Пембертон Маргарет. Площадь Магнолий

   Мейвис отвернулась и хорошо поставленным голосом объявила:
   — Следующая остановка — Оксфорд-стрит. Держитесь крепче, не стойте в проходе.
 
   — Я слышал, что Уилфреду предложили уволиться. И как теперь будут жить несчастные Дорис и Пруденция? — с тревогой спросил Дэниел у Боба Джайлса в конце очередного еженедельного совещания.
   Боб снял очки и потер переносицу. Его бывший староста Уилфред доставлял ему с каждым днем все больше хлопот. Викарий положил очки на стол, собрался с духом и ответил честно:
   — Дорис придется задержаться у сестры в Эссексе. А Пруденция снова приступила к работе, так что беспокоиться о ней пока нечего. Что же до Уилфреда… — Джайлс задумался, подбирая слова для неожиданного сообщения. — Похоже, он обрел благодарную паству в лице нескольких пожилых дам из Блэкхита, взявших его под свою опеку. Мне кажется, они не скупятся на пожертвования для своего нового кумира и пророка.
   Дэниел изумленно заморгал, не веря своим ушам.
   — Как это понимать? Уж не хотите ли вы сказать, что они дают Уилфреду деньги за его бред?
   Боб Джайлс снисходительно улыбнулся.
   — Сущие крохи, — ответил он. — Уилфред берет с каждого нового члена десятую часть его доходов.
   — Чтоб мне провалиться на этом месте! — воскликнул Дэниел. — А наши кружки для пожертвований не заполняются и наполовину! Вот так сумасшедший!
   — Теперь его община будет собираться по воскресеньям на утренние молитвенные собрания в доме номер десять, — поведал еще одну удивительную новость викарий.
   — Боже мой! Боже мой! — горестно закачал головой Дэниел. — Значит, Дорис уже никогда не сможет вернуться домой? Эти люди затопчут ее любимые ковровые дорожки. Скажите, викарий, а дамы, которые спонсируют Уилфреда, замужние или вдовы? Если они вдовы, тогда…
   — Так или иначе, неприятных слухов нам не избежать, — с многозначительным видом произнес Боб Джайлс, выбрав самую мягкую формулировку.
   — Будем надеяться, что Уилфред не станет многоженцем, как Джерри О`Торман, проповедник полигамии! — воскликнул Дэниел. — Господи, что скажет об этом Хетти!
   — Не выпить ли нам чаю, Дэниел? — сменил опасную тему викарий. — Я бы не отказался от чашечки!
   — Пожалуй, я тоже, — согласился староста. — Не завидую я бедному Уилфреду, если он последует примеру Джерри О`Тормана!..
 
   До конца смены Мейвис пребывала в пасмурном настроении. Жизнь представлялась ей в самых мрачных тонах. А когда она сдала в кассу дневную выручку, то даже пожалела, что не приняла предложение юного ухажера и не пошла с ним в бар. Еще недавно у нее было полно кавалеров, настоящих мужчин, а не каких-то юнцов с портфелями. За ней ухаживали американцы, канадцы, австралийцы, поляки — короче говоря, ей было из кого выбрать. Подобно многим другим молодым женщинам, чьи мужья по году не приезжали на побывку, она не упускала своего шанса. Но все ее романы были короткими и не отягощенными долгосрочными планами.
   Доехав на автобусе до остановки на углу пустоши, Мейвис вышла и уныло побрела к площади. Ах, с тоской подумала она, где теперь все эти веселые янки, канадцы, австралийцы и поляки, с которыми она ходила на танцы? Наверное, уже демобилизовались и разъехались по домам. Тед тоже собирается домой. Ей стало дурно от скверных предчувствий. Что за жизнь их ждет после шестилетней разлуки? Он всего несколько раз приезжал в короткий отпуск. Они стали почти чужими. От этих мыслей Мейвис окончательно пала духом. Положа руку на сердце следовало признать, что они и раньше не очень хорошо понимали друг друга. Тед по натуре был спокойным и тихим. Его не тянуло танцевать ночь напролет или веселиться в пивнушках. Таких, как он, называют домоседами.
   Однако Тед Ломакс заслужил медаль за отвагу: он спас своего товарища, вынес его из-под огня противника. Так что ее Тед герой и вправе ожидать от законной жены теплого приема. И встреча с ним после долгой разлуки не должна быть омрачена сомнениями и подозрениями. Лучше выбросить из головы глупые мысли и думать только о муже. Мейвис увидела прогуливающихся Гарриетту и Чарли. Вокруг них кругами носилась Куини. Мейвис не стала их окликать и пошла дальше, все-таки пытаясь понять, почему у них с Джеком ничего не вышло. Ведь они дружили с раннего детства. Да и позже, когда Джек подрос и начал завоевывать сердца девиц всего юго-восточного Лондона, он всегда возвращался к Мейвис и называл ее не иначе, как лучшей девушкой и своей подружкой. И вдруг она познакомилась с Тедом и сама не заметила, как забеременела от этого тихони.
   — В тихом омуте черти-то и водятся! — сказала тогда мать, помрачнев как туча.
   Отец отреагировал на пикантную новость философски. Выпятив живот и широко расставив ноги, он изрек:
   — Мы с твоей матушкой тоже поженились второпях. Но живем душа в душу, как видишь.
   Мейвис усмехнулась: все потребности ее дорогого папочки сводились к тому, чтобы на столе каждый вечер был плотный ужин, а по пятницам он мог принять горячую ванну.
   И все же окончательное решение Мейвис приняла после разговора с Джеком. Вспомнив тот вечер, она вновь помрачнела. С поразительно безразличным видом Джек процедил:
   — По-моему, он славный парень. Он докер, а эти ребята неплохо зарабатывают. У вас все будет нормально, Мейвис, пока ты не загуляешь.
   Даже теперь, спустя столько лет, она не была уверена, что за этими язвительными словами и невозмутимым выражением лица не скрывались боль и разочарование, не менее сильные и глубокие, чем чудовищные душевные муки, которые испытывала она сама.
   Как бы ни была она перед ним виновата, Джек отомстил ей сполна, увлекшись Кристиной Франк. Мейвис заскрипела зубами. Гитлеру надлежало ответить за многие грехи, подумала она, и в том числе за то, что из-за него Кристина сбежала из Германии и нашла убежище у Дженнингсов. Едва обосновавшись в их доме, она без видимых усилий привлекла к себе внимание Джека, а затем он и вовсе попался на ее удочку, целиком заглотнув крючок с наживкой.
   Неужели он до сих пор без ума от нее? Мейвис не заметила, как вышла на площадь. В последнюю свою побывку Джек явно был разочарован приемом, оказанным ему Кристиной.
   — Между нами пробежала какая-то черная кошка, — вновь и вновь повторял он. — Я не успокоюсь, пока не выясню, что за червь ее точит!
   Мейвис не знала, что посоветовать, для нее Кристина оставалась загадкой. Только она одна, к примеру, не подружилась с Анной Радцынской. Это было тем более странно, что Анна прошла через те же муки фашистского ада, что и родственники Кристины. Но познакомиться с ней Кристина не удосужилась. Складывалось впечатление, будто она умышленно избегает того, что напоминает ей об ужасном прошлом, и старается стереть из памяти все, что ассоциируется с ее пропавшими мамой и бабушкой.
   Заморосил дождь, несколько капелек упало на Мейвис, и она ускорила шаг. В тщательно ухоженном палисаднике Гарриетты маргаритки дружно теснили роскошные золотистые хризантемы. В саду Анны кто-то посадил японскую розу, что предвещало конец царства крапивы и сорняков. Войну им скорее всего объявили Керри и Кейт.
   Небо над пустошью побагровело: приближались сумерки. Девушка скользнула взглядом по площади, думая о том, вернулись ли домой Билли и Берил и напились ли они чаю с джемом. Если нет, тогда она нажарит картошки. Мейвис улыбнулась, вновь воспрянув духом. Ужин из яичницы и чипсов с чашкой чаю на закуску и развлекательная радиопередача, конечно, не лучший способ убить вечер, но в этом есть и свои преимущества: можно пораньше лечь спать и выспаться, ведь уже в половине седьмого утра ей нужно быть на работе.
   Проходя мимо дома Шарки, она увидела садящего на низкой ограде мужчину в военной форме и с усталым лицом. Мейвис остолбенела, не веря своим глазам. Нет, это невозможно! Конечно же, это не Тед! Он бы предупредил ее о своем приезде телеграммой или позвонил бы викарию. Наверное, кто-то из соседей пришел жаловаться на проделки Билли. Опять, наверное, этот озорник обтряс чужую яблоню или стащил у кого-то велосипедную цепь… Мужчина поднял голову, пристально посмотрел на нее и выпрямился.
   — О Господи! — прошептала Мейвис и, позабыв все сомнения, терзавшие ее минуту назад, сорвалась с места и побежала, крича: — Тед! Тед! Почему ты не предупредил меня о своем приезде? В доме только яйца и картофель!
   — Это не новость, дорогая! — шагнув ей навстречу, с улыбкой произнес муж. — В последний раз ты приготовила приличный ужин, когда Гитлер еще малевал свои дурацкие картины, а герцог Виндзорский носил титул принца Уэльского и короткие штанишки.
   С радостным смехом Мейвис повисла у него на шее. Тед с трудом высвободился из ее объятий. Он устал от войны и долгих странствий по Европе, которую пересек вдоль и поперек. Он истосковался по Англии и дому, и больше всего ему сейчас хотелось отдохнуть.
   — Не нужно устраивать спектакль для всей площади, — заметил он, отстраняясь. — Я готов довольствоваться тем, что есть в доме. Я так проголодался, что у меня свело живот.
   Мейвис недоуменно захлопала глазами. Его поцелуй оставлял желать лучшего, она ожидала проявления большей страсти в день встречи с мужем после долгой разлуки. Но всмотревшись в его утомленное лицо, Мейвис все поняла.
   — Пошли, Тед Ломакс! Я напою тебя чаем со сгущенкой. А пока я буду готовить ужин, ты снимешь эту проклятую форму, чтобы впредь ее уже никогда не надевать.
   Тед криво усмехнулся и подхватил с земли вещевой мешок. За время его отсутствия на площади Магнолий ничего не изменилось, если не считать воронку от бомбы на месте жилища сестер Хеллиуэлл. По-прежнему дома в северной части площади, рядом с пустошью, выглядели особняками в стиле эпохи короля Эдуарда, окруженными домами попроще. Постройки южной части площади, где он жил, несли на себе отпечаток бедности и убогости. Не изменилась и Мейвис. Она, как всегда, была полна энергии и неукротимого темперамента. Тед обнял ее за плечи и увлек по растрескавшимся плиткам садовой дорожки в дом. Возможно, она передаст ему толику своего внутреннего огня, и он оживет и станет похож на человека?
   — А где Билли и Берил? — поинтересовался он спустя полчаса, сидя на кухне с большой чашкой чая в руке.
   Стараясь не выдать своего огорчения тем, что она занимается чисткой картофеля, вместо того чтобы кувыркаться с мужем в постели, Мейвис с деланной бодростью ответила:
   — А черт их знает! Билли приходит и уходит, когда ему вздумается, а Берил, наверное, играет с Розой и Дейзи, девочкой, которую приютила Кейт. — Она стала резать картофель дольками. — Гарриетта Годфри называет эту неразлучную троицу тремя грациями. Она утверждает, что так называется картина какого-то парня по фамилии Боттичелли, на которой изображены три юные красотки. Дескать, такими же станут и наши девочки, когда вырастут. — Мейвис хрипло расхохоталась и, переведя дух, продолжила: — Мой папаша, конечно, ничего из ее пояснений не понял и стал допытываться у нее, где найти этого художника с труднопроизносимой фамилией и как уговорить его нарисовать наших девчонок такими, какие они есть.
   Тед понятия не имел, о чем разговор, поэтому он раздраженно прервал ее:
   — Ты не возражаешь, если я схожу поищу их? Я так надеялся застать детей дома! Представлял, как они с радостным криком выбегут меня встречать, и все такое прочее…
   Чувствуя, что муж разочарован оказанным ему приемом, Мейвис высыпала нарезанные дольки картофеля на сковородку с кипящим жиром и, обернувшись, несколько напряженно сказала:
   — Ты чересчур долго себе это представлял, мой милый! За время твоего отсутствия здесь многое изменилось. Дела обстоят не так, как тебе бы того хотелось. Наши дети подросли, они уже не те милые крошки, которыми были, когда ты уходил на войну. Билли исполнилось тринадцать лет, а Берил — девять. Они редко бывают дома, им здесь нечего делать, потому что я всегда на работе.
   Тед поставил чашку с чаем на кухонный стол и пожалел, что не остался ночевать в лагере. Тогда бы он выспался, отдохнул и появился дома свежевыбритым, вымытым и в прекрасном расположении духа. Но ему так не терпелось поскорее очутиться на площади Магнолий, что он пренебрег добрым советом и поехал домой. А в результате явился сюда едва живой.
   — Ничего, скоро все войдет в прежнюю колею, милая, — успокоил он. — Я снова пойду работать в доки, и мы с тобой заживем как прежде.
   В глазах Мейвис вспыхнула тревога. Жить как прежде означало сидеть дома, стряпать, убирать, стирать, беременеть. Ее это совершенно не устраивало, она привыкла сама себя обеспечивать, быть на людях и делать то, что хочется. Пусть теперешняя работа кондуктором автобуса не шла ни в какое сравнение с тем опасным делом, которым она занималась во время войны, но это было лучше, чем прозябать в четырех стенах.
   — Послушай, Тед! — проговорила она, решив сразу растолковать ему, что ситуация на домашнем фронте изменилась и никогда не будет такой, как прежде. — Мне кажется, тебе следует знать, что…
   Договорить ей не дали встревоженные детские вопли и громкий стук о стенку распахнувшейся двери: Билли едва не сорвал ее с петель, влетев в коридор с криком:
   — Мама! Мама! Ты дома? Все говорят, что наш папа вернулся. Это правда?
   Следом в кухню вбежала Берил. Билли замолчал, побледнел и воскликнул:
   — Папа! Это ты! Ты вернулся!
   — Папочка! — взвизгнула дочка и, проскользнув мимо брата, бросилась к отцу.
   Пока они обнимались и целовались, Билли, застыв на месте, рассматривал отца, все еще не веря, что тот вернулся не в отпуск, а навсегда. Это было и прекрасно, и непривычно, настолько, что не укладывалось у него в голове. Ему стало даже немного страшно.
   Отец посмотрел на него и сказал:
   — Я соскучился по тебе, сынок.
   Мальчик судорожно вздохнул и бросился отцу в объятия, смеясь и плача одновременно.
   Слезы навернулись на глаза Мейвис, она заморгала, подумав, что поговорит с Тедом по душам позже. Сейчас главное, что он наконец-то навсегда вернулся домой.

Глава 18

   — А куда мы сегодня пойдем, дедушка? — спросил Мэтью, нетерпеливо ерзая на заднем сиденье «бентли» в предвкушении очередного сюрприза. Изысканный аромат салона, отделанного кожей и дорогими породами дерева, будоражил детское воображение и порождал в мозгу сказочные картины.
   Джосс Харви ласково пожал руку внуку и улыбнулся. Ему нравилось, когда мальчик называл его не прадедушкой, а дедушкой, так он чувствовал себя моложе. Слово «прадедушка» наводило его на мысли о библейском Мафусаиле.
   — Пожалуй, в зоопарк мы сегодня не пойдем, — медленно проговорил он, отдавая должное матери Мэтью, которой хватало благоразумия одеть сына соответственно ненастной ноябрьской погоде. — Слишком густой туман. Вместо прогулки мы выпьем чаю в отеле «Ритц». Бывало, я водил туда твоего папу, когда он приезжал домой на каникулы. Там делают лучшие в мире пирожные и самые большие кремовые торты.
   Мэтью просиял: он обожал проводить время с прадедушкой, с ним всегда было интересно и весело.
   — А там подают сладкие пирожки? — живо поинтересовался он. — Когда мы с мамой бываем в кафе «Чизман», она всегда заказывает пирожки или булочки к чаю.
   — Не знаю, подают ли в «Ритце» булочки к чаю, — глядя в окно лимузина, мчавшегося по Олд-Кентроуд, ответил Джосс Харви, — но знаю: там ты точно отведаешь копченой лососины и сандвичей с огурцами.
   Мэтью залился счастливым смехом. Он не представлял себе, что такое копченая лососина. Его папа «коптил» самокрутками небо, когда работал в саду или на реке. Мальчик обожал наблюдать, как ловко скручивают его темные пальцы толстую сигаретку и как он, улыбнувшись, затыкает ее за ухо. Папа называл самокрутки «папиросками» и никогда не дымил дома. Он приберегал их для перекуров. Мэтью нравилось смотреть, как отец достает папироску из своих жестких курчавых волос, зажимает ее в жемчужно-белых зубах и курит, отдыхая от работы или потягивая из кружки крепкий чай.
   Чай он готовил не так, как мама, которая заваривала его в маленьком чайнике. Папа насыпал чайные листья в большую кружку, запаривал их кипятком, клал туда же ложку сгущенки, кусочек сахару, а потом приступал к главному: ставил кружку на плиту и подогревал ее.
   — Кипятить чай мы не будем, — говорил он Мэтью, с любопытством наблюдавшему за его таинственными действиями. — Мы лишь подогреем его, чтобы он загустел.
   И чай действительно получался густым и крепким. Они разливали его по чашкам и выходили с ним на крыльцо, чтобы, усевшись, не спеша насладиться ароматным темно-коричневым напитком и обозреть результаты своих трудов в саду: новую грядку для ранней капусты или посадки фасоли и салата. Во время перекуров они угощались не только чаем с самокруткой, но и сандвичами из гренков, яичницы и бекона, такими толстыми, что мама в шутку называла их «ступеньками».
   «Бентли» фыркнул и помчался к Вестминстерскому мосту. Игравшие на обочине шоссе мальчишки пораскрывали от восхищения рты и проводили шикарный автомобиль изумленными взглядами, гадая, кто в нем едет — король, королева или премьер-министр.
   — Рядом с «Ритцем» есть чудесный книжный магазин, — промолвил Джосс, сжав маленькую руку в шерстяной рукавице. — Мы купим там красиво изданную книгу, которую так любил твой папа, — «Ветер в ивах», а потом посетим «Хамлиз».
   — А что это такое? — с замирающим от сладкого предчувствия сердцем спросил Мэтью. Он догадывался, что «Хамлиз» — это такое место, где никто из его знакомых мальчишек никогда не бывал.
   Старик похлопал его ладонью в тонкой кожаной перчатке по плечу и мягко объяснил:
   — Это волшебная пещера Аладдина, любимое место твоего папы.
   Мэтью с удовольствием слушал рассказы прадедушки о его другом папе, который умер еще до его рождения. Его портрет в серебряной рамочке стоял у них дома на каминной полке. Папа Леон говорил, что папа Мэтью — герой, погибший за Англию.
   — А вы с моим первым папой устраивали перекуры? — спросил мальчик, когда «бентли» остановился на Пиккадилли перед отелем «Ритц».
   — Какие такие перекуры, Мэтью? — спросил старый джентльмен, нахмурив густые брови. Шофер Хеммингс вышел из машины первым, чтобы распахнуть заднюю дверцу. Мэтью выкарабкался из лимузина следом за прадедушкой и ответил:
   — Перекур — это когда курят самокрутку и пьют крепкий чай из кружки, подогретой на плите.
   Хеммингс почему-то закашлялся и отвел взгляд. Хозяин оставался невозмутимым. Он не собирался перебивать мальчика и переводить разговор на другую тему. Напротив, Джосс был заинтересован в том, чтобы ребенок рассказывал ему как можно больше таких чудовищных подробностей из своей жизни в рабочей семье. Суммированные хорошим адвокатом, они бы очень пригодились для отказа Леону Эммерсону в усыновлении Мэтью.
   — А еще во время перекура мы едим «ступеньки» из гренков, яичницы и бекона, — беззаботно поведал малыш, когда они подошли к дверям отеля и швейцар, одетый в еще более роскошную, чем у Хеммингса, униформу, приветствовал их, приложив руку к козырьку фуражки. — «Ступеньки» — это такие толстые гренки, которые…
   — Добрый день, мистер Харви, — пророкотал швейцар, распахнув перед ними двери, и с подозрением покосился на мальчугана, говорящего такие удивительные вещи.
   Помрачневший Джосс Харви переступил порог отеля. Перекуры! Чай, заваренный в кружке! Сандвич толщиной в ступеньку крыльца! Ну и чудеса! Нет уж, подумал миллионер, чем быстрее Мэтью привыкнет к тончайшим сандвичам с копченой лососиной и к чаю лучших сортов, тем лучше.
   — Мэтью вернулся! Мэтью вернулся! — закричал Лука, увидев в окно жилой комнаты подкативший к дому лимузин. Он спрыгнул с кушетки и побежал на кухню, чтобы оповестить всех о возвращении брата.
   Кейт домывала посуду, Леон сидел, попивая чай, за столом и читал газету. Напротив него Пруденция и Дейзи клали высушенные цветы в специальный альбом.
   — Наконец-то! — вздохнула Кейт, покосившись на часы, и потянулась за посудным полотенцем.
   Раздался громкий и решительный стук в дверь. Леон вскинул брови и вопросительно посмотрел на Кейт. Так мог стучать только взрослый человек. Неужели сам Джосс Харви пожаловал к ним с визитом? Леон вскочил со стула.
   — Я сам открою. Если это мистер Харви, ему лучше поговорить со мной.
   Пруденция продолжала спокойно заниматься своим делом, не придав переполоху никакого значения. Она знала, что Мэтью провел день с прадедушкой, и сочла стук в дверь вполне закономерным. Дейзи отложила в сторону ножницы, которыми нарезала клейкую бумаг, и озабоченно посмотрела на Леона и Кейт. Девочка понимала, что прогулки Мэтью с прадедушкой носят не совсем обычный характер, и чувствовала беспокойство взрослых. Они не волновались, когда Мэтью забирал на прогулку другой дедушка, тот, который раньше жил вместе с ними, а теперь живет в Гринвиче. А вот когда за Мэтью приезжал шофер на роскошной машине, мама Кейт не смеялась и не шутила, как обычно, а то и дело поглядывала на часы, словно бы опасаясь, что сын вообще не вернется.
   Дейзи притихла и стала ждать продолжения событий, наблюдая в кухонный дверной проем за входной дверью. Вот Леон отворил ее, и в дом вбежал раскрасневшийся, возбужденный Мэтью, прижимая к груди нечто, завернутое в коричневую оберточную бумагу. Лука выбежал навстречу брату, громко интересуясь, что он получил в подарок на этот раз. Дейзи же смотрела во все глаза на человека, вошедшего следом за Мэтью. Это был не прадедушка Харви, а его шофер. Он нес в руках огромную коробку, такую большую, что из-за нее была видна только его макушка.
   — Не обижайся, приятель, я всего лишь шофер, — извинился он перед Леоном. — Мне приказали это доставить вам, я и доставил. — Он осторожно опустил коробку на пол, тяжело вздохнул и вышел, прежде чем Леон успел остановить его.
   — Теперь у меня есть книжка «Ветер в ивах» и железная дорога! — сообщил Мэтью брату. Лука вытаращил глаза. — Она такая огромная, что займет всю комнату! Даже большие мальчики, такие как Билли, захотят поиграть с ней! — Глазенки Мэтью блестели.
   Леон и Кейт озабоченно переглянулись. Дейзи поняла, что подарок мистера Харви их не радует. Они наверняка предпочли бы вернуть его. Но Лука уже нетерпеливо подпрыгивал возле коробки и кричал:
   — Откройте же ее быстрее! Я буду играть в железную дорогу вместе с Мэтью. Он разрешит мне! Верно, Мэтью?
   Брат кивнул и добавил:
   — И книга тоже для всех нас!
   — Это прадедушка Харви так сказал? — нарочито безразличным тоном осведомился Леон, однако в его тоне чувствовалось уныние.
   Мэтью растерялся. Прадедушка не говорил, что книга предназначается всей семье, но он, несомненно, подразумевал это, как же иначе? Зная, что лгать грешно, мальчик нерешительно промямлил:
   — Ну, не совсем так. Но он, конечно же, хотел, чтобы ею пользовались и Лука и Дейзи. Это я честно говорю.
   Леон и Кейт снова переглянулись, и по выражению маминого лица Дейзи поняла, что она тоже расстроена. Девочка не любила, когда маму что-то огорчало. Кейт была особенная мама, не такая, как другие. Когда-то давным-давно, в незапамятные времена, у Дейзи была другая мама, которую она называла просто «ма». Та мама была злая, она часто шлепала дочку, делала ей больно и запирала в холодном темном чулане. А мама Кейт никогда себя так не вела, напротив, она обнимала и целовала Дейзи, играла с ней в разные игры, а укладывая по вечерам спать, шутила, смеялась и заботливо укрывала ее одеялом.
   Девочка знала, что ее многие жалеют, потому что вся ее семья погибла. Покачивая головой, взрослые со вздохом приговаривали:
   — Бедняжка! Ее дом был разрушен во время бомбежки, а все ее родственники погибли под обломками. Ей одной посчастливилось уцелеть.
   Дейзи имела тайну, которой никогда ни с кем не делилась. Тайна была такова: ее радовало, что гадкие немцы разбомбили их дом. Папа лупил ее широким кожаным ремнем с медной пряжкой, от бабушки воняло затхлостью и чем-то еще очень неприятным, и она ни разу не заступилась за внучку, когда ее пороли, запирали в чулане или морили голодом. Даже сейчас при воспоминании об этом по спине Дейзи поползли мурашки. Вот почему она считала везением свое сиротство и то, что ее приютили папа Леон и мама Кейт, добрые, заботливые и любящие люди.
   По вечерам, в постели, поджав к груди острые колени, Дейзи клялась Богу, что она всегда будет доброй и послушной, и молила Его не отбирать у нее новую мамочку. Никогда!
   — Куда мы поставим коробку, папа? — нетерпеливо спросил Мэтью у Леона. — Давай сейчас же достанем из нее все детали и соберем железную дорогу! Интересно, сколько там паровозиков? Хорошо, если два! Один для меня, а другой для Луки.
   Леон посмотрел на Кейт.
   — Пожалуй, разумнее так и сделать, чтобы не возникли новые осложнения.
   Она кивнула, с тоской думая о том, что за этим дорогим подарком последуют другие, что им с мужем такие игрушки не по карману и что скоро Мэтью осознает свое особое положение.
   Пруденция тонкой полоской липкой бумаги приклеила стебелек вероники к листу альбома и стала помогать остальным извлекать из упаковки детали железной дороги. Вскоре на полу бывшей спальни Карла образовалось игрушечное паровозное депо. Утомленных детей уложили в постель, Пруденция отправилась на свидание с Малкомом, а Кейт с Леоном остались на кухне вдвоем.
   Она поставила на плиту кастрюлю с молоком и сказала:
   — Я поговорю с мистером Харви, объясню, что не нужно баловать Мэтью такими дорогими подарками.