Пембертон Маргарет. Площадь Магнолий

   В конце концов, скорая демобилизация пока была только его мечтой, твердой уверенности в окончательном возвращении домой у него не было. Возможно, они с Кристиной разлучатся еще на несколько месяцев, а то и на год. И ему совершенно не хотелось, чтобы Хетти отравила своими сплетнями несколько оставшихся ему часов.
   — Проклятая старая карга! И почему от нее всегда нужно ждать неприятностей? — в сердцах пробормотал он.
   Мейвис вытянула ноги и прилегла на бок.
   — Хетти считает, что тебе следовало жениться на местной девушке, — сказала она, подперев щеку рукой.
   — Самых красивых девушек уже давно разобрали, — ухмыльнулся Джек, вновь обретя чувство юмора.
   Мейвис густо покраснела, что было видно даже под обильным гримом, и быстро отвернулась, чтобы Джек этого не заметил.
   — Любопытно, что нас абсолютно не тревожит присутствие Леона, — заметила она, глядя на пруд.
   — А ведь ты даже не сидишь, а лежишь! — язвительно добавил Джек. — Но только Эммерсон вряд ли сделает из этого факта какие-то неправильные выводы. Ни Карл Фойт, ни Кейт сплетничать не станут. Таков же и ее муж.
   — Да, с мужем ей повезло, — согласилась Мейвис. — В отличие от несчастной Дорис Шарки. Ты слышал, что Уилфред вышел вчера на Главную улицу Льюишема с плакатами на шее? На них было написано, что близится конец света. Представляю, каково приходится его жене и дочери! Этот доморощенный Моисей наверняка их замучил своими проповедями и нравоучениями.
 
   — Мама, я тоже хочу завтра пойти в гости к прадедушке! — заявил Лука, дергая за юбку Кейт, которая раскатывала тесто для клубничного пирога. — Почему мне нельзя покататься на большой машине?
   Кейт откинула локон, упавший на глаза, и тяжело вздохнула. Скверные предчувствия, не дававшие ей покоя с того самого злосчастного дня, когда она согласилась на встречи Джосса Харви с Мэтью, начали сбываться. Как объяснить своему трехлетнему сыну, что этот старик не доводится ему прадедушкой? И что только Мэтью будет пользоваться благами, недоступными для него и Дейзи?
   Она наклонилась и, взяв мальчика за ручку, мягко сказала:
   — Понимаешь, Лука, у всех у вас разные папы — у Дейзи, у тебя и у Мэтью. Поэтому и прадедушки у вас тоже разные. Мистер Харви прадедушка только одного Мэтью, а тебе он чужой дядя. И за это вы с Дейзи не должны на него обижаться. Нужно быть с ним вежливыми. А за Мэтью следует радоваться, а не завидовать ему. Ведь все мы одна большая семья! Пока он будет гостить у прадедушки, ты погуляешь с папой.
   Лука наморщил лобик, стараясь разобраться в том, что говорила мама. Это оказалось нелегко.
   — Но тогда почему же мой папа считается папой Мэтью и Дейзи? — спросил он, поставив Кейт этим простым вопросом в тупик.
   — Он их отчим, а не родной папа, — наконец объяснила она и погладила сына по кудрявой головке. — Но любит их не меньше, чем тебя, родного сына.
   Лука еще сильнее нахмурился:
   — Но если я делюсь папой с Мэтью и Дейзи, почему бы Мэтью не поделиться со мной прадедушкой? — У него задрожала нижняя губа. — Я тоже хочу кататься на машине!
   Кейт взяла его на руки. Может быть, Леону удастся найти подходящее объяснение? И тогда Лука перестанет обижаться на Мэтью, в одиночку наслаждающегося обществом Джосса Харви и его подарками?
   Но ей не удалось убедить себя в благоприятном исходе дела. Ведь все может обернуться и иначе. Что, если Лука обозлится на Мэтью и отношения между братьями испортятся? Что тогда ей делать и простит ли она себе это? Лука обвил ручонками ее шею, и Кейт поняла, что она никогда себе такого не простит, потому что это она во всем виновата. Шея ее стала мокрой от слез малыша, и она крепко прижала его к себе, пожалев, что мужа нет дома. Как пригодилась бы сейчас его поддержка! Когда Леон прижимал ее к своей груди, она чувствовала себя защищенной от всех напастей.
   — Успокойся, мой мальчик, — нежно прошептала Кейт. — Не плачь! Лучше помоги мне положить ягоды на пирог. А если хочешь, сам сделай маленький пирожок!

Глава 12

   Кристина лежала рядом с Джеком на кровати в спальне. Он громко и тяжело дышал, и она старалась не шевелиться, чтобы не разбудить его. Сумерки отступали, и слабый свет проник в темную комнату из-за шторы. Джек что-то невнятно пробормотал во сне, Кристине показалось, что он назвал ее имя. Она прикусила губу и снова уставилась в потолок. Через несколько часов они расстанутся. Что ж, ей остается утешаться лишь тем, что в следующий раз он вернется домой навсегда.
   Она осторожно спустила ноги с кровати и встала. Прохладный линолеум приятно холодил ступни. Одетая в ночную рубашку, она подошла к окну и отдернула штору.
   Небо побагровело. Из окна спальни открывался чудесный вид на церковь Святого Марка, гордо возвышающуюся в середине зеленого островка, и на соседние дома.
   К груде металла, занимавшей немалую часть крохотного палисадника Ломаксов, недавно присоединилась старая детская коляска. Видимо, Билли намеревался использовать ее ходовую часть для сооружения самоката или тележки. Огромная воронка на месте дома сестер Хеллиуэлл, поросшая цветами, стала достопримечательностью этого бедного квартала и добавляла ему немного экзотики. Освещенные первыми солнечными лучами бутоны роз напоминали о былом великолепии. Одичав, розы разрослись до небывалых размеров; их высокие, в человеческий рост, толстые стебли венчали поразительно красивые белые и рубиновые цветы.
   С этим ботаническим великолепием соседствовал убогий дом номер двенадцать, принадлежащий Чарли Робсону. Он вскоре должен был сочетаться законным браком с Гарриеттой и перебраться к ней, на «блэкхитский» конец площади. Оставляя свое жилище Кристине, Чарли попросил ее лишь об одном — не обижать его голубей.
   — Можешь переустроить дом по своему усмотрению, — добродушно пробасил он. — Но моих голубей не трогай. Гарриетта не хочет, чтобы я взял их с собой и поселил в сарае на заднем дворе, она боится, что они загадят участок. Ее легко понять, к чему ей лишние хлопоты?
   Следующий был дом Шарки, окна которого всегда затягивали плотные занавески. Кристина не знала, что за ними происходит, но догадок на этот счет строилось на площади предостаточно. Альберт рассказывал, что Уилфред Шарки окончательно сбрендил. Мейвис утверждала, что он избивает жену — дескать, об этом она догадалась еще на свадьбе Кейт и Леона, когда Дорис Шарки явилась в церковь в шляпе, поля которой закрывали половину лица.
   — Этот мерзавец поставил ей фонарь под глазом! — горячилась Мейвис. — Я так и заявила Хетти. Все религиозные фанатики сумасшедшие, они губят детей и бьют жен. Бедняжка Дорис целыми днями не выходит из дома, а несчастная Пруденция была вынуждена оставить работу в адвокатской конторе, чтобы помогать матери присматривать за Уилфредом.
   Дом номер восемь пустовал: семья Тиллотсон пока не заняла его верхний этаж, а беженка из Польши еще не объявилась, хотя ее приезда и ждали. Дальше стоял дом Фойтов, которому предстояло вскоре стать домом Эммерсонов, а за ним — жилище Гарриетты Годфри. Выйдя за Чарли Робсона, она становилась мачехой Джека и свекровью Кристины. Все это с трудом укладывалось у Кристины в голове, но это ее не огорчало, поскольку там и так все перемешалось. Гораздо сильнее беспокоило ее то, что она до сих пор не поделилась своими тревогами с Джеком. Она не могла собраться с духом и признаться мужу, что не теряет надежды разыскать маму и бабушку и что в их розыске ей помогает Карл Фойт.
   Кристина подалась вперед и прижалась щекой к холодному стеклу. Что же мешает ей раскрыться мужу? Возможно, этому помешала вся праздничная, суматошная атмосфера последних дней, не очень подходящая для откровенных разговоров. По коже пробежал холодок: ей вспомнилась поездка в центр Лондона в день победы над Японией в компании Джека, Кейт, Леона, Дэнни, Керри, Мейвис и Малкома Льюиса. Тогда она пережила настоящий кошмар.
   Радуясь, как и все остальные, окончанию войны, Кристина не умела, да и не хотела бурно выражать свой восторг и голосить хором песни на улицах города. Но все окружавшие ее люди были настроены иначе. Лондонцы и военнослужащие союзных армий — голландцы, поляки, чехи и словаки, американцы со своими звездно-полосатыми флагами — запрудили улицы и площади, пели, танцевали, шутили и смеялись. Мейвис, Керри и Кейт залезли на бронзового льва на Трафальгарской площади. Джек уговаривал Кристину присоединиться к ним, и ей это было неприятно. Напротив Букингемского дворца все пели национальный гимн и до хрипоты приветствовали короля Георга и королеву Елизавету. Когда стемнело, они с трудом протиснулись сквозь толпу на Пиккадилли, а в полночь слушали бой Большого Бена, которому вторили клаксоны всех автомобилей Лондона.
   К какофонии присоединились переливы полицейских свистков, надрывные гудки катеров на Темзе и паровозов в депо. Кристина едва не оглохла от этого оглушительного шума. Веселье достигло апогея. Стоящие рядом с жителями площади Магнолий солдаты растянули одеяло, и Мейвис, не долго думая, спрыгнула на него со льва, юбка ее бесстыдно задралась, и все мужчины, в том числе и Джек, взревели от восторга при виде ее обнаженных женских прелестей. А Кристине вдруг стало противно от этого звериного рева и похотливых взглядов, она даже почувствовала к мужу неприязнь. Ей стало страшно и одиноко в беснующейся толпе чужих людей, и побороть свой страх она не сумела. Может быть, именно тогда она и ушла в себя, в свои воспоминания, и этот миг еще больше обострил желание найти утраченных родных.
   Вновь и вновь ее мысли возвращались к бесследно исчезнувшим маме и бабушке. Ей хотелось верить, что они живы и тоже празднуют окончание войны. Но надежда на благополучный исход их мытарств омрачалась беспокойством об их здоровье. А что, если они до сих пор в лагере для перемещенных лиц или в больнице? Может быть, они голодают и вынуждены рыться в мусоре, чтобы выжить? Кристина видела такие сцены в хроникальных фильмах о бездомных в разных странах Европы. За исключением разве что Кейт, никому из соседей не приходилось тревожиться о пропавших без вести, и как тут было рассказать о своих надеждах Джеку? Так она и не обмолвилась о них ни словом. А теперь, когда до отбытия Джека в часть оставалось всего несколько часов, ее тоска стала невыносимой. Кристина понимала, что, если она что-то срочно не предпримет, пропасть между ними увеличится, а сама она еще глубже погрузится в пучину своих тайных терзаний.
   Джек пошевелился во сне и, перевернувшись на бок, хотел было обнять жену. Но, обнаружив ее отсутствие, он открыл глаза и, сев на кровати, воскликнул:
   — Кристина! Ты почему не спишь в такую рань? Что случилось, любимая? Который час? Пять утра или шесть?
   — Начало шестого, — ответила она и вернулась к кровати. Джек нетерпеливо отдернул одеяло, досадуя, что жена не разбудила его раньше, чтобы заняться любовью. Как можно смотреть в окно, когда им остались последние минуты?
   Едва только Кристина легла, Джек заключил ее в объятия. Страсть пронзила ее, как только она ощутила его мужское естество, но вспыхнувшее было желание остудила боязнь разбудить других обитателей дома.
   — Сегодня суббота, — успокоил ее Джек, с удивительной проницательностью угадав причину ее тревоги. — Мириам с Альбертом еще затемно укатили на оптовый рынок за товаром.
   Он задрал подол ее ночной рубашки и погладил шелковистую кожу.
   — А Лия спит как сурок, — добавил он, наклоняясь и нежно сжимая ее грудь.
   Сосок Кристины напрягся от прикосновения его пальцев, и она затрепетала, вновь охваченная желанием ощутить его внутри себя.
   — Ну а Керри, Дэнни и дети всегда спят так, что их и пушечный выстрел не разбудит, — осевшим от вожделения голосом заверил ее Джек, чтобы окончательно успокоить. Реакция жены убедила его, что она не сожалеет о своем замужестве. Значит, она не влюбилась ни в кого другого в его отсутствие. И теперь требовалось закрепить их взаимное влечение. Он стал целовать ее лицо, и она застонала и вцепилась пальцами в его густые волосы. По всему ее телу растекся приятный жар.
   Тревожные мысли, лишавшие Кристину душевного равновесия, отошли на задний план. Она надеялась, что после их близости сумеет преодолеть робость и поведать Джеку, пока он будет ее ласкать, свои надежды и опасения. Кристина не собиралась упускать последний шанс. Ей хотелось сломать невидимую преграду, разделяющую их внутренние миры, и окончательно слиться с мужем своими чувствами и помыслами.
   Джек оставил в покое ее грудь и погладил по лобку.
   — Это будет в последний раз перед долгой разлукой, любимая, — прохрипел он, дрожа от вожделения. — Мы должны надолго это запомнить.
   — Да, Джек, — страстно выдохнула Кристина, уверенная в том, что Лия за перегородкой спит, как и все остальные. — Возьми же меня скорее, люби изо всех сил!
   Джек с радостью откликнулся на ее просьбу и ловко проник в ее лоно, благоразумно закрыв уста поцелуем. Их молодые тела слились.
   Позже, когда они начали приходить в себя, мокрые от пота и обессиленные, Кристина промолвила:
   — Джек, нам нужно серьезно поговорить. Этот вопрос давно не дает мне покоя.
   Джек как раз докуривал сигарету. Затянувшись в последний раз, он затушил окурок в блюдце, служившем пепельницей, и приготовился внимательно выслушать жену. Наконец-то Кристина расскажет ему, что же не дает ей покоя. Наверняка это серьезная проблема, ведь Кристина умная и образованная девушка. Хотелось лишь надеяться, что не Карл Фойт причина ее волнений. Будь он евреем, родственники с радостью выдали бы ее за этого немолодого интеллигентного мужчину. Во всяком случае, такой брачный союз был бы для них предпочтительнее, чем замужество с сорвиголовой из юго-восточного Лондона.
   Кристина между тем села на кровати и поудобнее устроилась, облокотившись на подушки. Она намеревалась рассказать Джеку не только об их с Карлом Фойтом розысках ее пропавших родственников, но и о своем ощущении вины за то, что она уцелела и уютно обосновалась на площади Магнолий, в то время как миллионы евреев погибли в печах концентрационных лагерей. И разумеется, она собиралась сообщить ему, что чувствует себя изменницей, нарушившей культурные и религиозные традиции своего народа. Кристина слегка прикрылась одеялом, затем, подумав, натянула его до подбородка и обхватила колени руками.
   Джек лежат, подперев кулаком щеку, и смотрел на жену. Бледное, сосредоточенное лицо Кристины, обрамленное темными волосами, совершенно не походило на похотливую симпатичную мордашку Мейвис, так и просиявшую, когда они уединились на пустоши. Схожесть между Кристиной и Мейвис заключалась, пожалуй, лишь в одинаковой позе, которую они выбрали, намереваясь поговорить с ним о чем-то для себя важном.
   — Так о чем же ты хотела со мной пооткровенничать, Тина? — спросил Джек. — Наверное, о том, как тяжело тебе живется у Дженнингсов?
   Это предположение показалось ей настолько нелепым и ничтожным, что Кристина, изумленно раскрыв глаза, воскликнула:
   — Конечно же, нет! Я их очень люблю! Дело совсем в другом… Даже не знаю, как лучше начать…
   С чердака послышался топот и приглушенные детские голоса. Роза встала и явно собиралась спуститься позавтракать. С кухни тоже доносились звуки, свидетельствующие о пробуждении других обитателей дома: стук сковороды о плиту, шум воды, заполняющей чайник, звон посуды и столовых приборов. Вероятно, это хлопотала Керри, поскольку в спальне Лии было тихо. По субботам старая еврейка позволяла себе понежиться в постели лишние полчасика. В отличие от нее Дэнни по выходным не вставал до тех пор, пока у Керри не лопалось терпение.
   — Тогда что же тебя гложет? — спросил Джек, сожалея, что затушил сигарету. Что бы ни волновало Кристину, это, несомненно, требовало внимания и сосредоточенности.
   Глядя ему в глаза, Кристина промолвила:
   — С тех пор как закончилась война, я постоянно думаю о маме и бабушке…
   Джек напрягся. Черт побери, ну и дела! Какое все это имеет отношение к их семейной жизни? Он решительно сел и спустил ноги с кровати.
   — Я тебя понимаю, дорогая, но кошмары войны позади! Так что лучше выброси из головы мысли о проклятых немцах. — Он ослепительно улыбнулся и добавил: — Ты стала девушкой из юго-восточного Лондона! А наши девочки никогда не унывают, это не в их натуре!
   Эта неуклюжая попытка поднять ей настроение привела к совершенно неожиданному результату: глаза Кристины потемнели от боли и гнева.
   — Я не девушка из юго-восточного Лондона, Джек! У меня совсем другой склад и другая судьба. Я родом из Германии. Я немецкая еврейка! — в сердцах выпалила она.
   Эти слова поразили Джека настолько, что он утратил дар речи. Пожалуй, он удивился бы меньше, признайся она, что прилетела с другой планеты. Как можно причислять себя к немцам после всего того, что они сделали с ее семьей? Во всяком случае, сам Джек так о жене никогда не думал. Ну и дела! Он взъерошил пятерней волосы и сглотнул подступивший к горлу ком. Он шесть лет лупил немцев на фронтах Италии и Греции, не беря в голову, что женат на немке. Неужели Кристина считает, что он переживает из-за этого? Если так, тогда понятно, почему она лишилась покоя.
   Джек обнял жену и привлек ее к себе.
   — Зря ты думаешь, что не относишься к девушкам юго-восточного Лондона! Ведь наш район стал твоим домом еще десять лет назад и останется им впредь. Не нужно вспоминать о том, что было раньше. Забудь о прошлом и похорони его.
   Кристина хотела было затрясти головой и закричать, что он не прав, что прошлое не забывается! Но Джек слишком крепко прижал ее, и она лишь прошептала срывающимся голосом:
   — Как же ты не понимаешь, что ни один из уцелевших евреев не сможет забыть того, что произошло с нами в эту войну!
   Из коридора послышались торопливые шаги Розы. По дому распространился запах жареной рыбы.
   — Но ведь ты вышла за меня замуж в английской церкви, милая! — сердито напомнил ей Джек. Его уже тошнило от разговоров о ее еврействе. Ему никогда и в голову не пришло бы вспомнить, что она беженка из Германии, если бы она сама не затронула эту болезненную тему. — Пойми, дорогая, вопрос о твоей национальности никогда не помешает нашим отношениям, как и проблема вероисповедания. Никто из соседей не воспринимает тебя как немку. И я сомневаюсь, что кто-нибудь вспоминает о том, что ты еврейка, хотя именно поэтому ты и переселилась из Германии в Лондон. Ведь никто же не считает еврейками Мириам и Керри. Все мы англичане, жители одного района, и…
   В этот момент в комнату ворвалась Роза и громко объявила, сверкая глазами:
   — У нас на завтрак жареная селедка! Мама уже приготовила ее, так что поторопитесь!
   — Не буди Джека и Кристину, Роза! — крикнула снизу Керри. — Я потом подогрею для них завтрак.
   — Запоздалое предупреждение, — жалко заметил Джек, поправляя одеяло. — Передай маме, что мы уже идем.
   — Хорошо, — кивнула девочка, не испытывая ни малейшего желания завтракать в одиночку. — Ведь подогретая селедка не такая вкусная, верно? И зря ты не сказал папе, что у тебя нет пижамы, он бы одолжил тебе свою. Мама говорит, что можно простудить грудь, если спать без пижамы.
   Джек расхохотался.
   — Я закаленный, Роза! Мне простуда не грозит. Иди к маме, ты нас задерживаешь! — Он запустил в девочку подушкой, Роза увернулась и выбежала в коридор, крича:
   — Джек и Кристина не хотят валяться в постели, мама! Они сейчас встанут и будут есть селедку вместе с нами.
   Джек вскочил с кровати и потянулся за брюками, радуясь, что маленькая проказница прервала неприятный разговор. Не ворвись Роза в спальню, они заговорили бы о концентрационных лагерях, и тогда настроение у обоих окончательно испортилось бы. Война закончилась, и пора забыть о ней. Лучше думать о будущем! Демобилизовавшись, Джек намеревался сколотить приличное состояние, пусть даже не совсем законным образом. Он любил рисковать, а после шестилетней службы в частях специального назначения риск стал образом его жизни. Он хотел создать для Кристины и своих будущих детей все предпосылки для счастливого и беспечного существования.
   Поправляя кожаный ремень на брюках, он с улыбкой заметил:
   — Не пройдет и года, как у нас появится такая же маленькая егоза, как юная мадам Роза. Мы подберем ей такое же милое, веселенькое имя по названию какого-нибудь цветка, верно?
   Кристина отвернулась, застегивая юбку, и тихо ответила, стараясь скрыть возмущение:
   — Не много ли станет тогда в доме цветов? Мне бы хотелось назвать дочь в честь своих родных.
   Джек не уловил в ее голосе каких-то особых ноток. Уже стоя возле двери, голый по пояс, он спокойно сказал:
   — Я согласен. Только напомни: как звали твою маму и бабулю?
   У Кристины задрожали губы.
   — Мою маму зовут Ева, а бабушку — Якоба.
   Да как он смеет не помнить имена самых дорогих для нее людей! И как он может говорить о них, как об умерших!
   — Спускайся на кухню, пока не остыла твоя жареная селедка, — язвительно произнесла Кристина, чувствуя потребность побыть хоть минутку одной и успокоиться. — Я надену чулки и тоже спущусь.
   Когда Джек, загорелый и мускулистый, вышел из комнаты, она тяжело опустилась на кровать, комкая в руках чулки. Как же любить человека, который тебя не понимает?
   — Селедка остынет, Кристина! — крикнула Роза.
   Кристина стала торопливо надевать чулки, пока кто-нибудь из сидящих за столом не поднялся и снова не поторопил ее, что окончательно испортило бы ей настроение.
   На ней была коричневая юбка и кремовая блузка. Перехватив талию бежевым ремешком, Кристина сунула ноги в кремовые туфли. Как только она проводит Джека, то сразу же пойдет к Фойтам: вдруг у Карла есть для нее какое-нибудь известие?
   Керри встретила ее вымученной улыбкой. По утрам Керри подташнивало, и готовить селедку ей не хотелось. Но Джек обожал это блюдо, и сегодня, в день его отъезда, хотелось его порадовать. Она откусила кусочек гренка и тяжело вздохнула. Кристина сидела за столом мрачная как туча. Видимо, расстроилась из-за предстоящей разлуки с мужем. Только напрасно она куксится, подумала Керри, ведь не пройдет и нескольких месяцев, как Джек вернется уже навсегда, и тогда они переберутся в дом Робсонов. Если бы им с Дэнни привалило такое счастье, она бы не переживала даже из-за утренней тошноты.
   Керри взглянула на настенные часы: их стрелки показывали половину десятого, а Дэнни все еще валялся в постели. Керри порывисто вскочила из-за стола, схватив с него свою тарелку, и крикнула ошарашенной Розе:
   — Сбегай к папаше и передай ему, что, если он не появится здесь через пять минут, я залеплю ему жареной селедкой прямо по его наглой физиономии!

Глава 13

   — Пора тебе обзавестись постоянной подружкой, — заявила Мейвис Малкому Льюису.
   Минула неделя, как Джек уехал в свою войсковую часть. Она болтана с Малкомом, прислонившись к мотоциклу Теда, одетая в грубые штаны и форменную куртку автобусного кондуктора. Голову Мейвис покрывала красная косынка, концы которой были стянуты на макушке.
   Малком усмехнулся.
   — Если ты готова стать ею, то я не против, — ответил он, хотя и понимал, что здесь ему ничего не светит. Впрочем, это его не сильно огорчало: к чему портить репутацию совращением чужих жен? Как-никак он церковный активист и лидер бойскаутов. Вот если бы Мейвис не была замужем, тогда другое дело! Малком снова ухмыльнулся, представив, что бы сказала его матушка, приведи он домой такую подружку, как всем известная красотка Мейвис. Мать обозвала бы девчонку дешевкой, потаскухой и ночной бабочкой.
   Даже в более чем скромном наряде Мейвис выглядела очень соблазнительной. Локоны ее обесцвеченных волос ниспадали на лоб, как у Бетти Грейбл, губы и ногти были того же цвета, что и ее косынка.
   — Не наглей, приятель! — беззлобно остерегла она. — Ты же знаешь, что я почтенная замужняя женщина.
   Малком взглянул на нее с неподдельным изумлением. О какой порядочности может идти речь, если всем известно о ее романе с Джеком Робсоном! Разговор этот происходил на краю тротуара напротив дома номер шестнадцать. Чуть поодаль гигантский кот Эмили Хеллиуэлл охотился в розовых джунглях на птичек, не подозревающих о грозящей им опасности. Напротив на своем крыльце неподвижно сидела в кресле Нелли Миллер, внимательно наблюдая за Мейвис и Малкомом.
   Чувствуя спиной ее сверлящий взгляд, юноша решил сменить тему разговора:
   — А когда демобилизуется твой муж? Он тебе пишет?
   При упоминании Теда Мейвис нахмурилась: в его отсутствие она могла позволить себе пофлиртовать с Малкомом и дать ему повод усомниться в том, что она действительно порядочная замужняя дама. Но как только муж вернется из армии, всякому флирту наступит конец, даже совершенно невинному.
   — Он недавно звонил мистеру Джайлсу и просил передать мне, что демобилизуется к Рождеству. А если повезет, то в октябре приедет на побывку, как раз на юбилей нашей свадьбы.
   Телефон на площади Магнолий был лишь у викария, но пользоваться им можно было только в присутствии Джайлса. Мейвис очень хотелось бы лично поговорить с Тедом. Они так давно не виделись, что с ней начало твориться нечто немыслимое: она нервничала, стоило ей только подумать об окончательном возвращении мужа домой.
   — Я рад за вас, — сказал Малком, удивленный тем, что супруги Ломакс не пренебрегают такими маленькими земными радостями, как празднование годовщины свадьбы. — Наверняка в пабе «Лебедь» в этот вечер будет весело, как в добрые старые времена.