Поляшенко Дмитрий. Тени у порога

   Выстрел вяло и глухо донесся из-под полога леса из невообразимого далека. Трайнис вздрогнул, вскочил, повертел головой и ринулся обратно — вниз. Кубарем скатился с травяного склона. Запутавшись в колтунах травы, грохнулся в мелеющее озерко, опять промокнув с головы до ног, разбрасывая брызги выбежал на склон перед пещерой. Заметался. Вокруг ничего не изменилось, ничто не подсказывало, куда бежать. Он заставил себя успокоиться и обратился в слух. Проклятая тишина полузапрещенной планеты с готовностью напомнила о себе. Кажется, за эти два дня можно было научиться различать несколько типов тишины. Просто тишина. Сонная дневная тишина. Внимательная ночная тишина. Иррациональная тишина какого-нибудь странного места. Два дня? Да мы здесь неделю! Спокойно. Ромка либо защищается, либо дает сигнал Лядову, либо зовет меня. Но меня он звать не должен — договорились при нахождении следов Лядова встретиться под скалой, чтобы отправиться искать вдвоем. А если Ромка нашел Славу, а тот, допустим, подвернул ногу, и выстрел действительно сигнал идти на помощь? На нападение не похоже — стрельба была бы беспорядочной. А если Ромка успел сделать только один выстрел? Трайнис неуверенно замер, огляделся. Чего тогда стоят все эти тренажеры и симуляторы? Эх ты, десантник, псевдоподия цивилизации.
   В задумчивости он прошелся взад-вперед. В ботинках чавкало — Трайнис не замечал. Он решил ждать здесь. Если в течение, скажем, получаса... нет, пятнадцати минут никто не появится, он пойдет в лес искать Лядова. И Вадковского. Обоих. Черт, я действительно остался один. Пожалуй, дубину надо выломать.
   Он набрал грудь воздуха и крикнул:
   — Слава! Роман!
   Получилось неожиданно громко и, кажется, отчаянно. Наверное, поэтому громко. Даже некое подобие эха толкнулось между лесом и каменным пригорком. Дневная тишина заволновалась и очень быстро восстановила свои владения — никто не отозвался.
   Трайнис уселся на камень рядом с сохнущим комбинезоном и стал ждать.
   Спину жгло.
   На исходе отмерянных пятнадцати минут — Трайнис механически считал про себя, шевеля губами, не вдумываясь в цифры, — растерянный Вадковский медленно вышел из леса. На нем лица не было. Трайнис не пошевелился, просто смотрел на него. Остановившись под деревом, Вадковский издали молча покачал головой.
   Приблизившись, Роман осторожно положил пистолет на камни и безучастно сел на свой комбинезон.
   Трайнис смотрел на его голые исцарапанные ноги. Бегал напролом по траве. А она здесь хлеще нашей осоки.
   — Ни следа, — сказал Вадковский. — Вообще пусто.
   — Может быть, ушел по зарубкам назад? — сказал Трайнис, чтобы хоть что-то сказать.
   — Тогда почему не предупредил? — вяло отозвался Вадковский. — Если ушел в новом направлении, должен был сделать ориентиры для нас. Наверху что? — Вадковский посмотрел пустыми глазами.
   Трайнис подумал и сказал:
   — Ничего.
   Оба поняли, что каждый имеет ввиду и поляну-ориентир тоже.
   — Есть хочешь? — проронил Вадковский.
   — Нет.
   — Пошли искать.
   Молча натянули недосохшие комбинезоны. Надевать их было трудно и неприятно — материал лип к телу. Дискомфорт на Камее стал уже привычным. Говорят, от привычки до счастья рукой подать.
   На плотном влажном песке в пещере нацарапали сообщение Лядову, чтобы ждал их до заката. Рассовали пищевые концентраты и фляги по карманам. Закопали одну «воду» и одно «мясо» в дальнем углу пещеры, поставили сверху пустой контейнер.
   Искать решили «маятником», с каждым периодом углубляясь в лес шагов на тридцать — предел прямой видимости в чаще.
   Обогнули холм по границе леса — никаких следов. Зелень была девственно непотревоженной, ни сломанной ветки, ни зарубок. Отошли на тридцать шагов в чащу и пошли по обратной дуге, держась в виду вершины, мелькавшей среди верхушек деревьев. Внимательно смотрели по сторонам, под ноги, звали Лядова, останавливались каждые несколько минут и напряженно вслушивались. Сейчас они были благодарны ненормальной тишине Камеи — слабый звук мог долететь издалека. Но зеленые сумерки молчали абсолютно.
   Вторая дуга была длиннее и заняла больше времени. Солнце стояло над чащобой, прожигая болотистый сумрак горячими желтыми лучами, густо-зеленые — в черноту — тени змеями уползли в низины, залегли меж корней. Воздух сгущался, сверху покрывалом медленно опускалась жара. Лица блестели от пота. Дышалось тяжело, как в парилке.
   Коротко посовещались, и Вадковский выстрелил в воздух. Эха не было. Звук схлопнулся, захлебнувшись среди шершавых колонн. После выстрела долго прислушивались, боясь шевельнуться.
   Тихо, никого.
   Углубились в чащу еще на тридцать шагов.
   Третью дугу начали с беспокойством — вершина скалы скрылась. Без ориентиров заблудиться можно было запросто.
   Плыли навстречу надоевшие стволы. Почему-то воспринимались они не деревьями, а бутафорскими колоннами, покрытыми корой.
   — Слушай, Рома, — нарушил сдвоенный волнообразный шорох шагов Трайнис.
   — М-м? — Вадковский не обернулся. Голова его мерно поворачивалась слева направо, справа налево. Он шел как заведенный.
   — Может, быть у Славки... ну, затмение, что ли. Видел, какой он бывает иногда?
   — Я не врач, — ответил Вадковский, помолчав. — Это могут быть обезьяны.
   — Да, конечно. Я хочу сказать, что он может повести себя неадекватно. Не обязательно уйти куда-то. Может спрятаться рядом. А эти зверюги не могли не оставить следов.
   — Стой. — Вадковский замер, растопыренной ладонью тормозя Трайниса. Обернулся, посмотрел отчаянно. — Не шурши!
   Медленно повернул голову в сторону невидимого холма с каменным зубцом на макушке.
   Не разобрав ни слов, ни кому принадлежит голос — слышно было на пределе, — они поняли: их зовут. Голос смолк, раздались слабые пустотелые удары. Кто-то бил чем-то тяжелым в дно раскрытого контейнера. Причем условным кодом — «иди сюда».
   Вадковский облегченно уронил руки, будто все это время нес тяжелую ношу.
   — Уши надеру, — с изуверской улыбкой ласково сказал он. Достал пистолет и выстрелил вверх. В далеком переплетении ветвей коротко треснуло, посыпалась кора.
   Они бросились обратно напролом. Бежали напрямую, на звук. В контейнер продолжали стучать. Бег под звуки тамтама среди мелькающих стволов, теней и столбов света создавал неповторимое ощущение чего-то африканского. Стук становился все слышнее и внезапно прекратился, и голос Лядова явственно позвал:
   — Рома! Гинтас!
   Трайнису показалось, что голос Лядова бодр и даже весел.
   Вновь забухали удары.
   Задыхаясь, они вылетели к подножию осыпи. Остановились, ослепленные сиянием солнечного света на серых и белых, совершенно просохших камнях. Под стеной перед пещерой стоял Лядов и самозабвенно колотил булыжником в дно контейнера.
   Трайнис с Вадковским переглянулись. Лядов на самом деле был весел. И на вид совершенно здоров. Даже тень усталости исчезла.
   Заметив ребят, Лядов небрежно отбросил загрохотавшие на камнях обе детали средства связи — Трайпис и Вадковский с недоумением проводили взглядами закувыркавшийся под уклон контейнер — и побежал навстречу, лихо прыгая по валунам и через овраги.
   — Куда ты пропал, чудило? — Трайнис никогда раньше не использовал таких слов.
   — Славка, что за игры? — Вадковский был сумрачен. — А если бы мы сами заблудились, тебя разыскивая?
   Вадковский бегло осматривал Лядова на предмет новых переломов, кровоподтеков, укусов, бог знает чего еще, но перед ними стоял жизнерадостный, вполне здоровый парень, облаченный в донельзя заношенный комбинезон.
   Лядов невпопад кивал, отмахивался. Глаза его сияли.
   — Погоди ты, Рома. Я опять виноват, знаю. Ребята, вы не поверите, кажется, я нашел то, что искал. Я понял, наконец, что искал.
   Вадковский смягчился, посмотрел Лядову в лицо.
   — По тебе заметно. Но выговор я тебе объявляю, вот такого размера.
   — Валяй. Согласен даже на карцер. Пойдемте. — Лядов приглашающе махнул рукой и, не дожидаясь, начал подниматься по склону. Обернулся — ребята стояли. — Пойдем.
   Трайнис скорчил озадаченную физиономию и двинулся следом. Он уже боялся оставлять Лядова одного.
   — Слава, ты ушел в дождь? — спросил Трайнис.
   — Что? Так получилось. Я мог не успеть. Надо было как можно скорее оказаться на верхней точке вала.
   — Прости, не понял.
   — Гинтас, я не могу объяснить. Сам не понимаю. Я увидел... Подожди, думаю, сейчас все станет ясно. Или... или ничего.
   — Ты уже не уверен? — бросил ему в спину Вадковский. Секунду постоял, глядя на пружинистую уверенную походку вчерашнего смурного доходяги, внимательно огляделся, заново вслушиваясь в молчание планеты. На секунду ему показалось, что он проснулся. Разгадка начала стремительно складываться из кусочков рассеянной по поверхности планеты мозаики, из всего увиденного здесь за эти бесконечные два дня. И опять что-то помешало. Наметившийся рисунок исчез под порывом ветра. Снова только камни, деревья, кусочек неба. Чистенько, пусто. Опасно. Где может быть такое сочетание? Тень задумчивости легла ему на лицо.
   Вадковский поспешил за друзьями. Трайнис и Лядов уже подходили к правому краю каменной стены, туда, где начинался крутой подъем на холм, а оттуда на вал.
   Лядов нетерпеливо обернулся и полез по склону, хватаясь за пучки травы.
   — Слава, как рука? — Трайнис едва поспевал за ним.
   — Порядок. Через неделю смогу сделать стойку, — пыхтел Лядов.
   Вадковский молча лез следом. Он вдруг сообразил, что Лядов ведет их взглянуть не на следующую поляну с цветами, точнее с бабочками. Иначе почему они не взяли всю еду и, самое главное, контейнер с картой? Значит речь о возвращении не идет.
   Трайнис обернулся. Вадковский рывками поднимался, догоняя. Лицо его было неожиданно мрачным. Пожалуй, и я испугался бы сюрпризов от Лядова. После всего.
   Лядов ловко скользнул мимо пика Отчаяния и вышел на вал.
   Толкаясь, Вадковский и Трайнис встали рядом, покосились на Лядова — тот смотрел вдоль вала вдаль.
   Вал как вал. Потрепанный после бури. На середине выжженное угольное пятно, во все стороны разметан дерн. Ого! Вовремя вчера ушли. Может быть, Славка последнюю фиолетовую бабочку разглядел с такого расстояния? Лицо Лядова было снова таким, будто он слышал и видел что-то свое — глаза сейчас пронзят невидимую преграду, губы приоткрыты.
   — Не на меня смотрите, — прошептал он. — Неужели не видите?
   То ли яркий солнечный свет, то ли влажное марево помешало в первый раз. Но теперь они увидели — по валу кто-то двигался. Было далеко, и одежда идущего странно сливалась с солнечными бликами. Некто на мгновение растворялся в солнечном свете — то низ фигуры размывался, сливаясь с ярко освященной травой или стволом, то верх. Почему-то было трудно всматриваться.
   Трайнис зажмурился, потер глаза.
   Вадковский сквозь подступившие слезы стремился разглядеть. Спохватившись, он потянулся к пистолету.
   — Нет, что ты. — Лядов оглянулся удивленно.
   Вадковский, сам не зная почему, послушался. Хотя все в нем протестовало — кто-то неизвестный приближается, а они покорно ждут.
   Было уже ясно, что это человек. На стерильной Камее встреча с себе подобным выглядела необычнее, чем нахождение под кустом изумрудных скрижалей или пиратского сундука с самоцветами.
   — Ну вот и люди, — нерадостно произнес Вадковский. Он оглянулся, на предмет внезапного отступления. Он больше не верил Камее.
   Человек приближался.
   Молодой мужчина, парень постарше их, с выражением недоступной значительности на лице — словно на ходу обдумывает судьбы мира. Или только в глазах? Вадковский удивился — какая еще значительность? На самом деле — просветленное лицо романтика. Именно так выглядит оседлавший пегаса. «Стоп. Я что, не выспался?» Трагичное все-понимание и смирение — вот что несли эти черты... Самое странное, что в общем лицо было спокойным и даже простым, только очень, очень открытым. Длинные, почти до плеч, темные волосы без затей зачесанные — кажется, даже не расческой, а просто рукой — назад, упали по сторонам лица. Открытый лоб. Если смотреть долго — особенно на лицо, — в глазах начинало резать, как от ветра, стремительно наливалась тяжесть в висках.
   Шагал человек легко, не глядя под ноги. Так идут по садовой дорожке в ажурную тень беседки, чтобы в тишине почитать томик избранных стихов. Или чтобы написать свои. Пройдет, наверное, он сейчас между нами, вежливо растолкает плечом, и уйдет дальше по своим непонятным делам.
   Человек остановился в трех шагах. А им показалось, что это планета стронулась с места и их качнуло всех троих.
   Незнакомец смотрел в их сторону, но конкретно — непонятно куда: то ли на ужасные комбинезоны, то ли на прически — точнее, их отсутствие. Словно занят был важной мыслью.
   Роману пришло в голову, что незнакомец живет в непостижимых неспокойных глубинах, где властвуют скрытые течения и водовороты, приливы и отливы, именно они постоянно колышут зеркало души. Летящее лицо. Театральный режиссер не раздумывая отдал бы такому роль Гамлета. Почему подумалось насчет глубин, Вадковский не понял, но показалось — похоже.
   Незнакомец, на миг став азартным — до детскости — исследователем, наконец обратил на них внимание, сользнул заинтересованным взглядом. Шевельнув губами, сделал незначительное движение рукой.
   Вадковский увидел, как сморщился и схватился за виски Трайнис. Славка досадливо дернул щекой, словно его кольнули булавкой. Сам же Вадковский испытал расслоение мира на множество полупрозрачных копий, которые сразу загромоздили пространство, пытаясь каждая на своем языке тихо, громко, шершаво, хрустально донести что-то до него. Роман опрокинулся под этой грудой, не поняв ничего в мешанине чужого глубокого понимания неведомых сложных вещей, и через мгновение, как и Трайнис, тер ноющие виски.
   Лицо незнакомца приняло недоступное выражение, перешедшее в глубокую задумчивость. Он потянулся куда-то всем существом, оставаясь на месте.
   ...Ватные затычки пропали из ушей. Экипаж «Артемиды» вывалился из кокона абсолютной тишины, в котором, оказывается, находился несколько минут и по сравнению с которой пресловутая тишина Камеи была на самом деле постоянным фоном слабых звуков: дыхание атмосферы, шорох растущей зелени, шуршание одежды, скрип шагов. Или вот, например, ровный, едва заметный сыпучий шелест, ползущий со всех сторон. Как раньше не замечали?
   Молодой человек стоял перед ними, теперь на него можно было спокойно смотреть, тяжесть не сдавливала голову. Обычный парень, постарше их. Ну, разве что некая дистанция чувствовалась безусловно. Панибратство с ним было немыслимо. Одет легко — лишь сейчас заметили, — словно вышел прогуляться в собственном саду перед сном. Прогуляться к той самой беседке.
   — Стеллармен, — выдохнул Вадковский, пожирая взглядом незнакомца.
   Тот коротко улыбнулся. Не снисходительно, но слишком летяще. Чем-то он был сейчас занят. Чем-то очень приятным — думал о чем-то или вспоминал. Но общению с ними то не мешало.
   Лядов уважительно посмотрел на Романа. На всей Земле прижилось вульгарное прозвище «аутогенер» — человек, ступивший на путь аутоэволюции, самосотворения. Герметический термин знали немногие.
   — Кто это? — тихо переспросил Трайнис, наклонившись к Роману.
   — Я потом объясню.
   — Угу. — Трайнис с угрюмым видом отстал.
   Незнакомец вложил в секундное изучение Вадковского небольшое столетие и с сожалением ослабил взгляд, так как Роман побледнел и схватился за виски.
   — Долго здесь оставаться нельзя, — сказал незнакомец. Голос у него был мягким, непринужденным и словно бы знакомым. Взгляд свой стеллармен притушил опущенными ресницами, и лицо уже не менялось так стремительно — застыло. Теперь он напоминал человека, держащего огромную тяжесть.
   Вадковский провел рукой по лбу, переводя дыхание.
   — Здравствуйте. Меня зовут Роман. Это Станислав, это Гинтас.
   Незнакомец помедлил. Ему явно хотелось быть осторожным.
   — Ангрем. Наши имена не звучат.
   — Понимаю, — учтиво сказал Вадковский. — Почему здесь нельзя долго оставаться?
   Человек заговорил — снова после паузы. Казалось, что он про себя многократно переводит с одного языка на другой фразу, прежде чем произнести ее. Или упрощает сложную мысль до элементарной фразы.
   — Система защиты выходит на расчетный режим. Здесь скоро будет опасно.
   Ребята переглянулись.
   — Какая система? Система защиты чего?
   Глаза стеллармена сверкнули из-под ресниц; снова скользнула неуловимая, как рыбки на мелководье, улыбка:
   — Не переспрашивай. Думай.
   — Я, кажется, понял, — медленно проговорил Вадковский. — Невероятно! Как просто. Но кто...
   Стеллармен неожиданно повернулся к Лядову:
   — Говори ты.
   — Почему мы здесь? — быстро спросил Лядов, будто давно заготовил вопрос. Забывшись, он жадно подался к стеллармену.
   Ангрем вскинул веки и посмотрел на Лядова в упор, удивленный вопросом. Но Лядов почему-то не заметил властного проникающего взора.
   — Вы должны были оказаться здесь, — сказал стеллармен как о само собой разумеющемся.
   Лядов смотрел на него зачарованно.
   В глазах стеллармена мелькнуло любопытство, взгляд его застыл, стремительно набирая глубину.
   Лядов моргнул, отшатнулся, хотел спросить что-то еще, но замолчал растерянно.
   Ангрем с сожалением «погасил» взгляд, опустив ресницы.
   Спросил Вадковский:
   — Вы считаете, что у нас достаточно информации для ответа на вопросы?
   — На ваши — да.
   — Здесь надо задавать другие вопросы?
   Стеллармен на миг окаменел совершенно, затем обмяк. С ним снова произошла перемена: лицо ожило, но теперь это была обычная человеческая живость. Без недосягаемых оттенков сверхвосприятия.
   Он откинул со лба волосы, огляделся, ловко уселся на траву, жестом пригласил присоединиться. Экипаж «Артемиды» с готовностью попадал на теплую сочную зелень.
   — Так всем нам будет проще. Ребята, на Камее опасно долго оставаться на одном месте. Думаю, это вы заметили. С каждым часом время безопасной стоянки уменьшается. Как вам вообще удалось сесть на планету? Экспедиции уже год не решаются сюда заходить. Сейчас я не могу вас видеть, поэтому рассказывайте сами. Только, прошу, покороче.
   Взгляд его, спокойный — чуть ли не домашний — и внимательный, скользил по лицам.
   — Мы не знаем, — пожал плечами Лядов. — Подлетели, сели. Ничего особенного.
   — Ты забыл? — удивился Вадковский. И он рассказал про метеорит на подлете. Про отключенный автопилот. Про зонд. Потом, увлекшись, про то как выбрали целью полета Камею. Дальше, не соблюдая хронологию, вывалил все события безумных двух дней. Отдышался, заново пережив.
   Трайнис недоверчиво смотрел на Романа. Ангрем неторопливо присвистнул и просто сказал:
   — Вам повезло.
   От этих слов всю троицу пробрал озноб, несмотря на палящее солнце.
   Ангрем встал. Легко, будто на невидимом тросе подтянули за шиворот. Повертел головой.
   — Хотите кое-что увидеть?
   Экипаж «Артемиды» покорно поднялся.
   Ангрем приблизился к пику Отчаяния, заглянул вниз, не оборачиваясь поманил пальцем.
   Все выглянули за травянистый край.
   Вокруг подножия холма был песок. Только песок. Ни травы, ни камней — склон перед пещерой скрылся весь. Обступившие холм деревья стали заметно ниже. Иногда песок гнусно шевелился. По его поверхности, как по студенистой туше, пробегали судороги. Это песок издавал идущее со всех сторон шуршание.
   — Что это? — с отвращением спросил Вадковский, рефлекторно упираясь ногой попрочнее.
   — Зыбучие пески.
   Последовала пауза.
   — А мы ночевали там, внизу, — ужаснулся Лядов.
   — Откуда они взялись? — в тихом обалдении спросил Вадковский.
   Ангрем молча смотрел на застывшие пологие песчаные волны.
   — Как вы нас нашли? — обратился к стеллармену Вадковский.
   — Считайте, что это он нашел. — Ангрем посмотрел на Лядова. — Планета очень сложная. Большие трудности с проникновением. Полный квази-коллапс. И я пока не знаю, как ты услышал нас.
   — Я видел какие-то обрывки. Слишком краткие, чтобы их истолковать, — забормотал Лядов. — Но видения были связаны. Пожалуй, меня что-то вело. Прямо с Земли.
   Стеллармен быстро повернулся к Лядову. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
   — Прямо сюда? — спросил стеллармен.
   Лядову было неуютно под его взглядом.
   — Н-нет. Не знаю. Некуда было вести. Этого места нет.
   — Поясни.
   — Не смогу.
 
   — И ты молчал? — вскричал Вадковский. — Разыграл жалкую интермедию с побегом.
   — Я тогда сам ничего не понимал, — замедленно произнес Лядов. — Думал, с ума схожу.
   — Нам тоже это однажды показалось. Кстати, тебе не снился человек в черном без лица?
   Лядов опасливо посмотрел на Вадковского:
   — Нет. Я же говорю, это не сны. Уж скорее — чужие ассоциации, непонятно как родившиеся в мозгу. А тебе не грезился этот вал с распахнутыми воротами на том конце?
   — Погодите, — вмешался Трайнис. — Вы о чем? Мне опять ничего не сказали. Чем вы там на Земле занимались? Славка, что за книги ты читал?
   — Обычные книги, ничего особенного, — с досадой пробормотал Лядов. — Дайте подумать.
   Под ногами возник низкий гул, даже не звук — затряслась земля. Вал содрогнулся. Наверное, так чувствуешь себя на крупе гигантской взбрыкнувшей лошади. Экипаж «Артемиды» деловито огляделся и по уже сложившейся привычке стал искать варианты отхода.
   Ангрем быстро произнес:
   — Уходим. Потерпите.
   Он закрыл глаза. Лицо его изменилось, ожило, словно Ангрем внутри себя начал говорить с множеством людей одновременно. Вернувшись в свое естественное ментально психическое состояние — сопровождалось это ощутимо болезненным толчком по всем органам чувств и странным ощущением непонятно где, словно орган для этого чувства располагался вне тела, — Ангрем поднял лицо к небу. На миг он чем-то стал похож на Лядова, когда тот видел что-то свое. Но в отличие от Лядова Ангрем видел приятные вещи.
   Подул незримый сквозняк, угнетая сознание. Мысли становились плоскими, вялыми. Вадковский, с трудом преодолевая какой-то барьер в мозгу, вспомнил, что этот эффект объясняется невозможностью полностью или правильно интерпретировать сверхцельную картину мира и бесконечность ассоциаций звездных людей мышлением людей обычных.
   Вдалеке быстрая тень скользнула по залитой солнцем единой кроне, пронеслась по дуге, прыгая по вершинам высоких деревьев. Резко свернула над дальним концом вала и, снизившись, помчалась навстречу. Только сейчас экипаж «Артемиды» заметил источник тени — нечто размером с их собственный корабль, но не зеркально-черное, а матово-светлое, сливающееся с белесым небом на горизонте. Форма летающего «нечто» была неожиданной — летел каменный островок, нагромождение гладких светлых валунов. Или облако кучевое, плотное до твердости — с плоским донцем и вспухшим верхом.
   Экипаж «Артемиды» попятился. Тормозя, громадина наползла на них. Остановилась, зависнув в двух метрах над валом. До тускло полупрозрачной — а вовсе, оказалось, не белой — ваты днища можно было дотянуться рукой. Если с большого расстояния это нечто еще можно было назвать пародией на облако, то вблизи оно больше напоминало гигантскую волосатую несуразицу.
   Ангрем мельком посмотрел на корабль — мысли его явно были заняты другим. Днище с краю прорезала прямоугольная черная щель и на траву под углом выпала простая сходня, открыв черный провал, в глубине которого смутно угадывались неясные формы. Совсем вскользь Ангрем посмотрел на Лядова. Тот сморщился, подтолкнул к трапу Вадковского и Трайниса:
   — Заходим.
   Трое с «Артемиды» взбежали в слабо освещенное нутро корабля.
   Ангрем остался снаружи.
   Помещение не было похоже на внутренность звездолета — низкий круглый зал, казавшийся в полумраке загроможденным.
   Вадковский упал на ладони и выглянул в прямоугольный вырез в полу. Стеллармен стоял неподвижно, закрыв глаза. Он медленно развел руки в стороны, словно ловил ветер или хотел обнять планету. Вид у него был сосредоточенный. Постояв так с минуту, он резко повернулся и быстро зашагал к трапу.
   Вадковский вскочил.
   Стоя на закрывающейся сходне, неподвижной статуей Ангрем вплыл внутрь. Ярко светящаяся солнечным светом щель в полу исчезла. В зале посветлело.
   Ангрем стремительно прошел мимо, толкнув порывом неощутимого ветра, пересек центр зала и улегся на большой, массивный выступ в полу, коих лепестками вокруг центра располагалось около дюжины.
   — Занимаем места, — шепнул Лядов.
   Спотыкаясь о какие-то небольшие оплавленно-бесфор-менные выступы, с любопытством и опаской улеглись на мощные лежаки — предназначение оплывших форм теперь стало понятным. Инстинктивно заняли места поближе друг к другу, и подальше от стеллармена, который, казалось, улегшись, сразу заснул.
   Лежаки тут же зашевелились, подстраиваясь под новых владельцев. Стало не просто удобно, а невесомо — тело всплыло, почти не касаясь ложа. Балансировка у этой умной мебели была идеальной.
   Экипаж «Артемиды» жадно осматривался. Стеллармены были одной из легенд столетия. Мало кто мог похвастать знакомством с ними. Но ничего экстраординарного — подсознательно ожидаемого — не нашлось. В центре вогнутого слабосферического потолка тускло блестел метровый диск. Не покидало ощущение неуловимой несимметричности спартанского интерьера. Никаких привычных признаков земных кораблей не наблюдалось. Что за планировка? Где пульт, где экраны? Вообще, где все?