Паркер Лаура. Буря страсти

   Кетлин задрожала, когда он притянул ее к себе и сунул язык ей в рот. Он провел им по ее зубам и чуткому нёбу, и она застонала.
   Отстранившись, Квинлан с удовлетворением отметил, что она продолжает прижиматься к нему, что ее веки опущены, а губы призывно приоткрыты. Он провел пальцем по припухшим от поцелуя губам.
   — А теперь расскажи, что ты чувствуешь.
   Кетлин открыла глаза.
   — Внутри все горит, — ошеломленно прошептала она. Он облегченно рассмеялся:
   — Иди сюда.
   Он усадил ее к себе на колени и положил ее голову на сгиб левой руки. Его пальцы скользили по ее щеке, гладили лоб, перебирали волосы на висках, играли с мочкой уха и снова возвращались к щеке.
   Некоторое время Квинлан целовал ее осторожно, лишь слегка прикасаясь губами. Потом его поцелуи стали более настойчивыми: его язык опять заскользил по ее нёбу, и она, вздохнув, шире распахнула губы. Он нашел ее язык и принялся играть с ним. Он медленно и терпеливо учил ее отвечать на ласки, и она робко лизнула его верхнюю губу. Он сдерживался, пока это не повторилось, и только тогда обхватил ее язык губами. Его губы двигались по ее языку в том же ритме, что тела — при соитии. Вскоре ее дыхание участилось, а пальцы впились в его плечи.
   Кетлин сообразила, что он распустил шнуровку на платье, лишь когда почувствовала на груди тепло его ладони. Прикосновение было ей приятно, оно так отличалось от грубого тисканья. Нет! Она не будет вспоминать. «Думай о настоящем, — велела она себе, — об этой волшебной ночи, когда тебя обнимает единственный мужчина, которого ты будешь любить всю жизнь».
   Кетлин перевернулась и уткнулась лицом ему в локоть, сожалея о том, что не знает, как подарить Квинлану наслаждение, которое дарит ей он.
   — Кетлин? — прошептал он.
   — Что? — не поднимая головы, спросила она. Он потянул ее за сосок. Она выгнулась и застонала.
   — Тебе больно, любимая?
   Сколько заботы в его голосе! Она отрицательно замотала головой.
   — Тогда почему ты прячешься? — Она с неохотой повернулась к нему. Ее глаза были расширены, на щеках играл румянец. — Так-то лучше.
   Он страстно поцеловал ее и поднял. Она поняла, зачем он это сделал, когда платье упало с плеч. Она попыталась тянуть его, но ей помешали его руки. Обхватив за талию, он приподнял ее и поставил между своими коленями.
   Как ловко он умеет обращаться с одеждой, решила Кетлин. Ее охватила легкая паника, когда платье и рубашка соскользнули на пол. Она поспешно прикрыла свою наготу руками, но он убрал их.
   Квинлан заметил, что она закрыла глаза и в ее лице появилось напряжение. Может, она ожидает от него грубости? Или вспомнила что-то неприятное? Ее ранимость трогала и удивляла его. Ведь она очень сильна духом. Ее предал любовник, она перенесла смерть отца, беременная, боролась за кусок хлеба, но ни разу не дрогнула. Видимо, то, что происходит сейчас, — более тяжелое испытание. Он обнял ее, чтобы от нее же скрыть ее наготу. Он почувствовал ее дрожь, услышал тихий жалобный стон, и его захлестнула волна любви.
   Квинлан уложил Кетлин на подушки и принялся нежно гладить ее грудь, бока, живот. Наконец его рука добралась до холмика, покрытого огненно-рыжими волосками, и скользнула ей между ногами. Однако задержалась там всего на мгновение.
   Ее губы дрогнули — он так и не понял, какие эмоции владели ею, — глаза открылись. Она лежала не шевелясь и смотрела на него, не решаясь заговорить.
   — Ты само совершенство, Кейтлин. — Он наклонился к ней и поцеловал. Прядь его волос упала ей на щеку.
   Квинлан встал и, быстро сняв с себя сюртук и рубашку, побросал одежду на пол. Кетлин залюбовалась его торсом. Кожа, под которой четко выступали рельефные мышцы, казалось, блестела в свете звезд. Квинлан снял бриджи. Тихий вскрик Кетлин вывел его из задумчивости, и он повернулся в ее сторону. Она полулежала, опершись на локоть. Он не смог разобрать выражения ее лица — его скрывал полумрак.
   — Я не смотрю.
   Эти простые слова сказали ему больше, чем предполагала Кетлин. Он шагнул назад и встал так, чтобы на него падал свет.
   — Тогда посмотри, Кейтлин.
   Она послушно устремила на него взгляд и после непродолжительной паузы произнесла:
   — Он невиданных размеров, милорд.
   — На него произвела неизгладимое впечатление ваша красота, графиня.
   Кетлин улыбнулась и протянула к нему руки. Он еще мгновение любовался ею, а потом лег рядом на подушки.
   Он страстно ласкал ее, целовал ее стройное тело, умело находя самые чувствительные места. Своими чуткими пальцами он довел ее до такого состояния, что она вся дрожала от желания. Кетлин не ожидала ничего подобного, даже не помышляла об этом. Не находилось слов, чтобы описать то, что происходило с ней. Он творил над ней волшебство — да, именно волшебство, доступное ему одному.
   — Достаточно, любимая?
   Она приоткрыла затуманенные страстью глаза и прошептала:
   — Чего?
   Он удовлетворенно засмеялся:
   — Не обращай внимания. Просто наслаждайся. Это для тебя, любимая. Бери все, что пожелаешь. Это мой дар тебе.
   Кетлин жаждала верить ему. Всматриваясь в его прекрасное лицо, она спрашивала себя, скольких женщин поглотил ураган, бушевавший в его глазах.
   — Ты хочешь меня, Кейтлин? Скажи мне. Я не буду принуждать тебя.
   — Я… хочу.
   Он отрицательно покачал головой.
   — Это лишь покорность. Не бойся страсти, которая внутри тебя. Над ней властвуешь ты, и она подчинится тебе. Что ты желаешь?
   Интересно, подумала Кетлин, ее душа, так же как и его, отражается в ее глазах?
   — Чтобы ты любил меня.
   — Мы будем любить друг друга.
   Она улыбнулась:
   — Да?
   — Да? — поддразнил он ее.
   Сквозь внешнюю красоту, приводившую ее в смятение, Кетлин наконец увидела мужчину, которого полюбила еще до того, как познакомилась с ним, и поняла, что больше никогда никого не полюбит. Как бы ни сложилась жизнь.
   — Да!
   Поласкав губами сначала один ее налитой сосок, потом другой, Квинлан ощутил еще сохранившийся привкус молока. Кетлин выгибалась под ним, подсознательно стремясь предложить ему то, что он так нежно любил.
   Он осторожно, дюйм за дюймом, вошел в нее. Ее влажное и горячее лоно было готово принять его. Когда он погрузился в нее полностью, она только сильнее сжала его плечи. Он крепко обнял ее и, уткнувшись лицом ей в волосы, задвигался.
   Кетлин лежала зажмурившись и ждала. Но ее тело оказалось мудрее, чем память. На этот раз все было иначе. Она начала двигаться вместе с ним, снова и снова поднимая бедра навстречу его толчкам. Они двигались все быстрее и быстрее, их дыхание с шумом вырывалось меж приоткрытых губ. Наконец по их телам одновременно прошла волна судорог, и Кетлин улыбнулась.
   Спустя несколько минут она продолжала обнимать его так, как будто могла удержать на всю жизнь. Он обманул ее! Теперь ей хуже, чем до этой ночи! О, как же несправедлива судьба!
   Она не смогла сдержать всхлип. Квинлан поднял голову и вытер пот — или слезы — с ее щеки.
   — Почему ты вдруг загрустила, любимая?
   — Я не хочу, чтобы это мгновение заканчивалось. — В ее голосе прозвучала безнадежность. — Я даже не хочу дышать.
   Он понял ее гораздо лучше, чем можно было вообразить. Если она впервые открыла для себя блаженство, то он только что обнаружил, что первая любовь предала ее.
   — Значит, ты не разочарована, Кейтлин?
   — Мне трудно описать свои ощущения, милорд. Однако их нельзя назвать неприятными.
   — У тебя потрясающая способность недоговаривать. — Он чмокнул ее в кончик носа и перекатился на спину, чтобы продемонстрировать ей вновь охватившее его возбуждение. — Ты не против попробовать еще раз?
   — Я никогда не была против, милорд. — Кетлин с удивлением услышала собственный смех. — Я… колебалась перед неизвестностью.
   — Как хорошо ты сказала. И для меня ты была такой же неизвестностью.
   Она покачала головой, внезапно посерьезнев:
   — Не смейся надо мной. Ты же спал с десятками женщин.
   Он зажал ее лицо между ладонями.
   — Но никогда — с тобой, Кейтлин. — Он жестом собственника накрыл ее грудь рукой. — Мы с тобой никогда не были вместе. Поэтому то, что мы испытали, восхитительно и дорого нам обоим.
   Они снова ласкали друг друга, купаясь в блаженстве, наслаждаясь близостью обнаженных тел, и вскоре все его сомнения и ее воспоминания превратились в расплывчатые тени и сгинули в небытие.

Глава 29

   Кетлин положила голову Квинлану на плечо и робко погладила его по тыльной стороне ладони. Свет свечи подчеркнул контраст между ее светлой кожей и его более темной, с золотистыми волосками. К своему удивлению, она обнаружила маленькие шрамы на суставах.
   — Как у виконта может быть такая рука? — с неподдельным интересом спросила она.
   — У любого офицера, который умеет держать в руках саблю, есть шрамы. — Зевнув, он потянулся. — Чем меньше их количество, тем лучше ученик.
   Он сказал это беззаботным тоном, но она тут же встрепенулась и пристально посмотрела ему в лицо.
   — Вы были ранены при Ватерлоо, милорд?
   — Был, — осторожно ответил он.
   Близилось утро. Ночь показала, насколько Кетлин непредсказуема. Подремав всего час, она проснулась от страшного голода, который он попытался утолить вином, фигами, холодным цыпленком и виноградом, принесенными из кухни гостиницы.
   — Я спрашиваю потому, что всегда хотела знать, как погиб лорд Петтигрю. — Она отщипнула виноградину от грозди, лежавшей на блюде на кровати.
   — Его смерть была быстрой и достойной. Он спас мне жизнь. — Ее взгляд оставался пронзительным, и ему нужно было понять, откуда эта резкая смена настроения. — Ты очень любила его?
   Она отрицательно покачала головой, что чрезвычайно изумило Квинлана.
   — Я вообще не любила его. Он даже мне не нравился.
   — Потому что он взял тебя силой?
   Она прикусила губу.
   — Это была моя вина. Я по дурости поверила в болтовню мужчины, который видел во мне лишь глупую девочку.
   — Мужчины очень жестоки, когда ими движет похоть, — тихо проговорил Квинлан.
   — Думаю, он был отличным солдатом, если судить по тому, с какой настойчивостью шел к цели.
   — Он был у тебя первым? И опять его пронзил ее взгляд.
   — Он был у меня единственным. И вместе мы были только один раз. Жаль, не правда ли, что одного промаха оказалось достаточно?
   — Жаль. — Значит, ему так и не удалось избавить ее от причиняющих боль воспоминаний? — Можно мне спросить, зачем ты хранишь его кольцо?
   Кетлин кивнула:
   — Ты имеешь на это право. Теперь. — Ее улыбка была чуть более грустной, чем раньше. — Это напоминание об ошибке. Я надеялась, что больше не совершу ее. — В ее глазах отразился вызов. — Что еще ты желаешь знать?
   Квинлану хотелось бы отложить этот разговор на другой раз, но он понимал, что, если сейчас попытается уйти от ответа, она потом вспомнит об этом и усомнится в нем.
   А ему нужно ее доверие. Поэтому он должен рискнуть и сказать ей правду.
   Он погладил ее по щеке, сожалея о том, что не может уберечь от новых переживаний.
   — Вряд ли ты способна поведать то, что мне не известно о личности Эррола Петтигрю.
   Кетлин вспыхнула:
   — Так ты знал обо мне? И о ребенке?
   — И о письме, которое он отправил тебе. Его написал я.
   Она застыла. Наверное, подумал он, Лот чувствовал себя так раньше, когда обнаружил, что его жена превратилась в соляной столб. Однако спустя секунду Кетлин доказала, что она живая. Она села, не обратив внимания на то, что тонкий шерстяной плед, которым они укрывались, соскользнул и обнажил ее до талии.
   — Ты написал письмо. — Это не был вопрос.
   — Я написал много писем для солдат. Я делал это, чтобы как-то занять себя. Они прозвали меня Пером.
   — Не верю! — прошептала Кетлин.
   Ее красивое лицо покрыла мертвенная бледность. Она издала сдавленный звук, как будто ее душили, и соскочила с кровати. Прежде чем Квинлан сообразил, что она намерена сделать, она схватила свое платье и принялась что-то искать. Наконец вытащила из корсажа потрепанный листок бумаги.
   Отшвырнув платье, она вернулась к кровати, но не легла, а села на край.
   — Это ты написал? — Она протянула Квинлану листок. Он взял его, развернул и пробежал глазами текст, хотя в этом не было надобности.
   — Я. — Он посмотрел на Кетлин. У нее был такой вид, словно он ударил ее. Неожиданно она сдернула с него плед и завернулась в него.
   — Как ты мог написать такую подлость? Квинлан сел и прикрыл подушкой все ещё напряженную плоть.
   — Когда он рассказал нам…
   — Вам? — в ужасе пробормотала Кетлин.
   — Он рассказал нескольким друзьям, что у него есть женщина, которая забеременела. Он не называл имени. — В наказание он получил ее недоверчивый взгляд. — Когда он попросил меня написать письмо, я согласился.
   — Зачем?
   Он опустил глаза.
   — С моей стороны это было чистой самонадеянностью. Меня заинтриговала ситуация. — Кетлин прижала руку ко лбу, и он поднял голову. — Я знаю, это не оправдание. Меня распирало сознание собственной значимости. Для меня было игрой представлять, как молодая беременная женщина отреагирует на то, что ее бросили.
   — Надеюсь, «Глупец удачи» просветил тебя, — с ехидцей заявила Кетлин.
   — Господи, да! — Квинлан все понял, и его залила краска стыда. Ее героиня трижды пыталась покончить с собой! — Значит, ты…
   — Нет. Было бы трусостью не довести дело до конца. — Затем она уже не так холодно добавила: — А драма получилась хорошая, согласен?
   Его восхищению не было предела:
   — Твоя пьеса явилась злым обвинением за мою глупую выходку и сознательную слепоту. Письмо выглядело тем, чем оно было на самом деле: подлой попыткой разрушить добрые чувства женщины к тому, кто ее соблазнил.
   — Ты достиг поставленной цели.
   Он увидел, как дрогнула ее нижняя губа, и в его душе что-то перевернулось. Он впервые почувствовал связь с другим человеком и ощутил ее боль как свою. Ему захотелось избавить от страданий обоих. Однако он знал, что должен быть с ней честным, пусть даже под угрозой навсегда потерять ее.
   — То, что я сделал, мерзко. Если это тебя утешит, я напился, прежде чем взяться за письмо.
   — Так я и думала! — яростно прошептала Кетлин. — Только я полагала, что лорд Петтигрю нетвердой рукой выводил те каракули. Кстати, ты показал письмо лорду Петтигрю? И вы вместе посмеялись над бедной маленькой шлюшкой?
   Выражение лица Квинлана стало менее смиренным.
   — Если бы кто-нибудь назвал тебя шлюхой, я бы пришиб ее или его.
   — О, понятно. Теперь, облегчив совесть, ты будешь превозносить меня до небес. Да, но кто же тогда дискредитировал меня, обвинив в злом умысле, бесхарактерности и вольностях в общении с мужчинами?
   Квинлан поднял руки, капитулируя.
   — Я не пытаюсь оправдывать свое подлое участие в твоем унижении. Когда я узнал, что письмо отправлено, я понял, что пожалею о своей роли в этой афере. Знай я, кто ты, я бы немедленно предложил бы тебе свое покровительство. Поверь, меня ни на минуту не оставляли угрызения совести.
   — О, уверена, от этого мне будет легче.
   Квинлан проигнорировал ее сарказм. Она имела на это право. К тому же гнев делал ее еще красивее. Вот и сейчас, укутанная в плед, с огненно-рыжими волосами, рассыпавшимися по плечам и спине, она была прекрасна! Он нашел себе достойную пару.
   — Какая ирония! — улыбнулся он ей. — Я бы никогда не узнал тебя, если бы ты не написала пьесу. Кетлин вздрогнула от удивления:
   — Ты понял, что я описала свое положение в «Глупце удачи»?
   — Нет, — сокрушенно покачал головой Квинлан. — Я не настолько проницателен. Но я почувствовал гнев и ярость автора и решил, что они направлены на меня. Потом, после того вечера, когда Франкапелли…
   — Граф Франкапелли выдал меня? — Она утратила свою надменность. — Неужели нет предела мужскому вероломству?
   — Франкапелли, — ровным, бесстрастным голосом продолжил Квинлан, — сказал мне только, что ты являешься автором «Глупца удачи» и что мне придется иметь дело с ним, если я чем-то обижу тебя. Остальное я додумал сам. Подозреваю, что ты кузина Корделии Литем. Ты познакомилась с Петтигрю на ее свадьбе с лордом Хиллфордом. — Его взгляд потеплел, когда он увидел, что из-под пледа выглядывают ее стройное бедро и коленка. — По идее, там ты должна была познакомиться со мной.
   — Понятно. И когда же ты собирался сообщить мне об этом?
   Он одарил ее своей самой чарующей улыбкой.
   — Примерно через сотню лет.
   Она не улыбнулась в ответ.
   — А что ты думал до того, как узнал, что пьесу написала я? Кто, по-твоему, сочинил ее?
   — Я решил, что ее написал твой новый любовник. Я полагал, что он усадил тебя в контору Лонгстрита для того, чтобы ты подсунула его работу вместо моей.
   — Ага, значит, ты считал меня бесстыдной потаскушкой, у которой хватило ума на то, чтобы лечь под твоего приятеля, но не для того, чтобы сочинить пьесу?
   Квинлан встал с кровати. Он заметил, что Кетлин устремила взгляд на его набухшую плоть и густо покраснела, однако это не смягчило его. К черту ее уязвимость!
   — Клянусь, я мог бы устроить тебе хорошую взбучку за это.
   — Правильно. Угрожать, когда нет веских доводов. Лорд Петтигрю использовал ту же тактику.
   Квинлан помолчал.
   — Он причинил тебе боль?
   — Он овладел мною против моего желания. — Она отбросила волосы на спину. — Я не звала на помощь, потому что боялась испортить праздник кузине Делле. К тому же мне не меньше, чем ему, не хотелось, чтобы нас обнаружили.
   — Значит, ты кузина леди Хиллфорд?
   Она вздернула подбородок, отказываясь отвечать, но ее молчание и так послужило ответом.
   — Ты имеешь полное право презирать лорда Петтигрю и меня за мое участие в обмане.
   — Как великодушно с вашей стороны, милорд, сочувствовать мне. — Ее тон взбесил Квинлана, и он заскрежетал зубами. — Но я презираю лорда Петтигрю отнюдь не за его характер. Я знала, что он собой представляет, и позволила себя обмануть, поэтому и получила то, что заслуживала.
   — Твоя честность поражает меня.
   — Ты слишком низкого мнения обо мне, вот и удивляешься, — с надменностью подлинной графини заявила она. Господи, как же он любит ее!
   — Можешь не верить мне, но для тебя лучше, что ты освободилась от Петтигрю. Из него получился бы отвратительный муж.
   — По-твоему, я стремилась к замужеству? Ничего подобного! Это был худший день в моей жизни, когда цыганка Титания сообщила, что я ношу ребенка Петтигрю. Я возненавидела его за то, что он лишил меня добродетели, и — хотя мне стыдно признаться в этом — испытала облегчение, когда нашла его имя в списках погибших. А потом пришло то письмо. — Ее глаза потемнели от душевных страданий. — Оно все изменило, разве ты не понимаешь? Я бы предпочла, чтобы у Грейн был отец-герой, а не трус и подлец.
   Такая мысль даже не приходила Квинлану в голову. Ведь это он, а не Эррол разрушил ее иллюзии о любви! Ему стало страшно стыдно.
   Он шагнул к ней и протянул руку.
   — Теперь все позади. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, Кейтлин.
   Она возмущенно фыркнула:
   — Это жестоко.
   — Это правда. Клянусь, я люблю тебя.
   Она посмотрела на него, и он впервые понял, что значит когда тебя презирают.
   — Разве не сегодня ночью ты сказал, что никогда не любил? Ты намерен жениться на запятнанной позором жене друга, но никто — даже я — не ожидает от тебя такой жертвы. Тобой движет любопытство? Нет, я не хочу знать. — Она закрыла глаза рукой и вздохнула. — Я уже не способна на любовь. Надеюсь, ты узнал все, что желал.
   — Я узнал, что люблю тебя.
   — Случайное влечение, — проговорила она. — Пройдет.
   — Тебе так просто не забыть меня, Кейтлин.
   Она опустила руку и посмотрела на него так, что он похолодел.
   — Я вообще никогда не забуду тебя, это самое ужасное.
   — Куда ты? — спросил он, когда она начала одеваться.
   — Я не скажу тебе, даже если ты предложишь мне все золото мира.
   — Правильно! Продолжай изображать из себя обманутую ирландскую девицу. Ты неважно справляешься с этой ролью. — Он упер руки в бока, вызывающе демонстрируя ей свое желание. — Ты носишь письмо Петтигрю и его кольцо как символы унижения или как алую букву (Алая буква «А» — символ позора прелюбодейки; прикреплялся на грудь). Ты чертовски горда своим несчастьем. Слишком горда, чтобы можно было поверить в твою искренность!
   Возмущенная до глубины души, Кетлин налетела на него с кулаками. Квинлан с удивлением обнаружил, что для своего роста она бьет очень больно. Она разбила ему губу и оставила на его лице несколько синяков, прежде чем силы покинули ее и она свалилась на пол.
   Он опустился рядом с ней на колени и попытался обнять ее, но она решительно оттолкнула его руку.
   — Оставь меня! Пожалуйста!
   — Кей… Кетлин, скажи, что мне сделать, чтобы мы помирились?
   — Ничего. — Она подняла голову и убрала с лица волосы. — Ты сделал достаточно. Я должна идти домой. Грейн будет ждать меня, когда проснется.
   — Я пойду с тобой.
   — Нет. — Она тяжело поднялась на ноги. — Сделай одолжение, дай слово, что оставишь меня в покое.
   — Я не могу обещать этого. Да и с чего?
   Она бросила на него мрачный взгляд:
   — Тебе больше не удастся залезть мне под юбку. Независимо от того, что произошло сегодня.
   Квинлан услышал в ее голосе злобу и улыбнулся. Страсть, вспыхнувшая в них, и в самом деле страшно испугала ее.
   — Я не верю тебе. Что ты сделаешь? Спрячешься в монастыре?
   — Да!
   Он усмехнулся и ощутил привкус крови на рассеченной губе.
   — Нет, не спрячешься. Ты уедешь, начнешь зализывать раны, а потом станешь думать обо мне, и об этой ночи, и о том, что между нами произошло. Ты будешь искать оправдания для моего непростительного поступка — я имею в виду это гадкое письмо. Будешь это делать потому, что у тебя доброе, великодушное сердце. А еще потому, что ты любишь меня.
   Зашнуровав корсет, Кетлин гордо вскинула подбородок.
   — Я пригрела на груди змею.
   — Ты не только пригреешь меня на груди, но и пустишь к себе между ног, и я буду ласкать тебя, пока мы оба не рухнем от усталости и изнеможения.
   Что-то случилось. Выражение гнева и праведного негодования исчезло, и Квинлан увидел на ее лице искреннее отчаяние. И испугался. Он не хотел сломить ее.
   — Я не дотронусь до тебя до самой свадьбы, если пожелаешь. Я обязательно женюсь на тебе, причем очень скоро.
   — Никогда!
   Он смягчился:
   — Вижу, что ты твердо намерена уйти. Хорошо, пусть это будет нашим с тобой прощанием. Ты вольна идти куда хочешь и жить где тебе угодно. Из тебя получится очаровательная старая дева, а из меня — развратный холостяк. А потом, спустя много лет, когда я буду здорово навеселе, я напишу о зеленоглазой ирландской девушке, с которой был близко знаком. Я скажу, что она была единственной любовью в моей жизни.
   Кетлин не ответила, даже не смотрела на Квинлана. Отстегнув кольцо Петтигрю от корсажа, она положила его на стол и вышла за дверь.
   Квинлан следил за ней из окна до тех пор, пока не убедился, что она села в экипаж, а затем взял кольцо и со всей силы зашвырнул его далеко-далеко.
   — Я женюсь на ней.
   Его охватили смешанные эмоции: тоска, неверие и облегчение оттого, что слова наконец-то произнесены вслух. Как замечательно признаться себе в этом, просто великолепно! Он не думал о том, сколько препятствий стоит между ними. Знал: только после того, что они испытали этой ночью, она обязательно рано или поздно капитулирует.
   — Я женюсь на ней, — повторил он глубоким вибрирующим голосом, который Лонгстрит больше никогда, к своему сожалению, не услышит на подмостках театра «Друри-Лейн».

Часть пятая
ПРИПИСКА

   Слава богам и моей счастливой звезде! Но здесь есть еще и приписка.

«Двенадцатая ночь» Уильям Шекспир

Глава 30

   Порпю-Венере, 2 апреля 1816 года
   — Куда ты идешь? — осведомился Рейф, когда его жена выскользнула из кровати и зашуршала халатом.
   — Недалеко. — Делла подошла к окну и распахнула жалюзи, впустив в комнату яркий солнечный свет. Она никогда не уставала восхищаться видом, открывавшимся из окна. Но сегодня прозрачность воздуха и яркость света послужат для более прозаических целей, чем пробуждение чувства красоты. — Утренний свет ярче всего здесь. Он поможет твоему зрению.
   Рейф тихо чертыхнулся:
   — Тебе же известно мое мнение насчет твоих экспериментов.
   Делла повернулась спиной к окну. Ее женственная фигурка четко выделялась на фоне великолепия солнечного утра.
   — Это не эксперименты, а упражнения. Следовательно, ты должен быть снисходительным ко мне. Итак, скажи, что ты видишь?
   Рейф сел в кровати, из скромности натянув простыню до талии. Повернув голову и увидев фигуру в оконном проеме, он нахмурился:
   — Вижу твой силуэт.
   — Хорошо. Скажи, что еще видишь.
   Он прищурился, так как после пробуждения его зрение было хуже, чем в другое время дня.
   — Три пальца.
   — Попробуй еще раз.
   Его брови сошлись на переносице.
   — Не нравятся мне эти игры.
   — Кажется, я скоро привыкну к твоему ворчанию по утрам. Жена должна терпеть характер мужа. Рейф пробурчал что-то нечленораздельное.
   — Так сколько пальцев, дорогой?
   — Три.
   На самом деле она выставила только два пальца.
   — Очень хорошо, — сказала она, опуская руку. — Видишь, уже есть улучшения.