Паркер Лаура. Буря страсти

   Квинлан осмыслил эту возможность и тут же отклонил ее.
   — Какой смысл в твоих умозаключениях? Эррол мертв. Даже если бы здесь была замешана благородная дама — в чем я очень сомневаюсь, — Эррол избавился бы от нее, несмотря на свои чувства. Это не лучший пример в пользу любви. Если же считать образчиком жертвы любви тебя, то я еще быстрее побегу от этого чувства.
   Джейми давно привык к резким отповедям приятеля, поэтому не обиделся. — А Рейф? Он любил долго и страстно.
   — А что Рейф? — произнес Квинлан так тихо, что Джейми едва услышал его.
   Оба погрузились в невеселые раздумья. Спустя несколько секунд Джейми облизал губы.
   — Перо, ты уже покончил с этим?
   Лицо Квинлана исказилось от гнева, хотя его гнев был направлен вовсе не на Джейми — на самого себя. Он десятки раз собирался повидать вдову Рейфа. Если бы он не написал то письмо, то сейчас не оказался бы в столь сложном положении. Он откладывал поездку только из трусости.
   — Не покончил, но ты подтолкнул меня. Делать нечего, — угрюмо произнес он, — я дал слово. Выеду завтра же утром.
   — Я поеду с тобой.
   Квинлан с подозрением взглянул на приятеля. Хокаден редко допускал, чтобы посторонние дела отвлекали его от важных для него проблем.
   — Не предполагал, что ты согласишься покинуть Лондон теперь, когда так близок к своей истинной любви.
   — И я тоже, — честно признался Джейми. — Знаешь, ведь не ты один слышал последнюю просьбу Рейфа. Обещание, данное другу, так же нерушимо, как клятва.
   Квинлан колебался всего секунду. Пусть в душе Джейми и денди, но у него доброе сердце. Разве можно найти лучшего помощника в этом неблагодарном деле, чем еще один боевой товарищ Рейфа?
   — Договорились.
   Джейми встал.
   — Можно я зайду за тобой вечером?
   — Нет. — Квинлан обнял его за плечи и подтолкнул к двери. — У меня есть кое-какие планы. Встретимся там.
   — Не опоздай. Хотя сейчас модно немного опаздывать. — Джейми кивнул. — Обставь свое появление поэффектнее. Нужно, чтобы все тебя заметили.
   — Мне не требуется лекция по поведению в обществе, — осадил его Квинлан и, открыв дверь, беззастенчиво вытолкнул приятеля в коридор. — До вечера.

Глава 10

   Ночь была душной, но не жаркой. Серый от копоти туман обвивал словно щупальцами деревья и фонарные столбы. Двухколесные кебы уныло катили по улицам. Стук лошадиных подков эхом отдавался в мутной дымке и звучал то обманчиво далеко, то угрожающе близко.
   Квинлан задул горевший в экипаже бронзовый фонарь, дабы его не узнали ночные пешеходы. По той же причине он взял наемный экипаж, хотя путешествовать в собственной карете было бы значительно удобнее и приятнее. Герб на дверце, одетые в ливреи лакеи и кучер, лошади с плюмажем, блеск начищенной меди, перезвон серебряных колокольчиков — эти атрибуты экипажа знатного лица оповестили бы всю улицу о том, кто проезжает мимо. А ему меньше всего хотелось, чтобы весть о его появлении в свете достигла ушей Лонгстрита.
   Вчера, когда он принес режиссеру наброски своей последней пьесы, тот не только не пригласил его в контору, но и загородил спиной дверь, пробормотав что-то о важном посетителе. Утром Лонгстрит прислал отказ, в котором назвал новую идею Квинлана сентиментальной, мелодраматичной и абсолютно неприемлемой. Как следовало из письма, его талант не предназначен для подобных полетов фантазии. Квинлану советовалось очистить разум от подобных причуд славы и предлагалось покинуть Лондон и обхаживать свою музу где-нибудь в деревне… за границей… хотя бы в течение полугода!
   Квинлан тихо чертыхнулся. Письмо вызвало у него подозрения: Лонгстрит что-то от него скрывает!
   — Проклятие, да в этом нет никаких сомнений! — пробурчал он.
   Вопрос только — что? Квинлан намеревался выяснить это сегодня же.
   Мысль о засаде взбудоражила его, кровь быстрее побежала по венам. Уголки его рта приподнялись. Приятное ощущение. Он снова чувствует себя полным жизни.
   В течение двух месяцев, прошедших после Ватерлоо, он пребывал в меланхолии. Тоска и скука подавляли творческие порывы. Он плохо спал, ему приходилось делать над собой усилие, чтобы встать с постели. Потери союзников в бою на бельгийском поле уже стали историей. Почти двадцать две тысячи убитых и раненых. Но оставшиеся в живых участники сражения вели счет собственным болезненным потерям.
   После большинства сражений офицеры обращались к солдатам с вопросом: «Кто погиб?» После Ватерлоо они боязливо спрашивали: «Кто выжил?»
   Квинлан заерзал на сиденье. Ответ прост: он выжил, а два его лучших друга погибли.
   Он решил не ждать, когда проклятые воспоминания, как это часто случалось, превратятся в кошмар наяву, и по собственной воле вызвал в сознании картины того страшного дня.
   Жаркий бой на крестьянских полях неподалеку от бельгийской деревушки Ватерлоо шел уже несколько часов. Позже будет сказано, что верховное командование обеих сторон, расположившись на возвышенностях, воспринимало сражение как классическую партию двух гениальных стратегов. Но те, кто был в гуще боя, видели все в другом свете. Черный дым от пушек и мушкетов смешивался с дыханием лошадей и тысяч людей, застилая небо. В страшной пелене тумана трудно было разобрать, где друг, а где враг.
   Оглушительный орудийный огонь, возвестивший в середине дня о том, что французская пехота двинулась в наступление через долину, был настолько мощным, что английским солдатам пришлось прятаться в фермерских постройках. Однако они быстро оправились от неожиданности и дали достойный отпор французам. Вслед за пехотой против врага выступила кавалерия.
   Захваченный лихорадкой сражения, исход которого еще трудно было предопределить, Квинлан со своим отрядом «серых» поскакал через долину навстречу врагу. Его, как и остальных англичан, опьянял и возбуждал собственный героизм. Впервые он чувствовал нечто подобное. Именно этот героизм в конце концов и подвел их.
   Дым ослеплял, оглушал и забивал легкие, вызывая кашель. Квинлан чудом услышал приказ Рейфа отступать и развернул лошадь. Через рваные дыры в сплошном тумане он увидел, что их отряд проскакал далеко в глубь территории противника. Если враг их заметит, то им всем придет конец. По иронии судьбы французская пехота обнаружила свою удачу в тот же момент, когда англичане поняли свою ошибку, и атаковала ошеломленных драгун.
   Смятение, крики гнева и боли, ужас и отчаянное желание выжить — все это вновь навалилось на Квинлана, сидевшего в наемном экипаже. Воспоминания были настолько живыми, что он опять ощущал едкий запах порохового дыма и слышал, как у него под ногами чавкает пропитавшаяся кровью грязь.
   Отбиваясь от французов саблей, он не увидел, как пушечное ядро ворвалось в ряды его однополчан. Силой взрыва людей выбросило из седел. Раненые лошади и люди, пролетев значительное расстояние, рухнули на землю. Всех охватила паника. Ругаясь на чем свет стоит, Квинлан поднялся и огляделся по сторонам в поисках товарищей. Противник стремительно наступал.
   Рейф успел предупредить Квинлана за мгновение до того, как французский штык воткнулся ему в левое бедро. У него подогнулись колени, и он приготовился к тому, что следующий удар прикончит его.
   Но этого не произошло. Эррол, с белозубой ухмылкой на закопченном лице похожий на демона, проткнул саблей француза.
   — Не смей говорить, что я не сделал тебе одолжения! Я… — Он не договорил.
   Прогрохотал новый орудийный залп, и земля вновь закачалась у них под ногами. На этот раз Квинлан не почувствовал боли, даже когда упал. Он закрыл глаза, уверенный, что больше никогда их не откроет.
   Возбужденные крики наступавших англичан смешались с воплями раненых. Французы отступили, карабкаясь по телам павших.
   Шли секунды, минуты. Звук боя отдалился… Кто-то наклонился над Квинланом, обыскал его и двинулся дальше…
   Стемнело. Вокруг Квинлана в грязи лежали раненые. Они стонали и кричали. До него доносились обрывки жалобной молитвы на французском, немецком и английском…
   Он прислушался в надежде различить знакомые голоса. Рейфа. Эррола. Джейми.
   Утро. Английские солдаты, отправившиеся на поиски раненых, принесли его в полевой госпиталь. Он будет жить.
   Эррол был мертв. Его лицо обгорело, когда рядом с ним взорвался мушкет. Его можно было опознать лишь по дурацкому шелковому желтому шарфу, который он прицепил к предплечью, да по сувениру от одной шлюхи-бельгийки…
   Джейми чудом остался жив и практически невредим. Сломанная рука заживет…
   Только вот судьба Рейфа вызывала сомнения…
   Квинлан дрожащей рукой вытер покрытый испариной лоб. Он не хотел вспоминать, но не мог и забыть. В фермерском доме, где укрылись раненые французские кирасиры, он нашел Рейфа… три дня спустя.
   Захваченный в плен французский кавалерийский офицер отвел его в конюшню и указал на последнее стойло. На сене лежал мужчина. Кровь на заляпанном грязью мундире Второго драгунского полка запеклась и почернела. Его правая рука была забинтована полоской ткани, оторванной от доломана. Лицо было закрыто какой-то тряпкой, но Квинлан узнал Рейфа по медальону, видневшемуся в распахнутом вороте рубашки. Он упал рядом с ним на колени и поднял тряпку:
   — Великий Боже!
   Его глаза затуманились слезами, хотя еще секунду назад он бы вряд ли поверил, что еще способен плакать. Правая сторона лица Рейфа от виска до челюсти была разворочена сабельным ударом. Квинлан не знал, что его друг жив, до тех пор, пока тот не открыл здоровый глаз. Золотистый и ясный, как прежде, он казался инородным на изуродованном лице.
   — Перо?
   — Кто ж еще? Неужели ты думал, я брошу тебя? — Квинлан нежно погладил друга. — Успокойся, Рейф. Мы отвезем тебя домой.
   — Нет! — В голосе Рейфа послышалась боль. — Оставьте меня умирать. — Здоровой рукой он пошарил под рубашкой и, вытащив запятнанное кровью письмо, протянул его Квинлану. — Отдай… Делле.
   Квинлан узнал собственный почерк.
   — Но ты же не…
   — Я не могу… жить. Таким. — Кожа на губах Рейфа лопнула, и из трещин потекла кровь. — Я… не хочу. А ведь я могу… выжить. Не рассказывай ей. Так милосерднее. — На его здоровый глаз набежала слеза. — Поклянись… честью.
   — Я… я клянусь.
   — Сделай мне… еще одолжение. Один быстрый удар… меж ребер.
   — Боже мой!
   Рейф отвернулся.
   — Тогда оставь меня… умереть…
   «Умереть».
   Квинлан снова провел рукой по лицу. Рейф не умер ни в ту ночь, ни в следующую и ни в третью.
   До сих пор он не подозревал, что существует смерть, при которой не надо класть умершего в гроб. Как странно: судьба заставляет выжить, несмотря на увечье, несмотря на отчаянное сопротивление.
   Прошло два месяца, а Квинлан еще не отдал письмо.
   Рейф, знай он об этом, проклял бы своего друга. Но тот не представлял, как исполнить данную клятву, и сомневался, стоит ли ее исполнять.
   Квинлан достал из внутреннего кармана сюртука серебряную фляжку и глотнул французского коньяка, лучшего из тех, что можно купить у контрабандистов. Огненная жидкость приятно обожгла внутренности и принесла некоторое успокоение, но не решила сложной проблемы. А решить ее можно, только навестив вдову Рейфа.
   Удивительно, что судьба пощадила его. Ведь в отличие от Рейфа, Джейми или Эррола никто не ждал его возвращения. Любовницу он не рассматривал как близкого человека. Если бы он погиб, Виолетта заменила бы его другим быстрее, чем фламандская кружевница сплела бы носовой платочек. Довольная тем, что он бросает ее не ради другой, она оставила его без сожаления. Выходит, единственное, к чему он вернулся, это восхищение публики, жаждущей его новой пьесы.
   Квинлан нетерпеливо хлопнул ладонью по колену. У него нет новой пьесы! Есть только необоснованное подозрение, что режиссер что-то скрывает от него.
   Он невольно вспомнил: вчера, когда Лонгстрит закрывал дверь, он заметил у него в кабинете женщину, сидевшую спиной к нему. Квинлан нахмурился, пытаясь вспомнить какую-то существенную подробность. Ах да! Его внимание привлекли локоны, выбившиеся из-под старенькой шляпки. Он никогда в жизни не видел таких огненно-рыжих волос.
   Кто она? Актриса? Новая пассия Лонгстрита? Но почему режиссер прячет ее? Тщеславный и хвастливый, он всегда стремился выставлять напоказ своих новых любовниц. Очень любопытно.
   Квинлан рассеянно улыбнулся. У него никогда не было рыжеволосой любовницы. Зарыться бы лицом в эту шелков вистую массу, ощутить, как она ласкает кожу…
   Неожиданный всплеск желания подействовал на Квинлана чрезвычайно странно: напомнил ему о цели поездки.
   Его брови сошлись в сплошную линию. Возможно, он поспешил, расставшись с Виолеттой. Красивые женщины с определенными наклонностями обладают своими достоинствами. Однако в настоящий момент ему нужнее новая любовница. Он должен во что бы то ни стало разгадать план хитрого Лонгстрита!
   С трудом опустив стекло, Квинлан выглянул наружу. Он хорошо знал это место. Контора режиссера находилась в следующем доме.
   — Туда! — крикнул он кучеру.
   Дверь дома была не заперта. Вряд ли карманники и воришки заинтересуются сокровищами издателя и режиссера. Пройдя внутрь, Квинлан с тревогой обнаружил, что узкий коридор, в конце которого располагалась контора, слабо освещен.
   Квинлан выругался и замедлил шаг. Он не ожидал найти здесь кого-то в такой час. Он приблизился к двери. Может, там развлекается Лонгстрит? Или забрался вор, не устояв против соблазна?
   Секунду Квинлан колебался. Лондонские воры славятся своей наглостью, для них перерезать горло так же просто, как попросить прощения.
   Как ни странно, эта мысль только подстегнула Квинлана. Он достал из-за голенища правого сапога стилет и приоткрыл дверь. Тишину кабинета нарушали громкое урчание спавшего кота и скрип пера.
   Кетлин Джеральдин была погружена в глубокую задумчивость. Она сидела склонившись над листом бумаги. Чашка справа от нее давно опустела, однако ее ужин — толстый ломоть хлеба и кусок йоркширского сыра — остался почти не тронутым. Из-за неудобного стула у нее ужасно ныла спина. От слабого освещения, которое давала масляная лампа, болели глаза. В голове гудело от напряжения. Однако у нее не было времени для отдыха. Каждый лишний день, проведенный в городе, увеличивал риск.
   Вот вчера, отправившись по делам на Флит-стрит, она видела друга Эррола Петтигрю, господина Хокадея, с которым познакомилась на свадьбе кузины. К счастью, молодой человек не заметил ее. А если бы заметил, то сразу бы понял, в каком она положении. И все рано или поздно стало бы известно кузине, Делле Хиллфорд. Встреча еще раз подтвердила ее подозрение в том, что находиться даже в таком большом городе, как Лондон, небезопасно. Следовательно, нужно как можно скорее закончить пьесу, забрать деньги и покинуть Англию.
   Кетлин потерла подбородок кончиком пера и устало прикрыла глаза. Ее мысли вновь обратились на того, о ком она думала в течение последних недель, — на лорда Кирни.
   Чтобы облегчить себе работу, она выдумала своего рода игру, в которой они с ним часами обсуждали его произведение.
   Нелепость подобной игры не волновала ее. Во всяком случае, она излечилась от романтического отношения к нему.
   Кетлин представила, будто он, посчитав ее равной себе, по достоинству оценил ее замечания по поводу его последней пьесы и стал пользоваться любой возможностью посоветоваться с ней. Между ними установилась платоническая любовь, в которой нет места похоти и взаимному притяжению.
   Все это, конечно, глупости. Вряд ли она когда-нибудь встретится с ним, если только не увидит на улице, как господина Хокадея.
   — Даже кошке дозволено смотреть на короля, — обратилась она к уютно устроившемуся у нее на коленях коту и почесала его за ушами. Долгие часы, пока она работала, рыжий любимец Лонгстрита проводил у нее на коленях.
   Тихое звяканье дверной щеколды возвестило о том, что в комнате находится посторонний. Испуганная и одновременно обрадованная, Кетлин повернула голову и обнаружила на пороге того, кого меньше всего ожидала увидеть.
   Она тут же подметила десятки мелких деталей. Он оказался более красивым, чем она помнила, и элегантным: черные бриджи с бриллиантовыми пряжками, белый шелковый жилет с серебряной вышивкой. На галстуке выделялась рубиновая булавка.
   Затем Кетлин с опозданием обратила внимание на более существенные детали его внешности. Он был весь напряжен как струна и в правой руке держал стилет. Нежный герой из снов в реальности оказался грозным мужчиной!
   — Вы!
   При звуке его голоса Кетлин едва не бросилась прочь, но сдержала себя. Острое лезвие стилета и пронизывающий взгляд зеленовато-серых глаз служили явным свидетельством тому, что он настроен серьезно.
   Кетлин инстинктивно прикрыла рукой живот. Конечно, ее работу нельзя назвать незаконной, однако это явное мошенничество. Сообразительность — вот ее единственное оружие. «Иисус, Иосиф, святая Дева Мария, — молила она, — пусть этого оружия будет достаточно!»
   Кетлин одарила его своей самой лучезарной, ослепительной улыбкой.
   — Добрый вечер, лорд Кирни.

Глава 11

   Квинлан быстро оглядел помещение и устремил угрожающий взгляд на женщину. Он ожидал, что его появление испугает злоумышленника, однако никак не ожидал, что злоумышленник испугает его.
   Больше всего его потрясло выражение ее глаз. В нем отражались и страх, и замешательство человека, застигнутого на месте преступления. Он почувствовал ее тревогу всем своим существом:
   казалось, тысячи иголочек покалывают кожу. Это возбуждало, как ласка! Квинлан был потрясен собственным сравнением.
   Обладая великолепной памятью на лица, он сразу узнал ее. Женщина, с которой он столкнулся в коридоре месяц назад.
   Неожиданно дешевый фитиль лампы ярко вспыхнул и осветил рассыпавшиеся по плечам волосы женщины. Даже бледный свет не мог лишить яркости этот потрясающий рыжий цвет, произведший неизгладимое впечатление на Квинлана. значит, именно ее прятал вчера Лонгстрит!
   Его губы тронула сардоническая усмешка. Наконец-то есть человек, который избавит его от подозрений.
   Он слегка поклонился и обманчиво-ласково улыбнулся.
   — Добрый вечер, дорогая.
   — Добрый вечер, милорд, — прошептала Кетлин.
   Ее шепот снова всколыхнул чувства Квинлана. Было в этом шепоте нечто экзотичное и в то же время знакомое. Он с возросшим любопытством посмотрел на незнакомку. Через стекла пенсне в черной оправе, балансировавшего на кончике ее носа, он увидел зеленовато-серые глаза. Цвет глаз и волос подчеркивался цветом ее кожи, напоминавшим сливки, в которые положили несколько свежих клубничин.
   Симпатичное личико, но не в его вкусе. Он предпочитает темноволосых стройных красавиц. Однако какая разница. В тот день, когда они столкнулись в коридоре, он ощутил, сколь велико ее восхищение, и был польщен. Сейчас ею владело то же самое чувство, только его приглушала осторожность. Надо воспользоваться им к своей выгоде.
   — Боюсь, у вас передо мной преимущество, мисс…
   — О, не сомневаюсь, — мелодичным голосом, лишенным всяческих эмоций, ответила она. — Все знают великого драматурга Квинлана Делейси. — Она перевела взгляд с его лица на правую руку. — Вы за кем-то гнались, милорд?
   Квинлан уставился на стилет, изумленный тем, что все еще держит его в руке.
   — Я услышал шум и подумал, что здесь грабитель.
   — А вы решили стать ловцом воров, милорд? — В ее голосе явно прозвучала насмешка, а из ее взгляда исчезла открытость. Она смотрела на него сквозь пенсне, что делало ее похожей на сову.
   — Вы ирландка, — неожиданно догадался Квинлан.
   — Ага. — Она слабо улыбнулась. — Но это не преступление, милорд.
   — Вовсе нет. — Спрятав стилет за голенище, Квинлан добавил: — Я полагаю, Лонгстрита с вами нет. — Как видите, милорд.
   Она дрожит над каждым словом, как нищий — над пенсом, отметил Квинлан. Возможно, Лонгстрит предупредил ее насчет его.
   — Могу я войти?
   Она мгновенно насторожилась:
   — Кажется, вы уже это сделали, милорд.
   Ее дерзкий ответ разозлил Квинлана не меньше, чем подчеркнуто-вежливое обращение «милорд». Одетая в платье из узорчатого батиста и спенсер из грубой коричневой ткани, она напоминала дочь приходского священника и вела себя столь же чопорно. Но добродетельное дитя служителя церкви не помогало бы Лонгстриту в его интригах и, заключил Квинлан, не имело бы таких обольстительных рыжих волос.
   — Я оставлю дверь открытой, — учтиво проговорил он. — Мне бы не хотелось, чтобы пострадала ваша репутация, если кто-то обнаружит нас здесь.
   — Как вам угодно, — тихо ответила Кетлин и немного расслабилась. Кажется, он не намерен нападать на нее. И все же его любезная улыбка вселяет тревогу. В ней есть нечто острое, как жало осы. Ни одному художнику не удалось запечатлеть на его портрете эту особенность. Надо быть настороже.
   Горький опыт с лордом Петтигрю научил ее тому, что благородные господа редко заботятся об интересах других. Этим лордом Кирни нельзя управлять, как тем, которого создало ее воображение. Он дворянин до мозга костей и будет действовать исключительно по своему усмотрению.
   Квинлан прошел в комнату и остановился у письменного стола. Поклонившись, он протянул руку.
   — Нам нужно представиться должным образом. Я — виконт Кирни. Можете называть меня Делейси. А вы…
   — Одна из множества ирландских девушек, вынужденная покинуть родные края, чтобы прокормиться.
   Она выглядела скромницей со сложенными на коленях руками, но у Квинлана возникло подозрение, что она втайне посмеивается над ним. Вот уже во второй раз она ловко уклонилась от его попытки выяснить ее имя.
   — Прошу вас быть более вежливой, мисс…
   — Простите, милорд, за то, что я не оказала вам приема, достойного столь важной персоны. — В ее тоне явственно слышалась насмешка. Она взяла на руки огромный рыжий клубок, в котором Квинлан узнал кота Лонгстрита. Животное открыло топазовые глаза и злобно посмотрело на него. — Вот кто поглощает мое внимание.
   — Котик хорошо устроился. Я завидую ему. — Квинлан наклонился и запустил пальцы в густую и пушистую шерсть у кота, прижавшегося к пышной груди женщины. — Прошло много времени с тех пор, как я вот так же уютно устраивался на женских коленях.
   Он заметил, что она зарделась. Румянец высветил веснушки на щеках, сделав ее еще более очаровательной. Прежде он никогда не встречал лондонских актрис, которых можно было так легко вогнать в краску. Что касается шлюх, то скорее он покраснеет, чем ими овладеет подлинное смущение. Кто же эта дерзкая незнакомка, такая осторожная и одновременно трогательно-ранимая? И почему она позволила бессердечному Лонгстриту втянуть себя в аферу?
   — Я редко одобряю Лонгстрита в выборе актрис, — продолжил Квинлан, мобилизовав все свое обаяние, и присел на край стола. — Если бы не наша сегодняшняя встреча, мне бы никогда не пришло в голову дать вам роль члена королевской семьи. — Неожиданно он сдернул с ее носа очки. Ее губы приоткрылись в невысказанном изумлении. Отлично. Он делает успехи. Право, она очень легкая добыча для такого опытного охотника, как он. — После королевы Бесс ни одна женщина, обладавшая локонами, способными своей яркостью затмить закат, не умела себя держать с поистине королевским величием. В вас есть нечто от герцогини. Ваш упрямый подбородок говорит о том, что вы ставите себя выше простого люда. Если вы умеете играть, то я напишу роль специально для вас. — Поддавшись неосознанному порыву, Квинлан выхватил у нее из рук кота, при этом его пальцы скользнули по ее груди. — Итак, вы близкий друг Лонгстрита?
   — Отнюдь не близкий.
   Кетлин, взволнованная его прикосновением, отодвинулась от стола. Лорд Петтигрю был так же напорист в своих речах и тоже давал волю рукам, уверяя, что ее красота сводит его с ума и заставляет переходить границы дозволенного. Тогда эта чепуха опьянила неискушенную провинциалку. Теперь же она знала, куда может завести самообольщение. Пусть лорд Делейси носит кружевные манжеты, но блеск его глаз так же опасен, как острие стилета.
   И все же нелегко прощаться со своими мечтами. «Его улыбке, — вдруг неожиданно для себя отметила Кетлин, — недостает горечи, присущей Петтигрю, да и губы у него красивее». Она поспешно прогнала эту мысль и вновь обрела контроль над своими эмоциями.
   — Вам что-нибудь надо здесь, милорд?
   Его потеплевший взгляд еще сильнее насторожил ее.
   — Я хотел бы поменяться местами с котиком, которого вы так нежно обнимали.
   Он погладил кота. Его движения были настолько чувственными и томными, что Кетлин казалось, будто он ласкает ее. Пристыженная, она отвела взгляд. О да, он неотразим с его обольстительными улыбками и непристойными замечаниями. Итак, ее грезы пополнились новыми впечатлениями.
   — Хватит, бесполезно разыгрывать передо мной робкую девственницу. — Квинлан наклонился ближе к Кетлин, и его каштановые волосы рассыпались по плечам. — Уверен, Лонгстрит прячет вас от меня, так как боится, что я украду вас. — Он многозначительно поднял бровь. — Вам нет надобности вести себя сдержанно, дабы возбудить мой интерес. По правде, я бы предпочел, чтобы вы держались раскованнее. Будьте самой собой, и, уверяю вас, вам удастся завладеть моим вниманием.