Перемолотов Владимир. Талисман власти

   — Какой еще князь?
   — А вы его сегодня от лютой смерти спасли. От дерева отвязали.
   Исин засмеялся.
   — Это подвиг. А то бы он всю жизнь с белками по дереву лазил.
   Старик не ответил на колкость и лихо гикнув в ухо лошади умчался прочь. Лошади дернулись, было, но они удержали их около себя. Одинокий перестук копыт запутался в стволах и унесся следом за лукавым стариком.
   — Как он нас нашел? — спросил Гаврила, когда старик исчез.
   — Следы, — подумав, ответил Избор. Он сунул руку за пазуху, вынул ковчежец и показал ему, что тот закрыт.
   Это было просто, но не правдоподобно и Гаврила ему не поверил.
   — Одни мы, что ли в лесу? Это же, как искать надо.
   Он провел по лошадиной шее, растер что-то в пальцах.
   — Лошади-то не заморенные. Нет. Он знал дорогу. Знал куда ехать.
   Избор пожал плечами, не зная, чем объяснить случившееся. Из них троих только Исин все понимал.
   — Волшебство… — сказал он со значением. — Чего проще? Сказал нужные слова, посмотрел в зеркало или в кадку с водой.
   — Волшебство… — протянул Гаврила. В его голосе не было ни уверенности, ни понимания. — Еще чего… Ты что думаешь, у магов остроголовых волшебство слабее, чем у этого… бородатого мальчишки?
   Даже не сомневаясь, что все это должно объясняться как-то по-другому он отрицательно качнул головой.
   — Как же это так? У одних не вышло, а у других получилось….
   Вопрос повис в воздухе. Ответить на него никто не мог. Они молча смотрели на лошадей, не решаясь ни сесть на них, ни прогнать.
   — А нам что лошади не нужны?
   Хазарин был по-своему прав. Лошади стояли перед ними не как соблазн, а как реальная возможность двигаться к цели быстрее, чем было до сих пор.
   — Сам ведь говорил — «В лесу первая заповедь: нашел — подбери!»
   Гаврила почесал в затылке.
   — Если бы мы их нашли, а то ведь они нас….
   Избор заскочил в седло.
   — Ну, тогда пусть они нас подбирают. Поехали. Дорогой доспорите. Даже если это от врагов, то все равно возьмем.
   — Это как? — не понял Гаврила.
   — Врагам от этого урон и посрамление, а нам помощь, а как доберемся до городка, поменяем. На всякий случай.
   Они ехали без дороги, понимая, что скоро упрутся в реку. Ее присутствие все чувствовали по становившемуся сырым воздуху, по уткам, что иногда проносились над их головами. Потом ехавший первым Гаврила наткнулся на звериную тропу, и люди двинулись по ней в надежде, что она приведет их к броду.
   Так оно и случилось.
   Река в этом месте разлилась широко, и ее берега были сплошь усеяны звериными следами.
   Гаврила первым переправился на другой берег. Избор и Исин смотрели, как его лошадь легко идет вперед, разбивая копытами спокойную воду. На середине она поплыла, и Гаврила потащился за ней, ухватившись за хвост. Через несколько саженей лошадь остановилась, и Гаврила повел ее на берег.
   Исин дернулся за ним, но Избор остановил его.
   — Подожди. Дай осмотреться.
   Гаврила вскочил на лошадь и скрылся. Спустя несколько минут он появился снова и замахал рукой. Опасности на том берегу не было.
   Избор и Исин не мешкая, перебрались следом. Хотя солнце еще стояло высоко, но все знали, как быстро темнеет в лесу. Обтирая коней, Избор посмотрел на оставленный берег. Над соснами, что спускались с самого берега, поднималось темное облако. Гаврила настороженно поднял голову.
   — Костер?
   Избор долго смотрел, как дым только что легко скользивший над берегом, над водой тяжелеет и стелется по ней как туман.
   — Костер… Сколько же тут людей бродит? Лес называется…
   Он вдохнул воздух, одновременно надеясь и понимая, что слишком далеко, но к своему удивлению ноздри уловили запах дыма. Он посмотрел назад. Впереди них, сквозь деревья сочился запах другого костра.
   — Еще один…
   — Ну, куда теперь? — спросил Исин и добавил. — Назад возвращаться — пути не будет…
   — Назад… Еще чего. Там теперь и поговорить не с кем…
   Подавая пример, Гаврила развернул коня в сторону второго костра.
   — Поглядим, может быть и тут кто в покойники захочет?
   Люди поскакали, временами поглядывая назад.
   Он был какой-то непростой этот дым, и Избор кожей чувствовал, что с ними он связан непонятным еще для них образом. Деревья впереди становились все реже и реже и когда всадники доскакали до края леса кони встали.
   Избор собрался, было слезть с коня, но увидев впереди, одинокое, раскинувшее свою огромную величественную крону, сосну, сказал:
   — Вон они. Давай туда! Там посидим и подумаем, в костер посмотрим…
   — Не люблю я опушек, — поморщился Исин.
   — С чего бы это? И давно? — притворно удивился Гаврила.
   — А с тех пор, как через реку переправился.
   Избор усмехнулся без особой, впрочем, радости.
   — Куда лезем-то? Кто знает кто там у костра сидит…
   — Вот и узнаем…
   Гаврила проверил, как вынимается меч, кашлянул в кулак.
   — Мы песиголовцев не учуяли, а эти костер развели…. Если дураки там сидят — дураков побьем, а если кто-нибудь совершенно безобидный — так пусть живет… А мы чего-нибудь интересное узнаем.

Глава 32

   Над озаренным заходящим солнцем золотым стволом нависала зеленая крона с задержавшимися там клоками тумана. Сосна была красива, и природа подготовила для того, что бы это подчеркнуть неплохой постамент — небольшой песчаный холмик с парочкой валунов у корней дерева, а под ним, прямо на камнях сидели трое. Два старика и мальчик. Место для засады было самое неудачное — до леса шагов четыреста, с другой стороны до стены деревьев еще дальше, а спрятаться в окрестностях было негде.
   Только они не думали прятаться. Их было видно издали — белые когда-то, а теперь сероватые от грязи и времени широкие рубахи висели на худых плечах. Лошадьми тут и не пахло, и Исин понял, что это не купцы и не знатные заморские путешественники, а какая-то голытьба. Чем ближе они подъезжали, тем больше становилось известно о них. Старики не были похожи на бездельников шатающихся по земле в поисках развлечений. Видно какие-то дела выгнали их из дома и вот теперь, вдали от людей, они ожесточенно обсуждали то, что их беспокоило.
   Пока кони несли всадников к дереву, старики разговорились настолько, что в ход пошли клюки. Они размахивали ими и грозили друг другу несчастьями. В выражениях они не стеснялись и утренний воздух то и дело оскверняли выражения — «сопливый осел», «точило с глазами», «пенек трухлявый».
   Единственным спокойным существом в этом бедламе оставался мальчик. Его светлые прямые волосы красноречивее всего другого говорили о варяжской крови, что наверняка текла в нем. Свежий вид его рядом с седобородыми стариками, чья седина уже переходила в желтизну, радовал глаз подъезжающих. В сравнении со стариками, мальчишка смотрелся как олицетворение юности, с улыбкой взирающую на лежащую в руинах старость.
   Ребенок не слушал стариков и с интересом крутил головой по сторонам. По всему было видно, что мир для него еще интересен. Он первым заметил всадников и предостерегающе крикнул о них продолжающим ссориться старикам, но те и сами, услышав лошадиный скок, отставили в сторону свои палки, а вместе с ними и разногласия. Не доезжая до них десятка шагов, Исин крикнул:
   — Кто такие?
   И потащил меч. Сталь зашипела как рассерженная змея. Избор тоже вытащил меч, а Гаврила, бросив повод на шею коня, освободил руки.
   Что бы ответить на этот вопрос старцам не потребовалось времени на раздумья:
   — Старцы мы бедные, странники святые. По деревням ходим мы, собираем милостыню, — хорошо спетыми голосами пропели они. Было видно, что отвечать так на этот вопрос им приходиться часто и такой ответ вошел у них в привычку. Но ни Гаврила, ни тем более Избор, не нуждались в ответе на него. Заметив гусли на коленях одного из старцев, Избор все понял.
   Однако все было не так уж и просто. Даже беглый взгляд на них рождал какое-то сомнение.
   Что-то было не то в этих старцах, но что? Вероятно, виной всему была какая-то разнузданность и порочность, читавшаяся на их лицах.
   — Скоморохи что ли? — переспросил Избор.
   — Сказано ведь русским языком — старцы, — смиренно ответил один из них, тот, кто был потолще. Ты то по говору вроде местный, понимать должен, что нам в таком возрасте с харями скакать да скоморошничать неуместно.
   — Кто это? — переспросил Исин.
   — Старцы, — ответил Избор.
   — Старость это то, что связанное возрастом, — заметил Исин — меня интересует другое. Чем они занимаются?
   — Они странники. Ходят, поют во славу Богов.
   — Поют? Сказители что ли? — Исин нахмурился. — Не люблю сказителей.
   — Какие мы сказители, благородный сотник? — отмахнулся тот, что был потоньше. — Мы Божьи странники. Никуля, — он ткнул пальцем в себя и — и Перерим. Ходим по Руси, славим Перуна, поем славу князьям да богатырям.
   Гаврила вздохнул, собираясь, что-то сказать, но сдержался.
   — А будет ли нам, грешным, узнать, кто вы такие? — спросил Перерим.
   — Мы княжьи люди. По делу, — сказал Избор.
   — А как же вас звать-величать? — медоточиво спросил Никуля. — По всему видно, что вы могучие и богатые богатыри, коли едите на таких благородных конях?
   Исин любовно похлопал своего коня по шее.
   — Ты прав, старик. Кони у нас действительное отличные, но ответь почему же вы так хорошо разбираясь в лошадях не можете разобраться в людях?
   Гаврила стоявший молча и не задававший вопросов, а лишь внимательно наблюдавший за стариками уже понял все сам, и хотел было объяснить Исину, что перед ними слепцы, но старики сами расставили все на свои места.
   — К сожалению, мы слепы, и мир темен для нас. О достоинствах ваших коней мы можем судить по их скоку и дыханию, а вот о вас, сильномогучие богатыри, только по нашему разговору. Пока вы не снизойдете до нашего любопытства и не расскажите нам о себе мы ничего о вас не сможем узнать, — сказал Никуля.
   — Кроме того, что вас трое, что у одного из вас кольчуга, а на двух других доспехи киевской работы.
   — А один из вас, изрядный ножеметатель, — поправил его Перерим.
   Исин, услышав это, восхищенно покачал головой:
   — Ты, старик и глазами бы большего не высмотрел!
   Старики скромно улыбнулись.
   — Зачем глаза, когда уши есть?
   — Одного этого должно было бы хватить вам, что бы безбедно устроиться при дворе какого-нибудь князя, а в чем еще вы искусны?
   — Еще мы искусны в сложении стихов и пении песен.
   — А что за песни? Духовные? — поинтересовался Избор.
   — Разные, — быстро ответил Никуля. — Разные, добрые люди. Свадебные, венчальные, про богатырей…..
   — Ну? — счел нужным удивиться Исин. Старики тут же засуетились, забренчали струнами, заерзали, устраиваясь поудобнее. По всему было видно, что все, что сейчас последует, доставляет им неподдельное удовольствие.
   Гаврила продолжал молчать, разглядывая старцев. Старики эти почему-то не вызывали чувства жалости из-за своей слепоты, наоборот они оставляли в душе чувство какой-то неразгаданности. И хотя они не воспринимались им как подставные лица, играющие чью-то чужую роль, но что-то двойственное, двуличное в них определенно было. Конечно, по-хорошему-то нужно было бы сейчас сниматься с этого холмика и ехать, но оставлять их за спиной не разобравшись тоже было не с руки. Всякое могло случиться.
   Любая тайна должна быть разгадана. Ведь не даром же говорили пращуры: «Внимательно смотри на видимое — и увидишь невидимое» И, пользуясь тем, что старики не могли их видеть, а мальчика он не принимали в расчет, Избор и Исин стали внимательно разглядывать гусляров.
   Первое, что сразу бросалось в глаза, была их бедность. Холщовые рубахи, некогда видно блиставшие красивой вышивкой, уже поизносились и давно не стирались. То здесь, то там на них были видны рыжеватые пятна — следы не то обильных трапез, не то кровь. Приглядевшись к ним внимательнее, Исин все-таки решил, что это кровь. Совершенно некстати накатила волна сочувствия.
   Били их видно, болезных, когда-то, подумал он.
   Но в остальном все было в высшей степени прилично. Это была опрятная бедность, вызывающая не отвращение, а сострадание. Но Избор смотрел на них не в силах отделаться от чувства, что все это делалось напоказ. По виду, а он повидал таких вот странников достаточно — это были самые настоящие странники, может быть только чуть более самоуверенные, чуть более наглые, чуть более мускулистые. И вот все эти самые чуть-чуть и давали в сумме ощущение их поддельности.
   Убить их и дело с концом, мелькнуло в голове у Избора, но устыдившись этой мысли, он тут же выбросил ее из головы, тряхнул волосами и посмотрел на Исина. Тот подмигнул ему, давая понять, что хочется сейчас вести разговор в одиночку.
   — Застольные, величальные это все ерунда, — начал он, желая разозлить, раззадорить стариков, — Вот в Булгаре я таких сказителей встречал! Они о чем видят — о том и поют! Вам, такое, видно не под силу?
   — Это верно, — печально сказал Никуля — Нам это не под силу. Мы ж не видим ни фига. Мы поем только о том, что слышим. А это не так уж и сложно.
   Он завертел головой, прислушиваясь к тому, что творилось вокруг них. Вот ветки над ним затрещали и сверху посыпались сухие иголки.
   — Сойка? — спросил Перерим у Никули.
   — Какая сойка? — возмутился Никуля. — Воробей, или дятел.
   — Много ты понимаешь, — раздражаясь, сказал Перерим.
   — Да уж побольше некоторых.
   Пока старики препирались Избор посмотрел на ветку. Там чистила шкурку маленькая белочка, каких бессчетное количество водилось на русской земле. Он хотел сказать старикам, что те ошибаются, но не успел.
   — Вот птица у нас над головами, — сказал Никуля.
   — Сойка, — упрямо подчеркнул Перерим
   — Птица?
   Никуля ничего не ответил, взяв в руку гусли, собрался спеть, но в этот момент белка зацокала и уронила шишку. Никуля поперхнулся, и, подумав, добавил:
   — Белки — тоже божьи твари!
   Исин, который в этом ничуть не сомневался, попросил:
   — Ну-ка, а еще чего-нибудь?
   Почувствовав его благодушие, Перерим сказал:
   — Это после! Мы как раз в это время завсегда трапезничать привыкли, и если путешественники не побрезгуют нашей компанией, то просим их разделить с нами завтрак.
   О чьем завтраке идет речь, старики ничего не сказали, но Избор понял их правильно,
   Не став упираться они достояли из переметных сум даденные им в дорогу добрыми старичками продукты. Эти старики тоже не остались в стороне и высыпали на траву какие-то корки, куски хлеба и выставили флягу с вином. Не сговариваясь, и даже не смотря друг на друга Избор, Исин и Гаврила не притронулись ни к вину, (что было очень удивительно) ни к коркам (что удивительным вовсе не было). Избор, ожидавший от стариков всего, рассчитывал, что те пустятся на разные уловки, что б заставить их отведать чего-нибудь из своих запасов, но ошибся. Их воздержанность и разборчивость в еде стариков только обрадовала. Те навалились на съестные припасы имея в головах мысли — как бы исхитриться съесть как можно больше. Их молоденький проводник скромно стоял в стороне, пока Перерим не вспомнил о нем.
   — Эй, чадо, — спросил он мальчика, — что там видно?
   — Дым, — коротко ответил он кротким, мелодичным голосом. — Только дым у реки.
   Перерим никак на это не отреагировал и бросил мальчишке кусок мяса. Тот подхватил его и уселся в стороне на камнях. После этого старики налегли на свое вино, и разговор покатился все быстрее и быстрее, затрагивая самые неожиданные темы.
   Старики шумно и беззастенчиво хвастались своими былыми наградами и ловкостью рук, позволявшей им вдобавок к княжеским подаркам уносить с пиров еще что-нибудь, особенно из серебряной посуды. Избор и Исин хохотали, но за всеми этими разговорам, невидимая, словно рыба в глубокой воде, металась мысль:
   — Кто эти старики? Зачем он здесь, вдалеке от пиров и людей?
   Вопросы роились в головах, словно мошкара в дождливый день, но ее нельзя было отогнать веточкой.
   На лице Гаврилы время от времени появлялось выражение мрачной угрюмости, которое он старался замаскировать кривой улыбкой. Исин смотрел на него, понимая, что творится у него на душе. Он и сам не меньше других хотел разобраться, что тут к чему и тут в его голову залетела мудрая мысль. Исин тихонько тронул Избора за плечо, призывая его замолчать,
   — Послушайте-ка, почтенные, — обратился он к старикам. — То о чем вы тут рассказываете — шубы, драгоценные кубки — это все в прошлом. А сейчас-то вы что-нибудь можете?
   — Испытай, богатырь!
   — Извольте… Знавал я сказителей, которые брались писать стихи, где все слова начинались с одной буквы. По силам ли вам такая задача?
   Избор недоуменно посмотрел на Исина и показал ему пальцем — на солнце, давая знать, что светило уже высоко к пора бы им двинуться дальше. Но побратим в ответ только махнул рукой.
   — Ну что, Никуля, возьмемся? — спросил Перерим.
   — А чего бы не взяться? Дадут золотой, так и сочиним прямо тут, не сходя с этого места!
   — Добро, старик, — сказал хазарин. — Сочините-ка мне стихи, в которых говорилось бы о Божественной справедливости, пустыне, отчаянии, предательстве и возмездии.
   Он загибал пальцы, стараясь не упустить ни единого из нужных ему обстоятельств.
   — Да, и самое главное! Все слова должны начинаться на одну букву.
   — Что это за буква?
   — «С»
   Старики ответили разом, словно репетировали ответ и на этот вопрос:
   — А заплатишь?
   — Заплачу! — Исин побренчал в кармане золотом и достал монету — Не обижу!
   Показывать его слепцам не имело смысла, но он все-таки сделал это.
   — Скажи-ка только, богатырь, как звать того негодяя над которым свершился Божий суд?
   — Челнак, — медленно и отчетливо произнес Исин, ища на их лицах следы замешательства, но к его разочарованию старики проглотили это имя без всякого волнения.
   — Одно только затруднение, однако, — сказал молчавший до сих пор Никуля, — Одно, но большое. Ничего не выйдет.
   — А что такое?
   — Все слова на «С»?
   — Да! — подтвердил Исин. — Все!
   — И Челнак тоже?
   Исин заколебался. Упрек был справедлив. На лице Никули мелькнула досада — при такой привередливости можно было остаться и вовсе без денег…
   — Мы, конечно, можем назвать его как-то иносказательно, — начал объяснять Никуля.
   — Например: «Сукин Сын», — предложил Перерим. Он повторил эти два слова про себя и удовлетворенно кивнул. — Да. Сукин сын это очень хорошо и прекрасно ложиться в нужный размер стиха, но такая замена, возможно, лишит стих для вас изрядной доли очарования…
   — Конечно! — сказал Перерим. — Решите, как нам быть?
   Исин подумал и решил затруднение:
   — Ладно, Пусть Челнак останется Челнаком, но он должен быть там единственным исключением!
   Головы у стариков действительно работали как надо. Посидев минуту — другую с закрытыми глазами Перерим встрепенулся и начал:

 
Скакал Челнак солончаками,
Следы свои скрывать скакал.
Стуча своими сапогами
Челнак солового стегал.
Челнак своей судьбы страшился!
Стони, собачий сын, стони!
Сегодня страшный суд свершился!
Челнака судороги свели!
 

   Когда отзвучал последний аккорд, Никуля спросил:
   — Ну, как? То, что нужно?
   Прищурив глаз, Исин заметил, глядя на Избора.
   — Вообще то там были не судороги… Избор тоже помнил, что погиб посланник магов из Вечного города Челнак от серебряного гвоздя. Буква «С» и была им выбрана именно с тем расчетом, чтобы дать старикам возможность проявить осведомленность об этом, но ничего не получилось. Либо эти гусляры не знали ни чего о Челнаке и его печальном конце, либо у ни хватило ума вывернуться из этой ловушки.
   — Молодцы! — похвалил их Исин. — Ловите.
   Он бросил золотой Перериму, и тот быстрым движением вытянув руку, подхватил монету в воздухе. Никуля при этом даже не вздрогнул, словно видел, что монету бросили его напарнику. Избор покачал головой. Ловкость стариков была удивительной.
   — Это еще что! — сказал Никуля. — В прошлом году, на пиру у князя Владимира повелел он себя потешить и сложить песню о боярине Покрасе и тоже, чтоб все слова были на одну букву. Так мы и это сделали и получили по рубахе с княжеского плеча.
   Он тряхнул подолом, хвалясь рубахой.
   — А не сложили бы? — поинтересовался Избор.
   — Медведями затравили бы… — равнодушно ответил Перерим. Пережитая опасность уже не казалась опасностью.
   — Круто… — с уважением сказал хазарин.
   — А у нас тут все крутые. Вот взять, к примеру, богатыря нашего Илью Муромца, Он тут недели три назад усадил нас перед собой и пообещал убить, коли мы про него доброй былины не сложим.
   — А он, кстати, скорбен был сильно по случаю великого перепою, — добавил для ясности Никуля. — Он то, конечно человек простой, наших, крестьянских кровей. Ему простая песня нужна была безо всяких там изысков…
   — Два только условия поставил: чтоб длинно было, и чтоб про жену его, да про нас там было…
   — Ну и как?
   — Пришлось сочинить. У него кулак знаешь какой? Во. Убил бы и не вспомнил бы.
   — Ну и понравилось ему?
   — Раз живы, значит понравилось. Если еще золотой дадите — споем!
   Избор ждал этого продолжения и решил им воспользоваться, что бы проверить насколько ловок Никуля.
   — Держи!
   Никуля безошибочно поймал монету двумя пальцами и сунул ее в какую-то прорезь на одежде.
   — Песня длинная будет, — предупредил он устраиваясь поудобнее…
   — В тот раз тем и спаслась, что до середины допели, а он взял да уснул, — сообщил Перерим.
   — Ладно! — сказал молчавший до сих пор Гаврила. — Кончайте вы это все. Пора. Солнце вон не гвоздем прибито.
   — А куда торопиться, — наивно спросил Никуля. — Вон еще, сколько не съедено-то…
   — Это у вас, старичье дел нет, а богатырям сидеть некогда.
   Перерим встрепенулся и обиженно переспросил.
   — Это у нас-то дел нет? Да мы и сейчас при деле!
   — Что же это за дело такое, под сосной сидеть? — спросил Исин.
   — А мы и не сидим вовсе. Мы идем!
   — Далеко ли?
   Старики засучили рукава и ухватили каждый по куску мяса.
   — О! Мы идем в веселое место. К князю Круторогу.
   Гаврила нахмурился.
   — А что там у князя?
   — Надумал его волхв-оберегатель себе помощника найти.
   Они замолчали, словно этого объяснения было достаточно.
   — Об этом мы уже наслышаны, только вы-то тут причем? Неужто вы еще и волхвовать умеете?
   — Человек даже в баню без ушей не ходит. А где уши, там и песни — сказал Перерим.
   — А где песни, там и мы.
   — И что, много народу будет? — поинтересовался Исин
   Перерим зажмурился и покачал головой.
   — Круторог князь именитый. Гостей принимать любит, да и волхвов набежит — мешалкой не отгонишь.
   Избор прищурился, вспомнил что-то, вдруг улыбнулся и спросил:
   — А про Гаврилу Масленникова, любимого княжеского богатыря сказки знаете какие-нибудь? Или песни, какие…
   Старики встрепенулись, чувствуя поживу.
   — Знаем, знаем! А как же. И про Гаврилу и про друзей его богатырей….
   — А про Избора-богатыря? — быстро переспросил Гаврила. — Про этого знаете чего-нибудь?
   На лице Перерима расплылась умильная улыбка.
   — Ну а как же… Это же… Да мы… Да он…
   Никуля не дал другу расползтись мыслью по древу и деловито прервал его.
   — А еще золотые у вас есть? За золотой расскажем.

Глава 33

   Жил да был на белом свете богатырь Избор.
   Не то что бы сильно могучим был — были у князя Владимира и посильнее богатыри и Илья Муромец и Алеша Попович и Рахта с Сухматом, и не то что умный шибко — поумнее в Киеве богатыри были, хотя богатырю ум только в неприятность. Кто по голове бьет, всегда в цель попадает. Оно и понятно — в большой лоб попасть всегда легче.
   Справлял Избор свою службу ратную по разным местам. И в Киеве и в Чернигове и в дальних заморских странах и были все им довольны. Врагов он бил исправно, до смерти, честь богатырскую не ронял, добывал князю чести, а себе славы да золота красного на пропитание. Послал его как-то князь Владимир в края дальние на помощь императору заморскому. Пошел Избор своей волей и княжеским наказом. Ой не легкий путь ему под ноги выкатился! В тех и краях лето — не лето и зима не зима. Племен разных повидал — тьму и у всякого своя особица.
   Отслужил Избор в войске сколь положено, разогнал-побил врагов императорских великое множество и назад в Киев отправился.
   Путь домой всегда короче кажется. Идет богатырь торопится, ногами резвыми двигает, как каравай под гору катится. Уж совсем, было, до Киева добрался, как, попался ему на пути колдун злой, безыменный. Сидит колдун в горах Рипейских в земляной норе в каменном ларе, злые ветры пускает, непогоду делает, посевы корчит.
   Говорит колдун богатырю.
   — Что ж ты, мил человек, все мимо ходишь, в гости не зайдешь, добрым словом не приветишь?
   Огляделся богатырь, словно не понял с кем это злой колдун — собака беседует, и отвечает.
   — Ах ты, колдун незнаемый, морда твоя хитрая! Что же ты меня упреками упрекаешь, а ведь я тебе даже не родственник?
   Так вот с малости завязалась у них распря нешуточная.
   — А пошли выйдем, — говорит колдун. — Подеремся, силой померяемся!
   — И то! — говорит Избор. — А то иду от самого Царя-города, и подраться мне не с кем, силой померяться!
   Осердилось сердце честное богатырское, зачесались кулаки пудовые. Повернулся он, что бы из пещеры выйти, а колдун вероломный злую силу на него выпустил. Как стоял Избор с ногой поднятой, так и остался. Превратил его колдун в камень каменный.