Страница:
Отдаленный шум прервал ее мысли. С мокрым лицом она выглянула из-за хижины на дорогу.
Ярдах в пятидесяти от нее у лачуги старика Мерфи остановился лорд Клэнмар, верхом на гнедом жеребце футов шести в холке. Рядом с ним на гнедой кобыле – управляющий Фицджеральд. За ними, чуть поодаль, стоял Кирон с собакой мистера Фицджеральда. А шумел Нед Мерфи, старейшина обширного семейства Мерфи.
– Конечно, милорд, я просто ждал, когда ваша светлость вернется, чтобы самому отдать плату.
Маура хмыкнула – все отлично знали, что никакими угрозами управляющему еще ни разу не удалось получить с Неда Мерфи деньги.
– Что ж, Нед, я здесь, – доброжелательно произнес лорд Клэнмар. – Давай порадуем мистера Фицджеральда и рассчитаемся.
– Конечно, милорд, – ответил Нед, не двигаясь с места. – Только, ваша светлость, мне бы еще недели две, уж больно неожиданно вы приехали.
– Это невозможно, – отозвался лорд Клэнмар по-прежнему дружелюбно. – Мистер Фицджеральд уведомил меня, что ты не платишь уже два года. В другом месте тебя бы уже давно выселили. Заплатишь до конца недели, Нед. В противном случае пеняй на себя.
– Иисус и Мария с Иосифом, вы суровый человек, ваша светлость! – заскулил Нед, тщетно ища глазами поддержки у соседей.
Маура не удивилась. Кирой говорил ей, что в голодные годы лорд Клэнмар отменил плату за землю и следил, чтобы в Киллари всегда хватало овса и картофеля. Зато потом крестьяне исправно вносили арендную плату, зная, что им нечего бояться выселения, как у других землевладельцев, которые избавлялись от лишних ртов.
Вторя Неду, заголосила жена, ее поддержали сыновья, дочери, зятья и невестки – вой набирал силу.
С невозмутимым спокойствием лорд Клэнмар спешился и прошелся по деревне, перемолвился с О'Флаэрти и Флиннами, которые толпились у своих лачуг. Из открытых дверей тянуло смрадом.
Маура бросилась к матери с криком:
– Мамочка, его светлость приехал! Он идет сюда!
Мэри медленно шагнула ей навстречу. Она стянула густые черные волосы узлом на затылке, на ней было платье, которое Маура никогда раньше не видела. Наверное, мама прятала его на дне сундука для торжественного случая, и такой случай, наконец, настал. Платье было темно-красное, чистое, без заплаток. От изумления Маура всплеснула руками.
– Мамочка, какая ты красивая, настоящая леди! – восхищенно проговорила она.
– Леди не ходят босиком, – оборвала ее мать.
В это мгновение длинная темная тень легла на пол.
– Миссис Сэлливан?
Это был управляющий. Мэри подошла к нему с гордо поднятой головой, словно принимала его не в лачуге, а во дворне.
– Вам отлично известно, что я не замужем, Лиам Фицджеральд, – насмешливо произнесла она, глядя, как он замешкался у входа. – Чем обязана такой чести?
Мать говорила по-английски, как всегда наедине с Маурой, и от этого Лиам Фицджеральд смутился еще больше.
Почти все жители Киллари немного говорили по-английски и вполне прилично понимали английскую речь, но ни у кого не было такого чистого произношения, как у Мэри.
Лиам Фицджеральд уже двенадцать лет управлял землями лорда Клэнмара. Он хорошо знал историю Мэри, знал, что она уехала девочкой из Киллари в Дублин к тетушке, что старалась узнать побольше, выучить английский и получила место горничной в Дублинском замке. Для девушки из Киллари Мэри добилась очень многого. Глядя на нее, Лиам Фицджеральд понимал, как ей это удалось. На него смотрели умные глаза, упрямый подбородок свидетельствовал об упорстве. Родись она в другом обществе, ее бы считали красавицей. Даже сейчас, после многих лет тяжелой деревенской жизни, в ней проглядывали следы былой, истинно кельтской красоты – светлая кожа, темные волосы, голубые глаза. Он вспомнил, какой была Мэри, когда прислуживала в Баллачармише, и, увидев ее в жалкой лачуге с земляным полом, не мог скрыть смущения.
– Его светлость желает поговорить с вами, – учтиво произнес управляющий. Ему пришлось низко наклониться при входе и выходе, чтобы не удариться о притолоку. На улице он зажмурился от яркого света.
Маура выжидательно смотрела на мать. Мышка прошмыгнула по полу. Зашуршала солома на крыше.
– Матерь Божья, дай мне силы! – вырвалось из груди Мэри. Она взяла дочь за руку и шагнула за порог.
Вблизи лорд Клэнмар оказался гораздо больше, чем показался Мауре издалека. Он был ростом с Кирона, седой как лунь, но сохранил хорошую осанку. Мистер Фицджеральд стоял рядом, упорно глядя на свои башмаки. Чуть поодаль крутился Кирон. Он открыто забавлялся происходящим.
Маура улыбнулась Кирону, она так и не успела рассказать ему о встрече с лордом Клэнмаром и его внучкой. Мать до боли сжала руку Мауры. Лицом к лицу с лордом Клэнмаром девочка почувствовала ту же растерянность, что и мать.
– Мистер Фицджеральд сообщил мне, что в прошлом году вы собрали хороший урожай овса и картофеля, миссис Сэлливан.
– Благодарю вас, милорд. – Голос матери звучал твердо, но Маура отметила, что мать не исправила лорда Клэнмара, когда он обратился к ней, как к замужней женщине.
Последовало неловкое молчание. Неожиданно острый взгляд лорда Клэнмара остановился на Мауре.
– Как вас зовут, юная леди?
Он говорил с матерью, с Недом Мерфи и остальными по-ирландски. Маура еще крепче сжала руку матери.
– Меня зовут Маура, – ответила девочка по-английски. Маура не поняла, у кого из окружающих – матери, лорда Клэнмара, мистера Фицджеральда или Кирона – вырвался возглас удивления, но девочка не смутилась. Они с мамой наедине всегда говорили по-английски, почему же ей нельзя говорить по-английски с его светлостью! Лорд Клэнмар расправил пальцами густые усы.
– Прошу простить, – почтительно, без тени насмешки произнес он по-английски, к вящему неудовольствию жителей Киллари которые стояли поблизости и ловили каждое слово. Теперь им приходилось напрягаться, чтобы разобрать чужую речь.
– Мама меня всему научила, – с жаром начала Маура, не обращая внимания на мать, что в отчаянии сжимала ей руку. – Я знаю сказки и умею писать свое имя, и шить умею, и…
– Хватит, Маура! Простите, милорд. Я…
– Не надо извиняться, миссис Сэлливан. Если дитя и вправду умеет писать свое имя и шить, ей действительно есть чем гордиться.
Он еще раз посмотрел на Мауру, и девочка стойко выдержала его взгляд.
Мистер Фицджеральд перевел глаза с башмаков куда-то за горизонт, у Кирона брови взметнулись вверх от изумления.
– Я бы хотел поговорить с вами еще кое о чем, миссис Сэлливан, в доме, если можно. – Лорд Клэнмар оглядел толпу любопытных соседей, жадно ловящих каждое слово.
Мать сжалась и через силу глухо ответила:
– Как скажете, милорд.
Вслед за Клэнмаром она вошла в единственную комнату своего дома. Свет и воздух проникали сюда только через дверной проем. Остолбеневшие соседи замерли с открытыми ртами. Удивление на лице Кирона сменилось озадаченностью, а мистер Фицджеральд начал усердно изучать свои ногти.
Маура стояла рядом с матерью, не веря своим глазам – лорд Клэнмар так близко, у нее дома!
– Моя внучка на год моложе вашей дочери, – начал лорд Клэнмар, стараясь не разглядывать соломенные тюфяки, земляной пол, простенькую кухонную утварь у очага. – Я бы хотел попросить вас об услуге. Эта услуга потребует большой жертвы с вашей стороны, но полагаю, вы согласитесь с тем, что для Мауры это будет благом.
Маура боялась дышать. Лорд Клэнмар просит маму об услуге! Да еще эта услуга связана с ней самой! Что скажет Кирон? Что скажут соседи, когда она поделится с ними этой новостью?
Мать молчала. Мауре показалось, что лорд Клэнмар и ее мать ведут немой разговор, и взглядами они сказали друг другу гораздо больше, чем прозвучало.
– Если это в моих силах, милорд. – Мать не сводила глаз с лорда Клэнмара.
– Думаю, что это в ваших силах. – Он опять посмотрел на Мауру. – Моей внучке нужна компаньонка, и я был бы рад, если бы этой компаньонкой стала ваша дочь.
Позднее Маура часто вспоминала это невероятное, волшебное мгновение, но одно так и осталось непонятным: мама согласилась сразу, будто ждала этого предложения всю жизнь, будто знала, что какой-нибудь аристократ обязательно обратится к ней с такой просьбой.
– Вы просите у меня очень много, милорд, – медленно начала мать. – Маура – все, что у меня есть, и я…
– И вы хотите дать ей образование, – мягко перебил ее лорд Клэнмар. – Вы хотите, чтобы у девочки было все, к чему вы стремились в молодости, ради чего столько работали, не так ли?
– Да, милорд, – ответила мать неуверенно. – Но Маура никогда не расставалась со мной, она не знает Баллачармиша…
– У нее будет подруга ее возраста, дети быстро привыкают к новому.
Все молчали. Маура подумала, что сейчас умрет. Потом почувствовала, как мать ласково погладила ее по голове.
– Если Маура не против, я не возражаю, милорд.
Мауре показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Происходит что-то необыкновенное, но что? Что значит «компаньонка»? Интересно, она будет жить в Баллачармише? Наверное, ей придется прислуживать леди Изабел.
Лорд Клэнмар серьезно посмотрел на девочку.
– Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросил он.
– Да. Нет, – совсем растерялась Маура. – Я понимаю, что буду компаньонкой, милорд. В Баллачармише. Но, по правде сказать, я не знаю, что значит «компаньонка». Я буду работать на кухне или, как мама, в большом зале?
На мгновение в глазах у лорда промелькнула боль. Успокаивая девочку, он мягко сказал:
– Учение будет твоей единственной работой в Баллачармише. Ты сказала, что умеешь писать свое имя, но тебе надо еще очень многому научиться. Ты не будешь работать в Баллачармише. Он станет твоим домом.
С этими словами он откланялся и вышел.
ГЛАВА 2
Ярдах в пятидесяти от нее у лачуги старика Мерфи остановился лорд Клэнмар, верхом на гнедом жеребце футов шести в холке. Рядом с ним на гнедой кобыле – управляющий Фицджеральд. За ними, чуть поодаль, стоял Кирон с собакой мистера Фицджеральда. А шумел Нед Мерфи, старейшина обширного семейства Мерфи.
– Конечно, милорд, я просто ждал, когда ваша светлость вернется, чтобы самому отдать плату.
Маура хмыкнула – все отлично знали, что никакими угрозами управляющему еще ни разу не удалось получить с Неда Мерфи деньги.
– Что ж, Нед, я здесь, – доброжелательно произнес лорд Клэнмар. – Давай порадуем мистера Фицджеральда и рассчитаемся.
– Конечно, милорд, – ответил Нед, не двигаясь с места. – Только, ваша светлость, мне бы еще недели две, уж больно неожиданно вы приехали.
– Это невозможно, – отозвался лорд Клэнмар по-прежнему дружелюбно. – Мистер Фицджеральд уведомил меня, что ты не платишь уже два года. В другом месте тебя бы уже давно выселили. Заплатишь до конца недели, Нед. В противном случае пеняй на себя.
– Иисус и Мария с Иосифом, вы суровый человек, ваша светлость! – заскулил Нед, тщетно ища глазами поддержки у соседей.
Маура не удивилась. Кирой говорил ей, что в голодные годы лорд Клэнмар отменил плату за землю и следил, чтобы в Киллари всегда хватало овса и картофеля. Зато потом крестьяне исправно вносили арендную плату, зная, что им нечего бояться выселения, как у других землевладельцев, которые избавлялись от лишних ртов.
Вторя Неду, заголосила жена, ее поддержали сыновья, дочери, зятья и невестки – вой набирал силу.
С невозмутимым спокойствием лорд Клэнмар спешился и прошелся по деревне, перемолвился с О'Флаэрти и Флиннами, которые толпились у своих лачуг. Из открытых дверей тянуло смрадом.
Маура бросилась к матери с криком:
– Мамочка, его светлость приехал! Он идет сюда!
Мэри медленно шагнула ей навстречу. Она стянула густые черные волосы узлом на затылке, на ней было платье, которое Маура никогда раньше не видела. Наверное, мама прятала его на дне сундука для торжественного случая, и такой случай, наконец, настал. Платье было темно-красное, чистое, без заплаток. От изумления Маура всплеснула руками.
– Мамочка, какая ты красивая, настоящая леди! – восхищенно проговорила она.
– Леди не ходят босиком, – оборвала ее мать.
В это мгновение длинная темная тень легла на пол.
– Миссис Сэлливан?
Это был управляющий. Мэри подошла к нему с гордо поднятой головой, словно принимала его не в лачуге, а во дворне.
– Вам отлично известно, что я не замужем, Лиам Фицджеральд, – насмешливо произнесла она, глядя, как он замешкался у входа. – Чем обязана такой чести?
Мать говорила по-английски, как всегда наедине с Маурой, и от этого Лиам Фицджеральд смутился еще больше.
Почти все жители Киллари немного говорили по-английски и вполне прилично понимали английскую речь, но ни у кого не было такого чистого произношения, как у Мэри.
Лиам Фицджеральд уже двенадцать лет управлял землями лорда Клэнмара. Он хорошо знал историю Мэри, знал, что она уехала девочкой из Киллари в Дублин к тетушке, что старалась узнать побольше, выучить английский и получила место горничной в Дублинском замке. Для девушки из Киллари Мэри добилась очень многого. Глядя на нее, Лиам Фицджеральд понимал, как ей это удалось. На него смотрели умные глаза, упрямый подбородок свидетельствовал об упорстве. Родись она в другом обществе, ее бы считали красавицей. Даже сейчас, после многих лет тяжелой деревенской жизни, в ней проглядывали следы былой, истинно кельтской красоты – светлая кожа, темные волосы, голубые глаза. Он вспомнил, какой была Мэри, когда прислуживала в Баллачармише, и, увидев ее в жалкой лачуге с земляным полом, не мог скрыть смущения.
– Его светлость желает поговорить с вами, – учтиво произнес управляющий. Ему пришлось низко наклониться при входе и выходе, чтобы не удариться о притолоку. На улице он зажмурился от яркого света.
Маура выжидательно смотрела на мать. Мышка прошмыгнула по полу. Зашуршала солома на крыше.
– Матерь Божья, дай мне силы! – вырвалось из груди Мэри. Она взяла дочь за руку и шагнула за порог.
Вблизи лорд Клэнмар оказался гораздо больше, чем показался Мауре издалека. Он был ростом с Кирона, седой как лунь, но сохранил хорошую осанку. Мистер Фицджеральд стоял рядом, упорно глядя на свои башмаки. Чуть поодаль крутился Кирон. Он открыто забавлялся происходящим.
Маура улыбнулась Кирону, она так и не успела рассказать ему о встрече с лордом Клэнмаром и его внучкой. Мать до боли сжала руку Мауры. Лицом к лицу с лордом Клэнмаром девочка почувствовала ту же растерянность, что и мать.
– Мистер Фицджеральд сообщил мне, что в прошлом году вы собрали хороший урожай овса и картофеля, миссис Сэлливан.
– Благодарю вас, милорд. – Голос матери звучал твердо, но Маура отметила, что мать не исправила лорда Клэнмара, когда он обратился к ней, как к замужней женщине.
Последовало неловкое молчание. Неожиданно острый взгляд лорда Клэнмара остановился на Мауре.
– Как вас зовут, юная леди?
Он говорил с матерью, с Недом Мерфи и остальными по-ирландски. Маура еще крепче сжала руку матери.
– Меня зовут Маура, – ответила девочка по-английски. Маура не поняла, у кого из окружающих – матери, лорда Клэнмара, мистера Фицджеральда или Кирона – вырвался возглас удивления, но девочка не смутилась. Они с мамой наедине всегда говорили по-английски, почему же ей нельзя говорить по-английски с его светлостью! Лорд Клэнмар расправил пальцами густые усы.
– Прошу простить, – почтительно, без тени насмешки произнес он по-английски, к вящему неудовольствию жителей Киллари которые стояли поблизости и ловили каждое слово. Теперь им приходилось напрягаться, чтобы разобрать чужую речь.
– Мама меня всему научила, – с жаром начала Маура, не обращая внимания на мать, что в отчаянии сжимала ей руку. – Я знаю сказки и умею писать свое имя, и шить умею, и…
– Хватит, Маура! Простите, милорд. Я…
– Не надо извиняться, миссис Сэлливан. Если дитя и вправду умеет писать свое имя и шить, ей действительно есть чем гордиться.
Он еще раз посмотрел на Мауру, и девочка стойко выдержала его взгляд.
Мистер Фицджеральд перевел глаза с башмаков куда-то за горизонт, у Кирона брови взметнулись вверх от изумления.
– Я бы хотел поговорить с вами еще кое о чем, миссис Сэлливан, в доме, если можно. – Лорд Клэнмар оглядел толпу любопытных соседей, жадно ловящих каждое слово.
Мать сжалась и через силу глухо ответила:
– Как скажете, милорд.
Вслед за Клэнмаром она вошла в единственную комнату своего дома. Свет и воздух проникали сюда только через дверной проем. Остолбеневшие соседи замерли с открытыми ртами. Удивление на лице Кирона сменилось озадаченностью, а мистер Фицджеральд начал усердно изучать свои ногти.
Маура стояла рядом с матерью, не веря своим глазам – лорд Клэнмар так близко, у нее дома!
– Моя внучка на год моложе вашей дочери, – начал лорд Клэнмар, стараясь не разглядывать соломенные тюфяки, земляной пол, простенькую кухонную утварь у очага. – Я бы хотел попросить вас об услуге. Эта услуга потребует большой жертвы с вашей стороны, но полагаю, вы согласитесь с тем, что для Мауры это будет благом.
Маура боялась дышать. Лорд Клэнмар просит маму об услуге! Да еще эта услуга связана с ней самой! Что скажет Кирон? Что скажут соседи, когда она поделится с ними этой новостью?
Мать молчала. Мауре показалось, что лорд Клэнмар и ее мать ведут немой разговор, и взглядами они сказали друг другу гораздо больше, чем прозвучало.
– Если это в моих силах, милорд. – Мать не сводила глаз с лорда Клэнмара.
– Думаю, что это в ваших силах. – Он опять посмотрел на Мауру. – Моей внучке нужна компаньонка, и я был бы рад, если бы этой компаньонкой стала ваша дочь.
Позднее Маура часто вспоминала это невероятное, волшебное мгновение, но одно так и осталось непонятным: мама согласилась сразу, будто ждала этого предложения всю жизнь, будто знала, что какой-нибудь аристократ обязательно обратится к ней с такой просьбой.
– Вы просите у меня очень много, милорд, – медленно начала мать. – Маура – все, что у меня есть, и я…
– И вы хотите дать ей образование, – мягко перебил ее лорд Клэнмар. – Вы хотите, чтобы у девочки было все, к чему вы стремились в молодости, ради чего столько работали, не так ли?
– Да, милорд, – ответила мать неуверенно. – Но Маура никогда не расставалась со мной, она не знает Баллачармиша…
– У нее будет подруга ее возраста, дети быстро привыкают к новому.
Все молчали. Маура подумала, что сейчас умрет. Потом почувствовала, как мать ласково погладила ее по голове.
– Если Маура не против, я не возражаю, милорд.
Мауре показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Происходит что-то необыкновенное, но что? Что значит «компаньонка»? Интересно, она будет жить в Баллачармише? Наверное, ей придется прислуживать леди Изабел.
Лорд Клэнмар серьезно посмотрел на девочку.
– Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросил он.
– Да. Нет, – совсем растерялась Маура. – Я понимаю, что буду компаньонкой, милорд. В Баллачармише. Но, по правде сказать, я не знаю, что значит «компаньонка». Я буду работать на кухне или, как мама, в большом зале?
На мгновение в глазах у лорда промелькнула боль. Успокаивая девочку, он мягко сказал:
– Учение будет твоей единственной работой в Баллачармише. Ты сказала, что умеешь писать свое имя, но тебе надо еще очень многому научиться. Ты не будешь работать в Баллачармише. Он станет твоим домом.
С этими словами он откланялся и вышел.
ГЛАВА 2
Летом 1856 года в Нью-Йорке стояла невыносимая жара. Под лазурно-голубым небом было настоящее пекло. В курительной комнате дома Каролисов на Пятой авеню четырнадцатилетний Александр Каролис вытер пот с шеи платком из ирландского полотна. Он нетерпеливо ждал, когда отец закончит разговор с адвокатом и обратит внимание на него.
– Я прекрасно знаю, что думают о стоимости земли в районе, недавно вошедшем в городскую черту. Мой отец также был уверен, что фермы, которые он купил в 1825 году, станут частью города, – не терпящим возражений тоном говорил отец. Лиэл Кингстон кивнул. Он не стал настаивать на неразумности приобретения земель в необжитой северной части города. По землям, которые в 1825 году приобрел Сандор Каролис, сейчас проходит большая часть Бродвея, многие здания принадлежат Каролисам и приносят растущий с каждым годом доход. Да и рисковал Лиэл деньгами Виктора, а не своими. Даже если Виктор и ошибется, потеря будет просто каплей в море.
– Так ты все сделаешь, Лиэл? – спросил Виктор, заметив нетерпение сына. – Оформляй покупку. Фермы, леса, холмы. Я хочу получить эту землю со всеми потрохами, понятно?
Лиэл кивнул.
– Да, сэр. Займусь сделкой немедленно.
Он собрал бумаги, которые принес Виктору на подпись, и вышел. Виктор повернулся к Александру, своему единственному сыну.
– Ну, что на этот раз? Если ты хочешь спросить, может ли молодой Шермехон поехать с нами на лето в Гудзон-Вэлли, отвечу – да.
Александра, однако, интересовало совсем другое. Через две недели его троюродный брат и лучший друг собирался с матерью в Париж – там они намеревались пробыть до осени. А пока – предавайся блаженству, двери Колумбийского колледжа надежно закрыты до следующего семестра, отец уже плавает на яхте у побережья Флориды, мать вся в хлопотах по подготовке к путешествию, и Чарли Шермехон свободен, как птица. Он насладится этой свободой сполна, и Александр ему поможет.
– Чарли едет в Париж с матерью, – напомнил Александр отцу.
Отец насмешливо фыркнул. Кузина его жены неизменно отправлялась в Париж, когда муж в очередной раз пренебрегал ею. Виктор жалел, что она не осталась там навсегда, однако вслух этого не сказал.
– Ну и что? – отозвался он с легким раздражением. – Завтра утром мы едем в Тарну, до отъезда мне еще надо многих повидать.
– Я просто хотел спросить, можно я пока останусь здесь, а приеду через две недели? – Александр старался говорить равнодушно-деловым тоном, будто в его просьбе не было ничего необычного.
При других обстоятельствах он бы с не меньшей, чем отец, радостью отправился в их усадьбу. Расположенная высоко на холме, она гляделась в речку Тарну. Усадьбу построил его дед, венгр по происхождению, и назвал в память о реке, которая протекала мимо его родной деревни. Подобно всем венграм, Сандор страстно любил лошадей, и его племенная ферма была предметом зависти всех конезаводчиков. Виктора лошади не интересовали, он сохранял ферму только потому, что это было престижно и доходно. Александр всегда с нетерпением ожидал отъезда в Тарну, он часами с наслаждением скакал вдоль берега Гудзона и по окрестностям усадьбы. Только из-за соблазнительной возможности провести с Чарли две недели без присмотра Александр был готов добровольно сократить свое пребывание в Тарне. Отец Чарли отдыхает на яхте, его собственный вдовствующий отец едет в Тарну, так что никто не помешает им с Чарли посетить самые злачные места Нью-Йорка. Они уже наметили побывать на скачках в Лонг-Айленде, где делались сумасшедшие ставки, и испробовать еще много других удовольствий – посетить, например, если хватит духу, заведение мадам Жози Вудс. Она содержала самый дорогой бордель в городе, и его посетители знали, что могут рассчитывать на ее сдержанность. Бордель располагался неподалеку от дома Каролисов.
– Почему? – Отец пристально посмотрел на сына. Александр изо всех сил старался не выдать своего волнения. Он знал, что стоит отцу заподозрить истинную причину его желания задержаться в Ныо-Иорке – прощай свобода до совершеннолетия.
– Отметки у Чарли хуже некуда, его могут исключить из колледжа, если он не подтянется. Его мать даже берет в поездку репетитора. Она хочет, чтобы Чарли начал заниматься сейчас же, еще до отъезда. Он не в восторге, конечно, и я подумал, что если останусь, это его поддержит.
Александр сказал чистую правду. Отметки у Чарли и вправду были хуже некуда, и мать действительно наняла очередного репетитора. Но репетитору было немногим более двадцати, и Чарли без труда нашел с ним общий язык.
Виктор Каролис презрительно фыркнул. Слабая успеваемость Чарли Шермехона не удивляла его. Шермехоны занимали прочное положение в нью-йоркском обществе с 1636 года, но, по мнению Виктора, умом не блистали. Однако родня есть родня, и если уж Виктор женился на девушке из рода Шермехонов, то почему бы не использовать родственные связи сполна.
– Я поговорю с его матерью, – сказал он коротко. – Но пусть она ни дня сверх этого не задерживает тебя здесь. Боюсь, в этом году вспышка холеры будет сильнее прошлогодней. Я не хочу, чтобы ты был в городе, когда начнется эпидемия.
Александр кивнул. Летом всегда была холера, но обычно она не выходила за пределы районов, где жило простонародье. Александр никогда не бывал в этой части города.
– Благодарю вас, сэр. – Он с трудом скрывал ликование. – Можно я пойду, скажу Чарли?
Отец разрешил, и Александр постарался выйти как можно степеннее, хотя ему хотелось прыгать от радости.
– Ну, все! В следующие две недели мир принадлежит нам! – Он хлопнул Александра по плечу. Александр ответил тем же, и уже через мгновение они, сцепившись, катались по полу желтой гостиной Шермехонов, колошматя друг друга.
Горничная в ужасе заглянула в комнату, но, увидев, что шумит хозяйский сынок, поспешила удалиться. Чуть позже вошел дворецкий и деликатно кашлянул.
– Ваша матушка желает поговорить с вами, сэр, – произнес он, с завидным хладнокровием глядя, как дрожат севрские вазы и фарфор династии Мин на полудюжине изящных столиков в стиле ампир.
Александр и Чарли замерли у его ног. Чарли посмотрел на дворецкого и, задыхаясь, сказал:
– Передай, я буду через пять минут, Ларсон.
– Хорошо, сэр, – произнес дворецкий с облегчением, видя, что молодые люди успокоились, поклонился и вышел.
Чарли сел, пригладил взъерошенные волосы и посмотрел на кузена.
– Ты думаешь, нам хватит смелости?
– На что? К матушке я с тобой не пойду. – Александр притворился, что не понимает Чарли.
– Да нет, пойти к Жози Вудс.
– Пойдем к ней или на Грин-стрит, – ответил Александр, растянувшись на полу.
– Нет уж, спасибо. – Чарли передернуло. – Там что угодно можно подцепить.
Александр медленно сел. Они с Чарли были троюродными братьями, но внешне совсем не походили друг на друга. Белокурый Чарли напоминал херувима, но это впечатление было обманчиво. Темноволосый Александр пошел в деда-мадьяра.
– Значит, к мадам Вудс. – Александр отбросил темную прядь со лба. – Если мы у нее что-нибудь подцепим, то, по крайней мере, хоть будем знать, что мы не исключение – все, кто к ней ходит, страдают тем же.
– Включая наших отцов, – усмехнулся Чарли.
Александр шутливо потрепал его за ухо.
– Если то, что я слышал о твоем отце, правда, Жози встретит нас с распростертыми объятиями. Разве не твой отец помог ей начать дело?
– Говорят, что он, – не обижаясь, отозвался Чарли. – Пойду узнаю, что нужно матушке. Ты подождешь?
– Нет. Мне и так две недели с тобой мучиться, хоть сегодня отдохну.
Они вышли в огромный круглый холл с мраморным полом.
– Поклонись от меня матушке, – сказал Александр, проходя мимо большой, в полный рост, статуи Ниобеи, оплакивающей своих детей.
– Спасибо. Кстати, она всегда называет тебя «бедным сироткой».
Лакей открыл массивную входную дверь.
– Сиротка – верно, но бедный – явный перебор, – усмехнулся Александр.
– Да матушка вряд ли понимает значение этого слова, – отозвался Чарли, не задумываясь, что, скорее всего, не понимает его и сам. – Почему не подали экипаж мистера Каролиса? – повернулся он к лакею.
– Потому что я пришел пешком и не хочу возвращаться в вашем экипаже, – объяснил Александр, прежде чем лакей успел ответить. – Мне нравится ходить пешком.
– Смотри, чтобы отец не узнал. А то решит, что сказались твои крестьянские корни, и лишит наследства, – закатил глаза Чарли.
– Мне-то что? – отмахнулся Александр, но пока он спускался по ступеням и пересекал мощеный двор, его охватила ярость. В их семьях никогда не упоминали о происхождении Каролисов. Даже в шутку. Каролисы разбогатели слишком недавно. Настолько недавно, что об этом еще не забыли.
Привратник поспешил открыть огромные кованые ворота, и Александр окунулся в сутолоку Пятой авеню.
Чарли, конечно, скрывать нечего. Предки Шермехонов были в числе первых голландских переселенцев, осевших в Новом Амстердаме. Они быстро прибрали к рукам обширные земли и через несколько поколений уже обладали огромным состоянием. Сейчас оно немного поубавилось, но Шермехоны по-прежнему принадлежали к сливкам нью-йоркского общества. У себя дома они могли творить что угодно: бить жен, изменять им, сходить с ума, но в низком происхождении их никто не мог упрекнуть. Шермехоны были не просто сливками общества, а самим обществом. Поэтому неудивительно, что Чарли даже не догадывался, как его слова оскорбили Александра.
Он шел по направлению к Вашиштон-сквер. Каролисы тоже принадлежали к сливкам общества, которое приняло их весьма благосклонно задолго до рождения Александра. Но он хорошо знал, какого труда стоило их семье достичь нынешнего положения. Чтобы войти в великосветские круги, отцу пришлось жениться на девушке из рода Шермехонов, представительнице одной из богатейших фамилий в Ныо-Иорке.
Мимо прогремела двуколка, следом – элегантный экипаж, запряженный четверкой лошадей. У Александра запершило в горле от поднятой пыли. В семье отец запрещал упоминать о происхождении деда. Виктор Каролис был наследником человека, у которого достало предвидения скупить огромные земли там, где сейчас стоит Нью-Йорк, когда на этом месте были сплошь болота и фермы. Человека, который никогда не продавал то, что однажды приобрел, который гениально разбирался в вопросах недвижимости и знал все о торговом флоте. А еще Виктор был сыном человека, родившегося в хибарке под соломенной крышей в неприметной деревушке, затерявшейся на равнинах Венгрии, и в этом позоре Виктор не хотел признаваться даже самому себе. Разбогатев, он сразу же позаботился выдумать генеалогическое древо, по которому фамилия Каролисов восходила к древнему дворянскому роду. А потом породнился с Шермехонами.
Александр прошел мимо позолоченных ворот, ведущих к красному кирпичному особняку Де Пейстеров. Их род был таким же старинным, как и род Шермехонов. Однажды, когда Александр был совсем маленьким и его мать была еще жива, он случайно услышал, как мать говорила отцу, что младшая Де Пейстер станет отличной партией. Александр усмехнулся, вспоминая ответ отца. «Младшая Де Пейстер! – презрительно повторил внук геоского батрака. – Александр будет самым богатым женихом штата, если не всей страны. Когда дойдет до женитьбы, нам потребуются потомки голландских переселенцев».
Отец хотел, чтобы в его внуках текла кровь английских аристократов. В двадцать один год Александру предстояло совершить большое турне по Европе для завершения образования. Он знал, что не должен вернуться холостяком. «Никаких испанских или итальянских дворянок, – предупреждал отец. – Они все католички». Отец при этом вздрогнул. Семьи, принадлежащие к высшей знати, ведут свои родословные от первых голландских переселенцев, все они протестанты. Высший свет не примет католичку, будь она хоть принцессой. Отец Виктора, католик по рождению, распорядился, чтобы его тайком похоронили по католическому обряду. Но об этом никто не знал, даже Александр. «Только дочь английского аристократа, – настаивал отец, – соглашайся не меньше, чем на дочь графа».
Александр послушно обещал, что его будущая невеста будет отвечать всем отцовским требованиям. Он поддал камень ногой в башмаке из телячьей кожи ручной работы. В этот миг он меньше всего думал о женитьбе. Его мучил вопрос, где лучше всего расстаться с тяготившей его невинностью.
Он ловко увернулся от омнибуса, переходя через улицу, осторожно обошел кучу лошадиного навоза посреди дороги.
Александр отшвырнул еще один камень на проезжую часть. Он что-нибудь придумает, недаром он Каролис.
Подойдя к дому, он увидел, что там все готово к приему гостей. Красная ковровая дорожка протянулась от ступеней крыльца через двор к воротам.
– Ожидают мистера Уильяма Гудзона и мисс Дженевру Гудзон, – ответил дворецкий на вопрос Александра, кто к ним пожалует.
Александр тут же потерял интерес к гостям. Уильям Гудзон недавно приехал в Нью-Йорк, он был владельцем железных дорог в Англии. Отец с ним еще не виделся. Александра удивила торжественная встреча, он знал, что у отца к Уильяму Гудзону чисто деловой интерес, и он не собирался сходиться с ним ближе. Александр прошел по дорожке в дом и вошел в большую гостиную.
– Хорошо, что ты явился. Я хочу, чтобы ты остался дом и познакомился с Гудзонами, – сказал отец тоном, не допускающим возражений.
Александр с трудом подавил стон. Надо было сразу подняться к себе, тогда не пришлось бы скучать в обществе гостей Но, вспомнив, что его ждут две недели свободы, он, как подобает послушному сыну, ответил:
– Хорошо, папа.
Мистер Гудзон оказался йоркширцем крепкого телосложения с роскошными бакенбардами. Его тринадцатилетняя дочь тихо, как мышка, сидела, сложив на коленях руки, и не принимала участия в беседе. Подали чай. Сразу же стало ясно, что Уильям Гудзон не станет тратить время на обмен светскими любезностями, и Александр подумал, что визит, пожалуй, будет не таким скучным, как он ожидал.
– Лондонские политики пристально следят за тем, что здесь происходит. – Мистер Гудзон сразу перешел к делу, и это покоробило Виктора. – Договор между Канзасом и Небраской может стать для Америки началом конца. Вы что, хотите позволить каждому штату самостоятельно решать, сохранять ли рабовладение? Если президент Линкольн не примет срочных мер, Америка разделится на два лагеря, и он станет последним президентом Соединенных Штатов.
– Иностранцам нелегко разобраться в тонкостях нашей внутренней политики, – отозвался Виктор неприязненно, скрывая под холодной вежливостью свое раздражение. – Согласно Конституции, ни один штат не может выйти из Союза Штатов. Все слухи об отделении рабовладельческих штатов не более чем слухи. Ничего из этого не выйдет.
– А когда срок президентства Линкольна закончится? – не сдавался гость из Йоркшира, не замечая, что его напористость становится неприличной. – Что, если к власти придут республиканцы? Их молодой лидер настроен категорически против этого договора, не так ли?
– У их молодого лидера нет никакой надежды победить на президентских выборах, – холодно возразил Виктор.
Уильям Гудзон улыбнулся.
– Я бы не был так уверен в этом, мистер Каролис. – Если высказывания политика становятся крылатыми, с ним лучше считаться. Я имею в виду его слова: «Если дом дал трещину, он развалится».
– Я прекрасно знаю, что думают о стоимости земли в районе, недавно вошедшем в городскую черту. Мой отец также был уверен, что фермы, которые он купил в 1825 году, станут частью города, – не терпящим возражений тоном говорил отец. Лиэл Кингстон кивнул. Он не стал настаивать на неразумности приобретения земель в необжитой северной части города. По землям, которые в 1825 году приобрел Сандор Каролис, сейчас проходит большая часть Бродвея, многие здания принадлежат Каролисам и приносят растущий с каждым годом доход. Да и рисковал Лиэл деньгами Виктора, а не своими. Даже если Виктор и ошибется, потеря будет просто каплей в море.
– Так ты все сделаешь, Лиэл? – спросил Виктор, заметив нетерпение сына. – Оформляй покупку. Фермы, леса, холмы. Я хочу получить эту землю со всеми потрохами, понятно?
Лиэл кивнул.
– Да, сэр. Займусь сделкой немедленно.
Он собрал бумаги, которые принес Виктору на подпись, и вышел. Виктор повернулся к Александру, своему единственному сыну.
– Ну, что на этот раз? Если ты хочешь спросить, может ли молодой Шермехон поехать с нами на лето в Гудзон-Вэлли, отвечу – да.
Александра, однако, интересовало совсем другое. Через две недели его троюродный брат и лучший друг собирался с матерью в Париж – там они намеревались пробыть до осени. А пока – предавайся блаженству, двери Колумбийского колледжа надежно закрыты до следующего семестра, отец уже плавает на яхте у побережья Флориды, мать вся в хлопотах по подготовке к путешествию, и Чарли Шермехон свободен, как птица. Он насладится этой свободой сполна, и Александр ему поможет.
– Чарли едет в Париж с матерью, – напомнил Александр отцу.
Отец насмешливо фыркнул. Кузина его жены неизменно отправлялась в Париж, когда муж в очередной раз пренебрегал ею. Виктор жалел, что она не осталась там навсегда, однако вслух этого не сказал.
– Ну и что? – отозвался он с легким раздражением. – Завтра утром мы едем в Тарну, до отъезда мне еще надо многих повидать.
– Я просто хотел спросить, можно я пока останусь здесь, а приеду через две недели? – Александр старался говорить равнодушно-деловым тоном, будто в его просьбе не было ничего необычного.
При других обстоятельствах он бы с не меньшей, чем отец, радостью отправился в их усадьбу. Расположенная высоко на холме, она гляделась в речку Тарну. Усадьбу построил его дед, венгр по происхождению, и назвал в память о реке, которая протекала мимо его родной деревни. Подобно всем венграм, Сандор страстно любил лошадей, и его племенная ферма была предметом зависти всех конезаводчиков. Виктора лошади не интересовали, он сохранял ферму только потому, что это было престижно и доходно. Александр всегда с нетерпением ожидал отъезда в Тарну, он часами с наслаждением скакал вдоль берега Гудзона и по окрестностям усадьбы. Только из-за соблазнительной возможности провести с Чарли две недели без присмотра Александр был готов добровольно сократить свое пребывание в Тарне. Отец Чарли отдыхает на яхте, его собственный вдовствующий отец едет в Тарну, так что никто не помешает им с Чарли посетить самые злачные места Нью-Йорка. Они уже наметили побывать на скачках в Лонг-Айленде, где делались сумасшедшие ставки, и испробовать еще много других удовольствий – посетить, например, если хватит духу, заведение мадам Жози Вудс. Она содержала самый дорогой бордель в городе, и его посетители знали, что могут рассчитывать на ее сдержанность. Бордель располагался неподалеку от дома Каролисов.
– Почему? – Отец пристально посмотрел на сына. Александр изо всех сил старался не выдать своего волнения. Он знал, что стоит отцу заподозрить истинную причину его желания задержаться в Ныо-Иорке – прощай свобода до совершеннолетия.
– Отметки у Чарли хуже некуда, его могут исключить из колледжа, если он не подтянется. Его мать даже берет в поездку репетитора. Она хочет, чтобы Чарли начал заниматься сейчас же, еще до отъезда. Он не в восторге, конечно, и я подумал, что если останусь, это его поддержит.
Александр сказал чистую правду. Отметки у Чарли и вправду были хуже некуда, и мать действительно наняла очередного репетитора. Но репетитору было немногим более двадцати, и Чарли без труда нашел с ним общий язык.
Виктор Каролис презрительно фыркнул. Слабая успеваемость Чарли Шермехона не удивляла его. Шермехоны занимали прочное положение в нью-йоркском обществе с 1636 года, но, по мнению Виктора, умом не блистали. Однако родня есть родня, и если уж Виктор женился на девушке из рода Шермехонов, то почему бы не использовать родственные связи сполна.
– Я поговорю с его матерью, – сказал он коротко. – Но пусть она ни дня сверх этого не задерживает тебя здесь. Боюсь, в этом году вспышка холеры будет сильнее прошлогодней. Я не хочу, чтобы ты был в городе, когда начнется эпидемия.
Александр кивнул. Летом всегда была холера, но обычно она не выходила за пределы районов, где жило простонародье. Александр никогда не бывал в этой части города.
– Благодарю вас, сэр. – Он с трудом скрывал ликование. – Можно я пойду, скажу Чарли?
Отец разрешил, и Александр постарался выйти как можно степеннее, хотя ему хотелось прыгать от радости.
* * *
Чарльз Эдуард Уильям Джейкоб Шермехон IV дал волю своей радости.– Ну, все! В следующие две недели мир принадлежит нам! – Он хлопнул Александра по плечу. Александр ответил тем же, и уже через мгновение они, сцепившись, катались по полу желтой гостиной Шермехонов, колошматя друг друга.
Горничная в ужасе заглянула в комнату, но, увидев, что шумит хозяйский сынок, поспешила удалиться. Чуть позже вошел дворецкий и деликатно кашлянул.
– Ваша матушка желает поговорить с вами, сэр, – произнес он, с завидным хладнокровием глядя, как дрожат севрские вазы и фарфор династии Мин на полудюжине изящных столиков в стиле ампир.
Александр и Чарли замерли у его ног. Чарли посмотрел на дворецкого и, задыхаясь, сказал:
– Передай, я буду через пять минут, Ларсон.
– Хорошо, сэр, – произнес дворецкий с облегчением, видя, что молодые люди успокоились, поклонился и вышел.
Чарли сел, пригладил взъерошенные волосы и посмотрел на кузена.
– Ты думаешь, нам хватит смелости?
– На что? К матушке я с тобой не пойду. – Александр притворился, что не понимает Чарли.
– Да нет, пойти к Жози Вудс.
– Пойдем к ней или на Грин-стрит, – ответил Александр, растянувшись на полу.
– Нет уж, спасибо. – Чарли передернуло. – Там что угодно можно подцепить.
Александр медленно сел. Они с Чарли были троюродными братьями, но внешне совсем не походили друг на друга. Белокурый Чарли напоминал херувима, но это впечатление было обманчиво. Темноволосый Александр пошел в деда-мадьяра.
– Значит, к мадам Вудс. – Александр отбросил темную прядь со лба. – Если мы у нее что-нибудь подцепим, то, по крайней мере, хоть будем знать, что мы не исключение – все, кто к ней ходит, страдают тем же.
– Включая наших отцов, – усмехнулся Чарли.
Александр шутливо потрепал его за ухо.
– Если то, что я слышал о твоем отце, правда, Жози встретит нас с распростертыми объятиями. Разве не твой отец помог ей начать дело?
– Говорят, что он, – не обижаясь, отозвался Чарли. – Пойду узнаю, что нужно матушке. Ты подождешь?
– Нет. Мне и так две недели с тобой мучиться, хоть сегодня отдохну.
Они вышли в огромный круглый холл с мраморным полом.
– Поклонись от меня матушке, – сказал Александр, проходя мимо большой, в полный рост, статуи Ниобеи, оплакивающей своих детей.
– Спасибо. Кстати, она всегда называет тебя «бедным сироткой».
Лакей открыл массивную входную дверь.
– Сиротка – верно, но бедный – явный перебор, – усмехнулся Александр.
– Да матушка вряд ли понимает значение этого слова, – отозвался Чарли, не задумываясь, что, скорее всего, не понимает его и сам. – Почему не подали экипаж мистера Каролиса? – повернулся он к лакею.
– Потому что я пришел пешком и не хочу возвращаться в вашем экипаже, – объяснил Александр, прежде чем лакей успел ответить. – Мне нравится ходить пешком.
– Смотри, чтобы отец не узнал. А то решит, что сказались твои крестьянские корни, и лишит наследства, – закатил глаза Чарли.
– Мне-то что? – отмахнулся Александр, но пока он спускался по ступеням и пересекал мощеный двор, его охватила ярость. В их семьях никогда не упоминали о происхождении Каролисов. Даже в шутку. Каролисы разбогатели слишком недавно. Настолько недавно, что об этом еще не забыли.
Привратник поспешил открыть огромные кованые ворота, и Александр окунулся в сутолоку Пятой авеню.
Чарли, конечно, скрывать нечего. Предки Шермехонов были в числе первых голландских переселенцев, осевших в Новом Амстердаме. Они быстро прибрали к рукам обширные земли и через несколько поколений уже обладали огромным состоянием. Сейчас оно немного поубавилось, но Шермехоны по-прежнему принадлежали к сливкам нью-йоркского общества. У себя дома они могли творить что угодно: бить жен, изменять им, сходить с ума, но в низком происхождении их никто не мог упрекнуть. Шермехоны были не просто сливками общества, а самим обществом. Поэтому неудивительно, что Чарли даже не догадывался, как его слова оскорбили Александра.
Он шел по направлению к Вашиштон-сквер. Каролисы тоже принадлежали к сливкам общества, которое приняло их весьма благосклонно задолго до рождения Александра. Но он хорошо знал, какого труда стоило их семье достичь нынешнего положения. Чтобы войти в великосветские круги, отцу пришлось жениться на девушке из рода Шермехонов, представительнице одной из богатейших фамилий в Ныо-Иорке.
Мимо прогремела двуколка, следом – элегантный экипаж, запряженный четверкой лошадей. У Александра запершило в горле от поднятой пыли. В семье отец запрещал упоминать о происхождении деда. Виктор Каролис был наследником человека, у которого достало предвидения скупить огромные земли там, где сейчас стоит Нью-Йорк, когда на этом месте были сплошь болота и фермы. Человека, который никогда не продавал то, что однажды приобрел, который гениально разбирался в вопросах недвижимости и знал все о торговом флоте. А еще Виктор был сыном человека, родившегося в хибарке под соломенной крышей в неприметной деревушке, затерявшейся на равнинах Венгрии, и в этом позоре Виктор не хотел признаваться даже самому себе. Разбогатев, он сразу же позаботился выдумать генеалогическое древо, по которому фамилия Каролисов восходила к древнему дворянскому роду. А потом породнился с Шермехонами.
Александр прошел мимо позолоченных ворот, ведущих к красному кирпичному особняку Де Пейстеров. Их род был таким же старинным, как и род Шермехонов. Однажды, когда Александр был совсем маленьким и его мать была еще жива, он случайно услышал, как мать говорила отцу, что младшая Де Пейстер станет отличной партией. Александр усмехнулся, вспоминая ответ отца. «Младшая Де Пейстер! – презрительно повторил внук геоского батрака. – Александр будет самым богатым женихом штата, если не всей страны. Когда дойдет до женитьбы, нам потребуются потомки голландских переселенцев».
Отец хотел, чтобы в его внуках текла кровь английских аристократов. В двадцать один год Александру предстояло совершить большое турне по Европе для завершения образования. Он знал, что не должен вернуться холостяком. «Никаких испанских или итальянских дворянок, – предупреждал отец. – Они все католички». Отец при этом вздрогнул. Семьи, принадлежащие к высшей знати, ведут свои родословные от первых голландских переселенцев, все они протестанты. Высший свет не примет католичку, будь она хоть принцессой. Отец Виктора, католик по рождению, распорядился, чтобы его тайком похоронили по католическому обряду. Но об этом никто не знал, даже Александр. «Только дочь английского аристократа, – настаивал отец, – соглашайся не меньше, чем на дочь графа».
Александр послушно обещал, что его будущая невеста будет отвечать всем отцовским требованиям. Он поддал камень ногой в башмаке из телячьей кожи ручной работы. В этот миг он меньше всего думал о женитьбе. Его мучил вопрос, где лучше всего расстаться с тяготившей его невинностью.
Он ловко увернулся от омнибуса, переходя через улицу, осторожно обошел кучу лошадиного навоза посреди дороги.
Александр отшвырнул еще один камень на проезжую часть. Он что-нибудь придумает, недаром он Каролис.
Подойдя к дому, он увидел, что там все готово к приему гостей. Красная ковровая дорожка протянулась от ступеней крыльца через двор к воротам.
– Ожидают мистера Уильяма Гудзона и мисс Дженевру Гудзон, – ответил дворецкий на вопрос Александра, кто к ним пожалует.
Александр тут же потерял интерес к гостям. Уильям Гудзон недавно приехал в Нью-Йорк, он был владельцем железных дорог в Англии. Отец с ним еще не виделся. Александра удивила торжественная встреча, он знал, что у отца к Уильяму Гудзону чисто деловой интерес, и он не собирался сходиться с ним ближе. Александр прошел по дорожке в дом и вошел в большую гостиную.
– Хорошо, что ты явился. Я хочу, чтобы ты остался дом и познакомился с Гудзонами, – сказал отец тоном, не допускающим возражений.
Александр с трудом подавил стон. Надо было сразу подняться к себе, тогда не пришлось бы скучать в обществе гостей Но, вспомнив, что его ждут две недели свободы, он, как подобает послушному сыну, ответил:
– Хорошо, папа.
Мистер Гудзон оказался йоркширцем крепкого телосложения с роскошными бакенбардами. Его тринадцатилетняя дочь тихо, как мышка, сидела, сложив на коленях руки, и не принимала участия в беседе. Подали чай. Сразу же стало ясно, что Уильям Гудзон не станет тратить время на обмен светскими любезностями, и Александр подумал, что визит, пожалуй, будет не таким скучным, как он ожидал.
– Лондонские политики пристально следят за тем, что здесь происходит. – Мистер Гудзон сразу перешел к делу, и это покоробило Виктора. – Договор между Канзасом и Небраской может стать для Америки началом конца. Вы что, хотите позволить каждому штату самостоятельно решать, сохранять ли рабовладение? Если президент Линкольн не примет срочных мер, Америка разделится на два лагеря, и он станет последним президентом Соединенных Штатов.
– Иностранцам нелегко разобраться в тонкостях нашей внутренней политики, – отозвался Виктор неприязненно, скрывая под холодной вежливостью свое раздражение. – Согласно Конституции, ни один штат не может выйти из Союза Штатов. Все слухи об отделении рабовладельческих штатов не более чем слухи. Ничего из этого не выйдет.
– А когда срок президентства Линкольна закончится? – не сдавался гость из Йоркшира, не замечая, что его напористость становится неприличной. – Что, если к власти придут республиканцы? Их молодой лидер настроен категорически против этого договора, не так ли?
– У их молодого лидера нет никакой надежды победить на президентских выборах, – холодно возразил Виктор.
Уильям Гудзон улыбнулся.
– Я бы не был так уверен в этом, мистер Каролис. – Если высказывания политика становятся крылатыми, с ним лучше считаться. Я имею в виду его слова: «Если дом дал трещину, он развалится».