Перемолотов Владимир. Талисман власти

   — Остальное бросай! — прокричал Гаврила. На лошади остался еще один вьюк. Размера он был не большого, но Избор так же обстоятельно открыл его, что бы выяснить, с чем же ему предстоит расстаться. В этом мешке оказались совсем уж никчемушные вещи. Он даже посмотрел, не ошиблись ли его пальцы, когда нащупали выщербленную временем деревянную посудину. Избор не поленился поднести ее к глазам и удивился стариковской жадности, что честно охраняла такую ветхость. Плошка оказалась не только старой. Она была древней и сухой, словно кости пращуров. Где ее им дали, и какой жадиной долен был оказаться тот, кто берег ее до сих пор, но не пожалел ее для странников он даже не задумался, а просто отбросил ее назад и тут же стал нашаривать что-нибудь еще.

Глава 23

   Увидев как освободившаяся от груза лошадь прибавила в беге, преследователи заорали, но их крики утонули в грохоте. Земля задрожала, и Избор оглянувшись, увидел, как земля у него за спиной вспухает и расходится узкими трещинами. Пока он высматривал всадников позади себя, одна из них скользнула рядом, ушла вперед и проскочила между ног сотниковского коня. Конь, ощутив под брюхом пустоту, заржал. Несколько мгновений они двигались наперегонки — трещина и конь. Одна половина скакала по одну сторону трещины, а другая — по другую. Так продолжалось несколько секунд, но в какой-то момент конь, почуяв, что уступает трещине в скорости, дико заржал и скакнул в сторону.
   А земля позади них продолжала дрожать и лопаться, рождая из себя что-то невообразимо большое. На глазах Избора из разверзшийся земли выперло небольшой холм с заостренной верхушкой. Не отрывая глаз от ужаса, что творился позади него, воевода непрерывно шпорил коня, стараясь уйти подальше, а холм все рос и рос, словно из земли поднимался огромный воин в остроголовом шлеме.
   Сотника догнал и ударил в спину порыв горячего ветра. Он пах гарью, перемолотым в пыль камнем и чем-то еще, чем пахли самые темные глубины земли.
   — А-а-а-а! — тонко заорал хазарин, спиной ощущая, что позади него бушует сила — не чета Гаврилову кулаку..
   — Вперед! — заорал Масленников, упиваясь ощущением ужаса. Ветер, что с неистовой силой бил в лицо и уносил запах пота, заставляя его оставаться человеком. Он в своей жизни повидал всякое, но ощущение того, что в десятке шагов за спиной рождается гора, испугало бы кого угодно. Оглянувшись, богатырь увидел, как земля там вздымается вверх острым краем, загораживая окоем. Она разделила преследователей и преследуемых словно ножом, что из-под земли высунулся нож и попытался для чего-то отрезать от Руси часть ее земли.
   Клич Гаврилы остался без ответа. Никого понукать не приходилось. Лошади — и те понимали, что промедление смерти подобно. Избор нагнал хазарина. Тот обернулся на ржание лошадей. Явно хотел сказать что-то бодрое, но Избор едва обернулся, увидел, как хазарские глаза начали вылезать из орбит. Грохот позади них стал злым и громким, и мимо прокатилась каменная глыба величиной с городские ворота. На их глазах резвый камень, презрев сотника и воеводу, покатился следом за вырвавшимся вперед Гаврилой. У глыбы сил оказалось побольше, чем у Гаврилова коня. Быстро и напористо она догоняла богатыря даже не глядевшего назад.
   — Гаврила! — завизжал Исин. — Гаврила!
   Крик, пронзив воздух, догнал Гаврилу. Масленников обернулся. Глыба, переваливавшаяся с боку на бок, догоняла его, но богатырь не свернул в сторону. Он вскинул руку и ударил по кулаку. Глыба, уже вставшая позади него на дыбы, словно взбешенный медведь испуганно вильнула вбок и скатилась в трещину.
   Они остановились только тогда, когда землю перестало трясти. Уставшие не меньше лошадей богатыри развернулись и смотрели, как позади них застывает в природной неподвижности скалистая гряда. Горы в ней были как на подбор — молодые, острые как волчьи клыки или копейные наконечники.
   — Что это было? — спросил Гаврила.
   — Что было, то и осталось — ответил хазарин, облизывая сухие губы. — Кто хочет — пусть рукой пощупает.
   — По-другому спрошу, — спросил тогда Гаврила. — Это мы их или они нас?
   — Чудной ты, — всплеснул руками хазарин. — Ты жив?
   — Живой…
   — Вот. Живой. А их и не видно… Значит наша взяла. Значит это мы их.
   Хазарин не мог удержаться. Слова из него сыпались, словно горох из рваного мешка, а со словами выходил страх.
   — Если они нас убить хотели, то не получилось у них, значит мы победили.
   — А если…
   — А если они эту гору сделали, что бы от нас спрятаться, то тем более. Раз струсили, значит проиграли.
   Избор слушая их, помалкивал. Он все еще зачарованно смотрел на гору. Там еще клубился дым, что-то осыпалось с самого верха и, поднимая тучи пыли, катилось вниз по склонам. Удивляясь его молчанию, Гаврила полюбопытствовал.
   — А ты что скажешь?
   Воевода наклонил голову сперва вправо, потом влево. Долго молчал и Гаврила, что он-то наверняка знает, что там произошло.
   — Ну?
   — По-моему это я сделал… — наконец сказал Избор. В голосе его не было уверенности, и Исин переспросил.
   — Ты?
   — Не ты же…
   Исина это слегка обидело.
   — Что же ты, выходит, волхвом стал?
   Избор покачал головой. Так высоко он не метил.
   — Куда мне… Не во мне дело — в стариковских пожитках.
   Гора успокоилась и теперь только кляксы дыма, что выбивался из каких-то щелей, напоминали о том, что еще несколько минут назад на месте этой горы тянулась ровная степь.
   — Я стариковскую солонку из мешка выбросил. Сразу после этого и…
   Он кивнул на гору. Масленников перестал измерять взглядом высоту горы и посмотрел на смирную лошадку с вьюком на спине. Богатырь сразу поверил Избору.
   — Да-а-а-а, — задумчиво сказал Гаврила, — а что было бы, если бы ты весь мешок одним махом высыпал?
   Избор побледнел, а Исин бодро ответил.
   — Может, ничего бы и не было…
   Гаврила снисходительно оглядел хазарина. Почувствовав себя княжеским зятем тот явно начал задаваться.
   — От тебя, может быть, ничего бы и не было бы…
   Чуть подумав, и посмотрев на вершину горы, ради справедливости добавил.
   — От меня с Избором тоже…
   — Ну… — не согласился хазарин. — Если бы все сразу бросить, то сейчас весь мешок оказался бы на верхушке горы. А что там произошло бы, нас уже не касалось бы. А уж если б он на ту сторону скатился, так и вообще…
   Избор не соглашаясь, качнул головой.
   — При нашем-то везении он не на ту сторону бы скатился, а на эту…
   С почтительной осторожностью он подошел к лошади и снял вьюк.
   — Слава Богам, все обошлось… Осталось придумать, что с этим узлом делать и можно дальше двигаться…
   — Как что? — удивился Исин. — Себе оставим. Если уж лошадей не отдали, что уж такую-то дрянь отдавать?
   — Дрянь? — удивился Избор. — Да если там все такое же, как и эта солонка, то этому цены нет!
   Исин ухватился за эту мысль.
   — Тем более! Будем считать, что мы клад нашли…
   Опасаясь, что они неправильно оценят ситуацию, Исин напомнил:
   — Мы же не отбирали. Они сами бросили. Все по честному получилось…
   — А еще княжий зять… — грустно сказал воевода, глядя на Масленникова. — Как он такое говорит? Даже князя жалко стало.
   — Да… — подтвердил Гаврила. — Стариков обобрать каждый норовит… А они бедные, теперь пешком ходят, и колдовать им нечем…
   Исин вдруг понял, что никто из друзей и не собирался искать стариков и возвращать им пожитки. Не до того было. Талисман ждали в Киеве, и тратить время на поиски недругов никто не собирался. Другое волновало богатырей — как жить рядом с такой опасностью, как рядом с ней держать талисман.
   — Ничего. Слабого обобрать — самое княжеское дело — отозвался хазарин. — Сам говорил, что они у моего тестя трех человек в лягушек превратили. Пусть теперь и расплачиваются…
   Гаврила и Избор промолчали. Теперь, когда все стало ясно, они смотрели не на гору и не на хазарина, а на мешок.
   — Мешок с неприятностями… — сказал Гаврила. — Мне один ромей рассказывали про такой… Только там ковчежец был, да в руки бабе попался… А так все как у нас.
   Теперь каждый думал о мешке как об оружии — страшном, смертельно опасном не только для врагов, но и для самого себя. Когда не знаешь как мечом или ножом орудовать, то и себя поранить можно, а уж тут…
   — Хорошо если это все по врагу попадет, а если еще и по тебе же… — сказал Гаврила, мысленно заглянувший вперед.
   — А если себе под ноги уронишь? — согласился с ним Избор.
   Говорить об этом можно было сколь угодно долго, но рано или поздно нужно было что-нибудь сделать. Будучи людьми не робкого десятка они спешились и рискнули вытащить вещи из мешка.
   — На землю не класть! — предупредил Гаврила. — Тряпку постелите… Мало ли что.
   Через минуту баул опустел, а на холстине перед ними лежали два узкогорлых кувшина, три цветных ленты, несколько завязанных мешочков, в которых потрескивали не то камешки, не то семечки, несколько щепок, две деревянных ложки, блюдо, кусок ткани…
   — Ну и что? — спросил Исин, переводя дух. Все ждали чего-то страшного, но вещи оттуда извлеклись самые, что ни на есть обыденные. — Я думал тут летучий ковер есть, а тут… Ничего интересного…
   — Ничего?
   — Конечно.
   Тогда Гаврила серьезно предложил ему.
   — Мы сейчас отойдем подальше, а ты возьми ложку да брось себе под ноги или, вон, кувшин расколи…
   Исин засмеялся, но ничего такого делать не стал.
   — Не знаю как тебе, а нам интересно будет посмотреть, что из этого выйдет.
   — Хватит вам, — серьезно сказал Избор. Он молча начал укладывать все обратно.
   — С собой я это не возьму, хоть золотом осыпьте.
   — А колдовство если? — сделал последнюю попытку хазарин. — Против колдуна-то мечом не особо повоюешь…
   Избор усмехнулся.
   — Против колдунов у нас «Паучья лапка» есть. Только открой ковчежец и от всего его колдовства труха останется…
   — Так ведь найдут тогда…
   — Придется выбирать, что хуже — колдуны или остроголовые. А с этим ездить… — он покачал головой.
   — Так что же, неужто бросим? — сдерживая себя спросил хазарин.
   — Нет. Тут оставлять тоже не годится…
   Избор оглянулся. Совсем недалеко начинался лес. Начинался он с кустов и молодых деревьев, но уже в сотне шагов стеной вставали деревья, прожившие на свете вдвое, а то и втрое больше, чем они. Начинавшее уже припекать солнце заставляло думать о тени, что ждала их под развесистыми кронами столетних деревьев.
   — Дупло! — сказал Исин. — Сейчас спрячем, а потом разберемся, когда время будет. Волхва с собой
   возьмем…
   — Коли живы будем — вернемся…
   В этот час солнце в небе выглядело как старая стершаяся медная монета, покрытая коркой нагара. Даже тучи, мрачного вида, больше похожие на клочья старой собачьей шерсти невесть как попавшие в небо, проползая по нему, не могли счистить окалину с перегревшегося за день светила.
   Жара окружала их как вода в реке. Деревья потели смолой, травы никли к земле, и, спасаясь от жары, выбрасывали в небо запахи такой густоты, что лошади — сытые, ухоженные все-таки тянулись к ним мордами.
   Придавленный жарой лес затих. Даже дятлы, что целый день колотились головами о деревья, теперь успокоились в дуплах в ожидании вечерней прохлады. Зверье очумелое от жары сидело по норам и высунув языки ожидали вечера, и только лягушки и рыбы чувствовали себя более-менее ничего.
   Жара была данностью от Богов, с ней нельзя было спорить, оставалось только смириться. Исин крутился в седле, все оглядывался не мчатся ли следом голубевский дружинники или песиголовцы и не находя их, облегченно вздыхал.
   Не в силах противится жаре, Избор снял с себя кожаную рубаху и повязал голову платком, как делал это в саркинозских землях. Хотелось свистнуть, гикнуть и помчаться навстречу прохладному ветру, что забирался бы под рубаху, холодил бы кожу… Но он останавливал себя. Прохладным этот ветер мог быть только в воображении, а на самом деле и ветер дул, словно из печи. От жары плавились мысли. Он поднял голову и увидел, что дорога вползает на небольшой холм. Там можно было найти либо тень, либо прохладный ветер, а может быть и родничок.
   Над дорогой, загораживая всадникам путь, свешивалась еловая лапа. Избор отстранил ее, освобождая путь. Кольнув ладонь иголками, она оставила на руке резкий, бодрящий запах смолы. Надеясь почерпнуть у дерева бодрости, он вдохнул запах, но просчитался. Запах звал расслабиться, растечься смолой по теплой коре. Сладкое оцепенение, неизвестно откуда взявшееся навалилось на него, каждый вдох не прибавлял, а отнимал силы. Борясь с искушением заснуть прямо в седле, он оглянулся. Исин качался в седле и его лошадь, казалось, при каждом шаге ловила его, не давая упасть. Гаврила еще сонно ворочал головой, но сонное оцепенение сковало и его.
   — Жара… — прохрипел он. — Переждать бы…Все же ночь не спали.
   — Вперед, — упрямо ответил Избор, понимая в душе, что Гаврила прав, и что тащиться по такой жаре не только глупо, но и бессмысленно, что все, что они потеряют, остановившись сейчас, они наверстают вечером или ночью. Нужно было становиться на дневку. Погони он не ждал. Конечно, искать-то их наверняка искали, а вот отыскать их было сложно.
   — А чего ты командуешь? — сонно спросил Гаврила. — Я тебе не подчиняюсь…. Мне Добрыня начальник…. Да сам князь…
   Слова разделяли все более и более длинные промежутки. Последние слова он пробурчал, как раз тогда, когда их кони выехали на вершину холма. Оглядевшись, он сонно моргнул глазами и вдруг широко раскрыл их. На поляне оказалось все, о чем можно было только мечтать в эту жару — тень от огромной рябины, ровный травяной лужок и — главное — маленький родничок!
   Их ноги одновременно коснулись земли. Мгновением позже рядом оказался хазарин. Все смотрели в одну сторону. Ручеек, бравший начало из-под корней рябины бежал по поляне и скатывавшийся с другой стороны холма звал к себе.
   Люди наперегонки бросились к воде. В сонном воздухе прогремело проклятье — Гаврила, почти заснув, набегу споткнулся и упал на некстати вылезший из-под травы валун. Пока друзья пили, он ругался, растирая руку и осматривая царапины на ней.
   Вода, пробежав всего несколько шагов по земле, еще несла холод подземного царства. Губы жадно купались в ней, но почему-то от каждого глотка сил не прибавлялось, а наоборот, становилось меньше…. Вода наполнила тело тяжестью, тянула к земле, баюкала…
   Разглядывая то оцарапанную руку, то лежащих у ручья друзей Гаврила недовольно сказал:
   — Ладно. Спите пока, я первый постерегу….
   Вряд ли те его услышали. Поглаживая руку, Гаврила прошелся вокруг дерева, оглядел пасущихся лошадей. Полянка выглядела мирно — цветы, ручей, муравьи. Все занимались самыми мирными делами — цветы копили силы, что бы стать ягодами, ручеек шлепал волнами, словно ребенок ладошками, а налетавший порывами ветер сбрасывал листья прямо на приткнувшийся к корням муравейник. Ощущение ленивой истомы, витавшей над этим местом, было таким сильным, что Гаврила вслух подумал:
   — Тут хоть в муравейник садись. Все одно никто не тронет. Лень…
   Он выбрал место так, что бы не нарушить своего слова и не испечься на этой жаре. Усевшись в тени и поставив ковчежец с талисманом между ног, он выставил ногу на солнце. Поколебавшись, воткнул рядом с ногой нож, и, прикинув время нужное для отдыха, наклонил его так, что бы в нужный момент тень упала прямо на кустик земляники.
   Несколько минут Гаврила просидел спокойно, разглядывая окрестности и поглаживая мешок. Потом вынул нож из земли. На этой полянке он выглядел так неуместно, что он убрал его в сапог, заменив сухой веткой. Едва он прислонился к стволу рябины, как сонное оцепенение навалилось на него с новой силой. В глазах замелькали круги. Он тряхнул головой, посмотрел на тень, что отбрасывал сучек. Тень не двигалась, словно ей самой было лень крутиться в такую жару. В распаленных жарой мозгах мелькнула мысль, что тень расплавилась, прилипла к земле и теперь не найти сил, что бы стронуть ее с места. Он на всякий случай посмотрел на тень от своей ноги, что лежала на солнце. В этот момент она вдруг рванулась по кругу, словно конь, исподтишка огретый кнутом или получивший стрелу в ляжку. Гаврила затряс головой. Мало того через мгновение к одной тени присоединилась вторая, потом третья…. Гаврила вскочил. На небе творилось что-то несусветное. Около тусклого солнца распухало, распадаясь на несколько частей огненное облако. Он успел увидеть, как исчезали на нем черные, словно выведенные сажей четкие прямые линии и небесный огонь, разбившись на десятки частей, заскользил по небу, окружая холм.
   Не было в небе ни грохота, ни грома, ни свиста, не дрожала земля, ветер не растрепал ни лошадиных грив, ни одежды. Только свет метался в небе, ослепительный, режущий глаза свет… Холодея от этой мысли Гаврила подумал, что усни он, то никто не увидел бы этого светопреставления. Все еще не опуская взгляда к земле, он пнул Избора.
   — Подъем!
   Что бы это не означало — добром это кончится не могло. Богатырь как зачарованный смотрел на ограненные куски пламени, что хороводом кружились над лесом, с каждым витком спускаясь все ниже и ниже.
   Вот они коснулись верхушек деревьев в полу поприще от них, скрылись за ними и в ту же секунду вверх поднялись клубы дыма. Сухой лес вспыхнул сразу в десятке мест.
   — Надо же что выдумали, сволочи…. Остроголовых нам мало…
   Гаврила споткнулся на этой мысли и торжествующе усмехнулся. Маги Вечного города уже перестали посылать против них людей. В ход пошли стихийные бедствия… Мысль была приятной, но он не успел додумать ее до конца. Времени не оставалось не только на размышления, но и на действия.
   Черные дымовые хвосты опоясывали их кругом, словно голодная волчья стая. Разом, словно дремота соскочила сразу со всех, в лесу заорали птицы. Срываясь с веток, они стаями уносились в небо от беды. Для них это было просто.
   Прямо перед Гаврилой выскочили распаренные лоси. Первый остановился, увидев человека, но второй, слепой от страха, пробежал мимо, обдав Гаврилу острым запахом пота. Кровь яростной волной взбурлила в Масленникове, он заскрипел зубами и пересиливая себя упал в ручей. Он не шевелясь лежа там, пока вода иголками не заколола спину. Тогда он встал, отдуваясь и хлопая по одежде.
   — Вставайте! — заорал он. — Беда пришла! Пожар!
   Воздух вокруг наполнился хрустом и трепетом. Гаврила оглянулся, отыскивая загоревшиеся деревья, но облегченно вздохнув, понял, что ошибся. Это бежали от огня звери помельче. Кричали птицы, трещал валежник под ногами беглецов, испуганно ржали кони.
   Они чувствовали опасность острее людей. Огонь для них был не прирученным зверем, а врагом, готовым убить. Ужас ослепил животных и они, оборвав уздечки, бросились прочь.
   — Что тут? — спросил Исин, поднимаясь на ноги.
   — Неприятности.
   — Неужто горим? — спросил Избор. Еще не представляя, что тут произошло, он подошел к ручью и умылся.
   — Еще как.
   Пока они приходили в себя, Гаврила огляделся и все подсчитал.
   — С двенадцати концов.
   Горизонт вокруг них уже затянула дымная муть. Сквозь черно — серые клубы там и тут заполошно выскакивали языки пламени. Исин, беспокойно вертевший головой, не сдержался.
   — Бежим отсюда!

Глава 24

   Совет был не плох. Наверняка среди огня существовал проход, через которой они могли улизнуть, но только вот как его найти?
   — Куда бежать-то? — сквозь зубы спросил Избор. — Знаешь?
   — Куда-нибудь, — ответил честный хазарин. — Тут-то все одно сгорим. Ясно же, что не спроста все это….
   — Песиголовцы?
   — А то кто же? Конечно они. Мы им дракона сожгли. Они нас хотят… Узнали, верно, как-то, что я лук наводил.
   Хотя кругом было много удивительного, но слова Исина были удивительней всего.
   — Ты? То ж кузнец был.
   Хазарин отмахнулся от него как от мухи.
   — Будут они разбираться…
   — Остроголовые? — спросил Гаврила.
   Избор отрицательно качнул головой.
   — Что нам остроголовые? У них мечи да копья, а тут дело посерьезнее. Тут мозги да мысли…
   Он вытер пот на лбу и закончил:
   — А по мне лучше уж с отточенным мечом столкнуться, чем с отточенной мыслью…
   — Так чего же мы ждем?
   Они стояли на вершине, понимая, что от выбора пути зависит жизнь и оттого не решаясь сделать первый шаг.
   — Лично я жду, когда ты скажешь куда бежать! — зло ощерился Гаврила. Волосы на голове у него уже потрескивали и, казалось, что оттуда уже взвиваются синеватые дымки. Исин ничуть не злясь, ткнул рукой в сторону.
   — Туда!
   — Почему?
   — Там болото!
   Все еще не решаясь поверить хазарину, Гаврила спросил.
   — Жаба наквакала?
   — Птицы.
   Исин показал на небо, где как раз мчалась стая диких уток.
   — Там либо река, либо болото…
   В словах звучала прохлада, но это было обманом. Вместо прохлады горячий воздух обжег людям легкие
   — Утопнешь, — отметил Избор. — Зачем тебе река, если плавать так и не научился?
   Из горящего леса уже никто не убегал. Там ревело пламя, и рушились обгоревшие деревья.
   — На бережку посижу. Там гореть приятнее.
   Огонь перед ними казался жидким. Вместе с током воздуха он стелился по земле, подбираясь к ним все ближе и ближе.
   — Что же мы стоим? — взвыл Исин. — В болоте, может и не утопнем, а тут точно сгорим!
   Подавая пример, он ринулся вниз.
   Подстегнутые его страхом Избор и Исин скатились следом, но едва приблизились к кустам, как от тех полыхнуло таким жаром, что затрещали брови. У них был еще один путь.
   — А ну!
   Гаврила выставил кулак и ударил по нему ладонью. Охваченное огнем дерево напротив Масленникова накренилось, и, роняя горящие ветки, повалилось назад. С хрустом и грохотом, заглушившим рев огня, оно коснулось земли. Волна воздуха разогнала дым, огонь фыркнул, словно испуганный зверь припал к земле и с новой силой набросился на упавшие деревья.
   — Назад!
   Не сговариваясь, они рванули обратно. Теперь жар огня остужался холодом близкой смерти. Стоять и ждать смерти они не могли.
   — Вниз по ручью!
   Дым уже заволакивал вершину холма, выжигая слезы из глаз.
   — Это же в другую сторону?
   — Кто хочет, пусть останется.
   И тут, словно глас Божий сверху донеслось невнятное:
   — Эй! Есть кто живой?
   Люди выхватили мечи и задрали головы. Оттуда летел пепел и мелкие угольки. Падая в ручей, они шипели и уносились вниз.
   — Обгорелые есть! — заорал Гаврила. Свернув кулак в трубку, он высматривал в небе кто это там порхает среди золы и пепла.
   Порыв ветра раздвинул клубы дыма, и они увидели над собой округлое деревянное днище. От этого зрелища у Гаврилы перехватило горло. Он даже кулак свой разжал, когда увидел над собой летучий корабль. Глаза сами стали искать серебряные гвозди, но вместо них, сверху, через дым на него смотрели глаза колдуна. Гаврила тряхнул головой, сбрасывая морок, рожденный прошлогодней памятью.
   — Чего надо? — спросил он.
   — Поговорить бы… — неопределенно ответил Муря оглядывая их. Ветер наверху обдавал его жаром и он кривился от дыма. Исин открыл, было, рот, но Избор ткнул его под ребро.
   — Ну, давай, говори…
   Язык пламени снизу выбрался из кустов и лизнул подножье холма. Ток воздуха разогнал дым, но дышать легче не стало — зола, поднявшись с земли, выжимала слезы из глаз.
   — Место тут, правда…. — Гаврила покачал головой. — Может отойдем?
   — Куда? — не понял Муря.
   — Откуда я знаю? Тебе сверху видно должно быть. На травке посидели бы, на бережку где-нибудь…
   Муря не стал привередничать. Он молча скинул веревку.
   — Цепляйтесь!
   — А ты думаешь, тут останемся? — огрызнулся Избор. Ловко перебирая руками, он полез следом за Гаврилой. Исин без разговоров забрался следом. Он лез без колебаний. То, что ожидало их наверху ни в какое сравнение не шло с тем, что могло бы произойти тут, под рябиной. Конечно, в бескорыстие старого колдуна он не верил, но уж очень ему не хотелось сгореть вместе с рябиной. Холм под ногами уже дымился. Листья на рябине сворачивались в коричневые трубочки, и что бы там не задумал этот зловредный колдун остаться тут, что бы изжариться, было бы очевидной глупостью. Он успел влезть едва на сажень, как колдовская лодка плавно поднялась в небо. Снизу пахнуло сперва дымом, потом жаром и в двух саженях от него промелькнуло охваченное огнем дерево.
   Нагретый воздух над холмом тек вверх, и вместе с ним поднимались в воздух хлопья сажи. Слезящимися глазами Исин разглядывал лес под собой. Ветер, беспорядочно меняя направление, гнал дым куда попало. В лесу, казавшимся сверху шкурой огромного зверя, словно гнойные волдыри виднелись еще четыре пожара. К ним, словно ниточки тянулись протоптанные дорожки.
   Потеряли нас, обрадовано подумал Исин, теперь как в темноте палкой по горшкам — попадешь не попадешь…