Пембертон Маргарет. Горе от богатства

   Уже в открытых дверях Александр на миг задержался, посмотрел на отца и с болью в голосе произнес:
   – А я не хотел быть королем. Я хотел только жениться на Дженевре.
   Снаружи лакеи старались выглядеть так, будто ничего не произошло. Александр продолжал держать Мауру за руку. Странно, но это успокаивало его.
   – Вы по праву должны занять комнату моей матери, но она расположена в противоположном крыле дома. Вы не будете возражать, если вас разместят в гостевой комнате рядом с моими апартаментами?
   Маура согласно кивнула головой. После двух недель смрада и вшей в трюме горячая ванна казалась ей неземным блаженством. Какая разница, где она расположена!
   Внизу, у подножия изогнутой, с позолотой парадной лестницы, Александр обратился к Гейнсу, который еще явно не оправился от пережитого:
   – Моей жене нужны горячая ванна и горничная. Она займет гостевую комнату рядом с моими покоями.
   – Слушаюсь, мистер Александр, сию минуту.
   – Ей потребуется одежда, она сама пока не сможет выбрать новый гардероб. Пожалуйста, проследите, чтобы все было сделано.
   Гейнс на глазок попытался определить, какого размера платья носит молодая миссис Каролис, не рассматривая ее слишком откровенно. Поскольку она прибыла только с одной дорожной сумкой, он понял, что новый гардероб потребуется к тому времени, когда миссис Каролис закончит принимать ванну.
   Гейнс почтительно кивнул Александру и поспешно удалился на поиски горничной для молодой миссис Каролис. Он сразу же послал девушку с фигурой, похожей на фигуру молодой хозяйки, в ближайший магазин дамской одежды с распоряжением подобрать и купить как можно больше всего необходимого. Другую направил в шляпный салон за французскими шляпами, кашемировыми шалями и перчатками.
   Тем временем Александр с Маурой поднимались наверх по широкой, устланной красной ковровой дорожкой лестнице. Теперь, когда столь долгожданная сцена с отцом осталась позади, он чувствовал себя измученным и опустошенным. Он пока не знал, как отец перехватывал письма, как сумел добиться, чтобы Александр не получил ни одного письма от Дженевры, а Дженевра – ни одного его письма. Но догадаться было нетрудно Скорее всего кто-то из прислуги Гудзонов не устоял против подкупа, а отец, разумеется, не поскупился. Да, наверное, много и не пришлось давать. Но эта сумма, какой бы она ни была, разрушила его жизнь. Джинни умерла в одиночестве, без него Она умерла, уверенная, что он ее бросил.
   Маура сразу почувствовала перемену в настроении Александра. Сейчас у него на лице было то же выражение печали и боли, которое она увидела, когда он стоял на палубе, глядя отсутствующим взглядом на океан. Почти две недели она гадала, чем вызвана его печаль. Теперь она знала, но не могла решить, что предпринять. Не было времени привести свои мысли в порядок. Только что она считала себя счастливой невесткой, которую радостно примет новая семья, и вот оказалась лицом к лицу с такой чудовищной правдой, что не представляла, как поступить, что делать, как себя вести в этом страшном положении. Они шли по коридору, увешанному гобеленами, сотканными по рисункам Буше, и остановились у дверей, у которых неотлучно стояли лакеи в шелковых панталонах.
   – Это гостевые покои, смежные с моими, – объяснил Александр. – Здесь часто живет Чарли.
   Александр неожиданно для себя заметил, что он до сих пор держит Мауру под руку. Он отпустил ее и почувствовал, как краснеет. Теперь она знает, почему он женился на ней, что думал о ней, предлагая этот брак. Совсем смешавшись, что вообще было ему несвойственно, Александр сказал:
   – Простите меня за все, что произошло в Китайской гостиной, за то, что я сказал… за то, что сказал отец…
   Маура не стала успокаивать его, говоря, что все в порядке, что это не имеет значения – это было бы ложью. Напротив, все случившееся значило для нее очень много. Маура гордилась тем, что она ирландка. Никогда раньше никто не попрекал ее этим. И тайна ее рождения, кроме нее самой, никого не должна была интересовать. Маура рассказала Александру об этом только потому, что он должен был стать ее мужем, и, как она считала, имел право знать правду. Но больше это никого не касалось.
   Оскорбительные слова, брошенные ей в лицо отцом Александра, затрагивали ее честь. Маура задумалась – как бы Изабел отнеслась к тому, если бы ее назвали шлюхой? Что сделал бы Кирон, если бы одну из них назвали так в его присутствии? Чуть заметная улыбка тронула ее губы. Окажись Кирон тогда в Китайской гостиной, там бы произошла не попытка убийства, а нечто большее – самое настоящее убийство.
   Александр успел заметить улыбку Мауры, и его вдруг охватила уверенность, что все будет хорошо – они с Маурой поймут друг друга и придут к дружескому соглашению. Пусть отец думает, что хочет. Затруднений у них с Маурой не будет. Она будет вести себя разумно, Александр твердо поверил в это.
   – Я зайду к вам через час, – сказал он, чувствуя, что огромная тяжесть свалилась у него с плеч. – Передайте своей горничной, что мы здесь не задержимся и уедем в Тарну как можно быстрее.
   Большая спальня, в которую вошла Маура, была отделана розовым деревом и перламутром. Огромная кровать стояла на возвышении под кружевным шелковым пологом. Павлиньи хвосты украшали стену вокруг большого зеркала и туалетного столика в стиле Людовика XIV.
   Молоденькая горничная присела в изящном реверансе, задыхаясь от быстрого подъема по лестнице.
   – Меня зовут Мириам, мадам. Я уже пустила воду.
   – Пустила воду? – Маура никогда не слышала этого выражения. Не было видно столь привычной для нее круглой высокой ванны, вереница горничных не сновала с кувшинами горячей воды из кухни и обратно.
   Из приоткрытой двери в смежную комнату шел пар и слышался звук льющейся воды. Заинтригованная, Маура подошла к двери и заглянула туда – увиденное поразило ее. Посреди комнаты на четырех позолоченных львиных лапах стояла огромная ванна из белого фарфора. В дальнем конце ванны находились два позолоченных крана, из одного из них текла горячая вода, наполняя помещение паром.
   Маура не могла скрыть изумления. Баллачармиш был обставлен великолепно и со вкусом, но похвастаться горячей водой из крана не мог. Мириам подошла к ванной и вылила в нее душистое масло.
   – Помочь вам раздеться, мадам? – почтительно спросила она.
   Маура с готовностью кивнула – еще никогда в жизни ей не хотелось поскорее сбросить с себя одежду. Наконец она освободилась от платья, которое не снимала ни днем, ни ночью с тех пор, как покинула Баллачармиш.
   Мириам брезгливо подняла его.
   – Выбросить это платье, мадам?
   Маура посмотрела на него. Сколько раз на борту «Скотия» детей рвало прямо у нее на руках, и какая только грязь не прилипала к подолу! Маура старательно отмывала и отчищала рвоту и грязь, но пятна все же остались, и самое разумное было бы сжечь платье.
   – Нет, – ответила она, вспоминая, когда она носила его в Баллачармише. В этом платье она иногда работала в саду, надевая его в те дни, когда они с Изабел собирали малину и ежевику.
   Мириам посмотрела на Мауру с нескрываемым изумлением, и Маура мягко объяснила:
   – С этим платьем у меня связано много счастливых воспоминаний. Будьте добры, приведите его в порядок и пришлите в Тарну.
   Мириам кивнула и подумала, что молодая миссис Каролис, скорее всего, просто не знает, где находится Тарна. Мириам не понимала, какие счастливые воспоминания могут быть связаны с таким грязным и старым платьем.
   Следующие полчаса Маура нежилась в горячей душистой воде, не позволяя себе думать о происшедшем. Она поразмышляет обо всем потом, после разговора с Александром. А сейчас ей хотелось насладиться состоянием неги и чистоты, которых она так долго была лишена.
   Мириам вымыла ей волосы и вытерла их почти насухо. Часом позже, благоухая французской туалетной водой с нежнейшим ароматом, Маура, наконец, покинула ванную и вернулась в спальню, которая полностью преобразилась в ее отсутствие. Огромная кровать была завалена ворохом одежды, на всех столах и стульях лежали бесчисленные шляпки, шали и перчатки. С самого детства Маура не пользовалась любимым ирландским восклицанием, но сейчас оно невольно вырвалось у нее.
   – Иисус и святые угодники! – воскликнула Маура, в изумлении глядя на это чудо.
   Мириам улыбнулась за ее спиной. Ей начинала нравиться молодая миссис Александр Каролис. Ни одна американская леди не позволила бы себе такого выражения, но, несмотря на отсутствие багажа, было совершенно очевидно, что новая миссис Каролис – леди.
   Вместе со шляпками, шалями, перчатками и платьями для Мауры доставили тончайшее кружевное белье. С огромным и нескрываемым удовольствием с помощью горничной Маура начала одеваться. Она еще до конца не осознала, каким тяжелым испытанием для нее оказалось плавание в трюме «Скотий». В Баллачармише Маура привыкла к удобствам, от которых нелегко было отказаться. И вот она вновь вернулась к прежней жизни, и не просто прежней, а неприлично роскошной.
   Пока Мириам шнуровала и затягивала Мауре корсет, Маура вспомнила своих попутчиков. Как они? Наверное, проходят сейчас таможенный контроль, подвергаются унизительной процедуре медицинского осмотра. Надо выяснить у Александра, сколько времени это длится, и потом навестить всех тех, кто успел дать ей свои нью-йоркские адреса. Им, конечно, повезло, что в городе у них есть родные, у которых можно остановиться. Но Маура хорошо представляла, в какой тесноте и бедности им придется жить. Она обязательно поможет им. Как миссис Каролис она сумеет сделать это.
   В дверь громко и уверенно постучали, и Мириам поспешно протянула Мауре воздушный пеньюар.
   – Открыть дверь, мадам? – неуверенно спросила горничная, помогая Мауре попасть в рукава.
   – Но я не одета… – начала Маура, понимая, что стучит Александр, но остановилась на полуслове, вспомнив, что он – ее муж. Досадуя на себя за невольный румянец, она взволнованно попросила Мириам:
   – Пожалуйста, передайте мистеру Каролису, что мне нужно еще десять минут.
   Горничная открыла дверь и хотела было передать просьбу молодой хозяйки, но Александр не привык разговаривать с женской прислугой в доме. Он шагнул мимо Мириам так же, как если бы зашел навестить Чарли.
   Маура быстро села на стул розового дерева у туалетного столика, волосы свободно спадали у нее по спине, до платьев было не дотянуться.
   Увидев Мауру, Александр остановился как вкопанный. Маура еще на «Скотий» привлекла его внимание. Она поразила его красотой в Китайской гостиной. Но сейчас она была больше чем красива – она вызывала желание. Александр почувствовал, как напряглось все его нутро, как желание овладеть ею стало еще сильнее. Он собирался исполнить свой супружеский долг в Тарне, но до Тарны еще несколько часов добираться пароходом, а потом на лошадях.
   Вместо того чтобы попросить Мауру быть готовой через полчаса, как он собирался, Александр хрипло произнес:
   – Думаю, нам надо поговорить.
   – Да.
   Ему начинал нравиться мягкий грудной голос Мауры и не только голос, она магнитом притягивала Александра. Он жестом отпустил горничную и, когда двери за ней закрылись, сказал:
   – Мне следовало поговорить с вами еще на борту.
   Маура согласно кивнула. Ее смущало, что на ней под прозрачным пеньюаром почти ничего нет, и в то же время она сознавала, что как муж Александр теперь имеет право видеть ее вообще без всякой одежды, и это в порядке вещей.
   – С чего я должен начать? – Александр видел сквозь кружево пеньюара высокую нежную грудь, мягкую округлость ее бедер.
   Их глаза встретились. Маура прочла в глазах Александра огонь желания, и сердце у нее бешено забилось, его биение отдавалось в самых кончиках пальцев.
   Александр подошел к ней, Маура медленно встала. Он взял ее руки в свои, и она негромко попросила:
   – Пожалуйста, расскажите мне о Дженевре.

ГЛАВА 12

   – Я любил ее, любил всем сердцем, – сказал он просто.
   Маура молчала, ожидая продолжения и чутьем понимая, что он никогда раньше ни с кем не говорил так откровенно. Прядь упала ему на лоб, он отпустил руки Мауры и откинул волосы назад жестом, к которому Маура уже начала привыкать.
   – Она была англичанкой, – наконец продолжил Александр. Он отвернулся от Мауры и подошел к окну в обрамлении золотистых портьер. – Ее отцом был Уильям Гудзон, английский железнодорожный король. Мы познакомились, когда ей было всего тринадцать лет. Когда ей исполнилось семнадцать, я в нее влюбился.
   Александр смотрел на ухоженный газон во дворе, голос выдавал его волнение. Он вспомнил, какой была Дженевра на балу в честь новоселья Леонарда Джерома, чарующе красивая в белом кружевном платье, вспомнил блеск каштановых волос, зачесанных кверху, смешинки, искрящиеся у нее в глазах. Руки у него сжались в кулаки.
   – Мы хотели пожениться, собирались пожениться… – Александр внезапно повернулся к Мауре и отошел от окна, боль и гнев вновь охватили его. – Только вот мой отец считал, что она недостаточно хороша для меня. Он хотел, чтобы я через жену породнился с какой-нибудь знатной европейской фамилией.
   – Но как могла быть Дженевра недостаточно хороша для вас? – спросила Маура недоуменно. – Уильям Гудзон ведь не только миллионер, он очень умный человек. В Англии он…
   – Мой прадед был венгерским крестьянином. Никакие миллионы моего деда не заставили нью-йоркский свет забыть об этом. Чтобы войти в общество, отцу пришлось жениться на девушке из рода Шермехонов. – Маура с прежним недоумением смотрела на Александра, и он продолжил объяснение: – Нью-йоркская знать признает только старые фамилии, которые носили голландцы, управлявшие городом, когда Нью-Йорк еще звался Новым Амстердамом. Женитьба на одной из Шермехонов придала отцу вес в обществе и открыла перед ним двери в высший свет. Но в Нью-Йорке у людей хорошая память. Для того чтобы имя Каролисов встало в один ряд с такими именами, как Шермехоны, Стейвесанты или Де Пейстеры, я тоже должен был жениться на девушке из очень знатного рода.
   Теперь Маура все поняла. Подобная обособленность и замкнутость царили и в англо-ирландском высшем обществе, а с ним Маура была знакома.
   – В конце прошлого лета я отправился в большое турне по Европе. Я знал, что оно мне предстоит, все молодые люди из состоятельных семей так заканчивают свое образование. Мы с Джинни относились к этому спокойно, поскольку решили пожениться сразу после моего возвращения, независимо от того, что скажет или сделает отец. – Александр резко развернулся и снова подошел к окну. Маура видела, в каком он состоянии. – Я не получил от Джинни ни строчки. Она не ответила ни на одно мое письмо. Я встревожился, решил прервать поездку и вернуться домой, чтобы выяснить, в чем дело, но тут произошел несчастный случай – я упал с лошади и сильно разбился. Я встал на ноги только через полгода. За это время мне и удалось выяснить, почему я не получил от Дженевры ни строчки. – На лице Александра заиграли желваки. Он опять повернулся к Мауре и продолжил, не сводя с нее глаз: – Отец сообщил ей, что я обручился с одной из дочерей лорда Пауэрскота. Он рассказывал об этом буквально на каждом углу, и только один Бог знает, как об этой гнусной лжи не узнал лорд Пауэрскот. Отец позаботился, чтобы ни одно из моих писем не попало к Дженевре, а я не получил ни одного ее письма.
   – Но как? Я не понимаю…
   – Он подкупил кого-то из слуг, – с презрением произнес Александр, он не заблуждался относительно своего отца – для достижения цели он ничем не гнушался, для него все средства были хороши. – О своей мнимой помолвке я узнал из письма Чарли. Как только я понял, что натворил отец, то телеграфировал Чарли и попросил его немедленно поговорить с Дженеврой и объяснить, что происходит.
   Боль исказила красивое лицо Александра, он продолжал:
   – Когда по моей просьбе Чарли пришел к Гудзонам, он обнаружил, что Джинни и ее отец отправились в Англию. Я попросил лорда Пауэрскота разыскать ее, но Уильям Гудзон вернулся домой в Йоркшир один, без дочери. Ходили слухи, что Джинни где-то путешествует с тетушкой.
   Александр стоял спиной к окну, лицом к Мауре, но смотрел он на нее невидящими глазами.
   – Я собирался вернуться в Англию, как только вновь буду на ногах. Я не сомневался, что найду Дженевру, был совершенно в этом уверен, уверен, что до конца жизни нас уже никто и ничто не разлучит. – Голос его срывался, и Маура с трудом сдерживала желание подойти к нему, обнять и успокоить. – Она умерла. Когда я прочел о ее смерти в «Тайме», она уже пять дней была мертва, – сказал он с убийственной простотой, его глаза потемнели от невыразимой муки. – Она умерла, уверенная, что я ее разлюбил, что я ее бросил.
   Александр продолжал стоять у окна, не разжимая кулаков. Маура не представляла, как можно облегчить его страдания, уменьшить боль потери.
   – Как ужасно! – вырвалось у нее из самого сердца. Маура понимала, что говорит избитые слова и ненавидела себя за это. – Как ужасно… Теперь я понимаю, почему вы вели себя с отцом подобным образом.
   Александр стоял опустошенный и поникший. Но когда Маура ненароком напомнила ему об отце, он выпрямился.
   – Я не желаю его больше видеть, никогда, – гневно сказал он. – Поэтому мы уезжаем как можно скорее. Когда вы будете готовы?
   Маура посмотрела на груду одежды. Мириам понадобится не один час, чтобы уложить все это.
   – Через полчаса, – ответила Маура, решив, что призовет на помощь Мириам всех свободных горничных, а то, что не успеют уложить, пусть остается.
   Александр кивнул. Когда он вошел в спальню Мауры, его охватило почти непреодолимое желание овладеть ею немедленно, но это было до того, как он начал говорить о Джинни. А потом она, как живая, встала между ним и Маурой. Александр подошел к двери и, обернувшись, сказал:
   – Буду ждать вас через тридцать минут внизу у выхода.
   Мауре показалось, что с его уходом она что-то потеряла. Она не хотела разлучаться с ним ни на мгновение. Маура обхватила себя руками, ей хотелось сделать его таким же счастливым, каким он был с Дженеврой, чтобы он полюбил ее так же сильно, как любил Дженевру.
   Когда Мириам вошла в спальню, Маура уже натягивала дневное платье из нежно-розового шелка.
   – Через полчаса я должна быть готова к отъезду в Тарну, – сказала она, оправляя платье. – Пожалуйста, соберите всех свободных горничных, пусть они помогут уложить вещи.
   Мириам чуть не потеряла сознание – за тридцать минут она должна одеть хозяйку, привести в порядок ее волосы и проследить за тем, чтобы уложили весь ее гардероб. Если молодая миссис Каролис всегда будет торопиться, забывая о своем достоинстве, может, и к лучшему, что она уезжает в Тарну. С другой стороны, с такой хозяйкой не соскучишься. Гейне рассказал ей, что камердинер, которого мистер Александр привез из Ирландии, будет сопровождать его в Тарну. Мириам подумала, что, может быть, миссис Каролис захочет, чтобы и она поехала с ней в поместье, но не знала, как предложить свои услуги.
   Маура повернулась спиной к горничной, и та начала застегивать крошечные, обтянутые шелком пуговки, которые спускались от шеи до талии.
   – Я надеюсь, вы не сочтете дерзостью мою просьбу, мадам, – начала Мириам взволнованно, ловко застегивая пуговка за пуговкой, – но у вас нет горничной, а я бы с радостью уехала с вами в Тарну. Маура сразу поняла, что ей предлагают не просто услуги, прежде всего дружбу.
   – Я буду очень рада, если вы станете моей постоянной горничной, – сказала она с благодарностью, поворачиваясь к риам. – С кем я должна поговорить об этом?
   – Вам ни с кем не надо говорить, мадам, – ответила Мириам, сияя от счастья. – Я скажу Гейнсу о вашем желании, он распорядится, чтобы я поехала в Тарну с камердинером мистера Каролиса и багажом.
   Горничные уже сбегались в спальню, и Мириам охватила икота, когда она представила, сколько еще должна сделать.
   – Найдите заколки, я сама приведу волосы в порядок, – дложила Маура, видя растерянность девушки.
   Мириам с облегчением улыбнулась и достала из сумки, которую принесла с собой, коралловые заколки. Она положила их туалетный столик и в замешательстве спросила:
   – Вы уверены, мадам?..
   – Вполне, – твердо ответила Маура. – Проследите за сборами и поговорите с Гейнсом.
   Охваченные любопытством горничные под руководством Мириам спешно укладывали вещи. Тем временем Маура занялась ими волосами. Привычными движениями она зачесала их вверх, связала аккуратным тутам узлом и скрепила прелестными заколками из черного коралла, которые Мириам подала ей. Вокруг суетились горничные. Маура посмотрела на свое отражение в зеркале. На ней было платье с открытым вырезом, узкие, стягивающие рукава заканчивались рюшами, которые изящно облагали тонкие запястья. Было еще довольно рано, и Маура с сомнением посмотрела на открытый вырез. Она не знала, что в этом случае диктует последняя нью-йоркская мода. Словно отгадав ее мысли, Мириам поспешила к ней с элегантным кружевным жабо в одной руке и браслетом в другой.
   – Вы обязательно должны надеть какое-нибудь украшение, мадам, – сказала она, увидев, что Маура нахмурилась при виде браслета. – На этикетке в коробочке написано, что это – этрусское золото.
   Несколько секунд спустя кружева заполнили вырез платья, а браслет соблазнительно поблескивал на запястье Мауры.
   Горничная с удовлетворением оглядела ее и на всякий случай, если хозяйка думает, что не хватает чего-то еще, сказала:
   – Для шали слишком жарко, вам потребуется кружевной зонтик, мадам.
   Маура с тревогой подняла глаза на большие французские настенные часы.
   – Боюсь, что искать зонтик уже некогда, Мириам. Пора сносить багаж вниз, к выходу.
   Мириам бросилась отдавать распоряжения лакеям. Вскоре она вернулась с победным видом, держа в руке зонтик, который разыскала в одном из огромных чемоданов. Это был белый кружевной зонтик с ручкой из черепаховой кости, инкрустированной золотом, красивее которого Маура в жизни не видела. Она взяла его с трепетом и пожалела, что рядом нет Изабел.
   При мысли об Изабел она чуть было не расплакалась и быстро-быстро заморгала, чтобы остановить навернувшиеся слезы. Сейчас они далеко друг от друга и не могут делить радости и огорчения, но настанет день, и они опять будут вместе. Как только Изабел достигнет совершеннолетия, она приедет к ним в Нью-Йорк, а когда Изабел вернется в Баллачармиш, они с Александром смогут гостить там месяцами. Будут ездить верхом к озеру Глендалу, ловить рыбу в озере Суир, делать все, что они делали с лордом Клэнмаром и Кироном, и это будет замечательно.
   Стук в дверь прервал ее мечты. Мириам открыла дверь, и Маура услышала, как лакей сообщил, что Александр ожидает ее внизу.
   горничная еще не успела повернуться и передать ей это, когда лакей уставился на нее вытаращенными глазами. Его не было среди слуг в Китайской гостиной, когда Гейнс прибежал на помощь, поэтому он увидел Мауру впервые. Но ему уже насплетничали обо всем, что произошло. Он уже знал, что мистер Каролис-старший назвал молодую миссис Каролис презренной нищей ирландской эмигранткой. Эта новость мгновенно разлетелась по всему дому.
   – Передайте моему мужу, что я уже спускаюсь, – обратилась к нему Маура, натягивая перчатки из того же кружева, что и зонтик.
   Лакей судорожно сглотнул, кивнул и бросился вниз в полном смятении. Он ничего не понимал: если молодая миссис Каролис – презренная эмигрантка, то он – голландец!
   – Не беспокойтесь, мадам. Я за всем прослежу, – сказала Мириам, увидев, что почти вся домашняя челядь выстроилась вдоль коридора и на лестнице, сгорая от любопытства. Всем хотелось хоть одним глазком взглянуть на молодую хозяйку.
   Маура отправилась вслед за лакеем, она видела устремленные на нее любопытные взгляды. Будь она простой крестьянкой, как решил поначалу Александр, это стало бы для нее настоящим испытанием. По величественной лестнице Маура начала спускаться к выходу. Простая крестьянка, конечно, растерялась бы от окружающего великолепия, не зная, как подобает вести себя в подобной обстановке. Что бы тогда сделал Александр?
   Еще одна мысль внезапно пришла Мауре в голову. Она даже споткнулась и была вынуждена ухватиться за перила. Может, Александр и вправду предпочел бы, чтобы она была невежественной крестьянкой? А если он разочарован, что Маура хорошо воспитана и образована? Маура продолжала спускаться чуть медленнее. Наверняка он разочарован. Александр хотел, чтобы его жена стала полным позором для отца. Однако единственное, чего мог в ней стыдиться Виктор Каролис, это ее национальность и ее религия.
   И вдруг Маура вспомнила еще одно, от чего в ужасе замерла на лестнице. Виктор Каролис обвинил Александра в том, что он собирался заплатить Мауре за согласие на брак, и Александр не отрицал этого. Нет-нет! Ведь если это правда, значит, Александр надругался над священным таинством брака. Такого она представить себе не могла. И еще это означает, что Александр не собирается делать Мауру своей настоящей женой.
   Она стояла, словно окаменев, глядя на алую ковровую дорожку, устилавшую ступени лестницы, на мраморный пол круглой передней, где ожидал ее Александр. Но она – уже его жена. Брачный обряд был совершен священником по всем канонам римской католической церкви. Они соединены узами брака до самой смерти.