Петухов Юрий. Сатанинское зелье

   — Сознаюсь, — просипел Сергей невнятно.
   Но его поняли. Бритый быстро застрочил что-то на бумаге гусиным пером.
   — Тем самым ты породил ещё пятерых бесов, — менторски произнёс хмурый, — ты задал лишнюю работу Святой Инквизиции! Как мы будем разыскивать бесенят и их мамаш? Ты должен нам помочь!
   Плоскогубцы разжались. И Сергей почувствовал, как увеличивается его нос — он сначала разбух до размеров груши, потом маленькой дыньки, потом арбуза, потом начал заполнять собою все помещение… Сергей дёрнул головой и сильно ударился затылком о деревянную спинку кресла. Но это не помогло — нос горел, словно его окунули в кипящее масло. Даже воздух, проходивший через ноздри, раскалялся, становился.горяченным, им трудно было дышать. Зеленые круги запульсировали перед глазами.
   — Всех покажу! — заверил Сергей. — Всех до единого: и бесенят, и бесовок, хоть пять, хоть пятьдесят пять, сам не упомню, скольких обработал! — Ему показалось почему-то, что чем больше он выдаст душ инквизиторам, тем с ним ласковей обойдутся. — Пошли хоть щас, ще тут этот ваш, как его Гардиз?
   Хмурый вздохнул уныло, отвернулся. Голос его прозвучал из-за спины устало:
   — Да ладно, мы пошутили! Какие там горожанки, какие к дьяволу бесенята!
   — Ага, — поддакнул вконец осмелевшей бритый, с него уже сошло похмелье. — Они тут все бесовки и бесенята, я ему сам на какую хошь покажу!
   — Пошёл вон! — рыкнул хмурый.
   И помощник-писарь чуть не бегом выбежал из пыточной, он был послушным человеком.
   Когда дверь захлопнулась, хмурый вытащил из-под рясы большую флягу, взболтнул её, высоко подняв в руке, припал губами к горлу, с полминуты звучно булькал. Потом стал отдуваться и вытирать рукавом пот со лба.
   Сергей сидел ни жив, ни мёртв.
   — Глотнёшь?
   Хмурый подошёл вплотную, сунул флягу в зубы испытуемому, приподнял донышко. И Сергей глотнул. Сразу полегчало, даже нос не так стал болеть.
   Хмурый привалился к его плечу. Засопел в ухо, тихо, совсем тихо:
   — Я этого старого дурака Баруха выпустил, слышь? — Не дождавшись ответа, он прибавил: — Чего клопов зря откармливать нечестивой кровью, они и так тут жирные, как свиньи у герцога Гистанского! Верно я говорю?
   Сергей подхалимски закивал.
   — Барух — отличная приманка для всяких олухов! — продолжил хмурый. — Я на него уже полторы дюжины взял! Наживка, что надо! Но туп, бесконечно туп! Все пытается кем-то повелевать, кого-то вызывать… эй, ты слышишь, чего тебе говорят?!
   — Барух — это кто? — снова невпопад спросил Сергей.
   И тут же получил массивным кулаком по темечку, аж слезы брызнули из глаз.
   — Я ему выдрал половину его драной бородёнки! Вот этими руками… — хмурый потряс перед распухшим носом Сергея своими красными лапищами, — я оторвал у него семь пальцев на ногах и левое ухо! Я проткнул его вертелом грешницы Ильзы чуть не насквозь, а потом посадил голой задницей на шип благоверного Игнатия! Я вышиб ему четыре передних зуба — не-ет, не сразу! Каждый я сначала вбил на полвершка в челюсть, а потом уже выворачивал! Я подвешивал его вверх ногами, разрезал подошвы и посыпал их солью… Нет, ты не представляешь! Но старый хрен, этот тупой недоумок продолжал стоять на своём! Ты не догадываешься, что он мне рассказал, а?
   — Не-ет, — дрожащим голосом выдал Сергей.
   — Ты не хочешь говорить правды! Ты не веришь мне! — обиделся хмурый. — А я хочу совсем малого, понял! Совсем немногого!
   — Чего же? — оживился Сергей, сообразив, что ему предлагают сделку.
   — Ты какой-то бестолковый инкуб! Если ты вообще инкуб! Ну ладно… Этот хрен клялся, что он на самом деле вызвал тебя из ада! Это верно?!
   — Врёт! — заявил Сергей решительно.
   Хмурый поглядел на него с прищуром, недоверчиво. И потянулся за пилообразными клещами.
   — Врёт, говоришь? — переспросил он зловеще.
   Сергей промолчал. Он вдруг понял — сделка не состоится, ведь этот толстяк потребует от него чего-нибудь заведомо невозможного: философского камня, или просто груды золота, жемчуга, каменьев, а может приворотного зелья, или элексира вечной молодости. Ну откуда ему взять все это?! Нет, пропащее дело!
   — А чего это ты повернулся эдак-то, а? То все признавал, всякую напраслину признавал, чего б я ни навыдумывал? А тут упёрся вдруг? Странно! Может, ты и впрямь инкуб?! Вдруг этот нечестивец тебя и вытащил из самой преисподней?! Говори, пока никого нету! Я тебя не выдам! Вот те крест!
   Хмурый вяло перекрестился, явно не придавая этому жесту особого значения.
   — Ну погляди сам, какой я демон, ты что? — заволновался Сергей. — Потрогай, если глазам не веришь!
   Хмурый усмехнулся криво, обнажив щербатые зубы.
   — Инкубы умеют прикидываться, — сказал он, — ежели б нечисть в своём обличьи ходила, так и забот бы не было у порядочного обывателя, все сразу видно, хитришь, но хитрости твои белыми нитками шиты!
   — Ладно, говори — чего надо! — выпалил неожиданно для себя самого Сергей.
   — Вот это дело! — сразу оживился инквизитор. — А не обманешь?
   — Нет!
   — Я хочу знать дорогу туда!
   — Куда?!
   Хмурый обжёг его взглядом маленьких свиных глазок, по лбу пробежали складки морщив.
   — В преисподнюю!
   Сергей ожидал чего угодно, только не этого. У него по спине потёк пот — мелкими противными струйками потёк. Надо было на что-то решаться, по крайней мере надо было протянуть время, отдалить новые пытки — может, появится проблеск. И он выдал:
   — Я тебе покажу дорогу туда.
   Хмурый затрясся, сразу протрезвел. Глаза его утратили злость, недоверие, стали полубезумными, бегающими — видно, он сам не ожидал столь быстрого решения вопроса.
   — Но ты должен сказать мне, — продолжил Сергей, — зачем ты туда собираешься?!
   — Я всю жизнь мечтал об этом мире! — выпалил хмурый. — Я верил, что попаду туда, не мёртвым, не жалким грешником, обречённым на страдания, а одним из тех, кто несёт эти страдания, одним из творцов его! Я всегда себя готовил к той жизни, я ждал её… А ты не обманешь?
   — Нет! — ответил Сергей.
   — Давай хлебнём? — предложил хмурый и снова вытащил флягу.
   — Давай, — согласился Сергей. И тут же спросил: — Какой сейчас год?
   — Две тысячи семьсот двенадцатый от Преображения Христова, — с готовностью ответил инквизитор.
   — Что-о?! — воскликнул Сергей. Ему показалось, что он ослышался. — Повтори! Повтори немедленно!
   — Две тысячи семьсот двенадцатый от Христова Преображения, я же внятно сказал!
   — Этого не может быть!
   Хмурый развёл руками.
   — У вас там, наверное, свой отсчёт? — робко поинтересовался он.
   Сергей пропустил мимо ушей его слова. Он весь дрожал. Прошлое, пусть и самое жуткое прошлое, но своё, во многом знакомое — это одно. И совсем другое…
   — Мы где, в Испании? Португалии?
   Хмурый пожал плечами. Щеки его обвисли.
   — Эспаньол? Франс?! Черт возьми, Каталония, Мадрид, Наварра, чего там ещё-то, Тулуз, Гренада, Лиссабон, да?
   — Мы в Гардизе, — сказал хмурый и немного отодвинулся. Он сидел с фляжкой в руке, но казалось, что позабыл про неё, вот-вот уронит.
   Сергей понял, что взял слишком круто. И указал глазами на фляжку.
   — Давай-ка, приятель, промочим глотки!
   — Давай!
   Они выпили. Нос у Сергея совсем отошёл. Но сидеть становилось с каждой минутой все неудобнее — шипы делали своё медленное, но верное дело.
   — Освободи меня, развяжи руки, — потребовал Сергей.
   Хмурый заколебался. Привязанный инкуб, даже если он вовсе не инкуб, все-таки, надёжнее, да и спокойней как-то! Развяжешь, а он и отмочит чего-нибудь такое, что потом или костей не соберёшь, или на кол посадят. Нет уж, надо выждать — так думал хмурый толстый инквизитор. И все это Сергей читал на его отвратном лице.
   — Ну, как знаешь! — проговорил он и отвернулся от хмурого.
   — Я тебя развяжу, потом развяжу, — пообещал хмурый, — Только гляди, не обмани!
   — Не обману, — сказал Сергей.
   — А щас надо ещё кое-что по протоколу выяснить. — Хмурый хлопнул в ладоши, крякнул гортанно.
   Прибежал бритый и сразу занял своё место за столом — гусиное перо задрожало в его руке. Хмурый развернул свиток.
   — Как доносит свидетель, испытуемый распространял кощунственные ереси о происхождении жизни на нашей грешной земле. При том утверждал, что человека создал не Господь Бог, а что его якобы родила обезьяна, в которую Господь вдохнул душу. Так?
   Сергей уставился на хмурого, и во взоре его, видно, было столько всего, что свиток выпал из огромной руки с обгрызенными ногтями.
   — Кто-о?
   — Что — кто? — переспросил хмурый, и брови его зашевелились как змеи.
   — Кто свидетель?! — заорал Сергей во всю глотку. — Вы тут все с ума посходили!
   — Только без этого, — предупредил хмурый, — попрошу соблюдать спокойствие и выдержку. Вы не на гулянке и не на базаре, а в солидном заведении!
   Сергея трясло. Но он взял себя в руки. Хмурый прав, сейчас на самом деле многое зависело от ею хладнокровия и умения приспосабливаться к обстоятельствам. Надо лишь проанализировать ситуацию, осмыслить происходящее.
   — Хорошо, — проговорил Сергей мягко и подмигнул хмурому, будто напоминая о сговоре. — Хорошо, но один лишь малюсенький вопросик, вы разрешите?
   Хмурый благосклонно кивнул. И поглядел на бритого — дескать, почему бы и не дать испытуемому перед началом самого интересного немного и потрепаться — это даже как-то благородно, великодушно.
   — Скажите, на каком языке мы сейчас говорим? — спросил Сергей очень мягко и деликатно.
   Сначала захохотал бритый. Потом залился смехом, нутряным и сдержанным, хмурый. Они глазели друг на друга, тыкали в испытуемого пальцами и не могли остановиться.
   — На русском? — робко вставил Сергей и тоже хихикнул.
   Хмурый сквозь выступившие слезы просипел:
   — Похоже, я в тебе ошибся, малый! Какой ты к черту инкуб! Ты просто слабоумный, точно, трехнутый, сдвинутый! Ну рассуди сам — ведь ежели мы в Гардизе, то по-каковски нам надлежит говорить, а?!
   — По-каковски? — на свой лад повторил Сергей.
   Бритый чуть не упал со стула.
   — По-гардизки, посади тебя на кол, по-гардизки! Ты, видать, совсем плохой, малый!
   Сергей хотел промолчать. Но вопрос сам вырвался изо рта:
   — А я на каком говорю?
   Смех прервался. Оба инквизитора поглядели на испытуемого мрачно. Хмурый потянулся за клещами. Бритый покачал головою.
   — Издеваться надумал? — процедил он раздражённо. Теперь и он не верил, что испытуемый демон.
   — Ты говоришь на том языке, олух, — прошипел хмурый, — на каком тебя спрашивают, понял?! Или надо растолковать поподробнее?!
   — Не надо! — быстро выпалил Сергей. — Вы лучше скажите тогда — я гардизец?
   Хмурый долго глядел на него, соображал, что к чему. До него начало доходить. Бритый сидел с самым глупым видом и щекотал кончик собственного носа растрёпанным пером.
   — Да вроде раньше у нас таких не было, — наконец выдавал хмурый, — и вообще не похож обличьем-то, верно? — Он обернулся, ища поддержки у писаря.
   Тот закивал, раззявил рот.
   — Точняк, не нашенский — в Гардизе таких отродясь не водилось!
   — А откуда тогда язык знаю? — ехидно вставил Сергей. Он ещё сам не понимал, к чему ведёт его игра, но пер напролом. Ему хотелось обескуражить противника, сбить с толку. Ведь его самого сообщением о том, что все они говорят по-гардизки, настолько ошарашили, что хоть руки подымай вверх и иди сдавайся в психушку! Одна радость, что психушек здесь судя по всему ещё нету и когда пооткрывают — неизвестно. Что же касалось вопроса о происхождении человека одушевлённого, это и вовсе было непонятно Сергею.
   — Выучил! — заявил хмурый. И сам засомневался, покачал головой.
   — Не-е, — робко протянул бритый, — чтоб так выучить-то, надо с самого детства учить! Я так думаю, тут совсем другое…
   — Чего?! — Хмурый поглядел на помощника зверем.
   — Я думаю, — бритый вдруг снова затрясся, отвёл глаза от Сергея, побледнел, — я думаю, что он и есть инкуб самый настоящий! Инкубы все знают, по-всякому болтать горазды! Он просто это… недоделанный какой-то инкуб, такое моё разумение. — Язык у бритого опять начал заплетаться, но на этот раз явно не от выпитого. — Тьфу ты, силы небесные! Это ж надо?! Скоко раз я говорил, бросать надо эту работёнку, бросать — и деру давать отсюдова, бежать без оглядки! Меня отец Поликарпий ещё когда пристраивал сюда, все предупреждал: не боись ничего, не боись, Мартыний, все путём будет! Я думал, дурашлепина, а чего бояться-то, чего бояться — народишко все дрянной попадается, хилый, немощный, дрянь всякая и мразь, откуда среди их бесям взяться, ну откуда?! Так нет, пошёл! А в том годе на колдуна напоролись, помнишь?! На настоящего! Скоко раз обещали, что не будет настоящих! И-ех! Врут все, проврались насквозь, ироды окаянные, нехристи поганые! И вот, на тебе — подсунули-таки настоящего, вон он — инкуб! Как пить дать, иикуб! А у меня баба и ребят шестеро, да ещё одна есть…
   — Ах ты поскудник, уставы нарушаешь? Гляди-и! — Хмурый закатил бритому Мартынию оплеуху. И тот разом примолк.
   Теперь хмурый смотрел на Сергея с доверием. А значит, все будет как надо, по сговору. Сергей воспрял духом.
   — Я ж вам сразу сказал — инкуб! — заявил он обретённым тоном комсомолочки-активистки. — Самый натуральный и вполне доделанный. Вон того, бритого, могу хоть щас сожрать! Плевать мне, что у него семеро с бабой!
   — И ещё одна-а! — плаксиво прибавил Мартыний. Он был вне себя — зубы выбивали чечётку, руки и нос окрасились чернилами, огрызок пера торчал изо рта.
   — А нам и нужны инкубы, — грозно проговорил хмурый. — Пиши, чернильная душонка! Испытуемый признался в том, что он есть посланец ада, урождённый демон-инкуб, покушавшийся на души благочестивых горожанок… и горожан. Пиши! Инкуб был вызван из преисподней лжезаклинателем духом, лжетеургом и городским сумасшедшим по совместительству Барухом Бен-Таалом, выпущенным из-под следствия ввиду его полной невменяемости и в соответствии с нуждами Инквизиционной Комиссии… Написал?
   Бритый воздел глаза на хмурого. И робко спросил:
   — С трудом поспешаю за мыслью вашей, отец Григорио, — ведь коли он, то есть Барух этот, лжетеург и лжезаклинатель, то как же это он, нечестивец поганый, умудрился вызвать из преисподней демона?!
   Отец Григорио призадумался, почесал свисающий на рясу подбородок. Но потом ответил с расстановкой:
   — Потому и умудрился, что нечестивец! Пиши!
   Сергей, забыв про боль в носу, про неудобное положение, слушал во все уши. Он не терял надежды.
   А хмурый отец Григорио продолжал:
   — И ещё — упомянутый инкуб смущал гардизцев и простодушных селян лукавыми речами, в которых утверждал, будто Вседержитель вдохнул человеческую душу в обезьяну, зверя препоганого и препротивнейшего, коий есть порождение не Бога, а диавола и его слуг!
   Мартыний опять приподнял голову.
   — Так его ж прямо из склепа сюда приволокли, когда ж он успел-то?!
   — На то и инкуб! — вразумительно ответил хмурый. — Пиши далее. А при допросе с пристрастием… из пасти испытуемого вырывались языки адского пламени, а из глаз сочилась зелёная бесовская кровь, а когда на дыбу подняли, из испытуемого потекли водопадом нечеловеческие нечистоты и вывалился до самой земле хвост с седой и колючей кистью на конце, а ещё…
   Бритый Мартыний вскочил, бросил перо на стол. Глаза у него побелели от страха, челюсть отвисла. Руками он закрывал лицо и вопил тонюсенько:
   — Нет! Не-ет! Не пугай ты меня ради всего святого! Не давал я согласия с живыми инкубами работать! Не переношу, на дух не переношу! Наше дело неблагонадёжных выявлять, а не с демонами… Отпусти! Отпусти, добром молю, не то сбегу отсюда!
   — Цыц! — прекратил истерику отец Григорио. — Я щас из тебя самого инкуба сотворю, я щас из тебя, дармоед, хвост до земли вытяну! Садись и пиши! А ну, давай, покуда я сам перо не взял и кой-чего про тебя не прописал куда следует!
   Сергея начинала забавлять эта сцена. Но виду он не показывал. Сидел смирехонько, потупив очи, хлюпая повреждённым опухшим носом.
   — Значит, так! Смущал горожан и поселян, в чем и свидетельствовал городской сумасшедший, лжетург и нечестивец, упомянутый Барух, в чем и признался сам испытуемый.
   Мартыний перестал скрипеть пером, уставился на чернильницу. Он был явно озадачен.
   — Почему не пишешь, дармоед? Рука отсохла?
   — Я полагаю, что свидетельство сумасшедшего — это чего-то не то, как вы думаете, отец Григорио? Или для благого дела сойдёт?
   Хмурый почесал выбритую макушку.
   — Сойдёт, Мартыний, для благого — все сойдёт! Не слишком ли много ты себе позволяешь, а? Они, видишь ли, полагают. Чего ты там ещё полагаешь, говори сразу, бездельник!
   — Я полагаю, что все это следует шить! — твёрдо заявил воспрявший духом Мартыний.
   — Как?!
   — Дело, говорю, надо по кусочкам разложить, упорядочить, чтоб ни одна собака носом не повела, а потом и сшить, как полагается, по всем правилам…
   Хмурый отец Григорио схватил с доски щипцы блаженной Ильзы и швырнул ими в бритого — тот ловко увернулся.
   — Ладно, на сегодня хватит. Пошёл вон!
   Мартыния как ветром сдуло, он словно ждал этой благословенной команды.
   — Значит, инкуб? — тихо спросил хмурый.
   — Инкуб! — ответил Сергей.
   — Я тебе бабу пришлю на ночь! Но после двенадцати жди. Не обманешь?!
   — Сам не струсь! — Сергей рассмеялся в лицо хмурому. Он за эти прошедшие в пыточной часы настолько вошёл в роль, что ощущал себя настоящим демоном.
   — Эй, стража! — выкрикнул отец Григорио.
   Загремели, зазвенели доспехи, ножны, мечи, алебарды. Сергея на минуту освободили, подняли, вывернули руки за спину. Поволокли. Потом сбросили вниз по какой-то скользской лестнице, заперли дверь. Это была темница.
   Сергей долго разминал руки и ноги, расправлял спину. Поясница жутко болела. За пазухой что-то кололо. Он сунул руку — там лежала железная штуковина, которую он сам умудрился спереть из пыточной, уцепившись на ходу за доску. Во тьме было плохо видно. Но глаза привыкали. Сергей смотрел на штуковину, и все у него внутри холодело. Это был шип. Тот самый!
 
   Отец Григорио не обманул. Через час Сергею принесли еду в большой миске и кувшинчик кислого вина. Еда была паршивой, тюремной — обычная баланда. Вино утолило жажду. А ещё минут через десять грохочущий и звенящий стражник с прибаутками и хихиканьем столкнул к нему в подвал женщину — изрядно толстую и подвыпившую. Видно, прежде чем пойти в гости к инкубу, долго готовилась.
   — Который тут демон?! — спросила она с порога,
   И Сергей подумал — может, в последний раз, может, больше и не придётся. Он ответил кротко, но с достоинством:
   — Ну я демон.
   Толстуха расхохоталась и бросилась ему на шею, наваливаясь исполинскими грудями, сбивая с ног.
   — Страсть люблю демонов! — завизжала она в ухо.
   И Сергей понял — выспаться ему не дадут. Пропала ночь! Но он решил, пока не выяснит толком, что к чему, не притронется к этой пьяной потаскушке, главное — дело!
   Он оттолкнул её, сильно сжал руку у плеча.
   — Ой! — страстно взвизгнула женщина.
   — Спокойно! — остановил её Сергей. — Я любопытный демон. Расскажи-ка мне об этом, как его — Гардизе. Где он, в какой стране, на какой земле, кто тут живёт, кто чем занимается… и прочее.
   Женщина кокетливо повела плечами, скорчила недовольно-игривую гримаску, просюсюкала:
   — Потом, потом, мой пылкий кавалер… я горю, как адская жаровница, хи-хи! Ну же!
   Сергей разглядел её получше. Она была значительно младше, чем показалось ему сначала — лет двадцати пяти, не больше. Но до чего же упитана, толста! Может, здесь это почиталось особым даром, принималось за особую стать?! Она была черненькая, с пухлыми влажными губками и синими глазищами в пол-лица. Вздёрнутый носик говорил о лёгком взбалмашном характере.
   — Отвечай! — приказал Сергей сурово. И усадил её на широкую, застеленную слежавшейся соломой лавку.
   — Какой противный демон, какой скушный, — обиженно протянула гостья. — Гардиз — это Гардиз, город и все, что вокруг города, понял? А живут тут всякие, дураки в основном! А бабы — точно, все дуры, я знаю, что говорю.
   — Страна как называется? Континент?! Планета?!
   — Чего-о?! Ты, небось, ненормальный демон.
   Сергею уже надоело это выяснение — нормальный демон или ненормальный, он устал от него!
   — Отвечай! — Он покачал кулаком перед самым носом пышнотелой красавицы.
   И та струхнула, отпрянула к стенке.
   — Не знаю я, ничего не знаю! Тут все живут. Чего прицепился!
   — Вот все это, что больше и шире Гардиза, как зовётся? — Для выразительности Сергей развёл руками. — Земля?
   — Совсем спятил?! — красавица хихикнула. — Где земля? Вокруг, что ли? Земля под ногами!
   — А что вокруг?! — заорал ей в ухо Сергей. Он был вне себя.
   Толстуха бросилась на него, обняла, впилась губами в его рот. Потом, когда долгий поцелуй закончился, она прошептала ему в ухо:
   — Ах, я знала всегда, что демоны такие пылкие, такие страстные, просто жуть! Ты меня сжигаешь на неземном пламени. Жги, жги меня, мой милый демон! Какая нам с тобой разница, как зовётся вся гнусная земля вокруг, до самого конца света, до края, где стоят небесные павлины с хоботами, свисающими к спинам ардагурских броненосцев… Всякие дураки её называют Рогеда, ну и пусть, а я дальше стен Гардиза никуда не ходила, вот так. Жги меня, сожги совсем, мой милый инкубчик!
   А чем, собственно, Рогеда хуже Земли? Ну чем? Наплевать на все! Права толстуха, она мудрей всех этих шаманов, в тысячи раз мудрее! С такими мыслями Сергей расстегнул платье на спине женщины, спустил широкие чёрные бретели с плечей — и в подземелье словно светлее стало от двух ослепительно белых колышащихся шаров. Он положил руку на один, нажал — и она утонула в податливой женской плоти. Толстуха сдавила ладошками его виски, потом её руки скользнули на шею, плечи. Падая назад, она потянула его за собою. В эти секунды Сергей уже не понимал, где он находится — на Земле, на Рогеде, или ещё где.
   Он все же выскользнул из её объятий. Стянул с пышнотелой красавицы платье, под которым ничего больше и не было, сбросил с себя рубаху, штаны… И ринулся в это дрожащее и перекатывающееся горящее тело. А когда он утонул в нем, когда полные руки и ноги обвили его, Сергей почувствовал всей кожей — да, она принимает его за настоящего демона, она уже сейчас трепещет, отзывается на малейшее его движение каждой клеточкой, каждой жилкой, он почувствовал, как прокатываются внутри неё томные судороги, как она вздрагивает и замирает, выгибается и потягивается. Он слышал, как она стонет, хрипит, вскрикивает, задыхается от наслаждения. И все это удесятеряло его силы, вливало в тело жар и ещё большее желание, лишало разума. Он впивался руками в сочную мякоть, впивался, стараясь не оставить не обласканным ни кусочка кожи, он не боялся, что ей будет больно — чем сильнее и смелее были его руки, тем сладострастнее она билась под ним, тем горячее дышала в ухо, тем властнее впивались её губы в его тело. Он сам ощущал себя демоном — жестоким и всесильным, алчным, неутолимым, ненасытным. Он был палачом, терзающим свою жертву. И эта жертва требовала от него пыток, боли, терзаний, сладких мук! Она вбирала в себя своего палача, высасывала из него все соки, подчиняла себе, околдовывала и тем самым превращала его в жертву, обрекала его на бесконечную томительно-дивную пытку, мучила его и содрогалась от его мук. Вот на таком пыточном кресле-кровати Сергей готов был возлегать вечно, покуда хватало жизни в жилах. Эта пытка была по нему!
   В тот момент, когда стон вырвался из его горла, а сам он впился зубами в её шею у плеча, когда все его тело сдавило, а потом вывернуло… на спину, голую спину упало что-то холодное и липкое. Это был финиш! Сергей свалился с извивающейся красавицы, грохнулся со скамьи наземь. Уставился в потолок. Там зеленело большое пятно. Ещё одна густая капля нависала над лежащей, готовилась оторваться… и оторвалась. Большой комок мерзкой зеленой слизи плюхнулся со звучным шлепком на роскошную белую грудь, чуть задержался на выпирающем подрагивающем соске. И сорвался, стек по белому боку, потом по слежавшемуся сену, шмякнулся на пол.
   Женщина, дотоле молчавшая, пялившая глаза на Сергея, вдруг взвизгнула, поджала ноги, отпрянула к стене и замерла. Сергей не сразу сообразил, что она в обмороке. Он передёрнул спиной — слизь слетела с неё, поползла к уже лежащей в грязи. Следом плюхнулась последняя капля, слилась с предыдущими. И из образовавшейся лужицы высунулся мутный глаз.
   — Ах ты тварь подлая! — заорал Сергей, не удержавшись.
   Глаз моргнул чем-то морщинистым, набежавшим сбоку. И послышался виноватый гундосый голос:
   — Да, переход не слишком удачный вышел!
   Из лужицы высунулась голова, потом плечи, руки и наконец вся фигура зеленого. Сегодня он как-то особенно крупно дрожал, словно его била лихорадка. Голова тряслась на длинной хлипкой шее, отрепья-водоросли болтались зеленой вялой лапшой. Одна рука тянулась к самому полу и опиралась о него тыльной сторэной четырехпалой ладони.
   — А у вас все женщины на уме? — иронически пропаусавил зелёный. — Все плоть тешите?! Экий вы, право, жизнелюб!
   Сергей и разговаривать не желал с наглецом. В такой момент, так все испортить, так влезть! Слизняк паршивый! Гнида болотная!
   — Тебя сюда, между прочим, не звали! — процедил Сергей, натягивая штаны.
   — А мы и не нуждаемся в приглашениях, мой юный друг, — равнодушно сказал зелёный и уставился на бесчувственную толстуху. Та была необычайо хороша в своей наготе и безмятежности.