; он не мог забыть холодного, стального блеска его глаз. «Такие никогда ничего не забывают и не прощают», – решил он, и, наверное, решил правильно, поскольку в то время, пока он вынужден был в течение нескольких месяцев жить в своем доме, давно переставшем быть крепостью, его преследовал призрак Готти, он вскакивал по ночам от каждого случайного шороха, потом совсем перестал спать, особенно после того, как несколько раз сам видел, как Джон Готти медленно проезжает мимо него на своей машине и при этом складывает пальцы таким образом, словно нажимает на курок. Фавара боялся почтальонов, потому что не ждал больше приятных писем. Теперь все они были только угрожающими.
Наконец дом был продан, и Фавара вместе с женой перебрался в другой штат, где, как он полагал, его наконец-то оставят в покое, – во Флориду. Здесь он провел только 4 месяца, потому что вскоре здесь появилась семья Готти, ведь он тоже имел право отдохнуть под ласковым солнцем, на белом горячем песке. Через несколько дней Фавара исчез. Несколько свидетелей видели, как днем продавец мебели припарковал машину около своего нового дома и вышел из нее. Однако едва он сделал несколько шагов по тротуару, как из кустов появилась фигура высокого мужчины, который резко ударил Фавару по голове. Тот упал, а мужчина бросил его в собственную машину и стремительно исчез в неопределенном направлении. Несколько свидетелей этого похищения утверждали в полиции, что не запомнили ничего: события развивались чересчур стремительно, а мужчина не обладал никакими особенными признаками, чтобы его можно было выделить из толпы тысяч отдыхающих и местных жителей Флориды.
Напрасно жена Фавары Виктория металась по полицейским управлениям: ее мужа больше никто никогда так и не увидел. Он был похищен помощниками Готти, а тот учил не оставлять следов и не оставаться в памяти людей, которые могли хоть что-нибудь увидеть. Фавару привезли на окраину Флориды и заперли в заброшенном сарае. Здесь он провел несколько мучительных часов, ожидая Джона. Тот приехал поздно вечером и привез с собой бензопилу. «Теперь ты поймешь, что я испытывал и продолжаю испытывать, не видя своего сына. Ты поймешь, что означает слово „никогда“ и как само адское пламя способно выжигать тебя изнутри», – сказал Готти, не слушая воплей жертвы о пощаде и не обращая внимания на слезы Фавары.
Помощники Готти все это время оставались на улице. Свое дело они сделали: Фавара был надежно привязан, а видеть то, что там будет происходить, им не хотелось, хотя излишней чувствительностью никто из них не отличался. Они просто Бога благодарили, что Джон не обращал на них внимания и не требовал их обязательного присутствия при казни. Это только его дело, и он решит его сам. Он решил. Фавару он распилил на части медленно и собственноручно. Он вышел из сарая, весь забрызганный кровью и, не глядя ни на кого, произнес коротко: «Все поджечь», а потом сел в свою машину и умчался с такой скоростью, как будто хотел на ней разбиться. Похоже, убийство Фавары не сделало его боль менее острой.
В семье Готти вообще предпочитали как можно меньше говорить об этой трагедии. Что же касается похищения Фавары, то даже члены семьи утверждали: «Не стоит соваться в это дело. Нас это не касается и к тому же слишком плохо пахнет». А Джон продолжал едва ли не ежедневно посещать могилу своего любимого Фрэнка. Ничто не могло вернуть ему утраченное спокойствие или дать возможность хотя бы на минуту забыть о страшной, выжигающей его изнутри боли. Из комнаты сына он сделал настоящий храм, посвященный ему. Все стены там, обитые тяжелым темным бархатом, были увешаны фотографиями мальчика в позолоченных рамках с траурной каймой. Сюда почему-то боялась заходить даже жена Джона.
Что же касается дел Готти, он продолжал их выполнять, всеми силами души ненавидя Кастеллано, который, впрочем, и кроме него, успел нажить множество врагов, поскольку имел склонность к различным безумным выходкам.
В 1981 году игорный бизнес нес крупные потери благодаря активной деятельности ФБР. Каждый месяц приходилось терять не менее 50 тысяч долларов. Нужно было срочно исправлять положение, и Готти взялся за распространение наркотиков. Кастеллано считал подобные дела унизительными. Стоило кому-то обвинить его в торговле героином, как он приходил в бешенство. «Наркотиками могут торговать только черные!» – орал он.
Неожиданно выяснилось, что семья Гамбино занимается этим позорным бизнесом. Джон Готти и несколько его помощников были взяты полицией по обвинению в торговле наркотиками, а заодно обвинение предъявили самому Кастеллано. Босс был в бешенстве. Полицейский вспоминал, что ему стало страшно, когда он увидел перекошенное от ярости лицо Пола. «Слушай, Джонни, – заорал он, обращаясь к Готти, – для тебя же будет лучше, если ты докажешь, что не связан с этим делом!». «Вовсе нет, – со спокойной яростью откликнулся Готти. – Я действительно торговал героином, я признаю это».
Кастеллано обратился к Комиссии, куда входили все пять гангстерских семей, контролировавших город, и настоял на принятии специального постановления, по которому торговля наркотиками оставлялась исключительно афроамериканцам. Заодно он сделал заявление, что команда Джона Готти нарушила его личное указание, а потому для нее в клане больше места не существует. Он даже обратился к прокурору, настояв на обвинении Готти и еще четырех видных членов семьи в незаконных операциях, связанных с наркобизнесом.
Назревала война, но от боевых действий Готти по-прежнему удерживал Деллакроче. Джон, хотя и не понимал его политики всепрощения, но ослушаться своего покровителя не мог, тем более что это был один из немногих людей, которых он действительно уважал. Зная, что у него прогрессирует рак, Деллакроче умолял Готти не воевать с Кастеллано, пока он жив, и Джон поклялся ему в этом. Он и на этот раз сдержал слово. Если уж Деллакроче настаивает, то пусть и Кастеллано пока живет, но только до того дня, пока дышит человек, которого Готти признавал своим начальником.
Деллакроче умер в начале декабря 1985 года. При этом Пол Кастеллано окончательно утратил авторитет в глазах гангстеров: он даже не посчитал нужным прийти на церемонию прощания со своим заместителем. Едва Деллакроче похоронили, Готти отдал приказ своим бойцам переходить на нелегальное положение. Из города были вывезены семьи: дети, жены, подруги его сторонников, чтобы мужчины могли действовать спокойно, не опасаясь за жизнь близких. Готти с его ближайшим подчиненным Гравано и бергинцами, а также старыми членами клана Гравано вместе с Джо Армоне по прозвищу Еловая Шишка поддержала бруклинская группировка «Тали» и старые члены клана Гамбино Фрэнк де Чикко и Роберт ди Бернардо. Этот союз был назван заговорщиками «Кулак».
Все дела, связанные со сменой власти в семье вел лично Джон Готти. Он заручился поддержкой кланов Лучезе, Бонанно и Коломбо. В результате все оказались на стороне Джона Готти, а Пол Кастеллано мог считать себя покойником, но он пока еще не знал об этом.
Фрэнк де Чикко лично позвонил Кастеллано, сказав, что у клана Гамбино имеется ряд проблем, которые следует обсудить как можно скорее, и назначил встречу в любимом ресторане Кастеллано – «Спаркс» на Стилвелл-авеню. Неизвестно, что при этом подумал Кастеллано, но на встречу он согласился охотно.
Ровно через 9 дней после смерти Деллакроче «линкольн» Кастеллано остановился около «Спаркса». Свидетели, которых в тот час на улице было множество, утверждали, что первым машину покинул водитель, только что назначенный заместителем Томми Билотти. По обыкновению, он неторопливо обходил машину, чтобы открыть дверь боссу, как положено в подобных случаях, однако Кастеллано явно торопился – настолько, что пренебрег правилами этикета, сам распахнул дверь и шагнул на тротуар. В то же мгновение к нему бросились двое мужчин.
Пол Кастеллано так и не понял, что произошло. В руках бегущих прямо на него двоих мужчин что-то тускло блеснуло, а потом загремели револьверные выстрелы. Работали профессионалы. Обливаясь кровью, Кастеллано рухнул на мостовую с пятью пулями в голове и одной в груди. Досталось и Томми Билотти, однако он впоследствии выжил, хотя его голова была прострелена четырежды и столько же пуль киллеры всадили в его грудь. Просто Билотти их не особенно интересовал. Прохожие закричали, бросились врассыпную, а один из киллеров неторопливо подошел к лежащему на земле в луже крови Кастеллано и еще раз выстрелил ему в голову – на всякий случай и чтобы наверняка.
Убедившись, что все сделано правильно, киллеры быстро и без лишнего шума удалились: Готти сам разработал для них наиболее удобные маршруты отступления. Через минуту на людной улице никого не осталось, и только черный «линкольн» медленно проехал мимо трупа и раненого водителя, на секунду притормозив перед их телами. Джон Готти лично хотел убедиться, что его план сработал наверняка. В глубине машины сидел и его заместитель Сэмми Гравано. Приход Джона Готти как нового главы семьи Гамбино приветствовали все ее члены. Он выглядел триумфатором, и многие говорили, что с подобным шиком занял свое место только сам Карло Гамбино после того, как был убит Альберт Анастазия. Прочие кланы также поддержали Готти: все остальные знали, насколько он силен и как опасно портить с ним отношения. Комиссия семей подтвердила: теперь боссом клана Гамбино является Джон Готти. Пресса также отметила это событие: портрет Готти украсил обложку журнала «Тайм», а также газетные полосы «Нью-Йорк мэгэзин» и «Пипл».
Полиция только разводила руками: да, Готти пользуется в преступном мире огромным авторитетом, к тому же благодаря активной деятельности правоохранительных органов у него практически не осталось соперников. Дело в том, что в начале 1980-х годов в результате широкомасштабной акции по борьбе с преступностью в тюрьме оказались практически все влиятельные люди и боссы городской мафии. Все, но не Готти. К тому же он обладал врожденным обаянием, привлекательностью, знал, как именно следует надавить на властные структуры. Не последнюю роль сыграл и его виртуозный адвокат Брюс Котлер.
К тому же со временем Готти приобрел почти звериную способность чуять врагов. Он знал, что многие мафиозные боссы оказались на скамье подсудимых благодаря умелому внедрению ФБР в ряды кланов своих агентов. Такой агент оказался и в команде Готти. Его считали своим и называли Билли Бой; он состоял в клане Гамбино еще в то время, когда Джон являлся обычным бойцом. Именно Билли Бой передал нужные донесения, касавшиеся наркобизнеса, которым в свое время занимался Готти.
Едва показания Билли Боя стали достоянием гласности, а несколько гангстеров, и в том числе родной брат Готти Джино, оказались в тюрьме, причем, видимо, до конца жизни, поскольку 20 лет, что им присудили, – это достаточно долгий срок, агент решил, что теперь для него самое разумное – скрыться. Он переехал в Бруклин, где жил под чужим именем.
Однако Билли Боя без особенного труда обнаружили и там. Когда однажды утром он, как обычно, вышел на работу, то увидел припаркованный на противоположной стороне улицы автомобиль. Дальнейшее произошло очень быстро. Из машины вышли трое мужчин с пистолетами, которые одновременно начали огонь. Они остановились только тогда, когда Билли Бой совершенно перестал дергаться, а его тело больше напоминало решето. Этим убийством руководил Сэмми Гравано, заместитель Джона Готти. Таким образом Готти хотел преподать урок остальным агентам, если таковые в команде оставались или если только подумывали о том, чтобы войти в нее.
Арестовать Джона Готти и Сэмми Гравано полиции удалось только в начале 1992 года. Видимо, урок, преподнесенный Билли Бою, не подействовал, и в руках правоохранительных органов оказались компрометирующие Готти документы, записи телефонных переговоров. Кроме того, два агента, внедренных в преступный клан, выразили желание дать показания на следствии.
Готти, однако, не особенно волновался. Он не привык пасовать перед трудностями и смертью, тем более что его адвокат был на высоте. Возможно, и на этот раз с него были бы сняты все обвинения, ведь так происходило уже не раз, но тут неожиданно «сломался» такой хладнокровный и жестокий убийца, как Сэмми Гравано, который был правой рукой босса и по приказанию Готти отправил на тот свет столько людей, что, по его собственному признанию, и «сам забыл, сколько». Ему смогли инкриминировать только 40 убийств, хотя на самом деле их было, конечно же, гораздо больше.
Вид электрического стула настолько потряс это чудовище, что он сам согласился давать показания против своего давнишнего друга Готти и вообще всей его мощной империи. Гравано был готов сознаться во всем и сразу – только бы избежать казни, только бы приговор был смягчен, ведь он добровольно согласился помогать следствию. Конечно, в этом случае ему грозило пожизненное заключение, но Сэмми считал, что главное – жить, а какой ценой и как, неважно.
И теперь Сэмми признавался в совершенных убийствах, понимая, что топит Джона Готти, и сам все больше и больше съеживался, становился меньше. Выглядел он поистине жалко. А на него пристально и холодно смотрел «крестный отец», который понимал: на этот раз гибель неизбежна. Но ведь он всегда был к этому готов, а потому оставался совершенно спокойным. Конечно, этого предательства Сэмми не простят, но теперь все это для него неважно.
На оглашение приговора Джон надел свой лучший выходной костюм – белоснежный, сшитый по его специальному заказу. Безразлично он выслушал приговор: пожизненное заключение без права на амнистию. «Это был классический двухактный спектакль, завершившийся вероломным предательством по всем законам драмы», – писали тогда газеты.
Готти ушел, но его империя осталась. Она создавалась настолько прочно, что спокойно могла подождать того момента, когда брать власть в свои руки придет сын Джона Готти, Джон-младший. По слухам, он даже уже успел вступить в свои права. Но это пока только слухи…
И теперь Сэмми признавался в совершенных убийствах, понимая, что топит Джона Готти, и сам все больше и больше съеживался, становился меньше. Выглядел он поистине жалко. А на него пристально и холодно смотрел «крестный отец», который понимал: на этот раз гибель неизбежна. Но ведь он всегда был к этому готов, а потому оставался совершенно спокойным. Конечно, этого предательства Сэмми не простят, но теперь все это для него неважно.
На оглашение приговора Джон надел свой лучший выходной костюм – белоснежный, сшитый по его специальному заказу. Безразлично он выслушал приговор: пожизненное заключение без права на амнистию. «Это был классический двухактный спектакль, завершившийся вероломным предательством по всем законам драмы», – писали тогда газеты.
Готти ушел, но его империя осталась. Она создавалась настолько прочно, что спокойно могла подождать того момента, когда брать власть в свои руки придет сын Джона Готти, Джон-младший. По слухам, он даже уже успел вступить в свои права. Но это пока только слухи…
«Банановая война», или кто всегда выигрывает. Джо Бонанно
Джозеф Бонанно, или Джо Бонанно, с которого так убедительно был срисован герой бестселлера Марио Пьюзо «Крестный отец», скончался два года назад от остановки сердца. Ему было 97 лет. Не стало человека, ставшего прототипом Вито Корлеоне и убедительно показавшего всему миру, что личность, какой бы сильной она ни была, порой бессильна перед тем, что она отказывалась воспринимать всерьез и что на самом деле оказывается выше и всегда выигрывает. Он воевал и проиграл, и эту войну в газетах называли «банановая». Он так не любил это название…
Джозеф Бонанно родился в 1905 году на Сицилии. Его родители, как и многие иммигранты, попытались найти счастье в Америке, однако, приехав туда вместе с маленьким сыном, обнаружили ту же нищету и беспросветность. Они решили вернуться обратно, но их маленький мальчик так и не сумел забыть то потрясающее ощущение, которое осталось в его памяти как воспоминание об Америке. Когда родители умерли, 19-летний Джозеф вновь уехал в страну своей мечты, правда, уже нелегально, через Кубу.
Джо Бонанно
Он застал и ревущие 1920-е годы, когда Аль Капоне воевал с Айелло за единоличное право распоряжаться бутлегерским бизнесом в Чикаго, и драму 1930-х годов, когда преемник Аль Капоне в Нью-Йорке Джо Массерио жестоко боролся с главой клана Кастелламаре Сальваторе Маранзано. В это время кровопролитные разборки между бандами происходили каждый день, а потому этот конфликт, один из самых значительных в истории «Коза Ностры» вошел в историю под названием Кастелламарской войны. Как известно, в этой войне победил Маранзано при поддержке Лаки Лучано, люди которого убили Массерио. Правда, этот пост он занимал недолго, поскольку отличался чрезмерным деспотизмом, чем возмутил Лаки Лучано, который, видимо действуя по принципу «Я тебя возвел на этот пост, я тебя и убью», снова освободил пост главы семьи. Именно в это время на сцену выступил клан Буффало в лице его босса Стефано Магаддино, который в качестве кандидата на роль «крестного отца» осиротевшего семейства предложил своего кузена Джо Бонанно. Так, довольно-таки неожиданно для самого себя Джо Бонанно стал авторитетным боссом, под началом которого находилось 300 человек, хотя многие шли к этому вожделенному посту очень долго, дорогой бесконечных убийств и драм. Естественно, что после подобной услуги Магаддино считал, что Бонанно в знак благодарности станет отстаивать его интересы, но вышло совсем не так, как он предполагал. Бонанно совсем не устраивала роль обычного вассала клана Буффало.
Джо Бонанно оказался на редкость предприимчивым и разумным боссом, о чем красноречиво свидетельствует тот факт, что дела его организации процветали в течение 30 лет, а это немалый срок. Благодаря ему клан разбогател на рэкете, подпольных азартных играх и торговле наркотиками. Последняя статья дохода приносила особенно большую прибыль, а потому Бонанно решил, что пора этот бизнес расширять. Он сделал канадский Монреаль своеобразным перевалочным пунктом, откуда героин из Европы поступал в США.
Только в 1957 году Джо Бонанно узнал, что такое настоящие трудности. Его авторитет стал падать после того, как был убит Альберт Анастазиа, всегда поддерживавший Бонанно, а его место занял противник Джо – Карло Гамбино. Еще более уязвимым для своих недругов Бонанно оказался после смерти его верного друга и помощника Джо Профачи, главы клана Коломбо. В отчаянии Бонанно объединился с Джо Маглиокко, надеясь, что тот поможет убрать его главного врага – Карло Гамбино. Казалось, не станет Гамбино – и все проблемы решатся сами собой. Однако заговор был провален, Маглиокко неожиданно скончался от сердечного приступа, да еще в это же время кузен Магаддино, давно затаивший обиду на Бонанно, по его мнению, зазнавшегося начал подозревать, что Джо хочет занять его территорию в Торонто. К тому же он всерьез опасался, что, наравне с Гамбино, находится в списке смертников Бонанно. Магаддино обратился в Комиссию, и Бонанно, оставшийся совершенно один, был отстранен от должности. Теперь его место должен был занять Магаддино.
Однако, если бы Джо Бонанно пристально посмотрел в свое прошлое, он заметил бы, что его авторитет начал падать не с конца 1950-х годов, как он полагал, а гораздо раньше, когда все его мысли захватила мечта не ограничиваться одним подконтрольным ему Нью-Йорком, а выйти за его пределы.
В 1931 году звезда Джо сияла ярко, как никогда. В это время Маранзано поделил Нью-Йорк между пятью криминальными кланами, а 26-летний Джо в то время был самым молодым из всех боссов. Никогда еще его люди не были ему так верны и благодарны, поскольку босс отличался щедростью, а от подчиненных требовал исключительно результатов. Доходы от продажи наркотиков и прочих видов нелегальной деятельности были высоки, как никогда, соответственно, и моральный дух людей был чрезвычайно высок.
От противников Бонанно избавлялся безжалостно. Он внес в практику тайное захоронение жертв в жидкий бетон, особенно на пустырях, и это оказался один из идеальных способов избавления от трупов. К тому же Джо официально являлся владельцем похоронного бюро в Бруклине. Это было удобно во всех отношениях: во-первых, данное заведение защищало его от правоохранительных органов, занимающихся налогообложением, а во-вторых, так ему было удобнее избавляться от покойников, которые должны были пропасть без вести.
Например, одним из изобретений Бонанно являлся двухэтажный гроб, в котором хоронили сразу двух покойников. Никому не могло даже в голову прийти, особенно скорбящим родственникам покойного, что в гробу он находится не один, а вместе с очередной жертвой бандитских разборок, которую таким образом тоже хоронили почетно, хотя и незаконно. Конечно, при этом гроб становился вдвое тяжелее, но эту проблему Бонанно решал очень легко, нанимая в свое агентство особо сильных носильщиков.
Подобные действия руководителя мафиозного семейства вызывали всеобщее восхищение его изворотливостью, хотя, возможно, именно неумеренное восхваление спровоцировало у Джо Бонанно явное развитие мании величия. Он постепенно начал внедряться в районы, еще не занятые мафией или находящиеся под управлением относительно слабых боссов. Джо хотел все больше и больше земли, хотя в этом, вероятно, сказывался его сицилийский менталитет, от которого некуда было деться. Ведь, как известно, на Сицилии именно количество имеющейся земли является критерием успешности. Земля, земля, еще больше земли! Бонанно с напором пробивался на север штата Нью-Йорк, его манили и Калифорния, и Аризона, и Канада.
Комиссия некоторое время сквозь пальцы смотрела на чрезмерную активность Джо. Ему позволили обосноваться в штате Колорадо, однако вторжение в Канаду, Калифорнию и на север штата Нью-Йорк посчитали излишним. Этого было уже чересчур.
Северо-восток США и Канаду контролировал Стефано Магаддино, босс Буффало. Некоторое время Стефано молчал, глядя, как люди Бонанно прибирают к рукам Олбани, Рочестер, Сиракузы, но когда он перешел границу с Канадой, ангельское терпение Магаддино лопнуло. Услышав о том, что люди Бонанно находятся в Канаде, он вышел из себя, закричав: «Да что он о себе возомнил, этот сукин сын? Он хочет забрать под себя весь мир, я правильно понял?». Однако это было еще не все. В еще большую ярость пришел Стефано, когда ему донесли о планах Джо – похоронить родственника на нижнем этаже одного из своих двухэтажных гробов. Это ни в какие рамки не укладывалось, особенно если учесть, что Стефано действительно когда-то считал Джо своим близким другом.
Магаддино немедленно отправился в Комиссию и потребовал, чтобы его жалоба была рассмотрена на ближайшем заседании. «Бонанно хочет похоронить меня, своего кузена! – воскликнул он возмущенно. – И сколько же еще времени вы собираетесь терпеть его выходки?» В результате Комиссия отправила вызов Бонанно, но тот предпочел укрыться в Калифорнии и сделать вид, что все происходящее его не касается. Ему послали вторичный вызов, и снова Бонанно не явился на заседание. Тем временем к требованию Стефано Магаддино остановить экспансию Джо Бонанно присоединился Фрэнк де Симоне, который также получил сведения: на него готовится нападение.
Крупные руководители банд были всерьез оскорблены. Вот как описывает Гай Толезе в своей книге «Чти отца своего» возрастающее недовольство мафии вызывающим и оскорбительным по отношению к высшему руководству поведением Джо Бонанно:
«Уже со времени… совещания в Аппалачах старший Бонанно (к тому времени его сын Сальваторе Бонанно, по прозвищу Билл, уже был помощником босса) избегал групповых встреч с другими руководителями. В тех случаях, когда его организация должна была быть представлена на совещании, Бонанно лично никогда не являлся. На такое совещание он посылал вместо себя своего представителя – одного из своих заместителей или помощников. Он считал, что Комиссия состоит из запутавшихся людей, и не хотел следовать их диктату, полностью потеряв веру в разумность их коллективных решений.
Так, например, когда им следовало проявить особую осторожность, сразу после смерти Анастазиа в 1957 году, они безрассудно назначили встречу в Аппалачах, а когда следовало продемонстрировать единство и силу и отдать приказ о разгроме братьев Галло за то, что те начали бунт против руководителя семьи Джозефа Профачи в 1960 году, Комиссия проголосовала за то, чтобы ничего не предпринимать».
Джозеф Бонанно родился в 1905 году на Сицилии. Его родители, как и многие иммигранты, попытались найти счастье в Америке, однако, приехав туда вместе с маленьким сыном, обнаружили ту же нищету и беспросветность. Они решили вернуться обратно, но их маленький мальчик так и не сумел забыть то потрясающее ощущение, которое осталось в его памяти как воспоминание об Америке. Когда родители умерли, 19-летний Джозеф вновь уехал в страну своей мечты, правда, уже нелегально, через Кубу.
Он застал и ревущие 1920-е годы, когда Аль Капоне воевал с Айелло за единоличное право распоряжаться бутлегерским бизнесом в Чикаго, и драму 1930-х годов, когда преемник Аль Капоне в Нью-Йорке Джо Массерио жестоко боролся с главой клана Кастелламаре Сальваторе Маранзано. В это время кровопролитные разборки между бандами происходили каждый день, а потому этот конфликт, один из самых значительных в истории «Коза Ностры» вошел в историю под названием Кастелламарской войны. Как известно, в этой войне победил Маранзано при поддержке Лаки Лучано, люди которого убили Массерио. Правда, этот пост он занимал недолго, поскольку отличался чрезмерным деспотизмом, чем возмутил Лаки Лучано, который, видимо действуя по принципу «Я тебя возвел на этот пост, я тебя и убью», снова освободил пост главы семьи. Именно в это время на сцену выступил клан Буффало в лице его босса Стефано Магаддино, который в качестве кандидата на роль «крестного отца» осиротевшего семейства предложил своего кузена Джо Бонанно. Так, довольно-таки неожиданно для самого себя Джо Бонанно стал авторитетным боссом, под началом которого находилось 300 человек, хотя многие шли к этому вожделенному посту очень долго, дорогой бесконечных убийств и драм. Естественно, что после подобной услуги Магаддино считал, что Бонанно в знак благодарности станет отстаивать его интересы, но вышло совсем не так, как он предполагал. Бонанно совсем не устраивала роль обычного вассала клана Буффало.
Джо Бонанно оказался на редкость предприимчивым и разумным боссом, о чем красноречиво свидетельствует тот факт, что дела его организации процветали в течение 30 лет, а это немалый срок. Благодаря ему клан разбогател на рэкете, подпольных азартных играх и торговле наркотиками. Последняя статья дохода приносила особенно большую прибыль, а потому Бонанно решил, что пора этот бизнес расширять. Он сделал канадский Монреаль своеобразным перевалочным пунктом, откуда героин из Европы поступал в США.
Только в 1957 году Джо Бонанно узнал, что такое настоящие трудности. Его авторитет стал падать после того, как был убит Альберт Анастазиа, всегда поддерживавший Бонанно, а его место занял противник Джо – Карло Гамбино. Еще более уязвимым для своих недругов Бонанно оказался после смерти его верного друга и помощника Джо Профачи, главы клана Коломбо. В отчаянии Бонанно объединился с Джо Маглиокко, надеясь, что тот поможет убрать его главного врага – Карло Гамбино. Казалось, не станет Гамбино – и все проблемы решатся сами собой. Однако заговор был провален, Маглиокко неожиданно скончался от сердечного приступа, да еще в это же время кузен Магаддино, давно затаивший обиду на Бонанно, по его мнению, зазнавшегося начал подозревать, что Джо хочет занять его территорию в Торонто. К тому же он всерьез опасался, что, наравне с Гамбино, находится в списке смертников Бонанно. Магаддино обратился в Комиссию, и Бонанно, оставшийся совершенно один, был отстранен от должности. Теперь его место должен был занять Магаддино.
Однако, если бы Джо Бонанно пристально посмотрел в свое прошлое, он заметил бы, что его авторитет начал падать не с конца 1950-х годов, как он полагал, а гораздо раньше, когда все его мысли захватила мечта не ограничиваться одним подконтрольным ему Нью-Йорком, а выйти за его пределы.
В 1931 году звезда Джо сияла ярко, как никогда. В это время Маранзано поделил Нью-Йорк между пятью криминальными кланами, а 26-летний Джо в то время был самым молодым из всех боссов. Никогда еще его люди не были ему так верны и благодарны, поскольку босс отличался щедростью, а от подчиненных требовал исключительно результатов. Доходы от продажи наркотиков и прочих видов нелегальной деятельности были высоки, как никогда, соответственно, и моральный дух людей был чрезвычайно высок.
От противников Бонанно избавлялся безжалостно. Он внес в практику тайное захоронение жертв в жидкий бетон, особенно на пустырях, и это оказался один из идеальных способов избавления от трупов. К тому же Джо официально являлся владельцем похоронного бюро в Бруклине. Это было удобно во всех отношениях: во-первых, данное заведение защищало его от правоохранительных органов, занимающихся налогообложением, а во-вторых, так ему было удобнее избавляться от покойников, которые должны были пропасть без вести.
Например, одним из изобретений Бонанно являлся двухэтажный гроб, в котором хоронили сразу двух покойников. Никому не могло даже в голову прийти, особенно скорбящим родственникам покойного, что в гробу он находится не один, а вместе с очередной жертвой бандитских разборок, которую таким образом тоже хоронили почетно, хотя и незаконно. Конечно, при этом гроб становился вдвое тяжелее, но эту проблему Бонанно решал очень легко, нанимая в свое агентство особо сильных носильщиков.
Подобные действия руководителя мафиозного семейства вызывали всеобщее восхищение его изворотливостью, хотя, возможно, именно неумеренное восхваление спровоцировало у Джо Бонанно явное развитие мании величия. Он постепенно начал внедряться в районы, еще не занятые мафией или находящиеся под управлением относительно слабых боссов. Джо хотел все больше и больше земли, хотя в этом, вероятно, сказывался его сицилийский менталитет, от которого некуда было деться. Ведь, как известно, на Сицилии именно количество имеющейся земли является критерием успешности. Земля, земля, еще больше земли! Бонанно с напором пробивался на север штата Нью-Йорк, его манили и Калифорния, и Аризона, и Канада.
Комиссия некоторое время сквозь пальцы смотрела на чрезмерную активность Джо. Ему позволили обосноваться в штате Колорадо, однако вторжение в Канаду, Калифорнию и на север штата Нью-Йорк посчитали излишним. Этого было уже чересчур.
Северо-восток США и Канаду контролировал Стефано Магаддино, босс Буффало. Некоторое время Стефано молчал, глядя, как люди Бонанно прибирают к рукам Олбани, Рочестер, Сиракузы, но когда он перешел границу с Канадой, ангельское терпение Магаддино лопнуло. Услышав о том, что люди Бонанно находятся в Канаде, он вышел из себя, закричав: «Да что он о себе возомнил, этот сукин сын? Он хочет забрать под себя весь мир, я правильно понял?». Однако это было еще не все. В еще большую ярость пришел Стефано, когда ему донесли о планах Джо – похоронить родственника на нижнем этаже одного из своих двухэтажных гробов. Это ни в какие рамки не укладывалось, особенно если учесть, что Стефано действительно когда-то считал Джо своим близким другом.
Магаддино немедленно отправился в Комиссию и потребовал, чтобы его жалоба была рассмотрена на ближайшем заседании. «Бонанно хочет похоронить меня, своего кузена! – воскликнул он возмущенно. – И сколько же еще времени вы собираетесь терпеть его выходки?» В результате Комиссия отправила вызов Бонанно, но тот предпочел укрыться в Калифорнии и сделать вид, что все происходящее его не касается. Ему послали вторичный вызов, и снова Бонанно не явился на заседание. Тем временем к требованию Стефано Магаддино остановить экспансию Джо Бонанно присоединился Фрэнк де Симоне, который также получил сведения: на него готовится нападение.
Крупные руководители банд были всерьез оскорблены. Вот как описывает Гай Толезе в своей книге «Чти отца своего» возрастающее недовольство мафии вызывающим и оскорбительным по отношению к высшему руководству поведением Джо Бонанно:
«Уже со времени… совещания в Аппалачах старший Бонанно (к тому времени его сын Сальваторе Бонанно, по прозвищу Билл, уже был помощником босса) избегал групповых встреч с другими руководителями. В тех случаях, когда его организация должна была быть представлена на совещании, Бонанно лично никогда не являлся. На такое совещание он посылал вместо себя своего представителя – одного из своих заместителей или помощников. Он считал, что Комиссия состоит из запутавшихся людей, и не хотел следовать их диктату, полностью потеряв веру в разумность их коллективных решений.
Так, например, когда им следовало проявить особую осторожность, сразу после смерти Анастазиа в 1957 году, они безрассудно назначили встречу в Аппалачах, а когда следовало продемонстрировать единство и силу и отдать приказ о разгроме братьев Галло за то, что те начали бунт против руководителя семьи Джозефа Профачи в 1960 году, Комиссия проголосовала за то, чтобы ничего не предпринимать».