Страница:
— С Гийомом?..
— Если договор с Шервалем не удастся. Я предложу королю голову брата в обмен на некоторые привилегии… для себя лично… и для тебя, если захочешь. — Он умолк, словно ожидая ответа на это более чем странное предложение, но я молчал. Тогда он продолжил: — Если он согласится — что ж, дело решится совсем просто. Если нет, можно будет использовать армию Рича как резерв… но уже, конечно, без Рича…
— Блестящий план, — с убийственным сарказмом похвалил я. — Значит, только личные привилегии? Это всё, что тебе надо?
— Конечно, — в его голосе впервые послышалось удивление. — А что же еще? Если дело выгорит, как думаешь, кто сядет на трон?
Меня передернуло. Я попытался отодвинуться, но рядом был уже частокол. От попытки представить себе этого молокососа в короне и мантии мне стало дурно — словно глупый сон или идиотское представление ярмарочных шутов.
— Проклятье, Кайл, да зачем тебе этот трон?! — выдавил я, почти смеясь. Он помолчал, потом ответил:
— Ты вряд ли поймешь.
Я осекся. И правда. Он ведь не требовал объяснить, зачем я угробил шесть лет и множество чужих жизней в отряде арбалетчиков. У каждого своя игра. Мы все играем рядом… но у каждого своя игра.
— Прежде чем предлагать Гийому голову Шерваля, ее надо добыть, — жестко сказал я. Так вот, поразвлечемся, отбирая чужие игрушки… Я ухмыльнулся этой мысли, но ухмылка вмерзла мне в лицо, когда Урсон ответил:
— Она уже добыта.
Я круто развернулся к нему. Так круто, что едва не свалился вниз. Урсон молниеносно перехватил меня за плечи и рванул к себе, прочь от разверзшейся внизу пропасти. Я упал прямо на него, рефлекторно выставив руки вперед и уперевшись ладонями ему в грудь. Мы оба распрямились, тяжело дыша, стоя лицом друг к другу: он — спиной к двору, я — спиной к бездне, но Урсон не отпустил меня. Одно его движение, подумалось мне, и я лежу снаружи форта с раскроенным черепом. Ветер поменял направление и снова бил мне в лицо.
— То есть? — выдохнул я, стискивая кулаки и безуспешно пытаясь отодвинуться от него. Его детские руки оказались очень сильными.
— Шерваль здесь. В подземелье форта. Он приказал наступать на запад, но сам отправился туда не сразу. Хотел подождать, пока возьмут Даллант. А тем временем — разобраться со мной… Он думал, я решу, что он пошел вместе со своими войсками. Но недооценил мою агентуру.
— Ты взял Шерваля, — потрясение проговорил я. — Проклятье, Кайл, да ты ведь теперь можешь всё. Всё что угодно. Его армия парализована, а Гийом даст многое за своего брата… Ты держишь в руках всю страну.
— В настоящий момент, — сказал Урсон, — я держу в руках тебя.
Слова замерли у меня на губах. Я по-прежнему не мог видеть лица Урсона, но вдруг вспомнил его взгляд. Острый и тонкий, будто игла или осиное жало. Я не понимал его. Не понимал, чего он хочет. Или думал, что не понимаю. Думал, даже видя ясный взгляд женоподобного блондина, прислуживавшего Урсону за столом, думал, даже глядя в его раскосые глаза, даже ощущая его дыхание на своей коже. Я почувствовал стремительно подкатывающую тошноту.
— Пусти.
— Эван, перестань. Не бойся меня. Я ничего тебе не сделаю.
— Пусти, я сказал.
— А я сказал, перестань. Я могу сбросить тебя вниз, если захочу. И могу сделать своей правой рукой… если захочу. Эван, я хочу. Я про тебя слышал… я очень давно и очень много про тебя слышал. Я не хотел тебя видеть. Как будто чувствовал… как знал, что ты… такой… Чего ты хочешь? У меня сегодня хорошее настроение. Чего бы тебе хотелось? Я могу отдать Шерваля тебе. Как подарок. Или Саймека. Он говорит, что ты украл его людей, но ведь он сделал то же самое, верно? Тебе не хочется ему отомстить? А хочешь, провернем это дело вместе? Я всегда делал это только для себя. Мне иногда тоже хотелось… для кого-то… кого-нибудь. Хочешь? Сделаем это вместе. Ты и я… у нас получится…
Этот запах, приторный запах чего-то жуткого, был всё сильнее, всё резче, настырнее, и в тот миг, когда ладонь Урсона легла мне между ног, стал невыносимым. Я согнулся пополам, и меня вырвало Урсону на рубашку.
Он сразу отпустил меня и отступил. Я привалился к стене укрепления и отер губы тыльной стороной ладони. Мои плечи тряслись, в голове шумело, огоньки костров, вдруг ставшие очень далекими, прыгали под ногами, и я никак не мог понять, то ли расхохочусь сейчас, то ли разрыдаюсь. Урсон смотрел на меня молча. Я не видел этого, но чувствовал его взгляд.
— Прости, — вполголоса проговорил он. — Извини. Я не думал… Тебе не надо было сюда приходить.
«Это уж точно!», — мысленно простонал я, по-прежнему не выпрямляясь. Приступ прошел, и теперь мне просто хотелось остаться одному.
— Ты выбываешь из игры, — помолчав, тихо и очень жестко сказал Урсон. — Слышишь, Эван? Раз так, ты выбываешь. Запомни это… хорошенько.
Я услышал, как он спускается вниз, легко и быстро, прыгая через ступеньку. Я сполз на пол и прислонился к стене.
— Запомню, Кайл, — сказал я, но он уже не мог меня услышать.
Когда я спустился вниз, большинство солдат уже спали, только часовые хмуро поглядывали в ночь. На меня внимания никто не обращал. Золотисто-алые искры одиноко выстреливали во тьму и тут же гасли, не успев осветить лиц спящих солдат.
Я не без труда нашел оружейную и бесцеремонно растолкал кузнеца, подпиравшего широченной спиной запертую дверь.
— Нож и арбалет, — тоном, не терпящим возражений, сказал я. Кузнец захлопал сонными глазами, потер их кулаками, скривил рот, намереваясь разораться. И тогда я, всё еще смутно понимая, что делаю, но повинуясь какому-то странному, внезапному вдохновению, придвинулся к нему почти вплотную и легонько дыхнул ему в лицо.
Он отшатнулся, слово увидел на мне следы проказы, и побелел так, что это было заметно даже в темноте.
— Нож и арбалет, — без угрозы в голосе повторил я. — Быстро и очень тихо.
Оружейник встал, отпер свою мастерскую и меньше чем за две минуты принес мне требуемое. По правде, я не ожидал, что у них найдется арбалет, и это стало приятным сюрпризом. Я без единого слова забрал у оружейника протягиваемое оружие и, не оборачиваясь, зашагал вдоль стены. Оборачиваться было нельзя. Я это знал.
Форт спал: только однажды на меня заворчал солдат, о ноги которого я споткнулся, а другой раз залаяла собака. Я не знал планировки форта и терял драгоценные минуты, но выбора не было. Конюшня, по счастью, довольно легко нашлась по запаху. Беседа с конюхом в точности повторила беседу с кузнецом. И результат был тот же. Меня снова начало трясти, когда я только попытался представить, что же такое знают они и чего не знаю я, но времени думать об этом не оставалось.
Вход в подземелье я искал долго: башня форта была круглой и почти гладкой, входы и окна — асимметричными. Наконец я обнаружил темное углубление в одном месте возле стены. Лишь подойдя ближе, я заметил слабый желтоватый отблеск далеко внизу. Привязав коня к оглобле стоящей неподалеку телеги и приторочив арбалет к седлу, я сунул нож за пояс и, нащупывая ногой в темноте неровные узкие ступени, спустился вниз.
Внизу была небольшая каморка, где двое солдат играли в карты, сидя на перевернутых бочках. Игра казалась азартной, но ругались они громким шепотом, словно боясь потревожить чей-то сон. При виде меня оба умолкли и бросили карты на стол. Я сделал два шага вперед, и один из солдат поднялся, положив руку на рукоять прислоненной к стене алебарды.
— Чего надо?
— Увидеть пленника, — сказал я, глядя солдату в лицо. Он слегка нахмурился, поморщился, бросил на напарника неуверенный взгляд. Я оттянул воротник рубашки и глубоко вздохнул.
Что они знали? Проклятье, что же они такое о нем знали?..
Солдат загремел ключами, отпирая низкую железную дверь в углу каморки.
— Пять минут, — предупредил он.
— Сколько скажу, столько и будет, — холодно ответил я и, не дожидаясь возражений, протиснулся в узкий коридорчик, почти сразу обрывавшийся вниз винтовой лестницей. Дверь за моей спиной тут же захлопнулась, и я погрузился в сырой полумрак. У самого входа вонюче чадил факел. Полусгнившая деревянная лестница круто уходила вниз и после четырех или пяти витков терялась во мраке. Я вытащил факел из держателя и стал спускаться, думая, что, вероятно, кормят его высочество нечасто — вряд ли солдатам доставляет большое удовольствие мотаться по этой развалюхе вверх-вниз, всякий раз рискуя сломать себе шею. Тут было холодно и промозгло, сильно воняло мочой, а лестница тут и там была заляпана крысиным пометом. Один раз я наступил на крысу и прикусил язык, пытаясь не заорать, когда нога, потеряв опору, рванулась вниз. Кто бы мог подумать, что в этом полуразвалившемся укреплении такие, можно сказать, классические ямы.
Брат короля нашелся на самом ее дне, почти там же, где обрывалась лестница, на крохотной площадке голой земли. Он сидел, привалившись спиной к стене. Руки и ноги у него были связаны, на теле в нескольких местах виднелись рваные раны от крысиных укусов. Вероятно, большую часть времени он развлекался тем, что пытался стряхнуть с себя этих тварей. Я никогда раньше его не видел и не знал, что он так молод. Старше Урсона, конечно, но ненамного. Лицо у него было узким, пепельно-серым и по-женски красивым, свалявшиеся вьющиеся волосы облепили лоб, щеки и шею. Он был тонким и хрупким, как юная девушка, и весил, наверное, столько же.
— Монсеньор, — насмешливо сказал я.
Он слегка повел подбородком, сдул с лица слипшуюся прядь, пошевелил плечами. Сквозь волосы вдруг сверкнули глаза — острые, внимательные и очень злые. Я подумал, что его весьма осмотрительно держат связанным.
— Я тебя не знаю, — сказал Шерваль.
Я всё еще рассматривал его, не в силах отказать себе в таком удовольствии, хотя времени не оставалось совсем. Он был мелкокостным, очень молодым и женственным, но я чувствовал в нем больше опасности, чем в Йевелин и Урсоне вместе взятых. Что-то везет мне в последнее время на волков в овечьей шкуре.
— Я Эван Нортон, — ответил я и почувствовал, как нехорошо засосало под ложечкой, когда Шерваль вздрогнул всем телом и вскинул голову, щурясь на меня сквозь бьющий ему в глаза свет факела.
— Нортон! — повторил он. — Ты же был с Далланте.
— А сейчас я здесь, и вы должны бы этому радоваться, — резко сказал я и достал из-за пояса нож. Шерваль следил за моими движениями с напряжением удава, замершего перед прыжком. Мышцы его плеч напряглись, как будто он всё еще надеялся порвать путы, а на губах вдруг появилась такая злая, торжествующая улыбка, что я чуть было не передумал делать то, что решил.
— Я рад, — прошептал он, не сводя с меня глаз, и тогда я наклонился и, грубо толкнув его на бок, одним движением перерезал веревки на его запястьях.
— Ноги сами развяжете, монсеньор, — сказал я, выпрямляясь.
Он медленно потянулся и принялся разминать затекшие конечности, по-прежнему не отрывая от меня пристального, ухмыляющегося взгляда.
— Я твой монсеньор? — спросил он таким тоном, словно намеревался хорошенько поиздеваться. Много я слыхал про этого типа и теперь был склонен поверить любым сплетням.
— Нет, — ответил я, не выпуская нож из руки. — Просто, насколько мне известно, так принято называть брата короля.
— Ты служишь моему брату?
— Я никому не служу.
— Почему же ты делаешь то, что делаешь?
— Вы не знаете, что я делаю.
— Правда, — усмехнулся он и потянулся к веревкам на ногах.
Когда он поднялся, я велел ему идти вперед и не издавать ни звука. Он пошел легкой пружинистой походкой, хотя, стоило ему встать, как кровь с новой силой хлынула из его ран.
— Досталось вам, — коротко констатировал я.
— Ты о крысах? Ерунда, — он тихо засмеялся, и от этого смеха мне стало еще паршивее, чем от дыхания Урсона, окатывавшего меня над тридцатью футами пустоты. — Это только немного… э… повздорили. Но — мы быстро нашли общий язык. Они мои друзья.
— Рот прикройте, — шикнул я и толкнул его рукояткой факела в спину. Наверх мы поднялись даже быстрее, чем я спускался вниз.
— Дай я, — одними губами проговорил Шерваль, когда мы достигли железной двери наверху. Я колебался не дольше мгновения: мне никогда не приходилось всаживать нож в живое тело и чувствовать, как кровь хлещет мне на руки, и я не собирался знакомиться с этими ощущениями ради человека, до которого мне не было никакого дела. Я молча бросил ему нож и прижался к стене — площадка оказалась слишком тесной, чтобы двое могли свободно развернуться. Шерваль требовательно забарабанил кулаком в дверь. Не знаю, сколько он просидел здесь, но сил у него от этого явно не убавилось.
Когда на загаженную крысами площадку брызнул желтый свет, Шерваль полоснул ножом по горлу открывшего дверь солдата. Свет факела и фонаря из каморки снаружи слились, лезвие ножа слабо блеснуло оранжевым. Шерваль толкнул труп на меня, и я с беззвучным проклятием швырнул его вниз: к счастью, труп не покатился по лестнице, а скользнул на две ступеньки и осел, перевесившись через перила. Я круто развернулся и увидел, как Шерваль выходит из сторожевой. Второй солдат с кровавой дырой вместо глаза лежал навзничь на рассыпавшихся картах, уставившись целым глазом в потолок.
Я кинулся наверх, схватил Шерваля сзади за пояс и рванул назад, прижал к стене.
— Тихо. Наверху две сотни солдатни. Вы совсем охренели, монсеньор.
Он только широко улыбнулся в ответ, и я увидел кровь у него на зубах. Если бы в моем желудке еще что-то оставалось, я бы за него не ручался, но на этот раз повезло.
— Стойте здесь. Когда свистну, мчитесь ко мне, — одними губами приказал я и, оттолкнув его, поднялся наверх.
Всё было тихо; на меня попало немного крови охранника, но я надеялся, что в темноте ее никто не заметит. Рядом спали вповалку пятеро или шестеро солдат, но ближайший костер находился шагах в двадцати. Я неторопливо подошел к коню, дремавшему у телеги, снял с седла арбалет, зарядил его, погладил пальцами лакированную крестовину, как кожу любимой женщины, и небрежно послал болт в ухо привратника, сопевшего у ворот. Тот медленно завалился на бок, не привлекая при этом ничьего внимания. Я перезарядил арбалет, приторочил его к поясу и, подхватив коня под уздцы, всё так же неторопливо двинулся к воротам. Я был абсолютно спокоен. Никогда еще в жизни я не был так спокоен.
Когда я преодолел уже половину пути, меня окликнул один из солдат, сидевших у костра прямо напротив ворот.
— Эй, парень, ты это куда собрался?
Я обернулся к нему, мягко улыбаясь. Он сразу изменился в лице и отвел взгляд. Даже дышать не понадобилось. Видно, узнал. Проклятье, неужели слухи здесь разносятся так быстро? И неужели они боятся Урсона так сильно? Я вспомнил его слова о том, что он мог бы отдать мне Шерваля или Саймека, просто так… подарить. И подумал, что он, вероятно, часто делает подобные подарки.
Однако когда я взялся за ворот и принялся с натугой его крутить, даже страх перед новоявленным фаворитом командира не переборол выучки.
— Ты что делаешь?! Эй!!
Они увидели арбалетный болт, торчащий из головы своего собрата, и этого уже не могли простить даже любовнику Кайла Урсона. Створки ворот успели разойтись ровно настолько, чтобы пропустить одного всадника. Взлетая на коня, я пронзительно свистнул, надеясь теперь только на быстроту ног Шерваля, и не прогадал. Всеобщее внимание было приковано ко мне, и он прошмыгнул сквозь самую гущу солдат, повскакивавших с насиженных мест у костров, вспорол на ходу пару глоток и взлетел в седло позади меня, когда я уже тронулся с места. Мы юркнули в щель между створками, оставив позади месиво из трупов, возмущенных криков, бряцанья оружия и алых сполохов пламени.
Ночь была безлунная, звездная, дорога от форта шла через степь, еще совсем немного, и она уходила в редкий пролесок, главным достоинством которого была мелкая река. Конь попался славный, двух седоков нес так же легко, как одного, впрочем, я и сам вешу не так много, а Шерваль и вовсе пичужка. Мы неслись как угорелые, и погоня, сначала державшаяся на расстоянии сотни ярдов, довольно скоро стала отдаляться. Просто чудо, что ни один из этих олухов не додумался захватить арбалет — нас с Шервалем прошило бы одним болтом.
В пролеске мы какое-то время ехали по воде, потом снова по берегу, потом, когда шум погони позади стих, очень долго по воде, сбивая след. Когда я наконец рискнул чуть натянуть повод, уже начинало светать.
— Ушли, — пробормотал я скорее с изумлением, чем с облегчением.
— А ты наглец, — восхищенно отозвался у меня из-за спины Шерваль.
Не то слово. Идея вытащить его из подземелья уже сама по себе была редким идиотизмом, смотаться из форта вдвоем — просто безумием, ну а от погони мы ушли, вероятно, просто из-за везения. Говоря по правде, никогда в жизни мне еще так не везло, и было даже немного обидно, что столь редкостную удачу пришлось потратить на королевского братца.
— А вы счастливчик, монсеньор, — сказал я и, круто развернувшись, сшиб его с коня в тот самый миг, когда он выхватил нож, который я просто не успел у него отобрать. Через миг мы застыли друг против друга: он на земле, на спине, приподнявшись на локтях и держа нож лезвием вверх, я — в седле, на нервно гарцующем коне, прижимая к плечу арбалет.
— Метнуть не успеете, — сказал я. — А я не для того сто раз рисковал своей шкурой в этом гребаном форте, чтобы вы мне ее теперь продырявили.
— Ты мог бы уступить коня своему монсеньору, — невинно сказал Шерваль, снова сдувая упавшую на глаза прядь. Если бы не его улыбка, он казался бы чудным романтичным юношей, которого только что застукали на лужайке в объятиях подружки, да подружка успела сбежать.
— Монсеньор обойдется.
— Я ранен.
— Да идите вы, — искренне пожелал я, и он засмеялся, не пытаясь подняться.
— Всё-таки придется идти, раз ты коня забираешь. Ладно. Эван Нортон. — Он перекатился на бок, и мой палец на спусковом крючке дрогнул, но Шерваль лишь вонзил нож в сухую землю и сел, уперев ладони в колени. — От тебя очень странно пахнет, ты это знаешь?
Я сцепил зубы с такой силой, что заныла челюсть. Первое, что я сделаю, когда уберусь отсюда подальше, — это вымоюсь. Три раза.
— Если поторопитесь, они вас не поймают. Полесье тут уже вроде бы недалеко.
— Да, всего-то еще миль пять осталось, — сказал Шерваль и снова сдул прядь. — Приятно было познакомиться. Думаю, спрашивать, зачем ты это сделал, бесполезно?
Я тронул бока коня пятками, развернувшись в седле и всё еще не отпуская арбалет. Шерваль следил за мной, сидя на земле и улыбаясь растрескавшимися грязными губами.
— Нортон, — крикнул он, когда нас разделяло уже ярдов тридцать, — я не забуду!
Мне почему-то совсем не понравилось то, как он это прокричал.
Выругавшись, я опустил арбалет, развернулся и пустил коня в галоп. Неестественное спокойствие понемногу начало проходить, уступая место прежнему ознобу. Я рассматривал розовеющее на горизонте небо и думал, как хорошо было бы сейчас проснуться… а где проснуться, собственно? В оазисе снежников? В замке Аннервиль? В храме Безымянного Демона? Раньше надо было просыпаться… намного раньше.
Даже не в лесах. Не в пьяно пахнущих — совсем не так, как я сейчас — лесах. Туда я тоже не вернусь, потому что теперь знаю, что это означало бы. Я всегда это знал… но задумался об этом только тогда, когда Урсон положил мне руку между ног, отравляя меня своим дыханием, как я потом отравлял его людей. Да, именно тогда я и понял, что должен… проклятье, нет! Что хочу сделать. Ты прав, Кайл: я выбываю. Я не вернусь в леса, я никогда никуда не вернусь. Хватит. Мне надоело всё время плутать по кругу, воображая, будто я возвращаюсь.
А вы, собаки, грызитесь. Грызитесь дальше.
ГЛАВА 27
— Если договор с Шервалем не удастся. Я предложу королю голову брата в обмен на некоторые привилегии… для себя лично… и для тебя, если захочешь. — Он умолк, словно ожидая ответа на это более чем странное предложение, но я молчал. Тогда он продолжил: — Если он согласится — что ж, дело решится совсем просто. Если нет, можно будет использовать армию Рича как резерв… но уже, конечно, без Рича…
— Блестящий план, — с убийственным сарказмом похвалил я. — Значит, только личные привилегии? Это всё, что тебе надо?
— Конечно, — в его голосе впервые послышалось удивление. — А что же еще? Если дело выгорит, как думаешь, кто сядет на трон?
Меня передернуло. Я попытался отодвинуться, но рядом был уже частокол. От попытки представить себе этого молокососа в короне и мантии мне стало дурно — словно глупый сон или идиотское представление ярмарочных шутов.
— Проклятье, Кайл, да зачем тебе этот трон?! — выдавил я, почти смеясь. Он помолчал, потом ответил:
— Ты вряд ли поймешь.
Я осекся. И правда. Он ведь не требовал объяснить, зачем я угробил шесть лет и множество чужих жизней в отряде арбалетчиков. У каждого своя игра. Мы все играем рядом… но у каждого своя игра.
— Прежде чем предлагать Гийому голову Шерваля, ее надо добыть, — жестко сказал я. Так вот, поразвлечемся, отбирая чужие игрушки… Я ухмыльнулся этой мысли, но ухмылка вмерзла мне в лицо, когда Урсон ответил:
— Она уже добыта.
Я круто развернулся к нему. Так круто, что едва не свалился вниз. Урсон молниеносно перехватил меня за плечи и рванул к себе, прочь от разверзшейся внизу пропасти. Я упал прямо на него, рефлекторно выставив руки вперед и уперевшись ладонями ему в грудь. Мы оба распрямились, тяжело дыша, стоя лицом друг к другу: он — спиной к двору, я — спиной к бездне, но Урсон не отпустил меня. Одно его движение, подумалось мне, и я лежу снаружи форта с раскроенным черепом. Ветер поменял направление и снова бил мне в лицо.
— То есть? — выдохнул я, стискивая кулаки и безуспешно пытаясь отодвинуться от него. Его детские руки оказались очень сильными.
— Шерваль здесь. В подземелье форта. Он приказал наступать на запад, но сам отправился туда не сразу. Хотел подождать, пока возьмут Даллант. А тем временем — разобраться со мной… Он думал, я решу, что он пошел вместе со своими войсками. Но недооценил мою агентуру.
— Ты взял Шерваля, — потрясение проговорил я. — Проклятье, Кайл, да ты ведь теперь можешь всё. Всё что угодно. Его армия парализована, а Гийом даст многое за своего брата… Ты держишь в руках всю страну.
— В настоящий момент, — сказал Урсон, — я держу в руках тебя.
Слова замерли у меня на губах. Я по-прежнему не мог видеть лица Урсона, но вдруг вспомнил его взгляд. Острый и тонкий, будто игла или осиное жало. Я не понимал его. Не понимал, чего он хочет. Или думал, что не понимаю. Думал, даже видя ясный взгляд женоподобного блондина, прислуживавшего Урсону за столом, думал, даже глядя в его раскосые глаза, даже ощущая его дыхание на своей коже. Я почувствовал стремительно подкатывающую тошноту.
— Пусти.
— Эван, перестань. Не бойся меня. Я ничего тебе не сделаю.
— Пусти, я сказал.
— А я сказал, перестань. Я могу сбросить тебя вниз, если захочу. И могу сделать своей правой рукой… если захочу. Эван, я хочу. Я про тебя слышал… я очень давно и очень много про тебя слышал. Я не хотел тебя видеть. Как будто чувствовал… как знал, что ты… такой… Чего ты хочешь? У меня сегодня хорошее настроение. Чего бы тебе хотелось? Я могу отдать Шерваля тебе. Как подарок. Или Саймека. Он говорит, что ты украл его людей, но ведь он сделал то же самое, верно? Тебе не хочется ему отомстить? А хочешь, провернем это дело вместе? Я всегда делал это только для себя. Мне иногда тоже хотелось… для кого-то… кого-нибудь. Хочешь? Сделаем это вместе. Ты и я… у нас получится…
Этот запах, приторный запах чего-то жуткого, был всё сильнее, всё резче, настырнее, и в тот миг, когда ладонь Урсона легла мне между ног, стал невыносимым. Я согнулся пополам, и меня вырвало Урсону на рубашку.
Он сразу отпустил меня и отступил. Я привалился к стене укрепления и отер губы тыльной стороной ладони. Мои плечи тряслись, в голове шумело, огоньки костров, вдруг ставшие очень далекими, прыгали под ногами, и я никак не мог понять, то ли расхохочусь сейчас, то ли разрыдаюсь. Урсон смотрел на меня молча. Я не видел этого, но чувствовал его взгляд.
— Прости, — вполголоса проговорил он. — Извини. Я не думал… Тебе не надо было сюда приходить.
«Это уж точно!», — мысленно простонал я, по-прежнему не выпрямляясь. Приступ прошел, и теперь мне просто хотелось остаться одному.
— Ты выбываешь из игры, — помолчав, тихо и очень жестко сказал Урсон. — Слышишь, Эван? Раз так, ты выбываешь. Запомни это… хорошенько.
Я услышал, как он спускается вниз, легко и быстро, прыгая через ступеньку. Я сполз на пол и прислонился к стене.
— Запомню, Кайл, — сказал я, но он уже не мог меня услышать.
Когда я спустился вниз, большинство солдат уже спали, только часовые хмуро поглядывали в ночь. На меня внимания никто не обращал. Золотисто-алые искры одиноко выстреливали во тьму и тут же гасли, не успев осветить лиц спящих солдат.
Я не без труда нашел оружейную и бесцеремонно растолкал кузнеца, подпиравшего широченной спиной запертую дверь.
— Нож и арбалет, — тоном, не терпящим возражений, сказал я. Кузнец захлопал сонными глазами, потер их кулаками, скривил рот, намереваясь разораться. И тогда я, всё еще смутно понимая, что делаю, но повинуясь какому-то странному, внезапному вдохновению, придвинулся к нему почти вплотную и легонько дыхнул ему в лицо.
Он отшатнулся, слово увидел на мне следы проказы, и побелел так, что это было заметно даже в темноте.
— Нож и арбалет, — без угрозы в голосе повторил я. — Быстро и очень тихо.
Оружейник встал, отпер свою мастерскую и меньше чем за две минуты принес мне требуемое. По правде, я не ожидал, что у них найдется арбалет, и это стало приятным сюрпризом. Я без единого слова забрал у оружейника протягиваемое оружие и, не оборачиваясь, зашагал вдоль стены. Оборачиваться было нельзя. Я это знал.
Форт спал: только однажды на меня заворчал солдат, о ноги которого я споткнулся, а другой раз залаяла собака. Я не знал планировки форта и терял драгоценные минуты, но выбора не было. Конюшня, по счастью, довольно легко нашлась по запаху. Беседа с конюхом в точности повторила беседу с кузнецом. И результат был тот же. Меня снова начало трясти, когда я только попытался представить, что же такое знают они и чего не знаю я, но времени думать об этом не оставалось.
Вход в подземелье я искал долго: башня форта была круглой и почти гладкой, входы и окна — асимметричными. Наконец я обнаружил темное углубление в одном месте возле стены. Лишь подойдя ближе, я заметил слабый желтоватый отблеск далеко внизу. Привязав коня к оглобле стоящей неподалеку телеги и приторочив арбалет к седлу, я сунул нож за пояс и, нащупывая ногой в темноте неровные узкие ступени, спустился вниз.
Внизу была небольшая каморка, где двое солдат играли в карты, сидя на перевернутых бочках. Игра казалась азартной, но ругались они громким шепотом, словно боясь потревожить чей-то сон. При виде меня оба умолкли и бросили карты на стол. Я сделал два шага вперед, и один из солдат поднялся, положив руку на рукоять прислоненной к стене алебарды.
— Чего надо?
— Увидеть пленника, — сказал я, глядя солдату в лицо. Он слегка нахмурился, поморщился, бросил на напарника неуверенный взгляд. Я оттянул воротник рубашки и глубоко вздохнул.
Что они знали? Проклятье, что же они такое о нем знали?..
Солдат загремел ключами, отпирая низкую железную дверь в углу каморки.
— Пять минут, — предупредил он.
— Сколько скажу, столько и будет, — холодно ответил я и, не дожидаясь возражений, протиснулся в узкий коридорчик, почти сразу обрывавшийся вниз винтовой лестницей. Дверь за моей спиной тут же захлопнулась, и я погрузился в сырой полумрак. У самого входа вонюче чадил факел. Полусгнившая деревянная лестница круто уходила вниз и после четырех или пяти витков терялась во мраке. Я вытащил факел из держателя и стал спускаться, думая, что, вероятно, кормят его высочество нечасто — вряд ли солдатам доставляет большое удовольствие мотаться по этой развалюхе вверх-вниз, всякий раз рискуя сломать себе шею. Тут было холодно и промозгло, сильно воняло мочой, а лестница тут и там была заляпана крысиным пометом. Один раз я наступил на крысу и прикусил язык, пытаясь не заорать, когда нога, потеряв опору, рванулась вниз. Кто бы мог подумать, что в этом полуразвалившемся укреплении такие, можно сказать, классические ямы.
Брат короля нашелся на самом ее дне, почти там же, где обрывалась лестница, на крохотной площадке голой земли. Он сидел, привалившись спиной к стене. Руки и ноги у него были связаны, на теле в нескольких местах виднелись рваные раны от крысиных укусов. Вероятно, большую часть времени он развлекался тем, что пытался стряхнуть с себя этих тварей. Я никогда раньше его не видел и не знал, что он так молод. Старше Урсона, конечно, но ненамного. Лицо у него было узким, пепельно-серым и по-женски красивым, свалявшиеся вьющиеся волосы облепили лоб, щеки и шею. Он был тонким и хрупким, как юная девушка, и весил, наверное, столько же.
— Монсеньор, — насмешливо сказал я.
Он слегка повел подбородком, сдул с лица слипшуюся прядь, пошевелил плечами. Сквозь волосы вдруг сверкнули глаза — острые, внимательные и очень злые. Я подумал, что его весьма осмотрительно держат связанным.
— Я тебя не знаю, — сказал Шерваль.
Я всё еще рассматривал его, не в силах отказать себе в таком удовольствии, хотя времени не оставалось совсем. Он был мелкокостным, очень молодым и женственным, но я чувствовал в нем больше опасности, чем в Йевелин и Урсоне вместе взятых. Что-то везет мне в последнее время на волков в овечьей шкуре.
— Я Эван Нортон, — ответил я и почувствовал, как нехорошо засосало под ложечкой, когда Шерваль вздрогнул всем телом и вскинул голову, щурясь на меня сквозь бьющий ему в глаза свет факела.
— Нортон! — повторил он. — Ты же был с Далланте.
— А сейчас я здесь, и вы должны бы этому радоваться, — резко сказал я и достал из-за пояса нож. Шерваль следил за моими движениями с напряжением удава, замершего перед прыжком. Мышцы его плеч напряглись, как будто он всё еще надеялся порвать путы, а на губах вдруг появилась такая злая, торжествующая улыбка, что я чуть было не передумал делать то, что решил.
— Я рад, — прошептал он, не сводя с меня глаз, и тогда я наклонился и, грубо толкнув его на бок, одним движением перерезал веревки на его запястьях.
— Ноги сами развяжете, монсеньор, — сказал я, выпрямляясь.
Он медленно потянулся и принялся разминать затекшие конечности, по-прежнему не отрывая от меня пристального, ухмыляющегося взгляда.
— Я твой монсеньор? — спросил он таким тоном, словно намеревался хорошенько поиздеваться. Много я слыхал про этого типа и теперь был склонен поверить любым сплетням.
— Нет, — ответил я, не выпуская нож из руки. — Просто, насколько мне известно, так принято называть брата короля.
— Ты служишь моему брату?
— Я никому не служу.
— Почему же ты делаешь то, что делаешь?
— Вы не знаете, что я делаю.
— Правда, — усмехнулся он и потянулся к веревкам на ногах.
Когда он поднялся, я велел ему идти вперед и не издавать ни звука. Он пошел легкой пружинистой походкой, хотя, стоило ему встать, как кровь с новой силой хлынула из его ран.
— Досталось вам, — коротко констатировал я.
— Ты о крысах? Ерунда, — он тихо засмеялся, и от этого смеха мне стало еще паршивее, чем от дыхания Урсона, окатывавшего меня над тридцатью футами пустоты. — Это только немного… э… повздорили. Но — мы быстро нашли общий язык. Они мои друзья.
— Рот прикройте, — шикнул я и толкнул его рукояткой факела в спину. Наверх мы поднялись даже быстрее, чем я спускался вниз.
— Дай я, — одними губами проговорил Шерваль, когда мы достигли железной двери наверху. Я колебался не дольше мгновения: мне никогда не приходилось всаживать нож в живое тело и чувствовать, как кровь хлещет мне на руки, и я не собирался знакомиться с этими ощущениями ради человека, до которого мне не было никакого дела. Я молча бросил ему нож и прижался к стене — площадка оказалась слишком тесной, чтобы двое могли свободно развернуться. Шерваль требовательно забарабанил кулаком в дверь. Не знаю, сколько он просидел здесь, но сил у него от этого явно не убавилось.
Когда на загаженную крысами площадку брызнул желтый свет, Шерваль полоснул ножом по горлу открывшего дверь солдата. Свет факела и фонаря из каморки снаружи слились, лезвие ножа слабо блеснуло оранжевым. Шерваль толкнул труп на меня, и я с беззвучным проклятием швырнул его вниз: к счастью, труп не покатился по лестнице, а скользнул на две ступеньки и осел, перевесившись через перила. Я круто развернулся и увидел, как Шерваль выходит из сторожевой. Второй солдат с кровавой дырой вместо глаза лежал навзничь на рассыпавшихся картах, уставившись целым глазом в потолок.
Я кинулся наверх, схватил Шерваля сзади за пояс и рванул назад, прижал к стене.
— Тихо. Наверху две сотни солдатни. Вы совсем охренели, монсеньор.
Он только широко улыбнулся в ответ, и я увидел кровь у него на зубах. Если бы в моем желудке еще что-то оставалось, я бы за него не ручался, но на этот раз повезло.
— Стойте здесь. Когда свистну, мчитесь ко мне, — одними губами приказал я и, оттолкнув его, поднялся наверх.
Всё было тихо; на меня попало немного крови охранника, но я надеялся, что в темноте ее никто не заметит. Рядом спали вповалку пятеро или шестеро солдат, но ближайший костер находился шагах в двадцати. Я неторопливо подошел к коню, дремавшему у телеги, снял с седла арбалет, зарядил его, погладил пальцами лакированную крестовину, как кожу любимой женщины, и небрежно послал болт в ухо привратника, сопевшего у ворот. Тот медленно завалился на бок, не привлекая при этом ничьего внимания. Я перезарядил арбалет, приторочил его к поясу и, подхватив коня под уздцы, всё так же неторопливо двинулся к воротам. Я был абсолютно спокоен. Никогда еще в жизни я не был так спокоен.
Когда я преодолел уже половину пути, меня окликнул один из солдат, сидевших у костра прямо напротив ворот.
— Эй, парень, ты это куда собрался?
Я обернулся к нему, мягко улыбаясь. Он сразу изменился в лице и отвел взгляд. Даже дышать не понадобилось. Видно, узнал. Проклятье, неужели слухи здесь разносятся так быстро? И неужели они боятся Урсона так сильно? Я вспомнил его слова о том, что он мог бы отдать мне Шерваля или Саймека, просто так… подарить. И подумал, что он, вероятно, часто делает подобные подарки.
Однако когда я взялся за ворот и принялся с натугой его крутить, даже страх перед новоявленным фаворитом командира не переборол выучки.
— Ты что делаешь?! Эй!!
Они увидели арбалетный болт, торчащий из головы своего собрата, и этого уже не могли простить даже любовнику Кайла Урсона. Створки ворот успели разойтись ровно настолько, чтобы пропустить одного всадника. Взлетая на коня, я пронзительно свистнул, надеясь теперь только на быстроту ног Шерваля, и не прогадал. Всеобщее внимание было приковано ко мне, и он прошмыгнул сквозь самую гущу солдат, повскакивавших с насиженных мест у костров, вспорол на ходу пару глоток и взлетел в седло позади меня, когда я уже тронулся с места. Мы юркнули в щель между створками, оставив позади месиво из трупов, возмущенных криков, бряцанья оружия и алых сполохов пламени.
Ночь была безлунная, звездная, дорога от форта шла через степь, еще совсем немного, и она уходила в редкий пролесок, главным достоинством которого была мелкая река. Конь попался славный, двух седоков нес так же легко, как одного, впрочем, я и сам вешу не так много, а Шерваль и вовсе пичужка. Мы неслись как угорелые, и погоня, сначала державшаяся на расстоянии сотни ярдов, довольно скоро стала отдаляться. Просто чудо, что ни один из этих олухов не додумался захватить арбалет — нас с Шервалем прошило бы одним болтом.
В пролеске мы какое-то время ехали по воде, потом снова по берегу, потом, когда шум погони позади стих, очень долго по воде, сбивая след. Когда я наконец рискнул чуть натянуть повод, уже начинало светать.
— Ушли, — пробормотал я скорее с изумлением, чем с облегчением.
— А ты наглец, — восхищенно отозвался у меня из-за спины Шерваль.
Не то слово. Идея вытащить его из подземелья уже сама по себе была редким идиотизмом, смотаться из форта вдвоем — просто безумием, ну а от погони мы ушли, вероятно, просто из-за везения. Говоря по правде, никогда в жизни мне еще так не везло, и было даже немного обидно, что столь редкостную удачу пришлось потратить на королевского братца.
— А вы счастливчик, монсеньор, — сказал я и, круто развернувшись, сшиб его с коня в тот самый миг, когда он выхватил нож, который я просто не успел у него отобрать. Через миг мы застыли друг против друга: он на земле, на спине, приподнявшись на локтях и держа нож лезвием вверх, я — в седле, на нервно гарцующем коне, прижимая к плечу арбалет.
— Метнуть не успеете, — сказал я. — А я не для того сто раз рисковал своей шкурой в этом гребаном форте, чтобы вы мне ее теперь продырявили.
— Ты мог бы уступить коня своему монсеньору, — невинно сказал Шерваль, снова сдувая упавшую на глаза прядь. Если бы не его улыбка, он казался бы чудным романтичным юношей, которого только что застукали на лужайке в объятиях подружки, да подружка успела сбежать.
— Монсеньор обойдется.
— Я ранен.
— Да идите вы, — искренне пожелал я, и он засмеялся, не пытаясь подняться.
— Всё-таки придется идти, раз ты коня забираешь. Ладно. Эван Нортон. — Он перекатился на бок, и мой палец на спусковом крючке дрогнул, но Шерваль лишь вонзил нож в сухую землю и сел, уперев ладони в колени. — От тебя очень странно пахнет, ты это знаешь?
Я сцепил зубы с такой силой, что заныла челюсть. Первое, что я сделаю, когда уберусь отсюда подальше, — это вымоюсь. Три раза.
— Если поторопитесь, они вас не поймают. Полесье тут уже вроде бы недалеко.
— Да, всего-то еще миль пять осталось, — сказал Шерваль и снова сдул прядь. — Приятно было познакомиться. Думаю, спрашивать, зачем ты это сделал, бесполезно?
Я тронул бока коня пятками, развернувшись в седле и всё еще не отпуская арбалет. Шерваль следил за мной, сидя на земле и улыбаясь растрескавшимися грязными губами.
— Нортон, — крикнул он, когда нас разделяло уже ярдов тридцать, — я не забуду!
Мне почему-то совсем не понравилось то, как он это прокричал.
Выругавшись, я опустил арбалет, развернулся и пустил коня в галоп. Неестественное спокойствие понемногу начало проходить, уступая место прежнему ознобу. Я рассматривал розовеющее на горизонте небо и думал, как хорошо было бы сейчас проснуться… а где проснуться, собственно? В оазисе снежников? В замке Аннервиль? В храме Безымянного Демона? Раньше надо было просыпаться… намного раньше.
Даже не в лесах. Не в пьяно пахнущих — совсем не так, как я сейчас — лесах. Туда я тоже не вернусь, потому что теперь знаю, что это означало бы. Я всегда это знал… но задумался об этом только тогда, когда Урсон положил мне руку между ног, отравляя меня своим дыханием, как я потом отравлял его людей. Да, именно тогда я и понял, что должен… проклятье, нет! Что хочу сделать. Ты прав, Кайл: я выбываю. Я не вернусь в леса, я никогда никуда не вернусь. Хватит. Мне надоело всё время плутать по кругу, воображая, будто я возвращаюсь.
А вы, собаки, грызитесь. Грызитесь дальше.
ГЛАВА 27
Серое небо, и где-то в нем — птица, крик которой бьется о закрытые ставни. Ниже неба нет ничего. Ничего. Ничего. Там больше никогда не будет ничего.
Там никогда не было ни-че-го.
Он молчит, он стонет телом, не умеет иначе, там нет ничего, где же…
Она шипит, воет волосами, плакала бы, если бы умела, как так можно…
Оба потеряны, оба не знают ничего, кроме серого неба и птицы, крик которой бьется о закрытые ставни ГДЕ-ТО.
Ты не удержал.
Ты отпустила.
Ты был первым.
Ты должна уметь лучше…
Поменяемся…
Если б так…
На дороге, мощенной частями тел, — темные отпечатки незримых ног. В сгоревшем дотла сосновом бору — звенящая роса железного яда…
Серое небо, там бьется птица, почему же, как, не сумела, не удержал, почему? И ты, и ты — почему?
Никаких вопросов. Никогда. Не сейчас…
— До каких пор, я спрашиваю, мы будем терпеть произвол войск предателя?! Когда же наконец наберемся храбрости взяться за топоры и вилы и восстановить покой на землях нашего славного… Эй, милочка, погоди, дай мне еще эля! В горле пересохло…
В «Водяной змее» подавали отличный эль, и в целом это искупало многое, даже визгливого менестреля, которого, впрочем, почти сразу забросали обглоданными костями и с позором прогнали вон. Зато сухопарому оратору в бесформенной монашеской рясе внимали с внушающим удивление терпением, хотя и без особого трепета. Публика в заведении собралась разношерстная, но по большей части опухшая, небритая, сильно пьяная и весьма агрессивная, так что менестрелю еще повезло, не говоря уж о сухопаром монахе.
Повезло и мне, думал я, потягивая отличный порталесский эль, потому что это была первая действующая гостиница за неделю пути. До того попадались только разграбленные деревеньки и остовы спаленных трактиров, время от времени — обозы беженцев, стягивающихся к столице, иногда — отдельные малочисленные отряды оборванцев, которых трудно было по виду причислить к какой-либо армии. Солдаты Шерваля взялись за дело всерьез. Не знаю, была ли эта агрессия следствием прямого приказа или произволом, вызванным временной утратой организованного командования, но разошлись ребята не на шутку. Трупы, развешенные вдоль крупных трактов, тянулись на многие мили, словно разделительные метки, а у разоренных деревень порой просто наваливались кучами, которые даже не всегда удосуживались поджечь. Это больше удивляло, чем шокировало, потому что Зеленые никогда прежде не вели себя подобным образом. Оставалось надеяться, что Шерваль по возвращении вколотит в них ум-разум.
Путешествовать в таких условиях было делом не слишком приятным, тем более что продвигался я медленно — пришлось продать коня, но выбора у меня не оставалось. Кратчайшая дорога в столицу вела через Порталесс, граничивший с Парезой и Кливором. Я знал, что они заняты Зелеными, но насчет Порталесса это выяснилось слишком поздно. К моему счастью, бои здесь уже прекратились, столица округа сдалась на милость победителя, и я не мог не отдать должное Зеленым, совсем распустившимся без своего командира, но и в его отсутствие продолжавшим брать стратегически важные города. Можно было попробовать обогнуть занятые Шервалем земли с юго-востока, но на это ушло бы втрое больше времени, а я хотел найти Йевелин как можно быстрее.
Даллант взяли одним из первых, когда Зеленые еще не так зверствовали, как теперь, и все тамошнее дворянство, не перешедшее на сторону брата короля, эвакуировалось в столицу. Сейчас от дороги, ведущей прямиком в Мелодию, меня отделяла только Ренна, а гостиница, стоящая на ее берегу, у единственной сохранившейся на этих землях гражданской переправы, видимо, осталась цела именно благодаря соседству с рекой. Ренна широка, паром ходит лишь дважды в день, а Зеленым тоже хочется есть.
Впрочем, как раз сейчас их в таверне не было, чему я не мог не радоваться. Как я узнал из болтовни служанок, последний паром, отчаливший на тот берег утром, увез три десятка Зеленых в полном вооружении, остатки отряда, до того двое суток терроризировавшего хозяев и постояльцев «Водяной змеи». Они посносили рамы в окнах и высадили дверь, переимели всех местных девок и выпили несколько бочек эля, не подумав расплатиться. Этим ущерб и ограничивался. Рассказывали о нем так, словно всё это было исключительно забавным приключением. Впрочем, голосистый монашек вскоре перевел разговор в более актуальное русло и уже четверть часа призывал благородное собрание поднять вилы против мятежников во имя богоугодного правителя. Благородное собрание предпочитало поднимать вилки, хотя слушало не без любопытства.
— В каждой деревне по три сотни здоровых парней! — надрывался монашек. — А еще города, и форты, и монастыри! Если всем собраться, можно будет оказать сопротивление!
— Ага, — скептически хмыкнул кто-то, когда многоречивый слуга богов умолк на миг, чтобы смочить глотку элем. — Есть уже у нас одно. Сопротивляются. А толку-то?
— Это кто? — тут же отозвался его собеседник. — Это арбалетные крысы, что ли?
Я невольно сполз на стуле пониже, пряча прикрепленный к поясу арбалет. Я старался не пускать его в дело без крайней нужды, но крайняя нужда за последние дни почему-то случалась часто. Арбалетные крысы, скажет тоже. Интересно, много ли этот остряк видал крыс с арбалетом? Или арбалеты, которые заряжают крысами?
Там никогда не было ни-че-го.
Он молчит, он стонет телом, не умеет иначе, там нет ничего, где же…
Она шипит, воет волосами, плакала бы, если бы умела, как так можно…
Оба потеряны, оба не знают ничего, кроме серого неба и птицы, крик которой бьется о закрытые ставни ГДЕ-ТО.
Ты не удержал.
Ты отпустила.
Ты был первым.
Ты должна уметь лучше…
Поменяемся…
Если б так…
На дороге, мощенной частями тел, — темные отпечатки незримых ног. В сгоревшем дотла сосновом бору — звенящая роса железного яда…
Серое небо, там бьется птица, почему же, как, не сумела, не удержал, почему? И ты, и ты — почему?
Никаких вопросов. Никогда. Не сейчас…
— До каких пор, я спрашиваю, мы будем терпеть произвол войск предателя?! Когда же наконец наберемся храбрости взяться за топоры и вилы и восстановить покой на землях нашего славного… Эй, милочка, погоди, дай мне еще эля! В горле пересохло…
В «Водяной змее» подавали отличный эль, и в целом это искупало многое, даже визгливого менестреля, которого, впрочем, почти сразу забросали обглоданными костями и с позором прогнали вон. Зато сухопарому оратору в бесформенной монашеской рясе внимали с внушающим удивление терпением, хотя и без особого трепета. Публика в заведении собралась разношерстная, но по большей части опухшая, небритая, сильно пьяная и весьма агрессивная, так что менестрелю еще повезло, не говоря уж о сухопаром монахе.
Повезло и мне, думал я, потягивая отличный порталесский эль, потому что это была первая действующая гостиница за неделю пути. До того попадались только разграбленные деревеньки и остовы спаленных трактиров, время от времени — обозы беженцев, стягивающихся к столице, иногда — отдельные малочисленные отряды оборванцев, которых трудно было по виду причислить к какой-либо армии. Солдаты Шерваля взялись за дело всерьез. Не знаю, была ли эта агрессия следствием прямого приказа или произволом, вызванным временной утратой организованного командования, но разошлись ребята не на шутку. Трупы, развешенные вдоль крупных трактов, тянулись на многие мили, словно разделительные метки, а у разоренных деревень порой просто наваливались кучами, которые даже не всегда удосуживались поджечь. Это больше удивляло, чем шокировало, потому что Зеленые никогда прежде не вели себя подобным образом. Оставалось надеяться, что Шерваль по возвращении вколотит в них ум-разум.
Путешествовать в таких условиях было делом не слишком приятным, тем более что продвигался я медленно — пришлось продать коня, но выбора у меня не оставалось. Кратчайшая дорога в столицу вела через Порталесс, граничивший с Парезой и Кливором. Я знал, что они заняты Зелеными, но насчет Порталесса это выяснилось слишком поздно. К моему счастью, бои здесь уже прекратились, столица округа сдалась на милость победителя, и я не мог не отдать должное Зеленым, совсем распустившимся без своего командира, но и в его отсутствие продолжавшим брать стратегически важные города. Можно было попробовать обогнуть занятые Шервалем земли с юго-востока, но на это ушло бы втрое больше времени, а я хотел найти Йевелин как можно быстрее.
Даллант взяли одним из первых, когда Зеленые еще не так зверствовали, как теперь, и все тамошнее дворянство, не перешедшее на сторону брата короля, эвакуировалось в столицу. Сейчас от дороги, ведущей прямиком в Мелодию, меня отделяла только Ренна, а гостиница, стоящая на ее берегу, у единственной сохранившейся на этих землях гражданской переправы, видимо, осталась цела именно благодаря соседству с рекой. Ренна широка, паром ходит лишь дважды в день, а Зеленым тоже хочется есть.
Впрочем, как раз сейчас их в таверне не было, чему я не мог не радоваться. Как я узнал из болтовни служанок, последний паром, отчаливший на тот берег утром, увез три десятка Зеленых в полном вооружении, остатки отряда, до того двое суток терроризировавшего хозяев и постояльцев «Водяной змеи». Они посносили рамы в окнах и высадили дверь, переимели всех местных девок и выпили несколько бочек эля, не подумав расплатиться. Этим ущерб и ограничивался. Рассказывали о нем так, словно всё это было исключительно забавным приключением. Впрочем, голосистый монашек вскоре перевел разговор в более актуальное русло и уже четверть часа призывал благородное собрание поднять вилы против мятежников во имя богоугодного правителя. Благородное собрание предпочитало поднимать вилки, хотя слушало не без любопытства.
— В каждой деревне по три сотни здоровых парней! — надрывался монашек. — А еще города, и форты, и монастыри! Если всем собраться, можно будет оказать сопротивление!
— Ага, — скептически хмыкнул кто-то, когда многоречивый слуга богов умолк на миг, чтобы смочить глотку элем. — Есть уже у нас одно. Сопротивляются. А толку-то?
— Это кто? — тут же отозвался его собеседник. — Это арбалетные крысы, что ли?
Я невольно сполз на стуле пониже, пряча прикрепленный к поясу арбалет. Я старался не пускать его в дело без крайней нужды, но крайняя нужда за последние дни почему-то случалась часто. Арбалетные крысы, скажет тоже. Интересно, много ли этот остряк видал крыс с арбалетом? Или арбалеты, которые заряжают крысами?