Поляшенко Дмитрий. Тени у порога

   Лядов некоторое время невидяще смотрел на них, подняв брови.
   — Что? — очнулся он. — Посадка? Пожалуйста.
   Он снова задумался.
   — Авантюра, — загибая пальцы, сказал Вадковский, — вестерн, мылодрама...
   — Или мыльная опера, — вскользь поправил Лядов, — или уж тогда мелодрама.
   — Ага. Мяумуары.
   — Гинтас, насчет посадки не боись. По рангу ты мой первый помощник. Так что если я свалюсь — ты на подхвате.
   — Пусть предохранитель боится, — сказал Вадковский.
   — Я боюсь не за нерегулярный феномен, — сказал Трайнис.
   — За него пусть боится СКАД, правильно, — кивнул Вадковский.
   — Я вообще ничего не боюсь. Я не хочу глупостей в дальнем космосе.
   — Вроде семидесяти семи оборотов в тридцати трех плоскостях с винтом, синяком и последующим подергиванием, а? — подмигнул Вадковский.
   Трайнис миролюбиво посмотрел на Романа и озабоченно покосился на свой напрягшийся бицепс.
   — Ладно, — сказал Вадковский, выскальзывая из-за стола. — Подышу свежим воздухом.
   С отсутствующим видом он пересек кают-компанию и по-турецки уселся перед раскрытым люком. Из черного круга со звездами вверху и мокрой освещенной травой внизу залетали мотыльки и начинали суетливо ползать по стенам. Вадковский встал и, придерживаясь за обрез проема, выглянул наружу. Радужно отблескивающие черные грани внешней обшивки покрылись стеклянными шариками росы. В черном призматическом панцире корабля разбилась на множество кусков Луна. Было очень красиво — оникс, обсыпанный алмазами.
   — Полнолуние, — сказал Вадковский.
   Он провел ладонью по влажной гладкой поверхности.
   Лядов поднялся из-за стола:
   — Внимание, экипаж. Предстартовая готовность. Центр, запрос на старт.
   Роман быстро нырнул обратно в кают-компанию. На экране мелькнули фирменные титры космофлота, затем возник блок-стандарт диспетчерской.
   — Цель? — спросил с экрана строгий мужчина в отлично сидящей форме диспетчера.
   — Экзилис.
   — Что-о? — удивился Вадковский.
   — Тихо! — приказал Лядов.
   — Маршрут?
   — Прямой, свободный. Возвращение не определено. Все.
   — Спасибо. Секундочку. Так... «Артемида», часовое окно старта вам гарантировано. Возвращение — общая очередь в зоне прибытия. Чистых звезд! Удачи!
   — Вечной Земли, — откликнулся Лядов, мгновенно расслабившись.
   Титры космофлота сменили блок-стандарт диспетчерской и исчезли.
   — Ты что, не понимаешь, Роман?! — вскричал Лядов. — Камея же запрещена!
   — Все я понял, не волнуйся, — сказал Вадковский. — Это так, с непривычки.
   Он с интересом разглядывал Лядова.
   Трайнис сказал:
   — Капитан, мы не можем стартовать в несуществующем коридоре. Мы не можем прыгать к планете, не будучи уверенными, что в той точке пространства не окажется другой корабль. На такое нарушение я не пойду. Отменяй заявку.
   — Гинтас, — спокойно сказал Лядов, — я все продумал. Мы начнем маршрутом на Экзилис. Выйдем из зоны ответственности диспетчера и сделаем маневр, сменим коридор. Аварийные старт и посадка допускают простое ручное управление. А какой корабль может оказаться возле Камеи? Она же запрещена. Для страховки я даже финиширую в аварийной зоне над самой планетой, там уж точно никого не будет. Только не начинай снова спорить, очень прошу!
   Трайнис подозрительно спросил:
   — Ты что, предвидел и такую ситуацию?
   — Конечно, это же элементарно. — Взгляд Лядова похолодел, голова приобрела гордую посадку, лоб прорезала вертикальная морщина. — Я очень внимательно прочитал древнюю книгу о контрразведчиках. — Он вновь стал самим собой. — Экипаж! До старта три минуты. Режим полета — ходовой транзит. Бортовое расписание... никакого. По местам.
   — Осторожно, двери закрываются! — заорал Вадковский, хватая каталог под мышку.
   Все бросились вон из кают-компании. Это было традицией — принимать старт в своей каюте или на месте по расписанию.
   Отверстие люка затянулось, превратившись в гладкую стену. Биоактивные стены салона бесшумно поглощали суетящихся мотыльков. Пол вобрал в себя наляпанные следы, крошки со стола и засверкал идеальной чистотой. На корабле не должно быть никаких бактерий, никакой заразы. Мало ли что случится в космосе, где нет всей мощи земной медицины.
   Трайнис уселся перед экраном, вызвал пилотскую картинку. Мозаичное изображение расчерчивалось мнемограммами состояния и сферолинейными трасс-ориентирами хода. Гинтас опустил затылок на подголовник. Какую-то неуютность ощущал он и, чтобы от нее избавиться, покачался на амортизаторах кресла.
   У себя в каюте Вадковский с каталогом повалился на круглый диван. На экране имел место общий обзор. Поглядывая на укорачивающуюся красную полосу в низу экрана, Роман наугад листал страницы.
   Красная полоса исчезла, превратившись в растущую зеленую — корабль стартовал.
   Вадковский отпихнул каталог и, утонув подбородком в подушке, стал с интересом смотреть на экран.
   Океан черноты, с редкими огнями, ушел вниз. Полыхнула разгонная плазма. Неподвижные звезды заполнили экран. Созвездия дрогнули и поплыли. Во мраке вспыхнула ослепительно-белая звезда, бросившая в стороны два радужных дугообразных крыла. Удалившаяся Земля стала черным кругом в полумесяце зари. Корабль вышел из конуса тени. В углу экрана геометрически правильно — загнанные в ромб — пересыпались бенгальские огни — это засверкала зеркальная сетка станции «Соло». Гигантский энерготранслятор вдруг сместился и быстро уполз за рамку вместе с радужной зарей. Поле звезд перед Романом провернулось.
   — Внимание, «Артемида»! — грянул незнакомый голос. — Вызывает диспетчерская служба. Вы нарушили расписание...
   Вадковский вздрогнул и вжался головой в подушку.
   — ...Немедленно займите свой коридор или сообщите причины маневра, — грохотал голос. — Уточните цель полета. Задержитесь на границе перехода. «Артемида», ответьте диспетчерской!
   Вадковский не верил своим ушам.
   — Черт возьми, — кто-то ругнулся в динамиках и звук пропал.
   Зеленая полоса превратилась в растущую оранжевую и звезды на экране погасли. Они вошли в подпространство. На экране была сплошная чернота, но не космическая, — глубокая, а близкая, плотная, статичная, будто корабль завернули в глухую черную ткань. Вадковский перевернулся на спину и уставился в потолок.
   — Эй, на диване, — раздался мрачный голос Трайниса.
   Вадковский приподнялся над подушкой и тревожно посмотрел на видеофон.
   — Гинтас, ты слышал?
   — Слышал. Меня наизнанку вывернуло. Какой позор...
   Трайнис не смотрел на Романа, качал головой.
   — Да брось. Все нормально, — неуверенно сказал Вадковский.
   Трайнис шумно вдохнул, как ныряльщик перед прыжком:
   — Ты не понимаешь. Летать — это святое. У нас тоже есть своя клятва Гиппократа, свой кодекс чести. Честно говоря, мне просто спорить с ним надоело. Но такое творить! Если б я знал с самого начала... Его нельзя к кораблям близко подпускать!
   — Ладно тебе, Гинтас. Как ловко нас завербовал Слава...
   — Что он сделал?
   — Я тебе потом объясню. Будет что рассказать внукам. Буду рассказывать в лицах, в этих... в ряхах. Или в харях?
   Трайнис фыркнул:
   — Я думаю, ко времени наших внуков идейный внук дедули Лядова придумает что-нибудь похлеще.
   — Вполне возможно. Мы, значит, в будущее, а они все дальше в глубь веков. Компенсация исторической однонаправленности.
   — Кто это — они?
   — Да внуки же. Представляешь, такое полчище — и все сплошь идейные внуки. Кстати, в сфере идеи родства не бывает, раз существует своевременность. Идеи устаревают, идеи опережают. Только не всегда понятно, кто кого опережает — идея или эпоха.
   — Роман Дмитриевич, — приложил руку к груди Трайнис, — богом молю — проще изъясняйтесь. Не поспеваю за мыслью-то.
   Вадковский замолчал, смотря сквозь Трайниса. Гинтас на экране щелкнул пальцами справа и слева от себя, как бы проверяя рефлексы Романа:
   — Конечно, я очень недоволен, но... все же не лезь с коварными вопросами к Славке.
   — А я не жду ответов, — отозвался Вадковский.
   — Все равно. Ты же видишь, для него это все как-то болезненно.
   — Мне интересно, — пожал плечами Роман. — А что же сам его пытал? «Зачем», да «почему»...
   — Потому и пытал, что показалось — особая для него эта тема. Надо же было разговорить человека. Порой сказанное вслух становится понятнее себе самому, чем неделями таскаемая и непроизнесенная мысль.
   — Это уже похоже на профилактику, — скривился Вадковский. — Ты к нему еще с психоанализом сунься. Тут надо... ну не знаю, стихи какие-нибудь или музыку. Полет в неизвестность. В двух частях. Исполняется впервые. У рояля...
   — У пульта, а не у рояля. Ноты у него странные только, черновик какой-то, — проворчал Трайнис и посмотрел в сторону. Глаза его расширились. — Ого!
   — Что там?
   — Ничего, все нормально. Мы прибыли.
   — Теперь вижу, — сказал Вадковский, разглядывая новые созвездия. — С приездом. Никакого впечатления... Через полтора парсека как через темный чулан с разбегу. Эх, сейчас бы потрястись на телеге, да по булыжничку!
   — Что-что? — переспросил Трайнис. — Я не расслышал.
   — Телега, — Вадковский оживился, — транспортное средство отдаленного прошлого, напоминающее глайдер, упрощенный до абсурда по причине дефицита пластика и антиграва и при избытке дерева и лошадей.
   Трайнис вежливо кашлянул:
   — М-да.
   — Экипаж, — раздался голос Лядова.
   — Да, капитан, — отозвался Вадковский, — да, сокол наш.
   — Ну, птенчики, мы в пределах гнездышка. Остался час максимального хода.
   — Что-то не точно вышли, — осторожно заметил Трайнис. — Не близко ли?
   — Я предупреждал, что выйду в аварийной зоне. Забыл? — удивился Лядов. — Кстати, вышли отлично, признай.
   — Слишком близко. Предельная дистанция.
   — Ну уж не ври, — возразил Лядов. — Десантники Порой выскакивают вообще в ионосфере. У нас был лимит в триста тысяч километров от поверхности, а выскочили мы в ста пятидесяти тысячах.
   — Так то десантники. Спецподготовка, совсем другие корабли. Ладно, сделано так сделано. Посадка за мной?
   — Как договаривались. Сотворим спарринг — идет?
   — Идет, — сказал Трайнис, и вдруг посмотрел на Вадковского очень серьезно, покачал головой и отключился.
   — Конец связи, — пробормотал Вадковский и вышел из каюты.
   От нечего делать он побродил по кораблю. Поднялся в ангар, где стояли два глайдера-вездехода, обоймы зондов-телемониторов и еще оставалось полно пустого места. Он остановился перед дверью в рубку, но, подумав, вернулся в кают-компанию. На месте люка висела картина в старинной круглой раме. Вадковский сходил к синтезатору за соком, уволок от стола кресло и уселся перед картиной. Черное резное дерево с полустертой позолотой обрамляло зимний пейзаж, выполненный в странной манере. Точка наблюдателя находилась высоко над землей. Сквозь неестественно вытянутые тощие деревья просматривалось замерзшее озеро или каток. На льду чернели невыразительные фигурки. В перспективе наблюдались несколько черных мрачноватых домиков. У пары домиков из труб вверх тянулись слабые дымки. Далее все тонуло в бледной морозной дымке. Не было теней, и не было солнца. Картина создавала ощущение пустоты, тишины, пространства и нагнетала безотрадность. Забавно. Откуда она здесь? И зачем?
   Допивая сок, Вадковский задрал подбородок и поверх стакана увидел на стене неподвижных мотыльков. Наморщил лоб, что-то припоминая. Поднялся, сунул стакан в деструктор и устроил себе спортзал в кольцевом коридоре.
   На топот и выкрики из каюты вскоре выглянул встревоженный Трайнис:
   — А, — сказал он, успокоившись, разглядывая мокрого, в одних шортах, Романа, — это ты. А я думаю — что за чертовщина доносится.
   — Как там наш капитан, — задыхаясь, спросил Вадковский.
   — Идет стабильно. Навык чувствуется.
   Роман выкатил пяткой мяч:
   — А ты волновался. Сыграем?
   — Давай. — Трайнис мягко выпрыгнул на середину коридора. — Только поле неровное. Загибается.
   — А ты бей винтом. Сухим листом.
   Они с удовольствием поиграли. Мяч метался в узких стенах кольцевого коридора по фантастическим ломаным. Трайнис впал в азарт. Вдруг Вадковский застыл, даже не посмотрев вслед пропущенному мячу.
   — Что же ты? — крикнул Трайнис.
   — Вот это да. — Роман широко раскрытыми глазами смотрел на верхнюю часть стены.
   — Что такое? — спросил Трайнис, подходя. — Ты что?
   — Мотыльки. И в кают-компании тоже. Смотри...
   Трайнис поднял голову вслед указующему пальцу и застыл. Он вдруг побледнел и отступил на шаг. Роман очень хорошо знал Трайниса и потому испугался.
   — Я точно не знаю, — пробормотал Роман, — но корабль, кажется, должен...
   Трайнис вдруг со всех ног бросился вон из коридора. Вадковский бросился следом. Догнать Трайниса ему не удалось. Когда Вадковский ворвался в рубку, Трайнис и Лядов стояли друг против друга.
   Лядов посмотрел на взмыленного Романа и, закусив губу, опустил глаза.
   Трайнис сжимал побелевшими пальцами подголовник пилотского кресла и смотрел на шарик Камеи в углу экрана.
   — Что случилось? — спросил Вадковский, оглядывая обоих.
   Трайнис дрогнул желваками:
   — Цирк продолжается. Слава решил нас убить.
   Лядов поник. Он смотрел мимо всех с болезненно-безвольным выражением — то ли сейчас всхлипнет, то ли упадет в обморок.
   Трайнис протянул руку к пульту и картинка на экране изменилась.
   Вадковский, закрыв глаза, несколько раз повторил про себя бессмысленную фразу. Затем посмотрел на Славины руки. Руки были обычные, только плетьми висели вдоль тела. Лядов спрятал руки за спину, съехал спиной по стене, подтянул к груди колени и уткнулся в них лицом.
   Трайнис облокотился о кресло и, качая головой, до сих пор не в силах поверить во что-то, смотрел на скачущие по экрану изображения.
   Вадковский немного подождал, затем скрестил руки на голой груди и встал поудобнее.
   Трайнис в сердцах крякнул.
   — Понимаешь, Рома... Смотри.
   Он вызвал на экран новую картинку. Вадковский смотрел на цветную пестроту мнемограммы и в ней ничего не понимал.
   Трайнис пояснил, коснувшись экрана пальцем.
   — Как я догадываюсь, в интересах эксперимента наш капитан отключил всю систему самосохранения корабля.
   Трайнис посмотрел на Романа.
   — И биологическую тоже. Ты был прав.
   Роман кивнул, завороженно глядя на непонятные символы.
   — Видимо дело в том, — продолжал Трайнис, — что древние беглецы тоже не пользовались этой системой, так как ее тогда не существовало, и рассчитывали всецело на себя. А потому сейчас наш корабль представляет собой хорошо разогнанную болванку. И если пилот допустит ошибку, невзирая на отсутствие психологической адаптации, или мы все просто выйдем из рубки — корабль либо промахнется, либо врежется в Камею, ведь автопилот тоже отключен.
   — Поня-ятно, — сказал Вадковский и зачем-то подошел к пульту.
   Он смотрел на разноцветное поле сенсор-символов. Пульт напоминал ему картину абстракто-конструктивиста — и больше ничего. По телу Романа вдруг прокатилась холодная волна. Он на несколько секунд изо всех сил сжал челюсти.
   — Д-да, весело, — процедил он.
   Лядов поднялся. Он был бледен, лицо его блестело. Не поднимая глаз, он глухо сказал:
   — Гинтас, я назначаю тебя временно исполняющим обязанности капитана. Подход, посадка — все за тобой. Уже немного осталось.
   — Слушаюсь, — сдержанно кивнул Трайнис.
   Лядов быстро вышел. Было слышно, как он побежал по коридору.
   Вадковский дернулся было следом, но Трайнис схватил его за плечо:
   — Стой. Надеюсь, он сам понимает, что это уже перебор.
   Чтобы согреться, Вадковский несколько раз напряг и расслабил все мышцы, растер плечи и посмотрел на Трайниса.
   Тот мрачно подозвал Романа кивком к пульту и указал на сенсор-символ. Вадковский положил на сенсор пальцы. В мнемограмме что-то изменилось.
   — Этап номер четыре, — сказал Вадковский, — врио капитана.
   Трайнис похлопал ладонью по спинке пилотского кресла:
   — Садись, Рома. Научу тебя управлять этой штукой. Автопилот ты уже включил. Теперь запомни главное: в космосе нельзя спешить. Тянуть — еще опаснее. Надо все делать вовремя. Ни раньше, ни позже.
   — На самом деле спешить надо в двух случаях. Первый всем известен, а второй я забыл.
   — А с плоскими шутками, — назидательно произнес Трайнис, — наоборот. Чем позже — тем лучше.
 
   Лядов отдуваясь вышел из ванной, клубы пара рванулись следом. Противная дрожь в конечностях наконец пропала. Для этого пришлось полчаса простоять под горячим душем. Там, в рубке, когда ворвался Трайнис, он испугался не его белого лица, а самого себя. Что дернуло его на это дурацкое отключение защиты? Ведь не собирался, он же не идиот. Но когда пальцы касались сенсоров, ощущался нелепый азарт, какое-то странное удовольствие... Черт знает что. Впрочем, совсем неплохо для имитации прошлого с его несовершенной техникой... «Ты так доимитируешься. — Лядов выругался под нос. — Что со мной? Грязь еще эта словесная...» Впрочем, именно так ругались в тот исторический период. Для полного погружения в эпоху он несколько дней потратил на изучение разных видов древнего жаргона.
   Потирая лоб, с обескураженным видом он вошел в свою каюту. Достал черную тетрадь с коричневым бахромистым срезом страниц, сел на пол, положил тетрадь на диван и стал читать с заложенного места.
   Корабль шел уже час.
   Лядов лежал поверх одеяла под включенным бра. Глаза его скользили по выцветшим строчкам. Из толщи ветхих страниц вывалился засушенный лист. Лядов повертел его, понюхал и положил в нишу с книгами в изголовье.
   Полутемный угол каюты осветился изумрудным светом.
   — Да, — отозвался Лядов, опуская тетрадь на грудь.
   На экране видеофона появился Гинтас. За его плечом, утонув в кресле пилота, важно поглядывал на мнемоэкраны Роман. Роман поднял руку и уверенно ткнул пальцем в пульт.
   — Слава, — сказал Трайнис, приглядываясь к Лядову, — через десять минут орбита, один информационный облет и посадка.
   — Хорошо, — сказал Лядов, садясь на кровати.
   — Предлагаю пустить зонд! — крикнул Вадковский. — Тогда обойдемся без облета.
   — Это стажер Вадковский, — небрежно пояснил Трайнис. — Толковый парень.
   — Будем сейчас обедать?
   — Рома, ты ведь не откажешься покушать? — спросил Трайнис вглубь рубки. — Уработалось, небось, дитятко?
   — Что?.. — Вадковский резко подался к экрану и закричал: — Гинта-ас!!!
   Трайнис отключился.
   Лядов запоздало качнулся к погасшему видеофону.
   — Рубка, связь! — прорычал он.
   Экран безмолвствовал. Зато каюту на мгновение озарил алый свет критического маневра корабля.
   Лядов покрылся холодным потом, вскочил, и тут видеофон торопливо сказал голосом Трайниса: «Слава, все нормально. Все нормально. Защита была включена». Экран видеофона, впрочем, так и не осветился.
   Лядову захотелось со всех ног помчаться в рубку, но подошвы приклеились к полу. Он набрал полную грудь воздуха. Подождал некоторое время — отпустило. Лядов со скрипом скрутил тетрадь в тугую трубку, хлопнул себя по ноге и вышел.
   Ступив на круглую лифтовую площадку, он спустился в кают-компанию. Кресло почему-то стояло перед люком-картиной. Дверь в каюту Романа была распахнута. Лядов присел на край стола и сказал:
   — Повар, слушай... — получилось хрипло. Лядов прокашлялся. — Слушай мою команду.
 
   Вадковский постукивал ладонями по столу и притопывал ногами под столом. Он смотрел на большой экран и при этом что-то бормотал, двигал бровями и кивал головой.
   Лядов сидел, закинув руку за спинку кресла, и попивал прозрачный колючий «снежок». Есть не хотелось совершенно.
   Трайнис, жуя, выпрямился над тарелкой.
   — Вы что не едите? — спросил он. — А ну, ешьте.
   Никто не ответил.
   — Толковый, — позвал Трайнис. — Эй, упорный.
   Вадковский встрепенулся.
   — А? Чего тебе?
   — Ты что не ешь?
   — Толку-то, — отмахнулся Вадковский. — Все равно к вечеру проголодаешься.
   Трайнис навалился локтями на стол и усмехаясь поглядел на Романа.
   Роман покосился на него, со вздохом зачерпнул из тарелки и отправил ложку в рот.
   — На, на. Вот. — Он выразительно пожевал.
   — Так, хорошо, — кивнул Трайнис. — Мне нужна сильная команда. А еще ложечку сможешь?
   Вадковский облизал ложку и ткнул ею в сторону экрана.
   — Слушай, Гинтас, такая задача. Если мы в автономе, условия нестабильны и я даю кораблю альтернативный вариант?
   — Тогда приоритет будет у кратчайшего решения, но не у лучшего. Скажем, ты, Рома, падаешь в овраг. Учти, на отсталых планетах такие жуткие овраги! — Трайнис схватился за голову. — Чувствуешь, как ты жевать стал быстрее?
   — Гинтас, ты когда-нибудь видел летающую тарелку? — спросил Вадковский.
   — Я думал, ты специализируешься по карманам и табуреткам. Разве нет? Так вот, в овраг. Тут тебе надо не рассчитывать, как бы упасть точно на ноги на дно оврага, а нужно срочно хвататься всеми руками за все, что растет на склоне. Порванная одежда и царапины не в счет.
   — Понял, — сказал Вадковский и откинулся на стуле. — Да, летели бы мы сейчас вверх кармашками.
   — Что у вас там случилось? — не отрывая глаз от суетливых пузырьков в стакане спросил Лядов.
   — Обломок какой-то, — поморщился Вадковский. — Но маленький и слишком быстрый. Наверное, метеорит. Корабль такую заячью петлю сделал, отклоняясь, ты бы видел!
   Трайнис снял локти со стола и занялся вторым, пробормотав:
   — Никуда бы мы сейчас не летели.
   Лядов залпом допил «снежок».
   — Да не хочу я больше есть! — воскликнул Вадковский и отодвинул тарелку. — Повар, десерт. Экран, общий обзор.
   Пропала картинка, передаваемая из рубки, уступив место чужим созвездиям с голубовато-туманным шаром Камеи во весь экран.
   Вадковский взгромоздил ноги на стол и принялся за вишневое желе. Лицо его разгладилось.
   — Ну и работка, — пробормотал он. — Лучше сидеть дома и писать мемуары.
   — Для начала придется полетать лет этак тридцать, — заметил Трайнис. — Чтобы было что вспоминать.
   — Ну, можно же сочинить, — пожал плечами Вадковский. — Ты даже не представляешь, сколько насочиняли.
   — Это уже не мемуары.
   Лядов вдруг ахнул. Вадковский и Трайнис повернули головы.
   — А что сказал о нем корабль?
   Трайнис покашлял:
   — Да нет. Слава, автопилот и защиту я сразу же включил. А корабль... толком он не сказал ничего. Не успел проанализировать. Шальной бродяга...
   — Бандюга, — вставил Вадковский.
   — ...пересекающимся курсом, выскочил из-за планеты. Я хочу сказать, что скорость у него была гораздо больше орбитальной. Он не болтался на орбите Камеи, а непонятным образом появился именно из-за планеты, словно выскочил из-за угла.
   Вадковский вонзил ложечку в желе:
   — Слушайте, специалисты, что с кораблем? Что значит «не успел проанализировать»? На борту что-то отказало? Имей этот булыжник даже вторую звездную скорость, у корабля все равно было бы несколько секунд на анализ.
   — А что с кораблем? — не понял Трайнис. — С ним полный порядок. И не такое еще бывает. Полистай «Аномальный архив».
   — Это я понимаю. Но...
   — Мы наверняка стали частью «Архива».
   — Гинтас, я серьезно.
   — Конечно, все очень странно. Я прикинул — это мог быть галактический астероид, летевший в тени Камеи, в слепой зоне, с той стороны шарика. Она же и отклонила его от курса. Возможно, был атмосферный рикошет. В любом случае нам остается строить догадки — машине мало данных. Однако совершенно точно, что вероятность такого события ничтожна.
   — Галактический астероид? — спросил Лядов. — Какая же у него была скорость?
   Трайнис подумал и медленно проговорил:
   — Корабль не успел его проанализировать полностью, но кое-что зафиксировал. Так вот, скорость изменялась... — Трайнис покрутил головой. — Это нелепо.
   — Корабль в порядке, — твердо сказал Лядов. — Значит, действительно имел место атмосферный рикошет. Изменился курс, скорость упала.
   — Скорость выросла, — нехотя возразил Трайнис.
   Несколько секунд в кают-компании висела тишина.
   — Не понимаю, — сказал Вадковский. — Если система слежения в порядке, то почему он был неожиданным для корабля? Он же летел, а не появился из пустоты.
   — Сейчас меня другое волнует, — тихо сказал Трайнис. — Не слишком ли круто начинается путешествие?
   Лядов, кусая ногти, пробормотал:
   — Гинтас, что же это такое?
   Трайнис в полном недоумении молча развел руками. Ему показалось, что Лядов сейчас предложит вернуться, но тот молчал.
   Лядов опустил голову.
   Гинтас решил помочь ему выйти из затруднения и предложить лечь на обратный курс. Заготовив фразу, он увидел упрямо закушенную губу и опять промолчал. Он чувствовал, что Лядов ни в чем не сомневается и не повернет назад. Такого упорства Трайнис не мог понять. Не две подряд опаснейших ситуации — угнетало Лядова что-то совсем другое. Мечта его реализовывалась, но радости он не выказывал. Томительное напряжение прорывалось то в жесте, то в интонации. Что-то здесь не так. Не надул ли их Славка своим вымышленным побегом? Куда и зачем он направлялся с Земли на самом деле?
   Молчание в кают-компании потяжелело.
   — Эх! — Вадковский шумно потянулся. — Ух. — Протяжно зевнул: — А-а... — Помотал головой и потер лицо. — Б-р-р...
   — Ну еще какой-нибудь звук издай, — попросил Трайнис, — поднатужься.