— Зато теперь мы знаем, куда делись талые воды, — сказал Торак, изо всех сил стараясь держаться мужественно и спокойно.
— Ничего, ты не так уж глубоко провалился, — попыталась утешить его Ренн. — И даже ничего не уронил.
— И лук при мне, — подхватил он, надеясь, что голос его звучит не слишком испуганно. — И Нануак.
Действительно, мешочек из кожи ворона по-прежнему висел у него на поясе.
А вдруг он не сумеет выбраться? Навсегда останется в этой ледяной трещине, и Нануак будет похоронен здесь с ним вместе… а без Нануака нет ни малейшей надежды когда-либо уничтожить проклятого медведя. Значит, Лес будет приговорен к смерти; все живое в нем погибнет только потому, что он, Торак, не смотрел себе под ноги…
— Торак! — прошептала Ренн. — С тобой все в порядке?
Он хотел сказать «да», но вместо этого лишь невнятно каркнул в ответ.
— Не надо так громко! — испуганно выдохнула Ренн. — Новая лавина может обрушиться… или… твоя трещина возьмет и закроется…
— Вот спасибо! — пробормотал Торак. — Хорошо, что предупредила!
— На, попробуй за него ухватиться.
Ренн, опасно свесившись через край, опустила в трещину свой топор, крепко привязанный за топорище к ее запястью.
— Тебе меня не поднять, я слишком тяжелый, — возразил Торак. — Я просто стащу тебя вниз, и мы оба упадем…
«Упадем, упадем!» — эхом подхватили льды вокруг него.
— А ты не можешь как-нибудь взобраться повыше? — спросила Ренн; голос ее явно начинал дрожать.
— Я бы попробовал, — горько усмехнулся Торак, — если б у меня были когти. Как у росомахи.
«Когти, когти!» — пропел лед.
И у Торака возникла идея.
Очень медленно, страшно боясь соскользнуть с узенького выступа, он осторожно снял заплечную корзину и отыскал в ней оленьи рога. Рожки принадлежали тому самцу косули, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор. Они были короткие, но довольно острые. Если ему удастся привязать их к рукам, то, может быть, он сумеет вырубить во льду ступеньки и как-то вскарабкаться наверх.
— Что ты собираешься делать? — спросила Ренн.
— Сейчас увидишь.
Времени объяснять не было. Ледяной выступ под ногами с каждой минутой становился все более скользким, да и ушибленное колено сильно болело.
Сняв рукавицы, Торак вытащил остатки сыромятных ремешков и с их помощью привязал рога к запястьям. Это оказалось невероятно сложным делом — пальцы совершенно онемели от холода, и пришлось пустить в ход зубы. Наконец Тораку все же удалось затянуть узлы на кожаных ремешках.
— Придется немного поцарапать этот замечательный лед, — сказал он Ренн. — Надеюсь, ледяная река ничего особенно не почувствует.
Ренн не ответила.
Конечно же, почувствует! Но разве у них есть выбор?
От первого удара ледяные осколки так и посыпались в пропасть. Даже если ледяная река боли и не почувствовала, то звон этот наверняка услышала.
Оскалившись, Торак заставил себя ударить еще раз. Снова посыпались осколки, за которыми последовало гулкое эхо.
Но лед все-таки был очень твердым, а замахнуться топором Торак не решался, опасаясь, что соскользнет с уступа. Он рубил и царапал стену оленьими рогами, и ему удалось все же вырубить четыре неровные зарубки на расстоянии примерно в локоть одна от другой. Зарубки кончались на такой высоте, до которой он сумел дотянуться, и были пугающе мелкими, менее чем в палец глубиной, и не было никакой уверенности, что они смогут выдержать его вес. А вдруг, когда он поднимется на одну из этих ступенек, она возьмет да и рухнет, а он полетит в пропасть?
Сдвинув топор за спину, Торак правой рукой дотянулся до вырубки у себя над головой и изо всех сил вонзил в лед острый конец рога. Рог глубоко вошел в лед и сидел там, похоже, довольно крепко. Тогда Торак осторожно поставил сперва левую ногу, а потом и правую на первую ступеньку, расположенную чуть выше основного выступа.
Но заплечная корзина и лук, как оказалось, сильно тянут его назад. В отчаянии Торак прижался лицом ко льду, стараясь восстановить равновесие.
Волк тихо взвизгнул, призывая его поторопиться; сверху прямо Тораку в лицо посыпался снег.
— Отойди! — сердито прошипела волчонку Ренн.
До Торака донеслись звуки какой-то возни — видимо, Ренн оттаскивала волчонка от щели за шиворот, а тот обиженно рычал.
— Еще чуть-чуть, — сказала Ренн Тораку. — И не смотри вниз.
Слишком поздно она это сказала! Торак уже успел туда глянуть, и у него так закружилась голова, что он чуть не упал в поджидавшую его бездну.
Преодолев приступ головокружения, он попытался подтянуться к следующей ступеньке — и промахнулся, нечаянно выломав оленьим рогом кусок льда, который задел его и чуть не прихватил с собой. Он попробовал снова — и на этот раз рог вонзился в лед сразу и крепко.
Медленно, осторожно Торак согнул правую ногу, нащупал ею следующую ступеньку, на локоть выше предыдущей, и перенес на нее всю свою тяжесть, и тут вдруг правое колено дрогнуло и стало предательски подгибаться.
«Ничего, все отлично, ты молодец, — уговаривал он себя. — Просто не стоило переносить всю тяжесть тела на больную ногу — ты что, забыл, как сильно ударился ею при падении?»
— Меня разбитое колено подводит, — задыхаясь, сказал он Ренн. — Совсем не держит. Я не смогу…
— Да нет, сможешь! — почти сердито ответила Ренн. — Постарайся дотянуться до последней ступеньки, а там я тебя перехвачу…
Плечи жгло от напряжения; казалось, в заплечный мешок наложили камней. Торак резко потянулся вверх, и правое колено опять опасно подогнулось. Но тут он почувствовал, что Ренн ухватила его за ремень заплечной корзины и тянет вверх; потом ей удалось схватить его за руку, и наконец с ее помощью он выбрался из трещины.
Совершенно обессилевшие, тяжело дыша, они несколько минут полежали на самом краю пропасти, затем с трудом отползли подальше, встали, отошли от ледяных утесов в сторону и рухнули в легкий глубокий снег. Волк, решив, что это такая игра, принялся скакать вокруг, улыбаясь во всю свою волчью пасть.
Вдруг Ренн принялась смеяться и никак не могла остановиться. Торака тоже ни с того ни с сего разобрал дикий смех.
— Ты все-таки в следующий раз смотри, куда идешь! — выкрикивала Ренн, задыхаясь от смеха.
— Постараюсь! — вытирая слезы, отвечал Торак. Он лежал на спине, позволяя ветру посыпать легким снежком разгоряченные щеки и глядя на то, как высоко в небе белыми лепестками трепещут на ветру маленькие облачка. Никогда в жизни не видел он ничего прекраснее!
И вдруг он заметил, как Волк рядом яростно роет в снегу яму, явно пытаясь что-то достать оттуда.
— Что это ты там нашел? — спросил у него Торак.
Но Волк уже откопал свою добычу и высоко подбрасывал ее, ловя зубами еще в воздухе, — это была одна из его любимых забав. Пару раз он даже сделал вид, что жует найденный предмет, но тут же выплевывал его, и все начиналось сначала. Наконец он угодил своей игрушкой прямо Тораку в лицо, и тот со смехом отмахнулся:
— Фу! Что ты делаешь?
Только теперь Тораку удалось разглядеть, что это такое: маленькая, примерно с человеческую кисть, коричневая куколка, покрытая шерстью и какая-то странно плоская, возможно раздавленная ледяной глыбой. На липе «куколки» застыло выражение бешеного гнева, которое отчего-то рассмешило Торака.
— Что это? — с отвращением пробормотала Ренн и потянулась к бурдюку с водой.
Торак не выдержал и рассмеялся:
— Очень злобный замерзший лемминг! Ренн тоже расхохоталась, прыская водой.
— Прямо-таки в лепешку превратился! — хохотал Торак, катаясь по снегу. — Нет, ты только посмотри на его морду! Он вроде как… удивляется!
— Нет, не надо! Убери его! — кричала Ренн, хлопая себя по бокам.
Они смеялись так, что у них заболели животы, а Волк все скакал вокруг них, страшно радуясь, что так развеселил их, и все подбрасывая вверх замерзшего лемминга. В конце концов он подбросил его особенно высоко, подпрыгнул, ловко извернувшись в воздухе, и одним глотком проглотил свою находку. Потом он, видимо, решил, что ему слишком жарко, и плюхнулся в лужицу подтаявшего снега, чтобы немного охладиться.
Ренн села, вытирая глаза.
— Он что, никогда просто так свою добычу не ест? Ему обязательно нужно сперва швырнуть ее тебе в лицо?
Торак усмехнулся:
— Я уже устал просить его этого не делать.
Он встал на ноги. Становилось холодно. Ветер усилился, начиналась метель; легкий снег, завиваясь клубами, как дым, летел над землей. Облака, превратившиеся в гигантские, мутного цвета лепестки, совершенно скрыли солнце.
— Посмотри, — сказала Ренн, указывая на восток. Торак обернулся и увидел, что над горизонтом клубятся темные тучи.
— Ох, нет… — прошептал он.
— Ох, да! — сказала Ренн. — Это снежная буря. Завыл и засвистел ветер. Ледяная река все-таки проснулась. И, похоже, она была очень сердита.
Глава 25
Глава 26
— Ничего, ты не так уж глубоко провалился, — попыталась утешить его Ренн. — И даже ничего не уронил.
— И лук при мне, — подхватил он, надеясь, что голос его звучит не слишком испуганно. — И Нануак.
Действительно, мешочек из кожи ворона по-прежнему висел у него на поясе.
А вдруг он не сумеет выбраться? Навсегда останется в этой ледяной трещине, и Нануак будет похоронен здесь с ним вместе… а без Нануака нет ни малейшей надежды когда-либо уничтожить проклятого медведя. Значит, Лес будет приговорен к смерти; все живое в нем погибнет только потому, что он, Торак, не смотрел себе под ноги…
— Торак! — прошептала Ренн. — С тобой все в порядке?
Он хотел сказать «да», но вместо этого лишь невнятно каркнул в ответ.
— Не надо так громко! — испуганно выдохнула Ренн. — Новая лавина может обрушиться… или… твоя трещина возьмет и закроется…
— Вот спасибо! — пробормотал Торак. — Хорошо, что предупредила!
— На, попробуй за него ухватиться.
Ренн, опасно свесившись через край, опустила в трещину свой топор, крепко привязанный за топорище к ее запястью.
— Тебе меня не поднять, я слишком тяжелый, — возразил Торак. — Я просто стащу тебя вниз, и мы оба упадем…
«Упадем, упадем!» — эхом подхватили льды вокруг него.
— А ты не можешь как-нибудь взобраться повыше? — спросила Ренн; голос ее явно начинал дрожать.
— Я бы попробовал, — горько усмехнулся Торак, — если б у меня были когти. Как у росомахи.
«Когти, когти!» — пропел лед.
И у Торака возникла идея.
Очень медленно, страшно боясь соскользнуть с узенького выступа, он осторожно снял заплечную корзину и отыскал в ней оленьи рога. Рожки принадлежали тому самцу косули, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор. Они были короткие, но довольно острые. Если ему удастся привязать их к рукам, то, может быть, он сумеет вырубить во льду ступеньки и как-то вскарабкаться наверх.
— Что ты собираешься делать? — спросила Ренн.
— Сейчас увидишь.
Времени объяснять не было. Ледяной выступ под ногами с каждой минутой становился все более скользким, да и ушибленное колено сильно болело.
Сняв рукавицы, Торак вытащил остатки сыромятных ремешков и с их помощью привязал рога к запястьям. Это оказалось невероятно сложным делом — пальцы совершенно онемели от холода, и пришлось пустить в ход зубы. Наконец Тораку все же удалось затянуть узлы на кожаных ремешках.
— Придется немного поцарапать этот замечательный лед, — сказал он Ренн. — Надеюсь, ледяная река ничего особенно не почувствует.
Ренн не ответила.
Конечно же, почувствует! Но разве у них есть выбор?
От первого удара ледяные осколки так и посыпались в пропасть. Даже если ледяная река боли и не почувствовала, то звон этот наверняка услышала.
Оскалившись, Торак заставил себя ударить еще раз. Снова посыпались осколки, за которыми последовало гулкое эхо.
Но лед все-таки был очень твердым, а замахнуться топором Торак не решался, опасаясь, что соскользнет с уступа. Он рубил и царапал стену оленьими рогами, и ему удалось все же вырубить четыре неровные зарубки на расстоянии примерно в локоть одна от другой. Зарубки кончались на такой высоте, до которой он сумел дотянуться, и были пугающе мелкими, менее чем в палец глубиной, и не было никакой уверенности, что они смогут выдержать его вес. А вдруг, когда он поднимется на одну из этих ступенек, она возьмет да и рухнет, а он полетит в пропасть?
Сдвинув топор за спину, Торак правой рукой дотянулся до вырубки у себя над головой и изо всех сил вонзил в лед острый конец рога. Рог глубоко вошел в лед и сидел там, похоже, довольно крепко. Тогда Торак осторожно поставил сперва левую ногу, а потом и правую на первую ступеньку, расположенную чуть выше основного выступа.
Но заплечная корзина и лук, как оказалось, сильно тянут его назад. В отчаянии Торак прижался лицом ко льду, стараясь восстановить равновесие.
Волк тихо взвизгнул, призывая его поторопиться; сверху прямо Тораку в лицо посыпался снег.
— Отойди! — сердито прошипела волчонку Ренн.
До Торака донеслись звуки какой-то возни — видимо, Ренн оттаскивала волчонка от щели за шиворот, а тот обиженно рычал.
— Еще чуть-чуть, — сказала Ренн Тораку. — И не смотри вниз.
Слишком поздно она это сказала! Торак уже успел туда глянуть, и у него так закружилась голова, что он чуть не упал в поджидавшую его бездну.
Преодолев приступ головокружения, он попытался подтянуться к следующей ступеньке — и промахнулся, нечаянно выломав оленьим рогом кусок льда, который задел его и чуть не прихватил с собой. Он попробовал снова — и на этот раз рог вонзился в лед сразу и крепко.
Медленно, осторожно Торак согнул правую ногу, нащупал ею следующую ступеньку, на локоть выше предыдущей, и перенес на нее всю свою тяжесть, и тут вдруг правое колено дрогнуло и стало предательски подгибаться.
«Ничего, все отлично, ты молодец, — уговаривал он себя. — Просто не стоило переносить всю тяжесть тела на больную ногу — ты что, забыл, как сильно ударился ею при падении?»
— Меня разбитое колено подводит, — задыхаясь, сказал он Ренн. — Совсем не держит. Я не смогу…
— Да нет, сможешь! — почти сердито ответила Ренн. — Постарайся дотянуться до последней ступеньки, а там я тебя перехвачу…
Плечи жгло от напряжения; казалось, в заплечный мешок наложили камней. Торак резко потянулся вверх, и правое колено опять опасно подогнулось. Но тут он почувствовал, что Ренн ухватила его за ремень заплечной корзины и тянет вверх; потом ей удалось схватить его за руку, и наконец с ее помощью он выбрался из трещины.
Совершенно обессилевшие, тяжело дыша, они несколько минут полежали на самом краю пропасти, затем с трудом отползли подальше, встали, отошли от ледяных утесов в сторону и рухнули в легкий глубокий снег. Волк, решив, что это такая игра, принялся скакать вокруг, улыбаясь во всю свою волчью пасть.
Вдруг Ренн принялась смеяться и никак не могла остановиться. Торака тоже ни с того ни с сего разобрал дикий смех.
— Ты все-таки в следующий раз смотри, куда идешь! — выкрикивала Ренн, задыхаясь от смеха.
— Постараюсь! — вытирая слезы, отвечал Торак. Он лежал на спине, позволяя ветру посыпать легким снежком разгоряченные щеки и глядя на то, как высоко в небе белыми лепестками трепещут на ветру маленькие облачка. Никогда в жизни не видел он ничего прекраснее!
И вдруг он заметил, как Волк рядом яростно роет в снегу яму, явно пытаясь что-то достать оттуда.
— Что это ты там нашел? — спросил у него Торак.
Но Волк уже откопал свою добычу и высоко подбрасывал ее, ловя зубами еще в воздухе, — это была одна из его любимых забав. Пару раз он даже сделал вид, что жует найденный предмет, но тут же выплевывал его, и все начиналось сначала. Наконец он угодил своей игрушкой прямо Тораку в лицо, и тот со смехом отмахнулся:
— Фу! Что ты делаешь?
Только теперь Тораку удалось разглядеть, что это такое: маленькая, примерно с человеческую кисть, коричневая куколка, покрытая шерстью и какая-то странно плоская, возможно раздавленная ледяной глыбой. На липе «куколки» застыло выражение бешеного гнева, которое отчего-то рассмешило Торака.
— Что это? — с отвращением пробормотала Ренн и потянулась к бурдюку с водой.
Торак не выдержал и рассмеялся:
— Очень злобный замерзший лемминг! Ренн тоже расхохоталась, прыская водой.
— Прямо-таки в лепешку превратился! — хохотал Торак, катаясь по снегу. — Нет, ты только посмотри на его морду! Он вроде как… удивляется!
— Нет, не надо! Убери его! — кричала Ренн, хлопая себя по бокам.
Они смеялись так, что у них заболели животы, а Волк все скакал вокруг них, страшно радуясь, что так развеселил их, и все подбрасывая вверх замерзшего лемминга. В конце концов он подбросил его особенно высоко, подпрыгнул, ловко извернувшись в воздухе, и одним глотком проглотил свою находку. Потом он, видимо, решил, что ему слишком жарко, и плюхнулся в лужицу подтаявшего снега, чтобы немного охладиться.
Ренн села, вытирая глаза.
— Он что, никогда просто так свою добычу не ест? Ему обязательно нужно сперва швырнуть ее тебе в лицо?
Торак усмехнулся:
— Я уже устал просить его этого не делать.
Он встал на ноги. Становилось холодно. Ветер усилился, начиналась метель; легкий снег, завиваясь клубами, как дым, летел над землей. Облака, превратившиеся в гигантские, мутного цвета лепестки, совершенно скрыли солнце.
— Посмотри, — сказала Ренн, указывая на восток. Торак обернулся и увидел, что над горизонтом клубятся темные тучи.
— Ох, нет… — прошептал он.
— Ох, да! — сказала Ренн. — Это снежная буря. Завыл и засвистел ветер. Ледяная река все-таки проснулась. И, похоже, она была очень сердита.
Глава 25
Гнев ледяной реки обрушился на них с ужасающей силой.
Торак пригнулся чуть не к самой земле, чтобы устоять на ногах. Он обеими руками прижимал к себе тростниковую накидку, иначе ветер в один миг сорвал бы ее. Сквозь взметнувшуюся поземку он видел, что Ренн изо всех сил старается идти вперед, а Волк тащится с нею рядом, отворачивая морду от ветра. Ледяная река не желала выпускать их; она выла и стонала так, что было больно ушам; она секла им лица ледяными осколками; она так крутила Торака, что он едва различал впереди Ренн и Волка; он даже собственные башмаки толком разглядеть не мог. В любое мгновение ветер мог закрутить его и бросить в очередную трещину…
И вдруг в белой кипящей мгле Торак заметил какой-то высокий темный столб. Что это? Скала? Снежный смерч? Неужели они уже достигли конца ледяной реки? Да нет, вряд ли…
Ренн схватила его за руку.
— Мы не можем идти дальше, — крикнула она. — Нам придется выкопать пещеру и переждать, пока кончится буран!
— Погоди! — крикнул в ответ Торак. — Смотри! Вон там! Мы почти добрались!
И он из последних сил стал пробиваться вперед, к видневшемуся в снежной круговерти столбу. Но столб вдруг зашатался и куда-то улетел. Он оказался всего лишь снежным вихрем, одной из опасных ловушек ледяной реки. Торак повернулся к Ренн:
— Ты права! Придется копать пещеру! Но Ренн рядом не оказалось!
— Ренн! Ренн!
Ледяная река злобно срывала у него с губ ее имя и уносила прочь, скрывая в снежном водовороте, в сгущавшихся сумерках…
Торак упал на колени, пытаясь нашарить в снежной мгле хотя бы Волка. Сняв рукавицу, он нащупал обледеневшую шерсть и прижал волчонка к себе. Но тот беспокоился, все время крутился, тянул носом, пытаясь по запаху определить, куда подевалась Ренн. Только разве можно было хоть что-то учуять в такой снеговой каше?
Но Волк все-таки что-то учуял. Он насторожил уши и стал смотреть прямо перед собой. Тораку показалось, что и он видит очертания человеческой фигуры, и он снова позвал:
— Ренн!
А Волк бросился вперед. Торак поспешил за ним, но особенно сильный порыв ветра сбил его с ног и швырнул на твердый лед. Он упал и чуть не пришиб волчонка. И вдруг взгляд его наткнулся на странный обледенелый холмик, в котором виднелось полузасыпанное снегом отверстие: пещера! И довольно большая. Во всяком случае, в ней вполне можно было поместиться. Но не могла же Ренн выкопать такую пещеру за несколько минут?
Волк мгновенно исчез внутри. Секунду поколебавшись, Торак последовал за ним.
Грохот ледяной реки мгновенно стих у него за спиной. В пещере было темно, и ему пришлось ощупать все вокруг руками, не снимая обледенелых рукавиц. Пещерка была совсем низенькая, так что приходилось стоять на четвереньках. У входа — ледяная глыба. Должно быть, ее кто-то специально вырубил, чтобы закрыть вход в пещеру… Но кто?
— Ренн? — окликнул девочку Торак. Ответа не последовало.
Торак задвинул вход ледяной глыбой, и вокруг него точно сомкнулась тишина. Было слышно, как Волк слизывает с лап снег и лед. С волос и плеч Торака тоже сыпались обледенелые комья.
Он протянул руку, собираясь ощупать дальнюю стену пещеры, и Волк предупреждающе зарычал.
Торак тут же отдернул руку, по спине у него пробежал неприятный холодок. Ренн там нет, это ясно. Но что-то там безусловно есть! Что-то поджидает их в темноте!
— Кто тут? — спросил он.
Ледяная тьма, казалось, насторожилась. Зубами содрав с рук задубевшие рукавицы, Торак вытащил нож.
— Кто тут?
Но ему так никто и не ответил. Тогда он достал одну из тростниковых свечек, припасенных Ренн, но застывшие пальцы слушаться не желали, и он выронил трутницу. Да он вечно будет ее тут искать! Наконец он все-таки нашел трутницу, поджег крохотную кучку измельченной тисовой коры и зажег свечу.
И не сумел сдержать испуганного возгласа, тут же позабыв и о ледяной реке, и даже о Ренн.
Почти у самых его ног лежал человек.
Мертвый человек.
Торак отпрянул и прижался к стене пещерки; он прямо-таки влип в нее. Если бы Волк не предупредил его, он бы наверняка коснулся трупа, а это, как известно, сулит страшные беды. Когда души оставляют тело человека, они порой бывают разгневаны, смущены или просто не хотят отправляться в Страну Мертвых. И если в такой момент к ним подойдет слишком близко кто-то из живых людей, то души, лишившиеся собственного тела, могут попытаться завладеть телом этого человека или же последовать за ним и завладеть телом кого-то из его близких.
Все эти мысли пронеслись в мозгу Торака, пока он неотрывно глядел на мертвого.
Губы человека казались вырезанными изо льда, плоть была желтой, как воск. Снег набился в ноздри и походил на живое дыхание, застывшее в облачках пара; подернутые льдистой пленкой глаза были открыты и неотрывно смотрели на то, чего Торак увидеть не мог, ибо оно было спрятано в сжатой руке мертвеца.
А Волк, похоже, ничуть не боялся; ему этот неподвижный человек даже нравился. Он внимательно и спокойно смотрел на него, положив морду на лапы.
Длинные каштановые волосы незнакомца рассыпались у него по плечам; одна прядь на виске была окрашена красной охрой, и Тораку сразу вспомнилась та женщина из племени Благородного Оленя, которую он видел на Совете племен у Фин-Кединна. У нее тоже были длинные волосы, свободно падавшие на спину, и одна прядь тоже была окрашена охрой. А что, если и этот человек из племени Оленя? Что, если он сородич матери Торака?
В душе Торака шевельнулась жалость. Как же его звали, этого бедолагу? Что он искал здесь и как он умер?
И тут Торак заметил на смуглом лбу мертвого нарисованный красной охрой неровный кружок. Теплая зимняя парка мертвеца была распахнута, и над сердцем у него был нарисован второй такой же кружок. Торак догадался, что если он осмелится стащить с мертвого башмаки, то на пятках у него тоже обнаружит такие кружки. Это были знаки смерти. Несчастный, должно быть, чувствовал, что смерть пришла за ним, и сам нанес на свое тело предсмертные знаки, чтобы души его оставались вместе, когда он умрет. Скорее всего, именно поэтому он и ледяную глыбу от входа в пещеру отодвинул: хотел выпустить свои души на волю.
— Ты поступил мужественно, — громко сказал мертвому Торак. — И не отступил перед лицом смерти.
Он вспомнил неясную фигуру, которую видел сквозь снежную мглу. А что, если это одна из душ несчастного отправлялась в свое последнее странствие? Но можно ли живым видеть души умерших? Этого Торак не знал.
— Теперь покойся с миром, — сказал он, помолчал и прибавил: — И пусть души твои тоже обретут покой и никогда не расстанутся. — И он склонил голову перед своим мертвым соплеменником.
Волк внимательно следил за ним, все время настороженно прядая ушами. Казалось, он еще к чему-то прислушивается.
Торак наклонился поближе.
Мертвый человек спокойно смотрел на свою сжатую руку, точнее, на то, что пряталось у него в руке. И Торак наконец с удивлением понял, что это такое: это был самый обыкновенный светильник — гладкий овал из красного песчаника размером меньше ладони с небольшим углублением посредине, чтобы туда можно было наливать рыбий жир, и с желобком для фитиля. Фитиль, сделанный из мха, давным-давно сгорел, а от жира осталось лишь небольшое красноватое пятнышко.
Волк вдруг тоненько присвистнул. Шерсть у него на загривке стояла дыбом, но он, похоже, совсем не был испуган. Этот свист означал… приветствие!
Торак нахмурился. Волк уже делал это и прежде. Но когда? И кого он приветствовал сейчас?
Взгляд Торака вновь обратился к мертвецу. Он представил себе его последние мгновения: свернувшись в клубок в ледяной пещерке, он смотрит на крошечный огонек, который, как и его собственная жизнь, вот-вот затрепещет и угаснет…
И вдруг Торака озарило: вот он, «таящийся во тьме снегов огонь»! То, что холодней всего на свете! Тот свет, который человек видит во тьме перед тем, как умрет.
Он нашел третью часть Нануака.
Сжимая в одной руке свечу, Торак развязал мешочек из кожи ворона и вытряхнул на снег рябиновый коробок.
Волк предупреждающе фыркнул.
Торак осторожно развязал прядки волос и приподнял крышку коробка: изнутри на него слепо глянули глаза реки, уютно устроившиеся в изгибе каменного зуба. В коробке как раз хватило места для маленького светильника. «Словно, — подумал с дрожью в сердце Торак, — Ренн заранее знала, какой величины должен быть этот коробок!»
Пальцы совершенно онемели от холода. Торак натянул одну рукавицу и наклонился над мертвецом. Осторожно, стараясь ни в коем случае его не касаться, вынул светильник из сжимавшей его руки и аккуратно поместил в коробок. И только тогда понял, что все это время даже не дышал.
Теперь пора было отправляться на поиски Ренн. Торак быстро привязал мешочек к поясу. Но, когда он уже повернулся к выходу, собираясь отодвинуть закрывавшую его ледяную глыбу, что-то остановило его.
Теперь он раздобыл все три части Нануака; и здесь, в этой снежной пещере, он был в безопасности.
«Если попадешь в снежную бурю, — говорила ему Ренн, — нужно вырыть в снегу нору и подождать, когда буря утихнет». Если он сейчас не прислушается к этому совету, если осмелится пойти против разгневанной ледяной реки и станет искать Ренн, то, вполне возможно, погибнет. А тогда и Нануак окажется похороненным под снегом с ним вместе. И Лес будет обречен.
Но если он останется здесь, может погибнуть Ренн.
Торак колебался; он сидел у выхода из пещеры, откинувшись на пятки; его била дрожь. Волк внимательно следил за ним, и его янтарные глаза смотрели строго, не по-щенячьи.
Свеча качнулась у Торака в руке и чуть не погасла. Нет, не может он бросить Ренн! Она была ему верным другом. Но может ли он… может ли он рисковать спасением Леса ради ее спасения?
Как никогда прежде, ему хотелось, чтобы рядом оказался отец. Отец наверняка знал бы, как поступить…
«Но отца здесь нет, — сказал он себе. — Решать нужно тебе. Тебе, Торак. Самому».
И Волк склонил голову набок, ожидая, что Торак будет делать дальше.
Торак пригнулся чуть не к самой земле, чтобы устоять на ногах. Он обеими руками прижимал к себе тростниковую накидку, иначе ветер в один миг сорвал бы ее. Сквозь взметнувшуюся поземку он видел, что Ренн изо всех сил старается идти вперед, а Волк тащится с нею рядом, отворачивая морду от ветра. Ледяная река не желала выпускать их; она выла и стонала так, что было больно ушам; она секла им лица ледяными осколками; она так крутила Торака, что он едва различал впереди Ренн и Волка; он даже собственные башмаки толком разглядеть не мог. В любое мгновение ветер мог закрутить его и бросить в очередную трещину…
И вдруг в белой кипящей мгле Торак заметил какой-то высокий темный столб. Что это? Скала? Снежный смерч? Неужели они уже достигли конца ледяной реки? Да нет, вряд ли…
Ренн схватила его за руку.
— Мы не можем идти дальше, — крикнула она. — Нам придется выкопать пещеру и переждать, пока кончится буран!
— Погоди! — крикнул в ответ Торак. — Смотри! Вон там! Мы почти добрались!
И он из последних сил стал пробиваться вперед, к видневшемуся в снежной круговерти столбу. Но столб вдруг зашатался и куда-то улетел. Он оказался всего лишь снежным вихрем, одной из опасных ловушек ледяной реки. Торак повернулся к Ренн:
— Ты права! Придется копать пещеру! Но Ренн рядом не оказалось!
— Ренн! Ренн!
Ледяная река злобно срывала у него с губ ее имя и уносила прочь, скрывая в снежном водовороте, в сгущавшихся сумерках…
Торак упал на колени, пытаясь нашарить в снежной мгле хотя бы Волка. Сняв рукавицу, он нащупал обледеневшую шерсть и прижал волчонка к себе. Но тот беспокоился, все время крутился, тянул носом, пытаясь по запаху определить, куда подевалась Ренн. Только разве можно было хоть что-то учуять в такой снеговой каше?
Но Волк все-таки что-то учуял. Он насторожил уши и стал смотреть прямо перед собой. Тораку показалось, что и он видит очертания человеческой фигуры, и он снова позвал:
— Ренн!
А Волк бросился вперед. Торак поспешил за ним, но особенно сильный порыв ветра сбил его с ног и швырнул на твердый лед. Он упал и чуть не пришиб волчонка. И вдруг взгляд его наткнулся на странный обледенелый холмик, в котором виднелось полузасыпанное снегом отверстие: пещера! И довольно большая. Во всяком случае, в ней вполне можно было поместиться. Но не могла же Ренн выкопать такую пещеру за несколько минут?
Волк мгновенно исчез внутри. Секунду поколебавшись, Торак последовал за ним.
Грохот ледяной реки мгновенно стих у него за спиной. В пещере было темно, и ему пришлось ощупать все вокруг руками, не снимая обледенелых рукавиц. Пещерка была совсем низенькая, так что приходилось стоять на четвереньках. У входа — ледяная глыба. Должно быть, ее кто-то специально вырубил, чтобы закрыть вход в пещеру… Но кто?
— Ренн? — окликнул девочку Торак. Ответа не последовало.
Торак задвинул вход ледяной глыбой, и вокруг него точно сомкнулась тишина. Было слышно, как Волк слизывает с лап снег и лед. С волос и плеч Торака тоже сыпались обледенелые комья.
Он протянул руку, собираясь ощупать дальнюю стену пещеры, и Волк предупреждающе зарычал.
Торак тут же отдернул руку, по спине у него пробежал неприятный холодок. Ренн там нет, это ясно. Но что-то там безусловно есть! Что-то поджидает их в темноте!
— Кто тут? — спросил он.
Ледяная тьма, казалось, насторожилась. Зубами содрав с рук задубевшие рукавицы, Торак вытащил нож.
— Кто тут?
Но ему так никто и не ответил. Тогда он достал одну из тростниковых свечек, припасенных Ренн, но застывшие пальцы слушаться не желали, и он выронил трутницу. Да он вечно будет ее тут искать! Наконец он все-таки нашел трутницу, поджег крохотную кучку измельченной тисовой коры и зажег свечу.
И не сумел сдержать испуганного возгласа, тут же позабыв и о ледяной реке, и даже о Ренн.
Почти у самых его ног лежал человек.
Мертвый человек.
Торак отпрянул и прижался к стене пещерки; он прямо-таки влип в нее. Если бы Волк не предупредил его, он бы наверняка коснулся трупа, а это, как известно, сулит страшные беды. Когда души оставляют тело человека, они порой бывают разгневаны, смущены или просто не хотят отправляться в Страну Мертвых. И если в такой момент к ним подойдет слишком близко кто-то из живых людей, то души, лишившиеся собственного тела, могут попытаться завладеть телом этого человека или же последовать за ним и завладеть телом кого-то из его близких.
Все эти мысли пронеслись в мозгу Торака, пока он неотрывно глядел на мертвого.
Губы человека казались вырезанными изо льда, плоть была желтой, как воск. Снег набился в ноздри и походил на живое дыхание, застывшее в облачках пара; подернутые льдистой пленкой глаза были открыты и неотрывно смотрели на то, чего Торак увидеть не мог, ибо оно было спрятано в сжатой руке мертвеца.
А Волк, похоже, ничуть не боялся; ему этот неподвижный человек даже нравился. Он внимательно и спокойно смотрел на него, положив морду на лапы.
Длинные каштановые волосы незнакомца рассыпались у него по плечам; одна прядь на виске была окрашена красной охрой, и Тораку сразу вспомнилась та женщина из племени Благородного Оленя, которую он видел на Совете племен у Фин-Кединна. У нее тоже были длинные волосы, свободно падавшие на спину, и одна прядь тоже была окрашена охрой. А что, если и этот человек из племени Оленя? Что, если он сородич матери Торака?
В душе Торака шевельнулась жалость. Как же его звали, этого бедолагу? Что он искал здесь и как он умер?
И тут Торак заметил на смуглом лбу мертвого нарисованный красной охрой неровный кружок. Теплая зимняя парка мертвеца была распахнута, и над сердцем у него был нарисован второй такой же кружок. Торак догадался, что если он осмелится стащить с мертвого башмаки, то на пятках у него тоже обнаружит такие кружки. Это были знаки смерти. Несчастный, должно быть, чувствовал, что смерть пришла за ним, и сам нанес на свое тело предсмертные знаки, чтобы души его оставались вместе, когда он умрет. Скорее всего, именно поэтому он и ледяную глыбу от входа в пещеру отодвинул: хотел выпустить свои души на волю.
— Ты поступил мужественно, — громко сказал мертвому Торак. — И не отступил перед лицом смерти.
Он вспомнил неясную фигуру, которую видел сквозь снежную мглу. А что, если это одна из душ несчастного отправлялась в свое последнее странствие? Но можно ли живым видеть души умерших? Этого Торак не знал.
— Теперь покойся с миром, — сказал он, помолчал и прибавил: — И пусть души твои тоже обретут покой и никогда не расстанутся. — И он склонил голову перед своим мертвым соплеменником.
Волк внимательно следил за ним, все время настороженно прядая ушами. Казалось, он еще к чему-то прислушивается.
Торак наклонился поближе.
Мертвый человек спокойно смотрел на свою сжатую руку, точнее, на то, что пряталось у него в руке. И Торак наконец с удивлением понял, что это такое: это был самый обыкновенный светильник — гладкий овал из красного песчаника размером меньше ладони с небольшим углублением посредине, чтобы туда можно было наливать рыбий жир, и с желобком для фитиля. Фитиль, сделанный из мха, давным-давно сгорел, а от жира осталось лишь небольшое красноватое пятнышко.
Волк вдруг тоненько присвистнул. Шерсть у него на загривке стояла дыбом, но он, похоже, совсем не был испуган. Этот свист означал… приветствие!
Торак нахмурился. Волк уже делал это и прежде. Но когда? И кого он приветствовал сейчас?
Взгляд Торака вновь обратился к мертвецу. Он представил себе его последние мгновения: свернувшись в клубок в ледяной пещерке, он смотрит на крошечный огонек, который, как и его собственная жизнь, вот-вот затрепещет и угаснет…
И вдруг Торака озарило: вот он, «таящийся во тьме снегов огонь»! То, что холодней всего на свете! Тот свет, который человек видит во тьме перед тем, как умрет.
Он нашел третью часть Нануака.
Сжимая в одной руке свечу, Торак развязал мешочек из кожи ворона и вытряхнул на снег рябиновый коробок.
Волк предупреждающе фыркнул.
Торак осторожно развязал прядки волос и приподнял крышку коробка: изнутри на него слепо глянули глаза реки, уютно устроившиеся в изгибе каменного зуба. В коробке как раз хватило места для маленького светильника. «Словно, — подумал с дрожью в сердце Торак, — Ренн заранее знала, какой величины должен быть этот коробок!»
Пальцы совершенно онемели от холода. Торак натянул одну рукавицу и наклонился над мертвецом. Осторожно, стараясь ни в коем случае его не касаться, вынул светильник из сжимавшей его руки и аккуратно поместил в коробок. И только тогда понял, что все это время даже не дышал.
Теперь пора было отправляться на поиски Ренн. Торак быстро привязал мешочек к поясу. Но, когда он уже повернулся к выходу, собираясь отодвинуть закрывавшую его ледяную глыбу, что-то остановило его.
Теперь он раздобыл все три части Нануака; и здесь, в этой снежной пещере, он был в безопасности.
«Если попадешь в снежную бурю, — говорила ему Ренн, — нужно вырыть в снегу нору и подождать, когда буря утихнет». Если он сейчас не прислушается к этому совету, если осмелится пойти против разгневанной ледяной реки и станет искать Ренн, то, вполне возможно, погибнет. А тогда и Нануак окажется похороненным под снегом с ним вместе. И Лес будет обречен.
Но если он останется здесь, может погибнуть Ренн.
Торак колебался; он сидел у выхода из пещеры, откинувшись на пятки; его била дрожь. Волк внимательно следил за ним, и его янтарные глаза смотрели строго, не по-щенячьи.
Свеча качнулась у Торака в руке и чуть не погасла. Нет, не может он бросить Ренн! Она была ему верным другом. Но может ли он… может ли он рисковать спасением Леса ради ее спасения?
Как никогда прежде, ему хотелось, чтобы рядом оказался отец. Отец наверняка знал бы, как поступить…
«Но отца здесь нет, — сказал он себе. — Решать нужно тебе. Тебе, Торак. Самому».
И Волк склонил голову набок, ожидая, что Торак будет делать дальше.
Глава 26
— Торак! — кричала Ренн. — Торак! Волк! Где вы? Она была одна среди воющей пурги. Может, они в трех шагах от нее, но не слышат ее, а она не в состоянии их разглядеть. А может, они оба упали в ледяную пропасть, а она даже крика их не услышала…
Ветер подхватил Ренн своим мощным крылом, и она чуть не задохнулась от мелкого снега, набившегося в нос и в рот. Пока она боролась с пургой, одна из рукавиц соскользнула у нее с руки, и ледяная река тут же унесла ее прочь.
— Нет! — рассердилась Ренн и несколько раз стукнула по льду кулаком. — Нет, нет, нет!
Потом попыталась ползти — на четвереньках, упорно сопротивляясь ветру. «Только не теряй спокойствия, — говорила она себе. — Найди такое место, где снежный покров достаточно плотный, и вырой пещерку».
После бесконечной борьбы с порывами ветра ей все-таки удалось отыскать подходящий сугроб. Ветер настолько прибил снег на его поверхности, что он стал почти твердым, но все же не таким твердым, как лед. Сорвав с пояса топор, Ренн принялась вырубать норку.
«Торак, возможно, делает то же самое, — уговаривала она себя. — Клянусь Великим Духом и очень на это надеюсь!» С поразительной быстротой она вырубила в снегу пещерку, вполне достаточную, чтобы поместиться в ней вместе с заплечной корзиной, хотя для этого, конечно, ей пришлось порядком скрючиться. Работа согрела ее, но без рукавицы рука замерзла настолько, что она ее уже почти не чувствовала.
Ренн, пятясь, заползла в пещеру и самыми крупными комьями снега постаралась завалить вход. Ее тут же окружила холодная тьма. От ее дыхания ледяная корка, сплошь покрывавшая одежду, растаяла, и Ренн стала бить дрожь. Когда глаза немного привыкли к темноте, она увидела, что пальцы на той руке, что была без рукавицы, белеют в темноте и совершенно не гнутся. Согнуть их в кулак ей так и не удалось.
Она хорошо знала, что такое обморожение: прошлой зимой в племени Кабана сын вождя, Аки, потерял три пальца на ноге. Если она немедленно не отогреет руку, пальцы на ней вскоре станут черными и отомрут. И тогда придется их отрубить, иначе она умрет.
В отчаянии Ренн дышала на пальцы, потом догадалась и сунула руку за пазуху, под мышку. Рука казалась какой-то необычайно тяжелой, словно неродной.
И снова ее душу охватил страх: неужели и она умрет в одиночестве на этой проклятой ледяной реке, как отец? Неужели она никогда больше не увидит Фин-Кединна? И Торака с Волком? Ведь даже если они остались в живых, как ей теперь отыскать их?
Ренн зубами стащила со второй руки рукавицу и стала шарить на шее в поисках свистка из птичьей косточки, который дал ей Торак. Потом изо всех сил подула в свисток, но не услышала ни звука. Может, она что-то делает неправильно? Может ли Волк слышать неслышимые звуки? А вдруг этот свисток действует только в руках Торака? Вдруг, чтобы тебя услышал Волк, нужно обязательно быть Слушающим?
Ренн дула в свисток до тошноты, до головокружения. «Нет, они не слышат, они не придут, — думала она. — Они давно уже выкопали пещеру и спрятались. Если, конечно, они еще живы…»
На вкус свисток был чуть солоноватым. Интересно, это вкус глухариной косточки или ее слез? «Нет никакого смысла проливать слезы», — заявила она себе. И, крепко зажмурившись, снова стала дуть в свисток.
Она очнулась, чувствуя, что ее окутывает восхитительное тепло. Снег стал теплым и мягким, как олений мех. И она зарылась в него, потому что ей ужасно хотелось спать, трудно было веки разомкнуть… Ей так хотелось спать, что даже в спальный мешок заползти не было сил…
Чьи-то голоса заставили ее проснуться. Фин-Кединн и Саеунн зачем-то пришли ее навестить.
«Лучше б дали поспать», — рассердилась она, но открыть глаза было лень.
Она услышала голос брата; Хорд, как всегда, презрительно фыркал:
«Почему она сделала такое маленькое убежище? Почему она никогда ничего не может сделать как следует?»
«Ты несправедлив, Хорд, — сказал Фин-Кединн. — Она сделала все, что было в ее силах».
«И все-таки, — послышался голос Саеунн, — вход она могла бы сделать получше».
«Я слишком устала», — пробормотала Ренн.
И тут вдруг дверь рывком распахнулась, и на нее так и посыпались ледяные осколки.
— Закройте дверь! — сердито крикнула она.
Одна из собак прыгнула прямо на нее, осыпая ее снегом и подталкивая своим холодным носом под подбородок.
— Уходи! — крикнула Ренн. — Уходи! Плохая собака!
— Проснись, Ренн! — закричал Торак ей в самое ухо.
— Отстань! Я же сплю! — шептала Ренн, зарываясь лицом в снег.
— Нет, ты не спишь! — еще громче заорал Торак. Он и сам мечтал вот так лечь и заснуть, но сперва ему пришлось расширить пещеру, чтобы хватило места для него и для Волка. Затем он снова принялся будить Ренн. Если теперь она вновь уснет, то может и не проснуться. — Да проснись же, Ренн! Проснись! — Он схватил ее за плечи и встряхнул. — Ну, давай, просыпайся!
— Оставь меня в покое, — пробормотала она. — Со мной все в порядке.
Ничего себе в порядке! Лицо у Ренн распухло и воспалилось, все иссеченное снегом и льдом, глаза превратились в щелки. Пальцы правой руки затвердели и казались покрытыми воском, как у того мертвого из племени Благородного Оленя.
Расширяя пещеру, Торак все думал, сколько бы еще времени смогла продержаться Ренн, если бы они ее не нашли, и сколько времени еще сумели бы продержаться на этом ветру они с Волком, если б не обнаружили ее пещерку? Сил у Торака оставалось совсем мало, их вряд ли хватило бы, чтобы вырубить новую пещеру.
Из всех троих наилучшим образом держался Волк. У него была такая густая шерсть, что снег на ней даже не таял. Встряхнешься разок — и весь снег разом с тебя слетает.
Пошатываясь от усталости, Торак закончил расширять пещеру и заложил вход снежными комьями, лишь наверху оставив небольшое отверстие, чтобы мог выходить дым от костра, который он пообещал себе непременно разжечь. Затем он опустился возле Ренн на колени, с огромным трудом подсунул под нее спальный мешок и проворчал:
— Залезай.
Она ногой отпихнула от себя мешок. Захватив в горсть побольше снегу, Торак принялся растирать ей щеки и кисти рук.
— Ой! — взвыла она.
— Сейчас же проснись, не то я убью тебя! — рассердился Торак.
— Ты и так меня уже почти убил! — сердито возразила она.
Понимая, что теперь еще нужно обязательно разжечь костер, Торак растер руки снегом и сунул их под мышки, чтобы немного согрелись. Когда чувствительность к ним вернулась — правда, вместе с болью, — он даже застонал.
Ветер подхватил Ренн своим мощным крылом, и она чуть не задохнулась от мелкого снега, набившегося в нос и в рот. Пока она боролась с пургой, одна из рукавиц соскользнула у нее с руки, и ледяная река тут же унесла ее прочь.
— Нет! — рассердилась Ренн и несколько раз стукнула по льду кулаком. — Нет, нет, нет!
Потом попыталась ползти — на четвереньках, упорно сопротивляясь ветру. «Только не теряй спокойствия, — говорила она себе. — Найди такое место, где снежный покров достаточно плотный, и вырой пещерку».
После бесконечной борьбы с порывами ветра ей все-таки удалось отыскать подходящий сугроб. Ветер настолько прибил снег на его поверхности, что он стал почти твердым, но все же не таким твердым, как лед. Сорвав с пояса топор, Ренн принялась вырубать норку.
«Торак, возможно, делает то же самое, — уговаривала она себя. — Клянусь Великим Духом и очень на это надеюсь!» С поразительной быстротой она вырубила в снегу пещерку, вполне достаточную, чтобы поместиться в ней вместе с заплечной корзиной, хотя для этого, конечно, ей пришлось порядком скрючиться. Работа согрела ее, но без рукавицы рука замерзла настолько, что она ее уже почти не чувствовала.
Ренн, пятясь, заползла в пещеру и самыми крупными комьями снега постаралась завалить вход. Ее тут же окружила холодная тьма. От ее дыхания ледяная корка, сплошь покрывавшая одежду, растаяла, и Ренн стала бить дрожь. Когда глаза немного привыкли к темноте, она увидела, что пальцы на той руке, что была без рукавицы, белеют в темноте и совершенно не гнутся. Согнуть их в кулак ей так и не удалось.
Она хорошо знала, что такое обморожение: прошлой зимой в племени Кабана сын вождя, Аки, потерял три пальца на ноге. Если она немедленно не отогреет руку, пальцы на ней вскоре станут черными и отомрут. И тогда придется их отрубить, иначе она умрет.
В отчаянии Ренн дышала на пальцы, потом догадалась и сунула руку за пазуху, под мышку. Рука казалась какой-то необычайно тяжелой, словно неродной.
И снова ее душу охватил страх: неужели и она умрет в одиночестве на этой проклятой ледяной реке, как отец? Неужели она никогда больше не увидит Фин-Кединна? И Торака с Волком? Ведь даже если они остались в живых, как ей теперь отыскать их?
Ренн зубами стащила со второй руки рукавицу и стала шарить на шее в поисках свистка из птичьей косточки, который дал ей Торак. Потом изо всех сил подула в свисток, но не услышала ни звука. Может, она что-то делает неправильно? Может ли Волк слышать неслышимые звуки? А вдруг этот свисток действует только в руках Торака? Вдруг, чтобы тебя услышал Волк, нужно обязательно быть Слушающим?
Ренн дула в свисток до тошноты, до головокружения. «Нет, они не слышат, они не придут, — думала она. — Они давно уже выкопали пещеру и спрятались. Если, конечно, они еще живы…»
На вкус свисток был чуть солоноватым. Интересно, это вкус глухариной косточки или ее слез? «Нет никакого смысла проливать слезы», — заявила она себе. И, крепко зажмурившись, снова стала дуть в свисток.
Она очнулась, чувствуя, что ее окутывает восхитительное тепло. Снег стал теплым и мягким, как олений мех. И она зарылась в него, потому что ей ужасно хотелось спать, трудно было веки разомкнуть… Ей так хотелось спать, что даже в спальный мешок заползти не было сил…
Чьи-то голоса заставили ее проснуться. Фин-Кединн и Саеунн зачем-то пришли ее навестить.
«Лучше б дали поспать», — рассердилась она, но открыть глаза было лень.
Она услышала голос брата; Хорд, как всегда, презрительно фыркал:
«Почему она сделала такое маленькое убежище? Почему она никогда ничего не может сделать как следует?»
«Ты несправедлив, Хорд, — сказал Фин-Кединн. — Она сделала все, что было в ее силах».
«И все-таки, — послышался голос Саеунн, — вход она могла бы сделать получше».
«Я слишком устала», — пробормотала Ренн.
И тут вдруг дверь рывком распахнулась, и на нее так и посыпались ледяные осколки.
— Закройте дверь! — сердито крикнула она.
Одна из собак прыгнула прямо на нее, осыпая ее снегом и подталкивая своим холодным носом под подбородок.
— Уходи! — крикнула Ренн. — Уходи! Плохая собака!
— Проснись, Ренн! — закричал Торак ей в самое ухо.
— Отстань! Я же сплю! — шептала Ренн, зарываясь лицом в снег.
— Нет, ты не спишь! — еще громче заорал Торак. Он и сам мечтал вот так лечь и заснуть, но сперва ему пришлось расширить пещеру, чтобы хватило места для него и для Волка. Затем он снова принялся будить Ренн. Если теперь она вновь уснет, то может и не проснуться. — Да проснись же, Ренн! Проснись! — Он схватил ее за плечи и встряхнул. — Ну, давай, просыпайся!
— Оставь меня в покое, — пробормотала она. — Со мной все в порядке.
Ничего себе в порядке! Лицо у Ренн распухло и воспалилось, все иссеченное снегом и льдом, глаза превратились в щелки. Пальцы правой руки затвердели и казались покрытыми воском, как у того мертвого из племени Благородного Оленя.
Расширяя пещеру, Торак все думал, сколько бы еще времени смогла продержаться Ренн, если бы они ее не нашли, и сколько времени еще сумели бы продержаться на этом ветру они с Волком, если б не обнаружили ее пещерку? Сил у Торака оставалось совсем мало, их вряд ли хватило бы, чтобы вырубить новую пещеру.
Из всех троих наилучшим образом держался Волк. У него была такая густая шерсть, что снег на ней даже не таял. Встряхнешься разок — и весь снег разом с тебя слетает.
Пошатываясь от усталости, Торак закончил расширять пещеру и заложил вход снежными комьями, лишь наверху оставив небольшое отверстие, чтобы мог выходить дым от костра, который он пообещал себе непременно разжечь. Затем он опустился возле Ренн на колени, с огромным трудом подсунул под нее спальный мешок и проворчал:
— Залезай.
Она ногой отпихнула от себя мешок. Захватив в горсть побольше снегу, Торак принялся растирать ей щеки и кисти рук.
— Ой! — взвыла она.
— Сейчас же проснись, не то я убью тебя! — рассердился Торак.
— Ты и так меня уже почти убил! — сердито возразила она.
Понимая, что теперь еще нужно обязательно разжечь костер, Торак растер руки снегом и сунул их под мышки, чтобы немного согрелись. Когда чувствительность к ним вернулась — правда, вместе с болью, — он даже застонал.