Паркер Лаура. Буря страсти

   — Мне это не нужно, — капризно заявила она. — Если у тебя есть что сказать, можешь сделать это здесь.
   Чувствуя, что теряет контроль над собой, он схватил ее за руку. На его скулах заиграли желваки.
   — Идемте со мной немедленно, мадам, иначе я силой уведу вас отсюда. Вы поставите нас обоих в неловкое положение!
   Делла с наслаждением вслушивалась в его голос, который опять обрел прежнюю уверенность, но всеми силами старалась скрыть это.
   — Хорошо, если ты отпустишь меня. В противном случае хозяин решит, что меня похищают.
   Рейф отпустил ее, но продолжал стоять вплотную к ней, как будто боялся, что она сбежит. Она могла только догадываться, какие эмоции побудили его освободиться от добровольного заточения. Вместо того чтобы успокаивать его, она намеревалась подлить масла в огонь.
   Делла вышла вслед за Рейфом во двор и, к своей радости, обнаружила, что карета полностью готова для дальней дороги. Она увидела двух сопровождающих верховых и свой сундук, установленный на крыше, и перевела взгляд на Рейфа. Его брови превратились в сплошную линию, уголки рта опустились вниз. Без сомнения, он понимал, что выставил себя в глупом свете. Она же чувствовала себя польщенной: он готов пойти на крайности, дабы вернуть ее.
   Рейф рывком распахнул дверцу кареты и рявкнул:
   — Вылезайте.
   Из кареты, к удивлению Деллы, выбралась пунцовая Сара Диксби.
   — Миледи, — смущенно произнесла она, когда Рейф указал пальцем на гостиницу.
   — Забирайся внутрь! — приказал он после ухода Сары.
   — Ты похищаешь меня? — насмешливо спросила Делла. У него дернулась щека.
   — Ты никуда не уедешь против своей воли, — процедил он сквозь зубы.
   — Отлично. — Делла приподняла подол платья и по лесенке поднялась в карету.
   Устроившись в дальнем углу, она сложила руки на груди. Ею владела странная смесь буйной радости и упрямства. Она дышала чуть учащенно.
   — Что ты хочешь? — сухо начала она, когда Рейф закрыл за собой дверцу.
   Он сел напротив, широко расставил ноги, которые заняли почти все свободное пространство кареты, и снял шляпу.
   — Я хочу, чтобы ты выслушала меня, Делла.
   — Хорошо. — Ее голос прозвучал язвительно, хотя на самом деле она едва сдерживала желание броситься ему на шею. Ясно, Рейф не поблагодарит ее, если она помешает ему идти к намеченной цели.
   — Сегодня утром я обдумал все, что ты мне сказала, — заговорил он и прибавил огня в лампе. Их лица осветил желтоватый свет. — В твоих словах есть доля истины. Хотя ты должна признать, что была близка к истерике.
   — Я не собираюсь признавать этого, — твердо возразила Делла. — Бесспорно одно: ты спровоцировал меня!
   Его глаз блеснул.
   — Полагаю, я нелегкий человек.
   — Пожалуй, милорд. Упрямый, негибкий, суровый и загадочный — все это отлично подходит для описания вашего характера!
   Его губы тронула улыбка.
   — Тогда почему ты мирилась со всем этим?
   — Я сама много раз задавала себе тот же вопрос.
   — И каков же ответ?
   Делла не считала нужным успокаивать его:
   — Теперь я не уверена.
   — Делла! — В голосе звучало предупреждение.
   — Да?
   Он собрался взять ее за руку, но передумал.
   — Ничего.
   — Из твоих привычек я больше всего ненавижу эту, — взвилась Делла. — Это же признак трусости — оставлять женщину в сомнениях при каждой встрече. Возможно, ты прав. Возможно, я переболею тобой — дай только время. Я убеждена в том, что надо попытаться.
   Рейф медленно покачал головой:
   — Я хочу не этого!
   — Я никогда не знаю, что ты хочешь. Ты всегда стремишься доказать, что белое — это черное? Какая жестокость — предложить мне возвращаться в Англию одной. На этот раз я не буду искать оправданий для тебя.
   — Я и не жду этого.
   Делла внезапно заметила, что у него уставший вид. Как, наверное, он беспокоился, пока готовился покинуть дом! Неужели он действительно считает, что крупная ссора может заставить ее забыть о годах любви? До чего же глупыми бывают мужчины!
   — Кажется, у тебя была причина, чтобы прийти сюда, — спокойно проговорила Делла. — Слушаю тебя.
   — Похоже, слова твоего отца обо мне оправдываются. В день нашей свадьбы ты выглядела так, будто тебя приговорили к вечной пытке.
   — Мне не терпелось побыстрее оказаться вдали от тех, кто не желал оставить меня в покое. Я испугалась, что ты услышал его слова, обиделся и решил бросить меня.
   На лице Рейфа отразилось изумление.
   — Почему ты так думала?
   — Потому что я тщетно ждала, когда ты скажешь мне о своей любви.
   Делла затаила дыхание. В ее намерения не входило до такой степени углубить ссору, тем более сейчас, когда он пытается избежать ее. Итак, она открыла ему суть своих страхов;
   — А теперь? — тихо спросил он. — Что привело тебя в Порто-Венере?
   Месяц, неделю назад она бы рассказала ему. Теперь же не произнесет ни слова до тех пор, пока он первым не заговорит на эту тему.
   — Откуда мне знать, как отвечать, если ты никогда не признавался… очевидно, ты не способен выражать свои чувства.
   — Ты можешь судить о них по моим действиям.
   — Я познала твою страсть, но я не знаю твоего сердца. Когда-то я думала, что мне по силам вынести все — только бы ты был рядом. Однако я поняла, что ошибалась. Для меня недостаточно быть твоей любовницей и сиделкой. По-твоему, я мечтаю каждое утро ходить на цыпочках и ждать, когда улучшится твое настроение? Я приехала, чтобы найти своего мужа и все, что этому сопутствует.
   — А что этому сопутствует?
   — Муж должен быть другом, любовником, наперсником, отцом моих детей. У него должно быть желание разделить со мной радости и беды. Ведь радости обязательно будут, Рейф. Если я не способна подбодрить тебя и если тебе неспокойно в моем обществе, тогда я не знаю, зачем мы поженились.
   — Большинство самых популярных в Лондоне супружеских пар не обмениваются и десятком слов, когда встречаются на людях или в домашней обстановке. Таковыми были мои родители.
   Делла энергично замотала головой:
   — Для меня подобный союз хуже, чем смерть. Уж лучше быть одной. У меня тоже есть гордость.
   — Гордость может превратиться в тяжелейшее бремя, — сказал Рейф, взяв ее руку, сжатую в кулак. — Именно гордость заставляла меня прятать мои лучшие чувства, когда мы поженились. И страх, что ты в конце концов преодолеешь свои чувства ко мне.
   Делла устремила взгляд на их соединенные руки.
   — Ты думал, я перестану любить тебя?
   — Разве все вокруг не считали так же? Я не могу разумно объяснить, что именно заставило меня поверить, будто наше прощание пройдет легче, если хотя бы крохотная частичка меня не будет принадлежать тебе.
   Глаза Деллы наполнились слезами.
   — Мне трудно понять твой образ мыслей. Моя любовь к тебе была безоговорочной. С самого начала. Двенадцать лет.
   — Я знаю. Это и пугало меня — твоя безграничная вера в меня. Я никогда ее не понимал.
   — Я вижу.
   — Нет, не видишь. Тебе, моя нежная, милая девочка, это не под силу. Никогда прежде никто не любил меня и не верил в меня так, как ты.
   — Ложь. У тебя много друзей, верных друзей, готовых на все ради тебя.
   — Ты думаешь о Квинлане?
   — Признаться, ваша дружба е лордом Кирни всегда вызывала у меня ревность. У тебя удивленный вид? А зря. Ты уделял ему гораздо больше времени, поверял ему свои тайны, мысли, чувства. Ему принадлежала большая часть тебя.
   — Однако ему не удалось стать для меня таким же близким человеком, как ты. Тебе же для этого было достаточно одного взгляда. Рядом с тобой я чувствую, что могу впустить тебя внутрь себя, позволить тебе проникнуть в потаенные глубины моей души.
   — Если так, тогда почему ты прогоняешь меня? Ведь это для меня страшнейшая мука.
   — Наверное, я боялся слушать. Я пытался быть бескорыстным.
   — Твое бескорыстие сделало бы нас обоих несчастными.
   Ее желчный тон вызвал у него улыбку.
   — Хорошо. Я решил покончить со своим благородством. Я пришел сказать тебе, что, если ты все еще хочешь этого — хотя для меня это непостижимо, — я поеду с тобой в Лондон.
   — Почему? — с подозрением спросила Делла. — Мне не нужны твои сожаления или жалость.
   — Тогда, очевидно, я должен сказать нечто, что заставит тебя остаться.
   — Не представляю, что это может быть.
   — Я люблю тебя.
   — Не надо… О, великий Боже, не говори такое ради того, чтобы добиться желаемого!
   — Тогда позволь сказать это, глядя тебе в глаза, обнимая тебя, чувствуя, как твоя любовь просачивается в меня.
   Делла подняла на него глаза. Рейф увидел в них боль и тоску, и что-то надломилось в нем. Каменная оболочка, в которую он заключил свое сердце, пошла глубокими трещинами и развалилась, выпустив наружу нежность и любовь. Он осторожно усадил Деллу к себе на колени и начал целовать. Сначала ему казалось, будто он грезит, но потом он ощутил аромат роз и понял, что она абсолютно реальна.
   — Я люблю тебя, — прошептал он, целуя ее.
   Делла не сразу поверила, что он произнес эти три слова, которые, как она часто говорила себе, значат очень мало по сравнению со всем остальным. Она задрожала и расплакалась.
   Рейф успокаивал ее, крепко прижимая к груди, такую мягкую и ранимую.
   — Если бы я знал, что этого достаточно, чтобы обезоружить тебя в споре, давно воспользовался бы своей любовью против тебя.
   Оттолкнув его, Делла села прямо и вытерла слезы.
   — Не дразни меня.
   — Я не дразню, ну только капельку. Я действительно люблю тебя, Делла. Это чувство ошеломило меня. Оно кажется огромным по сравнению с другими чувствами.
   Делла повернула его лицо так, чтобы свет лампы падал на его здоровый глаз.
   — Ты уверен, что это не ложная жалость, не верность, не долг, не стыд, не сочувствие и не признание своего поражения?
   — Это даже не эгоизм. И все же если тебе нужно время подумать, я отпущу тебя.
   Делла знала, чего это ему стоило. Она поняла это по тому, как заострились его черты.
   — Я свободна, да?
   — Если ты этого хочешь.
   Она обвила его шею руками.
   — Не хочу.
   — Господи, Делла! Как мы будем жить?
   — Твоим умом? — игриво предложила она, хотя у нее было достаточно денег, чтобы обеспечить не одну, а пять семей из высшего общества. — Нет, мы будем выращивать розы. Выведем самый красивый сорт, которого еще нет в Европе.
   Он снова приник к ее губам. На этот раз его поцелуй был более долгим и требовательным.
   — Я выведу для тебя кроваво-красную розу и назову ее «Леди Делла».
   Ее глаза затуманились слезами, но она отважно сдержала рвавшиеся наружу рыдания.
   — Ты очень уверен в себе.
   — Никогда в жизни не испытывал такого страха, как сейчас.
   — И чего же ты боишься?
   — Кажется, мне предстоит стать респектабельным господином.
   — Можешь возводить памятники своей гордыне, если это улучшает твое настроение. Что ты намереваешься делать после окончания войны?
   — Писать мемуары.
   — Отличная идея! Теперь, когда Наполеон разгромлен во второй раз, возникнет большой спрос на подобные произведения.
   В знак опровержения он поднял культю.
   — Ты можешь диктовать мне, пока не научишься писать левой рукой.
   — Тогда мы оба превратимся в затворников.
   — Я рада всему, что привязывает тебя ко мне. Что еще ты планируешь?
   — Я подумывал о том, чтобы заседать в парламенте. Или управлять твоей собственностью. Это единственное, что я могу сделать для того, чтобы она приносила нам доход.
   — Это тебе под силу.
   — Управлять собственностью — возможно, но разве слепой, который не видит ухмылки или жалостливые взгляды своих коллег, способен убедить депутатов?
   — Ну почему ты такой капризный?
   Рейф улыбнулся:
   — Прости. Если я отказываюсь признавать, что счастье возможно, так только потому, что не хочу подавать ложные надежды нам обоим. Ведь может получиться так, что однажды я проснусь и обнаружу, что полностью ослеп.
   — Это противоречит здравому смыслу. Все может либо продолжаться по-прежнему, либо улучшаться. Мы поедем в Милан и покажемся специалистам. А теперь еще кое-что. Поклянись, что не будешь сопротивляться мне на каждом шагу.
   — Ты просишь многого, — хмыкнул Рейф. — А может, лучше, если мы будем походить на обычные супружеские пары, которые пререкаются по всяким мелочам?
   — Наверное. Но только в том, что касается мелочей. Ты вправе осуждать мои новые шляпки, суммы на счетах от модистки и мою страсть вкусно поесть — ей я намерена предаваться при любой возможности. Я буду переживать из-за твоего скупердяйства, курения и плохого вкуса в выборе жилетов.
   — У меня отличный вкус.
   — Правда? Я предвижу множество споров по этому поводу!
   Рейф улыбнулся:
   — Я люблю тебя.
   — Знаю.
   Он поцеловал ее так, будто от этого поцелуя зависела их жизнь. В нем с такой силой вспыхнули гнев и страх, любовь и радость, что застучало в висках.
   — Обещай, что никогда не перестанешь любить меня.
   — Перестать любить тебя — это выше моих возможностей.
   — Ты уверена?
   — А ты?
   Рейф улыбнулся, внезапно осознав, что она уже дала ответ.
   — Уверен.

Глава 32

   Неаполь, апрель 1816 года
   — Рад видеть тебя, Перо! Чтоб мне провалиться, ты выглядишь чудесно для странствующего пилигрима!
   — Хокадей!
   Квинлан, перенявший присущий неаполитанцам экспансивный стиль в одежде, тепло обнял молодого человека, который сбежал по сходням пакетбота, пришвартовавшегося в Неаполитанском заливе.
   — Ну, каково это — быть землевладельцем? — поинтересовался он, когда они расположились за столиком уличного кафе.
   — Замечательно. — Джейми сдвинул на затылок шляпу с мягкими полями и улыбнулся. — Никогда не думал, что так здорово устроюсь. Не так, как ты, естественно, но очень даже уютно. — Попробовав вино, он нахмурился. С тех пор как он стал виноделом, у него здорово изменился вкус. Теперь он мог различить кларет, бургундское и бордо.
   — В своем письме ты не сообщил, что привело тебя в Неаполь.
   — Требование тети Элберты, — вздохнул Джейми. — Кажется, она путешествует по Средиземноморью. Только подумай, изо всех людей она выбрала себе в компаньонки Кларетту Роллерсон! — Он покраснел под лукавым взглядом Квинлана и поспешно перевел разговор на другую тему: — Виноградники не в ее вкусе, а вот оперу она любит. Особое предпочтение отдает Франкапелли. Она познакомилась с ним в прошлом году, когда он был в Лондоне. Он послал ей приглашение в ложу на премьеру своего последнего творения. Ей понадобился эскорт. То есть я. Ненавижу оперу, все эти визгливые голоса и воющие скрипки со смычками.
   Квинлана рассмешило столь прозаичное описание творения Франкапелли.
   — Странно, не правда ли, мир так тесен. Твоя тетка собирается на премьеру оперы, в результате чего мы с тобой встречаемся. Полагаю, через наших общих знакомых, включая любовниц и бедных родственников за границей, мы можем проследить связь чуть ли не с любым представителем высшего света.
   — Наверное, ты прав. Но что из этого?
   — Недавно я размышлял над вероятностью событий, которую мы иначе называем судьбой.
   — Уж не намерен ли ты философствовать на эту тему? — с подозрением осведомился Джейми. — Мой желудок еще не пришел в норму после морского путешествия.
   Квинлан расхохотался.
   — Мир действительно тесен, Джейми. Готов поспорить, ты познакомился с матерью твоих детей, когда тебе было пять лет.
   — Странно, что ты заговорил об этом. — Лицо Джейми приобрело непонятное выражение, и Квинлан сообразил, что тот густо покраснел. — Ты помнишь, что ты сказал мне о моем «крыжовенном пироге», когда я его лишился?
   Квинлан вопросительно вскинул брови:
   — Что? Ах да, девица Роллерсон!
   — Для тебя мисс Кларетта Роллерсон.
   — Она где-то здесь поблизости?
   Джейми преувеличенно удрученно вздохнул:
   — Господи, да. Ну и скандал! Ее отец вздернет меня, если хотя бы моя тень приблизится к ее двери. Кларетта послала меня ко всем чертям. Весь ужас в том, что с осени я не могу думать ни о чем, кроме нее. Надеялся, отъезд из Лондона порвет связь, но этого не случилось. Вчера я отказался от приглашения красивейшего создания на свете, потому что она не всколыхнула во мне эмоций.
   — Джейми, старина, ты, как всегда, говоришь туманно. Впрочем, я уже привык. Так о чем ты?
   — Не о чем, а о ком. О Кларетте. Она проникла вот сюда. — Он указал на свою грудь, чуть повыше сердца.
   — Значит, ты влюбился?
   — Боюсь, что так.
   — Должно быть, это заразно, — пробормотал Квинлан.
   — Что? — удивленно расхохотался Джейми. — И ты? Не может быть, чтобы ты влюбился. Ты утверждал, что это невозможно.
   Губы Квинлана изогнулись.
   — Я не утверждал, что не способен на любовь. Только то, что она ко мне еще не приходила. А теперь пришла.
   Джейми решил не спорить на эту тему.
   — И кто же она?
   — Графиня.
   — Здесь, в Неаполе?
   — Я познакомился с ней здесь, но она ирландка.
   — Ирландская графиня?
   — Не утруждай себя. Все узнаешь в свое время.
   — Понятно. Ну ладно, если ты привел в порядок свою жизнь, то помоги мне решить, что делать с Клареттой.
   — Не пиши ей, — мрачно изрек Квинлан.
   — О нет! Я сыт по горло письменными объяснениями. Хотя Кларетта пишет чрезвычайно интересные письма. Думаю, я влюбился в нее благодаря этим письмам, но тогда я был твердо настроен просить руки Клариссы и, только… ну… — Он замотал головой. — Замечал ли ты когда-нибудь, что от эмоций в голове полный сумбур?
   — Постоянно.
   — Я решил лично сказать Кларетте все, о чем я думал. О том, что мужчина может сделать ей гораздо больше зла, чем просто взять в жены.
   — Только не говори это в такой форме.
   — Нет, естественно, нет. С Клареттой можно говорить откровенно. Она удержала меня от ошибки, помешав жениться на ее сестре.
   — Удивительное создание, — заметил Квинлан.
   — Да, точно. Только не знаю, захочет ли она меня. Тем более после случившегося. — Второй удрученный вздох Джейми шел от самого сердца. — Если она прогонит меня, тогда мне конец.
   Квинлан засмеялся:
   — Женщины, дружище, наиболее уязвимы тогда, когда проявляют исключительную твердость. Кларетта примет тебя так же, как меня примет графиня. Вот увидишь.
   — Наиболее уязвимы, когда проявляют твердость. — Джейми уложил на нужную полочку в своем сознании эту ценную информацию о женской психологии, дабы использовать ее позже.
   — У меня есть вести от Рейфа.
   — Да что ты! — В голосе Джейми, как определил Квинлан, звучало безграничное изумление. — Как он?
   — Помирился со своей женой.
   — Но как?
   — Я сыграл роль Купидона, — усмехнулся Квинлан.
   — Я должен услышать все подробности!
   Театр Сан-Карло, элегантный, построенный по приказу Карла III и названный в его честь, походил скорее на огромный салон, чем на театр. Зрители, разодетые в вечерние туалеты, в течение всего спектакля прогуливались по фойе и навещали друг друга в ложах. Движение прекращалось только тогда, когда исполнялись самые знаменитые арии и дуэты. В каждой ложе шести ярусов — в общей сложности сто сорок четыре — с удобством размещались от десяти до двенадцати человек. Сидели только в креслах. Ложи были украшены яркой драпировкой в соответствии со вкусами владельцев и отделаны зеркалами, чтобы отражать свет, падавший от громадных свечей, которые держали позолоченные джинны на столбах между ложами.
   Отраженный множеством зеркал свет создавал атмосферу волшебства, во всяком случае, так показалось Кларетте Роллерсон, которая никогда прежде не бывала в опере. Девушку сопровождали четыре итальянца, последовавшие за ней в Неаполь.
   Кларетта чувствовала себя чрезвычайно элегантной в платье темно-сапфирового цвета. Она забрала волосы под золотую сетку, усыпанную жемчугом. Люди оборачивались ей вслед, пока она шла к своей ложе. За время путешествия у нее было немало поводов понять, что значит, когда тобой восхищаются. Для полного торжества ей не хватало только одного, возбужденно размышляла она, чтобы ее увидел Джейми Хокадей. Но это, естественно, невозможно. Он в Лондоне, переживает потерю ее сестры.
   Они вошли в ложу Франкапелли, и их тут же ослепил яркий свет. Кларетта натолкнулась на джентльмена, оказавшегося на ее пути. Четыре пары рук мгновенно пришли ей на помощь. Незнакомец обернулся, и Кларетта увидела перед собой красивое лицо того, о ком только что мечтала.
   Джейми с одобрением оглядел стоявшую перед ним девушку в платье с низким декольте и только после этого устремил взгляд на ее лицо.
   — Кларетта!
   Он понял, что она узнала его. Однако она повернулась к нему спиной и поплыла прочь.
   Когда он прибыл в квартиру, которую снимала тетя Элберта, ему сообщили, что Кларетта в сопровождении эскорта отбыла в оперу. Встревоженный тем, что тетка не только позволила ей уехать перед самым его приходом, чем разрушила его план поговорить с Клареттой наедине, но и отправила ее в сопровождении четырех итальянцев, он долго сидел в карете и вертел в руках кармашек для часов, пока тот не развалился. И вот сейчас она проигнорировала его, как какая-то самоуверенная выскочка. Это уж слишком!
   — Наиболее уязвимы, — пробормотал Джейми, готовясь к сражению, которое не хотел проиграть, и устремился вслед за Клареттой в дальний конец ложи.
   Для него оказалось нелегкой задачей пробиться через плотную стену кавалеров, которые окружили девушку. Ему даже пришлось с громким «Эй!» отодвинуть в сторону одного из них, чтобы хоть краешком глаза увидеть ее.
   Итальянец резко повернулся, на его классическом римском лице читался вызов. Но Джейми не собирался мериться силой воли с кем-либо, кроме Кларетты.
   — Кузина Кларетта! — позвал он, перекрикивая шум. Девушка вздрогнула и обратила к нему лицо с нежным, как роза, румянцем. Она великолепно владела собой.
   — Неужели молодой Джейми Хокадей? — произнесла она звенящим голосом, который звучал фальшиво и обидно. — Как же вы изменились! Я не узнала вас, мой мальчик.
   Джейми нахмурился.
   — Что это все значит, Котенок? — буркнул он и мрачно посмотрел на своих четырех соперников.
   — Гм! — произнесла Кларетта тоном, позаимствованным, как догадался Джейми, у тети Элберты. — Вы должны познакомиться с моими новыми поклонниками. Марко, Джованни, Доменико и Витторио. Джентльмены, это мой кузен и бывший жених, господин Джейми Хокадей.
   — Только имена? — неодобрительно осведомился Джейми, игнорируя протянутые ему руки.
   — Как не стыдно, — весело заявила Кларетта и легонько ударила его сложенным веером по руке. — Здесь, в Неаполе, мы не соблюдаем формальности. Разве вы сами не чувствуете?
   У Джейми побелели губы.
   — Вздор! Ты говоришь как… — Он неожиданно сообразил, что ее взгляд выдает жгучее желание дать ему пощечину. Ну конечно! Он поставил ее в неловкое положение.
   — Прошу прощения, — покраснел Джейми и принялся обеими руками пожимать руки итальянцам. — А теперь, Кларетта, не соблаговолишь ли ты уделить мне время для беседы, частной беседы?
   — Не сейчас. — Кларетта вскинула голову. — Возможно, позже. — Она, как опытная кокетка, посмотрела на него из-под густых ресниц. — Возможно.
   Она выглядит потрясающе, решил Джейми, когда Кларетта заговорила с итальянцами, которые открыто насмехались над потерпевшим поражение соперником. Ну почему она никогда не носила платья такого цвета? А ее глаза! Они казались огромными. Обрамлявшие ее лицо вьющиеся локоны подчеркивали их величину. Возможно, ее никогда не назовут красавицей, но в ней никто и не увидит простенькую толстушку. Его «крыжовенный пирог» превратился в очаровательнейшую барышню.
   Ежесекундно поглядывая на Кларетту, Джейми сохранял спокойствие до тех пор, пока не увидел, как один из итальянцев, Витторио, слишком близко наклонился к девушке и ее волосы коснулись его носа. Чувствуя, что сыт по горло, он вскочил и, встав между ними, схватил Кларетту за руку.
   — Мы должны поговорить. Немедленно! — Позади него грозно задвигались четыре кресла. Кларетта огляделась по сторонам и произнесла:
   — Что вы, джентльмены! Это всего лишь мой кузен. Мы скоро вернемся. — Она дотронулась до руки Витторио, у которого был самый обиженный вид. — Будьте паинькой и подержите мой веер. — Он растаял и покорно взял веер. Взмахнув ручкой, она вежливо обратилась к Джейми: — Пойдемте. Мы поговорим в фойе.
   Оказавшись в погруженном в полумрак фойе, Кларетта повернулась к кузену и устремила на него непокорный взгляд.
   — Послушай, Джейми! Ты ведешь себя странно
   — Странно? — Оскорбленный тем, что именно его обвиняют в плохом поведении, хотя он с тем же успехом мог бы обвинить в этом ее, Джейми взревел: — И что же здесь странного?
   Кларетта предостерегающе прижала пальчик к губам и на несколько шагов отошла от двери в ложу.
   Но Джейми был слишком ошеломлен произошедшими в ней изменениями, чтобы так быстро смягчиться.
   — Ты говоришь и выглядишь как глупая гусыня, которая заинтересована только в том, чтобы завоевать как можно больше мужских сердец.
   Кларетта открыла рот, чтобы возразить, но передумала. В отношениях с Джейми ей никогда не удавалось чего-либо достичь простыми разговорами. Поэтому она надменно вскинула голову и беспечно заявила:
   — Ах, господин Хокадей, не представляю, что вы имеете в виду.
   — О Господи! — застонал Джейми. — Тетя Элберта превратила тебя в… в лондонскую кокетку.
   В ее глазах отразилась обида.
   — Не понимаю, почему вас должно касаться, во что я превратилась?