Парфенова Анастасия. Город и ветер

   – Я всегда предпочитал считать, что значение имеет внутренняя суть, а не внешняя мишура, – сухо ответил магистр Алория, и, хотя лицо королевы осталось непроницаемым, рука, лежавшая на подлокотнике, чуть дернулась.
   Он определенно нащупал что-то, не просто важное, а буквально снедавшее ее в данный момент. Тэйон попытался углубиться дальше.
   – Пара древних артефактов и напыщенная церемония вряд ли значат больше, нежели реальная власть над жизнью и смертью.
   Мимо. Полностью и абсолютно мимо. Нулевая реакция. Что бы там ни беспокоило Шаэтанну в ее титуле, это не имело отношения ни к звенящим фанфарам и освященным веками символам, что скоро будут возложены к ее ногам, ни к фактической власти, которая уже сейчас была у нее в руках. Однако, что куда более странно, это не имело отношения и к той власти, которой у нее сейчас в руках не было.
   – Пока что – «ваше высочество», – твердо сказала девушка.
   Тэйон церемонно склонился, откладывая важную (он чувствовал – критически важную!) загадку для более позднего изучения.
   – Как вам будет угодно. – Магистр Алория протянул руку, чтобы смешать узор, созданный расставленными на столе предметами.
   – Янтарь надо передвинуть ближе к чернильнице, – неожиданно сказала Шаэтанна.
   Тэйон замер, чувствуя, как напряглась под рубашкой рука, и в ответ на это шевельнулся в пружинных ножнах кинжал.
   – Прошу прощения? – Голос мага был спокойным, с чуть ленивыми обертонами заинтересованности, но по какой-то причине от него бросало в дрожь.
   – Это ведь зе-нарри, не так ли? Вы моделируете политическую ситуацию в городе в соответствии с правилами игры, а затем анализируете партию. Янтарь должен означать королевскую власть. Меня. И правильнее… правдивее будет подвинуть его ближе к чернильнице – магическому источнику. – Девушка, несмотря на завидное самообладание, с каждой минутой чувствовала себя все более не в своей тарелке. Что, впрочем, ее не останавливало.
   Магистр Алория откинулся на спинку кресла. Значит, это и есть та «психически неустойчивая, страдающая умственной неполноценностью жертва инцеста»? Либо общавшиеся с ней утратили зрение, слух и разум, либо ему специально было позволено увидеть то, что от всех остальных намеренно скрывалось.
   – Госпожа адмирал посоветовала вам попытаться произвести на меня впечатление своим интеллектом?
   Ее взгляд остался сухим и чуть напряженным.
   – Первая леди упомянула, что подобный подход может оказаться наиболее действенным.
   Ну раз так… Тэйон протянул руку и коснулся прозрачной пирамидальной призмы.
   – Магическая Академия…
   Статуэтка, выточенная в виде крылатой женщины, чье запрокинутое вверх лицо было воплощением безумия, ярости и красоты.
   – Адмирал д'Алория…
   Черный камешек с вырезанным на нем знаком «неустойчивость».
   – Страж ди Даршао…
   Он продолжил называть предметы на своем столе, не вдаваясь в объяснения по поводу сложных символических значений и философских подтекстов, связанных с каждым из них, а ограничиваясь лишь простейшей параллелью с определенной силой, человеком или явлением. В классическом зе-нарри, одной из сложнейших халиссийских стратегических игр, использовали фигурки, созданные специально для конкретной партии, причем по ходу игры в них можно было вносить изменения, а то и вообще уничтожать и создавать заново. Современная школа, напротив, предписывала игрокам иметь специальный набор фигур, каждая из которых либо получала в начале каждой новой партии новую роль, либо выполняла одну и ту же роль из партии в партию. Были редкие мастера, которые вообще предпочитали не вводить специальных предметов, считая, что символическим смыслом может быть наделена и подвернувшаяся под руку солонка, точно так же, как и передававшийся из поколения в поколение хрустальный дракон – суть игры все равно не меняется. Тэйон придерживался всех этих позиций одновременно. У него был постоянно обновляющийся и корректируемый набор выточенных из различных материалов фигурок, а также камней, украшенных основными рунами. Когда дело доходило до игры, магистр не стеснялся добавить к ним любой оказавшийся под рукой предмет, символическое и пространственное значение которого вписывалось в динамику партии.
   Вот и сейчас на столе соседствовали тончайшей работы статуэтки, грубо обтесанные камни, карандаши, перья, книги, просто клочки бумаги с нарисованными на них знаками. Все это было расположено в строго выверенном порядке. Соотношении. Ключевым словом было именно «соотношение». Углы наклона и расстояние между на первый взгляд небрежно разбросанными безделушками несли в себе более глубокую смысловую нагрузку, чем сами предметы. Зе-нарри позволяло моделировать отношения между сложными абстрактными концепциями, более того, манипулировать этими отношениями, воплощая их в пространстве мышления игроков, а затем и в пространстве реальности. Были те, кто использовал магию, вкладывая в игровые фигуры не только символическое значение, но и истинное сродство, пытаясь таким образом влиять на мир. Глупцы. Настоящие мастера зе-нарри вне зависимости от того, являлись они адептами магического искусства или нет, смотрели на подобные потуги с брезгливым презрением. А как еще прикажете смотреть на тех, кто по собственной воле предпочел не видеть, не замечать и не понимать истинной силы одной из самых могущественных дисциплин в истории человеческой мысли?
   Суть зе-нарри была не в том, чтобы привязать окружающую реальность к упрощенной схеме, дабы удобнее было этой реальностью управлять. Для подобных задач существует масса куда более простых и действенных способов.
   Най. Игра Игр, напротив, выводила разум за пределы, ограниченные грубой реальностью, переносила стратегическое сражение в область, обозначаемую в высоком халиссийском языке термином «зейер». «Пространство игры, сотканное из мыслей множества играющих». Переносила сражение туда, где существовала возможность подняться над плоскостью событий, окинуть их взглядом сверху. Увидеть то, что иначе не доступно ни взгляду, ни мысли. Изменить и взгляд, и мысль, найти решение, которое никогда не смогло бы зародиться в разуме смертного. И изменить само пространство игры, меняя тем самым не только себя, но и того, с кем играешь, постигая его, предугадывая его, контролируя его действия. Побеждая его.
   Зе-нарри было многогранным искусством, для овладения всеми аспектами которого не хватило бы и десятка жизней. Оно несло в себе большее количество смыслов и подсмыслов, чем иная религия, и способно было как свести с ума, так и вывести сознание на совершенно иной уровень. Иными словами, зе-нарри было любимым национальным развлечением халиссийских горцев.
   Ни один выдержанный в древних традициях конфликт (будь то раздирающая все царство вендетта двух схватившихся за престол родов или же спор диковатых пастухов из-за сбежавшего барана) не мог вестись без использования Игры Игр. Даже в самом бедном доме можно было найти доску с расставленными на ней камнями и бусинами. И даже самый бедный замок имел специальную залу, обстановкой которой являлись несколько круглых ровных столов да высокие шкафы, уставленные старинными резными фигурками. Когда лэрды кланов ощущали, что назревает столкновение интересов, каждый из них независимо от других выкладывал фигуры на одном из столов, моделируя конкретную политическую, экономическую, социальную или военную ситуацию. Зачастую конфликт разрешался чистой партией в зе-нарри, когда противники встречались в нейтральном месте и, отгородившись от мира на несколько часов, а то и дней, искали решение, выгодное для обоих. Еще чаще властители кланов вели одновременно и войну, и игру, соотнося движение фигур на доске и боевых отрядов в горах, смешивая зейер и реальный мир в неразрывное целое. Те, кому удавалось помнить, что каждая из фигур на столе тоже, в свою очередь, является игроком и тоже может двигать точеные статуэтки по гладкой поверхности, могли выиграть в такой партии куда больше, нежели просто преимущество для своего клана.
   Тэйон, которого с младых ногтей готовили к роли повелителя соколов, считался одним из самых опасных мастеров зе-нарри за всю историю царства. Не умелым, не непобедимым, а именно опасным. Он не очень уверенно себя чувствовал в отвлеченных вариантах игры, предпочитая для упражнения абстрактного мышления усложненные формы нершеса. Однако, когда дело доходило до конкретной партии Игры Игр, завязанной на опасной для жизни и клана ситуации, Тэйон вер Алория всякий раз оказывался куда более тонким игроком, нежели предполагали его противники. И куда как безжалостным.
   В родовом замке соколиного клана под непроницаемыми хрустальными колпаками столетиями хранились оставшиеся с прошлого легендарные позиции: фигуры, навечно застывшие на своих уникальных, строго выверенных местах, дабы служить назиданием для будущих поколений. Ну и, разумеется, прилагающиеся к ним толстые тома написанных от руки замечаний и пояснений. В свое время Тэйон провел не один час, воссоздавая мысленно политические и военные ситуации, в которых жили его предки, удивляясь найденным ими решениям и пытаясь понять, как бы повел себя в сходных обстоятельствах он сам. Как минимум два накрытых хрусталем стола из той молчаливой, но от этого не менее выразительной коллекции навечно запечатлели битвы, что вел лэрд Тэйон вер Алория. «По крайней мере должны запечатывать, – сухо подумал бывший сокол. – Если, конечно, Терр не разбил их, стремясь уничтожить саму память о постигшем клан позоре».
   Воспоминания о прошлом были сейчас неуместны. Перед ним, сосредоточенно прищурив серо-зеленые глаза и отбросив с лица выбившиеся из строгой прически темные пряди, сидело будущее. И сейчас пришло время узнать, что это будущее собой представляет.
   Тэйон назвал последнюю из фигур позиции и откинулся на спинку кресла. Переплел пальцы, с терпеливым, таинственным и невозмутимым видом ожидая, что она сделает дальше.
   Девушка протянула руку и решительно, но осторожно передвинула круглый кусочек янтаря вплотную к старинной чернильнице, меняя тем самым весь узор, весь смысл партии.
   Магистр подавил разочарование, когда первым же своим ходом юная королева показала, что совершенно не понимает этой игры. Она видела в зе-нарри то же, что и все новички, – способ анализировать и изменять окружающую действительность. И не понимала, не могла понять, что Игра Игр с реальностью связана лишь косвенно, что реальное поле битвы – собственный разум играющего. Ни один настоящий мастер зе-нарри не притронулся бы к фигуре, изображавшей себя самого. Хотя бы потому, что отличие мастера от простого игрока и заключалось в том, что мастер воспринимал как фигуру на доске прежде всего самого себя и, если ему требовалось изменить свою позицию на поле, менял собственное восприятие этого поля и свои мысли о нем. Шаэтанна этого не знала, да и откуда? Чудо уже то, что она вообще слышала об Игре Игр. Было бы слишком требовать от четырнадцатилетней девочки разбираться в тонкостях, доступных понимаю не каждого седобородого патриарха клана.
   Что ж, партии, которая бросила бы ему настоящий вызов, не получится. Зато первоочередной своей цели – узнать, что представляет собой юная властительница великого города, – он сможет достигнуть в полной мере. Даже смертельная опасность не раскрывала внутреннюю суть человека так, как игра в зе-нарри с мастером, знающим, на что следует обращать внимание. Сделав первый ход, девушка фактически обнажила собственные мысли, весь их спутанный, пропитанный страхом, решимостью и злостью клубок. И магистр не был настолько благороден, чтобы вежливо отвести взгляд в сторону.
   Первое, что бросилось ему в глаза, – жест, которым Шаэтанна ди Лаэссэ передвинула свою фигуру. Всей ладонью накрыла кусочек янтаря, переместила его по поверхности стола, прикрывая пальцами от взгляда мага, и лишь в самый последний момент, после едва заметного колебания, раскрыла ладонь. Будто выпуская на волю птицу, будто поднимая занавес, будто вручая ему нечто бесконечно дорогое и бесконечно хрупкое. Жест, полный неуверенности и вместе с тем почему-то говорящий о робком доверии. Она подняла руку, вновь откидываясь в кресле, такая же невозмутимая, устремив на него взгляд настороженный и испытующий.
   У магистра ветров возникло впечатление, что ему пытаются что-то сказать. Что-то столь важное, что сама мысль об этом сводила тренированную руку юной фехтовальщицы непроизвольной судорогой. Тэйон устремил взгляд на свой стол, пытаясь понять, почему же такое простое на первый взгляд перемещение одной фигуры полностью изменило его восприятие позиции в целом. Откуда пришло бьющее по глазам ощущение угрозы.
   Янтарь теперь стоял возле чернильницы, почти подпирая ее. Ближе к Академии, к стихии воды, ближе почему-то к знаку Юри. Но именно ближе, а не с ними – это было важно. Изменилась позиция относительно крылатой статуэтки, относительно воздуха и руны, обозначавшей порядок, – уже не с ними. Сама по себе. На своем месте. Это тоже было важно. Но не это заставило волну холода прокатиться по его позвоночнику.
   Несколько секунд Тэйон никак не мог ухватить… А потом переместил кресло, меняя угол зрения, и наконец увидел. Когда он расставлял фигуры, то попытался, пусть и схематично, отразить неустойчивость, которую ощущал в воздухе все последние месяцы. В картине должны были найти свое место все элементы его восприятия ситуации, и, если магия утратила стабильность, это тоже требовалось как-то отметить. В конце концов магистр воздуха не придумал ничего лучше, чем подложить под один из углов чернильницы карандаш как символ «наклоненного», неустойчивого состояния.
   Только вот теперь в воздух было поднято уже два угла, и второй поддерживался именно куском янтаря. Лишенный твердой опоры, сосуд опасно кренился, и ясно было, что, стоит только шевельнуть округлый камень, как он опрокинется.
   Заливая чернилами и стол, и все расставленные на нем фигуры.
   Затопляя Лаэссэ дикой магией.
   Аналогия была грубой и, пожалуй, излишне наглядной для столь утонченной игры, но смысл того, что ею хотели передать, был предельно ясен.
   Тэйон перевел взгляд на свою собеседницу. Возможно, она и не понимала, что такое зе-нарри, но партия, похоже, все равно будет интересной. И познавательной.
   Для обеих сторон.
   Он поднял руку, чтобы переместить камень с руной «сила, влияние» между Академией и чернильницей.
   Через десять ходов янтарный камушек оказался в позиции, когда все его возможные движения контролировались той или иной фигурой на доске. Шаэтанна сосредоточенно изучала позицию, пытаясь сообразить, что еще она может сделать, но, кажется, ей остался лишь один выход – опрокинуть чернильницу. И то, что девушка этого не сделала, то, что ей, судя по всему, и в голову не пришла подобная мысль, тоже служило пищей для размышлений.
   За все время партии они не произнесли ни слова. Но за эти полчаса королева узнала о происходящем в ее городе больше, чем за предыдущие несколько месяцев. А Тэйон узнал еще больше о королеве.
   И для обоих это стало немалым шоком.
   Магистр Алория без всякого энтузиазма подумал, что, вероятно, должен будет извиниться перед своей супругой. Госпожа адмирал, по выработанной за полторы сотни лет привычке неплохо знала, что делала. А он действительно вместе со всеми остальными лаэссэйцами, игравшими в большую политику, поспешил списать со счета наследную принцессу.
   Зря.
   О, Шаэ вовсе не была такой благовоспитанной, какой пыталась сейчас казаться. Она не отличалась ни добрым нравом, ни особенной выдержкой, ни терпением, необходимым, чтобы тщательно продумывать свои шаги. Под показным самоконтролем скрывался темперамент, которому могли позавидовать иные вулканы.
   Но все те качества, коих ей пока что не хватало, королева могла бы выработать в себе, будь у нее время и должная мотивация И если задаткам, которые он чуял в этом ядовитом существе, позволить развиться в полной мере, то из нее могла получиться вполне сносная королева. А может быть, и более чем сносная.
   Значительно «более».
   Если Таш и в самом деле послала девушку, чтобы та произвела впечатление своим интеллектом, то задумка госпожи адмирала сработала. Тэйон был впечатлен.
   И, все еще во власти этого впечатления, магистр вынужден был признать (опять-таки без особого энтузиазма), что теперь придется еще и помогать юной королеве становиться «более чем сносной». Как будто ему и без этого делать нечего.
   Впрочем, если учесть альтернативы…
   – Вы умеете думать быстро и под давлением, ваше высочество. – Голос магистра нарушил долгую тишину, заставив плечи девушки напрячься. – И не страдаете от нерешительности. Очень хорошо.
   Тон, который обычно заставлял учеников растекаться в исполненную благодарности лужицу (хотя бы потому, что им так редко приходилось его слышать), на этот раз возымел прямо противоположный эффект. Шаэтанна заледенела.
   – Не похоже, чтобы мои умения помешали вам расправиться со мной или моими решениями, магистр.
   Тэйон чуть приподнял бровь. Ну, если она настаивает…
   – Если вы не желаете проигрывать, не стоит выбирать поле боя, на котором не имеете ни малейшего шанса.
   У девушки побелели уголки губ, но лицо осталось таким же спокойным, собранным. Видимо, леди Нарунг пару раз обыграла в Игру Игр того невежду, который пытался ее обучить, и после этого вообразила себя настоящим мастером. А теперь отчаянно жалела, что вообще решилась обратить внимание Алория на свою «эрудицию».
   Тэйон не собирался облегчать ей жизнь.
   – Вы пытались играть в зе-нарри, не владея языком создавших его людей и, похоже, не очень глубоко понимая основы их культуры. – Голос магистра был сух, тон окрашен разве что «лекционными» нотами. – Причем играть против человека, который когда-то был лэрдом старшего клана.
   Если вы пытались при этом чему-то научиться, склоняюсь перед вашей мудростью. Если хотели всего лишь победить…
   Он не стал заканчивать фразу. В этом не было нужды.
   У Шаэтанны хватило самообладания улыбнуться самой что ни на есть светской улыбкой. И поспешить доказать магистру, что она хотела как раз научиться. Причем доказать не при помощи пустых заверений, а делом. Напустив на лицо выражение внимания и испытующего интереса, королева Лаэссэ спросила:
   – Значит, для того, чтобы играть в Игру Игр, нужно уметь говорить на халиссийском?
   Из чего Тэйон заключил, что на халиссийском она говорить умеет.
   – Чтобы играть в тот вариант Игры Игр, который мы с вами попытались сейчас развернуть, нужно уметь думать на высоком диалекте тотемных кланов. Или же уметь структурировать свое мышление так, чтобы видеть мир как взаимодействие социальных категорий.
   Вот теперь в зеленых глазах мелькнул уже неподдельный интерес. Магистр Алория достал чистый лист бумаги, положил его перед девушкой. Тем же сухим, не слишком благожелательным тоном, которым он вел всю беседу, начал объяснять:
   – Каждый язык накладывает на процесс мышления определенное структурирующее поле. Чем богаче язык, тем больше возможностей он предлагает носителю. И, соответственно, предоставляет больше возможностей его носителю манипулировать через использование подсознательных смысловых оттенков. Вы согласны?
   Девушка кивнула. Она сидела на краю кресла, чуть наклонив корпус вперед. Руки разведены в стороны и раскрыты ладонями к собеседнику. Голова наклонена на точно отмеренный угол. На лице – выражение заинтересованности, глаза следят за сидящим напротив человеком, как будто ничего важнее его слов для нее не существует. Тот, на кого направлено столь концентрированное внимание венценосной особы, не мог не ощутить себя самым значимым существом в Паутине Миров.
   Если бы не врожденное чувство юмора, Тэйон бы ее за такое фиглярство подверг словесной порке. Но королева была молода, ей надо было на ком-то оттачивать навыки управления людьми. Магистр Алория решил пока позволить ей использовать для этой цели себя.
   – Халиссийский язык – один из самых сложных, известных нам лингвистических курьезов. При этом диалект называемый «высоким тотемным», считается как бы языком в языке. Наречием, используемым в основном внутри тотемных кланов или для общения с кланниками и известным тем, что оно позволяет ориентироваться в сложной иерархической системе царства и разграничивает очень внушительное число уровней отношений.
   Тэйон с иронией посмотрел на «ее высочество», гадая, сколько еще она выдержит этот покровительственный тон. К его удивлению, показное внимание аудитории успело смениться искренней заинтересованностью. Итак, он был прав. Хобби королевы из рода Нарунгов – лингвистика и структурный анализ. Рассказать кому – поднимут на смех.
   – Высокий диалект также известен сложной грамматикой, – сказала Шаэтанна с чувством. Похоже, она успела уже па личном опыте столкнуться с этой «грамматикой», и столкновение ей не понравилось. Еще бы. Толковые учебники по глухому горному диалекту заштатного мирка в четырех порталах от Лаэссэ непросто найти даже в королевской библиотеке, а самой разобраться в таком с наскока не получится.
   – Временные и падежные формы сравнительно просты, – улыбнулся Тэйон, делая акцент на «сравнительно». Тут, конечно, многое зависело от того, с чем сравнивать. – По-настоящему интересны морфология и семантика. В халиссийском существует широкий набор суффиксов, префиксов и аффиксов, позволяющих передавать оттенки социальных отношений, сама концепция которых и в голову бы не пришла лаэссэйцу. Взять хотя бы роды. В высоком диалекте традиционные мужской, женский, неодушевленный дополняются волчьим, лисьим, соколиным и так далее. Помимо этого существует очень много слов, обозначающих одно и то же понятие, но несущих различные оттенки взаимоотношений с говорящим – и употребление того или иного слова требует изменения всей грамматической структуры фразы.
   – Во многих языках существуют уровни вежливости, магистр. В том же классическом нарэ можно обратиться к человеку на «ты» или на «вы», полностью меняя значение высказывания.
   Тэйон улыбнулся. И сказал:
   – А можно еще больше расширить семантическое поле при помощи интонации, допустим, обратившись к человеку, требующему максимального уважения, не на «вы», а на «Вы», – он произнес последнее слово, как если бы говорил с Таш: интонацией, мимикой, каким-то неуловимо халиссийским произношением передавая то подчеркнутое внимание и уважение, которые были обязательны при обращении к генетическому партнеру. – Задача общения усложняется фактором ситуации, когда к представителю определенной половозрастной, этнической или социальной группы ты должен обращаться именно определенным образом. Нарушение этого кода несет в себе дополнительные семантические возможности. Например, говоря «ты» вместо положенного «вы», можно передать обиду, презрение, оскорбление, близость, приязнь, нарочитую фамильярность и так далее. Даже скромные два уровня вежливости для одного-единственного слова открывают огромный простор для передачи смысла.
   Тэйон сделал паузу, давая собеседнице время осознать возможности родного языка. И продолжил уже в другом тоне, полностью меняя темп беседы и переключая на разговор о другом наречии.
   – В базовом халиссийском зачастую имеется десяток слов для обозначения одного и того же понятия, и они разграничивают не только уровни вежливости. Высокий Диалект включает в себя их все и дополняет сотнями других, при помощи которых можно передавать оттенки, совершенно бессмысленные для представителей иной культуры. Даже местоимения, используемые по отношению к представителям различных кланов, разительно отличаются друг от друга. По одному приветствию можно определить, в каких отношениях твой клан находится с кланом говорящего, какова на данный момент позиция ваших кланов по отношению к правящим волкам, какое положение ты и говорящий занимаете в своих кланах, в какой степени родства ты сам находишься с говорящим, каково отношение говорящего к тебе лично, к твоей семейной ветви, к твоим политическим взглядам, какое у говорящего сегодня настроение и какое настроение у его генетического партнера, сколько у него детей, сколько их у тебя и что он думает по поводу новостей о новом витке уже осточертевшей всем вендетты между барсами и медведями. Разговор идет на стольких уровнях одновременно, что человеку, жизнь которого не зависела в течение нескольких десятилетий от понимания всех этих нюансов и подтекстов, совершенно невозможно понять, о чем халиссийцы говорят на самом деле.
   Бывший сокол сделал паузу, давая завороженной королеве возможность соотнести все сказанное со своим внутренним опытом и задать правильный вопрос.
   Она его не разочаровала. Она дала ему ответ на правильный вопрос:
   – И такой многоуровневый язык формирует мышление, идеально приспособленное для анализа сложных социальных хитросплетений, которые вы пытаетесь смоделировать при помощи зе-нарри.
   Умная девочка. Тэйон позволил себе мальчишескую улыбку, быструю, ясную и странную на его угрюмом лице.
   – Некоторые энтузиасты от генетики утверждают, что мышление, достаточно развитое для анализа социально-политических взаимодействий, сформировало язык, идеально приспособленный для проведения этого анализа, но не будем отвлекаться на детали.