Страница:
– Интересный у девочки друг-инкогнито, – сказала Дениза.
– Инкогнито – возможно, – ответил Данила. – Но не друг.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я не перестаю вызывать Юлю телепатически. Она молчит. Я искал ее ауру, ментальный след, что угодно, но все чисто. Как будто на моем мотоцикле она отправилась на Луну. Но знаете, что меня больше всего пугает…
– Что?
– Юля нашла защиту у человека, который собирается использовать ее для каких-то своих темных целей, и она это понимает. И она готова совершить для него Большое Зло в обмен на кусочек безопасности.
– Какое Большое Зло? – вздрогнула фея Катя.
– Не знаю точно, – вздохнул Данила. – Еще не вижу, не ощущаю его. Но предчувствовать – предчувствую. Акашкин, смотри, не растрепли на весь Щедрый об этом нашем разговоре.
– Я что, идиот? – взъерепенился Акашкин, но потом сник и сказал: – Буду молчать, буду.
– Данила, – спросила фея Катя, – а твои предчувствия… Они никак не связаны с наступающим полнолунием?
– Полнолуние? – растерянно переспросил Данила. – Когда?
– Завтра ночью.
– Что-то будет, – сказал Данила. – Это я вам гарантирую.
И словно порыв холодного ветра проник в чайный зал, заставил всех съежиться, прижаться друг к другу. Высоко в небесах нарастал тяжелый басовитый гул, от которого завибрировали стеклянные чайники и чашки. Гул в секунду превратился в оглушительный грохот – словно прямо над крышами Щедрого шла колонна истребителей. Грохот сотрясал стены чайной, с потолка сорвались бумажные фонарики и тканевые драпировки повисли, словно крылья мертвых бабочек. Нашим героям пришлось несладко. От грохота у Кати начались судороги, у Данилы пошла носом кровь. Дениза и Марья попытались вскочить и, соединив руки, образовать защитное поле, но у них ничего не вышло – их разбросало в разные стороны, как тряпичных кукол. А Сидор… Сидор вообще лишился сознания, потому что очень явственно ощутил, как ему на грудь падает многотонная гранитная могильная плита.
И внезапно все кончилось. После шквального грохота тишина показалась чем-то невероятным, вроде райского блаженства. Наши герои кое-как пришли в себя.
– Что это было? – прошептал Сидор. – Самолеты?
– Нет, не самолеты, – сказала Марья. – И не драконы, кстати, если у кого возникнет по этому поводу вопрос. Это вообще было нечто… нематериальное.
– Это было Злое Колдовство, – внезапно сказала бледная как смерть Дениза. – Злое, злое колдовство! Оно вошло в ваш город, и никто не сможет ему противостоять. А в полнолуние оно…
– Что?
– Укоренится. Возьмет власть. И вашего города, такого, каким он был, уже не будет. Святая Вальпурга! Святая Вальпурга! О если б ты могла все остановить!
– Святые далеко, – сурово сказал Данила. – Так что будем исходить из собственных возможностей. Идемте. Посмотрим, во что превратился город.
Зря они ожидали увидеть руины, пожары и прочие признаки катастрофы. Ничего подобного и в помине не было. Чайный павильон «Одинокий дракон» располагался как раз на естественном возвышении, так что отсюда хорошо просматривались многие улицы и кварталы города. И нигде ничего сверхъестественного.
– Похоже, этот грохот слышали мы одни, – сказал Данила. – Похоже, это было предупреждение для нас, только мы не поняли, что это за предупреждение.
– А чего непонятного? – влез Сидор. – Нас убедительно попросили не соваться.
– Во что?
– В то, что случится в ближайшее полнолуние. Неужели непонятно?
– Неужели ты после женитьбы так поумнел, а, Акашкин? – ехидно спросил Данила.
– Может быть, – не менее ехидно ответил Акашкин.
– Вот что, – подала голос Марья Белинская. – Думаю, нам сейчас самое время разойтись по домам. И поворожить на тему грядущего Злого Колдовства. А завтра, примерно за три часа до полнолуния, мы все встретимся и решим, что делать.
– Не «что делать», а «что получится сделать», – поправил Марью Данила. – Не забывай, мы не всесильны. Госпожа Дениза, телепортируйте нас обратно, пожалуйста.
– Не могу, – растерянно сказала Дениза и еще сильнее побледнела.
– Что с тобой, милая? – немедленно взволновался Сидор Акашкин.
– Слабость, – прошептала Дениза. – Будто кто-то отнял у меня все силы. Все способности к магии.
– Я вызову вам такси. – Марья достала сотовый телефон. – Данила, Катя, а вы?
– Мы пройдемся немного, – сказал Данила. – Хотим посмотреть на город. В том смысле, что все ли в нем цело…
Вызванное Марьей такси домчало Сидора и Денизу на улицу Агриппы Неттесхеймского всего-то за полчаса и сто рублей (больше у Акашкина не было). Дениза чуть не забыла в такси свою подарочную упаковку с купленными духами, до того ей было нехорошо.
– Крепись, Денизочка, – уговаривал жену Сидор, пока они со стонами поднимались на пятый этаж. – Крепись, моя маленькая валькирия. Сейчас придем домой, примешь ванну, ляжешь отдохнуть…
– Да, да, – шептала Дениза. – Надеюсь, они уже все сделали…
Сидор отпер дверь своей квартиры, пропустил Денизу вперед, прошел сам…
И обмер.
Взору его предстал не обшарпанный коридор, а внушительных размеров вестибюль, обставленный великолепной мебелью. Под ногами светился зеркальный паркет.
– О, неплохо поработали, – вяло констатировала Дениза. – Пространство раздвинули, интерьер сменили… Мебель, декор… Настольные лампы от Тиффани… Цветное стекло.
Дениза сбросила туфли и, слегка покачиваясь, из вестибюля прошла в гостиную. Громадную гостиную, которой раньше у Сидора не было!
– Молодцы, молодцы, – неизвестно кого хвалила Дениза. – Очень мило.
– Кто все это сделал? – жутким шепотом спросил Сидор. – Может, это не моя квартира? Может, мы не туда попали?
– Это твоя квартира, и мы туда попали, – сонно сказала Дениза. – А сделали все это Заботливые Женские Руки. Правда, у них здорово получилось? А теперь они все вернулись в волшебную шкатулку. Сидор! Что с тобой?
– Обморок, – сказал Сидор.
И был прав.
Глава 16
– Инкогнито – возможно, – ответил Данила. – Но не друг.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я не перестаю вызывать Юлю телепатически. Она молчит. Я искал ее ауру, ментальный след, что угодно, но все чисто. Как будто на моем мотоцикле она отправилась на Луну. Но знаете, что меня больше всего пугает…
– Что?
– Юля нашла защиту у человека, который собирается использовать ее для каких-то своих темных целей, и она это понимает. И она готова совершить для него Большое Зло в обмен на кусочек безопасности.
– Какое Большое Зло? – вздрогнула фея Катя.
– Не знаю точно, – вздохнул Данила. – Еще не вижу, не ощущаю его. Но предчувствовать – предчувствую. Акашкин, смотри, не растрепли на весь Щедрый об этом нашем разговоре.
– Я что, идиот? – взъерепенился Акашкин, но потом сник и сказал: – Буду молчать, буду.
– Данила, – спросила фея Катя, – а твои предчувствия… Они никак не связаны с наступающим полнолунием?
– Полнолуние? – растерянно переспросил Данила. – Когда?
– Завтра ночью.
– Что-то будет, – сказал Данила. – Это я вам гарантирую.
И словно порыв холодного ветра проник в чайный зал, заставил всех съежиться, прижаться друг к другу. Высоко в небесах нарастал тяжелый басовитый гул, от которого завибрировали стеклянные чайники и чашки. Гул в секунду превратился в оглушительный грохот – словно прямо над крышами Щедрого шла колонна истребителей. Грохот сотрясал стены чайной, с потолка сорвались бумажные фонарики и тканевые драпировки повисли, словно крылья мертвых бабочек. Нашим героям пришлось несладко. От грохота у Кати начались судороги, у Данилы пошла носом кровь. Дениза и Марья попытались вскочить и, соединив руки, образовать защитное поле, но у них ничего не вышло – их разбросало в разные стороны, как тряпичных кукол. А Сидор… Сидор вообще лишился сознания, потому что очень явственно ощутил, как ему на грудь падает многотонная гранитная могильная плита.
И внезапно все кончилось. После шквального грохота тишина показалась чем-то невероятным, вроде райского блаженства. Наши герои кое-как пришли в себя.
– Что это было? – прошептал Сидор. – Самолеты?
– Нет, не самолеты, – сказала Марья. – И не драконы, кстати, если у кого возникнет по этому поводу вопрос. Это вообще было нечто… нематериальное.
– Это было Злое Колдовство, – внезапно сказала бледная как смерть Дениза. – Злое, злое колдовство! Оно вошло в ваш город, и никто не сможет ему противостоять. А в полнолуние оно…
– Что?
– Укоренится. Возьмет власть. И вашего города, такого, каким он был, уже не будет. Святая Вальпурга! Святая Вальпурга! О если б ты могла все остановить!
– Святые далеко, – сурово сказал Данила. – Так что будем исходить из собственных возможностей. Идемте. Посмотрим, во что превратился город.
Зря они ожидали увидеть руины, пожары и прочие признаки катастрофы. Ничего подобного и в помине не было. Чайный павильон «Одинокий дракон» располагался как раз на естественном возвышении, так что отсюда хорошо просматривались многие улицы и кварталы города. И нигде ничего сверхъестественного.
– Похоже, этот грохот слышали мы одни, – сказал Данила. – Похоже, это было предупреждение для нас, только мы не поняли, что это за предупреждение.
– А чего непонятного? – влез Сидор. – Нас убедительно попросили не соваться.
– Во что?
– В то, что случится в ближайшее полнолуние. Неужели непонятно?
– Неужели ты после женитьбы так поумнел, а, Акашкин? – ехидно спросил Данила.
– Может быть, – не менее ехидно ответил Акашкин.
– Вот что, – подала голос Марья Белинская. – Думаю, нам сейчас самое время разойтись по домам. И поворожить на тему грядущего Злого Колдовства. А завтра, примерно за три часа до полнолуния, мы все встретимся и решим, что делать.
– Не «что делать», а «что получится сделать», – поправил Марью Данила. – Не забывай, мы не всесильны. Госпожа Дениза, телепортируйте нас обратно, пожалуйста.
– Не могу, – растерянно сказала Дениза и еще сильнее побледнела.
– Что с тобой, милая? – немедленно взволновался Сидор Акашкин.
– Слабость, – прошептала Дениза. – Будто кто-то отнял у меня все силы. Все способности к магии.
– Я вызову вам такси. – Марья достала сотовый телефон. – Данила, Катя, а вы?
– Мы пройдемся немного, – сказал Данила. – Хотим посмотреть на город. В том смысле, что все ли в нем цело…
Вызванное Марьей такси домчало Сидора и Денизу на улицу Агриппы Неттесхеймского всего-то за полчаса и сто рублей (больше у Акашкина не было). Дениза чуть не забыла в такси свою подарочную упаковку с купленными духами, до того ей было нехорошо.
– Крепись, Денизочка, – уговаривал жену Сидор, пока они со стонами поднимались на пятый этаж. – Крепись, моя маленькая валькирия. Сейчас придем домой, примешь ванну, ляжешь отдохнуть…
– Да, да, – шептала Дениза. – Надеюсь, они уже все сделали…
Сидор отпер дверь своей квартиры, пропустил Денизу вперед, прошел сам…
И обмер.
Взору его предстал не обшарпанный коридор, а внушительных размеров вестибюль, обставленный великолепной мебелью. Под ногами светился зеркальный паркет.
– О, неплохо поработали, – вяло констатировала Дениза. – Пространство раздвинули, интерьер сменили… Мебель, декор… Настольные лампы от Тиффани… Цветное стекло.
Дениза сбросила туфли и, слегка покачиваясь, из вестибюля прошла в гостиную. Громадную гостиную, которой раньше у Сидора не было!
– Молодцы, молодцы, – неизвестно кого хвалила Дениза. – Очень мило.
– Кто все это сделал? – жутким шепотом спросил Сидор. – Может, это не моя квартира? Может, мы не туда попали?
– Это твоя квартира, и мы туда попали, – сонно сказала Дениза. – А сделали все это Заботливые Женские Руки. Правда, у них здорово получилось? А теперь они все вернулись в волшебную шкатулку. Сидор! Что с тобой?
– Обморок, – сказал Сидор.
И был прав.
Глава 16
ЗЛОЕ КОЛДОВСТВО
В ее гортани – горький дым.
Это дым сна.
Сна, в который она погружена и никак не может проснуться.
О святая Вальпурга, вечная покровительница ведьмовства, спасительница всех тех полубезумных женщин, что седлают метлы и лишь тогда вспоминают о том, что они свободны! О святая милостивая Вальпурга, скажи, ответь, что она делает в таком сне?
Но молчит святая. Потому что даже для ведьмы есть предел. Предел, которого она не должна преступать.
ДЕЛАЙ ЧТО ХОЧЕШЬ, НЕ ПРИНОСЯ ДРУГИМ ВРЕДА.
Все, что сверх того – от него.
Лучше не упоминать его имя.
Даже во сне.
Однако она знает, что во сне она всесильна, непогрешима и не подвластна никому, хотя, казалось бы, сон – удел беззащитных душ. Что тут скажешь – бывают разные сны.
Она видит себя – во сне – в длинном черном платье с глухим воротом и узкими, словно скованными на запястьях рукавами. Платье расшито золотом, но узор вышивки она не может понять, потому что узор постоянно меняется. Поверх платья надет такой знакомый белый плащ – заколотый у горла брошью в виде знака бесконечности. Она идет вперед по полуосвещенному коридору, и ее босые ноги легко, бесшумно касаются ледяных мраморных плит пола. Она идет туда, где слышно странное, заунывное пение, рокот барабана, противные, атональные звуки какой-то дудки. Почему-то, вслушиваясь в эту музыку, она вспоминает книгу, которую давно читала. «Ребенок Розмари».
Классика жанра.
Видимо, Айра Левин знал, что писать. Музыка, которая отравила жизнь его героине, теперь заставляет ее скрипеть зубами.
Впрочем, это сон. Все сон.
Но по законам сна она должна идти туда, куда идет. И с каждым шагом по мраморному коридору она слышит, что музыка становится все громче, противней и бессмысленней.
Ох, будь сейчас другой сон, она бы показала этим музыкантам!
Но мы не выбираем снов. И потому сейчас она стоит перед высокими гранитными дверями с выбитыми на них вертикальными полосами знаков, от одного взгляда на которые ей становится неуютно. Однако делать нечего. Она пришла.
Она поднимает руку и стучит в двери, которые отзываются неожиданно громко на этот в общем-то робкий стук.
– Кто? – слышит она громовой раскат вопроса.
Ей очень хочется ответить «конь в пальто», но она прекрасно понимает, что время полудетских шуточек закончилось. Она видит, как между плотно сомкнутых дверей возникает щель, и щель эта ослепительно сверкает от пламени, которое находится там, внутри.
– Кто? – повторяет мертвый голос.
– Ведьма Улиания, – отвечает она громко и спокойно. Ее Истинное Имя словно придает ей сил, смывает неуверенность и нерешительность.
– Войди, госпожа, – слышит она где-то в вышине.
Двери медленно расходятся, и она, вооруженная лишь своим Истинным Именем, входит в огромный круглый зал. Здесь светло как днем от расставленных повсюду канделябров со свечами, от тянущихся по стенам цепей с горящими факелами. Поначалу она почти слепнет от этого света и покрывается потом от исходящего от факелов жара. Но мгновение проходит, и она понимает, что привыкла. Притерпелась.
Едва она проходит в центр зала, как музыка, доселе терзавшая ее слух, умолкает. Ведьма Улиания смотрит вниз и видит, что стоит в центре пентакля, начертанного на мраморном полу с большим искусством.
– Здесь будет обряд? – спрашивает она неизвестно кого.
– Конечно, – отвечает ей голос откуда-то сверху, – ты ведь сама на него согласилась. Вспомни.
– Не помню, – отвечает Улиания. – Но это неважно. Кто ты? Покажись мне.
– О да, конечно.
Что-то происходит в стенах зала, какой-то сдвиг, сопровождающийся глухим гулом. Улиания видит, что цепочки с факелами не висят в пустоте, как ей показалось вначале. Они прикреплены к витой лестнице, которая выдвинулась из стен и заняла пространство от теряющегося в вышине потолка до пола. По этой лестнице, не слишком убыстряя шаг, к Улиании движется человек. Вернее, он выглядит как человек, хотя даже издалека Улиания видит его горящие алым светом глаза и длинные когти на пальцах. Он одет в темно-красные атласные одежды, напоминающие и сутану, и римскую тогу. С плеч его струится длинная белая шелковая лента, похожая на дьяконский орарь. Улиания не знает, что такое орарь, она никогда не была в церкви, но сейчас, глядя на незнакомца, именно такая мысль почему-то приходит ей в голову.
Незнакомец спускается по лестнице слишком уж величественно и медленно. Улиании надоедает его дожидаться, глупо стоя в центре пентакля. Она что-то шепчет себе под нос, легонько щелкает пальцами, и лестница приходит в движение, словно эскалатор в метро. Так величественный незнакомец спускается к ней буквально за какие-то полминуты и с разгона влетает в центр пентакля, шумя атласными одеждами. Выглядит это, конечно, невеличественно, и, видимо, это слегка сердит незнакомца.
– Ну ладно, – говорит он, слегка кивнув Улиании. – С тобой никогда не выйдет так, как положено. Шуточки все у тебя какие-то детские. Подростковые. Но уж когда начнется ритуал, будь любезна, без глупостей.
– Хорошо, колдун, – спокойно бросает ведьма. – Что ж мы медлим? Ритуал так ритуал.
Когда она произносит эти слова, вроде бы и свечи и факелы вспыхивают ярче. Нет, показалось…
Колдун занял место по левую руку от Улиании. Произнес обычное заклятие, вызывающее магические предметы. Тут же перед ними в пентакле материализовался стол из темного дерева. На столе в полагающемся порядке располагаются нож для темного колдовства, шкатулка с измельченными в порошок травами, маленькая жаровня, на которой уже тлеют угли, и конечно же чаша, в которой плещется нечто темное. Возможно, вино. А возможно, и кровь.
– Я взял на себя смелость до проведения ритуала подготовить все мелочи, – говорит колдун Улиании. – Труднее всего было найти кровь черного козла, но и с этим я справился.
Значит, в чаше все-таки кровь. Бедный черный козел.
– С твоего позволения, ведьма, – продолжает неуемный колдун в алых одеждах, – я начну ритуал. По старшинству, и, кроме того, я хорошо знаю традиционное начало вызывания. А потом уж придется потрудиться тебе.
– Хорошо, – говорит ведьма Улиания. – Вызывать так вызывать.
Хотя это такая глупость. Всего лишь сон.
Колдун (интересно, каково его Истинное Имя? Почему она его не помнит?) берет из шкатулки щепотку трав и бросает на жаровню. Травы тлеют, и вверх поднимается горький, отвратительный дым. Улиания чувствует дурноту, но подавляет ее усилием воли. Колдун принимается бормотать заклятия, которые звучат для нее как тарабарщина. Странно. Она никогда не использовала таких заклятий. Она даже не подозревала об их существовании.
Это какое-то… чужое колдовство.
Колдун бросает еще трав на жаровню. Дым валит сильней. В этом дыме не только горечь, но и какая-то приторность, а еще, еще этот дым пахнет жжеными костями…
Тоже черный козел?
Или не повезло кому-то еще?
Впрочем, это же сон.
Бормотание колдуна превращается в завывание. И тут ведьма Улиания видит, что, привлеченные запахом дыма, из стен выступили отвратительные существа, чудовища, уроды, проклятые воплощения нежити, и они окружили пентакль.
Они тянутся к стоящему в пентакле колдуну, но ничего не могут сделать. Улиания все понимает – дым и заунывный речитатив заклинаний вывел из преисподней этих демонов, но ритуал предназначен не им. Хорошо, что есть пентакль. Иначе эти демоны растерзали бы вызывателя.
А это неприятное зрелище даже во сне.
– Ашшабат! – восклицает колдун, и происходит моментальная смена декораций. Конечно, так бывает только во сне.
Теперь вокруг них другой зал, попроще и поплоше. Он напоминает цех какого-то завода. В высокие пыльные окна светит только что взошедшая полная луна. Ее свет ложится белыми квадратами и прямоугольниками на бетонный пол. Пахнет пылью, старыми тряпками и резиной.
Они – колдун и ведьма – перенеслись сюда вместе с начертанным пентаклем, который сейчас светится так, будто его сделали из вольфрамовых нитей. И стол с колдовскими артефактами на месте. Колдун вновь бросает щепотку трав на жаровню. Но теперь дым отчего-то пахнет ванилью и лаймом. А луна, круглая, огромная луна придвигается прямо к окнам и напоминает Улиании еще не пропеченный пирог…
– Пора, – говорит колдун. Он берет нож и по самую рукоять погружает нож в чашу с козлиной кровью. Убирает руки, нож так и остается стоять. А кровь начинает кипеть, словно чашу поставили на огонь.
Ведьма Улиания смотрит на все происходящее с возрастающим интересом. Забавный же ей снится сон! Но колдун (каково все-таки его Истинное Имя?) отрывает ее от пустых размышлений.
– Теперь пришел черед твоих заклинаний, Улиания, – говорит колдун. – Луна взошла в полной силе.
– Луна, – шепчет вслед за колдуном Улиания. – Луна.
Это словно производит на нее какое-то странное действие. Улиания чувствует, будто душа ее раскрывается, как распахиваются створки окна, впуская в комнату свежий воздух. Нет, она не чувствует ни боли, ни сожаления, ни страха. Наоборот, ее переполняет легкость, приятное покалывание в кончиках пальцев, словно сейчас с них сорвутся первые такты самой прекрасной в мире музыки. И если она не заиграет, то просто умрет.
Умрет прямо во сне.
Но где ей достать музыкальный инструмент?!
И луна подсказывает ответ.
Руки Улиании уже не пусты. В руках она держит небольшую арфу – старинную, из потрепанного временем дерева. Но вот лунный свет падает на корпус арфы, и музыкальный инструмент преображается. Он начинает сверкать, словно осколки хрусталя, мягко светиться, будто золотистая парча, пламенеть, как рассвет. И еще. У этой арфы появляются струны. Струны из лунных лучей.
– Да, – говорит колдун, и на его лице написана сумасшедшая радость, которой он даже не пытается скрыть. – Да. Это она. Наконец-то. Слава Соммузу.
Кто такой Соммуз?
Впрочем, Улиании сейчас это неважно.
Она хочет играть.
Играть на Лунной арфе.
И ее тонкие пальцы нежно проводят по струнам.
Первый звук прекрасен и нежен, как распускающийся цветок. Колдун, стоящий рядом с Улианией, почему-то отшатывается и бледнеет.
– Ничего, – шепчет он. – Это пройдет. Это скоро пройдет. Это только музыка.
– Это музыка моего сна, – говорит Улиания и продолжает играть.
Ее музыка упоительна, немного безумна и исполнена страсти. Улиании кажется, что едва она касается лунных струн кончиками пальцев, как в мире происходит нечто. Рождаются дети. Всходит пшеница. Ангелы спускаются к пастухам…
О эта музыка!
О, если б этот сон никогда не прекращался! Она готова стать сама музыкой, чтобы наполнять весь мир светом!
Отраженным светом луны…
И тут колдун толкает ее.
Она сбивается с ритма.
Арфа издает печальную и пронзительную ноту.
И от этого в помещении словно проносится шквал. Он выбивает все стекла и даже, кажется, кое-где рушит стены.
Но самое ужасное – музыка пропала!
Нет красоты, нет силы, нет блаженства!
И вместо этого приходит ярость. Улиании кажется, что сейчас арфа вспыхнет в ее руках – до того она разъярена. Она поворачивается к проклятому колдуну…
И получает звонкую пощечину!
– Ты забыла, что должна делать?! – кричит он на нее. – Ты забыла, о чем мы договаривались?! Знай свое место, тварь, и делай то, что тебе приказывают! Иначе я позову его.
Кого его?
Это звучит страшно.
Тем более во сне.
Она горько плачет, словно маленький ребенок. Никак не может удержаться. И от этого ей стыдно перед колдуном. Она понимает, что он никакой не друг ей, даже не приятель. Он хочет, чтобы она просто выполнила его волю.
Слезы капают на ее белый плащ.
– Ну не реви, не реви, – умиротворяющее говорит колдун. – Не распускай сопли, ты же ведьма. Сама виновата. Разозлила меня, вот я и не сдержался. Ну извини.
– Это была музыка! – сквозь слезы восклицает она, но слезы уже высыхают.
– Это была ерунда, не способная нам помочь. – В глазах колдуна по-прежнему не гаснет алый огонь. – Начни все сначала. Играй на Арфе так, как нужно.
– Разве это не мой сон? – спрашивает она колдуна. – Разве здесь я не могу делать всего, что захочу?
– Нет. Это наш общий сон. Играй. Играй, пока луна в силе.
«Луна в силе. Луна в силе…»
И она снова касается призрачных струн.
Теперь музыка звучит иначе. Она холодна, тревожна и пронзительна. Мелодия то вздымается, то опадает, подобно волнам штормового моря. А еще… Еще в эту мелодию откуда-то пришли голоса.
Неизмеримо печальные, тоскливо завывающие мужские и женские голоса. Это словно был хорал забвенных и проклятых духов, их стенания и жалобы, призрачные, бесконечные…
От такой музыки и хора холод разливается по груди, становятся дыбом волосы. Улиании кажется, что она окружена сонмами неупокоенных мертвецов, и хотя они не могут причинить ей вреда, они уже причиняют ей душевную боль. Ведьме кажется, что из ее сердца по капле вытекает кровь.
А музыка все звучит.
Колдун глядит на Улианию и улыбается. У него острые, нечеловеческие клыки и змеиные глаза.
– Вот теперь ты делаешь все правильно, – скрежещет колдун.
Хор призраков поет все громче, вторя музыке, что льется с ее пальцев вместе с лунным светом. Наверное, эта музыка никогда не кончится. Нет, кончится – тогда, когда из ее сердца упадет на каменный пол последняя капля крови.
– Не теряй времени, – требует колдун. – Слышишь пение призраков и элементалей? Они готовы, готовы все. От тебя требуется только соло. Твой голос. Твоя песня, Улиания. Ну же, будь решительней!
Колдун снова бросает сушеных трав на жертвенник. Вместо того чтобы затлеть, травы вдруг вспыхивают каким-то призрачным светом. Тени, мириады теней заполняют зал, и каждая тень двигается, и еще… Каждая тень обладает страшной голодной ненавистью.
И эта ненависть направлена на Улианию.
– Пой! – приказывает колдун.
И она повинуется ему, хотя в тот миг, когда она начинает петь, ей кажется, что острый меч рассекает ее тело пополам.
Она поет:
– Первая жертва принята! – возглашает колдун. – Ты молодец, Улиания! Ты все правильно сделала. Как я рад, что сумел направить тебя по верному пути!
– Это плохой сон, – шепчет Улиания, чувствуя страшную слабость во всех членах. – Я хочу, чтобы он кончился. Я хочу проснуться.
Колдун хохочет ей в лицо:
– Сон, детка?! Это никакой не сон, это все явь, явь, которую мы с тобой сотворили! Очнись и оглянись вокруг!
Колдун слегка хлопнул Улианию по щеке. Она вздрогнула и резко выдохнула. И поняла!
Да, это никакой не сон!
Она вспомнила, вспомнила!
…До ночи полнолуния она заколдованной фарфоровой куклой простояла в закрытом подвале-лаборатории колдуна Котохи (так вот каково его Истинное Имя!). А потом он пришел и расколдовал ее. Но словно ввел в транс, лишил воли, полностью подчинил себе. Иначе откуда на ней эта одежда – она не помнит, что сама и одевалась. И пока она была в трансе, Котоха (будь проклято его Истинное Имя!) делал с нею, что хотел.
А хотел он одного.
Чтобы она вызвала Иссахара.
И теперь это свершилось. В ее руках Лунная арфа элементалей, и при помощи этого могущественного артефакта она вызвала из мира духов в мир людей самую злобную тварь, какую только можно себе представить.
Так вот оно, ее главное Злое Колдовство.
Грянул гром. Потом еще и еще, словно кто-то забивал гвозди в крышку небесного гроба. Внезапно появились тучи, темные и тяжелые, как асфальтовые плиты. Они закрыли луну, волшебный свет исчез, и Улиания (Юля! Юля!) увидела, что Арфа в ее руках превратилась просто в кусок старого дерева. А потом… Арфа рассыпалась прахом.
– Я так и знал, – самодовольно сказал Котоха, – что Арфа превратится в пыль, если с ее помощью вызвать темного духа. Ну и пусть. Главное уже сделано. Юленька, радуйся: мы только что провернули великое дело!
– Какое? – Голос плохо повиновался Юле.
– Ты все-таки дурочка. Или все забыла, пока у меня в подвале куклой стояла. Нам нужен был Иссахар, дух разрушения и порабощения. И вот он здесь.
– Где? Не вижу, – проговорила девушка.
Тоска рвала ее душу на части.
– Он здесь, здесь, прямо в этом помещении. Я вижу его зеленые, бесконечно злые глаза, его призрачное тело, похожее на тело ящерицы, его гребенчатый хвост и огромные лапы с когтями, – перечислял колдун Котоха, он же Изяслав Радомирович Торчков.
– А что это за помещение? – огляделась Юля.
– Склад завода резино-технических изделий. Ну, этот завод ты хорошо помнишь.
– Да. Я превратила директора этого завода в хорька, чтобы он больше не смел задерживать рабочим зарплату.
– Вот-вот. Черт с ним, с директором. Самое главное вот что: за эту ночь от завода камня на камне не останется.
– Как?
– Иссахар все разрушит. До основания, нет, даже еще глубже! Утром люди придут на работу, а вместо их завода – огромный котлован и кучи мусора! Впрочем, нет, мусор надо убрать, Иссахар уберет.
– А дальше?
– А дальше самое главное, Юлечка, дурочка ты моя…
Громовой раскат. Видимо, будет такой ливень…
– Дальше, дурешка, на месте разрушенного заводишки начнется самое грандиозное строительство.
– Я вспомнила, – потерянно сказала Юля. – Здесь будет восстановлено капище древнего бога Соммуза, его еще называют богом заброшенных дорог и забытых перекрестков. Так?
– Так, – довольно сказал Изяслав Радомирович. – Видишь, как хорошо, что память к тебе вернулась.
– Этот бог вам нужен, чтобы повелевать Щедрым. Вы же будете первожрецом…
– Верно. Первоверховным жрецом. Но повелевать я буду не только и не столько Щедрым, – улыбаясь во весь свой жуткий рот, сказал колдун Котоха. – Почти рядом областной центр – город Холмец. И еще три города: Калгановск, Белореченск и Мухнов. Маленькие городишки, но если и там поставить капища Соммузу…
– Что?
– Соммуз обретет силу, нужную для завоевания таких мегаполисов, как, к примеру, Владивосток.
– А зачем вам Владивосток? – устало спросила Юля.
– Дура ты, – с сожалением констатировал Котоха. – Ничего в геополитике не понимаешь. Да и поздно тебе что-нибудь понимать. Эй, ты, безымянный! Выходи. Я намерен выполнить свое обещание.
Гром, гром, гром!
И вот наконец струи ливня, тугие и толстые, как свинцовые плети, принялись полосовать измученную землю.
– Это Иссахар, – довольно сказал Котоха. – Он всегда начинает разрушение с небольшого дождика. Эй, безымянный! Ты где? Ты уже передумал? Вот твоя жертва.
Это дым сна.
Сна, в который она погружена и никак не может проснуться.
О святая Вальпурга, вечная покровительница ведьмовства, спасительница всех тех полубезумных женщин, что седлают метлы и лишь тогда вспоминают о том, что они свободны! О святая милостивая Вальпурга, скажи, ответь, что она делает в таком сне?
Но молчит святая. Потому что даже для ведьмы есть предел. Предел, которого она не должна преступать.
ДЕЛАЙ ЧТО ХОЧЕШЬ, НЕ ПРИНОСЯ ДРУГИМ ВРЕДА.
Все, что сверх того – от него.
Лучше не упоминать его имя.
Даже во сне.
Однако она знает, что во сне она всесильна, непогрешима и не подвластна никому, хотя, казалось бы, сон – удел беззащитных душ. Что тут скажешь – бывают разные сны.
Она видит себя – во сне – в длинном черном платье с глухим воротом и узкими, словно скованными на запястьях рукавами. Платье расшито золотом, но узор вышивки она не может понять, потому что узор постоянно меняется. Поверх платья надет такой знакомый белый плащ – заколотый у горла брошью в виде знака бесконечности. Она идет вперед по полуосвещенному коридору, и ее босые ноги легко, бесшумно касаются ледяных мраморных плит пола. Она идет туда, где слышно странное, заунывное пение, рокот барабана, противные, атональные звуки какой-то дудки. Почему-то, вслушиваясь в эту музыку, она вспоминает книгу, которую давно читала. «Ребенок Розмари».
Классика жанра.
Видимо, Айра Левин знал, что писать. Музыка, которая отравила жизнь его героине, теперь заставляет ее скрипеть зубами.
Впрочем, это сон. Все сон.
Но по законам сна она должна идти туда, куда идет. И с каждым шагом по мраморному коридору она слышит, что музыка становится все громче, противней и бессмысленней.
Ох, будь сейчас другой сон, она бы показала этим музыкантам!
Но мы не выбираем снов. И потому сейчас она стоит перед высокими гранитными дверями с выбитыми на них вертикальными полосами знаков, от одного взгляда на которые ей становится неуютно. Однако делать нечего. Она пришла.
Она поднимает руку и стучит в двери, которые отзываются неожиданно громко на этот в общем-то робкий стук.
– Кто? – слышит она громовой раскат вопроса.
Ей очень хочется ответить «конь в пальто», но она прекрасно понимает, что время полудетских шуточек закончилось. Она видит, как между плотно сомкнутых дверей возникает щель, и щель эта ослепительно сверкает от пламени, которое находится там, внутри.
– Кто? – повторяет мертвый голос.
– Ведьма Улиания, – отвечает она громко и спокойно. Ее Истинное Имя словно придает ей сил, смывает неуверенность и нерешительность.
– Войди, госпожа, – слышит она где-то в вышине.
Двери медленно расходятся, и она, вооруженная лишь своим Истинным Именем, входит в огромный круглый зал. Здесь светло как днем от расставленных повсюду канделябров со свечами, от тянущихся по стенам цепей с горящими факелами. Поначалу она почти слепнет от этого света и покрывается потом от исходящего от факелов жара. Но мгновение проходит, и она понимает, что привыкла. Притерпелась.
Едва она проходит в центр зала, как музыка, доселе терзавшая ее слух, умолкает. Ведьма Улиания смотрит вниз и видит, что стоит в центре пентакля, начертанного на мраморном полу с большим искусством.
– Здесь будет обряд? – спрашивает она неизвестно кого.
– Конечно, – отвечает ей голос откуда-то сверху, – ты ведь сама на него согласилась. Вспомни.
– Не помню, – отвечает Улиания. – Но это неважно. Кто ты? Покажись мне.
– О да, конечно.
Что-то происходит в стенах зала, какой-то сдвиг, сопровождающийся глухим гулом. Улиания видит, что цепочки с факелами не висят в пустоте, как ей показалось вначале. Они прикреплены к витой лестнице, которая выдвинулась из стен и заняла пространство от теряющегося в вышине потолка до пола. По этой лестнице, не слишком убыстряя шаг, к Улиании движется человек. Вернее, он выглядит как человек, хотя даже издалека Улиания видит его горящие алым светом глаза и длинные когти на пальцах. Он одет в темно-красные атласные одежды, напоминающие и сутану, и римскую тогу. С плеч его струится длинная белая шелковая лента, похожая на дьяконский орарь. Улиания не знает, что такое орарь, она никогда не была в церкви, но сейчас, глядя на незнакомца, именно такая мысль почему-то приходит ей в голову.
Незнакомец спускается по лестнице слишком уж величественно и медленно. Улиании надоедает его дожидаться, глупо стоя в центре пентакля. Она что-то шепчет себе под нос, легонько щелкает пальцами, и лестница приходит в движение, словно эскалатор в метро. Так величественный незнакомец спускается к ней буквально за какие-то полминуты и с разгона влетает в центр пентакля, шумя атласными одеждами. Выглядит это, конечно, невеличественно, и, видимо, это слегка сердит незнакомца.
– Ну ладно, – говорит он, слегка кивнув Улиании. – С тобой никогда не выйдет так, как положено. Шуточки все у тебя какие-то детские. Подростковые. Но уж когда начнется ритуал, будь любезна, без глупостей.
– Хорошо, колдун, – спокойно бросает ведьма. – Что ж мы медлим? Ритуал так ритуал.
Когда она произносит эти слова, вроде бы и свечи и факелы вспыхивают ярче. Нет, показалось…
Колдун занял место по левую руку от Улиании. Произнес обычное заклятие, вызывающее магические предметы. Тут же перед ними в пентакле материализовался стол из темного дерева. На столе в полагающемся порядке располагаются нож для темного колдовства, шкатулка с измельченными в порошок травами, маленькая жаровня, на которой уже тлеют угли, и конечно же чаша, в которой плещется нечто темное. Возможно, вино. А возможно, и кровь.
– Я взял на себя смелость до проведения ритуала подготовить все мелочи, – говорит колдун Улиании. – Труднее всего было найти кровь черного козла, но и с этим я справился.
Значит, в чаше все-таки кровь. Бедный черный козел.
– С твоего позволения, ведьма, – продолжает неуемный колдун в алых одеждах, – я начну ритуал. По старшинству, и, кроме того, я хорошо знаю традиционное начало вызывания. А потом уж придется потрудиться тебе.
– Хорошо, – говорит ведьма Улиания. – Вызывать так вызывать.
Хотя это такая глупость. Всего лишь сон.
Колдун (интересно, каково его Истинное Имя? Почему она его не помнит?) берет из шкатулки щепотку трав и бросает на жаровню. Травы тлеют, и вверх поднимается горький, отвратительный дым. Улиания чувствует дурноту, но подавляет ее усилием воли. Колдун принимается бормотать заклятия, которые звучат для нее как тарабарщина. Странно. Она никогда не использовала таких заклятий. Она даже не подозревала об их существовании.
Это какое-то… чужое колдовство.
Колдун бросает еще трав на жаровню. Дым валит сильней. В этом дыме не только горечь, но и какая-то приторность, а еще, еще этот дым пахнет жжеными костями…
Тоже черный козел?
Или не повезло кому-то еще?
Впрочем, это же сон.
Бормотание колдуна превращается в завывание. И тут ведьма Улиания видит, что, привлеченные запахом дыма, из стен выступили отвратительные существа, чудовища, уроды, проклятые воплощения нежити, и они окружили пентакль.
Они тянутся к стоящему в пентакле колдуну, но ничего не могут сделать. Улиания все понимает – дым и заунывный речитатив заклинаний вывел из преисподней этих демонов, но ритуал предназначен не им. Хорошо, что есть пентакль. Иначе эти демоны растерзали бы вызывателя.
А это неприятное зрелище даже во сне.
– Ашшабат! – восклицает колдун, и происходит моментальная смена декораций. Конечно, так бывает только во сне.
Теперь вокруг них другой зал, попроще и поплоше. Он напоминает цех какого-то завода. В высокие пыльные окна светит только что взошедшая полная луна. Ее свет ложится белыми квадратами и прямоугольниками на бетонный пол. Пахнет пылью, старыми тряпками и резиной.
Они – колдун и ведьма – перенеслись сюда вместе с начертанным пентаклем, который сейчас светится так, будто его сделали из вольфрамовых нитей. И стол с колдовскими артефактами на месте. Колдун вновь бросает щепотку трав на жаровню. Но теперь дым отчего-то пахнет ванилью и лаймом. А луна, круглая, огромная луна придвигается прямо к окнам и напоминает Улиании еще не пропеченный пирог…
– Пора, – говорит колдун. Он берет нож и по самую рукоять погружает нож в чашу с козлиной кровью. Убирает руки, нож так и остается стоять. А кровь начинает кипеть, словно чашу поставили на огонь.
Ведьма Улиания смотрит на все происходящее с возрастающим интересом. Забавный же ей снится сон! Но колдун (каково все-таки его Истинное Имя?) отрывает ее от пустых размышлений.
– Теперь пришел черед твоих заклинаний, Улиания, – говорит колдун. – Луна взошла в полной силе.
– Луна, – шепчет вслед за колдуном Улиания. – Луна.
Это словно производит на нее какое-то странное действие. Улиания чувствует, будто душа ее раскрывается, как распахиваются створки окна, впуская в комнату свежий воздух. Нет, она не чувствует ни боли, ни сожаления, ни страха. Наоборот, ее переполняет легкость, приятное покалывание в кончиках пальцев, словно сейчас с них сорвутся первые такты самой прекрасной в мире музыки. И если она не заиграет, то просто умрет.
Умрет прямо во сне.
Но где ей достать музыкальный инструмент?!
И луна подсказывает ответ.
Руки Улиании уже не пусты. В руках она держит небольшую арфу – старинную, из потрепанного временем дерева. Но вот лунный свет падает на корпус арфы, и музыкальный инструмент преображается. Он начинает сверкать, словно осколки хрусталя, мягко светиться, будто золотистая парча, пламенеть, как рассвет. И еще. У этой арфы появляются струны. Струны из лунных лучей.
– Да, – говорит колдун, и на его лице написана сумасшедшая радость, которой он даже не пытается скрыть. – Да. Это она. Наконец-то. Слава Соммузу.
Кто такой Соммуз?
Впрочем, Улиании сейчас это неважно.
Она хочет играть.
Играть на Лунной арфе.
И ее тонкие пальцы нежно проводят по струнам.
Первый звук прекрасен и нежен, как распускающийся цветок. Колдун, стоящий рядом с Улианией, почему-то отшатывается и бледнеет.
– Ничего, – шепчет он. – Это пройдет. Это скоро пройдет. Это только музыка.
– Это музыка моего сна, – говорит Улиания и продолжает играть.
Ее музыка упоительна, немного безумна и исполнена страсти. Улиании кажется, что едва она касается лунных струн кончиками пальцев, как в мире происходит нечто. Рождаются дети. Всходит пшеница. Ангелы спускаются к пастухам…
О эта музыка!
О, если б этот сон никогда не прекращался! Она готова стать сама музыкой, чтобы наполнять весь мир светом!
Отраженным светом луны…
И тут колдун толкает ее.
Она сбивается с ритма.
Арфа издает печальную и пронзительную ноту.
И от этого в помещении словно проносится шквал. Он выбивает все стекла и даже, кажется, кое-где рушит стены.
Но самое ужасное – музыка пропала!
Нет красоты, нет силы, нет блаженства!
И вместо этого приходит ярость. Улиании кажется, что сейчас арфа вспыхнет в ее руках – до того она разъярена. Она поворачивается к проклятому колдуну…
И получает звонкую пощечину!
– Ты забыла, что должна делать?! – кричит он на нее. – Ты забыла, о чем мы договаривались?! Знай свое место, тварь, и делай то, что тебе приказывают! Иначе я позову его.
Кого его?
Это звучит страшно.
Тем более во сне.
Она горько плачет, словно маленький ребенок. Никак не может удержаться. И от этого ей стыдно перед колдуном. Она понимает, что он никакой не друг ей, даже не приятель. Он хочет, чтобы она просто выполнила его волю.
Слезы капают на ее белый плащ.
– Ну не реви, не реви, – умиротворяющее говорит колдун. – Не распускай сопли, ты же ведьма. Сама виновата. Разозлила меня, вот я и не сдержался. Ну извини.
– Это была музыка! – сквозь слезы восклицает она, но слезы уже высыхают.
– Это была ерунда, не способная нам помочь. – В глазах колдуна по-прежнему не гаснет алый огонь. – Начни все сначала. Играй на Арфе так, как нужно.
– Разве это не мой сон? – спрашивает она колдуна. – Разве здесь я не могу делать всего, что захочу?
– Нет. Это наш общий сон. Играй. Играй, пока луна в силе.
«Луна в силе. Луна в силе…»
И она снова касается призрачных струн.
Теперь музыка звучит иначе. Она холодна, тревожна и пронзительна. Мелодия то вздымается, то опадает, подобно волнам штормового моря. А еще… Еще в эту мелодию откуда-то пришли голоса.
Неизмеримо печальные, тоскливо завывающие мужские и женские голоса. Это словно был хорал забвенных и проклятых духов, их стенания и жалобы, призрачные, бесконечные…
От такой музыки и хора холод разливается по груди, становятся дыбом волосы. Улиании кажется, что она окружена сонмами неупокоенных мертвецов, и хотя они не могут причинить ей вреда, они уже причиняют ей душевную боль. Ведьме кажется, что из ее сердца по капле вытекает кровь.
А музыка все звучит.
Колдун глядит на Улианию и улыбается. У него острые, нечеловеческие клыки и змеиные глаза.
– Вот теперь ты делаешь все правильно, – скрежещет колдун.
Хор призраков поет все громче, вторя музыке, что льется с ее пальцев вместе с лунным светом. Наверное, эта музыка никогда не кончится. Нет, кончится – тогда, когда из ее сердца упадет на каменный пол последняя капля крови.
– Не теряй времени, – требует колдун. – Слышишь пение призраков и элементалей? Они готовы, готовы все. От тебя требуется только соло. Твой голос. Твоя песня, Улиания. Ну же, будь решительней!
Колдун снова бросает сушеных трав на жертвенник. Вместо того чтобы затлеть, травы вдруг вспыхивают каким-то призрачным светом. Тени, мириады теней заполняют зал, и каждая тень двигается, и еще… Каждая тень обладает страшной голодной ненавистью.
И эта ненависть направлена на Улианию.
– Пой! – приказывает колдун.
И она повинуется ему, хотя в тот миг, когда она начинает петь, ей кажется, что острый меч рассекает ее тело пополам.
Она поет:
– Иссахар! – громко взывает колдун. Он поднимает чашу с кипящей козлиной кровью и торчащим из нее ножом и швыряет вверх, как будто это мяч. Чаша сверкнула в высоте и исчезла, ни капли крови не пролилось из нее.
Пришла ночь последней луны.
Пришла ночь голодных духов.
Пришла ночь черных мыслей.
Никто эту ночь не остановит.
Не ходи из дома этой ночью,
А проспать ее даже и не думай:
Злые духи, голодные твари
Выпьют твой разум, оледенят сердце.
За этой ночью не будет рассвета.
За этой ночью будет ночь другая —
Страшнее еще, темнее —
Ночь открытия преисподней.
Не спасешься ни добром, ни миром
От Тьмы, что на землю приходит,
От Зла, что в потемках вершится.
От Смерти, что тебя настигает.
Имя Тьмы – Полуночное Горе.
Имя Зла – Разрушенная Правда.
Имя Смерти – Иссахар Великий!
– Первая жертва принята! – возглашает колдун. – Ты молодец, Улиания! Ты все правильно сделала. Как я рад, что сумел направить тебя по верному пути!
– Это плохой сон, – шепчет Улиания, чувствуя страшную слабость во всех членах. – Я хочу, чтобы он кончился. Я хочу проснуться.
Колдун хохочет ей в лицо:
– Сон, детка?! Это никакой не сон, это все явь, явь, которую мы с тобой сотворили! Очнись и оглянись вокруг!
Колдун слегка хлопнул Улианию по щеке. Она вздрогнула и резко выдохнула. И поняла!
Да, это никакой не сон!
Она вспомнила, вспомнила!
…До ночи полнолуния она заколдованной фарфоровой куклой простояла в закрытом подвале-лаборатории колдуна Котохи (так вот каково его Истинное Имя!). А потом он пришел и расколдовал ее. Но словно ввел в транс, лишил воли, полностью подчинил себе. Иначе откуда на ней эта одежда – она не помнит, что сама и одевалась. И пока она была в трансе, Котоха (будь проклято его Истинное Имя!) делал с нею, что хотел.
А хотел он одного.
Чтобы она вызвала Иссахара.
И теперь это свершилось. В ее руках Лунная арфа элементалей, и при помощи этого могущественного артефакта она вызвала из мира духов в мир людей самую злобную тварь, какую только можно себе представить.
Так вот оно, ее главное Злое Колдовство.
Грянул гром. Потом еще и еще, словно кто-то забивал гвозди в крышку небесного гроба. Внезапно появились тучи, темные и тяжелые, как асфальтовые плиты. Они закрыли луну, волшебный свет исчез, и Улиания (Юля! Юля!) увидела, что Арфа в ее руках превратилась просто в кусок старого дерева. А потом… Арфа рассыпалась прахом.
– Я так и знал, – самодовольно сказал Котоха, – что Арфа превратится в пыль, если с ее помощью вызвать темного духа. Ну и пусть. Главное уже сделано. Юленька, радуйся: мы только что провернули великое дело!
– Какое? – Голос плохо повиновался Юле.
– Ты все-таки дурочка. Или все забыла, пока у меня в подвале куклой стояла. Нам нужен был Иссахар, дух разрушения и порабощения. И вот он здесь.
– Где? Не вижу, – проговорила девушка.
Тоска рвала ее душу на части.
– Он здесь, здесь, прямо в этом помещении. Я вижу его зеленые, бесконечно злые глаза, его призрачное тело, похожее на тело ящерицы, его гребенчатый хвост и огромные лапы с когтями, – перечислял колдун Котоха, он же Изяслав Радомирович Торчков.
– А что это за помещение? – огляделась Юля.
– Склад завода резино-технических изделий. Ну, этот завод ты хорошо помнишь.
– Да. Я превратила директора этого завода в хорька, чтобы он больше не смел задерживать рабочим зарплату.
– Вот-вот. Черт с ним, с директором. Самое главное вот что: за эту ночь от завода камня на камне не останется.
– Как?
– Иссахар все разрушит. До основания, нет, даже еще глубже! Утром люди придут на работу, а вместо их завода – огромный котлован и кучи мусора! Впрочем, нет, мусор надо убрать, Иссахар уберет.
– А дальше?
– А дальше самое главное, Юлечка, дурочка ты моя…
Громовой раскат. Видимо, будет такой ливень…
– Дальше, дурешка, на месте разрушенного заводишки начнется самое грандиозное строительство.
– Я вспомнила, – потерянно сказала Юля. – Здесь будет восстановлено капище древнего бога Соммуза, его еще называют богом заброшенных дорог и забытых перекрестков. Так?
– Так, – довольно сказал Изяслав Радомирович. – Видишь, как хорошо, что память к тебе вернулась.
– Этот бог вам нужен, чтобы повелевать Щедрым. Вы же будете первожрецом…
– Верно. Первоверховным жрецом. Но повелевать я буду не только и не столько Щедрым, – улыбаясь во весь свой жуткий рот, сказал колдун Котоха. – Почти рядом областной центр – город Холмец. И еще три города: Калгановск, Белореченск и Мухнов. Маленькие городишки, но если и там поставить капища Соммузу…
– Что?
– Соммуз обретет силу, нужную для завоевания таких мегаполисов, как, к примеру, Владивосток.
– А зачем вам Владивосток? – устало спросила Юля.
– Дура ты, – с сожалением констатировал Котоха. – Ничего в геополитике не понимаешь. Да и поздно тебе что-нибудь понимать. Эй, ты, безымянный! Выходи. Я намерен выполнить свое обещание.
Гром, гром, гром!
И вот наконец струи ливня, тугие и толстые, как свинцовые плети, принялись полосовать измученную землю.
– Это Иссахар, – довольно сказал Котоха. – Он всегда начинает разрушение с небольшого дождика. Эй, безымянный! Ты где? Ты уже передумал? Вот твоя жертва.