Патни Мэри Джо. Моя нежная фея

   – Вчера я познакомился с молодым человеком по имени Джем Браун. Ему очень нужна работа. Я взял на себя смелость пригласить его на завтра к вам. Я, конечно, не знаю, нужны ли вам еще руки, но он очень хотел бы получить работу. Если вам он не нужен, надеюсь, вы знаете, кому в округе может понадобиться работник.
   – Скоро начнется сенокос, так что лишние рабочие руки мне понадобятся. Если парень умеет работать как надо, место для него найдется.
   – Благодарю вас, мистер Керр. Вы очень любезны. В глазах управляющего промелькнула ироническая усмешка. Оба они прекрасно знали, что он наймет на работу любого, кого порекомендует будущий муж леди Мэриан. Теперь дело за Джемом Брауном. От него требуется покончить с незаконной охотой или по крайней мере быть достаточно осторожным, чтобы больше не попадаться.
   – Не хотите ли осмотреть нашу ферму? Или, может быть, фермы арендаторов? Они будут счастливы познакомиться о вами.
   – Спасибо, не сегодня. – Доминик взглянул на Мэриан. Чем скорее он увезет ее отсюда, тем лучше. К тому же не стоит давать возможность такому проницательному человеку, как Керр, познакомиться с ним поближе. Хотя Доминику и очень хотелось бы посмотреть ферму. – Может быть, в другой раз.
   Они обменялись прощальными любезностями. Доминик повернул коня. Мэриан тотчас же двинулась за ним на своей серебристой кобылке. Пока они ехали через ферму, она держалась, как туго натянутая струна, под множеством любопытных глаз. С десяток человек сбежались взглянуть на мифическую леди Мэриан. И откуда, черт возьми, они так быстро узнали о том, что она здесь? С гордо поднятой головой она ехала под взглядами посторонних людей, как королева. Доминик с облегчением перевел дух. Мэриан выдержала испытание.
   Однако радость его оказалась преждевременной. Как только они выехали с территории фермы и скрылись с глаз наблюдателей, Мэриан и Мунбим умчались вперед. Доминик погнал Пегаса вслед за ней, сожалея о том, что уговорил девушку на эту поездку.
   Впереди тропу преграждали ворота с засовом. По дороге сюда Доминик отодвинул засов, чтобы они могли спокойно проехать обратно. Сейчас он с ужасом увидел, что она не замедлила галоп перед воротами. Неужели собирается перепрыгнуть на скаку?! Высокие ворота… наездница, которая с самого детства не ездила верхом… на лошади, к которой еще не успела привыкнуть… Неужели она уже прыгала в детстве, в таком раннем возрасте?
   Он несся за ней. Сердце готово было выскочить у него из груди. Если Мунбим заденет за верхнюю планку, обе они – и лошадь, и всадница – сломают себе шеи.
   Кобыла мчалась прямо к воротам, вот она поднялась в воздух… Они перелетели через преграду и приземлились на другой стороне. Прекрасный прыжок.
   Доминик тоже перескочил через ворота и погнался за ними, испытывая одновременно чувство огромного облегчения и желание собственноручно свернуть Мэриан шею. Он догнал ее лишь у ворот парка. Она ждала его, тихая и сдержанная, как будто ничего особенного не произошло.
   – Ты скачешь, как кентавр, – сухо проговорил он. – У меня чуть сердце не остановилось.
   Мэриан раскрыла глаза с таким нарочито невинным выражением, что он сразу понял: она над ним смеется. Усмехаясь, он спешился и открыл ворота.
   – Ты, конечно, заслужила это маленькое удовольствие после всего, что тебе сегодня пришлось преодолеть. Но знай: если завтра у меня появятся седые волосы, это твоя вина.
   Легкой рысцой она направилась к дому, заразительно смеясь. В такие минуты он почти не сомневался в том, что она его понимает.
   Они подъехали к конюшням. Доминик спешился и ввел Пегаса внутрь. Мэриан же по-королевски въехала на своей кобыле прямо в конюшню. Высота потолков это позволяла.
   – Подожди минутку, я помогу тебе спешиться, – проговорил Доминик, расседлывая Пегаса.
   Она презрительно изогнула брови. Доминик усмехнулся. Похоже, они и впрямь беседуют без слов.
   – Я знаю, что ты вполне способна спрыгнуть сама, сказочный эльф, но пора тебе научиться вести себя как молодая леди. Тебе доставит еще больше удовольствия вести себя как сорванец, когда ты поймешь, насколько это непозволительно.
   Хотя последний участок пути они прошли в спокойном темпе, лошади еще не успокоились после скачки. Их следует хорошенько почистить. Он покажет Мэриан, как это делается. Преподаст небольшой урок. Правда, у нее достаточно слуг, однако настоящая наездница должна уметь обращаться со своей лошадью сама.
   Он ввел Пегаса в стойло и накинул на него попону. Потом подошел к Мунбим и протянул руки, чтобы помочь Мэриан спешиться.
   – Не думаю, чтобы в возрасте пяти лет тебя научили ухаживать за лошадью. Мы успеем немного поучиться до обеда.
   Она перекинула ногу через седло, положила руки ему на плечи и спрыгнула. Но не опустилась грациозно на землю, как подобает юной леди-наезднице. Нет, она оказалась в его объятиях, припала к его груди, как женщина, прибежавшая к любовнику. Он застыл, инстинктивно прижав ее к себе. Он совсем не это имел в виду, но. Господи, как же приятно держать ее в объятиях!
   Разрываясь между страстным желанием не выпускать ее из объятий и сознанием, что должен ее отпустить, Доминик расслабил руки. Истинная леди, воспитанная подобающим образом, отступила бы назад. Мэриан же соскользнула вдоль его туловища, возбуждая каждым едва уловимым прикосновением, каждым изгибом своего изящного тела.
   Она подняла голову, серьезно глядя на него напряженным взглядом ясных глаз. Ему нестерпимо хотелось поцеловать эти мягкие полураскрытые губы. Хотелось распустить эти великолепные мерцающие волосы и зарыться в них лицом. Но больше всего хотелось взять ее, растворяться в ней до тех пор, пока оба они не потеряют рассудок от утоленной страсти.
   Она коснулась его губ кончиками пальцев. На лице ее играла легкая улыбка. Не в силах совладать с собой, он втянул ее указательный палец в рот, стал ласкать его языком. Легкими скользящими движениями, полными естественной чувственности, она то вынимала палец у него изо рта, то снова проникала внутрь. Как может такая простая ласка настолько сильно возбуждать? Да ведь все в ней его возбуждает. Вот и ответ на вопрос. Невозможно больше скрывать от себя, как страстно он ее хочет. Помоги ему Бог… Эта дикарка, эта женщина-эльф действует на него так, как никогда и никто другой. Действует на его тело, разум и Душу.
   Весь дрожа, он попытался напомнить себе, что должен остановиться. Перехватил ее руку, оттолкнул.
   – Мэриан…
   Прежде чем он успел сказать еще что-нибудь, она обвила рукой его шею. Он отступил, она за ним. Как щенок, устремляющийся за хозяином в надежде на лакомство.
   Он остановился, прижавшись спиной к стене. Она же продолжала двигаться вперед, взобравшись обеими ногами ему на ботинки. Он почти не ощущал ее босые ступни, однако она получила весомое преимущество – стала на несколько дюймов выше.
   А потом она поцеловала его в губы. Руки ее гладили его шею. Она запустила пальцы ему в волосы. Губам ее не хватало опыта, однако он ощущал их неповторимую мягкость. Они словно чего-то искали.
   Здравый смысл исчез бесследно. Он почувствовал, что отвечает на поцелуй. Ощутил вкус лесной земляники, свежий и чистый, как сама весна. Ощутил под руками хрупкие косточки. Хрупкие, но такие сильные. Он гладил ее по спине, обхватил руками бедра, крепче прижал ее к себе.
   – Как ты прелестна! – прошептал он прямо у ее губ, Поцеловал ее в шею. Она откинула голову, прерывисто вздохнула. Полная невинность уживалась в ней с инстинктом, древним как Лилит – первая искусительница. Тело его пульсировало от нестерпимого желания. Он чувствовал, что теряет голову. Руки скользнули вниз к ее груди… как вдруг что-то твердое уперлось ему в ребра. Еще не очнувшись от тумана страсти, он недоуменно моргнул… и увидел Мунбим, которая пыталась прокусить его сюртук, вернее, карман сюртука. Он издал неловкий смешок. – Еще сахару захотела, девочка?
   Не глядя Мэриан в глаза, он отодвинул ее в сторону, чтобы босые ступни девушки не попали под копыта. Дрожащими пальцами достал из кармана кусок сахара и протянул кобыле. Она радостно подхватила его губами с ладони и преданно взглянула ему в глаза в надежде получить еще.
   Пытаясь сделать вид, будто перед этим ничего такого не происходило, он взял кобылу за поводья.
   – Вас с Пегасом надо как следует почистить.
   Он повел Мунбим к стойлу. Она сегодня заслужила целую голову сахара за то, что спасла его от полного помешательства. Господи, да это же настоящее безумие – гореть желанием к будущей жене брата. Это может погубить их всех! Несмотря на активность Мэриан, она, по всей видимости, не сознает, куда может завести их ее невинная вседозволенность. Физическая сторона сексуальных отношений – дело нехитрое. А вот эмоциональные и моральные последствия могут превратить жизнь в настоящий ад.
   Какого дьявола! Почему Кайл не мог сам приехать сюда, чтобы соблазнить свою невесту!
   Доминик чувствовал, что никакими усилиями не может унять дрожь во всем теле. Не может преодолеть желания научить Мэриан тому, что она так жаждет узнать. Он оглянулся на нее через плечо. Она стояла там же, где он ее оставил. Руки сжаты в кулаки, глаза темные от страсти. У него есть немало причин держаться от нее на расстоянии, но у нее-то их нет. Ни одной. Она хочет его. И если у него сохранилась еще хоть капля здравого смысла – Боже правый! – он должен немедленно покинуть Уорфилд. Иначе больше не сможет ей противостоять.

Глава 16

   Кайл тихо постучал и вошел в каюту Констанции. Она лежала в шезлонге, с зеркалом в руках, и наносила на щеки румянец. Увидев Кайла, изобразила на лице раскаяние.
   – Ну вот, друг мой, ты застал меня на месте преступления. Интересно, не правда ли, что тщеславие и желание нравиться не покидают нас до конца жизни? Один из семи смертных грехов. Достаточно для того, чтобы обречь меня на Вечные муки, даже если бы я не совершила всех других.
   Кайл только порадовался тому, что у нее еще есть силы заботиться о своей внешности. Он поцеловал ее исхудавшую, пахнущую духами руку и сел в кресло напротив.
   – А почему бы тебе не заботиться о своей внешности, Голубка? В конце концов, лицо всегда являлось главным твоим достоянием и самым большим богатством.
   Она вздохнула. Оживление ее пропало. Проглянуло глубоко скрытое, ставшее уже привычным изнеможение.
   – Я бы сказала, это одновременно и благословение, и проклятие.
   – Твоя красота – проклятие?!
   Эти слова глубоко опечалили его: он знал, какое удовольствие ей всегда доставляло сознание своей привлекательности. Она ценила свою классическую красоту.
   С задумчивым видом она поглаживала серебристую поверхность зеркала.
   – У меня была сестра, всего на год старше меня. В раннем детстве мы с ней были очень дружны, но с годами между нами появилось… соперничество. Она была хорошенькая, но не так хороша, как я. И я, бессовестная, бахвалилась перед ней своей красотой, рисовалась, выставляла ее напоказ. Моя семья принадлежала к кругу идальго. Это что-то вроде вашей средней аристократии. Но я вынашивала грандиозные планы. Говорила о своем будущем муже, который непременно будет грандом, о богатствах и драгоценностях, которыми буду обладать. Я не сомневалась в том, что отец приложит все силы, чтобы выдать меня за аристократа. Мама поддерживала эти честолюбивые мечты. Ведь мой успех стал бы и ее триумфом.
   Кайл слушал с удивлением. До этого она никогда не упоминала о своем прошлом. Он знал лишь основные факты. Ему захотелось услышать еще, и он решил подбодрить ее:
   – Матери, как правило, гордятся своими дочерьми.
   – Но этого не следует делать за счет другой дочери. – С отсутствующим выражением лица она положила голову на шезлонг. – Моя сестра, Мария Магдалена, была лучше и добрее меня. Она не обладала моим честолюбием и всегда хотела, чтобы мы оставались друзьями. Но я на это не шла. Потом началась война. На нашу семью напали. Я слышала пронзительные крики сестры. – Констанция закрыла глаза. Лицо исказила гримаса боли. – Крики прекратились, когда они перерезали ей горло. Он в ужасе смотрел на нее:
   – Ты слышала, как она умирала?!
   – О да. – Она горько улыбнулась. – На меня тоже напали, в тот же день. Но благодаря моей красоте один из офицеров решил забрать меня к себе. Он решил, что я слишком красива, для того чтобы меня убить. Так вот и получилось, что я осталась жива… После того как он и другие офицеры обесчестили меня и бросили умирать от голода возле развалин своего дома и трупов моих родных.
   Кайл взял ее руку. Если бы он мог изменить ее прошлое!
   – Мне очень жаль. Ни один человек не должен так страдать. Остается только удивляться, как ты не сошла с ума.
   Она открыла глаза. Темные, пронизывающие, они смотрели прямо на него.
   – Когда Господь поднимает свою карающую руку, простой смертный мало что может сделать. Но я так и не простила себе того, что мы с сестрой расстались, не примирившись. Я виню в этом только себя. Сейчас мне кажется, я отдала бы все, что у меня есть… все до последнего, только бы иметь возможность сказать ей, как я ее люблю.
   Теперь он понял, почему она раскрылась перед ним. Убрал свою руку. Заговорил сухим тоном:
   – Ты хочешь посоветовать мне что-то насчет брата, не так ли?
   – Сейчас не время для всяких тонкостей. Накануне трагедии мы с Марией одевались с помощью одной и той же служанки, и я дразнила ее, рассказывая о прекрасном предложении, сделанном отцу. На следующий день ее не стало, а весь наш мир рухнул. – Констанция с трудом сглотнула. – Иногда мне кажется, что быстрая смерть была дана ей в награду за доброе сердце. Мне же за злой нрав такой милости не дождаться.
   Эти слова больно отозвались в его сердце.
   – Неужели твоя жизнь кажется тебе такой ужасной, что ты жалеешь о том, что не умерла тогда? Взгляд ее смягчился.
   – Кое в чем мне повезло. Моя судьба оказалась лучше, чем я заслуживаю. Но это не та жизнь, которую я бы для себя выбрала.
   Глупо принимать ее слова на свой счет, подумал Кайл. Конечно, она предпочла бы иную долю. Но если бы не та трагедия, они бы никогда не узнали друг друга. С эгоизмом влюбленного мужчины он мечтал о том, чтобы она благословляла их встречу, несмотря на все, что этому предшествовало.
   Констанция прервала его мысли:
   – Если бы ты вернулся в Англию и неожиданно узнал о внезапной смерти брата, мог бы ты без угрызений совести вспоминать о ваших отношениях перед его кончиной?
   Нет. Ответ пришел сам собой, немедленно. Подсознательно ему всегда казалось, что напряженность в отношениях с братом – лишь временный этап, В конце концов Дом образумится, и они снова станут друзьями. И все же… в жизни никогда ничего нельзя знать наверняка. Если что-то случится с Домиником, не почувствует ли и он. Кайл, ту же вину, что сейчас ощущает Констанция перед Марией Магдаленой?
   Ответ на свой собственный вопрос ему совсем не понравился. Поэтому он заговорил с вызовом:
   – Ты сказала, твоя сестра хотела, чтобы вы оставались друзьями. Но мой брат не выказывает никакого желания восстановить отношения. Он ведет себя с тем же твердолобым кретинизмом, что и в детстве.
   – В таких случаях редко бывает виноват кто-то один, любовь моя. Можешь ли ты положа руку на сердце утверждать, что все неприятности между вами вызваны им одним?
   Он раздраженно поднялся на ноги, подошел к двери. Снаружи шквалистый ветер швырял струи дождя в свинцово-серое море.
   – Я всегда делал то, что от меня требовалось. Доминик же попросту прожигал свою жизнь. И сейчас продолжает этим заниматься. Он ведь мог пойти вместе со мной в Кембридж, учиться на священника, но не захотел этого сделать.
   Он так надеялся на то, что брат согласится. Они бы снова стали друзьями. Отказ Доминика он воспринял как пощечину.
   – Отец купил ему патент кавалерийского офицера. Через год ему надоела служба, и он продал патент. Он мог бы ездить в самые дальние уголки земли, изучать, исследовать, а потом писать мне письма о том, что узнал. Но вместо этого он проводит дни в пустых развлечениях. Мне бы его возможности…
   Он запнулся на полуслове, услышав обиду в собственном голосе и ненавидя себя за это.
   – Любой на это скажет, что возможности все у тебя. Может, ты завидуешь его свободе? Презираешь брата за то, что он ведет другой образ жизни?
   Он поморщился, как от удара. Это неправда! Ему незачем завидовать Доминику. Все богатство, все титулы переходят к старшему сыну. Он, Кайл, рожден для этого. С какой стати ему терзаться завистью… завидовать тому, что брат… свободен!
   Он закрыл глаза, чувствуя нечто похожее на приступ удушья. Ведь из них двоих он более удачливый. Почему же ему хочется рыдать в голос?

Глава 17

   К тому времени как Доминик с запоздалой помощью пожилого конюха закончил чистить лошадей, подошел час обеда. Он едва успел помыться и переодеться. Мэриан к обеду не вышла, чему он на этот раз скорее обрадовался. Вряд ли он смог бы спокойно есть, если бы она сидела напротив, такая нестерпимо желанная.
   Тем не менее ее присутствие ощущалось благодаря вазам с букетами цветов. Вот, например, рододендроны… Любой мог бы нарвать их, Но лишь одна Мэриан была способна поместить огромную массу этих шаровидных цветов в старую жестяную лейку так, что они словно струились лиловым потоком.
   Садясь на свое место за столом и непринужденно болтая с миссис Маркс, Доминик внимательно разглядывал сложную цветочную композицию:
   – Этот букет напоминает изгородь из можжевельника, которую обрезала Мэриан. Он необычный, но по-своему прелестный. Обратите внимание на контраст между яркими, привлекающими взгляд рододендронами и старой лейкой. Такое сочетание создает очень интересный, я бы даже сказал, драматичный эффект. Вы не находите?
   Он слегка покраснел под испуганным взглядом миссис Маркс. Вероятно, она сейчас думает, не заразно ли безумие Мэриан. Миссис Ректор между тем склонила голову набок.
   – Кажется, я понимаю, что вы хотите сказать, милорд. Это действительно чрезвычайно… интригующее сочетание. Хотя я лично предпочла бы симпатичную фарфоровую вазу.
   – Да, выглядит это, конечно, весьма оригинально, – признала и миссис Маркс. – Только, по-моему, такой букет больше подошел бы для кухни, чем для стола красного дерева.
   Доминик не стал вступать в спор. До приезда в Уорфилд он придерживался того же мнения. Бездумно. Похоже, что под влиянием Мэриан меняются его взгляды на окружающий мир.
   Он сделал глоток вина.
   – Вы знали о том, что Мэриан умеет ездить верхом?
   Конец обеда прошел за обсуждением этой темы и других событий дня, пока все трое не почувствовали, что готовы отойти ко сну.
   После того как Ренбурн снова ее отверг, Мэриан, разъяренная и униженная, выбежала из конюшни. В чем дело? Вначале ведь он охотно пошел на это. Что же в ней его не устраивает? Черт его побери!
   Но нет, вероятно, дело все-таки в ней самой. Сколько раз она наблюдала за птицами и полевыми зверюшками. Во всех случаях готовность самки к совокуплению неизбежно разжигала самца. Возможно, она еще не полностью созрела. Хотя… куда же больше? Можно вспыхнуть и сгореть дотла.
   Роксана дремала в тени под скамейкой. Мэриан опустилась на деревянное сиденье. Вдохнула аромат роз, которым был насыщен воздух. Собака сонно положила голову ей на ноги, щекоча их своей жесткой шерстью.
   Мэриан почесывала Роксану за ушами и размышляла о том, что, будь у нее побольше опыта, она бы знала, чего ожидать, какое движение сделать, какой сигнал подать, чтобы он захотел с ней соединиться. Конечно, наблюдать за ястребами и лисами тоже полезно, но их ритуалы не могут служить примером человеческого общения.
   Она наморщила лоб, вспомнив одну уловку, которой можно воспользоваться. Ну а если и это не поможет, есть и другие приемы. Она их наблюдала в женской половине дома в Индии. Они, правда, требуют больших усилий, но уж им-то ни один мужчина не в силах противостоять.
   Узоры менди потемнели. Из светло-оранжевых превратились в ржаво-красные. Доминик рассматривал их в зеркале. Хорошо, что он отослал Моррисона, прежде чем снять рубашку. Ему совсем не хотелось видеть пытливые глаза слуги.
   Зевая, он прикрутил лампу и лег в постель. Откинул одеяло… и увидел между двумя подушками букетик цветов, связанных ленточкой. Две небольшие гвоздики – красная и белая – один цветок анютиных глазок и узкий ивовый листок. Совсем небольшой, но очень милый букетик, такой же необычный, как и все, что выходило из рук Мэриан.
   Он вдохнул их аромат. Было что-то непреодолимо эротичное в том, что она собирала эти цветы, потом незаметно пробралась к нему в комнату и оставила их для него. Что это, напоминание о произошедшем сегодня, благодарность за Мунбим? Или какое-то другое, более сложное и утонченное сообщение?
   Он поставил букетик в стакан с водой на столике у кровати. Погасил лампу. И все же что-то не давало ему покоя. Какое-то грызущее чувство, что он чего-то не разглядел в этом букетике, что-то упустил. Ладно, он еще подумает об этом завтра утром.
   Он заснул мементально. Ему приснился брат.
 
   Громкий смех, крики. Они с Кайлом мальчишками играют в «каштаны». Тайком выскальзывают из дома, тогда как все думают, что они занимаются. Убегают на деревенскую ярмарку. Вот он, Доминик, просыпается среди ночи с сознанием, что с Кайлом что-то случилось, и находит брата, который действительно повредил себе лодыжку: упал с лестницы во время ночного похода в кладовую за провизией.
   А вот времена похуже. Они с братом дерутся, пуская в ход кулаки и слова, которые ранят больнее, чем удары. Растущая надменность Кайла после первого семестра в Итоне. Судя по всему, он считает, что Доминик ему больше не ровня и должен лишь плестись за ним в хвосте. Холодная ярость в глазах Кайла при каждом независимом поступке Доминика. Соперничество в борьбе за благосклонность девушки-барменши и удовлетворенный блеск в глазах, когда она выбрала его, а не виконта Максвелла.
   И последняя сокрушительная борьба после того, как Доминик предпочел службу в армии университету.
 
   Во время рождественских каникул, в последний год учебы в Рагби, отец позвал Доминика к себе в кабинет и сказал, что пора решать его дальнейшую судьбу. Доминик знал, что для младшего сына существуют лишь два пути – церковь или армия. Проблема состояла в том, что ни то ни другое его не устраивало. По-настоящему ему хотелось только одного – управлять имением, по возможности своим собственным, хотя при необходимости он мог бы работать и на кого-нибудь другого. При достаточно высоких заработках, да если бы еще удавалось откладывать деньги, выделяемые на содержание, со временем он смог бы купить себе ферму.
   Он нерешительно спросил, нельзя ли ему поучиться на управляющего, может быть, не в Дорнлее, а в каком-нибудь меньшем из семейных поместий. В ответ последовал резкий категорический отказ: Ренбурн ни в коем случае не может стать наемным работником. Граф сказал, что будет платить за обучение в университете, если Доминик согласится стать – викарием, или же купит ему патент в какой-нибудь приличный полк, если таков будет его выбор. До конца каникул Доминику предстояло принять решение.
   Хотя Кайл тоже проводил каникулы дома и они довольно сносно ладили между собой в то время, Доминик не поделился с ним своими проблемами. Он знал, что брат непременно попытается повлиять на его решение. День за днем он метался в мыслях от одной возможности к другой. До сих пор он с удовольствием учился в Рагби, и учился хорошо. Возможно, он с таким же удовольствием проведет еще три года в университете. Но… стать викарием?! С другой стороны, он не чувствовал особого призвания и к армейской службе.
   Он принял окончательное решение вечером накануне отъезда. Они с братом играли в бильярд после обеда. Кайл в этот момент прицеливался для очередного удара.
   – Я иду в армию. Скорее всего в кавалерийский полк, – объявил Доминик.
   Кий дрогнул в руке брата. Шар полетел в сторону. Кайл выпрямился. Заметно побледнел.
   – Ты шутишь. Ты сказал это только для того, чтобы испортить мне удар, правда?
   Доминик нагнулся, прицелился и послал шар точно в лузу.
   – Мне же надо как-то определиться. По-видимому, это лучший выбор. Не думаю, что мне понравится во флоте.
   Кайл вертел в руках кий.
   – Я думал, ты поедешь в Кембридж со мной. Мы бы могли жить вместе… как в прежние времена.
   Прежние времена… Доминик почувствовал, что искушение слишком велико. Задумался, прицеливаясь для следующего удара. Потом с сожалением покачал головой:
   – Если ты можешь представить меня в роли викария, значит, воображение у тебя богаче моего.
   – А по-моему, из тебя получится прекрасный священник. Ты добр, терпелив с другими людьми. И место здесь, в Дорнлее, скоро освободится. Лет через пять старый Симпсон отойдет от дел. Это было бы прекрасно. Доход очень неплохой, и Рексэм, я уверен, охотно положит тебе хорошее содержание.
   При одной этой мысли Доминик содрогнулся. Провести всю оставшуюся жизнь в какой-нибудь миле от фамильного Гнезда, в роли бедного родственника на содержании?! Он не очень хорошо представлял себе, что такое рай, но жизнь викария в Дорнлее уж точно станет для него адом.
   – Ничего не выйдет, Кайл. Мне все это до смерти надоест. В кавалерии по крайней мере хотя бы время от времени можно ожидать какого-то разнообразия.
   – Да ради всего святого, опомнись. Дом! Только круглый дурак может выбрать армию.