Ему все-таки удалось подобраться к черному камню. На его древней, сглаженной временем поверхности он увидел шесть торчащих каменных когтей, расположенных как бы по спирали; там, где Ходец отломал один коготь, зияла дыра. В центре спирали виднелся один-единственный черный каменный зуб.
«А что старо, как времени поток? Зуб, камни превращающий в песок». Это была вторая часть Нануака.
Торак весь взмок, пот тек по спине. «Какие же силы я выпущу наружу, если коснусь этого каменного зуба?» — думал он.
Он протянул было руку, но тут же отдернул ее, вспомнив предостережение Ренн: «Не касайся его голыми руками!»
А где же рукавичка? Наверно, он ее потерял…
Торак пошарил вокруг, светя себе свечой и роясь в вонючей жиже под ногами. У него снова сильно закружилась голова. Снова пламя свечи показалось ему черным.
Он вовремя вспомнил, что привязал рукавичку к поясу. Натянув ее на руку, потянулся к зубу.
Свет свечи высветил кусок стены за черным камнем, и в этом свете вдруг вспыхнули тысячи глаз.
Держа руку над зубом, Торак медленно повел горящей свечой вправо и влево: отовсюду на него смотрели, влажно блестя, глаза. На стенах прямо-таки кишели сторожа — так кишат черви в разлагающейся падали. Как только он дотронется до каменного зуба, сторожа бросятся на него…
Но все произошло как-то сразу, одновременно.
Он схватил зуб, и откуда-то издалека, сверху донесся истошный требовательный лай Волка и крик Ренн:
— Торак! Он идет!
И сторожа в едином порыве бросились на Торака.
И свеча его погасла.
Что-то сильно ударило его в спину, он упал лицом прямо на каменную глыбу и вновь услышал крик Ренн:
— Торак! Медведь!
Глава 20
Глава 21
«А что старо, как времени поток? Зуб, камни превращающий в песок». Это была вторая часть Нануака.
Торак весь взмок, пот тек по спине. «Какие же силы я выпущу наружу, если коснусь этого каменного зуба?» — думал он.
Он протянул было руку, но тут же отдернул ее, вспомнив предостережение Ренн: «Не касайся его голыми руками!»
А где же рукавичка? Наверно, он ее потерял…
Торак пошарил вокруг, светя себе свечой и роясь в вонючей жиже под ногами. У него снова сильно закружилась голова. Снова пламя свечи показалось ему черным.
Он вовремя вспомнил, что привязал рукавичку к поясу. Натянув ее на руку, потянулся к зубу.
Свет свечи высветил кусок стены за черным камнем, и в этом свете вдруг вспыхнули тысячи глаз.
Держа руку над зубом, Торак медленно повел горящей свечой вправо и влево: отовсюду на него смотрели, влажно блестя, глаза. На стенах прямо-таки кишели сторожа — так кишат черви в разлагающейся падали. Как только он дотронется до каменного зуба, сторожа бросятся на него…
Но все произошло как-то сразу, одновременно.
Он схватил зуб, и откуда-то издалека, сверху донесся истошный требовательный лай Волка и крик Ренн:
— Торак! Он идет!
И сторожа в едином порыве бросились на Торака.
И свеча его погасла.
Что-то сильно ударило его в спину, он упал лицом прямо на каменную глыбу и вновь услышал крик Ренн:
— Торак! Медведь!
Глава 20
Схватив колчан Торака, Ренн прыгнула в сторону, но тут же споткнулась о корень и рассыпала все стрелы. Ужас схватил ее за горло: что же делать? ЧТО делать?!
Всего несколько мгновений назад она напряженно ждала у входа в пещеру, а рядом на тисе стайка зеленушек клевала сочные розовые ягоды, и Волк все тянул ее в пещеру, все рвался, время от времени коротко и пронзительно взлаивая. Он явно что-то говорил на своем языке, который Торак, конечно же, понял бы, но Ренн ничего не понимала, и волчонок ей порядком надоел.
Вдруг зеленушки дружно вспорхнули и улетели трепещущим облачком, и Ренн, решив осмотреться, глянула вниз, в долину. Туман немного рассеялся, и ей удалось разглядеть ручей, стремительно несущийся мимо елей, и большой темный валун, горбившийся рядом с елями. И вдруг этот валун шевельнулся.
Застыв от ужаса, Ренн смотрела, как медведь поднимается на задние лапы, становясь выше елей. Он покачивал своей огромной башкой, словно принюхивался, а потом, видимо почуяв Ренн, опустился на четвереньки.
И тут она бросилась к пещере, громко крикнула, желая предупредить Торака, но в ответ ей донеслось только эхо.
Вскоре туман опять сгустился. Ренн ощупью пыталась собрать рассыпанные стрелы, представляя себе, как медведь карабкается по склону горы и вот-вот доберется до нее. Она знала, как быстро умеют бегать медведи! Через несколько мгновений он будет здесь, и…
Выше скала была слишком отвесной, и взобраться на нее Ренн не могла. Кроме того, она не могла бросить Волка. Оставалась, правда, пещера, но каждая клеточка ее существа вопила: не ходи туда! Там вас поймают в ловушку, как зайцев, и вы никогда уже не выйдете оттуда!
Волк отчаянно рвался с поводка, и это лишь усугубляло панику, охватившую Ренн. Но Волк тянул ее к пещере, а она идти туда боялась. И вдруг ее озарило: да ведь волчонок прав! Торак ведь там! Втроем легче будет сражаться с чудовищем!
И Ренн нырнула в пещеру, таща за собой пожитки и оружие. Тьма ослепила ее, и она в спешке налетела прямо на скалу, больно ударившись лбом.
Переведя дыхание, она ощупала стены пещеры и догадалась, что здесь проход резко сужается. Волчонок уже пролез в эту щель и тянул Ренн за собой. Она, повернувшись боком, последовала за ним. Потом опустилась на колени и подтянула к себе спальные мешки и все остальное, ощутив смутную искорку надежды. Может быть, эта щель слишком узка для медведя? Может быть, они еще сумеют продержаться?..
Бурдюк с водой, который она протаскивала в щель последним, вдруг вырвали у нее из рук. Причем вырвали с такой силой, что она отлетела назад и неуклюже грохнулась о каменную стену плечом. По всему телу тут же разлилась острая боль, в голове зашумело. Ренн отползла в сторону и вжалась в какое-то углубление в стене, обнимая Волка.
«Но ведь медведь не может двигаться с такой быстротой!» — тупо думала она.
Низкий оглушительный рев разнесся по пещере. Ему вторило такое жуткое эхо, что у Ренн по спине побежали мурашки.
«Все равно он не сможет пролезть в эту щель, — уговаривала она себя. — Не двигайся. Сиди и даже не дыши».
Откуда-то из глубины пещеры до нее долетел слабый крик:
— Ренн!
Она затаила дыхание. Неужели Торак зовет на помощь? Или, наоборот, спешит на помощь к ней? Понять это было невозможно. И крикнуть в ответ она тоже не могла. Ничего она не могла — только сжаться в комок и спрятаться вместе с Волком в этой ямке, понимая, что проход совсем близко, в двух шагах, но не в силах сдвинуться с места и отползти подальше. Словно некая сила удерживала ее на месте. Она не могла оторвать глаз от узкой щели, за которой еще виден был свет дня.
И вдруг этот свет померк: его закрыла черная тень.
Сознавая, что поступает неправильно, Ренн ринулась в глубь пещеры. В висках стучала кровь, в ушах шумело. Перед глазами, точно дурное видение, стояло покрытое густой черной шерстью чудовище; шерсть его шевелил ветер, которого она не ощущала; мелькали длинные страшные когти, и на них блестела темная кровь…
От злобного рева содрогнулась вся пещера. Ренн застонала и упала на колени, зажав уши кулаками, а медведь продолжал бесноваться, сводя ее с ума своим ревом, и ей стало казаться, что череп ее сейчас лопнет, что сейчас…
И вдруг наступила тишина. Она была столь же оглушительной, как и этот рев. С трудом заставив себя оторвать кулаки от ушей, Ренн услышала, как с тихим шелестом осыпается со стен пещеры пыль. Услышала тяжелое дыхание Волка. И больше ничего!
Медленно, сама пугаясь того, что делает, она поползла ко входному отверстию, таща за собой упиравшегося волчонка.
И снова увидела свет дня. Серую поверхность скал. Тисовое дерево, осыпавшиеся на землю ягоды. Никакого медведя рядом не было.
Вдруг прямо у нее над головой вновь раздалось оглушительное рычание — так близко, что она услышала, как влажно чмокнула пасть зверя, и почувствовала смрадный запах медвежьей глотки. А потом дневной свет померк перед нею: его заслонила темная тень. И чей-то глаз уставился прямо на нее. Глаз был чернее базальта, но в нем словно горел огонь. И этот глаз притягивал ее к себе, манил…
Ренн покачнулась.
Это Волк дернул ее, потянул назад, нарушив жуткие чары, и она успела отскочить — за мгновение до того, как смертоносные когти пропороли поверхность земли там, где она только что стояла.
Медведь снова взревел, и Ренн опять вжалась в знакомое углубление в стене. И тут послышались какие-то новые звуки: стук огромных камней, стоны умирающего дерева. В бешеной ярости медведь пытался когтями расширить вход в пещеру, с корнями выдрав из земли тисовое дерево и отбросив его в сторону.
Жалобно скуля, Ренн вжалась в землю.
И вдруг скала в том месте, где Ренн прижималась к ней плечом, шевельнулась. Она с криком отпрянула.
И услышала, как у входа начали осыпаться камни под упорными ударами могучих лап. Оказывается, вход отчасти был образован каменным языком, выступавшим из земли, и не был столь прочен, как основная скала. Медведь подрылся под эти камни и теперь крушил их. Ренн понимала, что скоро он выкопает их с Волком из пещеры, как муравьев из муравейника.
Лоб и щеки Ренн покрыла испарина. Она беспомощно посмотрела на волчонка…
И испытала настоящее потрясение. Рядом с ней был уже не волчонок, а грозный молодой волк. Голова его была опущена, глаза не мигая смотрели на того, кто ломился в их последнее убежище. Черные волчьи губы были приподняты в жестокой ухмылке, обнажая великолепные белые клыки.
И Ренн вдруг тоже почувствовала прилив какой-то яростной силы. Если Волк не намерен сдаваться без боя, то и она тоже не сдастся!
— Мы тебе не какие-то муравьи! — сердито шептала она, и уже сам звук собственного голоса придал ей мужества.
Она отвязала Волка, давая ему полную свободу: возможно, он сумеет спастись, даже если это не удастся ни ей, ни Тораку. А потом ощупью нашарила свой лук, и ей сразу стало легче, как только она коснулась гладкого прохладного тисового дерева.
Ренн встала и сказала себе: «Сосредоточься на цели». «Сосредоточиться на цели, — вспоминала она многочисленные уроки Фин-Кединна, — это самое главное. Ты должна так сосредоточиться, словно хочешь взглядом прожечь в своей цели дыру… и не напрягай правую руку, пусть она будет расслаблена. Вся сила должна исходить из твоей спины, а не из руки…»
— Четырнадцать стрел, — пробормотала она. — Ничего, я успею всадить в него несколько штук, прежде чем он до меня доберется.
Она вышла на середину прохода и встала в боевую стойку.
Торак отбивался от крылатых сторожей пещеры.
Когти рвали ему волосы, царапали лицо. Мерзкие вонючие крылья не давали нормально дышать. Но он все же сумел надеть рукавичку Рент! и схватить каменный зуб. Потом, осторожно стянув с себя рукавицу, вывернул ее так, что зуб сам собой оказался внутри нее, и сунул рукавицу за пазуху.
— Ренн! — крикнул он, изо всех сил отталкиваясь от черного камня. Но его крик заглушило хлопанье тысячи кожистых крыльев.
Торак упорно пробивался к выходу; его тошнило от невыносимой вони, и, поскольку свеча погасла, он не мог разглядеть даже собственных рук.
Откуда-то издалека донеслись отчаянные завывания Волка: «Где ты? Опасность! Опасность!»
Торак пошел на этот вой, а сторожа пещеры все кидались на него, все пытались столкнуть его вниз, в зловонную жижу.
Жуткие картины представлялись ему. Волк и Ренн лежат мертвые — в точности как отец. И зачем только он велел им оставаться наверху? Он, дурак, считал, что там безопаснее, а там-то и оказалось опаснее всего!..
Он был так зол на себя, что, не чувствуя страха, выхватил из ножен нож и стал яростно отбиваться от крылатых сторожей. Это, похоже, помогло: мерзкие твари взлетели повыше, опасаясь острого лезвия.
— Ах, вы боитесь?! — вскричал Торак. — Ну так получите еще!
И он как безумный бросился на них — и они снова взлетели, точно темное недосягаемое облако. Рукоять ножа в руке Торака стала горячей, и это лишь придало ему болезненной храбрости. Свирепо размахивая ножом и рыча, он пробивался вперед, не обращая внимания на чудовищную вонь и атаки сторожей.
И вскоре почувствовал, что больно ударился коленом о камень: он достиг того выступа и стоял над бездной.
— Я иду! — крикнул Торак и стал осторожно продвигаться по узкому выступу к выходу из пещеры.
Вдруг страшный рев заставил его упасть на колени. Испуганные сторожа тучей взмыли вверх и исчезли.
Но тишина, наступившая вслед за последним смолкнувшим эхом, оказалась еще хуже. Перед глазами у Торака все плыло, и он с трудом понимал, что стоит коленями на узкой каменной ступеньке, внизу пропасть, а за пазухой странно пульсирует каменный зуб. С огромным трудом он поднялся на ноги и двинулся дальше. Вот и туннель, круто уходящий вверх. Почему он стал таким крутым? И почему сверху не слышно ни звука? Что же там происходит?
Торак без устали карабкался по туннелю, хотя колени его подгибались от странной усталости, а пересохшее горло свело от жажды. Преодолев последний узкий участок пути, он вышел к повороту, и дневной свет ослепил его.
До выхода из пещеры оставалось шагов пять, но странно — он, похоже, стал значительно шире, чем был. И эта щель — эта «глотка» земли — тоже стала гораздо шире. А возле нее Торак увидел Ренн: маленькая, очень прямая, невероятно храбрая, она целилась последней стрелой в нечто огромное, нависшее прямо над нею.
И Торак на мгновение вернулся в прошлое, в ту ночь, когда на них напал медведь, когда отец был смертельно ранен, а он, Торак, был совершенно зачарован взглядом этих злобных блестящих глаз…
— Нет! — крикнул он.
Ренн чуть опустила лук, и медведь тут же вырвал у нее стрелу, взмахнув когтистой лапой. И когда он уже двинулся к Тораку и Ренн, чтобы убить их, откуда-то из темноты вдруг выскочил Волк и прыгнул — но не на медведя, а на Ренн. Волк мгновенно сорвал мешочек из кожи ворона с ее пояса — заодно сбив ее с ног и оттолкнув подальше от медведя, — и стремительно вылетел из пещеры. Медведь бросился за ним; земля так и летела из-под его когтей, но волчонка и след простыл.
— Волк! — крикнул Торак, бросаясь вперед.
А Волк с зажатым в пасти Нануаком исчез в тумане, увлекая за собой и медведя.
— Волк! — снова в отчаянии крикнул Торак.
Но туман уже поглотил и Волка, и медведя, оставив лишь пустой склон да разинутый зев пещеры, точно насмехавшейся над Тораком.
Всего несколько мгновений назад она напряженно ждала у входа в пещеру, а рядом на тисе стайка зеленушек клевала сочные розовые ягоды, и Волк все тянул ее в пещеру, все рвался, время от времени коротко и пронзительно взлаивая. Он явно что-то говорил на своем языке, который Торак, конечно же, понял бы, но Ренн ничего не понимала, и волчонок ей порядком надоел.
Вдруг зеленушки дружно вспорхнули и улетели трепещущим облачком, и Ренн, решив осмотреться, глянула вниз, в долину. Туман немного рассеялся, и ей удалось разглядеть ручей, стремительно несущийся мимо елей, и большой темный валун, горбившийся рядом с елями. И вдруг этот валун шевельнулся.
Застыв от ужаса, Ренн смотрела, как медведь поднимается на задние лапы, становясь выше елей. Он покачивал своей огромной башкой, словно принюхивался, а потом, видимо почуяв Ренн, опустился на четвереньки.
И тут она бросилась к пещере, громко крикнула, желая предупредить Торака, но в ответ ей донеслось только эхо.
Вскоре туман опять сгустился. Ренн ощупью пыталась собрать рассыпанные стрелы, представляя себе, как медведь карабкается по склону горы и вот-вот доберется до нее. Она знала, как быстро умеют бегать медведи! Через несколько мгновений он будет здесь, и…
Выше скала была слишком отвесной, и взобраться на нее Ренн не могла. Кроме того, она не могла бросить Волка. Оставалась, правда, пещера, но каждая клеточка ее существа вопила: не ходи туда! Там вас поймают в ловушку, как зайцев, и вы никогда уже не выйдете оттуда!
Волк отчаянно рвался с поводка, и это лишь усугубляло панику, охватившую Ренн. Но Волк тянул ее к пещере, а она идти туда боялась. И вдруг ее озарило: да ведь волчонок прав! Торак ведь там! Втроем легче будет сражаться с чудовищем!
И Ренн нырнула в пещеру, таща за собой пожитки и оружие. Тьма ослепила ее, и она в спешке налетела прямо на скалу, больно ударившись лбом.
Переведя дыхание, она ощупала стены пещеры и догадалась, что здесь проход резко сужается. Волчонок уже пролез в эту щель и тянул Ренн за собой. Она, повернувшись боком, последовала за ним. Потом опустилась на колени и подтянула к себе спальные мешки и все остальное, ощутив смутную искорку надежды. Может быть, эта щель слишком узка для медведя? Может быть, они еще сумеют продержаться?..
Бурдюк с водой, который она протаскивала в щель последним, вдруг вырвали у нее из рук. Причем вырвали с такой силой, что она отлетела назад и неуклюже грохнулась о каменную стену плечом. По всему телу тут же разлилась острая боль, в голове зашумело. Ренн отползла в сторону и вжалась в какое-то углубление в стене, обнимая Волка.
«Но ведь медведь не может двигаться с такой быстротой!» — тупо думала она.
Низкий оглушительный рев разнесся по пещере. Ему вторило такое жуткое эхо, что у Ренн по спине побежали мурашки.
«Все равно он не сможет пролезть в эту щель, — уговаривала она себя. — Не двигайся. Сиди и даже не дыши».
Откуда-то из глубины пещеры до нее долетел слабый крик:
— Ренн!
Она затаила дыхание. Неужели Торак зовет на помощь? Или, наоборот, спешит на помощь к ней? Понять это было невозможно. И крикнуть в ответ она тоже не могла. Ничего она не могла — только сжаться в комок и спрятаться вместе с Волком в этой ямке, понимая, что проход совсем близко, в двух шагах, но не в силах сдвинуться с места и отползти подальше. Словно некая сила удерживала ее на месте. Она не могла оторвать глаз от узкой щели, за которой еще виден был свет дня.
И вдруг этот свет померк: его закрыла черная тень.
Сознавая, что поступает неправильно, Ренн ринулась в глубь пещеры. В висках стучала кровь, в ушах шумело. Перед глазами, точно дурное видение, стояло покрытое густой черной шерстью чудовище; шерсть его шевелил ветер, которого она не ощущала; мелькали длинные страшные когти, и на них блестела темная кровь…
От злобного рева содрогнулась вся пещера. Ренн застонала и упала на колени, зажав уши кулаками, а медведь продолжал бесноваться, сводя ее с ума своим ревом, и ей стало казаться, что череп ее сейчас лопнет, что сейчас…
И вдруг наступила тишина. Она была столь же оглушительной, как и этот рев. С трудом заставив себя оторвать кулаки от ушей, Ренн услышала, как с тихим шелестом осыпается со стен пещеры пыль. Услышала тяжелое дыхание Волка. И больше ничего!
Медленно, сама пугаясь того, что делает, она поползла ко входному отверстию, таща за собой упиравшегося волчонка.
И снова увидела свет дня. Серую поверхность скал. Тисовое дерево, осыпавшиеся на землю ягоды. Никакого медведя рядом не было.
Вдруг прямо у нее над головой вновь раздалось оглушительное рычание — так близко, что она услышала, как влажно чмокнула пасть зверя, и почувствовала смрадный запах медвежьей глотки. А потом дневной свет померк перед нею: его заслонила темная тень. И чей-то глаз уставился прямо на нее. Глаз был чернее базальта, но в нем словно горел огонь. И этот глаз притягивал ее к себе, манил…
Ренн покачнулась.
Это Волк дернул ее, потянул назад, нарушив жуткие чары, и она успела отскочить — за мгновение до того, как смертоносные когти пропороли поверхность земли там, где она только что стояла.
Медведь снова взревел, и Ренн опять вжалась в знакомое углубление в стене. И тут послышались какие-то новые звуки: стук огромных камней, стоны умирающего дерева. В бешеной ярости медведь пытался когтями расширить вход в пещеру, с корнями выдрав из земли тисовое дерево и отбросив его в сторону.
Жалобно скуля, Ренн вжалась в землю.
И вдруг скала в том месте, где Ренн прижималась к ней плечом, шевельнулась. Она с криком отпрянула.
И услышала, как у входа начали осыпаться камни под упорными ударами могучих лап. Оказывается, вход отчасти был образован каменным языком, выступавшим из земли, и не был столь прочен, как основная скала. Медведь подрылся под эти камни и теперь крушил их. Ренн понимала, что скоро он выкопает их с Волком из пещеры, как муравьев из муравейника.
Лоб и щеки Ренн покрыла испарина. Она беспомощно посмотрела на волчонка…
И испытала настоящее потрясение. Рядом с ней был уже не волчонок, а грозный молодой волк. Голова его была опущена, глаза не мигая смотрели на того, кто ломился в их последнее убежище. Черные волчьи губы были приподняты в жестокой ухмылке, обнажая великолепные белые клыки.
И Ренн вдруг тоже почувствовала прилив какой-то яростной силы. Если Волк не намерен сдаваться без боя, то и она тоже не сдастся!
— Мы тебе не какие-то муравьи! — сердито шептала она, и уже сам звук собственного голоса придал ей мужества.
Она отвязала Волка, давая ему полную свободу: возможно, он сумеет спастись, даже если это не удастся ни ей, ни Тораку. А потом ощупью нашарила свой лук, и ей сразу стало легче, как только она коснулась гладкого прохладного тисового дерева.
Ренн встала и сказала себе: «Сосредоточься на цели». «Сосредоточиться на цели, — вспоминала она многочисленные уроки Фин-Кединна, — это самое главное. Ты должна так сосредоточиться, словно хочешь взглядом прожечь в своей цели дыру… и не напрягай правую руку, пусть она будет расслаблена. Вся сила должна исходить из твоей спины, а не из руки…»
— Четырнадцать стрел, — пробормотала она. — Ничего, я успею всадить в него несколько штук, прежде чем он до меня доберется.
Она вышла на середину прохода и встала в боевую стойку.
Торак отбивался от крылатых сторожей пещеры.
Когти рвали ему волосы, царапали лицо. Мерзкие вонючие крылья не давали нормально дышать. Но он все же сумел надеть рукавичку Рент! и схватить каменный зуб. Потом, осторожно стянув с себя рукавицу, вывернул ее так, что зуб сам собой оказался внутри нее, и сунул рукавицу за пазуху.
— Ренн! — крикнул он, изо всех сил отталкиваясь от черного камня. Но его крик заглушило хлопанье тысячи кожистых крыльев.
Торак упорно пробивался к выходу; его тошнило от невыносимой вони, и, поскольку свеча погасла, он не мог разглядеть даже собственных рук.
Откуда-то издалека донеслись отчаянные завывания Волка: «Где ты? Опасность! Опасность!»
Торак пошел на этот вой, а сторожа пещеры все кидались на него, все пытались столкнуть его вниз, в зловонную жижу.
Жуткие картины представлялись ему. Волк и Ренн лежат мертвые — в точности как отец. И зачем только он велел им оставаться наверху? Он, дурак, считал, что там безопаснее, а там-то и оказалось опаснее всего!..
Он был так зол на себя, что, не чувствуя страха, выхватил из ножен нож и стал яростно отбиваться от крылатых сторожей. Это, похоже, помогло: мерзкие твари взлетели повыше, опасаясь острого лезвия.
— Ах, вы боитесь?! — вскричал Торак. — Ну так получите еще!
И он как безумный бросился на них — и они снова взлетели, точно темное недосягаемое облако. Рукоять ножа в руке Торака стала горячей, и это лишь придало ему болезненной храбрости. Свирепо размахивая ножом и рыча, он пробивался вперед, не обращая внимания на чудовищную вонь и атаки сторожей.
И вскоре почувствовал, что больно ударился коленом о камень: он достиг того выступа и стоял над бездной.
— Я иду! — крикнул Торак и стал осторожно продвигаться по узкому выступу к выходу из пещеры.
Вдруг страшный рев заставил его упасть на колени. Испуганные сторожа тучей взмыли вверх и исчезли.
Но тишина, наступившая вслед за последним смолкнувшим эхом, оказалась еще хуже. Перед глазами у Торака все плыло, и он с трудом понимал, что стоит коленями на узкой каменной ступеньке, внизу пропасть, а за пазухой странно пульсирует каменный зуб. С огромным трудом он поднялся на ноги и двинулся дальше. Вот и туннель, круто уходящий вверх. Почему он стал таким крутым? И почему сверху не слышно ни звука? Что же там происходит?
Торак без устали карабкался по туннелю, хотя колени его подгибались от странной усталости, а пересохшее горло свело от жажды. Преодолев последний узкий участок пути, он вышел к повороту, и дневной свет ослепил его.
До выхода из пещеры оставалось шагов пять, но странно — он, похоже, стал значительно шире, чем был. И эта щель — эта «глотка» земли — тоже стала гораздо шире. А возле нее Торак увидел Ренн: маленькая, очень прямая, невероятно храбрая, она целилась последней стрелой в нечто огромное, нависшее прямо над нею.
И Торак на мгновение вернулся в прошлое, в ту ночь, когда на них напал медведь, когда отец был смертельно ранен, а он, Торак, был совершенно зачарован взглядом этих злобных блестящих глаз…
— Нет! — крикнул он.
Ренн чуть опустила лук, и медведь тут же вырвал у нее стрелу, взмахнув когтистой лапой. И когда он уже двинулся к Тораку и Ренн, чтобы убить их, откуда-то из темноты вдруг выскочил Волк и прыгнул — но не на медведя, а на Ренн. Волк мгновенно сорвал мешочек из кожи ворона с ее пояса — заодно сбив ее с ног и оттолкнув подальше от медведя, — и стремительно вылетел из пещеры. Медведь бросился за ним; земля так и летела из-под его когтей, но волчонка и след простыл.
— Волк! — крикнул Торак, бросаясь вперед.
А Волк с зажатым в пасти Нануаком исчез в тумане, увлекая за собой и медведя.
— Волк! — снова в отчаянии крикнул Торак.
Но туман уже поглотил и Волка, и медведя, оставив лишь пустой склон да разинутый зев пещеры, точно насмехавшейся над Тораком.
Глава 21
«Где ты?» — отчаянно звал Торак волчонка, но лишь эхо отвечало ему среди скал и холмов.
Сердце его терзала знакомая боль: сперва отец, теперь Волк… Нет, только не это!.. Пусть Волк останется жив!..
Из пещеры, моргая от яркого света, показалась Ренн.
— Зачем ты его отпустила? — крикнул ей Торак. Она покачнулась.
— Пришлось… я должна была отпустить его. Торак, продолжая звать Волка, принялся рыться в развалинах у входа в пещеру.
— Что ты делаешь? — спросила Ренн.
— Ищу свои вещи, я пойду искать Волка.
— Но ведь скоро стемнеет!
— Ну и что? Я не желаю сидеть здесь и ждать!
— Нет! Никуда ты не пойдешь! Сейчас мы откопаем наши вещи, построим шалаш, разожжем костер. И будем ждать. Мы будем ждать, пока он сам не найдет нас.
Торак едва сдержался, чтобы не нагрубить ей в ответ. Впервые он заметил, что Ренн вся дрожит. На щеке у нее была глубокая кровавая царапина, а на лбу над глазом нависала здоровенная синеватая «гуля» размером с голубиное яйцо.
Ему стало стыдно. Она ведь не побоялась встретиться с этим жутким зверем лицом к лицу. Не побоялась стрелять. Зря он наорал на нее.
— Прости меня, — сказал он. — Я не хотел… Ты права, в темноте мне его следов не найти.
Ренн тяжело плюхнулась на ближайший валун.
— Я и понятия не имела, что будет… Никогда не думала, что это будет так… — И она в ужасе закрыла себе рот руками.
Торак вытащил из-под камней стрелу со сломанным древком.
— Это ты ее сломала? — спросил он.
— Не знаю. Да это и неважно. Стрелы его все равно не берут. — Ренн покачала головой. — Но почему он сперва погнался за мной, а потом — за Волком? Почему?
Торак отбросил в сторону сломанную стрелу.
— А это важно? — спросил он.
— Возможно. — Ренн быстро глянула на него. — Ты нашел каменный зуб?
О зубе Торак совсем позабыл. Он вытащил из-за пазухи рукавичку из вороновой кожи и вдруг почувствовал, что ему хочется поскорее от нее избавиться. И от зуба тоже. Из-за него, возможно, погиб Волк! И больше уж не будет по утрам нежных вылизываний и подталкиваний мордой, не будет шумной игры в прятки… Торак прикусил палец, стараясь побороть охвативший его ужас. Нет, не может он потерять Волка!
Ренн взяла рукавичку и повертела ее в руках.
— У нас теперь есть вторая часть Нануака, — задумчиво проговорила она, — зато нет первой. Похоже, мы ее потеряли. Как ты думаешь, почему Волк взял ее?
Торак с усилием заставил себя прислушаться к ее словам. Что-то мелькнуло в его памяти.
— А ты помнишь, — сказал он, — когда я нашел глаза реки, Волк… Он словно слышал, что они говорят! Или что-то такое чувствовал…
Ренн вздрогнула.
— Ты думаешь… этот медведь тоже?..
— Ходец говорил, что злые духи ненавидят все живое, — прошептал Торак. — И стремятся все живое уничтожить. И они видят все светлые души живых существ…
— И если души обыкновенных живых существ такие светлые, — подхватила Ренн, вскакивая от возбуждения, — то насколько же ярче… каким ослепительно светлым кажется им Нануак!
— Вот почему он напал на тебя! — сказал Торак. — Ведь ты взяла у меня глаза реки.
— Значит, Волк унес с собой мешочек с глазами реки, потому-то знал это? Потому что… — Ренн перестала мерить шагами поляну и уставилась на Торака. — Потому что он старался увести медведя от нас! Ох, Торак! Он ведь спас нам жизнь!
Торак молча повернулся и, спотыкаясь, пошел к началу тропы. Туман наконец-то начал рассеиваться; внизу, далеко на запад, простиралась громада Леса. Сможет ли Волк выстоять в одиночку против этого чудовища?
— Волки гораздо умнее медведей, — словно читая его мысли, сказала Ренн.
— Он ведь еще совсем детеныш, Ренн. Ему и четырех месяцев не исполнилось.
— Но ведь это он — наш провожатый! Если кто-то и может найти верный путь к спасению, так это он!
Волк мчался среди берез, крепко сжимая в зубах сияющий, поющий мешочек из кожи ворона, а ветер дул ему прямо в хвост.
Далеко-далеко позади слышался одинокий вой Большого Бесхвостого Брата.
Волку очень хотелось завыть в ответ, но было нельзя. Порывы ветра доносили до него запах злобной твари в медвежьей шкуре. По запаху чувствовалось, что тварь страшно голодна и не думает отставать от него. Но сильнее всего чувствовалась ее ненависть: ненависть к нему, Волку, и к тому, что у него в зубах.
Но Волк знал — он сразу понял это с какой-то странной свирепой радостью, — что медведю никогда не поймать его! И пусть чудовище бежит как угодно быстро, но он, Волк, бежит быстрее!
Он больше не чувствовал себя волчонком, который должен вечно ждать, когда эти бедные медлительные бесхвостые его нагонят. Он стал настоящим волком, и бежал меж деревьями стремительной петляющей волчьей побежкой, и мог так бежать вечно! Он наслаждался силой своих лап, мощью гибкой спины и той ловкостью, которая позволяла ему на бегу, чуть ли не на одной лапе, повернуться и сменить направление. Нет! Злому медведю никогда не нагнать его!
Он остановился попить у шумливой Маленькой Воды, на минутку положив на землю мешочек из кожи ворона. Потом снова подхватил его и принялся петлять среди деревьев, взбираясь все выше, все ближе к Великому Белому Холоду, который до сих пор лишь иногда, во сне, чуял носом.
И вдруг какой-то новый запах проник в его ноздри, и он забыл о Великом Белом Холоде: он оказался на территории, занятой чужой волчьей стаей. Через каждые несколько шагов ему попадались пахучие метки, и он понимал, что нужно быть очень осторожным. Если волки заметят чужака, то могут напасть без предупреждения. Когда Волк чувствовал, что ему нужно оставить свою собственную метку, то старался оставлять ее у воды, а не на дереве или на камне, как обычно. Он знал, что вода вскоре смоет его запах и тогда ни один чужой волк, ни одна злобная тварь его не почует.
Пришла Тьма. Волк любил Тьму. Во Тьме звуки и запахи становились резче, а видеть он мог почти так же хорошо, как и во время Света.
Далеко впереди чужая волчья стая начала свою вечернюю спевку. И Волк немного загрустил, вспомнив, как радостно пели его родители и братья, как они приветствовали друг друга после сна: обнюхивали, облизывали, терлись друг об друга мордами, втирая в шкуру друг друга свой запах; и как они улыбались, играли и подбадривали друг друга перед охотой…
И от этих мыслей о родной семье Волк вдруг почувствовал, что силы начинают покидать его. Раньше он совершенно не замечал, как сильно разбиты о камни его лапы, как болит все его усталое тело.
И в душе Волка проснулся страх. Не может же он бежать так вечно! Он совершенно выдохся. И находится так далеко от Большого Бесхвостого Брата, на чужой территории, а вокруг — незнакомые волки… и злобная тварь неустанно преследует его сквозь Тьму…
Торак перетащил все уцелевшие вещи в шалаш, сделанный из веток сломанного тиса, и так сердито пнул ногой костер, что искры взметнулись высоко в небо. Нет, это ожидание просто невыносимо! Он звал волчонка, не переставая, с наступления сумерек, хотя прекрасно понимал, чем рискует. Но до медведя сейчас ему дела не было. Его мучил один вопрос: где же Волк?
Ночь была холодная, звездная, и, даже не глядя в небо, Торак чувствовал грозный взгляд Великого Зубра, смотревшего на него с небес своим красным глазом. И от этого тревога только усиливалась.
Ренн вынырнула из темноты, таща целую охапку каких-то трав и коры.
— Долго тебя не было, — коротко заметил Торак.
— Мне нужно было кое-что найти. От Волка ничего не слышно?
Торак покачал головой.
Ренн опустилась у костра на колени и стала разбирать свою добычу.
— Когда я собирала все это в Лесу, то слышала берестяные дудки.
Торак пришел в ужас.
— Где?
Она мотнула головой в сторону запада.
— Довольно далеко отсюда.
— И это… Фин-Кединн? Она кивнула:
— Да, это наши дудки. Торак даже зажмурился.
— А я думал, Вороны уже перестали нас искать, — расстроенно заметил он.
— Фин-Кединн никогда не сдается, — сказала Ренн. И Торак услышал в ее голосе гордость. Это его рассердило.
— Ты что, забыла, что он хотел принести меня в жертву? «Слушающий отдаст кровь своего сердца Священной Горе» — помнишь?
Ренн, округлив глаза, воскликнула:
— Ничего я не забыла! Но ведь это мои родичи! и я о них беспокоюсь! Если медведя нет наверху, значит, он внизу, в долине. Но и они ведь там! Просто так Фин-Кединн не прикажет дудеть в дудки!
Тораку стало совсем не по себе. Ренн тревожилась, тревожился и он. И ссориться им было совсем ни к чему.
Он отвязал от пояса свисток из птичьей косточки и протянул его Ренн:
— Вот, возьми, и сможешь в любую минуту позвать Волка.
Она удивленно на него глянула и тихо поблагодарила.
Оба довольно долго молчали. Потом Торак спросил, зачем Ренн понадобились все эти травы и столько коры.
— Для каменного зуба, — пояснила она. — Нам нужно как-то спрятать его от медведя. Чтоб не почуял. Если мы этого не сделаем, медведь непременно нас выследит.
«Нуда, — подумал Торак, — а сейчас он идет по следу Волка, потому что он унес глаза реки. На душе у него стало совсем скверно, и он, горько усмехнувшись, сказал Ренн:
— Если листья рябины и мешочек из кожи ворона не смогли спрятать Нануак от медведя, то почему ты решила, что древесная кора и полынь для этого более пригодны?
— Потому что я собираюсь использовать не только их, но и кое-что посильнее! — Ренн закусила губу и прибавила: — Я хочу в точности вспомнить, что делала в таких случаях Саеунн. Она все старалась научить меня колдовству, а я постоянно удирала с ее уроков на охоту. Жаль, что я ее тогда не слушалась!
— Но ты же все-таки кое-чему у нее научилась, — попытался ободрить ее Торак.
— А если я ошибусь?
Он не ответил. Он прямо-таки кожей чувствовал, как насмешливо смотрит на него красный глаз Великого Зубра. Даже если Волк сможет вернуться к ним, он неизбежно приведет за собой медведя. Ведь тот не отстанет, ведомый запахом или голосом этих глаз реки! Так что Волк сможет оторваться от своего преследователя, только выбросив мешочек с Нануаком — а это будет означать, что уничтожить медведя они никогда не смогут.
Но должен же быть какой-то выход? Просто пока найти его никак не удается…
Силы Волка подходили к концу, а спасения не было.
Правда, теперь медведь довольно сильно отстал от него и вряд ли может почуять запах того, что лежит в мешочке из вороновой кожи, но преследования своего он не прекратил и явно прекращать не собирается. И если Волк остановится, чтобы как следует передохнуть, ибо его измученные лапы давно уже просили об отдыхе, злобное чудовище настигнет его.
Чужая волчья стая давно уже перестала петь; видимо, волки отправились в горы на охоту. Даже жаль, что их голоса смолкли: в этой тишине волчонок впервые почувствовал себя совершенно одиноким и беспомощным.
Ветер переменился и принес какой-то новый запах. Северные олени! Волк еще никогда не охотился на северных оленей, но хорошо знал их запах: мать часто приносила в Логово ветки, что растут у северных оленей на голове. С этих странных веток свисали кусочки вкусной кожи, которую волчата с удовольствием жевали. И теперь, учуяв целое стадо оленей в соседней долине, Волк ощутил охотничий зов и некоторый прилив сил. В сердце его даже шевельнулась надежда — ведь если он сумеет добраться до оленьего стада…
С трудом волоча ноги, он поднимался по склону холма; топот множества оленьих копыт слышался все ближе. Внезапно прямо на него выскочил крупный олень. Высоко поднимая украшенные ветками головы, северные олени мчались по березовой роще, и копыта их сверкали, как Быстрая Вода.
Волк резко повернулся на одной лапе и… бросился в гущу стада, прямо под ноги бегущим оленям. Он чуял их мускусный запах; какой-то самец довольно сильно боднул его, и Волк еле увернулся от этих его веток, которые, оказывается, могли быть опасными. И тут же на него сердито фыркнула олениха, приказывая держаться подальше от ее детеныша. Волку пришлось присесть и нырнуть оленихе под брюхо, чтобы избежать удара острых копыт. Но вскоре олени поняли, что он на них не охотится, и позабыли о нем. А Волк продолжал бежать через долину вместе с оленьим стадом, став в их гуще совершенно незаметным для своего преследователя.
Сердце его терзала знакомая боль: сперва отец, теперь Волк… Нет, только не это!.. Пусть Волк останется жив!..
Из пещеры, моргая от яркого света, показалась Ренн.
— Зачем ты его отпустила? — крикнул ей Торак. Она покачнулась.
— Пришлось… я должна была отпустить его. Торак, продолжая звать Волка, принялся рыться в развалинах у входа в пещеру.
— Что ты делаешь? — спросила Ренн.
— Ищу свои вещи, я пойду искать Волка.
— Но ведь скоро стемнеет!
— Ну и что? Я не желаю сидеть здесь и ждать!
— Нет! Никуда ты не пойдешь! Сейчас мы откопаем наши вещи, построим шалаш, разожжем костер. И будем ждать. Мы будем ждать, пока он сам не найдет нас.
Торак едва сдержался, чтобы не нагрубить ей в ответ. Впервые он заметил, что Ренн вся дрожит. На щеке у нее была глубокая кровавая царапина, а на лбу над глазом нависала здоровенная синеватая «гуля» размером с голубиное яйцо.
Ему стало стыдно. Она ведь не побоялась встретиться с этим жутким зверем лицом к лицу. Не побоялась стрелять. Зря он наорал на нее.
— Прости меня, — сказал он. — Я не хотел… Ты права, в темноте мне его следов не найти.
Ренн тяжело плюхнулась на ближайший валун.
— Я и понятия не имела, что будет… Никогда не думала, что это будет так… — И она в ужасе закрыла себе рот руками.
Торак вытащил из-под камней стрелу со сломанным древком.
— Это ты ее сломала? — спросил он.
— Не знаю. Да это и неважно. Стрелы его все равно не берут. — Ренн покачала головой. — Но почему он сперва погнался за мной, а потом — за Волком? Почему?
Торак отбросил в сторону сломанную стрелу.
— А это важно? — спросил он.
— Возможно. — Ренн быстро глянула на него. — Ты нашел каменный зуб?
О зубе Торак совсем позабыл. Он вытащил из-за пазухи рукавичку из вороновой кожи и вдруг почувствовал, что ему хочется поскорее от нее избавиться. И от зуба тоже. Из-за него, возможно, погиб Волк! И больше уж не будет по утрам нежных вылизываний и подталкиваний мордой, не будет шумной игры в прятки… Торак прикусил палец, стараясь побороть охвативший его ужас. Нет, не может он потерять Волка!
Ренн взяла рукавичку и повертела ее в руках.
— У нас теперь есть вторая часть Нануака, — задумчиво проговорила она, — зато нет первой. Похоже, мы ее потеряли. Как ты думаешь, почему Волк взял ее?
Торак с усилием заставил себя прислушаться к ее словам. Что-то мелькнуло в его памяти.
— А ты помнишь, — сказал он, — когда я нашел глаза реки, Волк… Он словно слышал, что они говорят! Или что-то такое чувствовал…
Ренн вздрогнула.
— Ты думаешь… этот медведь тоже?..
— Ходец говорил, что злые духи ненавидят все живое, — прошептал Торак. — И стремятся все живое уничтожить. И они видят все светлые души живых существ…
— И если души обыкновенных живых существ такие светлые, — подхватила Ренн, вскакивая от возбуждения, — то насколько же ярче… каким ослепительно светлым кажется им Нануак!
— Вот почему он напал на тебя! — сказал Торак. — Ведь ты взяла у меня глаза реки.
— Значит, Волк унес с собой мешочек с глазами реки, потому-то знал это? Потому что… — Ренн перестала мерить шагами поляну и уставилась на Торака. — Потому что он старался увести медведя от нас! Ох, Торак! Он ведь спас нам жизнь!
Торак молча повернулся и, спотыкаясь, пошел к началу тропы. Туман наконец-то начал рассеиваться; внизу, далеко на запад, простиралась громада Леса. Сможет ли Волк выстоять в одиночку против этого чудовища?
— Волки гораздо умнее медведей, — словно читая его мысли, сказала Ренн.
— Он ведь еще совсем детеныш, Ренн. Ему и четырех месяцев не исполнилось.
— Но ведь это он — наш провожатый! Если кто-то и может найти верный путь к спасению, так это он!
Волк мчался среди берез, крепко сжимая в зубах сияющий, поющий мешочек из кожи ворона, а ветер дул ему прямо в хвост.
Далеко-далеко позади слышался одинокий вой Большого Бесхвостого Брата.
Волку очень хотелось завыть в ответ, но было нельзя. Порывы ветра доносили до него запах злобной твари в медвежьей шкуре. По запаху чувствовалось, что тварь страшно голодна и не думает отставать от него. Но сильнее всего чувствовалась ее ненависть: ненависть к нему, Волку, и к тому, что у него в зубах.
Но Волк знал — он сразу понял это с какой-то странной свирепой радостью, — что медведю никогда не поймать его! И пусть чудовище бежит как угодно быстро, но он, Волк, бежит быстрее!
Он больше не чувствовал себя волчонком, который должен вечно ждать, когда эти бедные медлительные бесхвостые его нагонят. Он стал настоящим волком, и бежал меж деревьями стремительной петляющей волчьей побежкой, и мог так бежать вечно! Он наслаждался силой своих лап, мощью гибкой спины и той ловкостью, которая позволяла ему на бегу, чуть ли не на одной лапе, повернуться и сменить направление. Нет! Злому медведю никогда не нагнать его!
Он остановился попить у шумливой Маленькой Воды, на минутку положив на землю мешочек из кожи ворона. Потом снова подхватил его и принялся петлять среди деревьев, взбираясь все выше, все ближе к Великому Белому Холоду, который до сих пор лишь иногда, во сне, чуял носом.
И вдруг какой-то новый запах проник в его ноздри, и он забыл о Великом Белом Холоде: он оказался на территории, занятой чужой волчьей стаей. Через каждые несколько шагов ему попадались пахучие метки, и он понимал, что нужно быть очень осторожным. Если волки заметят чужака, то могут напасть без предупреждения. Когда Волк чувствовал, что ему нужно оставить свою собственную метку, то старался оставлять ее у воды, а не на дереве или на камне, как обычно. Он знал, что вода вскоре смоет его запах и тогда ни один чужой волк, ни одна злобная тварь его не почует.
Пришла Тьма. Волк любил Тьму. Во Тьме звуки и запахи становились резче, а видеть он мог почти так же хорошо, как и во время Света.
Далеко впереди чужая волчья стая начала свою вечернюю спевку. И Волк немного загрустил, вспомнив, как радостно пели его родители и братья, как они приветствовали друг друга после сна: обнюхивали, облизывали, терлись друг об друга мордами, втирая в шкуру друг друга свой запах; и как они улыбались, играли и подбадривали друг друга перед охотой…
И от этих мыслей о родной семье Волк вдруг почувствовал, что силы начинают покидать его. Раньше он совершенно не замечал, как сильно разбиты о камни его лапы, как болит все его усталое тело.
И в душе Волка проснулся страх. Не может же он бежать так вечно! Он совершенно выдохся. И находится так далеко от Большого Бесхвостого Брата, на чужой территории, а вокруг — незнакомые волки… и злобная тварь неустанно преследует его сквозь Тьму…
Торак перетащил все уцелевшие вещи в шалаш, сделанный из веток сломанного тиса, и так сердито пнул ногой костер, что искры взметнулись высоко в небо. Нет, это ожидание просто невыносимо! Он звал волчонка, не переставая, с наступления сумерек, хотя прекрасно понимал, чем рискует. Но до медведя сейчас ему дела не было. Его мучил один вопрос: где же Волк?
Ночь была холодная, звездная, и, даже не глядя в небо, Торак чувствовал грозный взгляд Великого Зубра, смотревшего на него с небес своим красным глазом. И от этого тревога только усиливалась.
Ренн вынырнула из темноты, таща целую охапку каких-то трав и коры.
— Долго тебя не было, — коротко заметил Торак.
— Мне нужно было кое-что найти. От Волка ничего не слышно?
Торак покачал головой.
Ренн опустилась у костра на колени и стала разбирать свою добычу.
— Когда я собирала все это в Лесу, то слышала берестяные дудки.
Торак пришел в ужас.
— Где?
Она мотнула головой в сторону запада.
— Довольно далеко отсюда.
— И это… Фин-Кединн? Она кивнула:
— Да, это наши дудки. Торак даже зажмурился.
— А я думал, Вороны уже перестали нас искать, — расстроенно заметил он.
— Фин-Кединн никогда не сдается, — сказала Ренн. И Торак услышал в ее голосе гордость. Это его рассердило.
— Ты что, забыла, что он хотел принести меня в жертву? «Слушающий отдаст кровь своего сердца Священной Горе» — помнишь?
Ренн, округлив глаза, воскликнула:
— Ничего я не забыла! Но ведь это мои родичи! и я о них беспокоюсь! Если медведя нет наверху, значит, он внизу, в долине. Но и они ведь там! Просто так Фин-Кединн не прикажет дудеть в дудки!
Тораку стало совсем не по себе. Ренн тревожилась, тревожился и он. И ссориться им было совсем ни к чему.
Он отвязал от пояса свисток из птичьей косточки и протянул его Ренн:
— Вот, возьми, и сможешь в любую минуту позвать Волка.
Она удивленно на него глянула и тихо поблагодарила.
Оба довольно долго молчали. Потом Торак спросил, зачем Ренн понадобились все эти травы и столько коры.
— Для каменного зуба, — пояснила она. — Нам нужно как-то спрятать его от медведя. Чтоб не почуял. Если мы этого не сделаем, медведь непременно нас выследит.
«Нуда, — подумал Торак, — а сейчас он идет по следу Волка, потому что он унес глаза реки. На душе у него стало совсем скверно, и он, горько усмехнувшись, сказал Ренн:
— Если листья рябины и мешочек из кожи ворона не смогли спрятать Нануак от медведя, то почему ты решила, что древесная кора и полынь для этого более пригодны?
— Потому что я собираюсь использовать не только их, но и кое-что посильнее! — Ренн закусила губу и прибавила: — Я хочу в точности вспомнить, что делала в таких случаях Саеунн. Она все старалась научить меня колдовству, а я постоянно удирала с ее уроков на охоту. Жаль, что я ее тогда не слушалась!
— Но ты же все-таки кое-чему у нее научилась, — попытался ободрить ее Торак.
— А если я ошибусь?
Он не ответил. Он прямо-таки кожей чувствовал, как насмешливо смотрит на него красный глаз Великого Зубра. Даже если Волк сможет вернуться к ним, он неизбежно приведет за собой медведя. Ведь тот не отстанет, ведомый запахом или голосом этих глаз реки! Так что Волк сможет оторваться от своего преследователя, только выбросив мешочек с Нануаком — а это будет означать, что уничтожить медведя они никогда не смогут.
Но должен же быть какой-то выход? Просто пока найти его никак не удается…
Силы Волка подходили к концу, а спасения не было.
Правда, теперь медведь довольно сильно отстал от него и вряд ли может почуять запах того, что лежит в мешочке из вороновой кожи, но преследования своего он не прекратил и явно прекращать не собирается. И если Волк остановится, чтобы как следует передохнуть, ибо его измученные лапы давно уже просили об отдыхе, злобное чудовище настигнет его.
Чужая волчья стая давно уже перестала петь; видимо, волки отправились в горы на охоту. Даже жаль, что их голоса смолкли: в этой тишине волчонок впервые почувствовал себя совершенно одиноким и беспомощным.
Ветер переменился и принес какой-то новый запах. Северные олени! Волк еще никогда не охотился на северных оленей, но хорошо знал их запах: мать часто приносила в Логово ветки, что растут у северных оленей на голове. С этих странных веток свисали кусочки вкусной кожи, которую волчата с удовольствием жевали. И теперь, учуяв целое стадо оленей в соседней долине, Волк ощутил охотничий зов и некоторый прилив сил. В сердце его даже шевельнулась надежда — ведь если он сумеет добраться до оленьего стада…
С трудом волоча ноги, он поднимался по склону холма; топот множества оленьих копыт слышался все ближе. Внезапно прямо на него выскочил крупный олень. Высоко поднимая украшенные ветками головы, северные олени мчались по березовой роще, и копыта их сверкали, как Быстрая Вода.
Волк резко повернулся на одной лапе и… бросился в гущу стада, прямо под ноги бегущим оленям. Он чуял их мускусный запах; какой-то самец довольно сильно боднул его, и Волк еле увернулся от этих его веток, которые, оказывается, могли быть опасными. И тут же на него сердито фыркнула олениха, приказывая держаться подальше от ее детеныша. Волку пришлось присесть и нырнуть оленихе под брюхо, чтобы избежать удара острых копыт. Но вскоре олени поняли, что он на них не охотится, и позабыли о нем. А Волк продолжал бежать через долину вместе с оленьим стадом, став в их гуще совершенно незаметным для своего преследователя.