Страница:
"Напиться, что ли?" – вдруг подумал он с тоскою и посмотрел на стакан. На тонкой поверхности отразилось его удлиненное, искаженное изогнутым стеклом лицо. В сознании всплыло недавно виденное – серое, с мешками под глазами одутловатое лицо Линаева.
"Что это я?" – тут же одернул себя Крюков. Залпом выпив воду, он поставил стакан на стол и подумал:
"Если надеяться больше не кого, значит надо брать всё в свои руки… Линаев, конечно, тряпка, но на Тугго и Вязова, пожалуй, можно ещё рассчитывать…"
Преодолевая брезгливое отвращение, (словно резал себя по живому, без наркоза) он взял в руки трубку и попросил соединить себя с Линаевым.
– Это Крюков… – сказал он. – Я прошу… – он запнулся на мгновение, но потом сделал над собой усилие и повторил упрямо. – Я прошу вашего указания, Григорий Кузьмич, чтобы Вязов увел танки от Дома Правительства Российской Федерации… Я собираюсь готовить операцию по захвату Белого дома… Другого пути нормализовать обстановку я не вижу… Всю ответственность за это решение я беру на себя…
Линаев долго молчал, – в трубке слышалось его тяжелое сопение, – но затем произнес:
– Хорошо, Виктор Александрович… Действуйте…
Буквально через час после этого разговора хромированная коробка лифта несла Кожухова и коменданта Белого дома вниз по длинной лифтовой шахте.
Коменданта Кожухов вызвал себе в помощь для того, чтобы обследовать здание правительства. Главный смотритель здания оказался коренастым отставником, невысоким, лет за пятьдесят уже, но всё ещё не растерявшим былой военной выправки. По его прямой спине, уверенному голосу было явственно заметно, что не превратился он ещё в канцелярского червя. Докладывал он по военному четко, не лебезя и по делу – сразу всё понял, принес ключи от внутренних помещений и повел показывать своё хозяйство.
Скоростной лифт Дома правительства плавно замедлил свой спуск и остановился, бесшумно разинув хромированные двери.
– Это подземный этаж, – кивнул крепыш-комендант на темный проем, открывшийся за блестящими дверьми. – Здесь у нас правительственный бункер… Помещение немаленькое, сами увидите… Готовилось специально на случай ядерной войны…
Они вышли из кабины и оказались в тусклом коридоре, в глубине которого виднелась дверь с вращающимся металлическим колесом посередине, какие обычно устанавливают на подлодках между отсеками. Комендант подошел к ней, щелкнул в замочной скважине ключом и принялся медленно вращать тугое колесо. Повернув его несколько раз, он толкнул дверь плечом. Дверь нехотя отворилась.
– Прошу! – комендант отступил, пропуская Кожухова вперед. – Это есть бункер, или помещение номер сто…
Кожухов перешагнул невысокий приступок и оказался внутри просторного помещения. По виду оно очень напоминало обычный объект гражданской обороны – вдоль стен стояли длинные крашенные скамьи, стеллажи с противогазами и аптечками и несколько бумажных коробок с мутными цилиндриками индивидуальных дозиметров. "Не хватает только заплесневелых стен", – почему-то подумал Кожухов. В дальнем конце этого неуютного помещения виднелась ещё одна металлическая дверь. Подойдя к ней комендант вытащил из нагрудного кармана пластмассовый прямоугольник пропуска, вставил его в тонкую щель рядом с дверью и быстро провел сверху вниз. Дверь, зашуршав, ушла в сторону.
– А это VIP-отсек, – произнес комендант. Протянув руку, он щелкнул выключателем на внутренней стенке отсека. Высокий потолок за открывшимся только проемом ярко осветился причудливыми гирляндами люстр.
"Ого! Совсем другое дело!" – Кожухов с удивлением оглядел светлое помещение, стены которого были отделаны кофейного цвета пластиком. Судя по всему, это была столовая – к ровным рядам столов были приставлены пластмассовые стулья. Сбоку к столовой примыкала кухня. Кожухов ради интереса заглянул и туда. Там был образцовый порядок, – посуда, большие, пузатые баки для приготовления пищи, – всё было расставлено по местам и дожидалось своего использования. В сером полумраке мутно поблескивала металлическим боком большая импортная плита и белели высокие коробки холодильников. Удовлетворенно хмыкнув, Кожухов направился к выходу.
– А там что? – спросил он, выйдя из кухни и ткнув рукой на длинный коридор с равномерными прямоугольниками дверных проемов.
– Там – жилые помещения и рабочие кабинеты. В конце – президентские апартаменты… А вот здесь, – комендант показал на уходящий в бок проем-аппендикс, – генераторная, аппаратная и складские помещения. Вентиляция, воздухоподача и водоснабжение – все автономное… Кстати, запасов пищи тут на целый месяц…
– А запасные выходы отсюда есть? – деловито поинтересовался Кожухов.
– Есть! Один выходит к детскому парку, а другой к Москва-реке…
Комендант вытащил из-под мышки план-карту здания, развернул ее и показал на два шурфа, отходящие в разные стороны от подземного этажа. Кожухов беспокойно нахмурил лоб.
– Я так понимаю, это самый удобный путь, чтобы незаметно проникнуть в здание? – спросил он. Комендант, зашуршав картой, отрицательно покачал головой.
– Нет… Не думаю, – ответил он спокойно. – Эти выходы находятся на открытом месте – к ним незаметно не подберешься… Если кто-то захочет незаметно попасть в здание, то скорее всего попытается использовать другой путь… Через тоннель метро… Пойдемте, покажу… Секундочку, только возьму фонарь!
Они вышли из VIP-отсека. Комендант взял со стеллажа большой аккумуляторный фонарь и повел Кожухова в другой конец коридора. Там оказалась длинная винтовая лестница, темной спиралью уходящая в глубь колодца. Комендант включил фонарь и первым двинулся вперед. Спуск оказался долгим, яркий луч фонаря несколько минут метался по серым унылым стенам, (пока шли, металлические ступени гулким эхом отдавались в узком пространстве шахты) – они наконец не уперлись в темную дверь. Кожухов вопросительно посмотрел на коменданта.
– А там что?
– Метро, как я и говорил… Открыть?
Кожухов утвердительно кивнул. Комендант забряцал ключами, нашел нужный и вставил его в замочную скважину.
– Подождите! – Кожухов сунул руку подмышку и извлек оттуда длинноствольный пистолет. Сняв его с предохранителя, приказал негромко:
– Дайте фонарь! Дайте, дайте!
Комендант протянул ему фонарь.
– А теперь отпирайте… Осторожно! Не отворяйте только… Откроете по моей команде…
Кожухов выключил фонарь и сказал шепотом:
– Открывайте!
Дверь тихо скрипнула и в шахту потянуло сквозняком. Громко щелкнул выключатель. Острый луч рассек темноту и выхватил из мрака шарахнувшуюся в бок фигуру. Ствол "Стечкина" отследил это движение и зло харкнул в ту же сторону короткой, раскатистой очередью. Пули с цокотом защелкали по стене, высекая из нее длинные, золотистые искры.
– Стоять! – оглушительно рявкнул Кожухов и фигура испугано замерла.
– Вы чего, мужики? – забубнила она. – Вы чего?
Теперь, когда фигура остановилась, её наконец-то можно было рассмотреть – в тоннеле стоял мужик в оранжевой рабочей спецовке, судорожно загораживая лицо ладонью от мощного луча фонаря. В последний момент Кожухов успел таки поднять ствол пистолета чуть-чуть выше, и пули прошли поверх головы незваного гостя. Дело тут, конечно, было не в том, что Кожухов побоялся убить человека. Нет! Он был профессионалом, – хорошим профессионалом, а первое, чему учат профессиональных охранников, – это не бояться применять оружие. Просто в последний момент он разглядел на фигуре оранжевую спецовку ремонтника.
– Тьфу ты! – в сердцах сплюнул Кожухов на темный пол и, отведя фонарь в сторону, спросил с раздражением. – Ты кто такой? Какого хрена тут делаешь?
Человек в оранжевой спецовке опустил руку от лица и, боязливо уставился на направленный на него ствол пистолета:
– Я это… Обходчик… У нас протечка на перегоне – меня послали посмотреть… Услышал, что кто-то скребется… Остановился… А тут вы с пистолетом…
У него была ничем не примечательная физиономия, основной достопримечательностью которой являлись пышные усы. "Типичный пролетарий", – подумал Кожухов, разглядывая широкое лицо, короткий нос и всклокоченные в беспорядке волосы… Но вдруг эти черты показались ему знакомыми. Буквально какое-то мгновение что-то неуловимое мелькнуло в них, но этого мгновения было достаточно, чтобы Кожухову показалось, что этого человека он уже где-то видел. Но вот дальше… Дальше память, как назло, никак не хотела приходить ему на помощь… Наверное, из-за того, что лицо находилось в тени. Кожухов поднял фонарь.
– Эй, хватит… Ну, хватит, хватит же! – обиженно запротестовал обходчик, снова закрывая лицо ладонью.
"Где ж я мог тебя встречать? – досадливо подумал Кожухов. – А может просто похож на кого-то?" Он опустил фонарь и сказал отходчиво:
– Ладно, мужик… Считай, твой сегодня день! Дуй отсюда, чтоб духу твоего больше тут не было! Да… И в церковь сходи – свечку поставь…
Последние слова уже прозвучали вдогонку обходчику, потому что он почти бегом поторопился прочь от злосчастной двери. Вдали замелькал тонкий лучик его карманного фонаря и вскоре гулкий топот его кирзовых сапог затих вдали… Комендант стоявший рядом с Кожуховым, буркнул недовольно:
– Не нравится мне этот обходчик, Александр Васильевич… У него ведь был фонарь, а когда я дверь открыл фонаря у него в руках не было… Выходит, он успел его выключить и в карман сунуть? Тогда получается, неслучайно он около этой двери ошивался… Как думаете?
Кожухов вложил пистолет в кобуру и задумчиво потер лоб… Нет, конечно, фонарь ещё не доказательство, подумал он, но ему не давало покоя, то ощущение, которое появилось у него, когда он смотрел на обходчика… Где-то он его уже видел… Странно! Обычно профессиональная память его не подводила… И тут лицо обходчика с пронзительной ясностью всплыло у него перед глазами и он мучительно застонал… Усы! Ну, конечно же! Кожухов со всей силы саданул кулаком по шероховатому бетону так, что на пол посыпалась серая, мелкая крошка. В отчаянии он замотал головой – упустил, упустил, японский городовой! Посмотрев в пустую дыру тоннеля, куда по стенам змеились толстые черные кабели, он сказал с досадой:
– Вспомнил… Вспомнил, где я его видел! На нашем полигоне в Ясенево… Вот только усов тогда у него не было… Он же из "Омеги", из спецподразделения КГБ по борьбе с терроризмом…
Лихой чуб у генерала Курского висел над бледным лбом черными мокрыми сосульками. Курской сидел в кабинете у Кожухова, – он только что вернулся с улицы, где организовывал живое кольцо вокруг Белого дома. На улице моросил дождь, мелкий, надоедливый, – бился настойчивой мошкарой в окна здания и стекал по стеклам тонкими струйками.
На улице решено было ставить навесы. Ставили из чего придется. Хорошо, что помогла расположенная рядом Трехгорка – дала рубероид, листы оргстекла, какие-то старые стенды и металлический швеллер. Курской, промокший насквозь после двух часов нахождения под надоедливой моросью, зашел в кабинет Кожухова немного пообсохнуть и выпить чаю, но после рассказа Кожухова о злоключениях в подземных лабиринтах, о чае позабыл – насупился и посмурнел…
– У меня тоже плохие новости, Александр Василич, – мрачно произнес он. – Танки уводят от Белого дома…
Они с Кожуховым переглянулись, – поняли друг друга без слов. Раз танки отводят и подходы к зданию прощупывают – это не к добру… Кожухов достал из кармана пачку "Явы", выбил из нее сигарету и протянул пачку Курскому. Курской, вместо благодарности, коротко кивнул. Щелкнула зажигалка… Закурили… В этот момент дверь широко распахнулась дверь и в кабинет бодро вошел Чугай. Улыбается, довольный… За ним в дверях нерешительно перетаптывается чернявый парень в вельветовой куртке. Чугай, продолжая широко улыбаться, обернулся к парню.
– Вот они – наши главные защитники! – ткнул он ладонью в сторону Кожухова и Курского, а затем перевел взгляд на сидящих за столом. – Знакомьтесь: Сергей Бабецкий, репортер с радиостанции "Свобода"… Обещает, что если сейчас возьмет у вас интервью, то через час оно уже будет в эфире!
Репортер сделал несколько скромненьких шагов вперед и остановился. Кожухов исподлобья посмотрел на Чугая и глубоко затянулся.
– Борюсь, Тимур Борисович, что сейчас уже не до интервью, – отозвался он и уткнулся сумрачным взглядом в стол. Ему вдруг стала неприятна широкая и полная энтузиазма улыбка товарища, – подумалось: "Не унывает! Не знает пока…" В этот момент Курской, тяжело опершись на стол, поднялся – золотая звездочка тусклым маятничком мотнулась на пиджаке.
– Александр Василич, я пошел займусь отрядами самообороны… – сказал он. – А ты бы тот проход пока заминировал…
Чугай перестал улыбаться и замер встревожено, завертел головой.
– Вы что? Собираетесь здание минировать?
Кожухов оценивающе посмотрел на стоявшего в дверях репортера – засомневался, стоит ли при нем говорить? А потом подумал: "А всё-равно…" – и рассказал о своей встрече с усатым псевдообходчиком, – замолчав, сделал глубокую затяжку… Чугай задумчиво почесал переносицу:
– Та-ак! Готовятся, значит… – протянул он.
Кожухов коротко кивнул. Обильно пыхнув напоследок сигаретой, он вдавил окурок в пепельницу и посмотрел на Курского:
– Роман Иванович, может у танкистов снарядов попросим, пока не ушли… Фугас сделать…
Курской подошел к заплаканному окну, отодвинул штору и выглянул на серый двор. Голосом сухим, как замшелый сухарь, сказал:
– Поздно… Нет уже танков… Ушли…
Чернявый корреспондент, по-прежнему продолжавший без дела топтаться у двери, спросил робко:
– Может я смогу помочь?.. У меня директор Мосфильма знакомый… У них пиротехники всякой валом… Если сейчас позвонить – через час-полтора подвезут…
Кожухов мрачно усмехнулся: "Час-полтора! Знать бы что у нас будет через час-полтора…", а потом нетерпеливо пододвинул телефон:
– Звоните! Только поторопите их, а то могут не успеть…
Но тут неожиданно Чугай прищурил острый глаз и произнес снисходительно:
– Александр Василич… Да разве ж так минировать надо? Дай-ка покажу!
Подойдя к телефону, он набрал номер коммутатора и замер, глядя в потолок.
– Леночка, соедините меня, пожалуйста, с Председателем КГБ Крюковым… Да… С Крюковым, с Крюковым… – бесстрастно повторил он. – Только побыстрее, пожалуйста… А то, знаете ли, у меня ещё столько планов на будущее… Алло! Виктор Александрович? Здравствуйте! (Улыбка растянулась во всю ширь полноватого лица.) Беспокоит помощник президента России Тимур Чугай… Вы знаете, у нас тут одно недоразумение вышло… Мы с товарищами подходы к Белому дому обследовали и случайно наткнулись на ваших людей… Нет, Виктор Александрович, я не настаиваю… Может и не ваших – уверен, вы ведь никакого штурма Белого дома не планируете… Вот тут рядом со мной находятся иностранные корреспонденты – они обязательно отметят это в своих репортажах… Кстати, здесь их много… Корреспондентов, я имею в виду… Да… И чуть не забыл… Те люди, что мы в метро застали, так быстро ретировались, что мы не успели им сообщить, что выход-то мы заминировали… Так… На всякий случай… Но мы ведь люди гуманные – нам чужой крови не надо… Да… Пожалуйста, Виктор Александрович…
Он спокойно положил трубку на рычаг и, скривившись, посмотрел на Кожухова.
– Вот так, Александр Васильевич! А ты – "успеем, не успеем!"…
Вот только улыбка у него на сей раз получилась не слишком беспечная. И потом ещё, когда они остались в кабинете с Кожуховым тет-а-тет, он попросил как бы невзначай:
– Слушай, Александр Василич… Не в службу, а в дружбу… Выдели-ка мне пару человечков для охраны…
А на улице в это время продолжал моросить мелкий дождь… Но не смотря на непогоду народ все прибывал и прибывал к Белому дому. К полудню перед зданием правительства собралось уже несколько десятков тысяч человек и пространство перед зданием стало напоминать огромный цыганский табор, перекликающийся в шумной, возбужденной многоголосице. Среди собравшихся поговаривали о том, что дождь устроили путчисты, начав распылять с самолетов то ли кристаллы йода, то ли ещё чего-то – специально, чтобы разогнать защитников Белого дома. Промеж себя пикетчики посмеивались: "Напугали ежа голой задницей…" Но надоедливый дождь все моросил и моросил и ему не было видно конца… Становилось зябко… Народ на улице стал неуютно поеживаться – поставленных навесов на всех не хватало. Перед входом в Белый дом стали раздавать голубые пластиковые мешки с дырками для головы и для рук – приспособили пакеты для удобрений. Откуда их взяли в таком количестве непонятно, но то тут, то там мелькали фигуры, в этих странных нарядах – не слишком удобно, зато практично. Илья тоже сбегал и вернулся облаченный в такой пакет. В таком виде он напоминал средневекового ландскнехта. В руке он держал стеклянную баночку из-под майонеза, наполненную горячим чаем, и что-то довольно жевал.
– Чего жуешь? – спросил Таликов. Увидев довольно передвигающего челюстями товарища, он вдруг почувствовал, как голод начинает скрестись в животе нетерпеливым, назойливым зверьком. Только тут он вспомнил, что не ел уже со вчерашнего вечера.
– Мацу, – ответил Илья с набитым ртом. (Игорь удивленно глаза выкатил на него глаза.) – Это такой еврейский пасхальный хлеб… У русских кулич… у евреев… маца… Там вон забавный старикан ходит, – Илья мотнул головой в сторону здания. – Чаем угощает и мацу раздает…
Игорь, повернул голову, заметил старика в черном, мятом пиджаке. На длинном изогнутом носу у старика красовались очки в пластмассовой оправе, какие, наверное, перестали выпускать уже лет двадцать назад, а на голове у него была нахлобучена широкополая черная шляпа с обвисшими полями. В одной руке старик держал трехлитровый китайский термос, – малиновый с оранжевым драконом, а в другой у него была зажата полотняная черная сумка. Старик извлекал из нее пустые майонезные баночки и, наполняя душистым чаем, раздавал их пикетчикам. Игорь обернулся и укоризненно посмотрел на стоящего рядом Аркадия Резмана:
– Директор, е-моё! Коллектив голодает, а ты в ус не дуешь?
– Ха! Я вас умоляю… – беспечно откликнулся Аркадий. – Ща всё будет! Только не надо обидных слов…
Он вышел из-под навеса, где они укрывались от дождя, и быстро растворился в окружавшей их толпе. Игорь грустно оглянулся по сторонам. Теперь, когда он вспомнил о своем желудке, голод начал терзать тягучим, настойчивым желанием. В это время старик, раздававший чай и галеты, подошел к ним и спросил:
– Молодые люди, чай будете?
– Спасибо… Я уже… – Илья поднял в руке пустую баночку. – Вы вот ему предложите…
Старик вопросительно посмотрел на Игоря. Игорь кивнул. Старик выудил из сумки ещё одну баночку и протянул её Игорю. Затем открыл термос и принялся аккуратно наливать чай. От тонкой янтарной струйки, льющейся из термоса, стал подниматься блеклый ароматный пар.
– Мацу будете, молодой человек? – спросил старик, поправив очки на носу, и затыкая термос широкой пробковой крышкой.
– Спасибо! Мне чая хватит…
Игорь поднес баночку ко рту и сделал осторожный глоток. Чай, может оттого, что все происходило на свежем воздухе, а может оттого, что действительно был каким-то особенным, показался удивительно вкусным. Игорь почувствовал, как выпитая жидкость приятными толчками проходит по пищеводу. Старик внимательно посмотрел на Игоря поверх неказистой черной оправы и произнес:
– А вы, наверное, думаете, что я вам простую сухую лепешку предлагаю? Нет, молодой человек! – старик покачал головой. – Маца – это хлеб свободы! Этим хлебом питались евреи во время исхода из Египта! Вот так вот! Нда-с!
Игорь вежливо улыбнулся в ответ. Слушать странного старика и пить на свежем воздухе ароматный чай было забавно… Перехватив баночку в другую руку, чтобы нагревшееся стекло перестало обжигать ладонь, Игорь сделал очередной глоток, а вот Илья после легкого перекуса, похоже, был не прочь и подискутировать. Облокотившись плечом на стойку навеса, он сказал важным голосом:
– Отец… Ну, стали б мы тут упираться, чтоб потом сидеть на твоем сухом хлебе… На фига нужна такая свобода?
Старик перевел на него строгий взгляд и сказал нравоучительно:
– Вы можете считать меня старым чудаком, молодой человек!… Но только не думайте, что если завтра этот путч закончится, мы сразу заживем счастливо и сытно… Так не бывает!… Тем, кто ушел из египетского рабства, было суждено умереть в пустыне и лишь новому поколению предстояло из сборища людей стать нацией… Надо привыкнуть ко вкусу сухого хлеба для того, чтобы потом ваши дети могли есть сдобный хлеб! Вот так вот, молодые люди! Нда-с! Если баночки больше не нужны, я их заберу, с вашего позволения…
Собрав дефицитную тару, старик деловито принялся вытряхивать из нее прилипшие чаинки, а потом убрал баночки обратно в сумку. Илья упрямо улыбнулся.
– Ну, дед! У тебя прямо целая философия! – буркнул он. – Вот только не думаю, что она у правильная. Человек всегда стремится жить лучше… А иначе чего бы мы здесь делали?
Неожиданно их диспут был прерван густым звуком из громкоговорителя. Из мощного динамика, укрепленного на фасаде здания Правительства, громким командным голосом пробухало:
– Друзья! Соотечественники! К вам обращается начальник штаба обороны здания правительства генерал-майор Курской! Угроза насильственных действий против российского руководства возрастает! Я прошу всех кадровых офицеров и офицеров запаса, имеющим боевой опыт, собраться у правого крыла Дома правительства. Медиков и граждан, имеющих медицинское образование прошу подойти ко входу, где будет организован медицинский пункт… Остальных прошу подключиться к сооружению баррикад вокруг Белого дома! Реакция и террор не должны пройти! Я верю в вас, друзья! Все на баррикады!
– Баррикады, баррикады! – нестройно подхватила площадь.
Илья обернулся к старику и обжег его шальными глазами.
– Все, дед! Иди домой… Теперь ты нам будешь только мешаться!
Старик от его слов обиженно сгорбился, – взгляд его темно-коричневых глаз стал похож на взгляд собаки, которую незаслуженно ударили палкой. Шаркая и ссутулившись, он поплелся прочь. Его темная фигурка несколько раз мелькнула между спин пикетчиков и растворилась в толпе. Игорь осуждающе посмотрел на товарища.
– Илюша… Ты не прав… Он твоего совета не спрашивал, когда сюда приходил…
Илья замялся неуютно, а потом преувеличенно бодрым голосом ответил:
– Да ладно… Он нам потом нам ещё спасибо скажет!
Через несколько минут площадь перед Белым домом напоминала огромный разворошенный муравейник. Каждый из добровольных защитников что-то нес, тащил, волок к сооружаемому по периметру площади уродливому валу. На баррикады шло все, что можно сдвинуть или перетащить – вывороченные бетонные бордюры, урны, скамейки и мусорные баки. Нашли применение даже ограде расположенного рядом детского парка – её разобрали в считанные минуты: вскоре на ее месте теперь стоял лишь редкий частокол из чугунных столбов, глубоко зацементированных в землю, и поэтому не тронутых. Вместе с Игорем и Ильей тащил к баррикаде тяжеленную скамейку худой, белобрысый парень в синем спортивном костюме. Сопел, шмыгал носом и ругался забавно: "Важка, зараза! Брешешь, не возьмешь, сволота! Усе равно мы тебе прибудуим!" Громкоговоритель, укрепленный на Белом доме, подогревал и без того бурный энтузиазм защитников Белого дома.
–Товарищи! – разносилось над площадью. – Совет министров Российской Федерации только что принял решение о незаконности введения чрезвычайного положения в Москве! В Ленинграде Ленсовет решительно осудил действия КЧС и принял решение подчиняться только законно избранной власти во главе с Владимиром Бельциным! Россия не подчиняется диктатуре! Ура, товарищи!
Собравшиеся у Белого дома, не переставая тащить свою добычу, встречали такие известия одобрительным свистом и дружным "Ура". Всеобщее ликование достигло апогея, когда к Белому дому походным строем, при старых царских знаменах, бряцая кривыми шашками и ослепительно сверкая начищенными до блеска сапогами, подошли казаки.
– Ура казакам! – в едином порыве грохнула площадь.
– Ур-ра! – лужеными глотками отозвались казаки.
Баррикада на глазах стала принимать всё более и более грозный вид. И когда уже стало казаться, что сооружен неприступный бастион (метра три высотой), издалека вдруг начал доноситься неясный гул. Вдали словно заработали сотни отбойных молотков. Всеобщий энтузиазм затих, сменился недоумением, а потом настороженностью. Собравшиеся у здания правительства, наконец-то, почувствовали опасность, которую до сих пор, похоже, никто не хотел признавать. Некоторые начали забираться на баррикаду, пытаясь разглядеть причину неясного шума, но большинству почему-то стало казаться, что баррикада, – все эти бревна, мусорные баки, в беспорядке наваленные посреди дороги, всё это будет с легкостью разметано одним ударом тяжелого бронированного тарана.
Трескучий звук между тем нарастал, приближался, и вскоре уже стало казаться, что воздух стал вибрировать от трескучего гула. Наконец со стороны Калининского проспекта показалась странная процессия – к площади приближалась огромная колонна мотоциклистов, человек около сотни, рыча моторами своих "Яв" и "Уралов", чьи бензобаки были размалеваны оскаленными волчьими мордами и белыми черепами. Первым, на длинной "Ямахе" с круто изогнутым, как рога тура, рулем ехал рыжий, бородатый байкер – длинноволосый, в кожаной куртке, усеянной молниями и заклепками, так, что было непонятно, чего в ней больше кожи или металла. На голове у него был повязан рябой платок, а глаза прикрывали мотоциклетные очки. Позади него сверкал, притороченный к сиденью, большой медный котелок. Байкер подъехал к баррикаде, остановился и, выставив на асфальт ногу в остроносом сапоге, просипел прокуренным голосом:
"Что это я?" – тут же одернул себя Крюков. Залпом выпив воду, он поставил стакан на стол и подумал:
"Если надеяться больше не кого, значит надо брать всё в свои руки… Линаев, конечно, тряпка, но на Тугго и Вязова, пожалуй, можно ещё рассчитывать…"
Преодолевая брезгливое отвращение, (словно резал себя по живому, без наркоза) он взял в руки трубку и попросил соединить себя с Линаевым.
– Это Крюков… – сказал он. – Я прошу… – он запнулся на мгновение, но потом сделал над собой усилие и повторил упрямо. – Я прошу вашего указания, Григорий Кузьмич, чтобы Вязов увел танки от Дома Правительства Российской Федерации… Я собираюсь готовить операцию по захвату Белого дома… Другого пути нормализовать обстановку я не вижу… Всю ответственность за это решение я беру на себя…
Линаев долго молчал, – в трубке слышалось его тяжелое сопение, – но затем произнес:
– Хорошо, Виктор Александрович… Действуйте…
Буквально через час после этого разговора хромированная коробка лифта несла Кожухова и коменданта Белого дома вниз по длинной лифтовой шахте.
Коменданта Кожухов вызвал себе в помощь для того, чтобы обследовать здание правительства. Главный смотритель здания оказался коренастым отставником, невысоким, лет за пятьдесят уже, но всё ещё не растерявшим былой военной выправки. По его прямой спине, уверенному голосу было явственно заметно, что не превратился он ещё в канцелярского червя. Докладывал он по военному четко, не лебезя и по делу – сразу всё понял, принес ключи от внутренних помещений и повел показывать своё хозяйство.
Скоростной лифт Дома правительства плавно замедлил свой спуск и остановился, бесшумно разинув хромированные двери.
– Это подземный этаж, – кивнул крепыш-комендант на темный проем, открывшийся за блестящими дверьми. – Здесь у нас правительственный бункер… Помещение немаленькое, сами увидите… Готовилось специально на случай ядерной войны…
Они вышли из кабины и оказались в тусклом коридоре, в глубине которого виднелась дверь с вращающимся металлическим колесом посередине, какие обычно устанавливают на подлодках между отсеками. Комендант подошел к ней, щелкнул в замочной скважине ключом и принялся медленно вращать тугое колесо. Повернув его несколько раз, он толкнул дверь плечом. Дверь нехотя отворилась.
– Прошу! – комендант отступил, пропуская Кожухова вперед. – Это есть бункер, или помещение номер сто…
Кожухов перешагнул невысокий приступок и оказался внутри просторного помещения. По виду оно очень напоминало обычный объект гражданской обороны – вдоль стен стояли длинные крашенные скамьи, стеллажи с противогазами и аптечками и несколько бумажных коробок с мутными цилиндриками индивидуальных дозиметров. "Не хватает только заплесневелых стен", – почему-то подумал Кожухов. В дальнем конце этого неуютного помещения виднелась ещё одна металлическая дверь. Подойдя к ней комендант вытащил из нагрудного кармана пластмассовый прямоугольник пропуска, вставил его в тонкую щель рядом с дверью и быстро провел сверху вниз. Дверь, зашуршав, ушла в сторону.
– А это VIP-отсек, – произнес комендант. Протянув руку, он щелкнул выключателем на внутренней стенке отсека. Высокий потолок за открывшимся только проемом ярко осветился причудливыми гирляндами люстр.
"Ого! Совсем другое дело!" – Кожухов с удивлением оглядел светлое помещение, стены которого были отделаны кофейного цвета пластиком. Судя по всему, это была столовая – к ровным рядам столов были приставлены пластмассовые стулья. Сбоку к столовой примыкала кухня. Кожухов ради интереса заглянул и туда. Там был образцовый порядок, – посуда, большие, пузатые баки для приготовления пищи, – всё было расставлено по местам и дожидалось своего использования. В сером полумраке мутно поблескивала металлическим боком большая импортная плита и белели высокие коробки холодильников. Удовлетворенно хмыкнув, Кожухов направился к выходу.
– А там что? – спросил он, выйдя из кухни и ткнув рукой на длинный коридор с равномерными прямоугольниками дверных проемов.
– Там – жилые помещения и рабочие кабинеты. В конце – президентские апартаменты… А вот здесь, – комендант показал на уходящий в бок проем-аппендикс, – генераторная, аппаратная и складские помещения. Вентиляция, воздухоподача и водоснабжение – все автономное… Кстати, запасов пищи тут на целый месяц…
– А запасные выходы отсюда есть? – деловито поинтересовался Кожухов.
– Есть! Один выходит к детскому парку, а другой к Москва-реке…
Комендант вытащил из-под мышки план-карту здания, развернул ее и показал на два шурфа, отходящие в разные стороны от подземного этажа. Кожухов беспокойно нахмурил лоб.
– Я так понимаю, это самый удобный путь, чтобы незаметно проникнуть в здание? – спросил он. Комендант, зашуршав картой, отрицательно покачал головой.
– Нет… Не думаю, – ответил он спокойно. – Эти выходы находятся на открытом месте – к ним незаметно не подберешься… Если кто-то захочет незаметно попасть в здание, то скорее всего попытается использовать другой путь… Через тоннель метро… Пойдемте, покажу… Секундочку, только возьму фонарь!
Они вышли из VIP-отсека. Комендант взял со стеллажа большой аккумуляторный фонарь и повел Кожухова в другой конец коридора. Там оказалась длинная винтовая лестница, темной спиралью уходящая в глубь колодца. Комендант включил фонарь и первым двинулся вперед. Спуск оказался долгим, яркий луч фонаря несколько минут метался по серым унылым стенам, (пока шли, металлические ступени гулким эхом отдавались в узком пространстве шахты) – они наконец не уперлись в темную дверь. Кожухов вопросительно посмотрел на коменданта.
– А там что?
– Метро, как я и говорил… Открыть?
Кожухов утвердительно кивнул. Комендант забряцал ключами, нашел нужный и вставил его в замочную скважину.
– Подождите! – Кожухов сунул руку подмышку и извлек оттуда длинноствольный пистолет. Сняв его с предохранителя, приказал негромко:
– Дайте фонарь! Дайте, дайте!
Комендант протянул ему фонарь.
– А теперь отпирайте… Осторожно! Не отворяйте только… Откроете по моей команде…
Кожухов выключил фонарь и сказал шепотом:
– Открывайте!
Дверь тихо скрипнула и в шахту потянуло сквозняком. Громко щелкнул выключатель. Острый луч рассек темноту и выхватил из мрака шарахнувшуюся в бок фигуру. Ствол "Стечкина" отследил это движение и зло харкнул в ту же сторону короткой, раскатистой очередью. Пули с цокотом защелкали по стене, высекая из нее длинные, золотистые искры.
– Стоять! – оглушительно рявкнул Кожухов и фигура испугано замерла.
– Вы чего, мужики? – забубнила она. – Вы чего?
Теперь, когда фигура остановилась, её наконец-то можно было рассмотреть – в тоннеле стоял мужик в оранжевой рабочей спецовке, судорожно загораживая лицо ладонью от мощного луча фонаря. В последний момент Кожухов успел таки поднять ствол пистолета чуть-чуть выше, и пули прошли поверх головы незваного гостя. Дело тут, конечно, было не в том, что Кожухов побоялся убить человека. Нет! Он был профессионалом, – хорошим профессионалом, а первое, чему учат профессиональных охранников, – это не бояться применять оружие. Просто в последний момент он разглядел на фигуре оранжевую спецовку ремонтника.
– Тьфу ты! – в сердцах сплюнул Кожухов на темный пол и, отведя фонарь в сторону, спросил с раздражением. – Ты кто такой? Какого хрена тут делаешь?
Человек в оранжевой спецовке опустил руку от лица и, боязливо уставился на направленный на него ствол пистолета:
– Я это… Обходчик… У нас протечка на перегоне – меня послали посмотреть… Услышал, что кто-то скребется… Остановился… А тут вы с пистолетом…
У него была ничем не примечательная физиономия, основной достопримечательностью которой являлись пышные усы. "Типичный пролетарий", – подумал Кожухов, разглядывая широкое лицо, короткий нос и всклокоченные в беспорядке волосы… Но вдруг эти черты показались ему знакомыми. Буквально какое-то мгновение что-то неуловимое мелькнуло в них, но этого мгновения было достаточно, чтобы Кожухову показалось, что этого человека он уже где-то видел. Но вот дальше… Дальше память, как назло, никак не хотела приходить ему на помощь… Наверное, из-за того, что лицо находилось в тени. Кожухов поднял фонарь.
– Эй, хватит… Ну, хватит, хватит же! – обиженно запротестовал обходчик, снова закрывая лицо ладонью.
"Где ж я мог тебя встречать? – досадливо подумал Кожухов. – А может просто похож на кого-то?" Он опустил фонарь и сказал отходчиво:
– Ладно, мужик… Считай, твой сегодня день! Дуй отсюда, чтоб духу твоего больше тут не было! Да… И в церковь сходи – свечку поставь…
Последние слова уже прозвучали вдогонку обходчику, потому что он почти бегом поторопился прочь от злосчастной двери. Вдали замелькал тонкий лучик его карманного фонаря и вскоре гулкий топот его кирзовых сапог затих вдали… Комендант стоявший рядом с Кожуховым, буркнул недовольно:
– Не нравится мне этот обходчик, Александр Васильевич… У него ведь был фонарь, а когда я дверь открыл фонаря у него в руках не было… Выходит, он успел его выключить и в карман сунуть? Тогда получается, неслучайно он около этой двери ошивался… Как думаете?
Кожухов вложил пистолет в кобуру и задумчиво потер лоб… Нет, конечно, фонарь ещё не доказательство, подумал он, но ему не давало покоя, то ощущение, которое появилось у него, когда он смотрел на обходчика… Где-то он его уже видел… Странно! Обычно профессиональная память его не подводила… И тут лицо обходчика с пронзительной ясностью всплыло у него перед глазами и он мучительно застонал… Усы! Ну, конечно же! Кожухов со всей силы саданул кулаком по шероховатому бетону так, что на пол посыпалась серая, мелкая крошка. В отчаянии он замотал головой – упустил, упустил, японский городовой! Посмотрев в пустую дыру тоннеля, куда по стенам змеились толстые черные кабели, он сказал с досадой:
– Вспомнил… Вспомнил, где я его видел! На нашем полигоне в Ясенево… Вот только усов тогда у него не было… Он же из "Омеги", из спецподразделения КГБ по борьбе с терроризмом…
Лихой чуб у генерала Курского висел над бледным лбом черными мокрыми сосульками. Курской сидел в кабинете у Кожухова, – он только что вернулся с улицы, где организовывал живое кольцо вокруг Белого дома. На улице моросил дождь, мелкий, надоедливый, – бился настойчивой мошкарой в окна здания и стекал по стеклам тонкими струйками.
На улице решено было ставить навесы. Ставили из чего придется. Хорошо, что помогла расположенная рядом Трехгорка – дала рубероид, листы оргстекла, какие-то старые стенды и металлический швеллер. Курской, промокший насквозь после двух часов нахождения под надоедливой моросью, зашел в кабинет Кожухова немного пообсохнуть и выпить чаю, но после рассказа Кожухова о злоключениях в подземных лабиринтах, о чае позабыл – насупился и посмурнел…
– У меня тоже плохие новости, Александр Василич, – мрачно произнес он. – Танки уводят от Белого дома…
Они с Кожуховым переглянулись, – поняли друг друга без слов. Раз танки отводят и подходы к зданию прощупывают – это не к добру… Кожухов достал из кармана пачку "Явы", выбил из нее сигарету и протянул пачку Курскому. Курской, вместо благодарности, коротко кивнул. Щелкнула зажигалка… Закурили… В этот момент дверь широко распахнулась дверь и в кабинет бодро вошел Чугай. Улыбается, довольный… За ним в дверях нерешительно перетаптывается чернявый парень в вельветовой куртке. Чугай, продолжая широко улыбаться, обернулся к парню.
– Вот они – наши главные защитники! – ткнул он ладонью в сторону Кожухова и Курского, а затем перевел взгляд на сидящих за столом. – Знакомьтесь: Сергей Бабецкий, репортер с радиостанции "Свобода"… Обещает, что если сейчас возьмет у вас интервью, то через час оно уже будет в эфире!
Репортер сделал несколько скромненьких шагов вперед и остановился. Кожухов исподлобья посмотрел на Чугая и глубоко затянулся.
– Борюсь, Тимур Борисович, что сейчас уже не до интервью, – отозвался он и уткнулся сумрачным взглядом в стол. Ему вдруг стала неприятна широкая и полная энтузиазма улыбка товарища, – подумалось: "Не унывает! Не знает пока…" В этот момент Курской, тяжело опершись на стол, поднялся – золотая звездочка тусклым маятничком мотнулась на пиджаке.
– Александр Василич, я пошел займусь отрядами самообороны… – сказал он. – А ты бы тот проход пока заминировал…
Чугай перестал улыбаться и замер встревожено, завертел головой.
– Вы что? Собираетесь здание минировать?
Кожухов оценивающе посмотрел на стоявшего в дверях репортера – засомневался, стоит ли при нем говорить? А потом подумал: "А всё-равно…" – и рассказал о своей встрече с усатым псевдообходчиком, – замолчав, сделал глубокую затяжку… Чугай задумчиво почесал переносицу:
– Та-ак! Готовятся, значит… – протянул он.
Кожухов коротко кивнул. Обильно пыхнув напоследок сигаретой, он вдавил окурок в пепельницу и посмотрел на Курского:
– Роман Иванович, может у танкистов снарядов попросим, пока не ушли… Фугас сделать…
Курской подошел к заплаканному окну, отодвинул штору и выглянул на серый двор. Голосом сухим, как замшелый сухарь, сказал:
– Поздно… Нет уже танков… Ушли…
Чернявый корреспондент, по-прежнему продолжавший без дела топтаться у двери, спросил робко:
– Может я смогу помочь?.. У меня директор Мосфильма знакомый… У них пиротехники всякой валом… Если сейчас позвонить – через час-полтора подвезут…
Кожухов мрачно усмехнулся: "Час-полтора! Знать бы что у нас будет через час-полтора…", а потом нетерпеливо пододвинул телефон:
– Звоните! Только поторопите их, а то могут не успеть…
Но тут неожиданно Чугай прищурил острый глаз и произнес снисходительно:
– Александр Василич… Да разве ж так минировать надо? Дай-ка покажу!
Подойдя к телефону, он набрал номер коммутатора и замер, глядя в потолок.
– Леночка, соедините меня, пожалуйста, с Председателем КГБ Крюковым… Да… С Крюковым, с Крюковым… – бесстрастно повторил он. – Только побыстрее, пожалуйста… А то, знаете ли, у меня ещё столько планов на будущее… Алло! Виктор Александрович? Здравствуйте! (Улыбка растянулась во всю ширь полноватого лица.) Беспокоит помощник президента России Тимур Чугай… Вы знаете, у нас тут одно недоразумение вышло… Мы с товарищами подходы к Белому дому обследовали и случайно наткнулись на ваших людей… Нет, Виктор Александрович, я не настаиваю… Может и не ваших – уверен, вы ведь никакого штурма Белого дома не планируете… Вот тут рядом со мной находятся иностранные корреспонденты – они обязательно отметят это в своих репортажах… Кстати, здесь их много… Корреспондентов, я имею в виду… Да… И чуть не забыл… Те люди, что мы в метро застали, так быстро ретировались, что мы не успели им сообщить, что выход-то мы заминировали… Так… На всякий случай… Но мы ведь люди гуманные – нам чужой крови не надо… Да… Пожалуйста, Виктор Александрович…
Он спокойно положил трубку на рычаг и, скривившись, посмотрел на Кожухова.
– Вот так, Александр Васильевич! А ты – "успеем, не успеем!"…
Вот только улыбка у него на сей раз получилась не слишком беспечная. И потом ещё, когда они остались в кабинете с Кожуховым тет-а-тет, он попросил как бы невзначай:
– Слушай, Александр Василич… Не в службу, а в дружбу… Выдели-ка мне пару человечков для охраны…
А на улице в это время продолжал моросить мелкий дождь… Но не смотря на непогоду народ все прибывал и прибывал к Белому дому. К полудню перед зданием правительства собралось уже несколько десятков тысяч человек и пространство перед зданием стало напоминать огромный цыганский табор, перекликающийся в шумной, возбужденной многоголосице. Среди собравшихся поговаривали о том, что дождь устроили путчисты, начав распылять с самолетов то ли кристаллы йода, то ли ещё чего-то – специально, чтобы разогнать защитников Белого дома. Промеж себя пикетчики посмеивались: "Напугали ежа голой задницей…" Но надоедливый дождь все моросил и моросил и ему не было видно конца… Становилось зябко… Народ на улице стал неуютно поеживаться – поставленных навесов на всех не хватало. Перед входом в Белый дом стали раздавать голубые пластиковые мешки с дырками для головы и для рук – приспособили пакеты для удобрений. Откуда их взяли в таком количестве непонятно, но то тут, то там мелькали фигуры, в этих странных нарядах – не слишком удобно, зато практично. Илья тоже сбегал и вернулся облаченный в такой пакет. В таком виде он напоминал средневекового ландскнехта. В руке он держал стеклянную баночку из-под майонеза, наполненную горячим чаем, и что-то довольно жевал.
– Чего жуешь? – спросил Таликов. Увидев довольно передвигающего челюстями товарища, он вдруг почувствовал, как голод начинает скрестись в животе нетерпеливым, назойливым зверьком. Только тут он вспомнил, что не ел уже со вчерашнего вечера.
– Мацу, – ответил Илья с набитым ртом. (Игорь удивленно глаза выкатил на него глаза.) – Это такой еврейский пасхальный хлеб… У русских кулич… у евреев… маца… Там вон забавный старикан ходит, – Илья мотнул головой в сторону здания. – Чаем угощает и мацу раздает…
Игорь, повернул голову, заметил старика в черном, мятом пиджаке. На длинном изогнутом носу у старика красовались очки в пластмассовой оправе, какие, наверное, перестали выпускать уже лет двадцать назад, а на голове у него была нахлобучена широкополая черная шляпа с обвисшими полями. В одной руке старик держал трехлитровый китайский термос, – малиновый с оранжевым драконом, а в другой у него была зажата полотняная черная сумка. Старик извлекал из нее пустые майонезные баночки и, наполняя душистым чаем, раздавал их пикетчикам. Игорь обернулся и укоризненно посмотрел на стоящего рядом Аркадия Резмана:
– Директор, е-моё! Коллектив голодает, а ты в ус не дуешь?
– Ха! Я вас умоляю… – беспечно откликнулся Аркадий. – Ща всё будет! Только не надо обидных слов…
Он вышел из-под навеса, где они укрывались от дождя, и быстро растворился в окружавшей их толпе. Игорь грустно оглянулся по сторонам. Теперь, когда он вспомнил о своем желудке, голод начал терзать тягучим, настойчивым желанием. В это время старик, раздававший чай и галеты, подошел к ним и спросил:
– Молодые люди, чай будете?
– Спасибо… Я уже… – Илья поднял в руке пустую баночку. – Вы вот ему предложите…
Старик вопросительно посмотрел на Игоря. Игорь кивнул. Старик выудил из сумки ещё одну баночку и протянул её Игорю. Затем открыл термос и принялся аккуратно наливать чай. От тонкой янтарной струйки, льющейся из термоса, стал подниматься блеклый ароматный пар.
– Мацу будете, молодой человек? – спросил старик, поправив очки на носу, и затыкая термос широкой пробковой крышкой.
– Спасибо! Мне чая хватит…
Игорь поднес баночку ко рту и сделал осторожный глоток. Чай, может оттого, что все происходило на свежем воздухе, а может оттого, что действительно был каким-то особенным, показался удивительно вкусным. Игорь почувствовал, как выпитая жидкость приятными толчками проходит по пищеводу. Старик внимательно посмотрел на Игоря поверх неказистой черной оправы и произнес:
– А вы, наверное, думаете, что я вам простую сухую лепешку предлагаю? Нет, молодой человек! – старик покачал головой. – Маца – это хлеб свободы! Этим хлебом питались евреи во время исхода из Египта! Вот так вот! Нда-с!
Игорь вежливо улыбнулся в ответ. Слушать странного старика и пить на свежем воздухе ароматный чай было забавно… Перехватив баночку в другую руку, чтобы нагревшееся стекло перестало обжигать ладонь, Игорь сделал очередной глоток, а вот Илья после легкого перекуса, похоже, был не прочь и подискутировать. Облокотившись плечом на стойку навеса, он сказал важным голосом:
– Отец… Ну, стали б мы тут упираться, чтоб потом сидеть на твоем сухом хлебе… На фига нужна такая свобода?
Старик перевел на него строгий взгляд и сказал нравоучительно:
– Вы можете считать меня старым чудаком, молодой человек!… Но только не думайте, что если завтра этот путч закончится, мы сразу заживем счастливо и сытно… Так не бывает!… Тем, кто ушел из египетского рабства, было суждено умереть в пустыне и лишь новому поколению предстояло из сборища людей стать нацией… Надо привыкнуть ко вкусу сухого хлеба для того, чтобы потом ваши дети могли есть сдобный хлеб! Вот так вот, молодые люди! Нда-с! Если баночки больше не нужны, я их заберу, с вашего позволения…
Собрав дефицитную тару, старик деловито принялся вытряхивать из нее прилипшие чаинки, а потом убрал баночки обратно в сумку. Илья упрямо улыбнулся.
– Ну, дед! У тебя прямо целая философия! – буркнул он. – Вот только не думаю, что она у правильная. Человек всегда стремится жить лучше… А иначе чего бы мы здесь делали?
Неожиданно их диспут был прерван густым звуком из громкоговорителя. Из мощного динамика, укрепленного на фасаде здания Правительства, громким командным голосом пробухало:
– Друзья! Соотечественники! К вам обращается начальник штаба обороны здания правительства генерал-майор Курской! Угроза насильственных действий против российского руководства возрастает! Я прошу всех кадровых офицеров и офицеров запаса, имеющим боевой опыт, собраться у правого крыла Дома правительства. Медиков и граждан, имеющих медицинское образование прошу подойти ко входу, где будет организован медицинский пункт… Остальных прошу подключиться к сооружению баррикад вокруг Белого дома! Реакция и террор не должны пройти! Я верю в вас, друзья! Все на баррикады!
– Баррикады, баррикады! – нестройно подхватила площадь.
Илья обернулся к старику и обжег его шальными глазами.
– Все, дед! Иди домой… Теперь ты нам будешь только мешаться!
Старик от его слов обиженно сгорбился, – взгляд его темно-коричневых глаз стал похож на взгляд собаки, которую незаслуженно ударили палкой. Шаркая и ссутулившись, он поплелся прочь. Его темная фигурка несколько раз мелькнула между спин пикетчиков и растворилась в толпе. Игорь осуждающе посмотрел на товарища.
– Илюша… Ты не прав… Он твоего совета не спрашивал, когда сюда приходил…
Илья замялся неуютно, а потом преувеличенно бодрым голосом ответил:
– Да ладно… Он нам потом нам ещё спасибо скажет!
Через несколько минут площадь перед Белым домом напоминала огромный разворошенный муравейник. Каждый из добровольных защитников что-то нес, тащил, волок к сооружаемому по периметру площади уродливому валу. На баррикады шло все, что можно сдвинуть или перетащить – вывороченные бетонные бордюры, урны, скамейки и мусорные баки. Нашли применение даже ограде расположенного рядом детского парка – её разобрали в считанные минуты: вскоре на ее месте теперь стоял лишь редкий частокол из чугунных столбов, глубоко зацементированных в землю, и поэтому не тронутых. Вместе с Игорем и Ильей тащил к баррикаде тяжеленную скамейку худой, белобрысый парень в синем спортивном костюме. Сопел, шмыгал носом и ругался забавно: "Важка, зараза! Брешешь, не возьмешь, сволота! Усе равно мы тебе прибудуим!" Громкоговоритель, укрепленный на Белом доме, подогревал и без того бурный энтузиазм защитников Белого дома.
–Товарищи! – разносилось над площадью. – Совет министров Российской Федерации только что принял решение о незаконности введения чрезвычайного положения в Москве! В Ленинграде Ленсовет решительно осудил действия КЧС и принял решение подчиняться только законно избранной власти во главе с Владимиром Бельциным! Россия не подчиняется диктатуре! Ура, товарищи!
Собравшиеся у Белого дома, не переставая тащить свою добычу, встречали такие известия одобрительным свистом и дружным "Ура". Всеобщее ликование достигло апогея, когда к Белому дому походным строем, при старых царских знаменах, бряцая кривыми шашками и ослепительно сверкая начищенными до блеска сапогами, подошли казаки.
– Ура казакам! – в едином порыве грохнула площадь.
– Ур-ра! – лужеными глотками отозвались казаки.
Баррикада на глазах стала принимать всё более и более грозный вид. И когда уже стало казаться, что сооружен неприступный бастион (метра три высотой), издалека вдруг начал доноситься неясный гул. Вдали словно заработали сотни отбойных молотков. Всеобщий энтузиазм затих, сменился недоумением, а потом настороженностью. Собравшиеся у здания правительства, наконец-то, почувствовали опасность, которую до сих пор, похоже, никто не хотел признавать. Некоторые начали забираться на баррикаду, пытаясь разглядеть причину неясного шума, но большинству почему-то стало казаться, что баррикада, – все эти бревна, мусорные баки, в беспорядке наваленные посреди дороги, всё это будет с легкостью разметано одним ударом тяжелого бронированного тарана.
Трескучий звук между тем нарастал, приближался, и вскоре уже стало казаться, что воздух стал вибрировать от трескучего гула. Наконец со стороны Калининского проспекта показалась странная процессия – к площади приближалась огромная колонна мотоциклистов, человек около сотни, рыча моторами своих "Яв" и "Уралов", чьи бензобаки были размалеваны оскаленными волчьими мордами и белыми черепами. Первым, на длинной "Ямахе" с круто изогнутым, как рога тура, рулем ехал рыжий, бородатый байкер – длинноволосый, в кожаной куртке, усеянной молниями и заклепками, так, что было непонятно, чего в ней больше кожи или металла. На голове у него был повязан рябой платок, а глаза прикрывали мотоциклетные очки. Позади него сверкал, притороченный к сиденью, большой медный котелок. Байкер подъехал к баррикаде, остановился и, выставив на асфальт ногу в остроносом сапоге, просипел прокуренным голосом: