Парфенова Анастасия. Город и ветер

   Дверь, оказавшаяся незапертой, подалась под его рукой. Неуверенно повисев на пороге, Тэйон послал кресло вперед.
   Интересно, можно ли его причислить к категории искателей чудес? Самые пугающие вещи, по слухам, случались с теми, кто позволял себе вызвать раздражение Совенка.
   Маневрируя в копившемся столетиями хламе, Тэйон кое-как провел свое кресло через коридор к проему, из которого лился мягкий золотистый свет и слышалось бормотание женского голоса. Что ж, по крайней мере она не спит…
   Застыв перед последним решающим шагом, магистр сделал медитативный вдох, мысленно выстраивая слова приветствия и аргументы, которые он может привести в свою защиту. Перед тем как сокол успел собрать храбрость в кулак, из-за приоткрытой двери вдруг раздалось взвизгивание и взрыв, а затем причудливое проклятие, произнесенное женским голосом на старотролльем диалекте. Из проема вылетело выметенное взрывной волной облако пуха и перьев, а за ним вывалился клубок змей, поспешно проскользнувших под креслом мага и исчезнувших в недрах дома.
   Под подозрительным взглядом магистра воздуха перья начали медленно оседать на пол. И на самого магистра.
   Тэйон поднял руку, прищурившись, разглядывал осевшие на мантии серые перышки. Тонкий, теплый пух, определенно совиный. В области сердца появилось подозрительное щекочущее ощущение, которое с каждой минутой все усиливало его желание то ли засмеяться, то ли бежать куда глаза глядят.
   Подавив смех и сурово сказав себе, что настоящий сокол не бегает ни от кого, магистр осторожно заглянул в дверной проем.
   Магистр воздуха Фина ди Минерве, более известная в великом городе как профессор Совенок, сидела на слишком высоком для нее стуле, держа на вытянутой руке раскрытую книгу, и подслеповато щурилась в сторону начерченного на полу круга силы.
   Если Лаэссэ считался местом магов, магии и таинств, то Совенка можно было по праву считать душой великого города. Магом она была, возможно, величайшим в известной истории. Магией она дышала, магия наполняла каждое ее движение, каждое слово и мысль, так что, когда во время их первого знакомства Тэйон неосторожно посмотрел на эту маленькую женщину простым взглядом, без защитной вуали ментальных щитов, то не увидел и следа физического тела, ни малейшего отголоска человеческой плоти и крови. Вместо этого перед ним предстало уткнувшееся в книгу скопление чистой энергии. Дух, ветер, сила и интеллект, по какому-то недоразумению принявшие форму обычного мага. Да, тайной она была, величайшей тайной великого города, вот уже пять сотен лет живущей в маленьком домике в центре Лаэссэ и неизменно ставящей в тупик и сводящей с ума любого, кто пытался разгадать ее.
   Маг, магия, тайна… Могущественная магистр ди Минерве была воистину неразрешимой загадкой. Хотя бы уже потому, что, несмотря на окружающие ее легенды, несмотря на очевидную мощь и сверхъестественную осведомленность, мало кто был способен смириться с мыслью о величии, скрытом за столь… нелепой упаковкой.
   Фина ди Минерве была наполовину эльфийкой, унаследовавшей от своих предков красоту, живость и долголетие. При этом она была начисто лишена даже намека на элегантность. Единственная в Паутине Миров эльфийка, страдающая от избыточного веса, госпожа профессор являла собой низкорослое, округлое и рассеянное существо, увенчанное беспорядочными темными кудряшками и взиравшее на мир из-за огромных очков в черепаховой оправе. Забывчивая настолько, что регулярно выходила из дома в домашних тапочках, она была всегда окружена беспорядком и недоразумениями, которые умудрялась не замечать с истинно царственным презрением к мелочам.
   Однако самым ярким из отличающих это страннейшее существо чудачеств была Книга. Именно так, с большой буквы, потому что любая книга, попадавшая в руке Финне ди Минерве, тут же становилась самым важным предметом в мире и не выпускалась до того момента, пока госпожа профессор не прочитает ее от корки до корки. Фина не расставалась с Книгой никогда: на улице или за обедом, на лекциях или выполняя сложнейшее заклинание, она всегда стояла, сидела, шла или летела, уткнувшись в открытые страницы и обращая на них куда больше внимания, чем на окружающий мир. И все было бы не так плохо, если бы подобная невнимательность не заканчивалась порой для вышеупомянутого мира печально.
   Данный момент не был исключением: госпожа профессор, казалось, разрывалась между желанием дочитать страницу и попыткой разобраться, что же пошло не так с ее чарами. Одетая лишь в шаль, накинутую поверх совершенно немыслимой кружевной ночной сорочки, Совенок, осыпанная совиным пухом, с несчастным видом съежилась на верхушке своего высокого табурета и с зелено-желтым маленьким ужом, запутавшимся в прическе. Комната, в полном созвучии с характером хозяйки, являла собой воплощение абсолютного хаоса, добиться которого можно лишь десятилетиями целенаправленного пренебрежения уборкой. Впрочем, похоже, что недавно кто-то все-таки пытался навести здесь хотя бы видимость порядка, сметя пыль и кое-как рассортировав горы хлама, занимающего все углы. Тэйон тихо поразился, как госпоже профессору удалось найти на полу чистое место, чтобы начертить круг.
   В следующий момент Фина шмыгнула носом:
   – Магистр Алория, дематериализация ведь возможна через любую стихию? – Она говорила на халиссийском высоком диалекте, но перепутав грамматические формы слов так, что понять скрываемый за ее бормотанием смысл было совсем не просто.
   Тэйон собрал присыпанные пухом остатки собственного достоинства и, покинув прикрытие дверного косяка, влетел в комнату. Поскольку в маскировке, похоже, не было ни малейшего прока, он движением руки отключил встроенное в кресло заклинание невидимости.
   – Насколько мне известно, деструктивные заклинания лучше всего удаются огню, госпожа профессор. Маги этой ложи лучше всего умеют избавлять от возникающей в таких случаях излишней энергии.
   – Я не хочу от нее избавляться! Мне и нужно было перевести массу в энергию, чтобы встроить этот процесс в чары для постоянной самоподпитки!
   Он, должно быть, неправильно расслышал. Фина выговаривала слова не очень четко, к тому же на устаревший манер.
   Перевести…
   Разум мага с разбегу налетел на непробиваемую стену и сполз по ней, стекшись в лужицу где-то в районе желудка. При одной мысли об энергиях, которые вовлечены в манипуляции столь глубокой волновой основой материи, воображение сухо отказывалось служить требующему слишком многого хозяину. Мастер воздуха посмотрел на тоненькую, нарисованную мелом линию на полу, которая была всем тем, что не дало прилегающему кварталу оказаться сметенным выжигающим саму структуру пространства взрывом, и вяло удивился, как этот город простоял так долго. С такими-то обитателями.
   Успокаивало одно: даже если бы он явился к Совенку совершенно здоровым и в полном блеске восстановленной силы, он вряд ли был бы способен оказать ей большее сопротивление, чем в теперешнем своем жалком состоянии. Тэйон, в принципе, давно это подозревал, но теперь мысль вызвала не обычное глухое раздражение, а показалась странно успокаивающей. Было что-то абсурдно правильное в осознании того, что, как бы интриганы ни ранили друг друга в борьбе за эфемерную власть, оставались еще силы, рядом с которыми все их потуги выглядели мышиной возней. Даже если этим силам следовало бы есть меньше шоколада и срочно посетить парикмахера.
   – Возможно, лучше будет найти другой способ подпитывать ваши чары, госпожа профессор, – произнес наконец магистр Алория. – Превращение материи в энергию кажется несколько… излишним.
   Профессор взъерошилась на своем стуле, как никогда напоминая маленькую, круглоглазую сову. Вновь пододвинула и повернула к себе книгу, пальцем отыскивая строку, на которой остановилась.
   – Это показалось самым простым способом раздобыть нужное количество энергии, – пробормотала она, заставив мысли Тэйона вновь запнуться и рухнуть вниз головой. – Я попробую через огненную стихию.
   «Она же принадлежит воздуху, – тоскливо подумал магистр Алория. – Маг может работать с несколькими стихиями, но достигнуть полного сродства, необходимого для заклятий такого уровня, – только с одной».
   И потом:
   «Если спрошу, зачем ей понадобилась такая сила, она ведь ответит».
   Магистр со всевозрастающей тоской покосился в сторону двери. Идея задавать вопросы этой рассеянной женщине с каждой минутой казалась менее и менее удачной. Возможно, бывают открытия, от которых не позорно сбежать даже соколу.
   В этот момент дверь, ведущая в глубь дома, отворилась, и Тэйон понял, что бежать слишком поздно. Шаниль Хрустальная Звезда, облаченная не в обычные свои тунику, жилетку и леггинсы, а в торжественный халат белого шелка, так плотно покрытый вышивкой, что выглядел и, наверное, был жестким и неудобным, проскользнула в комнату, держа в руках поднос с двумя дымящимися чашками.
   – Чай, о Совоокая. – Голос миниатюрной певицы и провидицы переливался нотами почтения и искренней приязни.
   Тэйон откинул голову, ощущая, как на лицо скользнула привычная, ничего не выражающая маска сокола, лэрда и магистра. Изумление, страх, веселое уважение к хозяйке – все это растворилось. Он приложил немало усилий, чтобы Ди Крий, обладавший, казалось, не менее сверхъестественным чутьем, чем служившая ему фейш, не узнал о ночной встрече. Раз ему не удалось… Что ж, лэрд сможет использовать и это.
   – Ой, нет, сокол, что вы, – Совенок попыталась махнуть в его сторону рукой, в которой была зажата тяжелая книга, к результате чего чуть не свалилась со своего не слишком твердо стоящего насеста и поспешно вцепилась в него, пережидая, пока стул не прекратит раскачиваться. – Молодой Вуэйн не знает, куда вы исчезли. Хрустальная Звезда здесь по собственной воле. Она часто заходит, с тех пор как приехала, – считает, что в городе варваров за мной должен кто-то присматривать.
   Тэйон прищурился, следя за приближавшейся к нему миниатюрной сребровласой фейш, почтительно протянувшей поднос. По халиссийским обычаям отказываться было бы невежливо, а поскольку хозяйка продемонстрировала знание языка, логично было предположить, что и ритуал приема гостя ей известен. Смирившись с тем, что впервые с десятилетнего возраста он неспособен проверить угощение на наличие яда, иначе как угадав его по запаху или на вкус, Тэйон с благодарностью принял чашку.
   И вкус, и запах были великолепными, напиток заварили в полном соответствии с его предпочтениями. Магистр Алория начал догадываться, кто именно пытался привести в порядок совиное гнездо, которое ди Минерве называла своим домом.
   Фейш, изящно поклонившись, отнесла поднос хозяйке, которая, не отрываясь от книги, на ощупь взяла чашку (чуть ее не опрокинув) и поднесла ко рту. Сделав глоток, даже увлеченная чтением Фина на мгновение замерла, блаженно зажмурившись.
   – Ты избалуешь меня, дитя. Как я буду без твоего чая, когда мальчишке придет время отправиться своим путем?
   – Клятва, данная мной моей госпоже, почти выполнена. Когда князь найдет себя, я стану свободна от любых обязательств по отношению к нему. И хотела бы остаться здесь. С вами, – невозмутимо ответила фейш. И абсолютно нейтральным тоном, в котором тем не менее ясно прослушивались нотки чуть ли не родительского неодобрения, добавила: – Вы не можете жить одна, среди невежественных дикарей, без даже самой низкой служанки.
   – Если бы мне нужны были слуги, я нашла бы их. – В рассеянном голосе Фины мелькнул не шторм – призрак шторма, намек на далекую бурю, на плачущее молниями небо и огненную колесницу грома.
   Шаниль услышала эту тень предупреждения и замерла. Тихо и твердо:
   – Возможно, если смиренная слуга нашла вас, значит, вы нужны ей.
   Совенок, должно быть, заметила, что Тэйон с немалым интересом прислушивается к спору, потому что поспешила рассеянно объяснить, переворачивая страницу:
   – Хрустальная Звезда была верховной жрицей покойной супруги вашего непутевого князя и досталась ему по наследству. Ну а теперь, похоже, считает своим долгом приглядывать еще и за мной.
   Магистр Алория твердой рукой поставил тонкую чашку на подлокотник кресла… и только потом его руки начали мелко дрожать. Если слова ди Минерве означали то, что он думал, они подразумевают…
   Разум мага, выдержавший четыре дня в обществе королевских близнецов и десять минут – Фины ди Минерве, упрямо отказывался впадать в очередной ступор безверия. В конце концов, именно за тем, чтобы получить эту информацию, он и явился посреди ночи в дом к самому таинственному из магов Лаэссэ. Можно даже сказать, он был готов… если повелитель стихий и атеист вообще может быть готов к подобному.
   – Рек ди Крий – божество? – спросил он напрямик, прежде чем могущественная чародейка погрузилась с головой в захватывающие события, разворачивающиеся на страницах книги.
   Шаниль споткнулась, чуть не уронив поднос. Совенок даже оторвалась от чтения, так велико было ее возмущение.
   – Этот мальчишка? Ну уж нет! – Она тряхнула головой, и Тэйон вдруг заметил, что глаза за съехавшими на нос очками были светло-карего цвета, того странного оттенка, который при неверном освещении наливается золотом, и зеленью, и тенью и почти кричит: «Хищная птица!» – У его родичей больше спеси, чем ума, но даже они пока не додумались объявить себя богами.
   Сделав это полное неожиданного яда заявление, магистр Ди Минерве с каким-то даже остервенением уткнулась в книгу, нахохлившись, как будто на нее вылили ведро воды.
   Тэйон бросил взгляд в сторону Шаниль, но понял, что она вмешиваться в беседу не собирается.
   Бесчисленные поколения студентов и преподавателей сталкивались с тем, как трудно извлечь какую-то информацию из профессора ди Минерве. Фина предпочитала одиночество, и если кто-то навязывал ей свое общество, то излишне настойчивые могли легко обнаружить себя переправленными с помощью одностороннего портала куда-нибудь на арктический полюс Ладакха. Даже когда удавалось оторвать Совенка от книги, ответы ее нередко давались на неизвестных языках, или в форме стихотворного пророчества, или загадки – и в общем и целом лишь еще больше все запутывали. Тем не менее…
   Тэйон постарался сформулировать вопрос как можно более четко:
   – Профессор, прошу вас, расскажите мне о Великом Договоре.
   Никакой реакции. Фина его, похоже, просто не слышала. Магистр вздохнул, потом вспомнил обращение, которое использовала Шаниль, и попытался еще раз, громче:
   – Совоокая, что пообещали Нарунги, когда основывали великий город?
   Должно быть, он сказал какую-то особенно выдающуюся глупость, потому что Совенок вновь оторвалась от книги, подслеповато моргая.
   – Нарунги не основывали Лаэссэ! Они его создали. И не только город, но и весь восьмигранник.
   «То есть восемь пределов и множество свихнувшихся обитателей».
   Мысли разлетелись в разные стороны хрустальными стрекозами, сотканными из звука и света. Перед глазами, как живые, стояли две темноглазые, темноволосые шестилетние девочки, в смехе которых жила магия.
   Согласно «Повести Дней До Начала» – самой первой летописи в Лаэссэ, Нарунгов-основателей было ровно дюжина и один. Двенадцать взрослых и один ребенок, которые, если верить старинным легендам и сидящему напротив него растрепанному существу, создали целый мир. Ограниченный порталами восьмигранник, зависший и в центре, и вне Паутины Миров, город-вселенную, со своими законами и аксиомами. Исключение из каких-либо вообще возможных правил.
   Он, признаться, до сих пор считал, что легенды – это вceгo лишь легенды. В Академии разработали несколько гораздо более вероятных гипотез появления Лаэссэ, нежели древние предания.
   – Магистр…
   Фина в явном раздражении щелкнула пальцами, и на колени к Тэйону упала тяжелая, старинная книга.
   – Если вам интересна история, посетите библиотеку, сокол! В конце концов, книги для того и нужны, чтобы искать в них знания. Только верните мне ее потом.
   Тэйон сильно сомневался, что фолиант, который он взял в руки, можно было найти в любой из библиотек Лаэссэ. С почтением завернув старинный кожаный том в свою мантию, он дал себе мысленное обещание первым делом по возвращении домой включить в завещание приказ наследникам непременно отнести книгу обратно ди Минерве, будет его убьют раньше, чем он сам успеет это сделать. Гуляющие по Академии слухи утверждали, что Совенок была крайне изобретательна в проклятиях, которые падали на студентов, не вернувших ей одолженную литературу.
   Но не все ответы можно было найти в древних сказаниях. Даже таких, как это.
   Магистр Алория тоскливо подумал, что на полюсе сейчас, должно быть, жутко холодно. И настойчиво продолжил:
   – Нарунги имеют божественную природу? Или полубожественную? Демоническую? – Его голос прозвучал так, будто он спрашивал о вкусе чая или о погоде в Океании. Цивилизованно. Обыденно.
   Совенок перелистнула страницу. Подняла голову. Снова нашла глазами верхнюю строчку, неуверенно поерзала. Желание погрузиться в мир слов, знаков и собственных мыслей, отгородиться от необходимости с кем-то общаться, кому-то отвечать явно боролось с… вежливостью? Нет, вряд ли. Видевшие бег веков чародейки, чувствующие себя со своей силой не менее комфортно, чем с собственной кожей, не тратят энергию на такие навязанные окружающими глупости, как правила приличия. Они слишком самодостаточны. Если Тэйон до сих пор не был отправлен на другой конец Паутины, то скорее потому, что магистра ди Минерве на его вопросы заставлял отвечать какой-то внутренний императив. Чувство долга?
   – Нарунги… между, – Фина взмахнула рукой, и стул под ней, наконец не выдержав, с грохотом упал на пол. Сама госпожа профессор, однако, даже не заметив этого, осталась сидеть на воздухе все в той же позе взъерошенной совы. – Они разругались с остальными и заключили Договор, по которому никто не будет трогать их игрушку, пока они с нею возятся.
   Тэйон прикрыл глаза. Слово «игрушка» звенело в его ушах, заглушая тоскливый вой, издаваемый словом «остальные», а тренированный и дисциплинированный разум мага, полностью отдавая себе отчет, что есть вещи, которые лучше не знать и не понимать, уже исследовал новую информацию, делая невеселые выводы.
   – А вы? – тихо спросил он.
   – Напросилась в гости на пару столетий, а потом у потомков Вирента не хватило наглости указать мне на дверь, – хмыкнула Совенок.
   Вирент Нарунг Менестрель. Что ж, еще одна тайна раскрыта – теперь Тэйон мог хотя бы приблизительно сказать, сколько веков прожила в маленьком домике в центре города эксцентричная волшебница.
   Дольше, чем отмерено обычной полуэльфийке.
   Фина ди Минерве вдруг отложила книгу, сняла очки и устремила на него желто-карий, почему-то переставший казаться подслеповатым взгляд. Магистр Алория с запоздалой осторожностью подумал, а не задал ли он на один вопрос больше, чем следовало.
   Глаза толстенькой волшебницы оказались по-эльфийски удлиненными и куда более древними, куда более пронизывающими, чем можно было вынести без содрогания. Тэйон укрепил барьеры своего восприятия, не желая теперь, лишенный душильником всякой защиты, увидеть, что же скрывалось за этими печальными совиными очами.
   – У вас очень интересное кресло, магистр, – сказала Фина, и невнятная речь, смешивающая слова и обороты множества языков и времен, исчезла, оставив безупречно правильный, стилистически завораживающий древнехалиссийский. Грамматическая форма обращения расставила их в иерархической лестнице как «могущественную и нейтральную (без указания клана)» и «мага и мудреца, отца клана (сокола, не истинного)». – Я в свое время сомневалась, не стоит ли уничтожить его, изъяв ваши воспоминания о создании подобного артефакта. Некоторые знания слишком опасны, чтобы выпускать их в мир. А потом решила, что вы сумеете распорядиться ими с… осмотрительностью.
   Правильной реакцией, мудрой реакцией, реакцией, способствующей выживанию, было бы в этот момент испугаться. Но Тэйон остался холоден и сосредоточен, и только огненные всполохи возбуждения, всегда предшествовавшего словесным столкновениям с особенно интересными противниками, в том числе и политическими, расцвечивали льдисто-серую отстраненность.
   – Придумано… слишком много способов блокировать стихийную магию, Совоокая, – контролируя голос как на сборе глав кланов или царском Совете, заметил он.
   – Но не все знают, как блокировать естественные законы природы. Хотелось бы, чтобы так оно и осталось. Нет ничего страшного, если лаэссэйские маги научатся накладывать чары, лишающие веса, – вслепую, повторяя чужое открытие и не зная, в чем оно заключается. Но понимание сути антигравитации им пока лучше не давать.
   Он ограничился сдержанным кивком, и это не было трусостью. Мастер ветров слишком отчетливо осознавал расстановку сил, чтобы позволить себе глупые выступления. «Не подкрепленная мощью клана гордость – удел глупцов, неспособных познать уважение».
   Совенок потянулась за лежащей на воздухе книгой, затем, точно вспомнив о чем-то, вновь повернулась к Тэйону.
   – Передайте ясному князю… – Мир завис на мгновение в равновесии, в хрупкой гармонии тишины перед грозящей разразиться бурей. И буря грянула: – ОН ИЩЕТ ЗЕРКАЛО, НО ДОЛЖЕН БЫТЬ ОСТОРОЖЕН С ТЕМ, ЧЕМУ ПОЗВОЛИТ В НЕМ ОТРАЗИТЬСЯ. ОПАСНО, ПРИДУМЫВАЯ ЕЕ, СЛИШКОМ ДАВАТЬ ВОЛЮ ВООБРАЖЕНИЮ.
   Не было ни предупреждения, ни борьбы, ни сопротивления. Поток силы, более странной, чем ему когда-либо приходилось встречать, более сложной и завораживающей, чем как он считал до этого момента, это вообще возможно, накрыл мага. Не было даже мысли о защите, не осталось ни иллюзии, ни тени привычного высокомерия. Он принял. Он растворился. И тем самым он не дал своему Я оказаться развеянным под мимолетным дыханием высших сил.
   Свет падал сверху и снизу, слева и справа, из-за спины и спереди. Свет взрезал тонкими лезвиями клубящиеся туманы, и Тэйону казалось, что он находится в мире, сотканном из чистого света, из мерцающих разноцветных лучей, прошедших сквозь магические лаэссэйские витражи и ставших могучими, ставших разумными, ставших волшебными.
   Лучи света сплетались, перекликаясь музыкальными гармониями и накладывающимися друг на друга причудливой формы волнами. Лучи света создавали аккомпанемент.
   И под него, под эту слышимую не ухом, а нутром музыку, танцевала женщина.
   Высокая и низкая, серебристо-светлая и антрацитово-черная, с волосами короткими и длинными, светлыми и темными… Призрачные крылья метались вокруг тела, сплетаясь с прядями волос, с движением когтистых кистей, с изгибами тела. Она менялась и в то же время оставалась неизменной. Она была собой и в то же время суммой бесконечного множества. Она…
   …была прекрасна. Но Тэйон знал, что взглянуть в Ее многоцветные глаза будет означать для него потерю себя. Рабство, более страшное, чем то, что могут принести цепи и ошейник.
   …богиня…
   А затем что-то случилось, и Танцующая обрела свою форму. Высокая, худая, кажущаяся почти диспропорционально сложенной, женщина кружилась в вечном движении, изящные кисти взлетали к небесам в мольбе или падали в приказе – невозможно было сказать точно.
   Ее кожа была бела абсолютно белым, безупречным цветом. Таким, который можно увидеть лишь в солнечный полдень, когда смотришь на зимнюю равнину и вскидываешь руку, заслоняясь от невероятной чистоты снежного сияния. Таким цветом, хладное пламя которого ослепит тебя, если смотреть на него прямо.
   Ее глаза были серыми, темно-серыми, светло-серыми, в них были все оттенки многогранного серого. Сталь, отразившая лунный блик, присутствовала в этих глазах, туманы, дурманящие душу и скрадывающие бездну, плыли в их глубинах, пепел, осыпающий небо, стыл в них. А еще в них пел ветер, реющий среди самых высоких, самых недоступных вершин, готовый в любой момент вырваться на волю.
   Ее волосы были черными, иссиня-черными, угольно-черными. Точно крыло ворона, точно беззвездное небо, точно кружащие около тонкого тела птицы погибели. Волосы метались вокруг Ее плеч и бедер, плели свой собственный, отдельный танец, и казалось, что это огромные, темные крылья, тонкие и безупречные.
   Она танцевала, как никто и никогда не танцевал перед глазами мага. Понятия грациозности и гармонии в прежнем его представлении утратили всякое значение, потерялись перед лицом абсолютной чуждости и абсолютного совершенства Ее движений. Это были не грубые перемещения чего-то материального, а ломкие порывы ветра, то резкие, то застывающие, не имеющие ничего общего с человеческой пластикой. И поэтому более притягательные, поэтому более завораживающие.
   Она порождала преклонение и цепенящий, всепоглощающий ужас.
   И облегчение, истекающее, точно кровью, сожалением, когда Тэйон понял, что перед ним мелькнуло лишь пророческое видение. Видение – предназначенное не для него. Маг медленно опустил веки, осознавая, что меньше одного Удара сердца прошло с тех пор, как Совенок передала свое послание светлейшему князю и услышавший его Тэйон Алория понял, что никогда уже не станет тем человеком, которым он был всего лишь несколько секунд назад.