Содержание
Юрий Петухов
Сатанинское зелье
Не вечна наша телесная оболочка, не вечна юность и сама жизнь, не вечно нажитое богатство, не вечна власть, не вечен союз любящих — и потому да не соблазнится мудрён, ничем из этого! Лучше ведь не мараться грязью, чем после отмываться от неё.
Махабхарата
Снег без грязи, как долгая жизнь
без вранья.
Вл. Высоцкий
Прелюдия
Кому суждено быть повешенным,
тот не утонет.
Народная мудрость
Зрелище было впечатляющим до жути. Огромный, выше роста человека, сугроб, ослепительно белый, припорошенный чистым, видно, выпавшим за ночь снежком… и большущее разлапистое алое пятно на нем — пятно, переливающееся, темнеющее, почти чернеющее по краям, оплавляющее снег, прожигающее сугроб.
Сергей не сразу понял — что это. Лишь секундой позже в голову как ударило — кровь! Он невольно отшатнулся. Но напирающие сзади не дали уйти, наоборот, они подтолкнули ещё ближе. Глаза заболели от этого страшного сочетания — красное на белом, кровь на снегу! Это было ненормально, неестественно, невозможно. Но это было.
Внизу, у сугроба, погрузив скрюченные пальцы в подтаявшую жижу, кто-то лежал. Сергей видел только эту вывернутую посиневшую руку. Но с него хватило. Он резко надавил плечом в чью-то жирную грудь, пихнул кого-то локтем, вовремя успел прикрыть лицо, раздвинул ещё двоих… и выбрался из толчеи.
— Псих ненормальный! — бросили ему в спину.
Но Сергей ничего не слышал. В голове у него гудело. Уши словно ватой заложило. Отпихнув от себя ещё двух любопытных, несущихся к сугробу сломя голову, он вышел к остановке. прислонился спиной к зеленоватому холодному стеклу, перевёл дух. Сердцебиение прошло не сразу. Да и перед глазами прояснилось не в один миг. В таком состоянии Сергей редко бывал, раза два или три, не больше, да и то — с жуткого похмелья, после таких забегов «в ширину», от которых и окочуриться недолго. Но вчера-то он не пил, так, кружку пива да два глотка из чекушки, остававшейся ещё с третьего дня… Он тяжело, с присвистом, выдохнул. Сдвинул шапку на затылок, и неожиданно почувствовал, что лоб у него мокрый и совсем холодный, как стекло за спиной.
Он даже вздрогнул.
Надо было садиться в автобус, ехать на работу. Но Сергей стоял, не мог себя заставить сделать и шага. И с каждой минутой, с каждой секундой в нем нарастало непонятное и неприятное ощущение — ему хотелось вернуться к сугробу, его тянуло туда, как человека, страдающего высотобоязнью, неостановимо тянет на край пропасти — сердце замирает от ужаса, дыхание перехватывает, но нестерпимо хочется ещё разок, последний, заглянуть туда, в бездну, в гибельный провал.
И Сергей отодвинулся от стекляшки, переступил с ноги на ногу. Незримый магнит был сильнее его.
На этот раз волна тошноты не подкатила к горлу, да и сердце вело себя поспокойнее. Лишь какая-то пелена все застила. Сергей сомнамбулой продрался сквозь толпу, заглянул через плечи, пытаясь разглядеть лежащего. На пятно он старался не смотреть — в конце концов не в пятне суть! А в чем? Приходилось тянуть шею, изворачиваться, и все-таки краешком глаза ему удалось увидать нужное.
В слякотной грязи под сугробом лежал по пояс голый человек. Был он к тому же босой. Лишь драненькие вытертые дешёвые джинсы были на нем. Но и те лохмотьями свисали с посиневших ног, одна штанина была задрана выше колена, открывала изуродованную багровыми вздутыми рубцами ногу. Русые волосы на затылке были взъерошены и черны, словно кто-то хорошенько потрепал их, а потом полил мазутом. На синей неестественно выгнутой спине в беспорядке было разбросано пять или шесть больших чёрных волдырей. Казалось, что их не так давно прорвало, запёкшаяся по краям кровь бурела, но ещё поблёскивала местами… Сергей не сразу сообразил, что к чему. Что-то скользнуло под ногой. Он быстро присел, подобрал грязный цилиндрик с разорванной боковинкой — это была гильза! Сергей служил в армии в своё время, знал все виды патронов и гильз, но такую видел впервые. Он сунул её в карман, машинально сунул. А глаза сами уже потянулись к трупу — страшное было зрелище, дикое. Но не оторваться!
Неужели стреляли? Сергей поёжился. Ему стало не по себе. Но почему, как, когда?! Он живёт рядом, совсем рядом, он должен был слышать звуки выстрелов! Но ничего он не слышал, ни о чем не догадывался…
Толпа гудела, гомонила.
— Мафия! Точно говорю, мафия! Со своим расправились, гады!
— Да ладно, все теперь на мафию валят! Сами себя пугаем! Ты че думаешь, каждая пьянь подзаборная — это тебе мафия, что ли?!
— Ой, а как отделали-и, как отделали!
Отделали лежащего и впрямь на славу — вся спина, шея, вывернутые руки были исполосованны, покрыты синяками, ссадинами. Казалось, что это вообще не человек лежит, а какой-то нелепый, сработанный бракоделами манекен, над которым вдоволь натешились неумные проказники. И все же это был человек! Да не просто человек, а кто-то очень знакомый, виденный много раз… У Сергея в висках заломило. Но вспомнить не мог, хоть убей! И вытертые джинсы были чем-то знакомы, что-то напоминали — хотя поди разберись, джинсы они и есть джинсы, все одинаковые.
Сергей присел на корточки, попробовал заглянуть снизу, заглянуть в лицо. Нет, ни черта не было видно. Из пенистой грязи торчало лишь синюшное опухшее ухо, все остальное было там, в месиве из воды, земли, снега, окурков, плевков и семечной шелухи.
— Чего, худо стало, что ль? — поинтересовался у Сергея мужичонка в ватнике, от которого несло одеколонным перегаром. — Ты ещё на карачки встань, паря!
Сергей не ответил. Поднялся. И почувствовал руку на своём плече.
— А ну! Разрешите!
Человек в милицейской форме протиснулся вперёд; все загородил. И как ни пытался потом Сергей, он не мог ничегошеньки разглядеть — толпу отодвинули подальше, следственная бригада управилась в считанные минуты, санитары бросили тело на носилки, бросили брезгливо и поспешно, будто имели дело не с человеком, а с падалью или поганым вонючим мешком. И все… Уехали. Толпа рассосалась — глазеть было не на что. Лишь бурело пятно на белом сугробе. Но это было уже совсем не то пятно, что несколько минут назад, то было алым, страшным, а это можно было принять за след от выплеснутых на снег помоев.
— Пришили! И слава Богу! — проворчала сердитая насупленная старушка в чёрном.
Пенсионер в очках и драном рыжем «пирожке» добавил:
— В колыбели надо таких душить, сволоту поганую!
Злоба была необъяснимой, но натуральной, нутряной. Сергея даже передёрнуло. Он не смог себя заставить не то что вступить в прения, но и поглядеть даже на сердитых комментаторов.
— А все от того, что пьют! — заключила старушка. — Им все для жизни дало государство, живи и радуйся, а они все пьют! Вот и захлебнулся родимый!
— Туда и дорога!
Пенсионер скрипнул зубами и ушёл.
А Сергей вдруг увидал в месиве клочок плотной серой бумаги. Нагнулся. Подхватил двумя пальцами. Развернул. Разобрал с трудом, буквы были полустёртыми, тусклыми, но разобрал обрывки слов: «… ОПУСК… адцати четырех ноль… cap…» Далее следовала неразборчивая закорючка-подпись. Понять что-либо из этой бумажки было невозможно. Но и её Сергей сунул в карман куртки.
Взглянул на часы — он уже на целых сорок минут опаздывал на работу! А ещё надо добираться!
Он чуть не бегом бросился к остановке.
Начальник пообещал Сергею неприятности в будущем, как то лишение премиальных, непродвижение по службе и прочие, но успокоился через минуту, сообразил, что собственные нервы дороже. Сергей с трудом досидел до обеда. Потом написал заявление на отгул за работу на овощной базе — отгулов у него была тьма-тьмущая, до второго пришествия! И немудрёно, на базы гоняли чуть не каждую неделю. Начальник поморщился, похмурился, посопел. Но отпустил.
— Все равно от тебя толку ни хрена! — сказал на прощание. — Валяй!
Толку от Сергея в конторе было побольше, чем от других. Но он не стал задираться. Лишь бросил на прощание:
— Валяю!
И подхватив сумку, накинув куртку, камнем слетел по лестнице, выбежал на свежий морозный воздух. Он знал, куда идти! Знал, что делать! Ведь можно годами сидеть и рассуждать: это нужно, это не нужно, это целесообразно, это нецелесообразно и непрактично, так, мол, лишь одни дураки поступают. Нет, хватит, пускай его принимают за круглого и полнейшего идиота, по он все же пойдёт туда, он их всех заставит, он… А что собственно он мог?! Да ничего! Но эта мыслишка, на секунду задержавшись под черепной коробкой, упорхнула из-под неё. Пускай думают, что хотят, пусть считают, что он трехнутый, что ему больше всех надо, пусть! Он крутил пальцами в кармане шершавую гильзу, заводил себя, заранее зная, что ничего не выйдет, что его пошлют куда подальше.
Перед отделением остановился, отдышался. Почистил мыски сапогов о снег. Попробовал собраться.
За барьерчиком и стеклянной перегородкой сидел мордатый узкоглазый сержант — видно, подменял дежурного. Сергей решил подождать. Но дежурный что-то не появлялся.
Сержант зевал, чесал стриженый затылок, ёрзал на стуле. Но на Сергея не глядел, словно и не замечал посетителя. Напротив, в зарешеченной клетушке пьяно, с посвистыванием и прихлюпом, храпел какой-то выловленный досрочно алкаш. И все было до того спокойно и мило, что будто и не отделение, а богадельня в глуши, будто не милицейское присутствие, а старый разворованный дотла лабаз.
Первым не выдержал Сергей. И путанно, длинно и бестолково рассказал сержанту про утренний случай. Сержант глядел сонными глазками, дёргал носом. А в итоге вопросил:
— Ну и чего?
Сергей опешил.
— Как, чего? — поразился он, выгребая из кармана свои находки — гильзу и клок бумаги. — Человека убили! А вы спрашиваете — чего! Я вам помочь хочу, понимаете? Вот!
Он положил на барьерчик «улики», двинул их сержанту. Но тот и глазом не повёл.
— Убили, убили… — передразнил он вяло, с ленцой. Но потом оживился и, вытаращив на Сергея бесцветные глазки, выпалил: — Да щас на каждом шагу мочат! Чего ж теперь, прыгать до потолка прикажете?! Или бегать с высунутым языком кругами?!
Такой подход обескуражил Сергея. Он-то считал, насмотревшись фильмов и начитавшись книжек, что доблестные отечественные шерлоки Холмсы не упустят интересного дела, что они наверняка уже полклубка распутали, вышли на след… Но похоже, никто не начинал заниматься этим делом. Может, на самой Петровке?!
— Не сорите тут, не надо, — раздражённо проворчал сержант и ткнул пальцем в вещественные доказательства, — уберите! Там вот, в углу, урна стоит, бросьте! — И совсем уже тихо буркнул себе под нос: — Мусорят тут, понимаешь, дрянь всякую носят! Рапустился народишко!
У Сергея по спине побежали мурашки. В глазах помутилось. Ему показалось вдруг, что из-под верхней губы сверкнул у сержанта клык — нечеловеческий, изогнутый и страшный. А ещё — что ухо, маленькое и розовенькое, стало вдруг каким-то звериным, рысьим, в жёлтых глазах блеснул хищный огонёк. Сергей отшатнулся от барьерчика. Протёр глаза ладонью. Но он уже видел и без этого, что ухо никакое не звериное, что это просто завиток волос упал на него, и что клыка тоже нет, а есть обычная золотая фикса — она-то и поблёскивает.
И все равно охота разговаривать с сержантом, что-то ему доказывать, пропала.
— Где дежурный? — поинтересовался Сергей.
— Заняты все! — зло ответил сержант. — Не отвлекайте, гражданин.
— Кто дежурного спрашивал? — раздалось из-за спины.
Сергей повернулся. На него в упор смотрел узколицый человек с красной повязкой на рукаве и капитанскими погонами на плечах.
Пришлось все пересказывать заново. Кончая, Сергей добавил с надеждой:
— Наверное, на Петровку передали, дело-то серьёзное!
Капитан хмыкнул, переглянулся с сержантом. И пошутил как-то мрачно:
— Где тело, там и дело — в морге! — Но потом добавил серьёзнее: — Вы не беспокойтесь, гражданин, и эти свои фигульки спрячьте, кому надо, разберутся, у нас следователь ноне дошлый пошёл… — Он снова переглянулся с сержантом, прихихикнул, перемигнулся. — Чего там волноваться, спишут! Щас пьяни подыхает за ночь сотнями! Понял, молодой человек? Как указ отменили, так пачками пошли, косяками, ха-ха!
Они почти в голос рассмеялись с сержантом — как бы в две скрипки. Но соло вёл капитан.
— Так что, идите вы домой и отдыхайте, как положено!
Сергей засуетился, занервничал. И хотя он уже понял, что дёргаться бесполезно, запричитал, пытаясь вызвать в собеседниках хоть что-то человеческое, пытаясь достучаться до них.
— Я его знал, точно знал! — говорил он скороговоркой. — Нужно обязательно опознание трупа провести, я должен в морг попасть, я вас очень прошу… где начальник отделения? Где следователь, который ведёт дело? Понимаете, я обязан! Никто ничего не знает, а я…
— А что — вы? — насторожённо и подозрительно спросил капитан.
— Я узнаю его!
Капитан крякнул и отвернулся. А сержант, выйдя из-за барьерчика, ухватил Сергея под локоть и очень вежливо повёл к выходу.
— Идите, гражданин, идите, — приговаривал он мягко, но властно, — и не встревайте, куда не следует! Ваше дело одно, одно ваше дело…
— Какое? — в растерянности поинтересовался Сергей.
— Не нарушать! — пояснил сержант. — Вот ваше дело! А со всеми остальными мы тут сами разберёмся! Бродяга-алкоголик, которого утром нашли в сугробе, свезён в морг! Замёрз, перепился и замёрз! Понятно?! Вам же объясняли русским языком — дело обычное, пачками!
Сергей попробовал выдернуть руку. Обернулся к капитану.
— Да у него ж было пять дырок в спине! — закричал он. — Пять пулевых ранений! И вдобавок весь изрезанный, избитый! Вы чего-о?!
— У вас нервы расшатаны, гражданин! Идите!
Сержант вывел его на улицу. Прямо к машине со страшной надписью «спецмедслужба». Сергею показалось, что сержант сейчас запихнёт его в машину, что его увезут, скрутят, сунут под холодный душ или бросят прямиком на нары. Но сержант выпустил его локоть, подпихнул в спину.
— Отдыхайте, гражданин!
— Его убили! — простонал Сергей.
Сержант поглядел в серое небо, почесал затылок.
— Может, и убили, — проговорил он задумчиво, — ему же и лучше, чего зря мучиться, а?!
— Как это?! — не понял Сергей.
— Да лучше не мучаться никак! — пояснил сержант. — Ступайте себе!
Сергей плюнул под ноги. Круто развернулся, запахнул куртку. Мелькнула мысль — бежать на Петровку, немедленно, сейчас же, пока запал не вышел… Но видно, вышел! Сергей выматерился вслух. И пошёл в другую сторону, к магазину.
В последние два года магазином можно было назвать одно-единственное заведение — ту точку, где торговали вином да водкой, в других — продуктовых и промтоварных, ни черта не было, и потому столь звучного названия они не заслуживали. Были, правда, всякие там валютные, чековые и прочие распределители, но это все не для простого обитателя разваливающейся страны, а потому — их будто и не было. Сергей часто ломал себе голову надо всеми такими штуковинами. Но голова до конца, до прояснения не «доламывалась», видно, срабатывал самый простенький и в то же время очень надёжный тормоз — инстинкт самосохранения. Без него многие бы давно свихнулись! Лучше было ни о чем не думать.
После посещения околотка и всего, что в нем произошло, путь был один, иначе Сергей не выдержал бы, надо было расслабиться! Расслабиться, а уже потом, с новыми силами, с новой энергией браться за дело, за расследование! Черт с ними со всеми! Он сам разберётся! Он сам распутает ниточку! Ему главное — вспомнить! Вспомнить, кто это был! Он обязательно вспомнит! И тогда все сразу прояснится.
Сергей брёл к заветной точке, распихивая, расталкивая школьную детвору — она шла с занятий или на занятия, в зависимости от смены. И всегда здесь было полно малышни! Всегда кто-то мешался, крутился под ногами, галдел, бегал, игрался, шумел, хныкал, голосил, хохотал, обзывался и прочая, и прочая. Все это было привычно. По какой-то невесть кем заведённой и устоявшейся традиции винные магазины строили или открывали непременно напротив школ, детских садов и яслей, видно, для того, чтобы от поколения к поколению число клиентов не снижалось. А может, и по какой-нибудь более обстоятельной и сокрытой государственной таинственной пеленой причине. Но дело было не в этом.
Сейчас Сергею нужен был пузырь, и все! Ничего больше! Все остальное потом. Для начала надо прочистить мозги, расслабиться!
— Куда прёшь, сука! — прохрипел ему в ухо интеллигентного вида мужчина средних лет. И оттолкнул локтем.
Сергей понял — без очереди не прорваться. И все же попробовал, сунулся с другой стороны. Получил локтем поддых. Удружила женщина в цветастой косынке. Да ещё завизжала в лицо как резанная:
— Уйди-и!!! Уйди-и-и, зараза!!!
Сергей пристроился в конце очереди, ничего не поделаешь. Стоял, злился, нервничал, глазел. Очередь наполовину была женской. Раньше, ещё лет пять-шесть назад в винный стояли практически одни мужики. Но с того времени, как с калориями и тем более с килокалориями в продуктовых стало совсем плохо, женщины решили, видно, возмещать недостаток энергии самым простым образом. Наверное, они поступали правильно. Да и как иначе, надо было приучать и себя самих и детей с внуками к тому единственному «топливу», которого в стране хватало на всех.
Сергей стоял и мучился. Успокоение не приходило. Он уже был готов снова полезть на рожон, попытаться пробиться понахалке — а чего там, пускай саданут пару раз по роже, пускай обматерят, ничего, можно стерпеть.
Но в это время к концу очереди подошёл маленький плюгавенький мужичок в балониевом стародавнем плащишке и галошах на босу ногу. Галоши были примотаны бечевой, на плаще не было ни единой пуговицы. Глазища у мужичка краснели клубничинами, сивухой несло от него за версту, даже в этой очереди она перешибала все запахи. На лбу красовалась огромная шишка. Мужичок покачивался из стороны в сторону и мычал. В руке он держал восьмисотграммовую непроницаемую «бомбу»
— Ну, православныя-я, кому-у?! — наконец выдал мужичок и икнул.
Все насторожились. Но первым среагировал Сергей. Он сунул мужичку пятёрку. Вцепился в бутылку.
— Не-е, — пьяно пробурчал тот, — не-е, друг любезнай, маловато! Давай ещё рупь пятьдесят! За хранение!
— Чего?! — не понял Сергей.
Мужичок поглядел на него безумным глазом — другой он прикрыл, видно, для того, чтобы Сергей не двоился перед ним.
— А того-о, милай, что без очереди — двойная плата! Вот чего! И хранил её, знаешь, скоко?!
Сергей не ответил. Его не интересовало, сколько времени мужичок хранил бутыль. Он видел, что посудина запечатана, как надо, что все путём. А переплатить, дело привычное. Нащупав в кармане деньги, он сыпанул их мужичку в ладонь, не считая мелочи, зная, что не меньше двух рублей.
— Благодарствуем! — мужичок снова икнул. Привалился к Сергею. Но бутылки не выпустил. — Ты слушай, милай! Я ж её на чердаке нашёл! Сам, видать, сховал, коды нажратый был! Да и позабыл! Вона как! А вчерась и нашёл! Пять штук было! Я три уже скушал, во как!
— Понял, понял, — занервничал Сергей и потянул бутыль на себя. — Чего вцепился?!
— Вот всегда так! — обиделся вдруг мужичок. — С человеком по душам! По-братски, значит! А они-и-и… — он присел на корточки, запахнул полы плаща и зарыдал. Да так горько, что Сергей отвернулся, пошёл прочь — ещё подумают, что это он виноват, он, мол, обидел человека! Из очереди зло выкрикнули бесполым визгливым криком:
— Ух сука, ух ловкач! Взял все-таки! Все стоят, понимаешь, а этот гад! Развелось паразитов!
Сергей на ходу повернул бутылку этикеткой к себе. На последней было чётко и однозначно выведено: «СОЛНЦЕДАР». Сердце встрепенулось. Пахнуло юностью. Врал, все врал мужичок в галошах — эта бутыль пролежала где-то не меньше десяти лет! Эх, и отрава же была в своё время! Сколькие Богу душу отдали! Но Сергей пил «солнцедар» неоднократно, ещё в послеармейские, студенческие годы пил. И знал, что какой бы дрянью ни был этот «солнечный» напиток, а небось получше денатурата или лосьона, получше, где-то вровень с «тройным одеколоном». А потому — прочь сомнения! Повезло! Здорово повезло!
Он спешил домой. В однокомнатную свою квартиренку, которую выменял после развода с женой. Там он сейчас усядется спокойненько со стаканчиком в руке и все разложит по полочкам, все обмозгует, вспомнит. И пускай они не хотят ловить убийц! Он тоже не очень-то стремится выяснять, кто они! Ещё выяснишь на свою голову! Но кто этот истерзанный синий малый, он обязательно узнает! Всех знакомых, полузнакомых, знакомых знакомых переберёт, но докопается! Ведь не может быть, чтоб ошибался!
И все же, как ни спешил Сергей, он свернул к сугробу. Пятно кто-то уже засыпал песком. Да и внизу месиво и крошево подмёрзло. Будто и не было ничего! Сергей внимательно осмотрел подножие сугроба, обошёл его со всех сторон. Потом вернулся к тому месту, где лежал труп. И стал ковырять ногой снег. Провозился долго, и все без толку. Лишь какой-то шип железный в палец толщиной выковырял из-под серой корочки. Шип был странный, ни на что не похожий. Сергей сунул его в карман, к гильзе.
У самого дома, в подворотне, ему преградили дорогу два опустившихся вконец типа. Сергей не любил таких бродяг, называл «хмырями». Но обычно хмыри были пугливыми и тихими. К прохожим они не приставали, наоборот шарахались от каждой тени, боясь угодить в приёмник-распределитель. Несчастные людишки!
Но эти повели себя иначе. И Сергей растерялся, прижал к груди сумку с бутылкой — ещё отнимут! Да, он испугался именно за «бомбу», что ещё с него могли взять хмыри.
Но те на сумку и не глядели.
— Не спеши, падла, — тихо сказал низенький хмырь. — Разговор есть.
Был он совсем маленьким, почти карликом. Круглая ушастая голова маячила на уровне груди Сергея. На оттопыренной слюнявой губе чернела шелуха от семечек. Маленький вздёрнутый нос был перебит в двух местах и залеплен грязным пластырем. Из-под кургузой кепчонки торчали клочья чёрных вьющихся волос. Драный ватник, с выбивающимися наружу клочьями свалявшейся нечистой ваты, скрывал почти все тщедушное тельце хмыря-карлика. Но что бросалось сразу, просто кричало, било — так это глаза: дикие, выпученные, эдакие чёрные сливы в обрамлении желтушечных яблок. Причём один был наполовину скрыт жёлтым переливающимся бельмом. Смотреть в такие глаза не было сил. И Сергей невольно отвёл взгляд.
— Што, падла, почуял, где тебе хвост прижмут?! — обрадовался хмырь-карлик. — Чего зенки прячешь?!
Неожиданно сильно он пихнул Сергея к стене. А когда тот упёрся спиной в каменную кладку, коротко, но резко двинул кулаком в живот.
Сергей согнулся от боли. Но тут же выпрямился, вскинул руку. Ударить не успел — второй хмырь перехватил его кисть и ткнул головой в лицо. Из носа побежала кровь, заливая губы, подбородок, новенький клетчатый шарф, который Сергей три дня назад купил по большому блату за четверную цену.
— Не надо, — вяло попросил второй. В голосе его дрожали слезливые, умоляющие нотки. — С вами же по-интеллигентному разговаривают. Не надо!
— Я ща порежу падлу! — процедил снизу хмырь-карлик.
Что-то блеснуло в полумраке подворотни. И Сергей почувствовал, как в его горло упёрлась холодная острая сталь. Он сразу оцепенел. Нет, тут дело не в бутылке, не в «бомбе»! Тут кое-что посерьёзнее! С ножом у горла он не мог смотреть вниз, на карлика, 3ато появилась возможность получше разглядеть второго.
Лишь сейчас Сергей заметил, что тот невероятно высок — на две головы выше его, если не на все три! Поначалу он не показался таким лишь потому, что страшно сутулился, клонил голову набок, подгибал колени. Но видно, все время находиться в полусогнутом состоянии длинному был трудно и он временами выпрямлялся, нависая над прижатой к стене жертвой.
— Ну вот, успокоились, хорошо, — проговорил длинный хмырь совсем плаксиво.
Лицо у него было вытянутым, измождённым, серо-зелёным. Мятая велюровая шляпа, наверное, подобранная в какой-нибудь помойке, скрывала верхнюю часть лица. Лишь слезливые унылые глаза высвечивались из-под полей. Глядя в эти мутные, перевитые сетью набрякших красных жилок глаза, хотелось плакать — столько в них было тоски и отчаяния. Обвислый огромный нос, казалось, не имел хрящей, болтался над безвольными серыми губами сморщенным понурым огурцом. Подбородок был усеян бородавками всех величин. Из бородавок торчали в полнейшем беспорядке седые волоски. Поднятый воротник серого допотопного макинтоша прятал от взгляда шею, щеки. Макинтош был весь в заплатах, и кроме того на нем, видно, не так давно весёлая и шумная компания устраивала пикник — каких только пятен не было на серой вытертой ткани. Макинтош был явно из «Богатыря». И все же не скрывал костлявых кистей длинного хмыря. Руки же его были просто страшны — таких мослов Сергей не видывал, разве лишь на картинках, где изображался Кощей Бессмертный. Это были не руки, а целые грабли — костистые, обтянутые сухой прозрачной кожей, огромные. Из-под обгрызенных чуть не до основания ногтей сочилась кровяная жижица. И грязны эти руки были настолько, что казалось — их владелец минуту назад встал с четверенек.
— Мы же с вами культурные люди, — жалобно прослюнил в ухо длинный хмырь. И вывернул Сергею руку так, что тот застонал.
Нож давил все сильнее. Карлик-хмырь хихикал и матерился. Потом вдруг со всей силы ударил Сергея коленом в пах. Тот вскрикнул. Боль была жутчайшей. Но согнуться он не мог. Нож почти прорывал кожу, ещё немного, и он вонзится в горло, прорежет связки, артерию… и тогда все, тогда кранты! Мука была непереносимой.