Страница:
Наверное, я все-таки перебрал. А может, так на меня подействовало близкое присутствие тапо-генного элемента. А скорее всего и то и другое, вместе взятое. Но дальнейшее я помню лишь урывками. Помню, как танцевал в обнимку с Майей. Как потом обнимался со Светой. Как из-за этого едва не поцапался с Толиком.
Очнулся я лишь в ванной комнате под струёй холодной воды. Ледяная вода хорошо подействовала на мой организм, отрезвляюще. И я, вытершись насухо полотенцем, вышел из ванной. Проходя мимо кухни, услышал обрывок разговора, доносившийся из-за неприкрытой двери:
– Говорю тебе, Володька: пятна, большие черные кляксы и никаких трупов. Словно кто-то прихлопнул гигантской ладонью этих трежиловских головорезов. Как если бы прижать таракана раскаленной докрасна сковородой. И кроме этих клякс – никаких следов. Эксперты попробуют идентифицировать микроостанки, но шансов что-нибудь обнаружить практически нет. Семеныч из отдела криминалистики мне так и сказал: "Игорек, на многое не рассчитывай".
– И что, не осталось свидетелей, одни кляксы, и больше ничего?
– Да нет, двое живы, но молчат как рыбы. А тут еще этот из РУОПа – Пантелеев. Да ты его знаешь! Видел не раз. Майор. Их к себе забирает. Так что считай, опять глухарь. Нет трупов, нет свидетелей, есть преступление. Это тебе не твоя фантастика. Это жизнь.
– Да-а, дела.
Тут я случайно что-то задел, уронил и, чтобы не быть уличенным в подслушивании, заглянул за дверь. На кухне сидели Игорь с бородачом и курили. На столе стояла наполовину опорожненная бутылка водки.
– Мужики, вы Майю случайно не видели? – спросил я виноватым голосом.
– Видели, видели, – с укоризной сказал бородатый писатель, – в Андрюшиной комнате она. Лежит на кровати и плачет.
Я сломя голову бросился разыскивать комнату Игорева брата. Майя действительно лежала на кровати и громко рыдала, уткнувшись в подушку. Я бросился к ней.
– Майя, Майечка, что с тобой? Кто тебя обидел? – осторожно спросил я.
Майя повернула ко мне заплаканное лицо и сердито проговорила: "Иди к своей Светочке, чего ты ко мне-то приперся". Я опешил. Какая Света? Видно, я все-таки перебрал лишнего.
– "Света, Светочка, как вы прекрасно сегодня выглядите", – начала, явно передразнивая меня, Майя. – "Танцевать надо не так, вот так ножку переставляют".
Я попытался обнять заплаканную Майю.
– Уйди, ненавижу, – сказала Майя, не делая, впрочем, никаких попыток отстраниться.
Я легонько поцеловал ее прямо в заплаканные глаза.
– Еще и целуется, бабник чертов, – возмутилась девушка.
Потом я поцеловал Майю еще и еще. Сначала в ее разгоряченные щеки, потом в страстные губы. Майя наконец не выдержала и, крепко меня обняв, тоже стала осыпать поцелуями.
Глава 12
Глава 13
Очнулся я лишь в ванной комнате под струёй холодной воды. Ледяная вода хорошо подействовала на мой организм, отрезвляюще. И я, вытершись насухо полотенцем, вышел из ванной. Проходя мимо кухни, услышал обрывок разговора, доносившийся из-за неприкрытой двери:
– Говорю тебе, Володька: пятна, большие черные кляксы и никаких трупов. Словно кто-то прихлопнул гигантской ладонью этих трежиловских головорезов. Как если бы прижать таракана раскаленной докрасна сковородой. И кроме этих клякс – никаких следов. Эксперты попробуют идентифицировать микроостанки, но шансов что-нибудь обнаружить практически нет. Семеныч из отдела криминалистики мне так и сказал: "Игорек, на многое не рассчитывай".
– И что, не осталось свидетелей, одни кляксы, и больше ничего?
– Да нет, двое живы, но молчат как рыбы. А тут еще этот из РУОПа – Пантелеев. Да ты его знаешь! Видел не раз. Майор. Их к себе забирает. Так что считай, опять глухарь. Нет трупов, нет свидетелей, есть преступление. Это тебе не твоя фантастика. Это жизнь.
– Да-а, дела.
Тут я случайно что-то задел, уронил и, чтобы не быть уличенным в подслушивании, заглянул за дверь. На кухне сидели Игорь с бородачом и курили. На столе стояла наполовину опорожненная бутылка водки.
– Мужики, вы Майю случайно не видели? – спросил я виноватым голосом.
– Видели, видели, – с укоризной сказал бородатый писатель, – в Андрюшиной комнате она. Лежит на кровати и плачет.
Я сломя голову бросился разыскивать комнату Игорева брата. Майя действительно лежала на кровати и громко рыдала, уткнувшись в подушку. Я бросился к ней.
– Майя, Майечка, что с тобой? Кто тебя обидел? – осторожно спросил я.
Майя повернула ко мне заплаканное лицо и сердито проговорила: "Иди к своей Светочке, чего ты ко мне-то приперся". Я опешил. Какая Света? Видно, я все-таки перебрал лишнего.
– "Света, Светочка, как вы прекрасно сегодня выглядите", – начала, явно передразнивая меня, Майя. – "Танцевать надо не так, вот так ножку переставляют".
Я попытался обнять заплаканную Майю.
– Уйди, ненавижу, – сказала Майя, не делая, впрочем, никаких попыток отстраниться.
Я легонько поцеловал ее прямо в заплаканные глаза.
– Еще и целуется, бабник чертов, – возмутилась девушка.
Потом я поцеловал Майю еще и еще. Сначала в ее разгоряченные щеки, потом в страстные губы. Майя наконец не выдержала и, крепко меня обняв, тоже стала осыпать поцелуями.
Глава 12
Эту ночь я запомню надолго. Бурная получилась ночка. Сказочная.
Домой к Майе нас подбросил археолог. К тому времени, как мы, вдоволь нацеловавшись, возвратились в гостиную, там из гостей почти никого не было. В прихожей одевались дядя Петя с Софьей да одинокий писатель сонно смотрел телевизор. Увидев нас, он еще раз заплетающимся языком поздравил с Новым годом. Володя был уже под приличным градусом и, шатаясь, подошел ко мне.
"Смотри не обижай: Майечку, Леонид!, – торжественно", с трудом выговаривая слова, проговорил он. Потом, покачнувшись, , добавил: – Заходите в гости. Жду". После этого бородач повалился на диван и захрапел. Я не .успел заметить, когда, он сунул мне свою визитку наверное, когда жал руку и напутствовал. Улыбнувшись, .сунул визитку в карман.
Мы, весело попрощавшись с Игорем и Наташей, вышли. На лестничной площадке встретились с Петром Ивановичем и Софьей. Видя наше чрезмерно веселое состояние, дядя Петя, который в новогоднюю ночь, кроме бокала шампанского, ничего не пил, предложил подвезти.
Всю дорогу мы с Майей, сидя на заднем сиденье их старенькой "Волги", украдкой целовались. С трудом дождавшись, пока нас довезут, горячо поблагодарили и бегом, смеясь, устремились к Майе домой. Она жила на первом этаже, и вскоре мы стояли и обнимались в прихожей ее квартиры.
– Леон, ты такой… Такой загадочный, интересный, – говорила мне Майя в перерывах между поцелуями. – И такой нежный. А я тебе нравлюсь?
– Ты, Майя, мне безумно нравишься. Не знаю даже, как выразить словами.
– Зачем же словами, – сказала Майя, многозначительно глядя на меня, – можно и по-другому выразить. После этого я совсем обезумел. Я стал ласкать Майю прямо в прихожей. Расстегнув шубку, нежно гладил ее грудь через тонкую ткань платья. Девушка, возбужденно дыша, сбросила с меня куртку. В следующую секунду на пол полетели свитер с рубахой. Майя заворожённо смотрела на мой торс, мои грудь и руки. Стыдиться мне было нечего. Я привык держать себя в форме. Так что выглядел я вполне прилично. Ни капли жира, одни мышцы. Майя, издав стон, поцеловала меня сначала в твердую грудь, затем, опустившись на колени, в плоский живот. Приятное чувство охватило меня. Я закрыл глаза. Майя не остановилась и расстегнула мои джинсы. Тут я совсем разомлел. Меня охватило такое желание, что я, быстро подняв Майю и стянув со смеющейся девушки платье, начал жадно целовать ее упругие груди. Потом мы полуголые, сбрасывая по дороге остатки одежды, побежали в спальню и, повалившись на мягкую постель, наконец занялись любовью.
Мы занимались этим всю ночь. Майя стонала от удовольствия, я был на верху блаженства. Да, ночка выдалась бурная, и заснули мы где-то под утро, когда сквозь ткань портьер стал пробиваться солнечный свет.
Свет первого дня нового года.
Спал я без сновидений. Как бы впал в забытье. События предыдущего дня, бурная ночь до того меня вымотали, что я готов был спать целые сутки. Но все же что-то разбудило меня. Какой-то разговор доносился из коридора. Кажется, говорили Майя и Софья. Голова у меня слегка болела, я плохо слышал и плохо соображал. Хлопнула входная дверь, и в спальню вошла Майя. Она была в тонком халатике, накинутом на голое тело. В руках Майя держала фотографии. Майя решительно прошествовала к кровати и, уютно устроившись в моих ногах, огорошила известием:
– Леон. Я нашла твоих родителей.
– Каких родителей? – не понял я и, спрятавшись под одеялом, не желал просыпаться.
– Как каких? Тех, что ты приехал разыскивать!
– А, этих, – зевнул я. – Но это же невозможно. Я даже не знаю, живы ли они.
– Живы, – уверенно сказала девушка, – и я знаю, кто они.
– Ты заблуждаешься. Майя. Никто этого не знает.
– А вот и нет, – сделав загадочную физиономию, проговорила Майя. – Смотри на фотографии.
Я вяло взял протянутые Майей фото. Черно-белые слегка пожелтевшие снимки. Наверняка им не менее тридцати лет. На первом снимке была Софья, она не очень изменилась за прошедшие годы. Так же очаровательно выглядит. Улыбнувшись и вспомнив ее украдкой брошенные в мою сторону взгляды, я посмотрел на другое фото. Там тоже была Софья, но в обнимку с мужчиной. Что-то в моем сердце екнуло. Этим мужчиной был я Ничего не понимая, я торопливо просмотрел остальные фотографии. На всех фото были запечатлены Софья и я. Тут наконец до меня дошло, что это не я. Я этим человеком не мог быть. Никак не мог.
– Я думаю, это твои родители, Леон, – сказала Майя, видя мое удивление. – Посмотри, как дядя Петя в молодости на тебя был похож. Просто ты вылитый.
Я, сбитый с толку, ненадолго задумался (все-таки столько необычных событий, многовато для трех дней) и с сомнением сказал:
– Это еще ни о чем не говорит. Похожих людей очень много. Гораздо больше, чем ты думаешь.
– Но не до такой же степени, – возмутилась девушка и добавила: – Ладно, а на это что ты скажешь? Тебе сколько лет?
– Ну, по-земному тридцать пять, – ответил я, не заметив, что проболтался.
– Великолепно! – воскликнула Майя, не придав значения моей оплошности. – Ровно тридцать пять лет назад у Петра Ивановича и тети Софьи при загадочных обстоятельствах пропал ребенок. Мальчик. Ему было от роду три месяца.
Эта новость застала меня врасплох. Я не знал, что сказать.
– Тетя Софья была так убита горем, что едва не наложила на себя руки. Она мне сама об этом рассказывала. Это был их единственный ребенок. Первый и последний. Из-за каких-то послеродовых осложнений она больше не могла иметь детей.
– Каким образом пропал ребенок, их сын? – неожиданно для самого себя спросил я.
– Тетя Софья, оставив малютку спать дома, отлучилась на несколько минут в булочную. Когда вернулась, кроватка сына была пуста. Они живут на пятом этаже. Все двери и окна были закрыты. Малыша искали всем городом. Бесполезно. Наступила долгая пауза Я обдумывал сказанное Майей.
"Это все очень убедительно. Очень. Так же убедительно, как и подсунутый мне прямо под нос элемент "икс". Так же, как и другие "чудесные" совпадения. Похоже, Тот неведомый, кто вел меня, сделал очередной Ход. Ход неплохой. К чему он только ведет? Какой сюрприз ждать мне следующим? Я не собираюсь заглатывать наживку. Может быть, Софья – моя настоящая мать. Все может быть. Это вполне вероятно. И это нетрудно проверить. Но не сейчас. Сейчас мне не до этого. Я не для того стремился на Землю".
И уже когда я принял для себя внутреннее решение, какой-то голос изнутри, из глубины сердца сказал мне: "И за этим ты прибыл тоже, Леон".
Тяжело вздохнув, я прервал затянувшееся молчание:
– Понимаешь, Майя, не все так просто.
– В чем дело, Леон? Ты меня обманывал? Ты не ищешь своих родителей? : – Нет же, конечно, я тебя не обманывал. ; Я действительно безумно хочу встретиться с моими настоящими родителями. – Тогда в чем же дело?
– Дело в том, что я не уверен даже, что они живут или жили в России. Не говоря уже о вашем городе.
– Как не уверен? Тогда зачем же ты сюда приехал?
– Этого я тебе сказать не могу. Пока не могу.
– Почему? Какие могут быть тайны от любимой женщины? Если, конечно, я твоя любимая женщина, – обиженно надув свои миленькие губки, проговорила Майя. – Ну о чем ты? Конечно, ты самая любимая из всех любимых женщин, самая лучшая во всей Галактике, – с пылом возразил я.
– Тогда в чем же дело? Что за секреты?
– Секретов никаких особых нет. Просто, мне до поры до времени не хотелось бы об этом говорить, – туманно пояснил я и добавил, надеясь оттянуть время: – Давай договоримся: ровно через два дня я тебе все расскажу, и мы проверим, верна ли твоя гипотеза насчет Софьи.
Девушка недовольно кивнула, согласившись подождать двое суток. Я, скрепляя обещание, притянул к себе Майю и крепко поцеловал. Ее полупрозрачный халатик распахнулся, я обомлел от увиденного, и тут все началось вновь. Вновь мы безумно ласкали друг друга. Вновь жадно целовались. Вновь неистово занимались любовью.
Когда я снова проснулся, голова у меня совершенно прояснилась, сон и биостимуляторы сделали свое дело. Я был вновь бодр и готов действовать. Майя сидела в кресле. Она успела одеться и лишь ждала, когда я проснусь. Я счастливо улыбнулся и послал воздушный поцелуй. Майя не ответила мне и серьезно спросила:
– Леон, что это? – показывая на окровавленную рубаху.
Я стал лихорадочно соображать, что бы придумать.
– Да так, немного порезался.
– Немного порезался? Кому ты это говоришь? Это же огнестрельное ранение. И кровь свежая.
Я, не зная, что сказать, молчал.
– Пока ты спал, я внимательно осмотрела тебя и обнаружила следы от пулевого ранения, как раз в соответствии с этими дырками. Следы ранений, которым несколько лет.
И Майя ткнула в дыры в рубахе.
– Кровь свежая, а раны многолетней давности. Мистика.
– Нет никакой мистики. На мне все заживает, как на собаке.
– Как на собаке, говоришь? Ни на одной собаке такая рана не заживет за несколько часов, – возмутилась Майя. – Кто ты, Леон? Шпион ЦРУ? Джеймс Бонд? Универсальный солдат из одноименного фильма? Ты одной рукой расправляешься с лучшим бойцом области, другой бросаешь двухсоткилограммового вышибалу. Между делом играешь в шахматы, как гроссмейстер. Ты говоришь, как иностранец, но спроси я, из какой ты страны, ты наверняка не сможешь мне ответить. Или ты из Австралии?
Да, женщину не обманешь. Особенно близкую женщину. Женщины – это другие существа. У них интуиция заменяет разум.
– Да никакой я не австралиец. Это точно, – сдался я и совершенно серьезно, с трагическими нотками в голосе сделал признание: – Скажу всю правду. Как на духу. Как на исповеди. Я прибыл на Землю с далекой планеты Даран, что в десяти тысячах световых лет отсюда. Прибыл с единственной целью – добыть некий элемент "икс". И, как я тебе уже говорил, разыскать своих родителей.
Я воспользовался старым приемом в общении с людьми. Если хочешь, чтобы тебе не поверили, – скажи правду. И прием сработал.
Майя хохотала минут пять, откинувшись на спинку кресла. Наконец она, утирая от слез глаза, сказала: "Шут ты гороховый, Леон, а не посланец с далеких звезд. На вот, возьми папину рубашку. Твою можно смело выбрасывать". Поднявшись с кресла, добавила: "Я за машиной. Заскочу заодно в магазин. В холодильнике пусто. Вам, инопланетянам, может, и не нужно кушать, а мы, земляне, это дело очень любим". И пока я собирался достойно ответить, Майя скрылась в дверях.
Я глубоко вздохнул: "Пронесло. На этот раз пронесло. В следующий раз вывернуться будет сложнее. Но это будет в следующий раз".
А пока стоило заняться делом. Для начала гимнастика дио мне бы сейчас не помешала. Я не знаю ничего более бодрящего и дающего мне больший приток сил. К тому же надо быть всегда в форме.
Сделав несколько дыхательных упражнений, я стал выполнять комплекс дио. Необходимо как можно быстрее полностью восстановить силы. Интуиция подсказывала, что все мои приключения только начинаются и сил мне потребуется еще немало.
Она меня не подвела, моя интуиция. Меня подвело другое. Меня подвела исключительная сосредоточенность, отключение от всего мира во время проведения комплекса дио. Если бы не это, я, конечно, услышал бы, как кто-то открыл отмычкой наружную дверь. Наверняка почувствовал бы присутствие посторонних в квартире Но я это не почувствовал, не услышал. Во время гимнастики дйо я полностью отключаюсь от всего.
Я понял свою ошибку слишком поздно. Понял, когда увидел направленные в мою грудь стволы автоматов. Обычных, огнестрельных, системы Калашникова. Но и их было достаточно, чтобы сделать из меня решето.
Трое крепких ребят в черных масках и с "АКСами", нацеленными на меня, – вот что я увидел, когда вышел из прострации дио. Я сидел на полу в такой позе, из которой только сумасшедший мог бы попытаться атаковать. Только совершеннейший кретин. Но я попытался. Шанс есть всегда. Всегда стоит рискнуть.
Хотя, похоже, в этот раз шанс был не у меня. Едва я дернулся, рядом стоящий парень огрел меня прикладом. Перед глазами поплыли черные круги, и я погрузился в темноту.
Звон металла, плеск воды, громкие голоса – звуки доносились до меня, как из ущелья, когда я с трудом начал приходить в себя. Приходить в себя в очередной за последние несколько суток и, надо думать, не в последний раз.
– А ты его часом не пришил, Серега? Второе ведро льем, а он даже не шевельнется.
– Да ни хрена с ним не сделалось. Живучий, падла. Его, Колян говорит, покойничек Гафт из "Калашникова" прямо в сердце подстрелил с двадцати метров, считай в упор, так он только пыль стряхнул, встал и сделал из этого Гафта, упокой господи его душу, мокрое место. Из своего этого лазера сделал Гафта. Ты же Гафта хорошо знал.
В морской пехоте служил и так, боевой парень был, Был, пока его этот не, сделал. Как жахнет, говорит, из лазера огнем, -, и нету Гафта. И морская пехота, не цомргла. A у, этого даже следа, от пули не осталось. Хотя, может, и брешет все Колян. Он и приврет недорого возьмет. Но Гафта этот хрен пришил. Это точно.
– Кабы одного Гафта. А братьев Тарохиных как размазал? А водилу Трежилова Коржака как втер в "Тойоту"? Мне, как показали, что от них осталось, дурно стало. Я ведь с Мишком Тарохиным, со старшим-то, корешился. Корешами были не разлей вода, а этот козел только кляксу от него оставил. Вместе с бетономешалкой сплавил. Родичам сейчас и хоронить неизвестно что. То ли Мишка, то ли бетономешалка.
– Да. Хороший у него лазер. В "Звездных войнах" по видику видел такой. Бластер называется.
– А где он его взял? Вроде как еще не научились такие делать.
– Много ты знаешь. Турок! Сейчас такое научились делать, только держись. Только мы ни хрена не знаем.
– Слышь, Халявный, а ты бы от такого лазера не отказался?
– Ну ты, Турок, даешь. Кто бы отказался? Да еще задаром. На халяву и уксус сладкий. Тем более такая штучка. Хлоп – и нет человека. Нет трупа и следов никаких. А сам знаешь, нет тела – нет дела. Незаменимая штука этот бластер.
– Слышь, Серега. Мне Витек Тукмарев говорил, он видел сумку этого урода. Там в этой сумочке добра такого, как бластер, навалом.
– Ты следи за базаром-то. Турок. Поменьше языком махай. Бугор че сказал? Про это ни слова. Понял?
– Понял. Понял. Как не понять. С понятиями ведь. Молчу, как Герасим.
На несколько секунд воцарилась тишина.
– Смотри, Турок, никак шевельнулась эта падла. Сейчас я его взбодрю немного.
– Ты с ним, Халявный, поосторожней. Колян говорит, он его наручники, как бумажные, порвал.
– Не дрейфь. Эти цепи не порвет. Что он, Шварценеггер?
Капитально он приложился ботинком, этот Серега, к моим ребрам. От души приложился. У меня даже на мгновение головная боль прошла, так стало нехорошо, и я подумал: "До недавнего времени мне еще везло". С шумом выдохнув воздух, открыл глаза.
Лучше бы я их не открывал. До того мне опротивели за последнее время все эти бандиты, руэновцы, краки, что сил больше не было. Причем все норовили меня связать, сковать и пнуть посильнее. И этот раз не стал исключением. Меня опять сковали и снова пнули.
Тусклая лампочка под потолком какой-то мастерской. Везде видны станки, фрезерные, токарные, металлические столы, тиски. Дверь в мастерскую массивная, стальная. Единственное окно заложено кирпичом. Сварочный аппарат стоит неподалеку. Вероятно, им сварены мои кандалы, на руках и ногах. От тяжелых браслетов на моих конечностях идут толстые цепи к четырем крюкам, намертво вбитым в стены. Я стою распятый, как Андрей Первозванный, не в силах пошевелиться. От боли в голове и груди не чувствую холода, хотя на мне из одежды лишь одни плавки. Вся моя одежда лежит на одном из верстаков.
"Как тарибская лягушка, мать ее, в школьной лаборатории, – с ожесточением подумал я. – Эти цепочки так запросто не порвешь. Я ведь не таинственный Шварценеггер и цепи рвать не обучен. Так что придется, наверное, здесь бесславно сгинуть Леону Джаггеру".
Серега, обрадовавшись, что я пришел в себя и, щурясь от боли, смотрю на него, собрался продолжить сеанс оздоровления, но в этот момент стальная дверь со скрипом распахнулась и в мастерскую вошли несколько человек. Одного, Коляна, я узнал сразу. Двое других мне были незнакомы, я лишь отметил, что они неплохо подготовлены физически. У обоих в руках по "АКСу".
Последнего из вошедших я, немного приглядевшись, тоже узнал: Сан Саныч. Тот, из "Мерседеса".
Длинные руки, оказывается, у этого Сан Саныча. Ставлю сто к одному, что это и есть тот самый Трежилов, водителю которого я подкрасил новенькую "Тойоту" и четверых боевиков которого я оставил без тела для погребения. И тот самый, который велел помалкивать своим ухарям о моей сумочке.
"Хлоп – и нет человека. Нет трупа и следов никаких. Нет тела – нет дела. Незаменимая штука этот бластер", – вспомнил я слова Халявного Сереги.
"Да. Незаменимая этадотучка – автомат Крамера – для таких людей – Необходимая вещь. Да и гранатометик, , одной очередью из которого можно сделать рещето из, пятиэтажки, тоже сгодится. Как могут пригодиться и остальные вещички из моей сумочки. А вот этого как раз и нельзя допустить. Очень нежелательно, чтобы все это попалось таким людишкам. Очень нежелательно".
Как только Сан Саныч вошел, Турок с Халяв-ным сразу замолкли, словно воды в рот набрали. 0ни отошли чуть в сторону и уселись на металлический стол. Колян подтащил лощеному Сан Санычу стул, и он, не спеша, устроился в двух метрах передо мной. Спокойно, не торопясь, закурил. Двое громил с автоматами встали за его спиной и направили стволы "АКСов" на меня.
"Телохранители, – догадался я и с досадой подумал: – Это просто бред какой-то. Ушел из лап одной из самых мощных разведслужб Федерации, спасся от нелюдей Краков, и все для того, чтобы бесславно сгинуть в этой захламленной мастерской. Среди нагромождений станков и от рук каких-то первобытных трежиловцев. Дела.
То, что мне придется здесь сгинуть, я понял, как только сообразил, за чем охотятся бандиты, для чего я им нужен. Конечно же, отдавать сумку-броню я им не собирался, к тому же это не имело смысла. Так и так они бы меня убили. А так хоть меньше зла будет. Все меньше разрушений принесет визит Леона Джаггера на планету Земля.
Сан Саныч, не торопясь, встал и подошел вплотную ко мне. Он выпустил струю дыма прямо мне в лицо и прижег кончиком сигареты кожу у меня на груди. Неприятно запахло горелым мясом. Я стиснул зубы о боли, но промолчал; Сан Саныч постоял около меня несколько секунд и, заметив, как кожа на месте ожога почти мгновенно заживает, превращаясь в едва заметный розоватый след, так же, не торопясь, сел обратно.
– Так это и есть наш таинственный незнакомец, – прервал наконец тишину Сан Саныч, выпустив вновь струю дыма и закончив разглядывать меня. – Нехорошо получается. Давишь моих людей, как клопов, а я даже не знаю, кто ты таков, человек хороший. Нехорошо получается.
Я, проигнорировав замечание Трежилова, молчал.
– Че ты молчишь, сука! – не выдержал Колян и из всей силы двинул обрезом охотничьего ружья по моим ребрам.
Когда я спустя несколько секунд пришел в себя, то услышал, как Трежилов ласково выговаривает своему подчиненному:
– Ну что ты, Коля. Не хочет человек знакомиться – не надо. А так и до греха недалеко. Так и убить человека можно. А убивать пока не стоит. Он еще нам может сгодиться, этот человечек, – и, уже обращаясь ко мне, добавил: – Если, конечно, вспомнит, куда дел свою сумочку.
Я демонстративно зевнул и, сморщившись от боли, сказал:
– Запамятовал я, уважаемый. Память мне ваши архаровцы вконец отбили. Ничего не помню. Хоть убейте.
– Убьем! Ты не думай, за этим дело не станет, – "успокоил" меня Сан Саныч, – но сперва ты нам сумочку-то отдашь. Это уж точно. И не такие, как ты, тут кололись. А память мы тебе вылечим. Ты не переживай. Мы это враз умеем делать.
Сан Саныч повернулся к Коляну и сказал:
– Коля, проведи сеанс зуботерапии. Возьмика напильничек и подправь товарищу зубки. Что-то мне его прикус не нравится.
Колян незамедлительно схватил валявшийся на верстаке рашпиль и, зло ухмыляясь, направился ко мне.
– Как спилю тебе до десен на хрен все зубы, сразу вспомнишь все. И сумку куда дел, и как дружков моих гасил. Все вспомнишь, сука, – пообещал он мне.
– Ох, Коля, Коля. Предупреждал я тебя, предупреждал. Так что если чего выйдет – пеняй на себя, – сказал я чуть слышно трежиловцу.
На мгновение в глазах Коляна проскочила искорка страха, но он тут же взял себя в руки. Действительно, что я могу ему сделать, распятый. Распластанный, как прибитая к стене шкура медведя. Я, считай, уже покойник. В таком виде я ему абсолютно неопасен.
И Колян взмахнул напильником. Боль – это еще не самое страшное, что может быть в жизни. Болью при определенном навыке можно управлять. Регулировать, ослаблять, привыкнуть, наконец. Но бывает в жизни то, перед чем вы бессильны. Когда вы пасуете. Когда вы сдаетесь. Когда напильник Коляна почти впился в мой рот, когда я уже приготовился медленно, мучительно умирать, вдруг громко заскрежетала дверь. Колян замер, так и не успев применить свое орудие пыток.
В мастерскую ввалился Витек, тот, что шарил в сумке-броне. Он грубо тащил за волосы девушку. Блондинку с голубыми глазами. Стройную и нежную. Самую красивую и любимую. Мою Майю.
Домой к Майе нас подбросил археолог. К тому времени, как мы, вдоволь нацеловавшись, возвратились в гостиную, там из гостей почти никого не было. В прихожей одевались дядя Петя с Софьей да одинокий писатель сонно смотрел телевизор. Увидев нас, он еще раз заплетающимся языком поздравил с Новым годом. Володя был уже под приличным градусом и, шатаясь, подошел ко мне.
"Смотри не обижай: Майечку, Леонид!, – торжественно", с трудом выговаривая слова, проговорил он. Потом, покачнувшись, , добавил: – Заходите в гости. Жду". После этого бородач повалился на диван и захрапел. Я не .успел заметить, когда, он сунул мне свою визитку наверное, когда жал руку и напутствовал. Улыбнувшись, .сунул визитку в карман.
Мы, весело попрощавшись с Игорем и Наташей, вышли. На лестничной площадке встретились с Петром Ивановичем и Софьей. Видя наше чрезмерно веселое состояние, дядя Петя, который в новогоднюю ночь, кроме бокала шампанского, ничего не пил, предложил подвезти.
Всю дорогу мы с Майей, сидя на заднем сиденье их старенькой "Волги", украдкой целовались. С трудом дождавшись, пока нас довезут, горячо поблагодарили и бегом, смеясь, устремились к Майе домой. Она жила на первом этаже, и вскоре мы стояли и обнимались в прихожей ее квартиры.
– Леон, ты такой… Такой загадочный, интересный, – говорила мне Майя в перерывах между поцелуями. – И такой нежный. А я тебе нравлюсь?
– Ты, Майя, мне безумно нравишься. Не знаю даже, как выразить словами.
– Зачем же словами, – сказала Майя, многозначительно глядя на меня, – можно и по-другому выразить. После этого я совсем обезумел. Я стал ласкать Майю прямо в прихожей. Расстегнув шубку, нежно гладил ее грудь через тонкую ткань платья. Девушка, возбужденно дыша, сбросила с меня куртку. В следующую секунду на пол полетели свитер с рубахой. Майя заворожённо смотрела на мой торс, мои грудь и руки. Стыдиться мне было нечего. Я привык держать себя в форме. Так что выглядел я вполне прилично. Ни капли жира, одни мышцы. Майя, издав стон, поцеловала меня сначала в твердую грудь, затем, опустившись на колени, в плоский живот. Приятное чувство охватило меня. Я закрыл глаза. Майя не остановилась и расстегнула мои джинсы. Тут я совсем разомлел. Меня охватило такое желание, что я, быстро подняв Майю и стянув со смеющейся девушки платье, начал жадно целовать ее упругие груди. Потом мы полуголые, сбрасывая по дороге остатки одежды, побежали в спальню и, повалившись на мягкую постель, наконец занялись любовью.
Мы занимались этим всю ночь. Майя стонала от удовольствия, я был на верху блаженства. Да, ночка выдалась бурная, и заснули мы где-то под утро, когда сквозь ткань портьер стал пробиваться солнечный свет.
Свет первого дня нового года.
Спал я без сновидений. Как бы впал в забытье. События предыдущего дня, бурная ночь до того меня вымотали, что я готов был спать целые сутки. Но все же что-то разбудило меня. Какой-то разговор доносился из коридора. Кажется, говорили Майя и Софья. Голова у меня слегка болела, я плохо слышал и плохо соображал. Хлопнула входная дверь, и в спальню вошла Майя. Она была в тонком халатике, накинутом на голое тело. В руках Майя держала фотографии. Майя решительно прошествовала к кровати и, уютно устроившись в моих ногах, огорошила известием:
– Леон. Я нашла твоих родителей.
– Каких родителей? – не понял я и, спрятавшись под одеялом, не желал просыпаться.
– Как каких? Тех, что ты приехал разыскивать!
– А, этих, – зевнул я. – Но это же невозможно. Я даже не знаю, живы ли они.
– Живы, – уверенно сказала девушка, – и я знаю, кто они.
– Ты заблуждаешься. Майя. Никто этого не знает.
– А вот и нет, – сделав загадочную физиономию, проговорила Майя. – Смотри на фотографии.
Я вяло взял протянутые Майей фото. Черно-белые слегка пожелтевшие снимки. Наверняка им не менее тридцати лет. На первом снимке была Софья, она не очень изменилась за прошедшие годы. Так же очаровательно выглядит. Улыбнувшись и вспомнив ее украдкой брошенные в мою сторону взгляды, я посмотрел на другое фото. Там тоже была Софья, но в обнимку с мужчиной. Что-то в моем сердце екнуло. Этим мужчиной был я Ничего не понимая, я торопливо просмотрел остальные фотографии. На всех фото были запечатлены Софья и я. Тут наконец до меня дошло, что это не я. Я этим человеком не мог быть. Никак не мог.
– Я думаю, это твои родители, Леон, – сказала Майя, видя мое удивление. – Посмотри, как дядя Петя в молодости на тебя был похож. Просто ты вылитый.
Я, сбитый с толку, ненадолго задумался (все-таки столько необычных событий, многовато для трех дней) и с сомнением сказал:
– Это еще ни о чем не говорит. Похожих людей очень много. Гораздо больше, чем ты думаешь.
– Но не до такой же степени, – возмутилась девушка и добавила: – Ладно, а на это что ты скажешь? Тебе сколько лет?
– Ну, по-земному тридцать пять, – ответил я, не заметив, что проболтался.
– Великолепно! – воскликнула Майя, не придав значения моей оплошности. – Ровно тридцать пять лет назад у Петра Ивановича и тети Софьи при загадочных обстоятельствах пропал ребенок. Мальчик. Ему было от роду три месяца.
Эта новость застала меня врасплох. Я не знал, что сказать.
– Тетя Софья была так убита горем, что едва не наложила на себя руки. Она мне сама об этом рассказывала. Это был их единственный ребенок. Первый и последний. Из-за каких-то послеродовых осложнений она больше не могла иметь детей.
– Каким образом пропал ребенок, их сын? – неожиданно для самого себя спросил я.
– Тетя Софья, оставив малютку спать дома, отлучилась на несколько минут в булочную. Когда вернулась, кроватка сына была пуста. Они живут на пятом этаже. Все двери и окна были закрыты. Малыша искали всем городом. Бесполезно. Наступила долгая пауза Я обдумывал сказанное Майей.
"Это все очень убедительно. Очень. Так же убедительно, как и подсунутый мне прямо под нос элемент "икс". Так же, как и другие "чудесные" совпадения. Похоже, Тот неведомый, кто вел меня, сделал очередной Ход. Ход неплохой. К чему он только ведет? Какой сюрприз ждать мне следующим? Я не собираюсь заглатывать наживку. Может быть, Софья – моя настоящая мать. Все может быть. Это вполне вероятно. И это нетрудно проверить. Но не сейчас. Сейчас мне не до этого. Я не для того стремился на Землю".
И уже когда я принял для себя внутреннее решение, какой-то голос изнутри, из глубины сердца сказал мне: "И за этим ты прибыл тоже, Леон".
Тяжело вздохнув, я прервал затянувшееся молчание:
– Понимаешь, Майя, не все так просто.
– В чем дело, Леон? Ты меня обманывал? Ты не ищешь своих родителей? : – Нет же, конечно, я тебя не обманывал. ; Я действительно безумно хочу встретиться с моими настоящими родителями. – Тогда в чем же дело?
– Дело в том, что я не уверен даже, что они живут или жили в России. Не говоря уже о вашем городе.
– Как не уверен? Тогда зачем же ты сюда приехал?
– Этого я тебе сказать не могу. Пока не могу.
– Почему? Какие могут быть тайны от любимой женщины? Если, конечно, я твоя любимая женщина, – обиженно надув свои миленькие губки, проговорила Майя. – Ну о чем ты? Конечно, ты самая любимая из всех любимых женщин, самая лучшая во всей Галактике, – с пылом возразил я.
– Тогда в чем же дело? Что за секреты?
– Секретов никаких особых нет. Просто, мне до поры до времени не хотелось бы об этом говорить, – туманно пояснил я и добавил, надеясь оттянуть время: – Давай договоримся: ровно через два дня я тебе все расскажу, и мы проверим, верна ли твоя гипотеза насчет Софьи.
Девушка недовольно кивнула, согласившись подождать двое суток. Я, скрепляя обещание, притянул к себе Майю и крепко поцеловал. Ее полупрозрачный халатик распахнулся, я обомлел от увиденного, и тут все началось вновь. Вновь мы безумно ласкали друг друга. Вновь жадно целовались. Вновь неистово занимались любовью.
Когда я снова проснулся, голова у меня совершенно прояснилась, сон и биостимуляторы сделали свое дело. Я был вновь бодр и готов действовать. Майя сидела в кресле. Она успела одеться и лишь ждала, когда я проснусь. Я счастливо улыбнулся и послал воздушный поцелуй. Майя не ответила мне и серьезно спросила:
– Леон, что это? – показывая на окровавленную рубаху.
Я стал лихорадочно соображать, что бы придумать.
– Да так, немного порезался.
– Немного порезался? Кому ты это говоришь? Это же огнестрельное ранение. И кровь свежая.
Я, не зная, что сказать, молчал.
– Пока ты спал, я внимательно осмотрела тебя и обнаружила следы от пулевого ранения, как раз в соответствии с этими дырками. Следы ранений, которым несколько лет.
И Майя ткнула в дыры в рубахе.
– Кровь свежая, а раны многолетней давности. Мистика.
– Нет никакой мистики. На мне все заживает, как на собаке.
– Как на собаке, говоришь? Ни на одной собаке такая рана не заживет за несколько часов, – возмутилась Майя. – Кто ты, Леон? Шпион ЦРУ? Джеймс Бонд? Универсальный солдат из одноименного фильма? Ты одной рукой расправляешься с лучшим бойцом области, другой бросаешь двухсоткилограммового вышибалу. Между делом играешь в шахматы, как гроссмейстер. Ты говоришь, как иностранец, но спроси я, из какой ты страны, ты наверняка не сможешь мне ответить. Или ты из Австралии?
Да, женщину не обманешь. Особенно близкую женщину. Женщины – это другие существа. У них интуиция заменяет разум.
– Да никакой я не австралиец. Это точно, – сдался я и совершенно серьезно, с трагическими нотками в голосе сделал признание: – Скажу всю правду. Как на духу. Как на исповеди. Я прибыл на Землю с далекой планеты Даран, что в десяти тысячах световых лет отсюда. Прибыл с единственной целью – добыть некий элемент "икс". И, как я тебе уже говорил, разыскать своих родителей.
Я воспользовался старым приемом в общении с людьми. Если хочешь, чтобы тебе не поверили, – скажи правду. И прием сработал.
Майя хохотала минут пять, откинувшись на спинку кресла. Наконец она, утирая от слез глаза, сказала: "Шут ты гороховый, Леон, а не посланец с далеких звезд. На вот, возьми папину рубашку. Твою можно смело выбрасывать". Поднявшись с кресла, добавила: "Я за машиной. Заскочу заодно в магазин. В холодильнике пусто. Вам, инопланетянам, может, и не нужно кушать, а мы, земляне, это дело очень любим". И пока я собирался достойно ответить, Майя скрылась в дверях.
Я глубоко вздохнул: "Пронесло. На этот раз пронесло. В следующий раз вывернуться будет сложнее. Но это будет в следующий раз".
А пока стоило заняться делом. Для начала гимнастика дио мне бы сейчас не помешала. Я не знаю ничего более бодрящего и дающего мне больший приток сил. К тому же надо быть всегда в форме.
Сделав несколько дыхательных упражнений, я стал выполнять комплекс дио. Необходимо как можно быстрее полностью восстановить силы. Интуиция подсказывала, что все мои приключения только начинаются и сил мне потребуется еще немало.
Она меня не подвела, моя интуиция. Меня подвело другое. Меня подвела исключительная сосредоточенность, отключение от всего мира во время проведения комплекса дио. Если бы не это, я, конечно, услышал бы, как кто-то открыл отмычкой наружную дверь. Наверняка почувствовал бы присутствие посторонних в квартире Но я это не почувствовал, не услышал. Во время гимнастики дйо я полностью отключаюсь от всего.
Я понял свою ошибку слишком поздно. Понял, когда увидел направленные в мою грудь стволы автоматов. Обычных, огнестрельных, системы Калашникова. Но и их было достаточно, чтобы сделать из меня решето.
Трое крепких ребят в черных масках и с "АКСами", нацеленными на меня, – вот что я увидел, когда вышел из прострации дио. Я сидел на полу в такой позе, из которой только сумасшедший мог бы попытаться атаковать. Только совершеннейший кретин. Но я попытался. Шанс есть всегда. Всегда стоит рискнуть.
Хотя, похоже, в этот раз шанс был не у меня. Едва я дернулся, рядом стоящий парень огрел меня прикладом. Перед глазами поплыли черные круги, и я погрузился в темноту.
Звон металла, плеск воды, громкие голоса – звуки доносились до меня, как из ущелья, когда я с трудом начал приходить в себя. Приходить в себя в очередной за последние несколько суток и, надо думать, не в последний раз.
– А ты его часом не пришил, Серега? Второе ведро льем, а он даже не шевельнется.
– Да ни хрена с ним не сделалось. Живучий, падла. Его, Колян говорит, покойничек Гафт из "Калашникова" прямо в сердце подстрелил с двадцати метров, считай в упор, так он только пыль стряхнул, встал и сделал из этого Гафта, упокой господи его душу, мокрое место. Из своего этого лазера сделал Гафта. Ты же Гафта хорошо знал.
В морской пехоте служил и так, боевой парень был, Был, пока его этот не, сделал. Как жахнет, говорит, из лазера огнем, -, и нету Гафта. И морская пехота, не цомргла. A у, этого даже следа, от пули не осталось. Хотя, может, и брешет все Колян. Он и приврет недорого возьмет. Но Гафта этот хрен пришил. Это точно.
– Кабы одного Гафта. А братьев Тарохиных как размазал? А водилу Трежилова Коржака как втер в "Тойоту"? Мне, как показали, что от них осталось, дурно стало. Я ведь с Мишком Тарохиным, со старшим-то, корешился. Корешами были не разлей вода, а этот козел только кляксу от него оставил. Вместе с бетономешалкой сплавил. Родичам сейчас и хоронить неизвестно что. То ли Мишка, то ли бетономешалка.
– Да. Хороший у него лазер. В "Звездных войнах" по видику видел такой. Бластер называется.
– А где он его взял? Вроде как еще не научились такие делать.
– Много ты знаешь. Турок! Сейчас такое научились делать, только держись. Только мы ни хрена не знаем.
– Слышь, Халявный, а ты бы от такого лазера не отказался?
– Ну ты, Турок, даешь. Кто бы отказался? Да еще задаром. На халяву и уксус сладкий. Тем более такая штучка. Хлоп – и нет человека. Нет трупа и следов никаких. А сам знаешь, нет тела – нет дела. Незаменимая штука этот бластер.
– Слышь, Серега. Мне Витек Тукмарев говорил, он видел сумку этого урода. Там в этой сумочке добра такого, как бластер, навалом.
– Ты следи за базаром-то. Турок. Поменьше языком махай. Бугор че сказал? Про это ни слова. Понял?
– Понял. Понял. Как не понять. С понятиями ведь. Молчу, как Герасим.
На несколько секунд воцарилась тишина.
– Смотри, Турок, никак шевельнулась эта падла. Сейчас я его взбодрю немного.
– Ты с ним, Халявный, поосторожней. Колян говорит, он его наручники, как бумажные, порвал.
– Не дрейфь. Эти цепи не порвет. Что он, Шварценеггер?
Капитально он приложился ботинком, этот Серега, к моим ребрам. От души приложился. У меня даже на мгновение головная боль прошла, так стало нехорошо, и я подумал: "До недавнего времени мне еще везло". С шумом выдохнув воздух, открыл глаза.
Лучше бы я их не открывал. До того мне опротивели за последнее время все эти бандиты, руэновцы, краки, что сил больше не было. Причем все норовили меня связать, сковать и пнуть посильнее. И этот раз не стал исключением. Меня опять сковали и снова пнули.
Тусклая лампочка под потолком какой-то мастерской. Везде видны станки, фрезерные, токарные, металлические столы, тиски. Дверь в мастерскую массивная, стальная. Единственное окно заложено кирпичом. Сварочный аппарат стоит неподалеку. Вероятно, им сварены мои кандалы, на руках и ногах. От тяжелых браслетов на моих конечностях идут толстые цепи к четырем крюкам, намертво вбитым в стены. Я стою распятый, как Андрей Первозванный, не в силах пошевелиться. От боли в голове и груди не чувствую холода, хотя на мне из одежды лишь одни плавки. Вся моя одежда лежит на одном из верстаков.
"Как тарибская лягушка, мать ее, в школьной лаборатории, – с ожесточением подумал я. – Эти цепочки так запросто не порвешь. Я ведь не таинственный Шварценеггер и цепи рвать не обучен. Так что придется, наверное, здесь бесславно сгинуть Леону Джаггеру".
Серега, обрадовавшись, что я пришел в себя и, щурясь от боли, смотрю на него, собрался продолжить сеанс оздоровления, но в этот момент стальная дверь со скрипом распахнулась и в мастерскую вошли несколько человек. Одного, Коляна, я узнал сразу. Двое других мне были незнакомы, я лишь отметил, что они неплохо подготовлены физически. У обоих в руках по "АКСу".
Последнего из вошедших я, немного приглядевшись, тоже узнал: Сан Саныч. Тот, из "Мерседеса".
Длинные руки, оказывается, у этого Сан Саныча. Ставлю сто к одному, что это и есть тот самый Трежилов, водителю которого я подкрасил новенькую "Тойоту" и четверых боевиков которого я оставил без тела для погребения. И тот самый, который велел помалкивать своим ухарям о моей сумочке.
"Хлоп – и нет человека. Нет трупа и следов никаких. Нет тела – нет дела. Незаменимая штука этот бластер", – вспомнил я слова Халявного Сереги.
"Да. Незаменимая этадотучка – автомат Крамера – для таких людей – Необходимая вещь. Да и гранатометик, , одной очередью из которого можно сделать рещето из, пятиэтажки, тоже сгодится. Как могут пригодиться и остальные вещички из моей сумочки. А вот этого как раз и нельзя допустить. Очень нежелательно, чтобы все это попалось таким людишкам. Очень нежелательно".
Как только Сан Саныч вошел, Турок с Халяв-ным сразу замолкли, словно воды в рот набрали. 0ни отошли чуть в сторону и уселись на металлический стол. Колян подтащил лощеному Сан Санычу стул, и он, не спеша, устроился в двух метрах передо мной. Спокойно, не торопясь, закурил. Двое громил с автоматами встали за его спиной и направили стволы "АКСов" на меня.
"Телохранители, – догадался я и с досадой подумал: – Это просто бред какой-то. Ушел из лап одной из самых мощных разведслужб Федерации, спасся от нелюдей Краков, и все для того, чтобы бесславно сгинуть в этой захламленной мастерской. Среди нагромождений станков и от рук каких-то первобытных трежиловцев. Дела.
То, что мне придется здесь сгинуть, я понял, как только сообразил, за чем охотятся бандиты, для чего я им нужен. Конечно же, отдавать сумку-броню я им не собирался, к тому же это не имело смысла. Так и так они бы меня убили. А так хоть меньше зла будет. Все меньше разрушений принесет визит Леона Джаггера на планету Земля.
Сан Саныч, не торопясь, встал и подошел вплотную ко мне. Он выпустил струю дыма прямо мне в лицо и прижег кончиком сигареты кожу у меня на груди. Неприятно запахло горелым мясом. Я стиснул зубы о боли, но промолчал; Сан Саныч постоял около меня несколько секунд и, заметив, как кожа на месте ожога почти мгновенно заживает, превращаясь в едва заметный розоватый след, так же, не торопясь, сел обратно.
– Так это и есть наш таинственный незнакомец, – прервал наконец тишину Сан Саныч, выпустив вновь струю дыма и закончив разглядывать меня. – Нехорошо получается. Давишь моих людей, как клопов, а я даже не знаю, кто ты таков, человек хороший. Нехорошо получается.
Я, проигнорировав замечание Трежилова, молчал.
– Че ты молчишь, сука! – не выдержал Колян и из всей силы двинул обрезом охотничьего ружья по моим ребрам.
Когда я спустя несколько секунд пришел в себя, то услышал, как Трежилов ласково выговаривает своему подчиненному:
– Ну что ты, Коля. Не хочет человек знакомиться – не надо. А так и до греха недалеко. Так и убить человека можно. А убивать пока не стоит. Он еще нам может сгодиться, этот человечек, – и, уже обращаясь ко мне, добавил: – Если, конечно, вспомнит, куда дел свою сумочку.
Я демонстративно зевнул и, сморщившись от боли, сказал:
– Запамятовал я, уважаемый. Память мне ваши архаровцы вконец отбили. Ничего не помню. Хоть убейте.
– Убьем! Ты не думай, за этим дело не станет, – "успокоил" меня Сан Саныч, – но сперва ты нам сумочку-то отдашь. Это уж точно. И не такие, как ты, тут кололись. А память мы тебе вылечим. Ты не переживай. Мы это враз умеем делать.
Сан Саныч повернулся к Коляну и сказал:
– Коля, проведи сеанс зуботерапии. Возьмика напильничек и подправь товарищу зубки. Что-то мне его прикус не нравится.
Колян незамедлительно схватил валявшийся на верстаке рашпиль и, зло ухмыляясь, направился ко мне.
– Как спилю тебе до десен на хрен все зубы, сразу вспомнишь все. И сумку куда дел, и как дружков моих гасил. Все вспомнишь, сука, – пообещал он мне.
– Ох, Коля, Коля. Предупреждал я тебя, предупреждал. Так что если чего выйдет – пеняй на себя, – сказал я чуть слышно трежиловцу.
На мгновение в глазах Коляна проскочила искорка страха, но он тут же взял себя в руки. Действительно, что я могу ему сделать, распятый. Распластанный, как прибитая к стене шкура медведя. Я, считай, уже покойник. В таком виде я ему абсолютно неопасен.
И Колян взмахнул напильником. Боль – это еще не самое страшное, что может быть в жизни. Болью при определенном навыке можно управлять. Регулировать, ослаблять, привыкнуть, наконец. Но бывает в жизни то, перед чем вы бессильны. Когда вы пасуете. Когда вы сдаетесь. Когда напильник Коляна почти впился в мой рот, когда я уже приготовился медленно, мучительно умирать, вдруг громко заскрежетала дверь. Колян замер, так и не успев применить свое орудие пыток.
В мастерскую ввалился Витек, тот, что шарил в сумке-броне. Он грубо тащил за волосы девушку. Блондинку с голубыми глазами. Стройную и нежную. Самую красивую и любимую. Мою Майю.
Глава 13
Увидев девушку, бандиты оживились. На их лицах появились сальные ухмылки. Сан Саныч тоже не остался равнодушным. Он бросил окурок и быстро хищным взглядом окинул Майю. На ней не было лица. Волосы растрепаны. На левой скуле виднелся свежий синяк. Майя была смертельно бледна и стояла, чуть пригнувшись, из-за хватки Витька. Тот несказанно радовался своей добыче. Увидев Трежилова, расцвел в улыбке.
– Саныч, вот добыл, как ты говорил, его девку. По дороге, пока везли сюда, хотел ей засадить.
Укусила, сука. Ну, я ей и вмазал слегка.
– Я тебе засажу, Казанова долбаный, – возмутился Трежилов. – Мне она нужна целая, здоровая. Мы сейчас эту деваху нашему приятелю покажем. А ты говоришь: засадить. Тебе самому надо за это дело засадить.
Бандиты загоготали. Сан Саныч встал и подошел к бледной как смерть девушке. Взглянув ей в лицо, сказал:
– А может, правда, засадить?, Во все, щели, всеми способами? Как ты думаешь, скотина?
– Если хоть пальцем к Майе .притронетесь, ничего не получите, – негромко сказал я. , – Ну да? Так я другого мнения. Трахнуть девочку на глазах ее дружка не самая страшная из бед. Бывают беды и похуже. Например, когда Колян проведет рашпилем сеанс зуботерапии с маленькими зубками этого милого личика. Он в этом деле большой мастак. С радостью этим займется, если ты, конечно, по-прежнему ничего не вспомнишь. Без зубов твоя подружка будет не так хороша, но и после этого ее еще вполне можно будет трахнуть всей нашей компанией. Да и в случае чего уже не укусит. Кусать-то будет нечем. ;
– Саныч, вот добыл, как ты говорил, его девку. По дороге, пока везли сюда, хотел ей засадить.
Укусила, сука. Ну, я ей и вмазал слегка.
– Я тебе засажу, Казанова долбаный, – возмутился Трежилов. – Мне она нужна целая, здоровая. Мы сейчас эту деваху нашему приятелю покажем. А ты говоришь: засадить. Тебе самому надо за это дело засадить.
Бандиты загоготали. Сан Саныч встал и подошел к бледной как смерть девушке. Взглянув ей в лицо, сказал:
– А может, правда, засадить?, Во все, щели, всеми способами? Как ты думаешь, скотина?
– Если хоть пальцем к Майе .притронетесь, ничего не получите, – негромко сказал я. , – Ну да? Так я другого мнения. Трахнуть девочку на глазах ее дружка не самая страшная из бед. Бывают беды и похуже. Например, когда Колян проведет рашпилем сеанс зуботерапии с маленькими зубками этого милого личика. Он в этом деле большой мастак. С радостью этим займется, если ты, конечно, по-прежнему ничего не вспомнишь. Без зубов твоя подружка будет не так хороша, но и после этого ее еще вполне можно будет трахнуть всей нашей компанией. Да и в случае чего уже не укусит. Кусать-то будет нечем. ;