Страница:
– Мне пора возвращаться на работу, – сказал он, уверенный, что во всем городе вряд ли найдется другая женщина, которая в роскошном платье ухватилась бы за его грязный, покрытый строительной пылью рукав.
– Я немного провожу тебя, – сказала Маура.
– Чтобы это творение следовало за нами? – насмешливо спросил Кирон, кивая на карету.
Маура безнадежно посмотрела на ожидающий ее фамильный экипаж. Александр пришел в ужас, когда Маура сказала ему, что иногда может обходиться без кареты, и строго-настрого наказал кучеру всегда следовать за ней. Кучер сейчас так и делал, следуя за ней на почтительном расстоянии. С кареты убрали голубые бархатные банты и ленты, а с негритят на запятках сняли напудренные парики. Но даже на Пятой авеню карета по-прежнему выделялась своим роскошным видом, не говоря уже об улицах попроще, где привлекала всеобщее внимание.
– Да, – ответила Маура, решительно настроившись не обращать внимания на карету.
Они пошли вниз по улице.
– Ты ничего не слышала об Ассоциации горожан, которую недавно создали? – поинтересовался Кирон, его рука все еще горела от прикосновения Мауры.
– Нет, – ответила она и сразу же заинтересовалась: – Это объединение жильцов? Они хотят вынудить домовладельцев улучшить условия жизни?
– Сколько бы жильцов ни объединилось, никто не прислушается к их жалобам, – сухо ответил Кирон.
– Что же это тогда за ассоциация? – полюбопытствовала Маура.
– Группа уважаемых горожан. Похоже, кое-кто из них понял, что пора навести порядок в трущобах и избавиться от ежегодных эпидемий тифа и холеры.
– Значит, примут закон? – Маура боялась поверить.
– Возможно. Это зависит от порядочности членов ассоциации, – пояснил Кирон.
– Не понимаю. – Маура была явно озадачена. – Если они объединились в ассоциацию, чтобы навести порядок в трущобах, как можно ставить под сомнение их порядочность?
Они уже подходили к строительной площадке, где работал Кирон. Он остановился, чтобы не привлекать к Мауре излишнего любопытства и оградить от вульгарных замечаний тех, с кем работал.
– Имена некоторых организаторов не внушают доверия. Например, Франклин Делано, Джон Джейкоб Астор III.
– Астор? – удивилась Маура. – Но ему принадлежит не меньше земли, чем Александру!
– Да и хозяин он ничуть не лучше, – безжалостно добавил Кирон. – Думаю, он решил вступить в ассоциацию, чтобы не упустить своих интересов.
От его слов об Александре Маура сжалась, как от удара. Но ей не хотелось верить в худшее, и поэтому она сказала:
– А может, и нет. Возможно, он искренне заинтересован в улучшении, и тогда за ним будут вынуждены последовать другие.
Кирон посмотрел на Мауру. Ее тяжелые волосы были уложены сзади в шелковую сетку. Светлое платье с глубоким, отделанным кружевами вырезом украшал ряд жемчужных пуговок, спускающихся от края выреза до талии. Узкие рукава на тонких запястьях заканчивались оборками. Несмотря на исходящую от Мауры жизненную силу, в ней было что-то щемяще хрупкое, и Кирон уже ненавидел себя за то, что собирался сказать дальше.
– И Александр?
Маура не отвела глаз, не смутилась.
– Да, – уверенно ответила она.
Когда она выходила замуж, то надеялась, что Александр и Кирон станут друзьями. Однако они даже имена друг друга произносили с нескрываемой ненавистью. Александр возмущался ее продолжающимися встречами с Кироном, но у него не хватало духу запретить Мауре видеться с ним. В свою очередь, Кирон смотрел на Александра, как на угнетателя-богача, процветающего за счет бедняков, такого же бездушного, как землевладельцы в Ирландии.
Больше всего на свете Мауре хотелось доказать Кирону, что он не прав. Она горячо сказала:
– Александр обязательно захочет вступить в ассоциацию и не с той целью, что Астор. Ты не понимаешь, Кирон, Александр никогда не видел бедности. А когда увидит, не раздумывая примется за перемены и улучшения.
– И когда же это случится, дорогая? – спросил Кирон без особого энтузиазма. Он отлично знал, что Маура вот уже не одну неделю безуспешно пытается уговорить Александра посетить доходные дома. – На этой неделе? На следующей? Когда-нибудь? А может, никогда?
– Скоро, – твердо ответила Маура. – Обещаю, Кирон, скоро.
– Никогда! – взорвался Александр, когда Маура попросила его пойти с ней в Бауэри.
Это произошло вечером в понедельник, когда они собирались на концерт в консерваторию. Для Мауры это был первый выход в свет, и Александр подчеркивал важность события для них обоих.
– Им придется прийти в нашу ложу выразить тебе свое почтение, – жестко сказал Александр. – Они не посмеют не сделать этого. А после первого раза будет проще. Уверен, к концу месяца весь этот цирк с непризнанием закончится.
– Никогда! – повторил он, когда Тиль почтительно протянул ему накидку и цилиндр.
– Только один раз, Александр, прошу тебя, – не сдавалась Маура.
Она уже давно перестала стесняться Тиля и Мириам при разговорах с Александром. Александр всегда держался так, словно прислуги не существовало, и Маура быстро усвоила: если ей нужно поговорить с Александром, когда они куда-нибудь собираются, то лучше тоже никого не замечать, иначе поговорить вообще не удастся.
– Не обязательно идти в Бауэри. Мы могли бы побывать в Файв-Пойнтс…
– У нас везде недвижимость, назови любое место, не ошибешься!
Александр выхватил из рук Тиля цилиндр, и Маура увидела на шелковой подкладке вышитые инициалы мужа.
Александр сказал правду. Хотя ей не удалось уговорить его посетить доходные дома, он все же согласился уточнить, действительно ли Белзелл арендует его землю, а также затребовал у своего адвоката полный список принадлежащей ему недвижимости. Список получился очень длинный. Бесчисленные дома, тысячи квартир, гостиницы, офисы, собственность, растянувшаяся на многие мили вдоль побережья, сотни акров пустующих земель – все это принадлежало Каролисам.
Маура решила попробовать по-иному.
– Не нужно заниматься этим одному, если не хочешь. Ассоциация горожан сейчас как раз изучает состояние этих кварталов. Ты мог бы стать членом одного из их комитетов…
– Бога ради, Маура. Ты и святого выведешь из себя. Я не собираюсь осматривать свою недвижимость, не собираюсь вступать ни в какую ассоциацию, не буду работать ни в каком комитете. Если ты все поняла, можно отправляться на концерт.
Маура никогда раньше не видела Александра во фраке. Сейчас его красота поразила ее. Белоснежная накрахмаленная сорочка, отделанная тонкими кружевами, оттеняла смуглую кожу, а в свете люстр черные волосы отливали синевой.
Маура ждала этого вечера с той самой минуты, когда Александр впервые сказал, куда они идут. Мириам отнеслась к ее туалету с куда большим вниманием, чем обычно, отлично понимая важность события. Она завила волосы Мауры в локоны, зачесала их кверху и украсила бриллиантовой диадемой. Глубокий вырез белого кружевного платья обнажал плечи, а на талии Мириам приколола букетик маргариток. Она приготовила для Мауры венский веер из орлиных перьев и театральный бинокль, отделанный перламутром.
Маура чувствовала, что, если она немедленно не замолчит, вечер будет безнадежно испорчен. Обычно их размолвки заканчивались близостью, и страсть заставляла забыть обо всем, что вставало между ними. На этот раз такая развязка исключалась: Александр решил во что бы то ни стало быть на концерте, карета уже ожидала у подъезда.
– Франклин Делано вступил в ассоциацию и Джон Джейкоб Астор III тоже… – произнесла Маура.
У Александра окаменело лицо. Терпение никогда не входило в число его добродетелей, а в последние недели он был и так слишком терпелив. Один Бог знает, чего ему это стоило.
– Хватит, ни слова больше, – процедил он сквозь зубы.
У Мауры стучало в висках. Можно было промолчать, взять веер и бинокль. Через несколько минут они бы забыли о размолвке и наслаждались обществом друг друга.
– Я не могу молчать. Ты должен понять… – сказала Маура вместо этого.
Александр плотно сжал губы, бросил на Мауру убийственный взгляд и, резко развернувшись, вышел из комнаты.
Дверь несколько раз повернулась на петлях, прежде чем закрыться – так сильно Александр хлопнул ею.
Маура долго стояла неподвижно, потом медленно начала откалывать маргаритки от платья.
ГЛАВА 17
– Я немного провожу тебя, – сказала Маура.
– Чтобы это творение следовало за нами? – насмешливо спросил Кирон, кивая на карету.
Маура безнадежно посмотрела на ожидающий ее фамильный экипаж. Александр пришел в ужас, когда Маура сказала ему, что иногда может обходиться без кареты, и строго-настрого наказал кучеру всегда следовать за ней. Кучер сейчас так и делал, следуя за ней на почтительном расстоянии. С кареты убрали голубые бархатные банты и ленты, а с негритят на запятках сняли напудренные парики. Но даже на Пятой авеню карета по-прежнему выделялась своим роскошным видом, не говоря уже об улицах попроще, где привлекала всеобщее внимание.
– Да, – ответила Маура, решительно настроившись не обращать внимания на карету.
Они пошли вниз по улице.
– Ты ничего не слышала об Ассоциации горожан, которую недавно создали? – поинтересовался Кирон, его рука все еще горела от прикосновения Мауры.
– Нет, – ответила она и сразу же заинтересовалась: – Это объединение жильцов? Они хотят вынудить домовладельцев улучшить условия жизни?
– Сколько бы жильцов ни объединилось, никто не прислушается к их жалобам, – сухо ответил Кирон.
– Что же это тогда за ассоциация? – полюбопытствовала Маура.
– Группа уважаемых горожан. Похоже, кое-кто из них понял, что пора навести порядок в трущобах и избавиться от ежегодных эпидемий тифа и холеры.
– Значит, примут закон? – Маура боялась поверить.
– Возможно. Это зависит от порядочности членов ассоциации, – пояснил Кирон.
– Не понимаю. – Маура была явно озадачена. – Если они объединились в ассоциацию, чтобы навести порядок в трущобах, как можно ставить под сомнение их порядочность?
Они уже подходили к строительной площадке, где работал Кирон. Он остановился, чтобы не привлекать к Мауре излишнего любопытства и оградить от вульгарных замечаний тех, с кем работал.
– Имена некоторых организаторов не внушают доверия. Например, Франклин Делано, Джон Джейкоб Астор III.
– Астор? – удивилась Маура. – Но ему принадлежит не меньше земли, чем Александру!
– Да и хозяин он ничуть не лучше, – безжалостно добавил Кирон. – Думаю, он решил вступить в ассоциацию, чтобы не упустить своих интересов.
От его слов об Александре Маура сжалась, как от удара. Но ей не хотелось верить в худшее, и поэтому она сказала:
– А может, и нет. Возможно, он искренне заинтересован в улучшении, и тогда за ним будут вынуждены последовать другие.
Кирон посмотрел на Мауру. Ее тяжелые волосы были уложены сзади в шелковую сетку. Светлое платье с глубоким, отделанным кружевами вырезом украшал ряд жемчужных пуговок, спускающихся от края выреза до талии. Узкие рукава на тонких запястьях заканчивались оборками. Несмотря на исходящую от Мауры жизненную силу, в ней было что-то щемяще хрупкое, и Кирон уже ненавидел себя за то, что собирался сказать дальше.
– И Александр?
Маура не отвела глаз, не смутилась.
– Да, – уверенно ответила она.
Когда она выходила замуж, то надеялась, что Александр и Кирон станут друзьями. Однако они даже имена друг друга произносили с нескрываемой ненавистью. Александр возмущался ее продолжающимися встречами с Кироном, но у него не хватало духу запретить Мауре видеться с ним. В свою очередь, Кирон смотрел на Александра, как на угнетателя-богача, процветающего за счет бедняков, такого же бездушного, как землевладельцы в Ирландии.
Больше всего на свете Мауре хотелось доказать Кирону, что он не прав. Она горячо сказала:
– Александр обязательно захочет вступить в ассоциацию и не с той целью, что Астор. Ты не понимаешь, Кирон, Александр никогда не видел бедности. А когда увидит, не раздумывая примется за перемены и улучшения.
– И когда же это случится, дорогая? – спросил Кирон без особого энтузиазма. Он отлично знал, что Маура вот уже не одну неделю безуспешно пытается уговорить Александра посетить доходные дома. – На этой неделе? На следующей? Когда-нибудь? А может, никогда?
– Скоро, – твердо ответила Маура. – Обещаю, Кирон, скоро.
– Никогда! – взорвался Александр, когда Маура попросила его пойти с ней в Бауэри.
Это произошло вечером в понедельник, когда они собирались на концерт в консерваторию. Для Мауры это был первый выход в свет, и Александр подчеркивал важность события для них обоих.
– Им придется прийти в нашу ложу выразить тебе свое почтение, – жестко сказал Александр. – Они не посмеют не сделать этого. А после первого раза будет проще. Уверен, к концу месяца весь этот цирк с непризнанием закончится.
– Никогда! – повторил он, когда Тиль почтительно протянул ему накидку и цилиндр.
– Только один раз, Александр, прошу тебя, – не сдавалась Маура.
Она уже давно перестала стесняться Тиля и Мириам при разговорах с Александром. Александр всегда держался так, словно прислуги не существовало, и Маура быстро усвоила: если ей нужно поговорить с Александром, когда они куда-нибудь собираются, то лучше тоже никого не замечать, иначе поговорить вообще не удастся.
– Не обязательно идти в Бауэри. Мы могли бы побывать в Файв-Пойнтс…
– У нас везде недвижимость, назови любое место, не ошибешься!
Александр выхватил из рук Тиля цилиндр, и Маура увидела на шелковой подкладке вышитые инициалы мужа.
Александр сказал правду. Хотя ей не удалось уговорить его посетить доходные дома, он все же согласился уточнить, действительно ли Белзелл арендует его землю, а также затребовал у своего адвоката полный список принадлежащей ему недвижимости. Список получился очень длинный. Бесчисленные дома, тысячи квартир, гостиницы, офисы, собственность, растянувшаяся на многие мили вдоль побережья, сотни акров пустующих земель – все это принадлежало Каролисам.
Маура решила попробовать по-иному.
– Не нужно заниматься этим одному, если не хочешь. Ассоциация горожан сейчас как раз изучает состояние этих кварталов. Ты мог бы стать членом одного из их комитетов…
– Бога ради, Маура. Ты и святого выведешь из себя. Я не собираюсь осматривать свою недвижимость, не собираюсь вступать ни в какую ассоциацию, не буду работать ни в каком комитете. Если ты все поняла, можно отправляться на концерт.
Маура никогда раньше не видела Александра во фраке. Сейчас его красота поразила ее. Белоснежная накрахмаленная сорочка, отделанная тонкими кружевами, оттеняла смуглую кожу, а в свете люстр черные волосы отливали синевой.
Маура ждала этого вечера с той самой минуты, когда Александр впервые сказал, куда они идут. Мириам отнеслась к ее туалету с куда большим вниманием, чем обычно, отлично понимая важность события. Она завила волосы Мауры в локоны, зачесала их кверху и украсила бриллиантовой диадемой. Глубокий вырез белого кружевного платья обнажал плечи, а на талии Мириам приколола букетик маргариток. Она приготовила для Мауры венский веер из орлиных перьев и театральный бинокль, отделанный перламутром.
Маура чувствовала, что, если она немедленно не замолчит, вечер будет безнадежно испорчен. Обычно их размолвки заканчивались близостью, и страсть заставляла забыть обо всем, что вставало между ними. На этот раз такая развязка исключалась: Александр решил во что бы то ни стало быть на концерте, карета уже ожидала у подъезда.
– Франклин Делано вступил в ассоциацию и Джон Джейкоб Астор III тоже… – произнесла Маура.
У Александра окаменело лицо. Терпение никогда не входило в число его добродетелей, а в последние недели он был и так слишком терпелив. Один Бог знает, чего ему это стоило.
– Хватит, ни слова больше, – процедил он сквозь зубы.
У Мауры стучало в висках. Можно было промолчать, взять веер и бинокль. Через несколько минут они бы забыли о размолвке и наслаждались обществом друг друга.
– Я не могу молчать. Ты должен понять… – сказала Маура вместо этого.
Александр плотно сжал губы, бросил на Мауру убийственный взгляд и, резко развернувшись, вышел из комнаты.
Дверь несколько раз повернулась на петлях, прежде чем закрыться – так сильно Александр хлопнул ею.
Маура долго стояла неподвижно, потом медленно начала откалывать маргаритки от платья.
ГЛАВА 17
На протяжении последующих месяцев Мауре не раз казалось, что тупик в их с Александром отношениях очень похож на тупик, образовавшийся между силами янки и конфедератов. Обе противостоящие стороны были одинаково убеждены в правоте своего дела, полны решимости продолжать борьбу, ни одна из сторон не собиралась сдаваться.
Несколько дней после той памятной ссоры Александр почти не разговаривал с Маурой. И заговорил он, наконец, вовсе не для того, чтобы извиниться или сказать, что вступил в Ассоциацию горожан, или обрадовать Мауру тем, что вплотную занялся улучшением условий жизни в своих доходных домах или в домах, стоящих на принадлежащей ему земле.
Стоило Мауре затронуть эти вопросы, как тут же опять вспыхивала ссора, они опять отдалялись друг от друга, но это лишь усиливало их взаимное влечение и страсть. Беременность Мауры не способствовала близости, им приходилось быть осторожнее, да и вместе они уже не могли быть так часто, как прежде.
Временами ее одиночество становилось невыносимым. Александр чаще стал бывать в клубе, это вошло в моду, как в Англии. В клубы «Хоун», «Кент» и «Юнион» принимали только представителей старой гвардии, элиту общества. Александр с восемнадцати лет был членом всех трех клубов, и, хотя «Юнион» вежливо попросил всех членов, симпатизирующих конфедератам, написать заявления с просьбой об исключении, необычный брак Александра избавил его от необходимости поступить так. Женщины в эти мужские сообщества не допускались, и вопрос о том, признают Мауру или нет, даже не вставал. Это позволяло Александру хотя бы на короткое время сделать вид, что его положение в обществе не изменилось.
Когда Маура оставалась дома одна, не считая прислуги, время тянулось очень медленно. Она уже не могла встречаться с Кироном так часто, как ей этого хотелось. Теперь он работал у Генри, и Маура понимала, что, если их увидят вместе, это даст повод совсем ненужным сплетням. Может пострадать не только Кирон, но и Генри. А отношения между Маурой и Александром вконец испортятся.
Если бы не беременность, Маура могла бы развеяться, катаясь верхом в Центральном парке на одной из лошадей Каролисов. Но в ее положении она не могла позволить себе даже этого. Маура утешалась тем, что писала длинные письма Изабел и внимательно следила за ходом военных действий.
После успехов союзных сил в битвах при Геттисберге и Виксберге все были уверены, что в ходе войны наступил перелом и к Рождеству она закончится победой северян.
Однако вместо дальнейших побед наступило затишье, обе армии заняли оборону и окапывались, ничего не предпринимая. Затишье продлилось до сентября, когда конфедераты столкнулись с силами союза в Теннесси.
Сообщения о боевых действиях поступали очень подробные. Сражение состоялось в двенадцати милях к югу от Чаттануги у ручья под названием Чикамога. Когда стали поступать сообщения о сражении, Генри сказал Мауре:
– Даже название ручья должно было остановить генералов, ведь на языке индейцев-чероки оно означает «Река крови».
Генри уже давно понял, что Маура прекрасно разбирается в причинах и следствиях войны. Он проводил с Маурой куда больше времени, чем с Александром или своими ровесниками; он находил ее несравненно более интересной собеседницей.
– «Геральд» пишет, что сражение состоялось в густом лесу, к тому же заросшем кустарником, – сказала Маура, раскладывая карту Теннесси на низком столике перед собой. – Между солдатами и офицерами практически не было связи. Как можно в густом лесу проводить передислокацию большого числа войск и координировать их действия?
Генри наклонился вперед, указывая скрюченным пальцем на Чаттанугу.
– Конечно, это невозможно, – согласился он, разговор доставлял ему явное наслаждение. – Хотя совершенно ясно, почему северяне оказались именно там. – Генри обвел пальцем большую площадь на карте. – Если бы им удалось расколоть силы южан между Виргинией и Миссисипи, тогда стало бы возможно повторное наступление.
Маура получала от этих встреч не меньшее удовольствие, чем Генри. Они напоминали ей давнишние беседы в Баллачармише, когда они с Изабел и лордом Клэнмаром сидели среди роз, обсуждая все на свете, начиная с эволюционной теории Дарвина и кончая причинами поражения русских в сражении под Бородином.
19 ноября президент Линкольн торжественно открыл военное кладбище в Геттисберге. Когда Маура прочитала отчет о его выступлении на церемонии открытия, ей стало очень грустно, что рядом нет лорда Клэнмара – он бы по достоинству оценил эту речь. Призывая северян отдать все силы на завершение борьбы, которая уже унесла столько жизней. Линкольн просил собравшихся сделать все возможное, чтобы правительство народа и для народа не исчезло с лица земли.
– Это же самое настоящее определение демократии, – с восхищением сказала Маура, обращаясь к Генри.
Но к Рождеству, вместо того чтобы закончиться, война вступила в новую фазу. Северяне занялись превращением укрепленного пункта у Чаттануги в крупную армейскую базу, откуда можно было бы начать наступление на Атланту. Южане, и свою очередь, вновь заняли оборону.
– Мы проведем Рождество в Тарне, – сообщил Александр Мауре за обедом в столовой, напоминающей мрачную пещеру.
Только присутствие лакея за высокой спинкой мягкого стола помешало Мауре вскочить и броситься через всю комнату к противоположному концу длинного обеденного стола, где сидел Александр, и обнять его.
В Тарне тоже были огромные и роскошно отделанные комнаты, но там Маура чувствовала себя намного уютнее. Слуги относились к ней почтительно, без холодной враждебности, не так, как в городском особняке Каролисов на Пятой авеню. В Тарне она сможет вволю гулять, любоваться лошадьми. В Тарне они с Александром были счастливы.
У Александра сжалось сердце, когда он увидел, какая радость охватила Мауру. Ему так хотелось, чтобы она всегда была счастлива. Ну зачем ей эти бедняки, почему она так волнуется за них?
– Может быть, пригласить Чарли и Генри провести с нами Рождество? – спросил Александр, положив салфетку рядом с тарелкой и поднимаясь из-за стола.
Лакей, стоявший позади Александра, проворно отодвинул стул, два других уже были готовы распахнуть двойные двери, ведущие в смежную гостиную.
– Это будет замечательно! Можно поставить рождественскую елку, украсить комнаты бумажными гирляндами, остролистом и плющом…
– Знаешь, дорогая, я могу представить что угодно, только не Чарли и Генри за изготовлением бумажных гирлянд – рассмеялся Александр.
Он подошел к Мауре, подал ей руку и помог подняться со стула. Их пальцы переплелись, глаза встретились, и Александр прочел радостное ожидание в глазах жены.
Александр был нежен и осторожен с Маурой, боясь навредить ребенку. Они лежали на огромной кровати, приходя в себя. Они опять слились в одно целое, ничто не разделяло их сейчас. Александр с любовью провел рукой по уже заметно округлившемуся животу Мауры.
– Я говорил тебе, что попросил Генри бьггь крестным отцом? – спросил он. У него было удивительно спокойно на душе.
Маура положила свою руку на руку Александра, плотнее прижала ее к животу и довольно улыбнулась, чувствуя через его руку, как шевелится ребенок.
– А Чарли ты тоже пригласил? – спросила она, поворачиваясь к нему.
На шее у Александра блестели мелкие капельки пота, и Маура поцеловала его, слизывая их языком.
Он опять почувствовал желание и подвинулся, приподнимаясь на локте, чтобы посмотреть на Мауру сверху.
– Да, – ответил он с улыбкой, – хотя не могу представить Чарли в роли крестного отца. Крестные ведь должны следить за воспитанием своих крестников, наставлять их на праведный путь. Боюсь, что крестники Чарли начнут посещать бега раньше, чем научатся ходить, в этом я совершенно уверен.
Маура нежно провела рукой по груди и животу Александра.
– Думаю, к крестникам Генри это тоже относится, – тихо отозвалась она, читая желание в глазах мужа.
Он склонился над Маурой, целуя ее виски и уголки глаз.
– Тогда нам надо осторожно обрадовать его этой ответственностью, – мягко проговорил Александр, целуя ее в губы прежде, чем Маура успела ответить.
Александр ошибался, сказав, что Чарли и Генри вряд ли увлекутся изготовлением бумажных гирлянд. В первый же вечер они занялись этим с таким рвением, что даже он сам снизошел и помог им.
– Бирюзовые и серебряные цепочки мы развесим в передней и в столовой, а лимонные и зеленые – в гостиной, – сказала Маура. Она разрезала цветную бумагу на полоски и раздавала их добровольным помощникам.
– Мне нравится запах клея, – с обезоруживающей улыбкой заявил Чарли, – он пахнет гвоздикой.
– Значит, мы все будем пахнуть так же, если ты не перестанешь махать кисточкой для клея, – с напускной досадой сказал Генри. Он поднял полоску бирюзовой бумаги и приложил ее к лимонно-желтой полоске, внимательно посмотрел на них – так пристально он обычно рассматривал только скаковых лошадей. – Маура, а почему бы не сделать и такое сочетание? По-моему, очень красиво. Может, мне стоит переменить цвета моих скаковых лошадей на бирюзовый и лимонный?
Они сидели в гостиной вокруг большого низкого стола перед камином, в котором весело горел огонь. Александр дотянулся до бутылки виски и наполнил свой стакан.
– Может быть, сделать цепочки поменьше и украсить ими елку? – предложил он, не понимая, как такое детское занятие может интересовать взрослых людей.
– И мою спальню, – добавил Чарли, бумажные гирлянды были обмотаны у него вокруг шеи и спускались до самого пола. – Знаете, у Вилли Райнландера изголовье кровати украшает сделанный в полный рост павлин из бирюзы и изумрудов.
– Говорят, его сестра старается использовать траур, чтобы отомстить, – подхватил Генри. Он сосредоточенно сдвинул брови, соединяя желтое колечко с зеленым. – По-моему, балы для вдов – дурной тон, а бал, который дает Ариадна Райнландер, похоже, будет самым громким событием со времен празднеств, устраиваемых Марией-Антуанеттой в Версале.
– Бревурт, – поправил Чарли, увлеченно склеивая колечки. – Ариадна уже не Райнландер, она вышла замуж за Бревурта.
Генри с гордостью посмотрел на свое произведение – желто-зеленую цепочку. Впервые в жизни он сделал что-то своими руками, и это занятие доставило ему удивительное удовлетворение.
Он увлекся и не сразу заметил, что Александр и Маура не принимают участия в разговоре. Он отругал себя за бестактность. Генри заметил, что в последнее время Александр очень болезненно воспринимает любое упоминание о светской жизни, в которой для него теперь нет места. Чтобы как-то исправить неловкость, Генри положил свою цепочку на стол поверх груды уже готовых гирлянд и сказал с неподдельным интересом:
– Я и Чарли очень гордимся тем, что вы просите нас стать крестными отцами вашего ребенка. А кто будет крестной матерью?
Александр пожал плечами.
– Скорее всего, никто, нет подходящей кандидатуры…
– Есть, конечно, есть, – уверенно перебила его Маура.
Александр удивленно посмотрел на нее:
– О ком это ты? Во всем Нью-Йорке нет ни одной женщины, которая нанесла бы нам визит!
– Но ведь крестная не обязательно должна быть из Нью-Йорка, правда? – спросила Маура, деловито разматывая и снимая с Чарли пестрые гирлянды, цвета которых он подбирал сам, хотя и не всегда удачно.
Александр взъерошил рукой волосы, он испугался, что Маура опять вытащит на свет кого-нибудь из своих деревенских родственников.
– Нет, конечно, – согласился он без всякого энтузиазма, – но на крещении она должна присутствовать обязательно.
– Совсем не обязательно, – вмешался Генри. – Кто-нибудь может представлять ее. Такое часто случалось и раньше.
– Я не думаю… – сурово начал Александр, собираясь сразу же дать отпор Мауре, но Чарли быстро перебил его:
– Кого вы имеете в виду, Маура? Кого-нибудь в Ирландии?
– Нет. – Маура покачала головой. – Я говорю о своей подруге, мы вместе выросли. Она сейчас живет в Лондоне. – Маура посмотрела на Александра. – Изабел с радостью согласится стать крестной матерью. Как ты думаешь, это можно будет как-то устроить?
Александр облегченно вздохнул. Он согласился бы на кого угодно, лишь бы у крестной матери не было ирландского имени.
– Конечно, – обрадованно сказал он, памятуя, что Изабел – это все-таки леди Изабел.
В камине негромко потрескивали поленья. Маура, успокоившись, собрала готовые гирлянды. Потом, словно извиняясь сказала:
– Я устала. Оставлю вас наедине с виски, хочу лечь пораньше. Вы не против?
Мужчины с большим сожалением отпустили Мауру, понимая ее положение.
Генри и Чарли с удовольствием проводили время в ее компании. Для Генри она стала дочерью, которой у него никогда не было. Для Чарли – сестрой. Оба искренне полюбили ее. Им было жаль, что она оставляет их.
Александр проводил ее глазами до дверей. Со спины Маура оставалась такой же стройной и соблазнительной, как в первый день знакомства. Александр вспомнил их встречу на «Скотий». Тогда он и предположить не мог, что Маура станет так нужна ему, что он будет так страстно желать ее.
Теперь это казалось невероятным. Но тогда он видел перед собой только бедную девушку-ирландку, мало чем отличающуюся от остальных эмигрантов, разве что своим опрятным видом и красивыми блестящими волосами. Тогда Александр думал только о мести отцу, Маура вполне подходила для его плана, но только одна женщина занимала его мысли – Дженевра. И вдруг он почувствовал укор совести: он уже забыл, когда думал о ней в последний раз. Но не успел он вспомнить Дженсвру, как настойчивый голос Генри привлек его внимание. Генри нетерпеливо спрашивал:
– Александр, в третий раз повторяю: ты будешь играть в покер или нет?
В спальне с приветливыми портьерами теплых тонов, где она и Александр впервые были близки, Маура предалась воспоминаниям. В это время год назад она находилась в Баллачармише вместе с лордом Клэнмаром и Изабел. Мама была еще жива, а Кирон служил управляющим. В канун Рождества он срубил для них елку и поставил в гостиной. Они с Изабел наряжали ее. Последнее Рождество в Баллачармише ничем не отличалось от предыдущих, которые она отмечала там с восьми лет, когда переехала в усадьбу. Ничто не предвещало печальных перемен, которые подкрались уже совсем близко. Маура не догадывалась ни об ожидавшем ее горе, ни о счастье, которое за ним последует.
Она уселась на край постели, дотянулась до бумаги и пера.
«Дорогая, любимая Изабел, – начала она красивым крупным почерком. – Как ты отнесешься к тому, чтобы стать крестной матерью нашему ребенку? Может ли кто-нибудь представлять тебя на церемонии крещения?..»
Это было самое спокойное и самое приятное Рождество на памяти Александра, Чарли и Генри. Без утомительных балов и гостей. Днем они катались с горки на санях или на коньках по расчищенному замерзшему пруду. Тепло закутанная Маура с удовольствием наблюдала за ними. Длинными вечерами играли в карты, решали шарады, отгадывали загадки, даже изумленный дворецкий принимал участие в их развлечениях.
Первоначально Генри собирался пробыть в Тарне только до конца первой недели января. Но заканчивалась уже последняя неделя, а Генри и не думал уезжать, и Чарли тоже.
– Почему бы нам не остаться здесь навсегда? – с сожалением произнес Чарли, когда Александр намекнул, что им всем пора возвратиться в Нью-Йорк. – Стали бы отшельниками, забыли бы и Нью-Йорк, и общество, и эту надоевшую всем войну.
Когда Чарли, между прочим, упомянул войну, Александр нахмурился. Он, как и Чарли, заплатил триста долларов – сумму, которую было необходимо внести для освобождения от призыва, но в отличие от Чарли периодически испытывал из-за этого угрызения совести. Было время, когда он страстно мечтал принять участие в боях. Но счастье и удовольствия семейной жизни изменили Александра. Он уже не хотел отказываться от них ради более чем сомнительного упоения битвой. Ему теперь вовсе не хотелось рисковать жизнью ради Линкольна, и одновременно было ужасно стыдно признаться себе в этом.
– У тебя, может, и нет никаких срочных дел в Нью-Йорке, а у меня есть, – сухо сказал он. – Мы уезжаем завтра.
Чарли удивленно поднял брови. Бывали моменты, когда он переставал понимать друга. Чарли отлично знал, что у Александра нет срочных дел в Нью-Йорке, которые за него некому было бы сделать. Адвокатов, управляющих и финансовых советников у него хватало с избытком.
– Знаешь, я говорю серьезно, – произнес он, поправляя диванную подушку за спиной и вытягивая ноги на длинной, мягкой удобной софе. – Не понимаю, почему я всегда считал Генри старым занудой. Он сносно играет в покер и в лошадях разбирается не хуже твоего. Я бы предпочел остаться здесь с тобой, Маурой и Генри, чем таскаться с бала на бал во фраке, а уж к Ариадне Бревурт на день рождения мне совсем идти не хочется.
Несколько дней после той памятной ссоры Александр почти не разговаривал с Маурой. И заговорил он, наконец, вовсе не для того, чтобы извиниться или сказать, что вступил в Ассоциацию горожан, или обрадовать Мауру тем, что вплотную занялся улучшением условий жизни в своих доходных домах или в домах, стоящих на принадлежащей ему земле.
Стоило Мауре затронуть эти вопросы, как тут же опять вспыхивала ссора, они опять отдалялись друг от друга, но это лишь усиливало их взаимное влечение и страсть. Беременность Мауры не способствовала близости, им приходилось быть осторожнее, да и вместе они уже не могли быть так часто, как прежде.
Временами ее одиночество становилось невыносимым. Александр чаще стал бывать в клубе, это вошло в моду, как в Англии. В клубы «Хоун», «Кент» и «Юнион» принимали только представителей старой гвардии, элиту общества. Александр с восемнадцати лет был членом всех трех клубов, и, хотя «Юнион» вежливо попросил всех членов, симпатизирующих конфедератам, написать заявления с просьбой об исключении, необычный брак Александра избавил его от необходимости поступить так. Женщины в эти мужские сообщества не допускались, и вопрос о том, признают Мауру или нет, даже не вставал. Это позволяло Александру хотя бы на короткое время сделать вид, что его положение в обществе не изменилось.
Когда Маура оставалась дома одна, не считая прислуги, время тянулось очень медленно. Она уже не могла встречаться с Кироном так часто, как ей этого хотелось. Теперь он работал у Генри, и Маура понимала, что, если их увидят вместе, это даст повод совсем ненужным сплетням. Может пострадать не только Кирон, но и Генри. А отношения между Маурой и Александром вконец испортятся.
Если бы не беременность, Маура могла бы развеяться, катаясь верхом в Центральном парке на одной из лошадей Каролисов. Но в ее положении она не могла позволить себе даже этого. Маура утешалась тем, что писала длинные письма Изабел и внимательно следила за ходом военных действий.
После успехов союзных сил в битвах при Геттисберге и Виксберге все были уверены, что в ходе войны наступил перелом и к Рождеству она закончится победой северян.
Однако вместо дальнейших побед наступило затишье, обе армии заняли оборону и окапывались, ничего не предпринимая. Затишье продлилось до сентября, когда конфедераты столкнулись с силами союза в Теннесси.
Сообщения о боевых действиях поступали очень подробные. Сражение состоялось в двенадцати милях к югу от Чаттануги у ручья под названием Чикамога. Когда стали поступать сообщения о сражении, Генри сказал Мауре:
– Даже название ручья должно было остановить генералов, ведь на языке индейцев-чероки оно означает «Река крови».
Генри уже давно понял, что Маура прекрасно разбирается в причинах и следствиях войны. Он проводил с Маурой куда больше времени, чем с Александром или своими ровесниками; он находил ее несравненно более интересной собеседницей.
– «Геральд» пишет, что сражение состоялось в густом лесу, к тому же заросшем кустарником, – сказала Маура, раскладывая карту Теннесси на низком столике перед собой. – Между солдатами и офицерами практически не было связи. Как можно в густом лесу проводить передислокацию большого числа войск и координировать их действия?
Генри наклонился вперед, указывая скрюченным пальцем на Чаттанугу.
– Конечно, это невозможно, – согласился он, разговор доставлял ему явное наслаждение. – Хотя совершенно ясно, почему северяне оказались именно там. – Генри обвел пальцем большую площадь на карте. – Если бы им удалось расколоть силы южан между Виргинией и Миссисипи, тогда стало бы возможно повторное наступление.
Маура получала от этих встреч не меньшее удовольствие, чем Генри. Они напоминали ей давнишние беседы в Баллачармише, когда они с Изабел и лордом Клэнмаром сидели среди роз, обсуждая все на свете, начиная с эволюционной теории Дарвина и кончая причинами поражения русских в сражении под Бородином.
19 ноября президент Линкольн торжественно открыл военное кладбище в Геттисберге. Когда Маура прочитала отчет о его выступлении на церемонии открытия, ей стало очень грустно, что рядом нет лорда Клэнмара – он бы по достоинству оценил эту речь. Призывая северян отдать все силы на завершение борьбы, которая уже унесла столько жизней. Линкольн просил собравшихся сделать все возможное, чтобы правительство народа и для народа не исчезло с лица земли.
– Это же самое настоящее определение демократии, – с восхищением сказала Маура, обращаясь к Генри.
Но к Рождеству, вместо того чтобы закончиться, война вступила в новую фазу. Северяне занялись превращением укрепленного пункта у Чаттануги в крупную армейскую базу, откуда можно было бы начать наступление на Атланту. Южане, и свою очередь, вновь заняли оборону.
– Мы проведем Рождество в Тарне, – сообщил Александр Мауре за обедом в столовой, напоминающей мрачную пещеру.
Только присутствие лакея за высокой спинкой мягкого стола помешало Мауре вскочить и броситься через всю комнату к противоположному концу длинного обеденного стола, где сидел Александр, и обнять его.
В Тарне тоже были огромные и роскошно отделанные комнаты, но там Маура чувствовала себя намного уютнее. Слуги относились к ней почтительно, без холодной враждебности, не так, как в городском особняке Каролисов на Пятой авеню. В Тарне она сможет вволю гулять, любоваться лошадьми. В Тарне они с Александром были счастливы.
У Александра сжалось сердце, когда он увидел, какая радость охватила Мауру. Ему так хотелось, чтобы она всегда была счастлива. Ну зачем ей эти бедняки, почему она так волнуется за них?
– Может быть, пригласить Чарли и Генри провести с нами Рождество? – спросил Александр, положив салфетку рядом с тарелкой и поднимаясь из-за стола.
Лакей, стоявший позади Александра, проворно отодвинул стул, два других уже были готовы распахнуть двойные двери, ведущие в смежную гостиную.
– Это будет замечательно! Можно поставить рождественскую елку, украсить комнаты бумажными гирляндами, остролистом и плющом…
– Знаешь, дорогая, я могу представить что угодно, только не Чарли и Генри за изготовлением бумажных гирлянд – рассмеялся Александр.
Он подошел к Мауре, подал ей руку и помог подняться со стула. Их пальцы переплелись, глаза встретились, и Александр прочел радостное ожидание в глазах жены.
Александр был нежен и осторожен с Маурой, боясь навредить ребенку. Они лежали на огромной кровати, приходя в себя. Они опять слились в одно целое, ничто не разделяло их сейчас. Александр с любовью провел рукой по уже заметно округлившемуся животу Мауры.
– Я говорил тебе, что попросил Генри бьггь крестным отцом? – спросил он. У него было удивительно спокойно на душе.
Маура положила свою руку на руку Александра, плотнее прижала ее к животу и довольно улыбнулась, чувствуя через его руку, как шевелится ребенок.
– А Чарли ты тоже пригласил? – спросила она, поворачиваясь к нему.
На шее у Александра блестели мелкие капельки пота, и Маура поцеловала его, слизывая их языком.
Он опять почувствовал желание и подвинулся, приподнимаясь на локте, чтобы посмотреть на Мауру сверху.
– Да, – ответил он с улыбкой, – хотя не могу представить Чарли в роли крестного отца. Крестные ведь должны следить за воспитанием своих крестников, наставлять их на праведный путь. Боюсь, что крестники Чарли начнут посещать бега раньше, чем научатся ходить, в этом я совершенно уверен.
Маура нежно провела рукой по груди и животу Александра.
– Думаю, к крестникам Генри это тоже относится, – тихо отозвалась она, читая желание в глазах мужа.
Он склонился над Маурой, целуя ее виски и уголки глаз.
– Тогда нам надо осторожно обрадовать его этой ответственностью, – мягко проговорил Александр, целуя ее в губы прежде, чем Маура успела ответить.
Александр ошибался, сказав, что Чарли и Генри вряд ли увлекутся изготовлением бумажных гирлянд. В первый же вечер они занялись этим с таким рвением, что даже он сам снизошел и помог им.
– Бирюзовые и серебряные цепочки мы развесим в передней и в столовой, а лимонные и зеленые – в гостиной, – сказала Маура. Она разрезала цветную бумагу на полоски и раздавала их добровольным помощникам.
– Мне нравится запах клея, – с обезоруживающей улыбкой заявил Чарли, – он пахнет гвоздикой.
– Значит, мы все будем пахнуть так же, если ты не перестанешь махать кисточкой для клея, – с напускной досадой сказал Генри. Он поднял полоску бирюзовой бумаги и приложил ее к лимонно-желтой полоске, внимательно посмотрел на них – так пристально он обычно рассматривал только скаковых лошадей. – Маура, а почему бы не сделать и такое сочетание? По-моему, очень красиво. Может, мне стоит переменить цвета моих скаковых лошадей на бирюзовый и лимонный?
Они сидели в гостиной вокруг большого низкого стола перед камином, в котором весело горел огонь. Александр дотянулся до бутылки виски и наполнил свой стакан.
– Может быть, сделать цепочки поменьше и украсить ими елку? – предложил он, не понимая, как такое детское занятие может интересовать взрослых людей.
– И мою спальню, – добавил Чарли, бумажные гирлянды были обмотаны у него вокруг шеи и спускались до самого пола. – Знаете, у Вилли Райнландера изголовье кровати украшает сделанный в полный рост павлин из бирюзы и изумрудов.
– Говорят, его сестра старается использовать траур, чтобы отомстить, – подхватил Генри. Он сосредоточенно сдвинул брови, соединяя желтое колечко с зеленым. – По-моему, балы для вдов – дурной тон, а бал, который дает Ариадна Райнландер, похоже, будет самым громким событием со времен празднеств, устраиваемых Марией-Антуанеттой в Версале.
– Бревурт, – поправил Чарли, увлеченно склеивая колечки. – Ариадна уже не Райнландер, она вышла замуж за Бревурта.
Генри с гордостью посмотрел на свое произведение – желто-зеленую цепочку. Впервые в жизни он сделал что-то своими руками, и это занятие доставило ему удивительное удовлетворение.
Он увлекся и не сразу заметил, что Александр и Маура не принимают участия в разговоре. Он отругал себя за бестактность. Генри заметил, что в последнее время Александр очень болезненно воспринимает любое упоминание о светской жизни, в которой для него теперь нет места. Чтобы как-то исправить неловкость, Генри положил свою цепочку на стол поверх груды уже готовых гирлянд и сказал с неподдельным интересом:
– Я и Чарли очень гордимся тем, что вы просите нас стать крестными отцами вашего ребенка. А кто будет крестной матерью?
Александр пожал плечами.
– Скорее всего, никто, нет подходящей кандидатуры…
– Есть, конечно, есть, – уверенно перебила его Маура.
Александр удивленно посмотрел на нее:
– О ком это ты? Во всем Нью-Йорке нет ни одной женщины, которая нанесла бы нам визит!
– Но ведь крестная не обязательно должна быть из Нью-Йорка, правда? – спросила Маура, деловито разматывая и снимая с Чарли пестрые гирлянды, цвета которых он подбирал сам, хотя и не всегда удачно.
Александр взъерошил рукой волосы, он испугался, что Маура опять вытащит на свет кого-нибудь из своих деревенских родственников.
– Нет, конечно, – согласился он без всякого энтузиазма, – но на крещении она должна присутствовать обязательно.
– Совсем не обязательно, – вмешался Генри. – Кто-нибудь может представлять ее. Такое часто случалось и раньше.
– Я не думаю… – сурово начал Александр, собираясь сразу же дать отпор Мауре, но Чарли быстро перебил его:
– Кого вы имеете в виду, Маура? Кого-нибудь в Ирландии?
– Нет. – Маура покачала головой. – Я говорю о своей подруге, мы вместе выросли. Она сейчас живет в Лондоне. – Маура посмотрела на Александра. – Изабел с радостью согласится стать крестной матерью. Как ты думаешь, это можно будет как-то устроить?
Александр облегченно вздохнул. Он согласился бы на кого угодно, лишь бы у крестной матери не было ирландского имени.
– Конечно, – обрадованно сказал он, памятуя, что Изабел – это все-таки леди Изабел.
В камине негромко потрескивали поленья. Маура, успокоившись, собрала готовые гирлянды. Потом, словно извиняясь сказала:
– Я устала. Оставлю вас наедине с виски, хочу лечь пораньше. Вы не против?
Мужчины с большим сожалением отпустили Мауру, понимая ее положение.
Генри и Чарли с удовольствием проводили время в ее компании. Для Генри она стала дочерью, которой у него никогда не было. Для Чарли – сестрой. Оба искренне полюбили ее. Им было жаль, что она оставляет их.
Александр проводил ее глазами до дверей. Со спины Маура оставалась такой же стройной и соблазнительной, как в первый день знакомства. Александр вспомнил их встречу на «Скотий». Тогда он и предположить не мог, что Маура станет так нужна ему, что он будет так страстно желать ее.
Теперь это казалось невероятным. Но тогда он видел перед собой только бедную девушку-ирландку, мало чем отличающуюся от остальных эмигрантов, разве что своим опрятным видом и красивыми блестящими волосами. Тогда Александр думал только о мести отцу, Маура вполне подходила для его плана, но только одна женщина занимала его мысли – Дженевра. И вдруг он почувствовал укор совести: он уже забыл, когда думал о ней в последний раз. Но не успел он вспомнить Дженсвру, как настойчивый голос Генри привлек его внимание. Генри нетерпеливо спрашивал:
– Александр, в третий раз повторяю: ты будешь играть в покер или нет?
В спальне с приветливыми портьерами теплых тонов, где она и Александр впервые были близки, Маура предалась воспоминаниям. В это время год назад она находилась в Баллачармише вместе с лордом Клэнмаром и Изабел. Мама была еще жива, а Кирон служил управляющим. В канун Рождества он срубил для них елку и поставил в гостиной. Они с Изабел наряжали ее. Последнее Рождество в Баллачармише ничем не отличалось от предыдущих, которые она отмечала там с восьми лет, когда переехала в усадьбу. Ничто не предвещало печальных перемен, которые подкрались уже совсем близко. Маура не догадывалась ни об ожидавшем ее горе, ни о счастье, которое за ним последует.
Она уселась на край постели, дотянулась до бумаги и пера.
«Дорогая, любимая Изабел, – начала она красивым крупным почерком. – Как ты отнесешься к тому, чтобы стать крестной матерью нашему ребенку? Может ли кто-нибудь представлять тебя на церемонии крещения?..»
Это было самое спокойное и самое приятное Рождество на памяти Александра, Чарли и Генри. Без утомительных балов и гостей. Днем они катались с горки на санях или на коньках по расчищенному замерзшему пруду. Тепло закутанная Маура с удовольствием наблюдала за ними. Длинными вечерами играли в карты, решали шарады, отгадывали загадки, даже изумленный дворецкий принимал участие в их развлечениях.
Первоначально Генри собирался пробыть в Тарне только до конца первой недели января. Но заканчивалась уже последняя неделя, а Генри и не думал уезжать, и Чарли тоже.
– Почему бы нам не остаться здесь навсегда? – с сожалением произнес Чарли, когда Александр намекнул, что им всем пора возвратиться в Нью-Йорк. – Стали бы отшельниками, забыли бы и Нью-Йорк, и общество, и эту надоевшую всем войну.
Когда Чарли, между прочим, упомянул войну, Александр нахмурился. Он, как и Чарли, заплатил триста долларов – сумму, которую было необходимо внести для освобождения от призыва, но в отличие от Чарли периодически испытывал из-за этого угрызения совести. Было время, когда он страстно мечтал принять участие в боях. Но счастье и удовольствия семейной жизни изменили Александра. Он уже не хотел отказываться от них ради более чем сомнительного упоения битвой. Ему теперь вовсе не хотелось рисковать жизнью ради Линкольна, и одновременно было ужасно стыдно признаться себе в этом.
– У тебя, может, и нет никаких срочных дел в Нью-Йорке, а у меня есть, – сухо сказал он. – Мы уезжаем завтра.
Чарли удивленно поднял брови. Бывали моменты, когда он переставал понимать друга. Чарли отлично знал, что у Александра нет срочных дел в Нью-Йорке, которые за него некому было бы сделать. Адвокатов, управляющих и финансовых советников у него хватало с избытком.
– Знаешь, я говорю серьезно, – произнес он, поправляя диванную подушку за спиной и вытягивая ноги на длинной, мягкой удобной софе. – Не понимаю, почему я всегда считал Генри старым занудой. Он сносно играет в покер и в лошадях разбирается не хуже твоего. Я бы предпочел остаться здесь с тобой, Маурой и Генри, чем таскаться с бала на бал во фраке, а уж к Ариадне Бревурт на день рождения мне совсем идти не хочется.