Петухов Юрий. Сатанинское зелье

   — Принести гарпун Хун-каме! — выдавил Большой Жрец и хлопнул в ладоши.
   Прислужники приволокли, сгибаясь от тяжести, железный зазубренный гарпун, выкованный самим подземным богом.
   — И копьё Вукуб-каме! — Жрец снова хлопнул.
   Шестиметровое складное копьё с изогнутым острейшим наконечником прислужники не смогли поднять, они его тянули,по плитам, выбиваясь из сил, видно, только самому Вукуб-каме, демону Шибальбы было по руке смертоносное орудие.
   — Возьми! — приказал Большой Жрец. — Ты должен выловить Прозрачного Червя, прежде чем Солнечный Диск коснётся верхнего рога Тескатлипоки.
   Гудун-Ку поклонился и, взвалив на одно плечо гарпун, на другое копьё, ушёл. Он все понял. С Большим Жрецом не спорят. Он всю ночь провозился, прилаживая к концам копья и гарпуна тончайшую витую проволоку — Колодец Смерти был глубок, а проволоки у Гудун-Ку было всего пять мотков, если Червь уйдёт в глубины Шибальбы, его ни за что не достать!
   С первыми лучами Солнца, когда ещё только начали кнутами и плетьми сгонять к подножию пирамиды приглашённых, Гудун-Ку поднялся по крутой лестнице наверх. Солнечному Диску ползти до верхнего рога каменного изваяния Дымящегося Зеркала, Тескатлипоки, было ещё очень долго. Но Гудун-Ку забросил гарпун в Колодец.
   Из чёрного зева валил едкий дым, доносились стоны, вопли духов подземного обиталища, несло смрадом… но гарпун болтался словно в пустоте. И потому когда он вдруг застрял в чем-то через целую вечность после броска, Гудун-Ку дёрнул на себя конец витой проволоки, дёрнул со всей силы. Гарпун вылетел молнией, всего лишь полчаса после рывка он нёсся по жерлу Колодца Смерти, а вырвался… и тут же упал на плиты. В иззубренном острие торчал чёрный дымящийся шмат полуразложившегося мяса. Сорвался проклятый Червь! Сорвался, если только это вообще был он!
   Но через минуту Гудун-Ку был уже спокоен. Он забросил копьё Вукуб-каме. И уселся на вершине Колодца Смерти, уставился на застывших в молчании зрителей. Он ещё никогда не видал такой пёстрой толпы. Кого в ней только не было: и волосатые, грязные гардизцы с Рогеды стояли, разинув рты, и пелигианцы всех уровней, жабообразные и бесконечно тупые, и звероноиды с Гадры, облезлые, плешивые, и гадкие, и человекоящеры с подводных рудников Гиргеи, и морщинистые залузбарцы, одноглазые и одноногие, и полумифические земляне всех времён и племён, в папахах, тюбитейках, перьях, платках, шляпах и вообще без ничего, но в основном стояли отражённые человекообразные, двуногорукие, двуглазые, рогастые, носастые и любопытные.
   Гудун-Ку разглядел в зверолюдской массе отражённого земного инко-тольтека, почти что родственника, — знающие тольтеки поговаривали, что на полумифической, нереальной Земле жили существа, почти во всем повторяющие обитателей Мира Ицамны, даже не верилось!
   Через час Гудун-Ку вырвал копьё, унизанное трупами шестнадцати мегаантропов. Это была откровенно неудачная попытка. Большой Жрец, восседавший на Великой пирамиде, наблюдавший за исполнителем, послал из Магического Кристалла фиолетовый луч. Луч сбил половину правого рога с головы Гудун-Ку и опалил крайние перья. Это было очень неприятно, хотя и почти не больно. Так оплошать! Гудун-Ку бросился к трупам и на глазах у всех разорвал один, самый жирный и налитой, своим огромным клювом, разорвал в клочья, разбрызгивая по сторонам мерзостную чёрную спёкшуюся кровь. Остальные трупы он побросал с пирамиды жрецам-исполнителям, те быстро расправились с ними, вымазав бурой жижицой лица каждого из приглашённых. Большой Жрец благосклонно кивнул седой мохнатой головой и улыбнулся, обнажая единственный ядовитый зубклык, жёлчь потекла из его рта ручейками, а это был добрый знак.
   — Он не хочет ловить Червя! — выкрикнул снизу какой-то смельчак из гиргейцев.
   Стражи-каратели тут же попрыгали со столбиков и задушили наглеца. Но делали они это без охоты, без рвения, видно, им самим не нравился сегодня любимец-исполнитель.
   На третий раз Гудун-Ку бросил гарпун Хун-каме. Заглянул в Колодец. Лицо тут же опалило пульсирующим огнём подземного царства. Он отпрянул, повёл рычагами, к которым крепилась витая проволока. Внизу начинали роптать. Но он не слушал. В конце концов, каждому суждено рано или поздно стать избранником кровавого бога Уитцилопотчли. И если его час придёт сегодня, значит, божество смилостивилось к нему, и надо только радоваться.
   — Он бездельник! — орали из толпы.
   — Дармоед!
   — Трюкач дешёвый! Шарлатан!!!
   — Заменить исполнителя!
   — Самого его в Колодец!
   Стражи-каратели не успевали душить вольнодумцев — у многих от напряжённой работы полопались удавки, приходилось расправляться с горлопанами собственными руками. Это было нелегко. Но Большой Жрец не вмешивался. Молчаливым истуканом восседал на Алмазном Троне Великой пирамиды. И лишь временами фиолетовый луч Магического Кристалла испепелял кого-нибудь.
   — Попался! — прохрипел наконец Гудун-Ку. И рванул рычаги на себя.
   Гарпун возвращался долго. Но когда он вырвался из Шибальбы с извивающимся на его конце чёрным существом, все невольно отпрянули, вздох ужаса прокатился по толпе. На конце гарпуна бился в конвульсиях сам Аргавар Блистательный! Да ещё в подлинном своём обличий! Из матово-чёрного, покрытого хитином, бочкообразного тела торчали смертоносными крючьями шесть пар рук и шесть пар ног, усеянных сверкающими агатовыми когтями. Двенадцать чёрных перепончатых крыльев бились в воздухе, порождая ураганы и смерчи. Сегменты жёлтых пронзительных глаз высвечивались изо всех суставов и из шарообразной голой, усеянной шипами, полипами и жвалами, головы!
   — Во-он! Все во-о-он!!! — проревел Аргавар.
   Сорвался с гарпуна. Набросился на Гудун-Ку. Но тот уже выставил перед собой Секиру Справедливости — божественный неотразимый топор Кецалькоатля. Спорить с обладателем Секиры не полагалось, это было просто бесполезно. Лишь Большой Жрец мог развеять чары Секиры Справедливости. Но Большой Жрец был на стороне Гудун-Ку.
   Аргавар Блистательный зашипел оглушающим шипом, так, что у большинства приглашённых полопались барабанные перепонки, испустил зверский вопль, потрясший небеса, и прыгнул обратно в Колодец Смерти. Ещё долго из мрачного жерла доносились заклятия и скрежет.
   — Сбросить его самого в Колодец! — не сдавались наглецы.
   Палачи-любители помогали карателям — толпа приглашённых должна была быть покорной и молчаливо внимающей, всякого, осуждающего Большое Таинство надлежало изъять из неё навечно. Но не редела толпа, не редела! Видно, все новые приглашённые прибывали из иных миров. И весело хлестали кнуты по их спинам, игриво прохаживались по головам и плечам свистящие небесными соловьями плети. Ни что не могло испортить празднества!
   Гудун-Ку долго готовился к четвёртому забросу. Уже подкрадывалось Солнце к нижнему рогу молчаливого Тескатлипоки, Уже легли мрачные тени на змеиную голову скалящегося Кецалькоатля и высветили отражённые лучи вздетую к небесам грудь богини земли Тлальтекутли, из чьего тела Ицамна сделал землю, а из волос — деревья и травы, из глаз — колодцы и озера. Тяжело вздохнула Тлальтекули, и взвился над окраинными вулканами чёрный пепел, застилая окоемы неба.
   А Гудун-Ку не спешил. Он поводил рычагами, подтягивал витую проволоку, стучал клювом по краю колодца. Он не хотел рисковать. Раз Большой Жрец повелел достать Исполинского Прозрачного Червя, он его достанет! Хоть с самого дна Шибальбы, хоть из высыхающих трясин Царства Мёртвых, но достанет!
   И вот копьё зацепилось за что-то хлипкое, червеобразное. Гудун-Ку осторожно, боясь спугнуть удачу, повёл рычагами, попробовал натяжение проволоки. Да, добыча зацеплена! Пора! Резким движением он вывел рычаги до отказа за спину. Рванул обеими могучими руками проволоку. И минуты не прошло, как копьё с крюком показалось из жерла Колодца. Гудун-Ку ухватился за Секиру… Но похоже, надобности в ней не было. На крюке трепыхалось двуногое и двурукое человекообразное существо, бледное, но совсем даже не прозрачное.
   — Какой это Червь?! — выкрикнули снизу.
   — Шарлатан! Мошенник!
   — Давай Исполинского Червя, этот никакой не исполинский!
   Гудун-Ку растерянно развёл руками. Вспыхнули всеми цветами редкостные перстни. Затряслись на голове остатки перьев. Клацнул клюв. Гудун-Ку не знал, что сказать, он не знал и — что подумать!
   Голос Большого Жреца прозвучал неожиданно, словно гром из тучи в ясный день.
   — Это и есть Исполинский Прозрачный Червь! — провозгласил Жрец. — Это и есть любимейшее лакомство богов! А сомневающиеся пусть вглядятся внимательнее. Смотрите, невежды, разве не громаден этот монстр для червя?!.
   — Громаден!!! — проревели хором стражники, жрецы и палачи-любители.
   — Огромен! — подхватили все остальные. — Просто исполин! Чудовищно громаден!!!
   — А в подземных трясинах он раздувается и вовсе до невиданных размеров, он заполняет собою Обитель Мёртвых! Эта Исполинская гадина бесконечна!
   — Бесконечна-а-а!!!
   — И прозрачна! — устало выдохнул Большой Жрец. На зубо-клыке у него висела жёлтенькая капля яда. Мохнатый ворс на голове торчал дыбом. Он тяжело опустился на кресло. И благосклонно взглянул на Гудун-Ку. Тот склонился в поклоне.
   — И ничего не прозрачен! — завопил какой-то смутьян снизу.
   Его тут же придавили. Но великодушный Большой Жрец все же пояснил толпе:
   — Вот раздуется — и будет прозрачным! Истинно вам говорю — это и есть чудовищный, несущий всему миру гибель, бездушный и зловредный, всепожирающий и ненасытный Исполинский Прозрачный Червь!
   Толпа замерла в оцепенении, смертельный ужас сковал её. Даже окраинные вулканы прекратили извергать лаву и пепел, притихли. Солнечный Диск, словно пронзённый серебрянным остриём, висел на верхнем роге мрачного бога Тескатлипоки.
 
   Сергей открыл глаза. И тут же их закрыл опять. На него смотрела такая жуткая морда, что в сравнении с ней багровая харя хмыря-карлика представлялась ангельским ликом. Это уж точно — галлюцинация, решил Сергей.
   Во всем теле поселилась лютая боль. Было такое ощущение, будто насквозь проткнули, а потом запихали в мешок и бросили вниз с гигантской крутой лестницы. Сергей попробовал шевельнуть рукой — не тут-то было! Опять связали! Опять мытарства начинаются… Начинаются? Нет, они и не кончались. Слава Богу, хоть от хмырей удалось удрать! Лучше уж немного помучиться, чем быть «порезанным в лапшу».
   Сергей осторожно приоткрыл один глаз — жуткая морда не пропала, наоборот, стала больше, видно, при двинулась поближе. Каких же только уродов ни рождает белый свет! Сергей опять зажмурился. Но два круглых немигающих глаза над огромным клювом стояли перед его внутренним взором как наяву.
   Обдувало свежим ветерком. Сергей сообразил — он где-то на открытом пространстве, не в подземелье во всяком случае и не в пыточной. Уже хорошо! Лежать было неудобно — ноги свисали вниз, под затылком ничего не было, твёрдое холодное ложе упиралось лишь в спину, ягодицы и верхние части ног.
   — Где я? — спросил Сергей.
   Клювастый отпрянул, он явно не ожидал вопроса, а может, просто испугался. Со всех сторон донёсся приглушённый гомон, какой-то посвист, звуки сочных ударов, стоны, шипы, вскрики.
   Сергей повернул голову. И увидал внизу, под собой, целое море народа. Причём народ был странный: среди нормальных, обычных людей стояли такие страхолюдины, такие образины, что и смотреть не хотелось. На возвышениях в толпе сидели обритые наголо мрачные типы, краснокожие и все как на подбор крепкие, в руках они держали чёрные петли. Все остальное сливалось в общей пестроте и навороченности.
   — Бледный Червь проснулся! — провозгласил некто невидимый с таким пафосом, словно он возвещал начало новой эры.
   — А-а-а-а!!! — загудела толпа и подалась назад, топча слабых, сшибая краснокожих со столбиков. Но уже через минуту она успокоилась, застыла. И снова послышались посвисты.
   Сергей увидал суетливых тощих людей в набедренных повязках. Они размахивали кнутами и плетьми, рассыпая удары безо всякого порядку, как придётся. Но он не понимал, что происходит и почему он лежит посреди этого людского моря.
   Он повернул голову в другую сторону. И увидал среди такого же людского моря высоченную ступенчатую пирамиду. На её вершине стоял величественный трон. А на троне восседало настоящее чудовище в белой мантии. Было оно огромно и противно. Сергей сразу же отвернулся — лучше уж вообще ничего не видеть! Но он понял, что лежит на такой же пирамиде, но немного поменьше, лежит посреди всего этого народа, явно согнанного смотреть какое-то представление. Вот только в чем же оно должно было заключаться? Неприятные мыслишки зашевелились в голове.
   — Бледный Червь проснулся! Пора приступать! — пророкотало ещё торжественней.
   Огромный уродец, рогатый и клювастый, принялся скакать и прыгать вокруг Сергея, размахивая сверкающим узким топором на длинном древке. Он завывал и извивался, приседал и подпрыгивал, потрясал корявыми ручищами в сторону большущего каменного идола, словно взывал к тому или призывал его в свидетели. Чуть позже раздались рокочущие удары барабанов. Снизу поднялись какие-то голые люди в устрашающих масках, у каждого на боку висел барабан. Будто по команде они били колотушками в натянутую гулкую кожу, прыгали, раскорячив ноги, вертели головами.
   Сергей и сам вертел головой, не поспевал за пляшущими. Он не сразу догадался, что пляшут-то они вокруг него! Да, он был в центре этого действа. Ряженные то напрыгивали на него со всех сторон с рыками и воплями, то отскакивали и опять начинали кружиться. Барабаны их не умолкали. Готовилось нечто явно неприятное — гостей и друзей так не встречают. Маски были одна страшней другой, сходство имели в одном — каждая была клыкаста и зубаста.
   Бесконечный хоровод беснующихся мог свести с ума. Сергей лежал и дрожал, он уже понял, чем это должно кончиться. Уродец все ближе к его лицу, шее, груди подносил свой узкий топор, иногда сталь плашмя проскальзывала по коже, и у Сергея обрывалось сердце. Но когда он увидал, что каждый из пляшущих, не переставая наколачивать в барабаны, выхватил из-за пояса длинный и кривой нож, ему стало совсем плохо. От одного вида этих ножей можно было испустить дух — не стальные, не железные, не бронзовые, они были сделаны из кроваво-красного обсидиана, вулканического стекла-камня, лезвия их были грубы, покрыты иззубринами, изломами, шипами. Каждый нож был с локоть величиной. Сергей чуть не заплакал от обиды и бессилия, он с тоской вспомнил ровненький, красиво поблёскивающий тесачок хмыря-карлика и пожалел, что воспользовался услугами бутыли-генератора. Да, этими обсидиановыми ножищами нельзя было «порезать в лапшу», ими можно было лишь истерзать, изодрать в клочья.
   Клювастый уродец, жонглировавший топором, закинул его за спину и тоже вытащил огромный нож с крючьями-зазубринами, зажал его в клюве, возвёл ручищи к небесам. Толпа взвыла как стадо разъярённых носорогов.
   — Во славу Кецалькоатля! — проорал клювастый, выхватывая из своей жуткой пасти нож, занося его над грудью Сергея. — Пожри же его сердце, Великий Пернатый Змей! Выпей же его кровь, Уитцилоаотчли!
   Сергей с силой сжал глаза. Но в уши донеслось далёкое и грозное:
   — Стойте! Стойте нечестивцы!
   Бой барабанов прекратился. Пляшущие застыли с ножами в руках, клювастый обернулся к большой пирамиде.
   — Прежде по заветам предков необходимо окропить тело Исполинского Прозрачного Червя соком малых жертв! Кто посмел нарушить ритуал?!
   Клювастый посмотрел на одного из ряженых — и тут же другие набросились на него и искромсали ножами до костей, несчастный не успел даже вскрикнуть. Обагрённые кровью руки они воздели вверх, запричитали.
   Но чудовище, восседавшее на троне, топнуло ногой. И ещё двоим пришлось распрощаться с жизнью, и их скелеты, очищенные от мяса, покатились вниз по ступенькам пирамиды.
   — Что вы делаете?! — завопил Сергей в ужасе. Ему казалось, что лучше быть самому убитым, чем глядеть на такое. — Что вы делаете-е!!!
   — Да! — громогласно провозгласило чудовище. — Вы все слышите: Червь жаждет, чтобы его напоили, прежде чем он попадёт в пасть Пернатому! Ибо даже каждый из вас, прежде чем полакомиться жирными пиявками, посадит их на шею раба, чтобы напитали они себя соками и сладостью! Проявим же благоразумие и не будем идти против воли богов! Где малые жертвы?!
   — Где-е-е?! — завопила толпа. — Где-е-е-е?!
   — А вот где! — громогласно изрекло чудовище с пирамиды и ткнуло корявым морщинистым пальцем в толпу.
   Притихшие дотоле палачи-любители, каждый с огромным кольцом в носу, обритый наголо и испещрённый причудливой татуировкой, разом взвыли, выпучили глаза, оскалили зубы. Сергею показалось, что это выпустили из дома умалишённых особо опасных больных — буйных и злобных. Но он не мог оторвать глаз от происходящего, его как магнитом притягивало это зрелище.
   Любители распаляли себя, взвинчивали — и вокруг них образовывалось свободное пространство, было видно, как их боятся все прочие, как дрожат они, трепещут. Но куда денешься в такой толчее?! И когда вой обритых дошёл до немыслимого предела, превратился в свистящий визг, вновь глухо ударили барабаны. Но раскатистая дробь не.смогла заглушить истерических воплей, стонов, плачей, рыданий, проклятий: все произошло молниеносно — каждый палач-любитель выхватил из-за спины, из красного полусферического колчана, по короткому сверкающему гранями гарпунчику и метнул его в толпу.
   Восторженно, счастливо хохотали те, кто избежал страшной участи. Пальцами они тыкали вслед обречённым, вслед попавшимся на иззубренные концы гарпунов, плевали в несчастных, бросали в них каменья, комки глины, ссохшийся собачий кал и прочий мусор. Особо ретивые награждали неудачников пинками и тумаками, подбегали ближе, норовя ударить побольнее или же выдавать пальцами глаза, оборвать уши или выдрать клок волос — это считалось хорошей приметой.
   — Что вы делаете?! — завопил Сергей снова. Только разве мог его кто-нибудь услышать в таком дьявольском шуме.
   Палачи-любители бежали со всех концов огромнейшей площади, волоча за собой на коротких трехметровых канатиках, крепящихся к концам гарпунов, попавшуюся добычу. Они не обращали внимания на крики и стенания «малых жертв», ведь тем, несмотря на жутчайшие страдания, приходилось поспевать за палачами, ибо каждый рывок доставлял им страдания ещё более жестокие. Двоим или троим, правда, удалось сорваться с гарпунов. Но их тут же затоптала толпа. Их буквально разорвали на части. Оплошавших палачей-любителей удавили своим удавками стражи-каратели. И участь удавленных была не лучше, чем у их сорвавшихся жертв. Да, празднество, похоже, набирало силу. Толпы ликовали!
   — Да убейте же меня! — завопил Сергей.
   Клювастый склонился над ним, потряс головой с обломанным рогом и пучком перьев, жутко осклабился и сказал:
   — А как же, обязательно все сделаем! По высшему разряду!
   Сергей чуть сознания не лишился. Он ещё не знал, что ему предстояло вытерпеть. А тем временем жрецы-исполнители, перенявшие концы канатов из рук палачей-любителей, волокли обречённых вверх по ступенькам пирамиды. Тех, кто не выдерживал, падал, лишался чувств, они тут же добивали своими обсидиановыми кривыми ножами — кровь ручьями лилась по ступеням вниз, тела, подгоняемые ударами ног, катились к подножию, к дико ревущей толпе. А толпа знала, что ей надо делать.
   Клювастый выволок из-за каменного барьера четыре длинных бронзовых копья. Соединил их каким-то непостижимым образом. Концы копий закрепил с обеих сторон от Сергея. Потом ещё раз сходил за барьер, принёс позеленевшую от времени и патины тоже бронзовую воронку устрашающих размеров, острым концом её разжал Сергею зубы и грубо впихнул воронку прямо в рот. Потом накрепко привязал голову к чему-то внизу. И вскинув клюв к небесам, загоготал с чувством выполненного долга.
   Сергей вращал глазами, трясся и думал, что и впрямь было бы лучше, если б хмыри «порезали в лапшу»! А когда первую жертву с уханиями и причитаниями забросили на острия копий, когда в воронку и на все тело полилась струями кровь, когда клювастый, разодрав спину жертвы своим кривым ножом, раздвинув с хрустом ребра, запихнул внутрь когтистую лапу, вырвал сердце и тут же его сожрал под радостные крики жрецов, Сергей провалился в черноту.
 
   Гудун-Ку не боялся работы — долг есть долг. И хотя он не испытывал священного трепета наподобие всех этих беснующихся жрецов, он не позволял себе расслабиться, с него особый спрос, ведь он все же не совсем настоящий тольтек. И он обязан помнить об этом. Его просто выделили! Его облагодетельствовали! А ведь мог бы стоять сейчас внизу, как стоят там эти полупризрачные, отражённые тольтеки-земляне… Но нет, он не будет стоять внизу. Он всегда будет здесь, на жертвенной площадке пирамиды!
   Вот только Червь попался какой-то хилый и немощный! Другой бы ожил под красными струями, вошёл бы в силу. А этот наоборот — что-то совсем скис!
   — Чего медлите?! — прикрикнул Гудун-Ку на жрецов. — Решили уморить Большую Жертву?!
   Жрецы всполошились, принялись исполнять ритуальные действа вдвое быстрее: только хруст костей стоял, да дикие вопли, перекрывая шум толпы, уносились к дымящимся вулканам. Гудун-Ку как челнок сновал от жертвенной площадки к Колодцу Смерти, еле успевал выплёвывать из своего изогнутого клюва во мрак Шибальбы горячие и ещё трепещущиеся сердца. Уже больше сорока красных упругих комков полетело в ужасающую бездну Подземного Мира. Но Червь не оживал. Видно, ему было мало! И вечно им мало крови! Вечно им ещё подавай! Что это за ненасытные твари?! Гудун-Ку нервничал, начинал спотыкаться, оскальзываться на чёрных сгустках. Но он знал, что божествам никогда не много, им всегда мало!
   Большой Жрец одобрительно кивал мохнатой головой, не останавливал. Кровь, стекающая по специальным желобам с пирамиды, заполнила до краёв внутренний бассейн-резервуар, стала подниматься вверх по свинцовым трубам… Но никто из зрителей не видел этого. Лишь когда на губах каменного изваяния Уитцилопотчли выступила красная пузырящаяся пена, толпа ахнула и затаила дыхание.
   — Великие Покровители с нами! — выкрикнул Большой Жрец, приподнимаясь над троном. И фиолетовый луч Магического Кристалла, описав большую дугу, упёрся в последнюю жертву, висевшую на остриях копий. Вспыхнул синий огонь, и к небу поднялось белесое смутное облачко, поднялось, рассеиваясь на лету, словно ничего и не было. Седая шерсть на голове Большого Жреца встала дыбом. Ядовитый зуб-клык вывалился из-под верхней губы и застыл смертоносным наконечником. Жёлчь потекла ещё сильнее, орошая расплывающимися пятнами бархат парадного плаща-сутаны. — Напоён ли Исполинский Прозрачный Червь? — почти без вопросительных интонаций проревел Жрец. — Готов ли он к встрече с Богами?!
   Клювастый Гудун-Ку упал на колени и выкрикнул во всю мощь своих необъятных лёгких:
   — Готов! Боги ждут его мяса и крови!!!
   Он скосил глаз на Червя — живот у того был раздут, из воронки хлестала назад красная жижа. Жрецы топтались на площадке по колено в крови, еле слышно били в барабаны, вскидывали руки, разевали рты. Толпа благоговейно молчала.
   — Так исполним же их волю!!! — громоподобно изрёк Большой Жрец.
   Вопли восторга вырвались из тысяч глоток. Гудун-Ку подхватил Секиру Справедливости и проделал ею целый каскад умопомрачительных движений, так, что казалось, в руки его попала молния и стала подвластной, засверкала, засияла, бросая миллионы огненных бликов по сторонам. Но прежде чем изумлённая толпа колыхнулась в изумлении, сын Шибальбы и изгой Колодца Смерти, внук свирепых богов преисподней Болон-Ти-Ку и самый истовый тольтек, блистательный Гудун-Ку в два прыжка преодолел расстояние до жертвенной площадки — и Секира Справедливости вновь превратилась в молнию: со стуком и лязгом зубов покатились вниз по ступенькам пирамиды срезанные ослепительным лезвием головы жрецов. Мгновения не прошло, а площадка была чиста, свободна. Да, Гудун-Ку был большим искусником.
   Рукоплескания толпы достигли небес. Большой Жрец благосклонно кивнул. Стражи-каратели мячиками прыгали над каменными столбами, их чёрные удавки свистели в воздухе, прорывая рёв и гам своим пронзительным свистом. Облезлые гадриане втихомолку грызли полыми зубищами кое-кого из зрителей, но криков пожираемых слышно в общем гуле не было. Из оскаленных пастей каменных Кецалькоатля и Уитцилопотчли били кровавые фонтаны. Апофеоз празднества поклонников Змея, Покрытого Перьями, приближался с каждой секундой.
   И вот Гудун-Ку застыл над опрокинутым Исполинским Прозрачным Червём, откинулся назад, вознося над головой Секиру Справедливости. Замер. Его огромное атлетическое тело превратилось в изваяние, крутыми поблёскивающими буграми вздулись чудовищные мышцы, выпрямилась спина, встопорщилась на загривке и раздулась по бокам ухоженная львиная грива, к которой не пристало ни единой капельки крови, напружинились мощные длинные ноги, пятки оторвались от камня площадки, вздулись на груди, руках, шее узловатые синие вены, от внутреннего напряжения задрожали надо лбом павлиньи перья, заклацали створки клюва… Гробовая тишина воцарилась под пирамидами. Карающей небесной посланницей сверкнула Секира, перед тем как начать свой путь вниз.