Страница:
Патни Мери Джо
Розы любви (Падшие ангелы - 1)
Мэри Джо ПАТНИ
РОЗЫ ЛЮБВИ
ПАДШИЕ АНГЕЛЫ - 1
Перевод с английского Е С Татищевой
Анонс
Отчаяние заставило скромную молоденькую учительницу Клер Морган просить о помощи опасного человека - Никласа Дэвиса, по праву прозванного графом-демоном. И лишь отчаяние ещё более безнадежное принудило её принять условия сделки, цинично предложенной Никласом. В обмен на помощь Клер обязана стать его любовницей Союз с графом демоном приводит девушку в совершенно новый для неё мир генный блеска роскоши, опасности и головокружительно пылкой страсти.
Уэльс, 1791 год
Едва видимые в густом зимнем тумане, они взобрались на стену усадьбы. В окутанном белой призрачной пеленой ухоженном парке не было ни души, и никто не заметил, как двое незваных гостей спрыгнули на землю и двинулись вперед.
- Мама, ты хочешь, чтоб мы стянули отсюда курицу? - тихо спросил Ники.
Марта покачала головой:
- Нет, сынок. Тут у нас будет дело поважнее. Произнося эти слова, она надсадно закашлялась и наклонилась вперед, содрогаясь всем своим исхудалым телом. Ники коснулся её руки. Он был встревожен не на шутку. В последние дни мама кашляла все сильнее и сильнее, да и как могло быть иначе - ведь спать им приходилось под живыми изгородями, окружающими фермы, и у них было совсем мало еды Он надеялся, что скоро они вернутся обратно в своп табор - там будут и пища, и тепло костра, и друзья, которые всегда помогут.
Марта выпрямилась. Лицо у неё было бледное, но решительное. Они снова двинулись вперед. Пестрая цыганская юбка Марты была единственным ярким пятном в оголенном зимнем парке.
Наконец деревья остались позади, и они вышли на лужайку, посреди которой стоял огромный каменный дом.
- Тут живет очень богатый лорд, да? - спросил ошеломленный Ники.
- Да, сынок. Гляди на этот дом внимательно, потому что придет день, когда он станет твоим.
Ники, охваченный разноречивыми чувствами, уставился на дом. Мальчик испытывал изумление, острый интерес, сомнение, но в конце концов верх взяло самое сильное чувство - презрение.
- Цыгане не живут в каменных домах, которые убивают небо, - сказал он.
- Но ведь ты дидикойс, цыганской крови в тебе только половина. Ты можешь жить в таком доме, как этот.
Потрясенный, он резко обернулся, глядя па мать широко раскрытыми глазами.
- Нет! Я тачо рат, настоящий цыган! Я не англ!
- В твоих жилах течет кровь и тех, и других, так что тебя можно назвать и настоящим цыганом, и настоящим англом. - Марта вздохнула, и се прекрасное лицо на миг исказилось. - И хотя ты воспитан как цыган, отныне тебе предстоит жить среди англов.
Ники собрался было возразить, но Марта сделала предостерегающий жест где-то невдалеке послышался стук подков. Мать и сын отступили в кусты и, затаившись, наблюдали за двумя всадниками, которые легким галопом проскакали по подъездной дорожке и остановились перед парадной дверью дома. Тот из них, что был выше ростом, спешился и быстрым шагом поднялся по широким каменным ступеням крыльца, оставив лошадь на попечение своего спутника.
- Отличные лошади, - с завистью прошептал Ники.
- Да, - сказала Марта. - Должно быть, это и есть граф Эбердэр. Именно так мне его описывал Кенрик.
Они подождали, пока высокий англ не вошел в дом, а его грум не увел лошадей. Тогда Марта кивнула Ники, и они торопливо пересекли лужайку и поднялись к парадной двери. Сверкающий медный дверной молоток имел форму дракона. Ники хотелось дотронуться до него, но тот висел слишком высоко.
Вместо того чтобы постучать, Марта взялась за круглую дверную ручку. Та легко повернулась, и они вошли внутрь. Ники широко раскрыл глаза, увидев холл с блестящим мраморным полом, такой громадный, что в нем легко смог бы разместиться целый цыганский табор.
В холле не было никого, кроме лакея в затейливо изукрашенной ливрее. Взглянув па вошедших, он изумленно выдохнул:
"Ох! Цыгане..." Его длинное лошадиное лицо выражало такое потрясение, что Ники стало смешно. Потом лакей дернул шнурок звонка, вызывая па подмогу других слуг.
- Сейчас же выметайтесь! - завопил он. - Если вы через пять минут не уберетесь из усадьбы, вас посадят в тюрьму!
Марта взяла Ники за руку.
- Мы пришли, чтобы увидеться с графом. У меня кое-что есть. И это кое-что принадлежит ему.
- Хочешь сказать, что ты у него украла это самое "кое-что"? - спросил лакей с презрительной ухмылкой. - Так я тебе и поверил! Ты никак не могла подойти к его милости так близко, чтобы суметь что-нибудь у него стянуть. А ну, убирайся отсюда, и поживее!
- Нет! Мне надо с ним поговорить.
- Черта с два ты с ним поговоришь, - злобно прорычал слуга, направляясь к Марте и Ники.
Марта подождала, пока он не подошел совсем близко, а затем неожиданно отскочила в сторону.
Лакей, выругавшись, попытался схватить се, но Марта увернулась. Между тем на зов колокольчика явились ещё трое слуг.
Марта прибегла к испытанному цыганскому трюку. Вперив в четверых лакеев свирепый взгляд, она угрожающе прошипела:
- Мне надо поговорить с графом! А того, кто попытается помешать мне, я прокляну таким проклятием, что он будет маяться до конца своих дней.
Слуги остановились как вкопанные. Глядя на их лица, Ники едва не расхохотался. Хотя его мать была всего лишь женщиной, она могла обвести вокруг пальца любого англа. Ники гордился ею. Кто, кроме цыганки, мог вот так, в два счета, добиться своего при помощи одних только слов?
Мать ещё крепче сжала его руку, и они двинулись дальше. Прежде чем лакеи успели прийти в себя, чей-то громкий звучный голос произнес:
- Эй, вы! Что здесь происходит?
В холл, широко шагая, вошел граф, высокий и надменный.
- Цыгане, - брезгливо проговорил он. - Кто позволил этим грязным тварям проникнуть в мой дом? Марта без обиняков сказала:
- Я привела к вам сына Кенрика, лорд Эбердэр, вашего внука. Единственного внука, который у вас есть - другого уже никогда не будет.
В холле воцарилась гробовая тишина. Граф ошеломленно уставился на Ники.
- Если вы сомневаетесь в моих словах... - продолжала Марта.
- О нет, я готов поверить, что этот мерзкий щенок отродье Кенрика: он весьма похож на своего папашу, - справившись с потрясением, перебил её граф.
Он смотрел на Марту тем хищным голодным взглядом, который Ники часто замечал у мужчин-англов, глазеющих па цыганских женщин.
- Я вполне понимаю, почему моему сыну хотелось спать с тобой, но мне без надобности его цыганский ублюдок.
- Мой сын не ублюдок. - Марта вытащила из-за корсажа два сложенных листка бумаги, грязных и засаленных. - Поскольку вы, англы, придаете большое значение всяким документам, я сохранила доказательства: мое брачное свидетельство и метрику Ники.
Лорд Эбердэр бросил раздраженный взгляд на бумаги, но тут смысл сказанного дошел до его сознания, и он окаменел от изумления.
- Ты хочешь сказать, что мой сын женился на тебе?
- Да, женился, - гордо ответила Марта. - И по цыганским обычаям, и в вашей церкви. И ты должен радоваться этому, старик, потому что теперь у тебя есть законный наследник. Поскольку все твои сыновья умерли, другого у тебя уже никогда не будет.
- Что ж, ладно, - злобно глядя на нее, произнес граф. - Сколько ты хочешь получить за него? Пятьдесят фунтов будет довольно?
Ники увидел, как в глазах матери сверкнул гнев. Но это продолжалось всего лишь мгновение. Взгляд Марты вдруг стал хитрым.
- Сто золотых гиней, - сказала она. Граф вынул из жилетного кармана ключик и протянул его старшему из слуг.
- Возьми из денежного ящика сто гиней и принеси мне, - приказал он.
Ники не выдержал и рассмеялся, потом сказал по-цыгански:
- Это самая ловкая штука, которую я когда-либо видел, мама. Ты не только сумела убедить этого глупого старого англа, что я ему родня, но и выманила у него кучу денег! Теперь у нас целый год ни в чем не будет нужды. Где мы с тобой встретимся, когда я удеру отсюда нынче ночью? Может, у того старого дуба, с которого мы перелезли на стену усадьбы?
Марта покачала головой.
- Ты не должен убегать отсюда, Ники, сынок, - ответила она тоже по-цыгански. - Этот англ и вправду твой дедушка, и отныне здесь будет твой дом.
Ее пальцы ласково пробежали по волосам мальчика, и Ники подумал, что сейчас мать непременно скажет что-нибудь ещё - ведь не могла же она наговорить все это всерьез.
Но тут лакей, которому граф отдал ключ от денежного ящика, вернулся и сунул в руку Марты позвякивающий кожаный кошелек. Она быстро и сноровисто пересчитала его содержимое, потом высоко задрала верхнюю юбку и положила кошелек в карман нижней. Ники был потрясен поступком матери. О чем думают эти англы, разве им невдомек, что, подняв юбку в их присутствии, она осквернила их всех, сделала мархим, нечистыми? Однако они, похоже, не понимали, какому ужасному оскорблению только что подверглись.
Марта в последний раз посмотрела на сына. Глаза у нес горели, в них застыло какое-то странное, немного шальное выражение.
- Обращайся с ним хорошо, старик, не то мое проклятие не оставит тебя и на том свете. Помереть мне нынче же ночью, если это не так!
Она решительно зашагала к выходу; многочисленные яркие юбки колыхались над отполированным до блеска полом. Лакей открыл перед нею дверь. Она обернулась, гордо, словно настоящая принцесса, кивнула всем присутствующим - и шагнула за порог.
Ники объял ужас: внезапно он понял, что мать не шутила. Она в самом деле решила оставить его у англов! Он бросился вслед за нею, крича: "Мама, мама!"
Но прежде чем он успел добежать до двери, она захлопнулась, и Ники оказался в западне, в доме, убивающем небо. Он вцепился в дверную ручку, но тут один из лакеев крепко ухватил его за талию. Ники ударил его коленом в живот и полоснул ногтями по бледному, как у всех англов, лицу. Лакей завопил от боли, и на помощь ему тотчас прибежал другой.
- Я цыган! - бешено молотя ногами и кулаками, закричал Ники. - Я не останусь в этом паршивом доме!
Граф нахмурился: столь необузданное проявление чувств было возмутительно. Надо будет выбить из щенка эту дурь, а заодно и все остальное, что свидетельствовало о его цыганской крови. Кенрик, тот тоже был необузданным, его испортила своей слепой любовью мать. Когда пришло известие о его смерти, с нею случился апоплексический удар, превративший графиню в то, чем она была сейчас, - в живой труп, неподвижный и бессловесный.
- Отведите мальчишку в детскую и вымойте, - резко и зло приказал граф. Сожгите эти лохмотья и найдите для него что-нибудь более подобающее.
Мальчика с трудом удерживали двое слуг. Пока они тащили его на второй этаж, он продолжал отчаянно вырываться и истошно звал мать.
С лицом, искаженным злостью и досадой, граф снова взглянул на документы, доказывающие, что этот черномазый маленький язычник - единственный оставшийся у него наследник. Никлас Кенрик Дэйвис - это-имя записано в его метрике. В том, что в нем действительно течет кровь Дэйвисов, сомневаться не приходилось: не будь мальчишка так смугл, он был бы почти точной копией Кенрика в этом возрасте.
Но силы небесные, он же цыганенок! Чернявый цыганенок с черными глазами и чужой, смуглой кожей! Ему всего семь лет, но он несомненно уже весьма искусен в обмане и воровстве, зато понятия не имеет о благопристойной жизни. И тем не менее этот грязный оборванец - наследник поместья Эбердэр!
Некоторое время назад граф горячо молил Всевышнего даровать ему наследника, однако ему и в страшном сне не могло присниться, что его моление будет исполнено подобным образом. Теперь даже если графиня умрет и он женится вторично, его сыновья от второго брака не смогут наследовать ему. Все отойдет этому цыганскому отродью!..
По мере того как он размышлял над этим, его пальцы, державшие бумаги, стискивались все сильнее. Ничего, у него ещё есть время. Возможно, если он когда-нибудь снова женится и у него родятся сыновья, ситуацию можно будет исправить А пока следует заняться этим мальчишкой и попробовать обтесать его. Преподобный Морган, местный методистский проповедник, мог бы научить Никласа чтению, письму, хорошим манерам и всему тому, что должен знать мальчик, которому предстоит отправиться в приличную школу. Граф повернулся на каблуках и, войдя в свой кабинет, с грохотом захлопнул дверь, чтобы больше не слышать жалобных воплей: "Мама! Мама!", разносящихся по пустым залам усадьбы Эбердэр.
Глава 1
Уэльс, март 1814 года
Его называли графом-демоном и иногда - Старым Ником<Старый Ник распространенное на Британских островах прозвище дьявола.>. Шепотом рассказывали, что он совратил молодую жену своего родного деда, чем разбил ему сердце, а собственную жену вскоре после свадьбы довел до могилы.
Говорили, что он способен на все и всегда добивается своих целей.
Сейчас мысли Клер Морган занимало только одно из этих утверждений последнее. Ее глаза неотрывно следили за всадником, который на своем жеребце мчался по долине таким бешеным галопом, словно за ним по пятам гнались все силы ада. Никлас Дэйвис, граф Эбердэр, сын цыганки, после четырех долгих лет отсутствия наконец-то возвратился домой. Возможно, он остановится в усадьбе, но вполне может быть, что уже завтра снова укатит прочь. Значит, медлить нельзя, надо действовать быстро.
Однако Клер ещё немного помешкала, зная, что он не сможет увидеть се в купе деревьев, откуда она наблюдала за ним. Он скакал верхом без седла, словно выставляя напоказ свое поразительное умение управляться с лошадьми. Вся одежда на нем была черного цвета, только на шее повязан ярко-алый шарф. Издалека Клер не могла разглядеть его лицо. На мгновение у неё мелькнула мысль: интересно, изменился ли он? Однако потом девушка решила, что скорее ей следовало бы спросить себя, насколько он изменился, ибо каковы бы ни были те ужасающие события, что заставили его уехать четыре года назад, они наверняка наложили на него свой отпечаток.
Помнит ли он ее? Скорее всего нет. Ведь он видел её лишь несколько раз, и то когда она была ребенком. Дело даже не в том, что в те времена Никлас уже носил титул виконта Трегара: просто он был старше её на четыре года, а старшие дети редко удостаивают вниманием младших. А вот о младших этого не скажешь. Возвращаясь к себе домой, в деревушку Пенрит, Клер снова и снова мысленно повторяла слова, которыми изложит свою просьбу, и доводы, которые приведет, чтобы подкрепить её. Она должна уговорить этого графа-демона помочь. Он один может это сделать.
* * *
На несколько коротких минут, пока его конь вихрем мчался по долине, Никлас забылся, опьяненный скоростью. Но когда скачка закончилась и он вновь очутился в доме, все опять вернулось на круги своя.
В те годы, что он провел за границей, он часто думал об Эбердэре, раздираемый противоречивыми чувствами: острой тоской по дому и страхом перед тем, что он там найдет. Сутки, прошедшие после возвращения, показали, что его опасения оказались не напрасны. Глупо было думать, будто четыре года, проведенных вдали от этих мест, могли стереть прошлое. Каждая комната дома, каждый акр долины будили воспоминания. Были среди них и счастливые, но их перекрывали другие, били и недавние, придававшие горький привкус всему тому, что он когда-то любил. Быть может, перед тем как умереть, старый граф к ярости проклял свою родную долину, чтобы презираемый им внук никогда не смог обрести здесь счастье...
Никлас подошел к окну своей спальни и окинул взглядом окрестности. Долина была так же прекрасна, как и прежде: островки дикой природы на вершинах холмов, а внизу - тщательно ухоженные сады и поля. Везде уже начала пробиваться нежная весенняя зелень. Еще немного, и расцветут нарциссы. В детстве он с удовольствием помогал садовникам высаживать их луковицы под деревьями, неизменно пачкаясь при этом землей. Дед считал это ещё одним доказательством того, что в жилах Никласа течет неблагородная кровь.
Он поднял глаза и посмотрел па полуразрушенный замок, нависающий над долиной. Много веков его мощные стены были крепостью и домом рода Дэйвисов. Однако когда наступили более мирные времена, прапрадед Никласа решил, что одна из самых богатых семей Британии заслуживает более роскошного обиталища, и построил огромный новый особняк.
Помимо прочих удобств, в доме имелось множество спален, и вчера Никлас был этому рад. Он не собирался поселяться в парадных графских покоях, в которых некогда жил его дед, а когда вошел в собственные, у него внутри все перевернулось, потому что он не мог смотреть на свою старую кровать и не представлять себе лежащую на ней Кэролайн, обнаженную и призывно протягивающую к нему руки. Он сразу же вышел и перебрался в комнату для гостей, безликую и не тревожащую душу, похожую на номер в дорогом отеле.
Но даже здесь он спал плохо, его мучили дурные сны и ещё худшие воспоминания. К утру он принял решение, трудное, но неизбежное: он должен порвать все узы, связывающие его с Эбердэром. Здесь ему никогда не удастся обрести душевный покой, тот покой, который он тщетно искал последние четыре года, беспрестанно переезжая из страны в страну.
Но возможно ли добиться отмены майората, чтобы продать поместье? Надо будет спросить об этом у адвоката, который ведет его дела. Мысль о продаже Эбердэра причиняла Никласу боль. Стоило подумать о том, что все это перейдет в чужие руки, - ив сердце его разверзалась пустота. Продать имение - это все равно что отрезать собственную руку, однако, он не видел другого выхода.
Впрочем, в продаже есть и свои плюсы. Приятно думать, что от такой вести его дед перевернется в гробу. Где бы ни был сейчас этот лицемерный старый ублюдок, его наверняка хватит ещё один - на сей раз потусторонний апоплексический удар.
Никлас резко повернулся, торопливо вышел из спальни и направился в библиотеку. Как прожить остаток жизни - это слишком унылая тема для размышлений, по вот что касается ближайших нескольких часов, то тут уж точно можно кое-что предпринять. Немного усилий, много бренди - и в памяти не останется от них ни малейшего следа.
* * *
Прежде Клер ни разу не доводилось бывать в графском доме. Как она и ожидала, особняк оказался громоздким и величественным. Но выглядел он угрюмым - может быть, потому, что с большей части мебели так и не сняли холщовых чехлов. На всем здесь лежала печать заброшенности, запустения, что, впрочем, было вполне понятно: ведь хозяин не заглядывал сюда уже четыре года. Дворецкий Уильямс, тоже хмурый и угрюмый, поначалу не хотел пускать Клер без доклада, но поскольку он был местный и вырос в деревне, ей в конце концов удалось его уговорить. Он провел её по длинному коридору, затем отворил дверь библиотеки и объявил:
- К вам мисс Клер Морган, милорд. Она сказала, что у неё дело, не терпящее отлагательства.
Собрав в кулак все свое мужество. Клер быстро прошла мимо Уильямса в библиотеку, чтобы не дать графу возможности отказаться принять се. Если сегодня она потерпит поражение, другого случая ей уже не представится.
Граф стоял у окна, глядя на простирающуюся перед домом долину. Его камзол был переброшен через спинку стула; в рубашке он выглядел беспутным, бесшабашным повесой. Странно, что его прозвали Старым Ником: ведь ему ещё нет и тридцати.
Когда дверь за Уильямсом закрылась, граф обернулся и устремил холодный взгляд па Клер. Хотя особенно высоким ростом Никлас не отличался, вся его фигура излучала силу. Клер помнила, что даже в подростковом возрасте, когда большинство мальчишек бывают нескладными и неуклюжими, он безупречно владел своим телом.
На первый взгляд, он почти не изменился, разве что стал ещё красивее, чем четыре года назад, хотя трудно было себе представить, что такой красавец может похорошеть ещё больше. И все же кое-какие перемены в нем произошли; Клер видела это по его глазам. Раньше в них играл смех, озорной, заразительный, теперь же они были непроницаемы, как отполированная водным потоком кремневая галька. Да, распутство, участие в громких скандальных историях, многочисленные дуэли оставили на нем очевидный след.
Пока Клер колебалась, не решаясь заговорить первой, он спросил:
- Не приходитесь ли вы родственницей преподобному Томасу Моргану?
- Я его дочь. Я работаю учительницей в школе Пенрита. Граф скользнул по ней скучающим взглядом.
- Да, в самом деле. Помню, иногда он приводил с собой маленькую чумазую девчонку.
- Вы всегда были по меньшей мере вдвое чумазее меня! - мгновенно отпарировала уязвленная Клер.
- Очень может быть, - согласился он, и в его взгляде мелькнула легкая усмешка. - Я был скверным мальчишкой, позором семьи. Во время уроков преподобный Морган часто приводил мне в пример свою дочь как образец ангельского благонравия, так что я заглазно вас возненавидел.
Сама не понимая почему, Клер почувствовала обиду, хотя эти слова, казалось бы, не должны были её особо задеть.
- А мне он говорил, что вы - самый умный мальчик из всех, которых он когда-либо учил, и что, несмотря на вашу необузданность, у вас доброе сердце, - со всей возможной кротостью сказала она, надеясь, что её ответ не вызовет у него раздражения.
- Как видно, ваш отец совсем не разбирался в людях, - холодно произнес граф. Его напускной веселости как не бывало. - Коль скоро вы дочь проповедника, вам, как я понимаю, требуются деньги для какого-то богоугодного дела, без сомнения, весьма скучного. Впредь обращайтесь со своими просьбами к моему управляющему вместо того, чтобы беспокоить меня. Прощайте, мисс Морган.
Давая понять, что аудиенция окончена, он хотел было повернуться к девушке спиной, но тут Клер выпалила:
- То дело, из-за которого я здесь, не может быть решено вашим управляющим.
Его подвижные губы слегка искривились.
- Но вы же чего-то хотите, не так ли? Все чего-то хотят. - Он не торопясь подошел к уставленному многочисленными графинами комоду и вновь наполнил бокал, который держал в руке. - В любом случае, что бы это ни было, от меня вы ничего не получите. Будьте любезны уйти, пока наша беседа не вышла за границы вежливости.
Клер стало не по себе: было ясно, что граф уже выпил изрядное количество спиртного и скоро совсем опьянеет. Ну да ничего; ей не впервой справляться с пьяными.
- Лорд Эбердэр, жители Пенрита страдают, и только вы один можете им помочь. Это будет стоить вам сущие пустяки и не отнимет много времени...
- Пустяки, не пустяки - какая разница? - резко бросил он. - Я не желаю иметь никаких дел с вашей деревней или её обитателями! Вам это ясно? А теперь убирайтесь отсюда к черту!
В Клер взыграло упрямство.
- Я не прошу у вас помощи, милорд, я её требую, - повысив голос, сказала она. - Объяснить вам существо дела сейчас или подождать, пока вы протрезвеете?
Граф с изумлением воззрился на нее.
- Если кто здесь и захмелел, то это явно не я, а вы, мисс. И не воображайте, что ваш пол помешает мне применить к вам силу: это глубокое заблуждение. Ну так как: вы уйдете сами или мне вас вынести? - И он решительно направился к ней. Расстегнутая у ворота белая рубашка графа подчеркивала устрашающую ширину его плеч.
Подавив невольное желание попятиться, Клер сунула руку в карман плаща и вытащила маленькую книжечку - свою единственную надежду. Открыв томик на странице, которую пересекали рукописные строки, она подняла его так, чтобы граф мог прочесть надпись.
- Вы помните, что это такое? Надпись была короткой и простой:
"Преподобному Моргану. Надеюсь, что когда-нибудь смогу отплатить вам за все, что вы для меня сделали.
С любовью, Никлас Дэйвис".
Увидев эти детские каракули, граф остановился, словно его кто-то ударил. Переведя ледяной взгляд с раскрытой книги на лицо Клер, он проговорил:
- Вы уверены, что выиграли, не так ли? Но вы ошибаетесь: у вас не та карта. Если я и чувствую себя обязанным, то только вашему отцу, а уж никак не вам. И если ему что-то нужно, он должен попросить меня об этом лично.
- Он не может, - коротко ответила Клер. - Он умер два года назад.
После нескольких секунд неловкого молчания граф тихо проговорил:
- Мне очень жаль, мисс Морган. Ваш отец был, пожалуй, единственным по-настоящему хорошим человеком, которого я когда-либо знал.
- Ваш дед тоже был хорошим человеком. Он многое сделал для жителей Пенрита. Основал фонд помощи бедным, построил часовню...
Но прежде чем Клер успела перечислить остальные благодеяния покойного графа, Никлас прервал ее:
- Избавьте меня от этою панегирика Я отлично знаю, что мой дед обожал служить моральным примером для низших классов, однако меня подобные деяния нисколько не привлекают.
- Как бы то ни было, он серьезно относился к своим обязанностям, заметила Клер. - А вы, с тех пор как вступили в права наследства, ничего не сделали ни для поместья, ни для деревни.
- И намерен и дальше продолжать в том же духе. - Осушив бокал, он со стуком поставил его на стол. - Как видите, ни добрый пример вашего батюшки, ни благие дела и нравоучения моего деда не смогли превратить меня в джентльмена. Мне совершенно наплевать на всех и вся, и я ничуть об этом не жалею.
Клер была потрясена.
- Как вы можете говорить такое? Неужели вы настолько черствый человек?
- Ах, мисс Морган, ваша наивность меня просто умиляет! - Он прислонился к краю стола, скрестив руки на груди. Вид у него при этом был прямо-таки дьявольский, вполне под стать его прозвищу. - Право же, вам лучше удалиться, пока я не разбил ещё каких-нибудь ваших иллюзий.
- Неужели вам безразлично, что ваши соседи страдают?
- Абсолютно. В Библии сказано, что бедняки всегда пребудут среди нас, и уж если Иисус не смог этого изменить, то я не смогу и подавно. - Он с насмешливой улыбкой посмотрел на Клер. - Мне ни разу не доводилось встречать филантропов, которые творили бы добрые дела без всякой задней мысли, за одним лишь исключением - я имею в виду вашего отца. Большинство из тех, кто выставляет напоказ свою щедрость, делают это лишь затем, чтобы слышать излияния благодарности низших по положению и самодовольно упиваться собственной праведностью Что касается меня, то я по крайней мере честный себялюбец, а не лицемер.
РОЗЫ ЛЮБВИ
ПАДШИЕ АНГЕЛЫ - 1
Перевод с английского Е С Татищевой
Анонс
Отчаяние заставило скромную молоденькую учительницу Клер Морган просить о помощи опасного человека - Никласа Дэвиса, по праву прозванного графом-демоном. И лишь отчаяние ещё более безнадежное принудило её принять условия сделки, цинично предложенной Никласом. В обмен на помощь Клер обязана стать его любовницей Союз с графом демоном приводит девушку в совершенно новый для неё мир генный блеска роскоши, опасности и головокружительно пылкой страсти.
Уэльс, 1791 год
Едва видимые в густом зимнем тумане, они взобрались на стену усадьбы. В окутанном белой призрачной пеленой ухоженном парке не было ни души, и никто не заметил, как двое незваных гостей спрыгнули на землю и двинулись вперед.
- Мама, ты хочешь, чтоб мы стянули отсюда курицу? - тихо спросил Ники.
Марта покачала головой:
- Нет, сынок. Тут у нас будет дело поважнее. Произнося эти слова, она надсадно закашлялась и наклонилась вперед, содрогаясь всем своим исхудалым телом. Ники коснулся её руки. Он был встревожен не на шутку. В последние дни мама кашляла все сильнее и сильнее, да и как могло быть иначе - ведь спать им приходилось под живыми изгородями, окружающими фермы, и у них было совсем мало еды Он надеялся, что скоро они вернутся обратно в своп табор - там будут и пища, и тепло костра, и друзья, которые всегда помогут.
Марта выпрямилась. Лицо у неё было бледное, но решительное. Они снова двинулись вперед. Пестрая цыганская юбка Марты была единственным ярким пятном в оголенном зимнем парке.
Наконец деревья остались позади, и они вышли на лужайку, посреди которой стоял огромный каменный дом.
- Тут живет очень богатый лорд, да? - спросил ошеломленный Ники.
- Да, сынок. Гляди на этот дом внимательно, потому что придет день, когда он станет твоим.
Ники, охваченный разноречивыми чувствами, уставился на дом. Мальчик испытывал изумление, острый интерес, сомнение, но в конце концов верх взяло самое сильное чувство - презрение.
- Цыгане не живут в каменных домах, которые убивают небо, - сказал он.
- Но ведь ты дидикойс, цыганской крови в тебе только половина. Ты можешь жить в таком доме, как этот.
Потрясенный, он резко обернулся, глядя па мать широко раскрытыми глазами.
- Нет! Я тачо рат, настоящий цыган! Я не англ!
- В твоих жилах течет кровь и тех, и других, так что тебя можно назвать и настоящим цыганом, и настоящим англом. - Марта вздохнула, и се прекрасное лицо на миг исказилось. - И хотя ты воспитан как цыган, отныне тебе предстоит жить среди англов.
Ники собрался было возразить, но Марта сделала предостерегающий жест где-то невдалеке послышался стук подков. Мать и сын отступили в кусты и, затаившись, наблюдали за двумя всадниками, которые легким галопом проскакали по подъездной дорожке и остановились перед парадной дверью дома. Тот из них, что был выше ростом, спешился и быстрым шагом поднялся по широким каменным ступеням крыльца, оставив лошадь на попечение своего спутника.
- Отличные лошади, - с завистью прошептал Ники.
- Да, - сказала Марта. - Должно быть, это и есть граф Эбердэр. Именно так мне его описывал Кенрик.
Они подождали, пока высокий англ не вошел в дом, а его грум не увел лошадей. Тогда Марта кивнула Ники, и они торопливо пересекли лужайку и поднялись к парадной двери. Сверкающий медный дверной молоток имел форму дракона. Ники хотелось дотронуться до него, но тот висел слишком высоко.
Вместо того чтобы постучать, Марта взялась за круглую дверную ручку. Та легко повернулась, и они вошли внутрь. Ники широко раскрыл глаза, увидев холл с блестящим мраморным полом, такой громадный, что в нем легко смог бы разместиться целый цыганский табор.
В холле не было никого, кроме лакея в затейливо изукрашенной ливрее. Взглянув па вошедших, он изумленно выдохнул:
"Ох! Цыгане..." Его длинное лошадиное лицо выражало такое потрясение, что Ники стало смешно. Потом лакей дернул шнурок звонка, вызывая па подмогу других слуг.
- Сейчас же выметайтесь! - завопил он. - Если вы через пять минут не уберетесь из усадьбы, вас посадят в тюрьму!
Марта взяла Ники за руку.
- Мы пришли, чтобы увидеться с графом. У меня кое-что есть. И это кое-что принадлежит ему.
- Хочешь сказать, что ты у него украла это самое "кое-что"? - спросил лакей с презрительной ухмылкой. - Так я тебе и поверил! Ты никак не могла подойти к его милости так близко, чтобы суметь что-нибудь у него стянуть. А ну, убирайся отсюда, и поживее!
- Нет! Мне надо с ним поговорить.
- Черта с два ты с ним поговоришь, - злобно прорычал слуга, направляясь к Марте и Ники.
Марта подождала, пока он не подошел совсем близко, а затем неожиданно отскочила в сторону.
Лакей, выругавшись, попытался схватить се, но Марта увернулась. Между тем на зов колокольчика явились ещё трое слуг.
Марта прибегла к испытанному цыганскому трюку. Вперив в четверых лакеев свирепый взгляд, она угрожающе прошипела:
- Мне надо поговорить с графом! А того, кто попытается помешать мне, я прокляну таким проклятием, что он будет маяться до конца своих дней.
Слуги остановились как вкопанные. Глядя на их лица, Ники едва не расхохотался. Хотя его мать была всего лишь женщиной, она могла обвести вокруг пальца любого англа. Ники гордился ею. Кто, кроме цыганки, мог вот так, в два счета, добиться своего при помощи одних только слов?
Мать ещё крепче сжала его руку, и они двинулись дальше. Прежде чем лакеи успели прийти в себя, чей-то громкий звучный голос произнес:
- Эй, вы! Что здесь происходит?
В холл, широко шагая, вошел граф, высокий и надменный.
- Цыгане, - брезгливо проговорил он. - Кто позволил этим грязным тварям проникнуть в мой дом? Марта без обиняков сказала:
- Я привела к вам сына Кенрика, лорд Эбердэр, вашего внука. Единственного внука, который у вас есть - другого уже никогда не будет.
В холле воцарилась гробовая тишина. Граф ошеломленно уставился на Ники.
- Если вы сомневаетесь в моих словах... - продолжала Марта.
- О нет, я готов поверить, что этот мерзкий щенок отродье Кенрика: он весьма похож на своего папашу, - справившись с потрясением, перебил её граф.
Он смотрел на Марту тем хищным голодным взглядом, который Ники часто замечал у мужчин-англов, глазеющих па цыганских женщин.
- Я вполне понимаю, почему моему сыну хотелось спать с тобой, но мне без надобности его цыганский ублюдок.
- Мой сын не ублюдок. - Марта вытащила из-за корсажа два сложенных листка бумаги, грязных и засаленных. - Поскольку вы, англы, придаете большое значение всяким документам, я сохранила доказательства: мое брачное свидетельство и метрику Ники.
Лорд Эбердэр бросил раздраженный взгляд на бумаги, но тут смысл сказанного дошел до его сознания, и он окаменел от изумления.
- Ты хочешь сказать, что мой сын женился на тебе?
- Да, женился, - гордо ответила Марта. - И по цыганским обычаям, и в вашей церкви. И ты должен радоваться этому, старик, потому что теперь у тебя есть законный наследник. Поскольку все твои сыновья умерли, другого у тебя уже никогда не будет.
- Что ж, ладно, - злобно глядя на нее, произнес граф. - Сколько ты хочешь получить за него? Пятьдесят фунтов будет довольно?
Ники увидел, как в глазах матери сверкнул гнев. Но это продолжалось всего лишь мгновение. Взгляд Марты вдруг стал хитрым.
- Сто золотых гиней, - сказала она. Граф вынул из жилетного кармана ключик и протянул его старшему из слуг.
- Возьми из денежного ящика сто гиней и принеси мне, - приказал он.
Ники не выдержал и рассмеялся, потом сказал по-цыгански:
- Это самая ловкая штука, которую я когда-либо видел, мама. Ты не только сумела убедить этого глупого старого англа, что я ему родня, но и выманила у него кучу денег! Теперь у нас целый год ни в чем не будет нужды. Где мы с тобой встретимся, когда я удеру отсюда нынче ночью? Может, у того старого дуба, с которого мы перелезли на стену усадьбы?
Марта покачала головой.
- Ты не должен убегать отсюда, Ники, сынок, - ответила она тоже по-цыгански. - Этот англ и вправду твой дедушка, и отныне здесь будет твой дом.
Ее пальцы ласково пробежали по волосам мальчика, и Ники подумал, что сейчас мать непременно скажет что-нибудь ещё - ведь не могла же она наговорить все это всерьез.
Но тут лакей, которому граф отдал ключ от денежного ящика, вернулся и сунул в руку Марты позвякивающий кожаный кошелек. Она быстро и сноровисто пересчитала его содержимое, потом высоко задрала верхнюю юбку и положила кошелек в карман нижней. Ники был потрясен поступком матери. О чем думают эти англы, разве им невдомек, что, подняв юбку в их присутствии, она осквернила их всех, сделала мархим, нечистыми? Однако они, похоже, не понимали, какому ужасному оскорблению только что подверглись.
Марта в последний раз посмотрела на сына. Глаза у нес горели, в них застыло какое-то странное, немного шальное выражение.
- Обращайся с ним хорошо, старик, не то мое проклятие не оставит тебя и на том свете. Помереть мне нынче же ночью, если это не так!
Она решительно зашагала к выходу; многочисленные яркие юбки колыхались над отполированным до блеска полом. Лакей открыл перед нею дверь. Она обернулась, гордо, словно настоящая принцесса, кивнула всем присутствующим - и шагнула за порог.
Ники объял ужас: внезапно он понял, что мать не шутила. Она в самом деле решила оставить его у англов! Он бросился вслед за нею, крича: "Мама, мама!"
Но прежде чем он успел добежать до двери, она захлопнулась, и Ники оказался в западне, в доме, убивающем небо. Он вцепился в дверную ручку, но тут один из лакеев крепко ухватил его за талию. Ники ударил его коленом в живот и полоснул ногтями по бледному, как у всех англов, лицу. Лакей завопил от боли, и на помощь ему тотчас прибежал другой.
- Я цыган! - бешено молотя ногами и кулаками, закричал Ники. - Я не останусь в этом паршивом доме!
Граф нахмурился: столь необузданное проявление чувств было возмутительно. Надо будет выбить из щенка эту дурь, а заодно и все остальное, что свидетельствовало о его цыганской крови. Кенрик, тот тоже был необузданным, его испортила своей слепой любовью мать. Когда пришло известие о его смерти, с нею случился апоплексический удар, превративший графиню в то, чем она была сейчас, - в живой труп, неподвижный и бессловесный.
- Отведите мальчишку в детскую и вымойте, - резко и зло приказал граф. Сожгите эти лохмотья и найдите для него что-нибудь более подобающее.
Мальчика с трудом удерживали двое слуг. Пока они тащили его на второй этаж, он продолжал отчаянно вырываться и истошно звал мать.
С лицом, искаженным злостью и досадой, граф снова взглянул на документы, доказывающие, что этот черномазый маленький язычник - единственный оставшийся у него наследник. Никлас Кенрик Дэйвис - это-имя записано в его метрике. В том, что в нем действительно течет кровь Дэйвисов, сомневаться не приходилось: не будь мальчишка так смугл, он был бы почти точной копией Кенрика в этом возрасте.
Но силы небесные, он же цыганенок! Чернявый цыганенок с черными глазами и чужой, смуглой кожей! Ему всего семь лет, но он несомненно уже весьма искусен в обмане и воровстве, зато понятия не имеет о благопристойной жизни. И тем не менее этот грязный оборванец - наследник поместья Эбердэр!
Некоторое время назад граф горячо молил Всевышнего даровать ему наследника, однако ему и в страшном сне не могло присниться, что его моление будет исполнено подобным образом. Теперь даже если графиня умрет и он женится вторично, его сыновья от второго брака не смогут наследовать ему. Все отойдет этому цыганскому отродью!..
По мере того как он размышлял над этим, его пальцы, державшие бумаги, стискивались все сильнее. Ничего, у него ещё есть время. Возможно, если он когда-нибудь снова женится и у него родятся сыновья, ситуацию можно будет исправить А пока следует заняться этим мальчишкой и попробовать обтесать его. Преподобный Морган, местный методистский проповедник, мог бы научить Никласа чтению, письму, хорошим манерам и всему тому, что должен знать мальчик, которому предстоит отправиться в приличную школу. Граф повернулся на каблуках и, войдя в свой кабинет, с грохотом захлопнул дверь, чтобы больше не слышать жалобных воплей: "Мама! Мама!", разносящихся по пустым залам усадьбы Эбердэр.
Глава 1
Уэльс, март 1814 года
Его называли графом-демоном и иногда - Старым Ником<Старый Ник распространенное на Британских островах прозвище дьявола.>. Шепотом рассказывали, что он совратил молодую жену своего родного деда, чем разбил ему сердце, а собственную жену вскоре после свадьбы довел до могилы.
Говорили, что он способен на все и всегда добивается своих целей.
Сейчас мысли Клер Морган занимало только одно из этих утверждений последнее. Ее глаза неотрывно следили за всадником, который на своем жеребце мчался по долине таким бешеным галопом, словно за ним по пятам гнались все силы ада. Никлас Дэйвис, граф Эбердэр, сын цыганки, после четырех долгих лет отсутствия наконец-то возвратился домой. Возможно, он остановится в усадьбе, но вполне может быть, что уже завтра снова укатит прочь. Значит, медлить нельзя, надо действовать быстро.
Однако Клер ещё немного помешкала, зная, что он не сможет увидеть се в купе деревьев, откуда она наблюдала за ним. Он скакал верхом без седла, словно выставляя напоказ свое поразительное умение управляться с лошадьми. Вся одежда на нем была черного цвета, только на шее повязан ярко-алый шарф. Издалека Клер не могла разглядеть его лицо. На мгновение у неё мелькнула мысль: интересно, изменился ли он? Однако потом девушка решила, что скорее ей следовало бы спросить себя, насколько он изменился, ибо каковы бы ни были те ужасающие события, что заставили его уехать четыре года назад, они наверняка наложили на него свой отпечаток.
Помнит ли он ее? Скорее всего нет. Ведь он видел её лишь несколько раз, и то когда она была ребенком. Дело даже не в том, что в те времена Никлас уже носил титул виконта Трегара: просто он был старше её на четыре года, а старшие дети редко удостаивают вниманием младших. А вот о младших этого не скажешь. Возвращаясь к себе домой, в деревушку Пенрит, Клер снова и снова мысленно повторяла слова, которыми изложит свою просьбу, и доводы, которые приведет, чтобы подкрепить её. Она должна уговорить этого графа-демона помочь. Он один может это сделать.
* * *
На несколько коротких минут, пока его конь вихрем мчался по долине, Никлас забылся, опьяненный скоростью. Но когда скачка закончилась и он вновь очутился в доме, все опять вернулось на круги своя.
В те годы, что он провел за границей, он часто думал об Эбердэре, раздираемый противоречивыми чувствами: острой тоской по дому и страхом перед тем, что он там найдет. Сутки, прошедшие после возвращения, показали, что его опасения оказались не напрасны. Глупо было думать, будто четыре года, проведенных вдали от этих мест, могли стереть прошлое. Каждая комната дома, каждый акр долины будили воспоминания. Были среди них и счастливые, но их перекрывали другие, били и недавние, придававшие горький привкус всему тому, что он когда-то любил. Быть может, перед тем как умереть, старый граф к ярости проклял свою родную долину, чтобы презираемый им внук никогда не смог обрести здесь счастье...
Никлас подошел к окну своей спальни и окинул взглядом окрестности. Долина была так же прекрасна, как и прежде: островки дикой природы на вершинах холмов, а внизу - тщательно ухоженные сады и поля. Везде уже начала пробиваться нежная весенняя зелень. Еще немного, и расцветут нарциссы. В детстве он с удовольствием помогал садовникам высаживать их луковицы под деревьями, неизменно пачкаясь при этом землей. Дед считал это ещё одним доказательством того, что в жилах Никласа течет неблагородная кровь.
Он поднял глаза и посмотрел па полуразрушенный замок, нависающий над долиной. Много веков его мощные стены были крепостью и домом рода Дэйвисов. Однако когда наступили более мирные времена, прапрадед Никласа решил, что одна из самых богатых семей Британии заслуживает более роскошного обиталища, и построил огромный новый особняк.
Помимо прочих удобств, в доме имелось множество спален, и вчера Никлас был этому рад. Он не собирался поселяться в парадных графских покоях, в которых некогда жил его дед, а когда вошел в собственные, у него внутри все перевернулось, потому что он не мог смотреть на свою старую кровать и не представлять себе лежащую на ней Кэролайн, обнаженную и призывно протягивающую к нему руки. Он сразу же вышел и перебрался в комнату для гостей, безликую и не тревожащую душу, похожую на номер в дорогом отеле.
Но даже здесь он спал плохо, его мучили дурные сны и ещё худшие воспоминания. К утру он принял решение, трудное, но неизбежное: он должен порвать все узы, связывающие его с Эбердэром. Здесь ему никогда не удастся обрести душевный покой, тот покой, который он тщетно искал последние четыре года, беспрестанно переезжая из страны в страну.
Но возможно ли добиться отмены майората, чтобы продать поместье? Надо будет спросить об этом у адвоката, который ведет его дела. Мысль о продаже Эбердэра причиняла Никласу боль. Стоило подумать о том, что все это перейдет в чужие руки, - ив сердце его разверзалась пустота. Продать имение - это все равно что отрезать собственную руку, однако, он не видел другого выхода.
Впрочем, в продаже есть и свои плюсы. Приятно думать, что от такой вести его дед перевернется в гробу. Где бы ни был сейчас этот лицемерный старый ублюдок, его наверняка хватит ещё один - на сей раз потусторонний апоплексический удар.
Никлас резко повернулся, торопливо вышел из спальни и направился в библиотеку. Как прожить остаток жизни - это слишком унылая тема для размышлений, по вот что касается ближайших нескольких часов, то тут уж точно можно кое-что предпринять. Немного усилий, много бренди - и в памяти не останется от них ни малейшего следа.
* * *
Прежде Клер ни разу не доводилось бывать в графском доме. Как она и ожидала, особняк оказался громоздким и величественным. Но выглядел он угрюмым - может быть, потому, что с большей части мебели так и не сняли холщовых чехлов. На всем здесь лежала печать заброшенности, запустения, что, впрочем, было вполне понятно: ведь хозяин не заглядывал сюда уже четыре года. Дворецкий Уильямс, тоже хмурый и угрюмый, поначалу не хотел пускать Клер без доклада, но поскольку он был местный и вырос в деревне, ей в конце концов удалось его уговорить. Он провел её по длинному коридору, затем отворил дверь библиотеки и объявил:
- К вам мисс Клер Морган, милорд. Она сказала, что у неё дело, не терпящее отлагательства.
Собрав в кулак все свое мужество. Клер быстро прошла мимо Уильямса в библиотеку, чтобы не дать графу возможности отказаться принять се. Если сегодня она потерпит поражение, другого случая ей уже не представится.
Граф стоял у окна, глядя на простирающуюся перед домом долину. Его камзол был переброшен через спинку стула; в рубашке он выглядел беспутным, бесшабашным повесой. Странно, что его прозвали Старым Ником: ведь ему ещё нет и тридцати.
Когда дверь за Уильямсом закрылась, граф обернулся и устремил холодный взгляд па Клер. Хотя особенно высоким ростом Никлас не отличался, вся его фигура излучала силу. Клер помнила, что даже в подростковом возрасте, когда большинство мальчишек бывают нескладными и неуклюжими, он безупречно владел своим телом.
На первый взгляд, он почти не изменился, разве что стал ещё красивее, чем четыре года назад, хотя трудно было себе представить, что такой красавец может похорошеть ещё больше. И все же кое-какие перемены в нем произошли; Клер видела это по его глазам. Раньше в них играл смех, озорной, заразительный, теперь же они были непроницаемы, как отполированная водным потоком кремневая галька. Да, распутство, участие в громких скандальных историях, многочисленные дуэли оставили на нем очевидный след.
Пока Клер колебалась, не решаясь заговорить первой, он спросил:
- Не приходитесь ли вы родственницей преподобному Томасу Моргану?
- Я его дочь. Я работаю учительницей в школе Пенрита. Граф скользнул по ней скучающим взглядом.
- Да, в самом деле. Помню, иногда он приводил с собой маленькую чумазую девчонку.
- Вы всегда были по меньшей мере вдвое чумазее меня! - мгновенно отпарировала уязвленная Клер.
- Очень может быть, - согласился он, и в его взгляде мелькнула легкая усмешка. - Я был скверным мальчишкой, позором семьи. Во время уроков преподобный Морган часто приводил мне в пример свою дочь как образец ангельского благонравия, так что я заглазно вас возненавидел.
Сама не понимая почему, Клер почувствовала обиду, хотя эти слова, казалось бы, не должны были её особо задеть.
- А мне он говорил, что вы - самый умный мальчик из всех, которых он когда-либо учил, и что, несмотря на вашу необузданность, у вас доброе сердце, - со всей возможной кротостью сказала она, надеясь, что её ответ не вызовет у него раздражения.
- Как видно, ваш отец совсем не разбирался в людях, - холодно произнес граф. Его напускной веселости как не бывало. - Коль скоро вы дочь проповедника, вам, как я понимаю, требуются деньги для какого-то богоугодного дела, без сомнения, весьма скучного. Впредь обращайтесь со своими просьбами к моему управляющему вместо того, чтобы беспокоить меня. Прощайте, мисс Морган.
Давая понять, что аудиенция окончена, он хотел было повернуться к девушке спиной, но тут Клер выпалила:
- То дело, из-за которого я здесь, не может быть решено вашим управляющим.
Его подвижные губы слегка искривились.
- Но вы же чего-то хотите, не так ли? Все чего-то хотят. - Он не торопясь подошел к уставленному многочисленными графинами комоду и вновь наполнил бокал, который держал в руке. - В любом случае, что бы это ни было, от меня вы ничего не получите. Будьте любезны уйти, пока наша беседа не вышла за границы вежливости.
Клер стало не по себе: было ясно, что граф уже выпил изрядное количество спиртного и скоро совсем опьянеет. Ну да ничего; ей не впервой справляться с пьяными.
- Лорд Эбердэр, жители Пенрита страдают, и только вы один можете им помочь. Это будет стоить вам сущие пустяки и не отнимет много времени...
- Пустяки, не пустяки - какая разница? - резко бросил он. - Я не желаю иметь никаких дел с вашей деревней или её обитателями! Вам это ясно? А теперь убирайтесь отсюда к черту!
В Клер взыграло упрямство.
- Я не прошу у вас помощи, милорд, я её требую, - повысив голос, сказала она. - Объяснить вам существо дела сейчас или подождать, пока вы протрезвеете?
Граф с изумлением воззрился на нее.
- Если кто здесь и захмелел, то это явно не я, а вы, мисс. И не воображайте, что ваш пол помешает мне применить к вам силу: это глубокое заблуждение. Ну так как: вы уйдете сами или мне вас вынести? - И он решительно направился к ней. Расстегнутая у ворота белая рубашка графа подчеркивала устрашающую ширину его плеч.
Подавив невольное желание попятиться, Клер сунула руку в карман плаща и вытащила маленькую книжечку - свою единственную надежду. Открыв томик на странице, которую пересекали рукописные строки, она подняла его так, чтобы граф мог прочесть надпись.
- Вы помните, что это такое? Надпись была короткой и простой:
"Преподобному Моргану. Надеюсь, что когда-нибудь смогу отплатить вам за все, что вы для меня сделали.
С любовью, Никлас Дэйвис".
Увидев эти детские каракули, граф остановился, словно его кто-то ударил. Переведя ледяной взгляд с раскрытой книги на лицо Клер, он проговорил:
- Вы уверены, что выиграли, не так ли? Но вы ошибаетесь: у вас не та карта. Если я и чувствую себя обязанным, то только вашему отцу, а уж никак не вам. И если ему что-то нужно, он должен попросить меня об этом лично.
- Он не может, - коротко ответила Клер. - Он умер два года назад.
После нескольких секунд неловкого молчания граф тихо проговорил:
- Мне очень жаль, мисс Морган. Ваш отец был, пожалуй, единственным по-настоящему хорошим человеком, которого я когда-либо знал.
- Ваш дед тоже был хорошим человеком. Он многое сделал для жителей Пенрита. Основал фонд помощи бедным, построил часовню...
Но прежде чем Клер успела перечислить остальные благодеяния покойного графа, Никлас прервал ее:
- Избавьте меня от этою панегирика Я отлично знаю, что мой дед обожал служить моральным примером для низших классов, однако меня подобные деяния нисколько не привлекают.
- Как бы то ни было, он серьезно относился к своим обязанностям, заметила Клер. - А вы, с тех пор как вступили в права наследства, ничего не сделали ни для поместья, ни для деревни.
- И намерен и дальше продолжать в том же духе. - Осушив бокал, он со стуком поставил его на стол. - Как видите, ни добрый пример вашего батюшки, ни благие дела и нравоучения моего деда не смогли превратить меня в джентльмена. Мне совершенно наплевать на всех и вся, и я ничуть об этом не жалею.
Клер была потрясена.
- Как вы можете говорить такое? Неужели вы настолько черствый человек?
- Ах, мисс Морган, ваша наивность меня просто умиляет! - Он прислонился к краю стола, скрестив руки на груди. Вид у него при этом был прямо-таки дьявольский, вполне под стать его прозвищу. - Право же, вам лучше удалиться, пока я не разбил ещё каких-нибудь ваших иллюзий.
- Неужели вам безразлично, что ваши соседи страдают?
- Абсолютно. В Библии сказано, что бедняки всегда пребудут среди нас, и уж если Иисус не смог этого изменить, то я не смогу и подавно. - Он с насмешливой улыбкой посмотрел на Клер. - Мне ни разу не доводилось встречать филантропов, которые творили бы добрые дела без всякой задней мысли, за одним лишь исключением - я имею в виду вашего отца. Большинство из тех, кто выставляет напоказ свою щедрость, делают это лишь затем, чтобы слышать излияния благодарности низших по положению и самодовольно упиваться собственной праведностью Что касается меня, то я по крайней мере честный себялюбец, а не лицемер.